Чэч: Бугор

Глава 14

— Стоять, мужики, — встревоженно вскричал Агееч, когда мы наконец-то добрались до коридора, ведущего наружу. — Следы! Свежие! Похожи на паучьи! Идут наверх! Вот только…

— Там же Миклуш! — заорал я недослушав.

Рванул вверх по коридору. Откуда только силы взялись. «Миклуш! Пацан же там один! Ничего, ничего он уже мужик: волка завалил, со змеями разбирался! И от паука сообразит смотаться! И котейка с ним осталась, она в любом случае движение заметит, предупредит, не проворонит!»

Уже на бегу сообразил закрепить молоток на внутренней поверхности щита и активировать метание молнии, вспомнив, что у этих пауков усиленная защита от физатак и простым молотком их сразу не возьмёшь.

Каждый раз, почти не сбавляя скорости, заскакивая за очередной угол, я надеялся увидеть перед собой костяную тварь. Надеялся, что, услышав мои бухающие шаги, она не попрётся дальше, а атакует. Но коридор был пуст. А вот и последний отрезок — прямой пологий подъём.

«Я успею! Успею!»

Невыносимо яркий дневной свет резанул по глазам, когда я протиснулся через узкий проход в пещеру. Мои веки почти сомкнулись, оставив крохотную щёлку на правом глазу, к тому же начавшему слезиться, что твой водопад. Чёртово зелье! Ощущение такое, будто мне капли для обследования глазного дна закапали. Когда вроде и видишь, но всё размыто.

А ещё в пещере воняло невыносимо. Кровью и дерьмом!

— Миклуш! — снова заорал я!

Тишина! Сердце сжалось, предчувствуя беду. Если бы пацан слышал, то обязательно отозвался!

«Спокойно, Чэч! Миклуш сообразительный паренёк! Он убежал! Точно!» Успокаивая себя, рванул на выход из пещеры, прямо в ослепительный свет. Обо что-то споткнулся. От удара ногой это что-то вылетело из пещеры. А я с трудом удержал равновесие, поскользнувшись на чём-то склизком. Матюкнувшись глянул под ноги.

Котейка! Разорванная пополам! На её сизо-розовых, ещё исходящих паром кишках, потянувшихся за телом я и поскользнулся. Кто же её так? Точно не пауки! Им просто нечем! Тогда кто⁈

Вот теперь мне действительно стало страшно. Что за тварь поймала и походя разорвала уже совсем не мелкого детёныша нхан су?

— Миклуш⁈

В два длинных прыжка я оказался рядом с фургоном. А третьим запрыгнул на облучок, минуя все ступеньки разом. И чуть не наступил на брошенные на дощатый пол, взведённый арбалет и два болта. Беда! У всей ватаги давно в подкорку вбито: оружие должно быть на своём месте. А тут валяется на полу. Пацан запаниковал!

Я откинул ткань и заглянул в фургон. Благословенный полумрак. Хоть тут смог открыть глаза полностью. Вроде всё как обычно: потухшая, давно остывшая печка, рядом откидной столик, на котором стояла наша нехитрая утварь — глиняные кружки и тарелки с деревянными ложками. Пространство между противоположным бортом и единственной ножкой стола настолько узкое, что вряд ли метровая тварь протиснется и не заденет ножку. То есть твари тут не было? Дальше, за перегородкой наша «спальня», а за ней «склад».

— Миклуш, — негромко позвал я, уже почти уверенный в том, что ответа не услышу. Идти проверять?

— Паук туда, в ложбинку, побежал!

Услышав Агееча, я задёрнул ткань и обернулся к старику. Он практически лежал на земле, пытаясь разглядеть следы камнях.

— Уверен?

— Как слепая сова. Нет у меня такого умения, как у Миклуша, чтобы оно следы подсвечивало. — бывший бугор старался говорить спокойно, сдерживая переполняющие его эмоции. — Еле-еле сейчас что-то разбираю.

— Все мы тут как слепые совы.

Спрыгнув с фургона, я побежал в ложбинку, молясь про себя, чтобы под ногу не попал какой-нибудь камень. Оббегая огромный валун, что отделял полянку со входом в пещеру от остальной ложбинки, я попал в благословенную тень, отбрасываемую скалой, нависшей гнилым клыком над округой. Глазам сразу стало легче. И я поднажал.

Удар пришёлся в правую ногу. И как раз на шаге. Плашмя, не успевая сгруппироваться, полетел на землю. Попытался вскочить. Но тут мне по голове словно кувалдой вдарили. В черноту рухнул сразу, даже звёздочек не было…

Я лежал на чём-то очень мягком, но достаточно упругом, словно на настоящей пуховой перине. Те, кто хоть раз на такой спал, никогда не забудет, как словно на облаке лежишь. Довелось мне в детстве у дальней родни в деревне на такой поспать…

Пощёчина, не сильная, но хлёсткая, заставила меня вздрогнуть, вырывая из приятных воспоминаний. Следом за ней прилетела вторая. А потом меня схватили за грудки и попытались тормошить. Примерно с тем же успехом, как если бы я попытался сдвинуть валун, лежащий рядом с пещерой. Валун… Миклуш!

Распахнул глаза. Ушастая⁈ Блондинистая соседка, вовсе не стесняясь своей наготы, сжимала в своих кулачках борта моей куртки. Увидев, что я открыл глаза, она с видимым облегчением выдохнула и затараторила на своём птичьем языке. Вот только я опять ничего не понял. Но и не особо стремился сейчас. Мой взгляд скользнул по правильным почти идеальным чертам её лица и устремился ниже, где почти сразу же уткнулся на небольшие, но довольно красивые холмики груди с большими розово-вишнёвыми, боевито торчащими сосками. Ушастая, проследив мой взгляд, замолчала и, вспыхнув, словно маков цвет, влепила мне очередную пощёчину…

Боль была такая, что голова буквально раскалывалась, как перезрелый арбуз при каждом вздохе. Больше никогда не буду злить соседку! Вроде и субтильная, в чём душа держится, а как кувалдой врезала… Кувалдой… Стоп! Как кувалдой — это мне врезала какая-то тварь!

Бум, бум — глухие звуки ударов чего-то твёрдого по твёрдому. И хекания, сопровождающие каждый удар. Эти хекания мне знакомы! Я их каждое утро, а то и вечер слышу во время тренировок. Агееч бьётся! Только почему один? Почему не слышу короткие, экономные выдохи Полусотника⁈

Пока открывал глаза, в мозг словно раскалённую спицу вставляли, а взор цветные пятна застилали. Пришлось усиленно моргать, закусив до крови губу, пытаясь снять пелену.

Беда! На Агееча наседал вовсе не костяной паук. Тварь напоминала плод больной фантазии обкуренного гейм-художника. На головогрудь двухметрового скорпиона, собранного из одних костей, даже клешни были костяные, насадили торс человеческого скелета, сейчас во всю размахивающего топором. А старик принимал удары на уже порядком изрубленный щит. У него, наверное, уже рука от боли отсохла.

Иван! Теперь понятно, почему я его не слышал. Полусотник лежал ничком, прижав своим телом длинный скорпионий хвост, лишая тварь мобильности. Та, видимо, уже не в первый раз, упёрлась в тело Ивана задними лапами, пытаясь скинуть груз. Старик, видя это, тут же перешёл в атаку. Прикрывшись щитом от топора, он попытался ударить тварь в череп. Но ему тут же пришлось отскочить назад, уворачиваясь от удара левой клешнёй. Та пронеслась всего в нескольких сантиметрах от бедра старика. Не останавливаясь, тварь попыталась достать Агееча правой, метя в левую голень. Но тот успел, опустив щит ниже, блокировать атаку. Затем, присев, пропустил над собой горизонтальный удар топором. И тут же сделал подшаг вперёд, не давая твари и секунды, чтобы скинуть тело Полусотника с хвоста, и провоцируя её на новую атаку.

Сколько такой танец со смертью может продолжаться? Минуту? Две? До первой фатальной ошибки. Нежить, в отличие от той же нечисти, не устаёт и боли не чувствует. А вот Агееч очень даже. Надо помогать старику! Но как? Швырнуть молнию? А вдруг у твари защита от магии? На пауках срабатывало же. А на этой? Нет, нельзя! Могу Ивана ею зацепить, а вдруг он ещё жив. Что значит вдруг? Пока обратное не доказано, значит, жив!

Оцепенение? Тварь в сейчас в тени. Вот только она нежить. Ни разу не пробовал это заклинание на них. Рискнуть? Можно время зря потратить. Остаётся только один вариант — физическая атака. Тогда подъём.

Легко сказать, только я попытался подняться на колени, как перед глазами всё закружилось, а меня повело. Успел упереть низ щита в землю и навалиться на верхнюю кромку, потому и не грохнулся. Снова закусил нижнюю губу, надеясь болью остановить землю. Несильно, но помогло. Боец из меня сейчас, как из мешка с дерьмом…

Мешок с дерьмом! А это вариант! Только щит скину — мешает, да и молот мне не нужен будет. Вынул левую руку из крепления и чуть вновь не грохнулся. Сильно же меня эта тварь приложила.

Дистанция? Ох, не достану. И на ногах не дойду, на коленях-то, пока стою, мотает нещадно. А надо! Отталкиваю щит в сторону и сажусь на пятки. Теперь наклониться, опереться на руку, на вторую и вперёд. Руки дрожали, подгибались, но всё-таки держали. Теперь правое колено вперёд, левое, а теперь снова руки. Чуть быстрее.

Агееч, заметив мои манёвры, ускорился. И стал ошибаться. Удар топора, под который он едва успел подставить щит, заставил его отойти назад. Левая рука старика повисла, не в силах больше держать вес. Ещё два шага назад в попытке увернуться от удара клешнями.

Твою же… Так я и опоздать! Но старик смог. И тут же, сбросив щит с руки, ударил молотком по клешне. Агееч, ты главное — продержись и пойми мою задумку. Боль в прокушенной губе и металлический вкус своей крови немного помогают. Ускоряюсь. Дистанция! Сажусь на пятки. Перемещение! Хрен. Ещё одна попытка.

Есть! Умение перекидывает меня на спину твари. Она узкая, костлявая, долго не удержаться. Кулём валюсь на спину скелета, пытаясь прижать его руки к торсу. Секретная техника мешка с дерьмом! Тварь дёрнулась, прогнулась в спине, пытаясь сбросить неожиданный груз, и одновременно ударила затылком. Попала в нос. Звёзды перед глазами. Сознание плывёт.

— Давай!.. — рычу из последних сил, прежде чем снова провалиться в темноту…

Я снова лежу на чём-то мягком, но упругом. А ещё пряно пахнет скошенной травой. Сильно пахнет. Не припомню таких ароматов в гнёздышке ушастой. Если только уровень Единения с лесом опять не апнулся. Вот только с чего бы? Ничего такого для этого я не делал в последнее время. И интерфейс не посмотреть. Когда я погружён в собственное подсознание, он почему-то мне недоступен. Ну и ладно, полежу немного так. Хорошо же: ничего не болит, никто по щекам не бьёт.

«Хватит врать!» — после этих слов, прозвучавших в голове словно удар колокола, я почувствовал, как к щекам прилила кровь, и мне стало стыдно, будто в детстве мама застала за разглядыванием порнографических картинок. — «Хватит врать, Чэч! Ты уже давно понял, что очнулся не в гостях у блондинистой соседки…»

Мне и вправду было страшно. Очень страшно! Этот густой, пряный запах скошенного сена мне был очень хорош знаком! И если я лежу не на пуховой перине, но на чём-то мягком и упругом, вместо того чтобы чувствовать впивающиеся в тело камешки, значит, меня перетащили на сеновал хуторян. Вопрос кто это сделал? Мужики, гоблины? И почему рядом с собой я никого не слышу? Нет, теперь я слышу звонкие крики ребятни на непонятном мне гоблинском языке, квохтанье наседки, переполошённый писк цыплят. Но все эти звуки там, за пределами сеновала. Рядом же тишина: ни чьего-то спокойного дыхания, ни тяжёлого сопенья, ни храпа, ни даже тихого шёпота. Ничего! Ни одного, ставшего столь привычным за несколько месяцев звука. Тишина. Поэтому мне страшно открывать глаза!

Так, борясь со своим страхом, я пролежал ещё несколько минут, стараясь дышать через широко открытый рот, чтобы звук моего дыхания не заглушал другие. Тишина!

— Эй! — хотел крикнуть я, но из пересохшего рта вырвалось только негромкое сипение. — Эй!

Тишина… Не уж то все… Нет! Такого не может быть! Кто-то ещё должен был выжить!

Наконец-то я заставил себя раскрыть глаза. Мои догадки оправдались. Я лежал на знакомом сеновале. Почти полтора месяца назад, каждое утро в течение полутора недель, открывая по утрам глаза, я хорошо изучил эти балки и доски крыши. На сеновале царил полумрак, но по свету, врывающемуся в открытую дверь, понятно, что на улице самый разгар дня.

Лежу раздетый до исподнего, накрытый бычьей шкурой, моей шкурой. В смысле, принадлежавшей мне. Той самой, что укутывался каждую ночь в фургоне. Значит, кто-то из наших жив, иначе схватили бы первую попавшую. Кто? Агееч? Миклуш? Иван?

Надо встать, лёжа здесь, я ещё долго буду маяться неизвестностью. Вот только подумать было проще, чем сделать. На то, чтобы только сесть, у меня минуты три ушло. А как только смог, так сразу такой вертолёт начался, благо, что блевать нечем было. Не встану.

Я в другую крайность впал. Только что глаза открывать не хотел, а теперь полз к двери сеновала, вновь закусывая от напряжения губу. Я же слышу: на улице дети играют, кого взрослого позовут. У них всё и узнаю.

— Дядя, Чэч! — звонкий мальчишеский голос раздался позади меня, где была лестница, ведущая на сеновал из хлева. — Ты куда⁈ Дядя Яков сказал, тебе вставать нельзя!

— Миклуш! Живой чертяка, — силы оставили меня, и я уткнулся лицом в сено. — Живой…

Последняя мысль, осенившая меня прежде чем снова провалиться в темноту, была: «Дебил, ты же мог в интерфейсе статус народа посмотреть…»

В этот раз открыл глаза сразу. Всё та же крыша сеновала, только полумрак стал ещё гуще. Судя по свету из всё ещё открытой двери наружу, на улице уже вечер. Первым же делом нашёл глазами горящую золотым цветом, говорившем о том, что есть непрочитанные системные сообщения, шестерёнку. Развернул интерфейс. И облегчённо выдохнул: на вкладке «Ватага» все портреты были активными. Живы. Все. Кроме котейки. Но иконки детёныша нхан су и изначально на вкладке среди других ватажников не было. Видимо, Система не посчитала нужным добавить нашу любимицу.

Жаль, что на вкладке, кроме портретов ватажников, другой инфы почти не было: ни показателей здоровья, ни где они находятся. Только та, которую я сам мог добавить, но я этого не сделал. Агееч говорил, что у него так же было, но есть и второй более информационный уровень этого умения, и третий, как у Шрама. Старик сам слышал об этом от главы посёлка бродяг, но что показывает вкладка на третьем уровне и как его бывший ватажник смог апнуть это умение, Агееч не спрашивал.

Неподалёку слышалось приглушённое шушуканье. Прислушавшись, разобрал, что это Миклуш развлекает своих подружек, рассказывая о своих приключениях на Туманных болотах. Как не хотелось ему мешать красоваться перед девчушками, пить хотелось больше.

— Дядя Чэч, очнулся! Наконец-то! — бросился ко мне пацан. — Сперва тебе надо вот это снадобье обязательно выпить, потом воды немного дам. А потом бульона. Дед Агееч сказал: «Непременно целую кружку чтобы выпил!» Я кувшин в одеяло завернул, он ещё горячий!

— … дядя Иван плох совсем, лежит без сознания вот уже третий день. Но дядя Яша сказал, что жить будет и даже бегать, лучше прежнего. Ему сейчас только покой и уход нужен. Вот дед вместе с Гнарлаком и сидят рядом с ним. Каждый час ему через трубочку зелье вводят и воды целую кружку, чтобы яд из тела вымыть… Ну и моют его там же… Тебя потому наверх и подняли, чтобы не торкать лишний раз. В фургоне-то места мало.

— Сам-то как спасся? — я отхлебнул тёплый бульон из кружки, которую пацан поднёс к моему рту. — Когда котейку увидел, плохое подумал. А тут ты ещё не отзывался.

— Виноват я, дядя Чэч, — Миклуш понурил голову. — Я тогда гномий комплекс раз двадцать выполнил, молнию разок метнул и залез на облучок медитировать, чтобы ману восстановить. И уснул. Проснулся — котейка в пещере страшно воет. Я за арбалет. Только эта страхолюдина выскочила и ко мне. Я испугался, арбалет бросил и тикать…

— Всё правильно ты сделал, Миклуш, — я погладил пацана по начинающим отрастать волосам. — Всё правильно.

— … а тварь за мной бросилась. И не отстаёт. Я из ложбины выскочил и к хутору. Ору, чтобы меня стражники увидели. Как раз мимо стада бежал. Бурый сначала ко мне побежал, а потом он тварь увидел, замычал и на неё бросился. А за ним и остальные коровы. Затоптали. Только и Бурому досталось. Страхолюдина эта его топором два раза ударила и жалом зацепила. Но Гнарлак сказал, что ничего страшного, выздоровеет. Тут и гоблины прибежали. Гнака на разведку отправили. Я тоже хотел… — Миклуш шмыгнул носом, — не пустили. А потом мы все к вам пошли. А там уже дядя Яша с помощниками пришёл. Представляешь, они вдвоём по быстрой дороге фургон утащили и прямо во дворе хутора вышли… Дядя Чэч, дядя Чэч, ты спишь, что ли?