1913 году Фрейд расстался с Юнгом, тяготевшим к мистицизму, и с Адлером, которого влекло к социализму. В этот год Фрейд опубликовал «Тотем и табу» – аналитическое исследование древнего, а отчасти и современного фольклора, заимствованное, в основном, из «Золотой ветви» Фрезера. Фрейд попытался на основе различных ритуалов и сохранившихся следов обряда отцеубийства в пещере доисторического человека доказать, что факт убийства выросшими сыновьями отцов для овладевания своими матерями – насильственный акт, определяющий сущность эдипова комплекса, т. е. сексуального влечения сына к собственной матери. Фрейд «чувствовал, что религиозные церемонии и индивидуальные психологические реакции все еще свидетельствуют о существовании бессознательной памяти об архаических ситуациях, чувствах страха, вины и о различных типах реагирования, которые находятся за пределами современного опыта»1. В ходе своих психоаналитических изысканий Фрейд пришел к такому пониманию довольно поздно. Почти в течение двух десятилетий он приписывал происхождение неврозов исключительно травматическим ситуациям раннего возраста, обычно от двух до пяти лет. Фрейд медленно двигался к новым ориентирам. То, что он обычно называл бессознательным, было личностным, или, если это предпочтительнее, подсознанием; в более глубоких пластах разума хранятся родовые воспоминания, инстинкты также являются- родовым наследством.
Чем дольше сидел Фрейд у кушетки больного, чем больше он слушал и размышлял, тем более убедительной становилась для него идея вины за поступки, совершенные предками. Архетипы, связанные с предсуществованием человека, остались Фрейду чужды: предок приобретал чувство вины, когда происходило отцеубийство. Более того, он совершал свое деяние, нередко с намерениями инцеста, чтобы вызвать в последующих поколениях потребность повторять его вновь и страдать от чувства'вины, или по крайней мере имитировать эту бессознательную потребность и все равно мучиться угрызениями совести. Фрейду неведома была более значимая травма, которая могла бы стать источником всеобщего чувства вины.
В работе «Из истории одного детского невроза» (1918) Фрейд объяснил универсальный смысл некоторых символических выражений и различных фантазий, обычно связанных с родительским коитусом и соответствующим кас-трационным комплексом, коренящихся в настойчивых бессознательных воспоминаниях об архаических ситуациях. «Мы должны наконец подготовить себя к принятию гипотезы о том, что психические следы первобытного периода стали унаследованным достоянием, которое в каждом новом поколении взывает не к усвоению нового, а только к пробуждению… Мы обнаруживаем, что в большинстве значимых ситуаций наши дети реагируют не в соответствии с их собственным опытом, а инстинктивно, как животные, в той манере, которая может быть об-ьяснена только как филогенетическое наследие»1. Невротическое состояние возникает в результате резкого выброса травматических воспоминаний, унаследованных от предшествующих поколений. «Ранняя травма – защита – вытеснение – выброс невротической патологии – частичное возвращение вытесненного. Такова формула, которую мы вывели для трактовки развития невроза. Теперь читателю предлагается сделать следующий шаг и предположить, что в жизни человеческого рода было нечто подобное происходящему в жизни индивидуумов: к примеру, ситуации сексуальной агрессии, которые оставляют после себя неизгладимые последствия, но в то же время большей частью вытесненные и забытые. После продолжительного скрытого периода они приходят в действие и вызывают явления, подобные по своей структуре и значению симптомам болезни»2.
Здесь Фрейд отвел равные по значению роли личностной и наследственной травме: «Как правило, возникает сочетание обоих факторов: конституционального и случайного. Чем сильнее первый, тем увереннее травма приведет к фиксации и оставит позади нарушения развития; чем сильнее травма, тем более определенными будут ее разрушительные последствия, даже если сфера инстинктов в состоянии нормы»1.
Но может ли сфера инстинктов быть в состоянии нормы, если каждый представитель человеческого рода несет в себе травматический опыт предшествующих поколений? Фрейд еще не пришел к ясности. Избегая пользоваться какими-либо терминами и идеями Юнга, он определил понятием «к!» бессознательную сферу личности, вместилище филогенетического и инстинктивного наследственного, а также и личностного опытов и всякого рода реакций, которые вытеснены и забыты в связи с присущим им травмирующим характером. «Оно («к!») содержит все унаследованное, имеющееся к моменту рождения и лежащее в основе конституции – следовательно, прежде всего инстинкты, которые берут свое начало в соматической организации и получающие свое первоначальное психическое выражение здесь (в «к!») в неизвестных нам формах»2. Этот фрагмент был включен Фрейдом в 1938 году в его «Очерк психоанализа». Подобным же образом следующий отрывок был использован им как обобщение его аналитического опыта между 1913 и 1938 гг.: «Какая-то часть культурных достижений, несомненно, оставила свой след в «Ы»; многое из того, что накоплено суперэго, отзовется эхом в этой сфере, но немногие из новых впечатлений ребенка будут от этого усилены, потому что они в сущности являются повторениями некоего первоначального филогенетического опыта»3.
Поскольку многие инстинктивные реакции и механизмы служат сохранению вида и даже стимулируют его выживание, должна быть проведена демаркационная линия между унаследованными защитными инстинктами и глубоко запрятанными филогенетическими воспоминаниями о травмирующем опыте насилия. Например, эдипов комплекс и отцеубийство не принадлежат к той же категории, что инстинкты, способствующие выживанию. Личные травмы, вытесненные из -сознания, не принадлежат той же самой категории и не составляют тот же уровень бессознательного, как событие, что «.^происходило в жизни всего человеческого рода», имеющего, в соответствии с выводом Фрейда, «сексуально агрессивную природу». Таковы наиболее важные постулаты психоаналитической теории, созданной Зигмундом Фрейдом: они объемлют разного рода травматический опыт, его постоянное вытеснение и подавление сознательной памятью, потребность повторять и потому наносить аналогичную травму другому с соответствующей сменой ролей.
В своей книге «По ту сторону принципа удовольствия» Фрейд говорит: «До этого он (ребенок) был пассивен, был поражен переживанием; но повторяя его, несмотря на причиняемое неудовольствие, в качестве игры, он брал на себя активную роль… В то время как ребенок переходит от пассивности переживания к активности игры, он переносит то неприятное, что ему пришлось. пережить, на товарища по игре и мстит таким образом тому, кого этот последний замещает»1. При трасматическом опыте ужас и мучение играют решающую роль. Иногда воспоминание о травматическом опыте не стирается, тем не менее может постоянно присутствовать потребность его вытеснкть. Но она значительно выше, когда сам этот опыт исключен и принадлежит подсознанию. У жертвы амнезии, вызванной травматическим опытом, возникает необходимость повторения его со сменой ролен: жертва становится агрессором и переносит наказание на новую жертву.