ЧайфStory

Глава 6 Самопознание Чайфа

Некоторые итоги на январь 96-го: группа существовала уже десять лет, за спиной — десять альбомов, с появлением Гройсмана и Спирина бытие ее приобрело черты относительной стабильности с тенденцией движения вверх, плюс новый басист. Вот актив, с которым «Чайф» вошел в новую эпоху собственного бытия.

Славка Двинин, добрый малый и хороший басист, даже не подозревал, что своим появлением прочертит грань между прошлым и будущим. «С приходом Славки исчез раздражитель в виде Антона, с которым жили в вечном ощущении, что он что-то выкинет. Мы как-то с Вовкой сидели, когда уже со Славкой играли, и эдак смотрели друг на друга с удивлением: «А какого хера мы это терпели столько лет?..» (Бегунов). Нет, нет, Антон Нифантьев был не плох и не хорош, он был таким, каким и остался, да и дело в общем-то не в нем. До сего момента «Чайф» переживал «блаженную пору юности», то есть тратил время и силы на борьбу с собственными комплексами. Борьба эта — занятие довольно бессмысленное, потому что бороться приходится с самим(и) собой.

Время шло, чайфы взрослели по отдельности и в целом, постепенно исчезла нужда друг перед другом самоутверждаться, все становилось на свои места. И стало ясно, что Антон — басист, конечно, хороший, но человек чужой, что он никогда и не отрицал. Завершил композицию Двинин, он пришелся на | место не только и не столько потому, что профессионал: «У нас изначально не главным был критерий «хороший музыкант»; «группа приятелей» — по этому принципу «Чайф» собирался» (Северин). С этой точки зрения Славка, человек бесконфликтный, жизнью битый, осторожный, хотя и очень непростой, устраивал всех. К тому же и музыкант хороший…

С его приходом «Чайф» переступил из молодости в раннюю зрелость, время познания мира и себя в нем. А точнее, себя и мира в себе.

Поводов для познания было много и разных, первым стала Чечня.

Позвонили взглядовцы, сказали, есть идея снять прямо в Чечне передачу к 23 февраля, быстро смонтировать и выпустить в эфир. А солдаты попросили привезти Макаревича и чайфов. «До этого к нам приходили ребята, которые были в Чечне, говорили, что мы там популярны, показывали фотографии: блокпост, весь расписанный, и среди прочего — «Чайф». А в это время война зашла в тупик и никуда не двигалась, шло такое вялое чукалово…» (Шахрин). Ехать собрались Шахрин с Бегуновым, на остальных места не было.

Ехать куда-то далеко, на войну. Что с собой на войну брать, не знали, знакомые туристы стали их готовить к жизни в полевых условиях: «В конечном итоге, было у нас по рюкзаку, в которых спальные мешки, ватные штаны, керосинки, сухой спирт, мы были готовы жить в горах со своим питанием» (Шахрин). «У меня рюкзак был — выше меня, приезжаем в Москву — со стороны это выглядело, я себе представляю… — это уже Бегунов. — Садимся в самолет, два часа лета, и в воздухе ощущение войны, солдаты оборванные, грязные ходят»… «Только что была Москва, ночные клубы, освещенные улицы, проститутки, и по телевизору показывают, что где-то у нас еще и война идет, — Шахрин. — И вдруг ты из самолета выходишь, а там…».

Это сказал Бегунов: «Дебильная война, и грязища страшная, просто месиво, колеи — выше колена».

На вертушках в Ханхалу, там, видимо, знали, что должны прилететь артисты, но не верили, что прилетят. В тот же вечер дали концерт в столовой, столы раздвинули, народа — человек восемьсот, мужики галдят, аппаратуры никакой. Пели с Макаревичем по очереди — он песню, чайфы песню, часа полтора играли, потом долго со всеми фотографировались для дембельского альбома… Вымотались, разместились в казарме, обмыли день приезда, только легли, Шахрина будят, говорят, пришел старший лейтенант, надо его как-то успокоить, чтобы ушел. «Вечером армия пьяна была капитально! — рассказывает Шахрин. — Пришел парень с ручным пулеметом, говорит: «Буду чайфов охранять, чтобы ночью никакая сволочь не просочилась»… Пьяный человек, кого он за сволочь примет?.. Я пошел: «Спасибо, брат, иди отдыхай, мы справимся», — он и ушел».

Ехали на два выступления, в Ханкале и в эфире. «Приходят люди, говорят: «Ребята, что хотите, но сыграйте, — рассказывает Бегунов. — И понимаешь: ехать надо, вот и ездили, где в окопчике играли, где в землянке. А в каждом блиндаже — кошечки, собачечки… Мы привыкли к насилию кругом, но это насилие ненастоящее — фильмы, новости… А здесь — мальчишка, он убивает людей. Отсюда собачечки. Пацаны молодые, в глазах ужас, и ты понимаешь, что ты им сказать ничего не можешь. Сидит пацан, глаза, как у старика. И самая страшная нагрузка — ночные разговоры с сотнями людей».

«Обстановка была жутко депрессивная, — это Шахрин, — с кем ни начни говорить, от солдата до командующего, все твердили одно: «Да если бы кто-нибудь захотел эту победу, мы давно бы все сделали!»… Несколько раз война подходила к концу, и каждый раз давали команду «назад». А люди — солдаты, война есть война, украсть у солдат победу — это катастрофа. Он бился, рисковал, друзей хоронил, и ради чего? Ради победы. И вдруг у него эту победу украли!..».

Шахрин: «Играли в десантной бригаде, нам сказали, что они только что вышли из боя, у них потери большие. В столовой мы сели на столы, они входят — в грязных тулупчиках, черные, закопченные, просаленные все… Мы же представляем себе десантников молодцеватых, в беретах, кирпичи ломают, а тут салаги, другого слова нет! Шеи тонкие, уши торчат… Их было безумно жалко. Мы видели офицеров, которые в очень тяжелых условиях живут, но спрашиваешь: «Тебе же нравится?» — «Нравится». И видели мальчишек, которых от мамки оторвали, они ничего не умеют, и помирать им не хочется, сил нет, как не хочется помирать. Идти в эту атаку не хочется, ничего не хочется, им бы домой, поесть, выспаться… Ну, не вояки, не солдаты. В форме, а не солдаты. Они и погибают».

Четыре дня играли концерты, перед солдатами бодрились, пели песни, рассказывали веселые истории «про гражданку»; пробило Шахрина с Бегуновым на съемках, впервые за эти дни они остались сами с собой, стали играть «Силы небесные», три раза начинали — не получается, истерика. Доиграли кое-как и долго просили взглядовцев, чтобы это в эфир не попало, неловко как-то…

Двадцать четвертого надо было играть в Улан-Удэ, чайфам сказали, что если 22-го не улетят, порт закроют, потому что на праздники наверняка будут неприятности… Был один борт в Нижний Новгород, самолет набит, как трамвай, люди летят стоя, чайфы к самолету, кричат: «Братцы, музыкантов пустите?». А там сибирский ОМОН, здоровенные парни, профи, только что из боя. Подвинулись, Шахрин с Бегуновым втиснулись, дверь захлопнулась, их на руках передали куда-то, Бегунова в одну сторону, Шахрина — на второй этаж закинули, улетели.

А мальчишки остались на дебильной войне.

Из Нижнего прилетели в Улан-Удэ, где отыграли первый концерт со Славой Двининым, 24-го февраля. На концерте была Ксения Стриж, она сказала: «Ребята, такое ощущение, что вы с ним играли как минимум лет десять».

Примечание: «Choose or loose!» — англ. «Голосуй, или проиграешь!» — лозунг кампании 1995-96 гг. по выборам Билла Клинтона в президенты США.

Следующим относительно крупным событием стал президентский тур под краденым у американцев лозунгом. Май — июнь 1996-го. Тур все вспоминают с удовольствием — поездка замечательная, компания подобралась отменная, организация непривычно четкая, финансовоемкая. Рассказывают, как наткнулись по дороге на поле, поросшее дикой коноплей, как бродили по нему в благоговении. Какой был Бутусов хороший: «Такого светлого Славу я действительно не видел за последние лет десять» (Шахрин).

В общем, много чего хорошего вспоминают, но интонации при этом странные, будто все время оправдываются. Или злятся, потому что устали оправдываться. «Когда меня спрашивают, я говорю, что мне не стыдно, потому что мне было очень хорошо, — это Шахрин говорит. — Не знаю, как это смотрелось со стороны, внутри было классно, такого ощущения праздника и беззаботного веселья я не испытывал давно. А что Ельцина в результате выбрали, мне не стыдно, потому что я честно тогда не понимал, за кого голосовать. В конце концов, у нас никогда нормального правителя на Руси не было, все какие-то полусмешные. Во всяком случае, на моей памяти. И Боря вписывается в эту систему, полудурной такой дядька с прибамбасами…».

Бегунов тоже говорит, что Ельцин как мужик ему даже симпатичен, но не говорит, как ему Ельцин в роли президента… В результате долгих упражнений на пресс-конференциях два Вовки выработали универсальную формулу про «дядю Борю»: «Веселый, танцует и на ложках играет». И оба пытаются не вспоминать, что был Борис Николаевич первым секретарем Свердловского обкома партии, где они и процветали под его руководством. А руководитель был настоящий — лично спектакли в театрах запрещал, лично фильмы отбирал, в его вотчине к просмотру недопустимые, лично проводил в жизнь «особый культурный режим», согласно которому разрешенное в столицах на Урале запрещалось, дабы пролетариату голову не морочить. А этой гребенкой и рокеров чесали в хвост и в гриву…

Впрочем, рокеров оправдывает именно то, что они ездили за деньги. «Понятно, что никто из ехавших в этот тур фанатом Бориса Николаевича не был, — говорит Шахрин, — обычный коммерческий тур, никто не агитировал, не кричал за Ельцина».

Агитировали за деньги, а не за президента. Что поделать, если за годы перемен все исконные вопросы русской интеллигенции сами собой отошли на задний план, а там и в небытие. Остался один: за какие деньги все мы готовы продаться?

Это вопрос серьезный. Тут надо на калькуляторе считать.

Странный для «Чайфа» был год, что-то вроде затяжного землетрясения силой в полтора балла — вроде ничего особенного, а нервно. Июль, Таджикистан, тоже война, «вообще какая-то незаметная война; она, может, масштаба и небольшого, но постоянная» (Бегунов).

На сей раз отправились втроем, без Двинина, прилетели в Душанбе — красивый город, зелень… «Нищета катастрофическая, как в кино про Сухова, — рассказывает Бегунов. — Там ставят тракторные моторы на автобусы, чтобы можно было ездить на соляре». Гостиница с претензией на европейский сервис, ни воды, ни электричества. Бегунов ночью вышел на балкон осмотреться — красота!.. Стоит, потягивается, вдруг шальной трассер по небу — тю-у-у… Откуда он, куда, кто в кого стреляет?.. Город спит, трассирующие пули туда-сюда летают, восток… Приехали на заставу, лейтенант: «Ребята! Спасибо, что приехали! Не поверите, у нас за последние пять лет два артиста на заставе было — вы да Жириновский». На выезде с заставы плакат: «Выход за территорию части запрещен, острая эпидемия холеры»…

«Заставы… Ощущение, что они заложники. Их там так мало, они семьями живут, и ты понимаешь, что к ним на помощь не придет никто, если что случится… Но там бойчее народ, мужики видные, исключительно профессионалы» (Бегунов). «Офицеры сильные, уверенные в себе люди, хотя очень молодые, им лет по тридцать» (Шахрин).

Артиллерийская батарея бьет залпами, командует старший лейтенант, неподалеку молоденькая его жена развешивает белье на веревки. Старлей:

— Пли! Залп. Жена:

— Вася, обед готов! Старлей Вася, отрываясь от бинокля:

— Сейчас иду. Заряжай!.. Еще одно наблюдение Бегунова: «Положение женщины — просто песня для любой феминистки. Им нужно там пожить, и феминизма не будет, они вымрут от шока. Женщину можно купить! Когда мы были, это сто тысяч стоило. Только нужно ей халат купить, без халата у них нельзя»…

Шахрин: «Обстановка от Чечни отличалась очень, ощущение удовлетворенности у них есть, они себя уважают. Вертолетчики делали нам пир, и было ясно, что эти макароны с тушенкой — все, что у них есть, но это было от души!.. Они не стонали, там другие разговоры, тоже кровавые, но с каким-то юмором, весело. И вообще, край-то создан, чтобы жить да радоваться — палку воткнул — растет, только поливай. А там нищета…».

Это все экзотика, реальность началась по возвращении домой, сели писать новый альбом.

Сели в зону, за колючую проволоку. Ново Уральск называется.

Во времена советские — один из самых засекреченных городов страны, что-то там делали вредное для здоровья и человечества, потом один умелец соорудил за колючей проволокой студию и стал думать, кого там записывать. Позвал Шахрина посмотреть, Володя съездил и решил, есть в этом своя экзотика…

А время такое, когда все получается. Или кажется, что получается. Гройсман впервые за всю историю группы подписал контракт с фирмой «Союз» еще до записи, продал альбом, которого не было. «И мы поехали писаться в Ново Уральск, получив деньги за несуществующий альбом, — Шахрин, — и в группе было настроение, что у нас все получается, и, может быть, эта внутренняя вальяжность слегка альбом попортила». Бегунов: «Мы очень неспешно писали, условия были вольготные, единственный минус — страшная жара, которая, видимо, и дала что-то мексиканское, ленивость какую-то».

По Ново Уральску ходили исключительно в трусах, пугая строгих аборигенов и сторожевых овчарок с солдатами на поводках.

Альбом изначально виделся как очень крепкий, удачный. Была «Не со мной ты», уже раскрученная, с клипом и довольно популярная. Были «Все хорошо» и «Кто-то хитрый», была «К тебе я полечу» на слова Кати Королевой. Шахрин эти слова нашел случайно, когда их с Бегуновым пригласили на фестиваль детской журналистики. Там Шахрин перебирал сочинения юных журналистов и наткнулся на такие строчки:

Подпись: Катя Королева, 9-й класс… И заело Вову. «Там был еще припев какой-то, я не помню, — рассказывает Шахрин. — Для песни этого было мало, но не сделать из этого песню было бы преступлением. Я еще два четверостишья дописал, перемешал, чтобы не очень отличалось, потом нашел эту девочку, они с мамой приехали, и я предложил у них текст купить. Они сразу отказались, сказали, что им и так будет хорошо»…

Шахрин: «На записи был адский эксперимент — записывалось все наоборот, барабаны последними. Это было интересно, но я не думаю, что правильно. Жарким летом мы записали очень холодный альбом, хотя по песням он мне нравится. У меня много получилось по текстам, и по мелодиям хорошо, но прохладный, потому что весь под метроном сделан. Но так как у нас не было проблем, как его продавать, он уже был продан, мы остались вполне довольны конечным результатом».

Кто был результатом недоволен, это критики, клип хвалили, но не альбом. Что, впрочем, сами чайфы ждали загодя. Не ждали они другого: критические настроения стали плавно перетекать с альбома на всю группу. И особенно это почувствовалось в Питере, в городе, который чайфы считали и считают родным, который первым их принял и где происходили все решающие в истории группы события… И вдруг напряг именно в рок-н-ролльной тусовке: «Мы приходили и чувствовали себя, будто что-то украли, что-то сделали ужасное, — вспоминает Шахрин, — пошли колкости в наш адрес, и мы никак не могли понять, что произошло». «Я не помню момент, когда именно мы поругались с Питером, но отчетливо помню мое удивление, когда до меня дошло, что нас не любят» (Бегунов).

Осенью 96-го Питер пребывал в явном раздражении. Не город на Неве, а тусовка, «свои» люди. Те же люди в Екатеринбурге раздражены были еще больше. В Москве ругались критики рокерской ориентации. Раздражал альбом, хоть и не очень было понятно, чем именно.

Злило даже название, какое-то оно нечайфовское…

Дело не в том, что альбом вышел холодноват, как говорит Шахрин, или слишком взрослый, это мнение Бегунова. Альбом был переходный, группа менялась, она уже оторвалась от прошлого, но еще не добрела до будущего, и это не могло не сказаться на записи. Есть в ней изрядная неопределенность.

При том, что альбом сразу стал одним из самых коммерчески успешных в истории «Чайфа». Это тоже всех злило. Альбом продается хорошо, а на взгляд критики неудачен, значит, что-то тут не так. Да и вообще, тусовка любит, когда все бедные, но талантливые, и если ты несколько дней прилично обедаешь, значит, что-то у тебя с талантом не так.

Сказалась и перманентная борьба между Питером и Москвой, вдруг питерцы поместили «Чайф» по ту сторону баррикад, записали в москвичи и стали относиться как к москвичам. Шахрин: «Стали появляться статьи, смысл которых я никак не мог понять: «Прошел концерт «Чайфа» в ГКЗ «Октябрьский», билеты проданы, зал полон, новые песни слушаются неплохо, старые тоже, кризис налицо»… Я не мог понять: если зал полон, играем хорошо, все довольны, в чем кризис? И тогда мы решили, что это такое семейное отношение, которое надо просто переждать»…

Логическое, пусть забавное завершение эта история получила позже, весной 98-го, когда чайфы играли в Ленсовете в первый раз в Питере перед неполным залом. И за кулисами появились все «свои», пили водку, много и доброжелательно разговаривали… «То есть «облажались ребята, значит вы наши, вы те же, все хорошо!». Мне трудно осуждать людей, но дело выглядит именно так» (Шахрин).

Альбом, проданный загодя, обошелся довольно дешево, осталось тысяч пятнадцать, чайфы их решили между собой не делить, а снять еще один клип, на сей раз для альбома «Оранжевое настроение — 2», к которому клипа не было. Версий было много, на какую песню снимать, но «Рок-н-ролл этой ночи» среди них не рассматривался. Не рассматривался как хит. И когда все версии сами собой рассосались, Терри (Перин, режиссер) предложил «Рок-н-ролл этой ночи». У него была идея с массированным переодеванием, Димке она понравилась. Снимались втроем, потому Что Слава Двинин был (по уговору) не членом группы, а наемным музыкантом. Съемки, как у чайфов водится, были смешные, «с прибамбасами», клип получился удачный, совпадающий с альбомом по настроению, видимо, оранжевому. «Так неожиданно у нас появился еще один хит. В концертах — один из главных, что даже загадочно» (Шахрин).

К осени 96-го чайфы обнаружили, что есть в стране целая отрасль шоу-бизнеса, процветающая, но ими неосвоенная, — клубы. Было уже довольно много артистов, которые работали, не переставая и из Москвы не выезжая, но рокеры по старинке старались в клубах не играть. Хотя во всем мире клубы — исконная вотчина рок-н-ролла, что знали уже не понаслышке, встречались с западными группами, довольно серьезными, которые шалели при виде наших стадионов и дворцов спорта — сами-то на аудиторию больше трехсот человек не выходили ни разу. Но наши клубы — дело иное, особенно самые первые — переделанные рестораны: столики и группа в меню.

В общем, решили попробовать. Первый концерт играли в «Манхэттене», вышло, как ни странно, довольно удачно, пришло много своих, из людей известных был Крис Де Бург, который в Москве оказался; на следующий день Шахрин слышал, как по радио он назвал их концерт одним из самых ярких впечатлений от Москвы. Приятно.

Вторая проба эту приятность компенсировала. «Ничего более мерзопакостного в своей жизни я не видел» (Шахрин). Клуб «Московский», диваны, публика полулежа, все тихо-тихо, а потом, пожалуйста, еще потише. Из соображений максимальной тишины играли акустику. Шахрин: «А первые столы с самыми дорогими билетами — в трех метрах от тебя. Мы сели, там низко, рядом непонятная компания, к ним подходила девушка-официантка, наклонялась обслуживать, у нее коротенькая юбка, белые трусы, и это все прямо мне в лицо. Я как-то не привык такое видеть во время концерта, я привык видеть лица, а видел задницу официантки, которая ухаживала за пьяным быдлом. А все близко и тихо, слышно, о чем быдло разговаривает. Мы все равно пытались играть и петь, были какие-то приятные лица в зале; и вдруг я понимаю, что быдлу нравится, они начинают обсуждать: «Слушай, я их не знаю, но давай их усыновим»… В этот момент мне хотелось так дать им по башке: «Я тебе усыновлю, сволочь эдакая!». Когда это кончилось, я попросил у Димки денег на такси и исчез, сутки меня никто не видел, я был в диком депресняке, что со мной бывает редко»…

Такая проба клубного пера… Но клубы тоже меняются, «Чайф» в них играет, предварительно интересуясь, танцы там или ресторан, чтобы не играть перед жующими.

Своеобразным финалом года стал полет из Киева в Москву 30 ноября. Рейс сперва отложили на восемь часов, потом полетели, на подлете к Москве стали падать. Самолет заходил на посадку, его затрясло и повернуло боком, из окна было видно, как он идет боком на взлетную полосу. Летчик сделал что-то неимоверное, самолет взвыл и пошел вверх, от перегрузки люди отключались прямо в креслах. Перед Шахриным сидели мужики с огромной бутылкой виски, и когда во второй раз заходили на посадку, они принялись со страшной скоростью из горла виски хлестать… Шахрин: «Потом оказалось, что это летчики, они сказали, что по идее сесть мы не должны были, но «кому-то здесь помирать не судьба».

И это еще не все. Концерт вечером, «Чайф» опаздывает, Дима Гройсман по сотовому звонит на площадку, ему говорят: Кинчев уже играет, следующие вы. Попытались взять «рафик», за него просят тысячу долларов, чайфы решили, что им пытаются «рафик» продать, хотя стоит он явно меньше. Оказалось, за проезд просят. Рванули на остановку автобуса, договорились с кассиршей оплатить все билеты (она потребовала и багаж, оплатить, которого не было) и ехать на автобусе по индивидуальному маршруту. В автобусе дедок за рулем: «И мне полтинничек»… Дали полтинничек, дедушка нажал на газ. Дальше был фильм «Скорость».

Не сразу, но заметили, что дед как-то слишком резко заходит в поворот, тот объяснил, что у него ручка коробки передач выскочила и стоит на пятой. В «Икарусе» их семь, если притормозит, мотор заглохнет, с пятой он не тронется. В общем, дед на пятой, автобус летит, выскочили из Москвы, концерт-то в пригороде, свернули куда-то не туда — автобусное кольцо, дед попытался вписаться и не вписался… Гройсман звонит по сотовому на площадку: «Мы где-то рядом, в лесу, но не знаем, где». Идет местный житель, ему сунули телефон: «Объясняй!»… Подъехали организаторы, подобрали. Так и год кончился.

«Чайф» менялся. На сей раз не так заметно снаружи, но перемены шли. Но медленно. В сущности, весь 97-й год. Впервые с 89-го группа за весь год так и не села на запись, а ведь до этого писали стабильно по альбому в год. Точнее всего об этом времени сказал Шахрин: «Не помню. Концерты, ничего особенного… Ничего вспомнить не могу».

И тем не менее «Чайф» менялся. При том, что перемены в жизни любой группы — дело трудное и крепконаказуемое. Перемен не любят ни критики, ни поклонники, ни друзья с товарищами, хотя эти чаще всего вообще ничего не любят. Трюк с попыткой хоть как-то измениться в истории рок-музыки почти всегда приводил к полной катастрофе, жертвами которой становились фигуры, можно сказать, колоссальные. А тут «Чайф», понимаешь…

Хотя один раз этот трюк у них прошел — в 89-м, когда группа собралась заново, почти полностью поменяв стилистику. Да и содержание тоже. Все привыкли к «дворовоподъездному» «Чайфу», ругали очень, и совсем немногие оценили этот шаг по достоинству. Во всяком случае, в прессе был один единственный положительный отклик, принадлежал он Насте Полевой:

«Каждая твоя работа — это барьер, и в следующий раз надо прыгнуть выше. А может быть, вообще в другую сторону. Трудно повернуть резко в сторону, как «Чайф». Народ недоумевает — куда они пошли, дворовость исчезла, дурачество исчезло… И часто бывает — по голове получаешь за это дело…» («Молодость Сибири», № 43, 28.10.89).

«Чайф» опять бежал в другую сторону и, согласно предложенным правилам, активно получал за это дело. Правда, на сей раз ребята были постарше, перемены шли какие-то внутренние, неторопливые. Год 97-й получился такой же неторопливый, не очень внятный. Январь — «Зимняя акустика» в Екатеринбурге; апрель — «Грачи прилетели» с «Ва-банком»; май — «Максидром», открыли первыми, четыре песни — бегом на такси, в порт, перелет в Питер и тут же концерт в Гуманитарном университете. Им: «Вы же на «Максидроме» заявлены! Сейчас идет…» Они: «Да были мы там»…

«Концерты, ничего особенного…

В качестве компенсации за бодяжность бытия в июне начались переговоры о поездке в Лондон. Появилась какая-то английская фирма, провела исследования и сделала удивительное открытие: как ни странно, на территории России тоже есть свои популярные артисты!.. Но за все время перестройки на этой огромной территории — 21 зарубежный гастролер, в Лондоне за неделю больше бывает. Англичане решили работать и для начала свозить какую-нибудь русскую группу к себе, группу выбрали сами, ею оказался «Чайф», который из непонятных деловых перспектив повезли в Лондон. Как говорится, «кто бы отказывался»… Пригласили ТВ-6 в качестве массовой информации, двух московских директоров, Месхи с Ландой, на роль акул шоу-бизнеса; дело, как водится, дело было обставлено странными коммерческими построениями, влезать в которые бесполезно, все равно не поймешь. Во всяком случае, за два дня до отъезда Шахрин встретил на заправке знакомого бизнесмена, который удовлетворенно сообщил:

Все нормально, я деньги перечислил…

— Какие деньги? — не понял Шахрин.

— Ну, на вашу поездку в Лондон…

— Какие деньги, куда перечислил?!

— В Москву…

И было чайфам счастье, Abbey Road называется. Счастье было по блату — папа одного из владельцев принимающей фирмы оказался влиятельной фигурой в британском бизнесе, услугами папы пользуется студия Abbey Road, папе отказать не могли. Позже выяснилось, что Сева Новгородцев, старый битломан, на Abbey Road не был, просто так никто не пустит. Визит «Чайфа» назначили на 29-е, накануне позвонили, извинились — приехал Дэвид Боуи, у него кредит. «Но мы не обиделись, причина все-таки веская — Боуи приехал…» (Шахрин).

Уличные маневры чайфов перед студией описаны в начале книжки, но внутри походили тоже изрядно. И до чего ж оказалось диковинно!.. Не только и не столько в смысле аппаратуры, она там и «супер», и не очень, разве что старой много, ничего буржуи не выбрасывают и очень хвастаются каким-то ламповым компрессором 1949 года, лучше которого ничего нет, а у них он в рабочем состоянии. Но это и ладно, железо — оно и в России железо и чаще всего тех же производителей. Отношение у них другое.

Ребята все пытались вызнать великий секрет буржуинов — как вокал пишут, как гитары, как барабаны… Отвечали буржуины одно и то же: «Как угодно, в звукозаписи правил нет. Как захотите, так и сделаем». «Это и есть секрет «Эбби роуд», — рассказывает Шахрин, — в студии можно делать все, что угодно. Можно поставить комб в огромном зале, можно в стенной шкаф с отдушиной, как у печки. Хотите в туалете — там рядом с унитазом есть разъемы, пишись. В коридорах, где угодно. Хотите заехать на танке — заезжайте, если он войдет. Оргию — пожалуйста, только без урона для студии». Человеку несведущему трудно оценить услышанное, но для чайфов после наших студий, где каждый техник, почесывая небритый подбородок, половину времени тратит на поучения, что да как вам следует делать… При том, что тратит он ваше время, из вашего кармана оплаченное… А здесь — все пожалуйста! Вот это был настоящий шок!

Ну и вторая студия, где с пятидесятых годов ничего не менялось, где по длинной пристенной лестнице спускались когда-то Beatles… «Спускаемся и мы по лестнице — все то! — это Бегунов. — Стулья те же, микрофоны те же, шнуры висят, отзвук, паркет древний. Мы, как идиоты, в ладоши хлопали — отзвук тот, мы же столько раз его слышали! И у Битлов, и у Pink Floyd, и Oasis какой-нибудь!.. Звук, дыхание этой студии, тот же воздух живет… Потом англичанин сказал: «Мы понимаем, что для многих это религия»… Для нас это на самом деле религия, но, может быть, впрямую только там это осознали».

«Полтора часа гуляли, нам говорят: «Извините, в одиннадцать приедет Элтон Джон, у него смена, так что вам, к сожалению, не можем уделить больше внимания». Ну, мы уж не стали дожидаться Элтона Джона, чтобы до конца себя не расстраивать» (Шахрин).

Вот, собственно, и все счастье.

Концерт играли в зале «Астория-2», рок-н-ролльный зал в самом центре Лондона тысячи на полторы народа, аппарат приличный, организация почти наша. «Для меня был облом — я разницы не увидел, в Воронеже концерт или в Лондоне, — рассказывает Шахрин. — Приехали — никакого бэк-стэйджа, ни барабанов, ни комбов; стали созваниваться, вяло и медленно привозить, а когда поставили, времени на настройку не было, ломанулся народ, стал орать и визжать, русских было много, примерно две трети, все танцевали, все как всегда».

Первой играла группа Саши Титова, экс-басиста «Аквариума», ныне англичанина. Они очень старались показать, что не эмигранты; вокалистка, жена Саши, ни слова по-русски не произнесла, пела и говорила по-английски; Шахрину только после концерта объяснили, что она русская. И все у них было хорошо. Только очень скучно.

«Чайф» отработал, зал кричит: «Бис!», — ребята выдержали паузку, чтобы продолжить, тут начались английские штуки: выходит техник и начинает все раскоммутировать. И выяснилось, что разворачивают они аппарат, как у нас, а сворачивают, как у них, в считанные секунды. Дима Гроисман (по-нашему) лезет на сцену ругаться с техником, тут (по-ихнему) выходит огромный негр-секьюри-ти, берет Диму за плечо, Дима ему нечто по-ихнему нелицеприятное, дальше Диму из рук негра вырывали, как из пасти льва.

Хозяева клуба в гримерке извинялись, привели за шкирку понурого техника, который только что гордый ходил, и спросили: «Вы хотите, чтобы он был уволен?». Шахрин: «И вдруг воспитание дало о себе знать, я думаю: «Буржуй-эксплуататор уволит трудового человека ни за хрен собачий, мы уедем, а ему на биржу труда идти»… Шахрин увольнять техника отказался, тот расцвел, стал говорить, что в следующий раз все для «Чайфа» будет, будут в следующий раз играть, сколько захотят…

Потом чайфов хитростью заманили в посольство, сказали, будет встреча со СМИ. Приехали, их ведут куда-то, говорят, с детьми фотографироваться. Шахрин: «Мне представилось: лужайка, пять детей каких-нибудь… Заводят в зал — сто человек детей аплодируют, дама, массовик-затейник: «А вот и группа «Чайф», которая сейчас будет нам играть концерт»… У нас челюсти отваливаются, начинаем что-то затевать в разговорном жанре и попутно настраивать гитары, которые привезли англичане. Гитары хорошие, но на них струны ржавые, не строят. Вдвоем с Бегуновым работали, Слава стукал по коленкам, а Валера в зале сидел, пел бэки оттуда».

Третье выступление на ВВС в программе «Севооборот». Тут красочка другая, сразу возник напряг между Севой Новгородцевым, знаменитым среди старых меломанов ведущим ВВС, и Гройсманом. Дима хотел добыть права на запись концерта, чтобы потом выпустить пластинку, просил бумагу от ВВС, а Сева по старинке пытался свести все на, как чайфы это называют, «дореволюционные отношения» вроде «Hippy, c'mon!». В результате Гроисман на ВВС не попал. Сели в студии, началась передача, «Сева заговорил, и что-то в этом было такое… Раньше казалось, это с Луны говорят… У нас есть запись, очень душевно получилось. И расстались хорошо, а альбом мы все-таки выпустим, бумагу Димка выбил на бланке ВВС и с подписью Севы Новгородцева» (Шахрин).

И приключение в аэропорту «Хитроу», «аэрофлотовское традиционное». Приехали, им говорят: «Вы группа в Москву? Подождите в сторонке». Ждут полчаса, час, потом выясняется, что на самолет билетов продано больше, чем в него народа влезает, и группа полетит следующим рейсом. Гройсман встает на дыбы, потому что билеты на этот рейс за месяц куплены, в Москве ждет оплаченный автобус, потом самолет в Екатеринбург… Аэрофлотовские ребята начинают один за другим растворяться в пространстве, подходит полисмен и начинает убирать вещи чайфов из зоны посадки. Нервный Шахрин берется за полисмена, тот берется за наручники… Как Вову не арестовали, непонятно, потому что там свободная страна, там за полицейских браться не принято.

Шахрин: «Тем временем Гройсман берет у англичанина телефон и набирает посла, у которого давеча концерт играли. Оказалось, не зря играли, посла будят в выходной день и говорят: «Маленькая лажа, сидим в порту»… Через пять минут к нам выходят улыбающиеся люди: «Вы летите первым классом, добро пожаловать на борт самолета». В самолете выяснилось, нет Северина, который появился за минуту до взлета и рассказал, что где-то по дороге свернул не туда и пошел… Как известно, Хитроу — один из самых больших аэропортов в мире, идти он мог долго. Английский Валера знает только по буквам, если они на русские похожи… Шел долго, пока не сообразил остановить грузчика и сунуть ему билет в нос. Тот прочитал, что посадка закончилась в другом конце аэропорта, и была гонка с препятствиями, грузчик ввез Валеру прямо в самолет, дверь закрылась…

Дверь закрылась, чайфы заорали: «Выпить!». Летели в первом классе, где выпивка не ограничивается, стюардесса принесла ассортимент, ей сказали: «Виски, но все остальное не уносите!». Она сказала, что унесет, но если будет надо, принесет обратно. Не успела отойти, бутылку виски разлили и предложили принести остальное. Пока летели, выпили весь алкоголь, который был в самолете — какой могли, урон «Аэрофлоту» нанесли.

Жизнь катилась дальше в дерганом, припанкованном ритме.

В августе «Чайф» поучаствовал в праздновании 850-летия Москвы, на Красной площади Стае Намин устраивал концерт этнического рок-н-ролла; чайфы, видимо, должны были представлять что-то русское и одновременно этническое. Поставил их Намин на финал, выход без пяти одиннадцать, пять минут игры, общий джем и салют.

Вечером дождь, народа — полная площадь, идут этнические коллективы, сами по себе интересные, но дождь, люди пришли на концерт пусть этнического, но рок-н-ролла. А на сцене три человека сидя колотят в маленькие барабанчики и что-то воют… За ними вышли бабушки из болгарской деревни, частушку спели по-болгарски; часа два народ терпел, потом силы иссякли, и огромная аудитория сперва вяло, постепенно набирая обороты стала кричать:

— На…уй! На…уй! На…уй!..

Заполненная до предела Красная площадь женскими и мужскими голосами орала это самое!.. Намин растерялся, он не верил своим ушам, переспрашивал: «Что они кричат?». «Это ж надо, внуку Микояна дожить до такого…» (Шахрин).

Скандирование русского народного рефрена придало концерту динамики, пошли, наконец, группы, рок-н-ролл, стало весело. Ошеломленный Намин всем сокращал количество песен, но к салюту поспевали едва; «Чайф» шел последним, вдули две штуки, начался сейшн, и в тот же момент на сцену выскочили в танце папуасы с копьями, со щитами, в боевой раскраске… И салют!

Красная площадь, рок-н-ролл и африканцы!..

Дальше в том же темпе. В ноябре очень лихо прокатились в Магнитогорск, когда у машины сутенерской марки BMW сдох генератор.

Две машины упомянутой марки подогнали организаторы, поехали, на полпути до Челябинска встали. Машина крутая, напичканная компьютерами, они работают от электричества, а его нет. Пришлось вставать каждые полчаса, менять на машинах аккумуляторы и ехать еще полчаса. Стемнело, опаздывали, шли под сто сорок. И фары не включать!.. «Машина идет со скоростью сто сорок без фар, без печки, люди сидели в холоде и закрыв глаза, чтобы все это не видеть, — рассказывает Шахрин. — Водитель видел на расстоянии пяти метров перед собой габаритные огни передней машины и больше ничего! Народ на дороге шалел: едешь, тебя обгоняет машина, и следом еще одна тень, черная, без единого огонька!..».

Ехать обратно чайфы просились как-нибудь своим ходом, но организаторы заверили, что все починили, той же машиной довезут хотя бы до Челябинска. Шахрин: «Из Магнитогорска выезжаем, шофер BMW говорит: «Ой, что-то у меня сцепление пропало»… С тех пор, что бы мне ни говорили об автомобилях BMW, ничего не могу с собой поделать, нехорошие у меня ассоциации с этой маркой»…

Самым обильным по числу последствий стало в 97-м участие «Чайфа» в «Рождественских встречах» Аллы Пугачевой. То есть не само участие, а факт участия. «Мы долго думали, участвовать, не участвовать… Мы же знали, что это слишком заметный поступок, и его будут обсуждать в совершенно конкретном контексте» (Бегунов). Думать тут было нечего, шаг по отношению к «своим», т. е. журналистам и тусовке, был дерзкий, даже вызывающий.

Хотя, казалось бы, что такого: позвонила Алла Борисовна, предложила сыграть две песни, и что?.. А чайфы плюнули и согласились. «Согласились потому, что причин не было отказать, — это Шахрин. — Звонит человек заслуженный, говорит: «Рождество для всех, все перед Богом равны». Отказать неудобно. А что потом нарежут песню как клип, этого не ожидал никто».

Пугачева отобрала «Силы небесные» и «Вольный ветер», в процессе «Силы» отпали, номер не для развлекательной программы, остался «Вольный ветер» и, как говорит Бегунов, «дальнейшее дуркование на сцене». Примечательно, что Алла Борисовна, человек достаточно жесткий, во время репетиций с представителями своего цеха управлялась без сантиментов, а с рокерами — предельно корректно. И вообще, выпустить пусть небольшую, но все-таки банду на сцену с ее стороны — тоже поступок.

«Выступили, но трудно, очень трудно, — водит подбородком Бегунов. — Публика совсем иная, к такой публике ты не готов, это другая категория слушателей, ощущение, что ты в черную дыру пытаешься энергию послать».

Последствия сказаться не замедлили. «Питер очень болезненно отреагировал на наше появление в «Рождественских встречах» (Шахрин). Журналисты ругались как-то даже радостно. Но нет худа без добра: «В результате всякие слесаря, всякие мужики в гаражах стали меня узнавать, — это опять Бегунов. — И в конце-то концов, мнение моей мамы мне гораздо важнее мнения всей этой шоблы, которая твердила: «Что ж вы такую херню допустили, у этой вороны играли, совсем продались»…

(«Шекогали»)

В начале 98-го атмосфера вокруг «Чайфа» стояла мутная, а внутри наблюдалось прояснение, накопился новый материал, в конце января взялись за альбом. Было желание записать его дома, в Е-бурге, записать недорого и не разом, потому что много ездили. «Писать стали на студии «АВ мьюзик», — рассказывает Шахрин, — абсолютно некомфортная студия, даже в туалет надо бегать в кустики, павильона толкового нет, комнатка, куда барабаны не влезают… Но нам понравилось, принесли свой чайник, сервиз купили, чтобы какой-то комфорт организовать; было приятно работать, катило. Писали в несколько заходов между гастролями, притащили туда весь репетиционный аппарат, все гитары из дома… Работалось классно, споров не было, стоимость студии позволяла экспериментировать — эффект «счетчикатакси» не присутствовал». Вещи подобрались крепкие, игрались уверенно, и было чувство, что альбом получается. Так продолжалось, пока Гройсман не услышал песню под названием «Время не ждет». Она мыслилась как «центровая», ударная, Диме в исполнении Шахри-на под гитару очень нравилась и…

Гройсман: «Я не имею права влезать в творчество, но тут почувствовал, что ее надо переделать. А у меня нет ни музыкального слуха, ни образования, ни голоса, ничего; я могу объяснять только на пальцах. И я попросил Шахрина ее переделать. Он переделывал ее два раза, привез на третий»… Дима даже побоялся напрямую сказать, что ему опять не нравится, что вылилось в забавную сценку, жертвой которой стал ни в чем не повинный шофер такси. Шахрин с Гройсманом в половине второго ночи выходят из клуба на пустынную улицу Герцена, Володя ловит такси, Гройсман как бы невзначай говорит на прощание: «Слушай, ты мне песню привез… Там все-таки не так, как надо». И Шахрин завелся. Спорили четыре часа, шофер сидел в машине, ждал, счетчик мотал рубли… Расстались ни с чем, на утро хитрый Гройсман потащил Шахрина к Мише Козыреву, старому приятелю еще по Свердловску, программному директору «Нашего радио», человеку в музыкальном плане грамотному, и тот просто все объяснил, сказал что это «фанк», стиль, в России обреченный. Шахрин сдался.

А по радио уже крутилась «Кончается век», но Гройсману для раскрутки нужна была вещь ударная, и Шахрин очень быстро написал «В ее глазах». А на дворе месяц май, дело к «Максидрому», там новинку с успехом исполнили, альбом будто бы оформился, только название не могли придумать, пока у Шахрина не появилась мысль записать саму песню «Шекогали».

Песня из репертуара Славки Двинина, он, когда выпьет, поет любимые песни своего отца, фольклор тридцатых-шестидесятых. В одной песне припев: «И только в баре, где все по паре, танцуют танец шекогали до зари»… «И я на это слово запал — и звучит классно, и загадочное… Потом понял, что это два слова, «шейк» и «хали-гали», просто человек шел по вагону и выговорить не мог «шейк и хали-гали», он и пел «шекогали» (Шахрин). Песня-то из репертуара нищих, которые в старые времена по поездам побирались — публика была специфическая, не шибко грамотная…

Записали ее под две гитары на лестничной площадке. Елизаров научил, как грамотно настроить гитару «поодъездному» — вторая струна чуть высит, пятая чуть низит, гармонию слышно, а нестроевич смачный появляется. Готов был альбом, готов, Гройсман решил с продажей повременить, «сказал, что осенью возьмем за него реальные деньги» (Шахрин). А год был, следует напомнить, 98-й, знал бы Дима, что в августе все цены рухнут, и реальные, и ирреальные… Но это позже, пока альбом замер, вошли в лето.

«В июне на день рождения группа подарила мне с женой поездку в Париж» (Шахрин). От подарка Вова отказываться не стал, взял жену и поехал в город на Сене. Что сказать вам о Париже? Он все еще на месте. И вообще, в данном случае нас интересует исключительно музыкальный контекст, каковой предстал Шахрину в двух ипостасях.

Во-первых, был ансамбль барабанщиков. Был прямо у Володи под окнами и состоял из двадцати, примерно, человек различного возраста, пола и цвета кожи. Плюс девица, которая бедрами крутила. На предмет девицы Шахрин возражений не имел, чего нельзя сказать о собственно барабанщиках, особенно на второй, третий и четвертый день вынужденного ежевечернего шоу.

Второй музыкальный опыт приключился с Шахриным недалеко от Эйфелевой башни непоздним вечером после победы сборной Аргентины над сборной Ямайки с известным уже счетом. Дело в том, что одновременно в столице Франции проходил чемпионат мира по футболу, но с безразличным к этому виду спорта Шахриным как-то не пересекался. И приспичило Володе прогуляться под Эйфелевой башней, прогуляться было трудно, потому что вокруг башни бурлило бело-голубое море ликующих аргентинцев. Тронулись вверх, и наткнулись на сиротливую компанию ямайцев, человек пятнадцать болельщиков проигравшей стороны сидели и пели что-то невероятно грустное и ритмичное в стиле рэгги. Двое ямайцев били в барабаны, остальные пели. Шахрин стоял и проклинал себя за то, что не прихватил видеокамеру.

Но действо продолжалось, рядом с траурными ямайцами возникла парочка аргентинцев — девица, которая тут же принялась вытанцовывать, и хромой мальчишка с флагом победившего своего отечества. Встали, проверяя, будут бить или нет, потом, видимо, мальчишка флагом собратьям помахал, и пошла аргентинская прибыль — флагов становилось все больше, аргентинцы пустились в пляс, но и ямайцы оживились, поддали жару… У одних появилась аудитория, другие делились с проигравшими своей радостью; сбоку стоял Шахрин, а добравшись до гостиницы, записал:

Как выяснилось позже, ради этих строчек стоило сгонять в Париж.

Дома тем временем творилось нечто с метеорологическим подтекстом. Перед самым Бовиным отъездом выяснилось, что чайфы обещали посетить фестиваль «Русского радио», о чем благополучно забыли, а он как раз и будет. Но деваться некуда, надо ехать, раз обещали. «У Вовки были круглые глаза, когда я прибежал за ключом от базы, посмеивается Бегунов, — а я говорю, надо репетировать, завтра уезжаем с концертом»… Поехали втроем плюс Спирин, название за отсутствием Шахрина решили поменять, назвались скромно — «Тройка Ураган».

Фестиваль представлял собой тотальную пьянку с последующим не просыханием вплоть до самого конца, но Бегунов был уже непьющий, а к тому же в роли худрука, на котором лежала ответственность за выступление «Урагана». «Вокруг бардак, алкоголизм, а я ответственный, который учит тексты, повторяет аккорды, пытается найти людей, от которых зависит аппарат… И с каждым днем понимающий все лучше, что эта история может стать позорным пятном на всей моей жизни. Чувство ответственности у окружающих все уменьшалось, потому что они были пьяные в задницу, а мое будущее становилось все ярче. Как ни странно, отыгралось здорово, по ходу рулился звук, по ходу все налаживалось, обстановка семидесятых. Программа оказалась близка народу — мы с испугу дали оторваться»…

Один раз дали, во второй раз играть не хотели ужасно. И нашама-нили. Начался второй концерт — пришло грозовое предупреждение — идет ураган. Это был знаменитый ураган июня 1998 года, обрушившийся на Москву, а потом докатившийся до Волги и избавивший одноименную тройку от необходимости выступать во второй раз…

Чайф, как уже сказано, менялся, и если снаружи перемены были не очень заметны, внутри происходили вещи, пять лет назад совершенно невозможные. Шахрин: «Сольники — явление, которое раньше в коллективе очень болезненно воспринималось, и тот же Антон со своим проектом сработал, что ли, не вовремя. Все начали что-то пробовать вне группы, появилась уверенность в себе, появилось некое знание, которым уже хотелось поделиться. Внутри коллектива глупо лишний раз друг другу напоминать, что «я это знаю, это я умею». Захотелось понять, что ты представляешь собой помимо группы. Дозрели, и все стало естественно».

Бегунов уже зимой появлялся с группой «ВИО», играл с ними «по блюзу». Шахрин сошелся на какое-то время с группой Black Cat Bones, довольно бесшабашной компанией молодых людей, игравших нечто, напоминающее «Аэросмит», с самодельными текстами на английском языке. Шахрин в порядке взаимопомощи стал изживать англоязычие, ребята принесли записи с подстрочным переводом, Володя худо-бедно русифицировал три текста… «Они начали писать пластинку, а дальше пошел раздрай, им показалось, что удача рядом, и они, как это часто бывает, начали делить шкуру медведя, которого еще не видели, но уже что-то о нем слышали…» (Шахрин).

Параллельно собственный проект открыли Бегунов и Слава Двинин. «Мы разговаривали о том, что можно поиграть то, что, может быть, неинтересно группе «Чайф», реализовать какие-то старые наработки, — рассказывает Двинин. — Сначала была шутка: «А не взять ли какую-то девушку, попродюсировать?..» — но потом оказалось, что эта девушка нас не устраивает, та не устраивает… Лизу Рыбалко выкопал Вова, где-то он ее увидел». Этот проект все еще в стадии становления, но Шахрину он нравится: «Не знаю, чем это закончится, но очень интересно. И потом, раньше они многого не делали: договориться со студией, чтобы все срослось, чтобы все пришли, текст, музыка, самим разговаривать с людьми на радио… Я в этот проект не совался, Гройсман говорил, чтобы я там поправил что-то, я сказал: «Дима, можно, я лезть не буду? Никак».

Сам Шахрин был занят в другом проекте. «Кукушкин появился в 98-м, я не видел его сто лет. Вадик на меня произвел впечатление человека, которому срочно нужна помощь, если что-то с ним прямо сейчас не произойдет, он просто переломится пополам. Время перед кризисом, ситуация казалась благоприятной, и я ему предложил: буду продюсером от начала и до конца… А вариант был очень непростой — супернекоммерческий проект, сложные стихи, Вадик не вокалист, и прозрачные мелодии, которые уловить можно с трудом».

Для начала на студии Пантыкина записали две песни, одну с большим количеством лупов, эффектов, долго возились, вторую полегче, где Шахрин еще и попел. Ее сразу взяли на радио, начали крутить, и Вадик разогнулся. По привычке человека, которому постоянно не везет, он очень сомневался, но получилось, стали делать по две вещи, за полгода вышел альбом «Шалуны на Луне». «Мне очень нравится результат, — это Шахрин. — Если я компакты группы «Чайф» дома практически никогда не ставлю, то «Шалуны на Луне» слушаю. Это не моя, это все равно Вадика работа».

В августе побывали на концерте Rolling Stones… Сказанного достаточно.

После концерта у Гройсмана в кармане зазвенел телефон, и Дима, слегка белея лицом, произнес: «Мужики, вас обокрали». Шахрин: «И мы стали представлять: «Все, что нажито непосильным трудом, все… Три магнитофона, три куртки кожаных»… Приехали — окно выставлено, выломаны решетки… Как ни странно, не взяли мелочь, которую можно за приличные деньги продать, примочки, обработки, микрофоны, зато уперли три колонки JBL со встроенными усилителями».

Событие дурацкое, в наши дни банальное, но чайфы не были бы чайфами, если бы не устроили из него маленькое шоу. Поскольку один JBL остался, быстро сняли на местных телеканалах видеоролик, в котором демонстрировали колонку: «Вот как она выглядит! Если увидите на улице человека с такой серой штукой, звоните». И заявили, что предъявляют ворам ультиматум: если через сорок восемь часов колонки не вернутся на место, «мы вас накроем!». Понятно, что все эти чикагские штуки представляли собой чистый блеф — непонятно, как их накрыть. Но Шахрин очень уверенно в кадр говорил: «Через сорок восемь часов мы возьмем вас за задницу, и вы, как дурни, будете из-за куска железа в тюрьме сидеть»…

48 часов прошли, никто ничего не вернул. Но ровно через два часа по окончании срока ультиматума Шахрину позвонили из милиции, попросили заехать «на опознание колонок». Заехал — стоят, родимые. Как выяснилось, шла патрульно-постовая машина в районе цыганского поселка, местного центра наркоторговли, мужики смотрят — двое доходяг-наркоманов тянут к цыганам по колонке на горбу. «Слушай, — один другому говорит, — вчера по телевизору эти штуки показывали». Хвать пацанов, слегка поплющили, те выложили, где третья.

Оказалось, юные наркоши на фантазировали, что у «Чайфа» на базе ди-джейское оборудование заскладировано, чтобы пластинки крутить… Залезли, не нашли, колонки были с виду наиболее космическими, их и уперли. И по 100 рублей продали, а они по 900 USD каждая… Потом Шахрин отказную написал — родители очень просили, и крови никто не жаждал, но забавно не это. «Сам факт, что 48 часов кончились и их тут же взяли, навел в городе слух, что у нас «все схвачено», — ухмыляется Шахрин. — При том что связей с криминальным миром на самом деле никогда у группы не было, но в городе все уверены, что мы имеем очень крепкую поддержку и на уголовном, и на официальном уровне. А мы никого не разуверяем».

Все лето «Чайф» готовил тур по Волге вместе с «Текиладжаззз». Решили все сделать сами, организацию, аппарат, смету, и по возможности недорогие концерты, демократичные… Илья Спирин объездил на машине все точки, нанял людей, тут и кризис подоспел. «Вся смета, которую мы долго считали, тут же потеряла смысл, — Шахрин, — варианта оставалось два: или просто потерять деньги, или потерять деньги весело, с музыкой. Мы решили терять весело. Посчитали — на аппарат, на аренду зала, на транспорт заработаем, на гонорары — вряд ли. «Текила» согласилась, сказали: «И ладно, не отменять же».

В сентябре концертов в стране не было. Не было совсем, народ пришипился, засел по домам, что и понятно. Одни чайфы с «Текилой» двигались по Волге, терять им было нечего — уже все потеряли. Даже цену на билеты поднять было невозможно, потому что она на плакатах крупными буквами еще до кризиса напечатана. Но залы полные. Отыграли все от начала до конца, заодно поближе с «Текилой» познакомились: «Они — группа более богемная, современная, но нам настолько легко друг с другом! — говорит Шахрин.

— Они настоящие. «Текила» — они настоящие. Они не скисли, до конца работали, а о деньгах никто даже не вспомнил, когда тур кончился».

Это вполне чайфовская штука — тур бесплатно. Хотя звучит странно. Но тема в жизни группы постоянная, пусть, как говорит Бегунов, «очень скользкая тема для обсуждения». Откуда все эти субботники, акции, концерты безгонорарные?

25 декабря 1998 года чайфы подписывали пластинки. Объявили, что будут стоять за прилавком в магазине «Глория» и подписывать каждому покупку, новогодний подарок. Магазин от наценки отказывается, все на благотворительность. «С двенадцати до четырех шел поток, купили все, что касалось группы «Чайф», у нас руки болели от плеча и до низу, как плеть висели. Люди в подарок друг другу подписывали, родители — детям, дети — родителям… Деньги очень приличные были собраны, а работники магазина присели — у них все вымели со склада» (Шахрин). Деньги пошли в детское психиатрическое отделение городской психиатрической больницы.

Эта история началась шесть лет назад, когда вышел сингл «Пусть все будет так, как ты захочешь», устроили аукцион, собрали 800 долларов, Шахрин поехал развозить подарки по детским домам.

Шахрин: «Детдома очень разные, но оказалось, в нашей дурке есть отделение, где половина детей сироты, от половины родители отказались. Когда мы попали в это отделение, я понял: вот у этих детей будущего точно нет, им никогда ничего не достанется. И может быть, эта мандаринка — то немногое, что у них в жизни хорошего произойдет».

Бегунов: «Когда их увидишь, понимаешь, что это за ужас, на секунду себя не хочется представить на их месте. Люди маленькие, никому ничего не сделали, а живут — врагу не пожелаешь. И понимаешь, что по большому счету ты помочь-то никак не можешь. Безумно их жалко. Их очень много, и не больных, а просто брошенных, нормальных, хороших детей».

Шесть лет чайфы возят то и се в детское психиатрическое отделение. То устроят с афганцами акцию, купят летнюю одежду, костюмчики для мальчиков и девочек; на «Грачах» ставили коробки для игрушек, люди приходили на концерт, приносили игрушки; класс оборудовали для занятий, шестнадцать парт, стульчики, бумага, карандаши, развивающие игрушки… «Мелочи какие-то — фигня полная» (Бегунов).

Шахрин, кстати, в самом отделении был один раз, во второй зайти так и не решился. «Тяжело. Смотреть тяжело, — это он оправдывается. — Я понимаю, что лучше я все-таки не пойду, чтобы не видеть этих детей лишний раз. Один раз я их видел…».

Почему чайфы помогают этим детям? Потому что слишком хорошо понимают, что на самом деле ничем помочь не могут. Что ж, пусть будет у малыша хотя бы апельсин к Новому году. Маленькое оранжевое чудо…

А кто говорит, что это самореклама, — сам такой.

(памяти Сергея Шпаликова)

В последних числах ноября Бегунову приснился сон. На гастролях в Оренбурге. «Ужасный сон, настолько реальный, что я мужикам даже пересказывать не стал. Приснилось мне очень зримо, как Серега умер, и мы его хороним; и я думаю: «Ни хера себе, приснится!.. Не накаркать бы». Почему и рассказывать не стал» (Бегунов).

Сергей Шкаликов — актер из первой «Табакерки», театра Олега Павловича Табакова, в котором работал когда-то Гройсман. Дима и привел однажды чайфов на спектакль «Смертельный номер». «Мы открыли для себя целый вид искусства, который всю жизнь проходил мимо, — рассказывает Бегунов. — Оказалось, есть такое искусство! Восторг, с которым вышли с этого спектакля, не поддается описанию, мы потом попытались даже любить балет»… Любовь к балету так и не случилась, а дружба с Табакеркой длится много лет, «Чайф» ею очень дорожит. «Мы друг друга кормим» (Бегунов). «У них замечательный двор, полуобщага, там ставят стол, к водосточной трубе приварили вытяжку, под ней мангал — дым наверх. И в центре Москвы — как на даче, с историями, с анекдотами, с грузинским вином… — это Шахрин. — Оказалось, не такая уж она и «бохема». Как говорили бандерлоги: «Маугли такой же, как мы, только без хвоста». У них театр рок-н-ролльный».

«Познакомились с Серегой в «Пилоте»; редко бывает, когда видишь человека в первый раз — несколько секунд — и будто мы старинные друзья, будто знакомы всю жизнь» (Шахрин). «Сразу почувствовали — он, как ртуть, наш человек. Мишка Ефремов говорит: «Бляха-муха, подружились!.. Шкала никогда стихи чужим людям не читает!». Нам он читал сразу, в первый же вечер. Анекдоты рассказывали, друг друга перебивая, веселились, бухали»…

В Москве старались выгадать время, встретиться, ночевали у Шкаликова на сеновале, валяли дурака… «Очень легкий человек. Тратил деньги легко, мог без денег жить, мог с деньгами, гонял на кабриолете BMW, возил в нем сено для любимой кобылы…» (Бегунов). «Когда кабриолета не стало, ездил на мокике; менты останавливали, и на вопрос: «Вы пьяный?», — Серега гордо отвечал: «Да, я пьяный!». И норовил ментам мокик всучить — интересно, что они с ним делать будут…» (Шахрин).

Слушали шкаликовские стихи, потому что он был поэт. Шахрину запала строчка: «Рыбка плавает в пруду», — а у Гройсмана давно лежало стихотворение, Шкаликов подарил, и Дима Шахрину бумажку отдал:

Володя долго с текстом маялся, боялся, что выйдет бардовская песня. А что это песня, ему было понятно с самого начала. «И однажды мелодия ко мне пришла, — Шахрин, — записал ее дома на обычную «мыльницу», отправил в Москву кассету с надписью: «Маленький шкалик для Шкаликова».

Шкаликов умер 6 декабря 1998 г. Сел в кресло, сердце остановилось.

«Бывает, с человеком время проводишь, а потом думаешь: «Отдохнуть бы от него»… Со Шкалой такого не было никогда» (Бегунов).

(продолжение)

Но вернемся в суровую реальность шоу-бизнеса, где всю осень и всю зиму концерты игрались — альбом стоял, как заколдованный. Главная причина, что и понятно, заключалась в кризисе, после которого вся звукозаписывающая индустрия встала почти на полтора года. Но с другой стороны, альбом есть, записан, готов, а не выходит, что волей-неволей вносило некоторую нервозность в отношение и к нему, и к себе самим. Вот его и переделывали…

Пересводили раз пять, Шахрин в итоге перестал отличать один вариант от другого. Гройсман в свою очередь требовал хит, все еще указуя на «Время не ждет». А сам тем временем из видеозаписи с «Максидрома» нарезал клип, и песня «В ее глазах» стала быстро набирать популярность. Параллельно возникла команда клипмейкеров, готовая снять ролик на «Время не ждет», Гройсман, не дожидаясь последней переделки, дал им фонограмму, ребята сделали сценарий, и примерно в то же время Шахрин с компанией в очередной раз вошли в студию, чтобы «Время» переделывать.

«Я вспомнил старую песню «Завяжи мне глаза», она мне очень нравилась, но почему-то не прозвучала, а я думал, что она заслуживает большего» (Шахрин). Вспомнил, навскидку прорепетировали, записали и в Москву повезли.

— Привезли вариант? — спросил Гройсман.

— Привезли, — ответили ему и поставили «Завяжи мне глаза». На середине первого куплета Дима озадачился:

— Я не понял, что вы с ней сделали?

— Да ничего, это вообще другая песня…

К концу второго куплета Дима понял, что «другая песня» — то что ему нужно. И сняли на нее клип практически по сценарию «Время не ждет», слегка переделали, а всякие фокусы из первоначального варианта остались. 12 апреля прошла премьера на MTV, но еще за неделю до выхода клипа группа опять оказалась в студии с намерениями довольно неопределенными — решили записать песню, вывезенную Шахриным из Парижа. Решили не сами по себе, а скорее по принуждению: «На концерте в Горбушке был Миша Козырев, который представляет «Реал», выпускающую компанию, с ней шли переговоры о выпуске альбома, — рассказывает Шахрин, — и они не говорили ни «нет», ни «да», тянули. А тут он сказал: «Все, если эта песня будет, сразу заключаем договор». Славка забил компьютерные барабаны, и за три часа записали, быстро, легко и без напряга. Но я сильно сомневался».

Шахрин еще и на гитаре играть не мог, ходил со сломанным пальцем. «В тот момент мы все начали бить машины, Двинин не разбил машину только потому, что у него ее нет, но он в драку попал на Уралмаше, ему разбили морду. И все какие-то абсолютно дурацкие ситуации» (Шахрин). Машины побили, но физически пострадал только Шахрин — палец посинел и болел, Вова решил, что это ушиб, который надо перетерпеть. Пришли в студию, Бегунов палец увидел, говорит: «Ты что, дурак? Вся рука посинела»… И быстро отправил Вовку к своей жене в больницу, там сделали рентген, сказали: «Поздравляем, у вас перелом». Предложили несколько вариантов: либо наложить гипс, тогда быстро срастется, либо повязку не накладывать, но палец будет беспокоить всегда. Шахрин решил повязку не накладывать.

«Потом мы играли концерты, задумка была, что играть не буду, ну кое-где тремя пальцами, — это опять Шахрин. — Но сцена — это отдельное место, сперва три пальца, потом начинаешь больной подключать, отыгрываешь концерт, почти ничего не чувствуя, кончается — у тебя глаза на лоб, и ты думаешь: зачем я это делал? И как же это больно!..».

Альбом «Шекогали» вышел 8 июля 1999 года.

Дальнейшее стало неожиданностью в первую очередь для самих чайфов. С одной стороны, к моменту выхода в нем было уже пять раскрученных хитов (5:0), с другой, дозревал альбом в таком вялотекущем режиме, что не очень в него верилось. И уж никак не ставили на Аргентину с Ямайкой.

Хорошая песня, но непонятно, про что. Шахрин поначалу пытался для ясности перед публикой пересказывать историю печальных ямайцев и буйных аргентинцев, история длинная, Володя сбивался — конферанс таких размеров на концертах не подразумевается. «Оказалось, ничего объяснять не надо, людям нравится, и все. В первый раз сыграли на «Зимней акустике» в Екатеринбурге, и народ подпел сразу. Потом играли в Горбушке, и опять народ пел. Записали, Козырев сказал: «Все, это песня лета-99», — я не поверил, но когда она пошла из всех ларьков… И клип-то сняли за копейки, даже не снимались, просто нарезали видео… Это как раз из той серии, когда мы не понимаем, о чем песня и про что, а потом она сама объясняет».

Вторая неожиданность, тоже полная, — критики впервые с 94-го, то есть с выхода сингла «Пусть все будет так, как ты захочешь», довольно твердо и почти единодушно новый альбом хвалили. И материал им понравился, и «впервые за долгие годы «Чайф» выпустил современный альбом с современным звуком»… Хотя за этим-то журавлем в небе никто не гонялся: «У меня ощущение бессмысленности погони за модными штуками, — говорит Шахрин. — Время для нас и для семнадцатилетних ребят идет по-разному, у нас вдвое быстрее. Пока ты сидел, кофе пил и думал, как бы эти модные фишки включить в звучание, появились два десятка групп, выпустили пластинку, о них написали, что они — открытие года, потом их же заплющили и забыли… И уже немодно. Это реальность — время идет по-разному».

Ладно критики, отношение «своих» тоже стало меняться, хотя тут, быть может, дело не только в «Чайфе» — «свои» стали припоминать, что они на самом деле свои. «В рок-н-ролльной компании люди стали адекватнее себя воспринимать, — говорит Шахрин, — такое чувство, что теперь каждый знает, чего стоит и что из себя представляет. Если в начале 90-х все разбрелись по берлогам и тихо радовались чужим неудачам, то сейчас мы снова начинаем радоваться чужим успехам, нам опять доставляет удовольствие говорить друг другу хорошие слова». Кстати, в 99-м как-то само собой вышло, что «Чайф «помирился с Питером, тоже событие знаковое. И для чайфов важное, они очень любят этот город.

В общем, все вышло как-то очень хорошо. Это если на происходящем концентрировать внимание. Но концентрировать было некогда — еще до выхода альбома чайфы затеялись писать следующий, «Симпатии». Опять урывками между репетициями, концертами, поездками. Некогда им, некогда…

«9-го ночью сели в проходящий поезд и поехали в Нижний, 10-го вечером приехали, 11-го трудились за «Ты прав», после концерта самолетом в Москву. 12-го играли в Москве, 13-го утром вылетели в Челябинск, оттуда машиной в Магнитогорск — часов семь. На дороге вышли по нужде, снег, холодно, к дереву питбуль привязан, вытоптал тропинку вокруг дерева, в дорогом ошейнике, мертвый. Поехали дальше, всю дорогу материли ту сволочь, которая собаку «приговорила». (Бегунов до сих пор вспоминает, что пес так и умер, глядя на дорогу)»…

«Магнитогорск. В какой-то клоаке нас поселили, гостиница «Азия» — квартиры в жилом доме. Работали во Дворце спорта, потом весело улетали в Москву, концерт в тот же день в Петербурге, самолет на два часа опоздал с вылетом из Магнитогорска, мы опаздывали на самолет в Питер, Гройсман менял билеты… В Питере селимся в гостиницу, навстречу музыканты «Динамика» идут на выступление, а они перед нами работают… На следующий день вылетели в Оренбург, 16-го там день рождения «Европы плюс — Урал». 17-го в Москву, из Москвы в тот же вечер в Мурманск, а Шахрин и Бегунов остались сниматься на ТВ. 18-го «отрывались» в Мурманске с организаторшей-наркоманкой — у девочки глаза в точку и истерика, очень тяжело».

«20-го счастливые улетаем в Москву, через три часа в Салехард, слава Богу, из одного аэропорта. В Салехарде два концерта, переночевали, полетели обратно. В Москве зазор два часа, переехали в Домодедово, успели к регистрации, попили кофе — и в Хабаровск. Полет семь часов, разница во времени семь часов, вылетели вечером, прилетели в семь утра».

«Поселили нас в Хабаровске в «Центре микрохирургии глаза», заходим — «Наденьте тапочки», — бахилы дают, в обуви нельзя… Оказывается, там селят всех артистов, только музыканты Меладзе отказались, потому что нет буфета с коньяком. Но буфета с коньяком там действительно нет, и это ужасно. В три ночи проснулись, в голове 9 вечера, телевидение кончилось, буфета нет, ты в больнице, делать нечего. И кормили с больными… В Хабаровске работали в ОДО, наши артисты там служили, говорят, в ОДО за двадцать лет ничего не изменилось, те же картинки на стенах»…

«24-го поездом во Владивосток, утром Шахрина не спавшего повезли по эфирам, мы в гостиницу, батарея — 11 градусов, а нас как почетных гостей на сторону моря поселили, чтобы видом наслаждались, а там лед и ветер… Из Владивостока вылетели 26-го, хапнули счастья — летели с посадкой в Красноярске, красноярская авиакомпания — лучше не летать. Бара нет, ничего нет, опоздали, прилетели как раз на съемки Нового года. Последний день съемок, забегаем, там Гройсман целый день сидит как заложник, показывает, что артисты все-таки приедут. Стол накрыт, народ вокруг ходит, только сняли — они за стол. День в Москве пожили, 28-го вылетели в Орск, но через Оренбург, дальше опять на машинах».

«Организатором был какой-то пацан, но на него было бесполезно даже орать — его все кидали. Приехали, поселились — сказочный ужас. Организатор, мальчишка из города Кувандык, приходит: «А у меня из Дворца сцену вывезли… Администрация города вывезла. И аппарат вывезли». Приходим в пять, они только аппарат ставят!.. Аппарата мало, света никакого — розетка сгорела, другой нет. Но мы все равно начали в семь, у нас поезд в десять».

«Доиграли, организатора задерживает охрана, что-то он не доплатил; мы прыгаем в машину, в гостиницу, берем вещи, бежит женщина: «Ребята, а за гостиницу платить?»… Мы: «Как? А предприниматель из Кувандыка?». В общем, убедили, что он сейчас приедет, нехорошо… Кормить он нас тоже не стал, заезжаем в магазин, потом на вокзал, только из машины — водитель: «А кто расплачиваться будет?». Тут «предприниматель из Кувандыка» не прошел, пришлось платить. Поезд проходящий из Оренбурга, пассажирский, все убитое, проводник пьяный. Садимся, места заняты. Я начинаю вопить, приходит проводница, говорит: «Странно, в этот вагон никогда брони из Орска не было»… И начинает меня глодать сомнение: а не приписал ли этот подлец сам места на билеты?.. Но сели. В четыре утра проводник с каким-то депутатом напились, пошли к музыкантам за гитарами, были посланы Бегуновым открытым текстом. Днем проводнику захотелось «выпить с артистами», мы его и посылали, и закрывались… 30-го прибыли домой. К 2000-му году».