Человек цифровой цивилизации

Нейросоциум В.Ю. Колмаков

Нейросоциум возникает как новый тип информационной организации человека и общества. В этих условиях попытки понять и отразить изменяющуюся качественную определенность ментальных структур выражается в конструировании терминов нового уровня видения данной реальности. Примечателен, интересен в этом отношении термин, предложенный М. Эпштейном — «нейросоциум», обозначающий общество, управляемое мозговыми процессами. Действительно, попытка найти аналогии между структурами общественного сознания, «общественного мозга» и некого мозга модульно-абстрактно нейрологического уровня возникали неоднократно. Такая аналогия вполне естественна, но непонятно, какие уровни структурных связей, ансамблей, композионных структурных построений при этом задействованы и в этом процессе своеобразно преобразуются.

Ментальные порядки нейросоциума образуют особую структуру, которую можно увидеть и отразить как аналогию структурных нейросвязей мозга. Осмысление нейросоциума, понимаемого как структуры тоталитарного, контролирующего, доминантного типа, вряд ли приносит оптимистические выводы по отношению к классически понимаемым моделям человеческого в социуме. И это обстоятельство, по-видимому, достаточно значимо, оно определяет некую возрастающую фобию ментального порядка. И действительно, данный синдром «имеет место быть», и с данной тенденцией нельзя не считаться.

Рассмотрим в таком подходе взаимосвязь информационной системы и искусственного интеллекта. В таком подходе может быть рассмотрена и общая нейроинформатика социума. Нейроинформатика в этом аспекте видения выступает как синтез разных подходов логики, алгебры, философии, психологии и других наук. Такой подход позволяет более определенно выделить в качестве объекта познания информационную систему социального искусственного интеллекта. Сама же социальная искусственность связана именно с тем, что на каждом принципиально новом уровне ментального развития общества вырастают и проявляются новые нейронные социальные сети.

Можно ли считать, что развитие информационных систем является процессом развития систем искусственного интеллекта? Человеческий интеллект является информационной системой, но не всякая информационная система является системой искусственного интеллекта. Человек сегодня исследует возможность перенесения человеческого сознания в компьютерную сеть. Идет развитие электронной, цифровой, программируемой цивилизации.

И здесь по-новому сочетаются разумность и псевдоразумность многих нейросоциальных образований, в том числе и искусственного интеллекта. Могут возникать искусственные информационные системы, программы, обладающие свойствами, которые можно охарактеризовать как псевдоразумность. Своеобразными качествами, лишь аналогичными разумным свойствами человека и способам организации. Возникает вопрос: обладают ли все информационные системы качествами, которые можно рассматривать как разумные? Рациональность некого Высшего смысла, который всегда важен для общества как его высшая смысловая определенность, проявляется как действующая модель семантической рациональности, заключающаяся в том, что рациональным является лишь то, что имеет смысл.

Высшая форма рациональности в том, что существует Высшая форма смысла. То есть максимальная смыслосодержательность является и высшей формой рациональности.

Развитие техники и развитие культуры, развитие технологий, с одной стороны, и развитие человеческого духа, с другой, чаще всего противопоставляют. Техника в таком подходе рассматривается как-то, что определяет цивилизацию, а духовность — как то, что определяет культуру. А разве техника не определяет те параметры, которые однозначно относятся к миру культуры? Ведь возникают новые виды культуры на основании новых технологий, например, сегодня это такое своеобразное явление, как цифровая фотография, которая стала элементарно доступной для всех.

И разве нет таких форм, которые могут одновременно быть техногенными и духовными? Техника, техногенезис, технологический прогресс достаточно сильно определяют духовность, психологическую специфику человека и общества.

Техногенезис определяет смысловые изменения человеческой природы. Базовые психосемантические параметры человечества остаются примерно одними и теми же во все времена и у всех народов. Развитие техники и развитие духовности ситемно-синтезно проявляют эффект техносемантогенезиса.

Это явление одновременной взаимосвязи технического и духовного порядка. Новая техника раскрывает новые стороны психологической организации человеческой способности оперировать более сложными конструкциями.

Возможно, крайняя форма почитания техники может быть названа технофетишизмом, технототемизмом. В какой-то степени более естественно рассматривать это как техноанимизм, в этом случае техника одухотворяется и, как правило, одухотворяется таким образом, чтобы создать некий духовно-смысловой адаптер переходник смыслов. В этом явлении происходит сочетание смысла мира человека и смысла мира техники. Сегодня возникли и, об этом необходимо говорить, политтехнологии, психотехнологии, информационные технологии массмедиа.

Возникает новая семантическая конструкция человека в силу достаточно резкого изменения способов получения информации. И вместе с тем нарастает количество информации, которое обрушивается на современного человека. Изменяется сама информационная картина современного мира, социума.

Семантическая информационная революция есть достаточно быстрое изменение смысловых параметров существования человека, формирование нового семантического модуса бытия современного общества.

Такая семантическая трансформация человека развертывается в рамках одного поколения, захватывая все множество людей современного общества. Уйти от такого семантического воздействия достаточно сложно. В той или иной мере все в современной культуре и обществе подвержено такому влиянию.

Тенденция увеличения разнообразия отдельных информационных модусов приводит к тому, что культура становится более разнообразной, но это разнообразие есть явление чисто внешнего порядка. При этом, как ни жаль, новизна и разнообразие этой информации остается достаточно тривиальной. Но, парадоксально, возрастает и пространство примитивной информации. То, что можно назвать разнообразием, имеет слишком недостаточный коэффициент информационной новизны. Этот же аспект новизны важен и актуален при построении новостной ленты служб массмедиа.

Переизбыточность информации при ее низкой новостной ценности является внешней стороной общей проблемы информационного общества. Информация, новости являются заранее известным пасьянсом карт отдельных событий. Все зависит от того, какое количество карт и в какой смысловой номинации ляжет на мозги аудитории.

Техносемантический континуум порождается каждым новым уровнем развития техники, в особенности в результате эффекта информационной революции.

Человек информационной цивилизации отличается от человека предшествующего техносемантического времени. Такой тип человека есть некая абстрактная конструкция, но ее характеристики имеют вполне реальные следствия. Человек информационной цивилизации есть человек информационного общества. Такой подход есть самый общий и не дающий детализации, определенные аспекты которой, действительно, очень важны для понимания дальнейшего хода развития человека и общества.

Существуют технические параметры того, какое общество можно считать информационным, эти параметры определяют количество компьютеров на душу населения, процентное число пользователей сетевыми коммуникациями. Но в принципе такой подход, может быть, и не особенно важен. Важно то, что людям докомпьютерной эпохи пришлось попасть в информационную цивилизацию, в ней жить и выживать.

Информационная цивилизация как технологическое явление и даже историческое событие предопределяет в качестве оснований доинформационную эпоху и в качестве важных следствий — социокультурные духовные явления, изменяющие человеческую жизнь, систему ценностей и приоритетов современного общества.

Возникло и активно развивается виртуальное общество. Появляются новые технологические обстоятельства, которые определяют и новые условия существования человека.

Общая проблемная идея данной работы заключается в том, чтобы показать, как изменилось положение человека в современном техносемантическом континууме. Человек на протяжении его истории всегда изменялся и изменяется сейчас. Это изменение происходит иногда достаточно длительно и постепенно. Но в данный, современный период изменение содержания и смысла жизни человека происходит очень быстрыми темпами. Это изменение предопределено изменением технологических координат, технологических, техносоциокультурных констант человеческого бытия.

Феномен информационного общества приобретает все большее количество конкретизирующих обстоятельств, в связи с чем возникают новые более реальные и прагматичные подходы к осознанию новой социоинформационной реальности. Сегодня отражение реальности информационного общества приобретает форму официальных документов. Об этом, в частности, говорит и Женевская Декларация принципов 2003 года. В данной Декларации речь идет о построении информационного общества как главной задаче, глобальной задаче в новом тысячелетии.

Эта декларация содержит важную преамбулу, в которой утверждается, что: «Мы, представители народов мира, собравшиеся в Женеве 10–12 декабря 2003 года для проведения первого этапа Всемирной встречи на высшем уровне по вопросам информационного общества, заявляем о нашем общем стремлении и решимости построить ориентированное на интересы людей, открытое для всех и направленное на развитие информационное общество, в котором каждый мог бы создавать информацию и знания, иметь к ним доступ, пользоваться и обмениваться ими, с тем чтобы дать отдельным лицам, общинам и народам возможность в полной мере реализовать свой потенциал, содействуя своему устойчивому развитию и повышая качество своей жизни на основе целей и принципов Устава Организации Объединенных Наций и соблюдая в полном объеме и поддерживая Всеобщую декларацию прав человека».

Постепенно изменяется не только мир техники, сумма технологий современного производства, изменяется и сам человек, особенно это изменение заметно по детям, которые родились уже в информационную эпоху и воспринимают информационную технику как обычное, само собой разумеющееся явление, как вполне естественное условие существования данного явления. Не будем сейчас говорить о весьма проблематичном явлении «детей индиго», важно другое. Важно то, что дети являются своеобразным социокультурным феноменом информационной цивилизации. На наших глазах происходят достаточно существенные изменения. В этом проявляется то, как изменилось само по себе оценочное отношение к компьютеру, телефону, смартфону, коммуникатору, ноутбуку, нетбуку и тому подобным устройствам, так называемым, девайсам.

Каждый, кто прошел через своеобразную школу приобщения к информационной технике, наверное, запомнил свое особое ощущение, когда первый раз сел за компьютер, когда приобрел свой домашний первый компьютер, когда сам выбрал и купил свой ноутбук, и так далее. В этих действиях было особое состояние, ощущение реального перехода от докомпьютерной техники и эпохи к технике информационной. Лично у меня было ощущение некого почти мистического благоговения перед компьютером, купленным в 1996 году. Было желание сдувать с него каждую пылинку. Было, как стало ясным теперь, чрезмерно ценностное отношение к чисто техническому предмету, так называемому «железу». Это было понятно в силу завышенной цены данных предметов, появившихся в нашей жизни. Сейчас отношение меняется, каждый пользователь сам определяет, какой уровень овладения информационной техникой ему необходим. И этим спокойно руководствуется в своей профессиональной или иной сфере деятельности. Но сегодня, парадоксально, не хватает знания программирования и устройства новых технологических новинок. И это знание приходится приобретать самостоятельно.

Парадоксально то, что появилась социальная группа людей, просто не желающих изучать информационную технику и овладевать знанием об ее устройстве. В этом видится некий своеобразный протест, некое современное движение луддитов, протестующих против того, что машины более эффективны в определенных видах работ по сравнению с человеком. И человек, действительно, сегодня по многим позициям проигрывает информационной технике.

Но на память моего поколения пришлись и первые телевизоры, когда еще и телефоны были не в каждой квартире. Появление такого вида техники, естественно, заставляет перестраиваться сознание, изменяется техническая, технологическая мировоззренческая картина восприятия всего окружающего и самого себя. Технологический фактор в данном отношении необходимо рассматривать как, по сути дела, мировоззренческий фактор.

Когда информационная техника, информационные технологии становятся основой современной экономики и образа жизни современного общества, тогда изменяется и некое историческое время, изменяется технокультурный период развития общества.

Информационная цивилизация представляет новый вид экзистенциально-технологического континуума существования человека.

Человек неожиданно оказался в новой сфере приобретенного виртуального бытия. Современный человек в сетевом пространстве приобрел статус, по сути дела, виртуального человека. И сама по себе данная ситуация заставляет его переосмыслить как прошедшее, так и настоящее, а в особенности будущее время.

Глобальный социум противоречив, он не устоялся как единая система культуры и экономики, эта система находится в неустойчивом равновесии, равновесие все же есть, именно оно позволяет различным разнородным модулям взаимодействовать. Сам принцип взаимодействия постоянно несколько изменяется, а то и совсем пропадает как некая рациональная составляющая, казалось бы, разумного человечества. Так, например, сетевое пространство может быть рассмотрено как некая новая форма социального разума со всеми ее современными преимуществами и одновременно соответствующими недостатками. Оно порождает новые множественные диалогические структуры глобального дискурса, которые в условиях формирования глобализма информационного, экономического, культурного, политического выступают как основные линии взаимосвязи и взаимодействия. Плюс к этому добавляется фактор искусственного интеллекта, который также начинает порождать новые типы взаимосвязи сознания человека и тех программных продуктов, которые начинают действовать в современной смыслонаполненной социальной реальности.

С одной стороны, вполне естественным является предположение и предложение объединять машинные ресурсы компьютеров в единую систему. Такая идея объединения всех компьютеров в единую суперкомпьютерную целостность во многом созвучна идее создания новой пространственной структуры диалогической дискурсивности различных ментальных культур. Диалогизм — элементарная форма коммуникации, которая может приобретать и более сложные формообразования. Теория абстрактного диалогизма изменяется, преобразуясь в условиях открытой системы коммуникативных ресурсов в новую многомерную интерактивность.

Диалогизм есть взаимообратное, одновременно двойное отношение и взаимоопределение логической взаимосвязи элементов, в результате чего каждый элемент становится под элемент другого, тем самым превращая его в свой подуровень. В этом заключается глубокая диалектическая логика диалогической взаимоопределенности процесса двухмерного смыслообразования. Далее, на основании этого понятно, что диалогизм как структурная организация предполагает взаимодействие двухзначносмысловой определенности взаимодействующих элементов, в результате чего происходит их корреляция, взаимоизменение, трансформация. И в то же время диалогизм как структура смыслового отношения реализуется через определенную форму дискурса. Форма дискурса как формация, как сочетание дискурсов может быть рассмотрена как динамичная, живая конструкция взаимосвязанных и изменяющихся элементов пространства надындивидуального мышления.

В процессе философского интеллектогенезиса образуются новые формации дискурса, они изменяются сами и под их воздействием изменяется информационно-семантическое пространство культуры и общества. Образование новых формаций дискурса приводит к серьезным изменениям содержательных форм культуры, которая далее в своей развернутой объективации пространственной формационности создает для функционирования разум.

Дискурс как логическая форма коммуникативного сознания изменяется в условиях информационного глобализма. Поэтому целостная структура дискурса должна быть рассмотрена как особая сложная многомерная когнитивная формация, имеющая различные способы своего построения. Дискурс может быть простым и сложным, в зависимости от того, какое количество тезисов, утверждений, выводов он в себе содержит. Совокупность различных, но однотипных видов дискурсов составляет универсум дискурсов. Разнотипные дискурсы порождают разные смысловые пространства.

Дискурс является одной из самых сложных логических форм, доступных человеческому сознанию. И сложность эта определяется тем, что его структура может изменяться фактически до бесконечности, она обладает значительным числом различных модификаций, учесть которые и систематизировать полностью пока не удалось никому. В то же время есть некий страх перед тем, что машина может учитывать структуры человеческого мышления. Действительно, а может быть, человечество и не хочет, чтобы существовала окончательная полная версия системы реальных и возможных дискурсов, это сделало бы неинтересным стремление к созданию каких-либо новых модусов, боясь быть осмеянным в незнании того, что все это давно уже известно.

Опыт построения так называемого «генератора случайных текстов» в 2009 году дает основание говорить о том, что тест Тьюринга пройден. Как известно, уважаемый научный российский журнал опубликовал статью, текст которой был сгенерирован машиной. Прочитавшие статью посчитали ее достаточно научной для публикации.

Возможность подобного конструирования машинообразных научных текстов получила свое развитие.

Сетевое пространство, Интернет явился той моделью, которая проявила реальность формаций сетевых образований, особой информационно-сетевой реальности. Возникающая, изменяющаяся, развивающаяся информационно-коммуникативная структура современного общества должна осознаваться как процесс создания новой информационной реальности социума. И проблема Интернет позволяет проявить более общий уровень проблемы, которую можно определить как проблему сетевой коммуникационной структуры информационной организации современной цивилизации.

В зависимости от уровня развития сетевой коммуникационно-информационной взаимосвязи различаются конкретные типы цивилизаций, в том числе в зависимости от близости к сетевым источникам информации, и это различие может быть весьма существенным. Сложность сетевой организации и устройства цивилизации взаимосвязаны. Уровень сложности сети возрастает очень быстрыми темпами, и подавляющая часть людей, образующих эту цивилизацию, оказывается просто неготовой для ее полного и достаточно правильного понимания.

Культурология как теория искусственного должна определить основные закономерности и общий смысл создания мира искусственных объектов. Человек есть существо, способное создавать объекты, которые иным образом не могут возникать. Поэтому возникает вопрос: для чего человек создает эти объекты, в том числе современные интеллектуально-информационные артефакты? Для чего человек изменяет мир, преобразуя его в процессе своей жизнедеятельности?

Процесс создания интеллектуальной культуры есть процесс создания новой условной реальности, стремящейся извратиться в реальность безусловного порядка. Социокультурная структура определенности социума заключается в том, что социальная структура различных общностей как носители определенной культуры предопределяющую величину и качество целостной культурной определенности общества.

И в данном отношении проявляется принцип культуроопределенности. Важный принцип культурологического исследования общества заключается в следующем: любое состояние социального развития является результатом и основанием соответствующего развития интеллектуальной культуры. Таким образом, поляризация различных состояний развития общества должна производиться не по принципу культурное-бескультурное, а по принципу высокий или низкий уровень развития культуры. Таким образом, развитие общества есть процесс и результат развития культуры. Именно культура определяет социальные результаты деятельности людей как достаточные или недостаточные, адекватные или неадекватные в этой системе.

Развитие общества в виртуально-сетевом направлении предопределяет появление и развитие виртуальной социологии сетевого пространства. Сетевое пространство образуется из социоментальных групп, в конечном итоге образуя глобально-сетевой социум. Глобально-сетевое пространство есть новый тип взаимодействия всего сообщества людей. И эта форма социокоммуникативной системы должна стать новым объектом социологического анализа. В таком подходе изменяется и сама социология как наука, она должна выработать новые более системные и быстродействующие методы социомониторинга того сетевого мира, который она анализирует. Во многом это возможно за счет использования уже созданных инструментов. Например, заходя на сайт, можно узнать, какое количество человек его посетило. Почти все сайты показывают, какое количество пользователей в данное время на нем находится, но технически возможно знать, и какое количество людей одновременно находится в сетевом социуме в глобальном измерении.

Информационно-структурные изменения социального континуума неизбежны. И здесь общество сталкивается с проблемами принципиально нового порядка, для решения которых нет готовых ответов, необходимо быстро и эффективно исследовать появление и развитие новых, часто неожиданных обстоятельств, без счета которых невозможно дальнейшее сетевое развитие нового социума. Такими обстоятельствами являются информационно-структурные изменения континуума социального бытия. Информационность становится сложным и многозначным уровнем социальной реальности. Но не всегда общественное мнение способно переключиться с проблем привычного традиционного ментального порядка на внимание проблем новой ментально-информационной реальности.

Интернет как форма существования социальной информации, основанной на востребованных типах ментальности, приводит, как это ни парадоксально, и к увлечению бесполезной информации. Интернет — новая форма существования социально значимой информации — превратился в пространство существования множества бесполезной и даже вредной информации. Можно сказать, что происходит в целом увеличение объема бесполезной и деструктивной информации, увеличение количества используемой информации, необходимой для существования современной цивилизации. Возникает вопрос: изменил ли человек свое существенное представление о природе информации и ее фундаментальные, новые проявляемые свойства? Изменение представлений о фундаментальных свойствах информации не должно быть информированы при исследовании конкретных свойствах, открываемых на современном уровне развития. Нарастание информационного мусора, так называемого спама, приобретает угрожающие размеры. Предпринимаются активные усилия по разработке программ, освобождающих электронную почту от ненужной корреспонденции. Спам есть информационное явление. Нарастание нефункциональной информации образует информационное загрязнение, переполнение информационных ресурсов системы. Возникает количественное нарастание неструктурированной, несистематизированной, бесполезной информации, теряющей, тем самым, свои существенные качества. Наблюдается процесс превращения информации в своеобразный спам. Это, например, попутная информация, мусор в своем нарастании приводит к необходимости определенным образом перерабатывать его, затрачивая средства, время, и теряя другие возможности для системы в целом. К сожалению, таким видам спама могут выступать и многие виды знания.

Можно в данном отношении заметить парадоксальную закономерность. Во-первых, возрастает количество информации, которую человек прямо не использует. Во-вторых, это та информация, которая необходима для того, чтобы существовала та часть информации, которую человек использует в своей непосредственной деятельности.

Создается многоролевая структура участников процесса глобализации, идет борьба за эти роли в новом информационном пространстве существования человека и человечества. Но многие явления глобализации безусловно продолжают рассматриваться как фантомная реальность в силу неочевидности многих универсальных сторон данного процесса.

Но думается, что информационная реальность глобальной реальности не является полностью противоположной действительной реальности несетевой реальности.

Да, возникли новые виртуальные матрицы культуры. Установление таких виртуальных матриц приводит к изменению пространства самой культуры, возникают новые смысловые уровни действительности культуры, присутствие которых в общей системе влияет на все другие элементы пространства социальной информации. Если же под информацией понимается та часть, которая не может быть использована с определенной целью в определенном отношении, то необходимо это различие обозначить терминологически.

Симулякры возникли давно, сейчас они более активно проявились. Симулякры есть виртуальные конструкции. Но в условиях доминирования глобализированных типов ментальной культуры они трудно прослеживаемы, их образование носит многосубъектный характер. Происходит формирование глобального типа новой культуры. В этом отношении можно отметить, что эти формы культуры рано или поздно должны приблизиться к некому глобальному максимуму.

Тогда, приобретая форму общеглобальной культурной доминанты, то есть новой формы глобальной социокультурной реальности, создаются условия, в которых отдельные различные региональные культуры вынуждены соответствовать этим метакультурным глобальным канонам.

Происходит формирование глобально-ментальной коммуникации нового типа. Возможность построить организационную схему практической деятельности предопределяется соответствующими функциональными реальностями действующей логической структуры доминирующего типа мышления. Сопротивление сложным информационным технологиям, воздействующим на сознание человека, способно вызывать естественное стремление к максимально простым, изолированным, но самобытным нормам ментальной культуры.

Исторически закончился период, когда лучшие шахматисты могли выигрывать у вычислительных машин в шахматы. Способность ЭВМ, современных супермощных компьютеров помнить энциклопедии всех сыгранных на чемпионах мира партий, безусловно, делает безнадежными попытки шахматных чемпионов выиграть у машины. Должен ли сдаться современный человек в им же придуманной и осуществленной гонке, состязании, соперничестве с машиной?

Долгое время не было машинной программы для японской игры Го, в которой успех, выигрыш может несколько раз в течение одной партии переходить от одной стороны к другой. В игре Го слишком сильным является фактор неопределенности продолжений при развитии тактических способов построения композиций, здесь доминирует почти интуитивно осознаваемая стратегия развития партии. Но появилась компьютерная программа, способная выигрывать у лучших мастеров этой древней игры.

И в этом смысле технологическая сторона коммуникативной структуры предопределяется взаимосвязью, становится техноформацией новой ментально-глобальной реальности. Например, определенная ментальность, практически реализованная в способе деятельности и построения общей схемы, проявляется как общая характеристика новой современной системы правил реализации поставленных целей.

Информационная целостность глобального сообщества является направлением исследования виртуальных социальных групп, реальное присутствие которых в глобально-коммуникативном сообществе придает ему соответствующие показатели. Эти характерные социальные состояния изменяются по нескольким основным направлениям. Здесь имеет значение количественный аспект: в зависимости от нарастающего количества людей, имеющих доступ к сетевому пространству, естественно, определяется и количество участников этого пространства.

Все более очевидным становится фактор программной реальности как действующий фактор социальной действительности. Сегодня в эпоху информационных сложных технологий философски важным вопросом видится вопрос о том, что ждет человеческое общество, какие перспективы хотя бы ближайшего развития будут актуальными?

Любая форма реальности есть проявление программной реальности, социальная реальность с этой точки зрения представляет сочетание многообразия алгоритмов. Учет этой особенности позволяет программировать деятельности человека и общества. И не случайно одним из важнейших аспектов развития современного общества является создание конкретно-прикладных программ, позволяющих решать важные задачи в повседневной человеческой практической деятельности. И такое развитие является действительно положительным, приводящим к появлению полезных технологий, например, к появлению технологии «умного дома», «смарт хоум». Своеобразным является появление технологии «умных игрушек» и различных обучающих систем, построенных на базе мультимедийных технологий.

Актуальность ближайшей, а тем более общей перспективы не может не беспокоить всех людей и в особенности тех исследователей, которые занимаются данными вопросами по роду своей профессии.

Одним из уже сегодня ожидаемых аспектов, являющихся очень важным, является аспект развития механизмов управления и формирования так называемого программируемого общества, то есть общества, управление которым становится возможным через применение механизмов программирования. По сути дела, сама человеческая жизнь есть определенный алгоритм, и понятно, что с социологической, статистической точки зрения важны такие процессы, как количество рождающихся, соотношение возрастных групп, соотношение полов — словом, факторы, учет которых позволяет формировать социальные алгоритмы. Учитывая данные обстоятельства, необходимо определить, в каком году понадобится определенное количество яслей, детских садов, школ, рабочих мест и т. д. Фактор искусственный интеллект как реальность по-новому проявил проблему «Что такое человек»? Очевидно, что изменилась модель человечности, изменилось понимание человеческого и нечеловеческого. Тот же самый искусственный интеллект — это проявление чего? Это проявление Человеческого в Технике? Или, наоборот, человеческий интеллект есть проявление чего-то нечеловеческого как чисто интеллектуальной сущности, проявившей свои отдельные качественные характеристики в человеческой нейрофизиологии?

Требуется выработать форму контроля над возникающим искусственным интеллектом. Для этого необходимо более полно понять природу и механизм искусственного интеллекта.

«Программной реальности» становится все больше, и становится более необходимым контролировать ее.

Постчеловеческое общество открылась как новая возможность развития сегодняшнего странного феномена человека и суммы технологий. С этой точки зрения совершенно не случайно появляются такие прогнозы: в течение ближайших тридцати лет у нас появится техническая возможность создать сверхчеловеческий интеллект. Вскоре после этого человеческая эпоха будет завершена (см., например: Вернор Виндж. The Coming Technological Singularity: How to Survive in the Post — Human Era, 1993.) И необходимо сказать, что прогнозы предупреждения о господстве машин существуют столько же, сколько существуют как социальный феномен сами машины. Соответственно, такие прогнозы нужны, они выполняют свою важную мобилизирующую роль, они заставляют серьезно задуматься над решением появившейся проблемы.

Возникает особая киберсистема метакомпьютинга — Кибербог. Развитие киберсистемы современной цивилизации происходит в единстве всех возможных проявлений современных информационных технологий и всех систем общества. Это развитие происходит в единстве с развитием программного обеспечения. Такая киберсистема, как единство возможного объединения всех возможных компьютерных средств, получила название метакомпьютинг. Образ этой новой киберсистемы приобретает некие даже мифологические черты и выражается в мифе Кибербога.

Осознание высших сущностей реальности осуществляется за счет применения идеи киберсистематической организации реальности в целом. Такой подход в некоторой степени вполне естественен хотя бы в силу появившейся возможности подобного осознания. Если новые идеи появились, то вполне естественно они применяются для нового осознания. Действительно, трудно однозначно спрогнозировать все возможные последствия становления и развития метакомпьютинговых систем. Трудность понимания такой новой системы объясняется хотя бы тем, что в истории человечества нет каких-либо аналогов подобной ситуации.

Здесь начинают действовать виртуальные законы культуры как законы игры в создании новых смысловых условий деятельности. Поэтому и сущность игры как механизма формирования новой культуры состоит в том, чтобы создать такие условия деятельности, которые окажутся более интересными, привлекательными моделями.

Виртуальная Игра как показатель сущности культуры. Выявление игры как показателя сущности культуры важен и на более глубоком уровне. Да, культура может быть названа игрой в силу того, что совершается по определенным правилам.

Игра при этом отождествляется с двумя видами правил. Во-первых, это создание новых правил и тем самым самой игры. Или, наоборот, создавая новую игру, создаются новые правила поведения действования. При введении новых правил появляется возможность создания новых обстоятельств и условий существования человека. Второй тип правил — это созданные правила, превращенные в законы поведения людей. В этом случае игра приобретает другие характеристики. Возможен третий вид правил — это «игра без правил». Но здесь есть игровое правило, которое вроде бы отменяет любые правила, но само является правилом. И так как невозможно устранить это первое правило, то и без правил невозможно. Возможно лишь поведение, которое не регламентируется правилами, однако деятельность без предустановок невозможна, иначе она превращается в хаос и аморфность действий, тем самым — отсутствие каких-либо действий. То, что культура осуществляется по законам игры, показывает наличие особых видов законов культуры, отличных от законов строгой однозначной системы правил.

Общество, существуя на законах культуры-игры, само создает нормы и правила, которые затем возводятся в ранг законов. И этим общество как объект реального мира отличается от этого мира, является особым пространством. Можно, конечно, сказать, что закон культуры как некая сумма произвольных правил является условной величиной и на самом деле законом не является. Игра есть закон, который является той условной нормой относительной свободы поведения сообщества людей, в рамках которой можно, не нарушая жестких природных ограничений, проявить допустимую произвольность поведения.

Понимание сущности космического и морального закона, сформированного с акцентом на чувстве долга, обязанности, по сути дела относится к теориям игры в культуре как системе этического поведения. Происходит действие по однозначным законам, отступление от которых означает изгнание из пространства данной игры-культуры.

Поэтому культура всегда склонна к формированию своего пространства по законам этической игры. Так, например, даже в Средневековье, когда доминировала система норм католической религии, в европейской культуре продолжали формироваться новые правила культуры игры, создавались компоненты новой социокультурной действительности.

Постмодернизм — первая философская реакция на возникновение знаковой реальности новой формы социального разума. Это было осознание того факта, что знаковая реальность приобрела новые формы и содержание.

В частности, об этом говорит подход Бодрияра, представившего модель осознания системы вещей как системы знаков, несущих свой особый смысл. Система вещей и система идей находятся в определенной взаимозависимости. Содержательное развитие нового социального разума должно быть понято во всей полноте и многообразии.

От любой философии необходимо отказываться в силу ее исчерпанности, ее смысловой отработанности. Ведь философская концепция является смысловой картой, которая отражает многое, но далеко не все. Рано или поздно возникает необходимость в новой карте, способной отражать новые реальности. Появляется необходимость осознания новых карт, следовательно, нужно подготавливать тех, кто способен к созданию новых картографий новой смысловой реальности.

Движение от марксизма и фрейдизма к новому уровню философии должно было произойти. Необходимо двигаться дальше. Советская идеология проиграла, потому что она не развивалась. В ней перестали ощущаться новизна и привлекательность. Она потеряла чувство реальности жизни и превратилась в идеологический фанатизм. Это подтверждает то, что теория и практика идеологии должны развиваться. Стал уже немодным и непривлекательным сам термин идеология. Нужны новые термины и новые смысловые конструкции.

Симулякры возникают либо в результате их специального создания, например, определенный автор создает некий образ, ряд образов, их систему. И в этом случае все достаточно понятно, кто именно создает некий условно-реальный конструкт духовной реальности. Причем этот семантический конструкт, как всегда, более реален, чем условен.

В обществе всегда есть те, кто сдает смыслы, необходимые смысловые конструкции, позволяющие человеку существовать как разумное существо. Философы всегда являлись теми, кто создает различные смыслы, предлагая их для использования, предлагая их как некий товар, показатель своей способности созидать смысловые предметы. Кроме философов, смыслы создаются писателями, фантастами, религиозными деятелями.

Совсем другая ситуация возникает, когда у виртуального образа нет конкретного автора. В этом случае появляется ощущение, что данный симулякр, по меньшей мере, есть функция духовной реальности своего времени.

Симулякры создаются либо намеренно, либо случайно, но это, по сути дела, не меняет их природы и назначения. Устойчивая тенденция возникновения симулякров в истории человечества говорит об их достаточно, может быть, своеобразной, но необходимой роли в функционировании и развитии общества. Виртуальная условность симулякров необходима для невиртуальной реальности существующего общества.

Строение симулякра можно рассмотреть с позиций строения любого информационного объекта. Симулякр имеет духовную реальность, информационную оболочку и некий контент. Контент, то есть содержание как информационная конструкция, делится на смыслоопределенную, смыслозначимую сторону и ту информационную часть, которая даже не осознается как его составная, но обязательно присутствует. И как любой информационный объект, симулякр имеет свой синтаксис, сигнифику, синтактику, прагматику. Может быть, именно поэтому закрепощение индивида общественным кодом, тоже своеобразным симулякром, происходит в любой социокультурной системе.

Индивидуальное сознание смоделировано множеством различных факторов, большую часть из которых можно определить именно как симулякры. Они не всегда проявлены, их реальность всегда относительна, и это определяет также то, что такие объекты чаще всего интерпретируются в категориях мистического опыта. Но может происходить и происходит некая девиртуализация. Потеря особой ауры, ауратического характера произведений искусства и философии становится весьма серьезным предупреждением о существенном изменении смысловых конструкций новой реальности.

Интересно, как должен современный человек отражать окружающий мир, осознавать, понимать, делать какие-то выводы для себя? Современный мир сложный и противоречивый, сложный и неоднозначный. Почти исчезли каноны поведения и мышления, которые однозначно считаются правильными. Мир стал другим. Стал ли другим человек? И может ли человек стать другим? Может ли современный человек думать как-то не так, как думал Сократ, Платон, Аристотель, Кант, Гегель? Да, изменились некие стереотипы мышления. Сейчас трудно читать Аристотеля и упиваться красотой слога его письма и мышления. Как-то по-другому писал Аристотель. Но и от замудренной навороченности Гегеля тоже можно получить если не стресс, то хотя бы некое недоумение: а зачем так писать?

Современный человек, образованный и подготовленный, обученный определенному количеству современных учебных и научных дисциплин, все же, думает чаще всего не по-научному, а по-человеческому.

Как сегодня должна выстраиваться система философствования? Одна из тенденций построения языка современного философского мышления связана с попыткой построения философии как некой наукообразной системы знания. Причем, больше именно системы знания, нежели рассуждения. В таком варианте философия становится достаточно скучноватой для большинства читателей, которые не считают себя настолько профессиональными, чтобы читать такие тексты.

Второй модус современной философии связан с формированием философского, или протофилософского, или околофилософского знания и системы соответствующего мышления в художественной литературе, видеопродукции, песнях и т. д.

В то же время в контрасте с тенденциями уменьшения человеческого в человеке продолжает действовать классическая закономерность: человек как личность пытается понять мир через свою индивидуальность.

Падают сливы О.О. Суслов

Ночью, на даче, мы с другом вышли послушать, как падают сливы. Вся компания уже уснула.

А нам как раз необходима была максимально возможная тишина.

Поэтому ночью.

Мы расположились между деревьями и были сразу же окутаны ароматом. Сладким, но не карамельно-цветочным, а отчетливым, таким, как пахнет новыми духами упругая молодая девичья кожа, ароматом плода. Спелого. Нового. Только что созревшего.

Созревшего, но уже готового к смерти.

Слива падает вот так.

Сначала отчетливо слышен сухой треск надломленной веточки-ручки. Не ножкой же слива держится за ветку.

Затем слышен взмах и сильный трепет птичьих крыльев.

Когда я услышал падение сливы в первый раз, я так и подумал, что взлетела с дерева птица, но запуталась в листве и рвется сквозь нее.

Слива издает такой же звук, словно пытаясь взлететь, словно внутри нее не сок, а гелий. Словно она не воплощение плоти и крови, а стихов и ветра.

Ш-Ш-Ш-ш-ш-ш сверху, сквозь листья. Падает слива.

Стекая, как капля, с одного листа на другой. Лист под тяжестью плода прогибается, нехотя отходит в строну, пытаясь все же еще сохранить эту нечаянную сладость в своих руках, трется о гладкую, синюю кожу плода, стремясь задержать его, остановить, погладить шершавой ладонью молодую плоть, но… упускает его…

Секундная тишина. Между ш-ш-шелестом-ш-ш-ш-шорохом и…

Пуу-бб. Плод упал на землю.

Глухо. Максимально твердо на мягкую землю. Во время этого удара косточка, находящаяся внутри плода под давлением чудовищной для нее силы бьется и сжимает сначала нижний, коснувшийся земли участок, окружающий косточку плоти, затем отскакивает вверх, сжимая верхний участок сочной плоти, и так несколько раз, пометавшись между верхом и низом, на тонких волокнах-растяжках затихает. Не умирает. Нет. Ждет продолжения своей судьбы.

Но бывает во время падения сливы, что тишина наступает немного раньше. Это случается тогда, когда слива в конце своего полета все же не прилетела на землю.

Такое бывает. Но нет, она не взлетает вверх, точнее, такие романтичные сливы, конечно же, взлетают вверх и даже немного парят над веткой-домом, но потом срочно падают вниз, больно ударяясь, с ветки на ветку, получая ссадины, еще более синея при этом, с ветки на ветку, пока не налетят, не наколются, не навонзятся на острый шип. После чего нанизанные, распоротые и униженные висят на этом шипу — новой веточке-ручке, как на мачехе, и медленно сохнут.

После падения пятой сливы — мы с другом его ждали для более верного определения полета плода — начали разговор. Минут через семь.

Разговор начали о собственности. И о воздействии чувства обладания ею на другие чувства.

Я спросил:

— Наслаждался бы я падением слив, испытывал ли такие же сильные эмоции, если бы это были не мои сливовые деревья? Пусть мною не посаженные, но мною купленные вместе с этой дачей и частично мною выращенные. Радовался бы я так, был бы так счастлив от звуков ш-ш-ш и пуу-бб, услышал бы вообще их, если бы это падали не мои сливы?

Друг ответил:

— Ты же радуешься, когда видишь, к примеру, на улице чужого, очень симпатичного тебе ребенка. Твои губы сами расплываются в улыбке. И ты получаешь эстетическое удовольствие. Или это не эстетическое удовольствие? Как его назвать?

Я ответил: «Нет, конечно, это не эстетическое удовольствие смотреть на милого ребенка. Губы растягиваются в улыбке — это природный рефлекс. А вот радоваться шороху падения сливовых плодов — это эстетическое удовольствие. Потому что это абсолютно бесполезно.

А детям необходимо радоваться, это полезно, это заложено природой, для того, чтобы тогда, когда придет время ты захочешь продолжить себя и свой род, то будешь к этому относиться тепло и со светлыми чувствами».

— Она мудрая, — сказал друг.

— Кто? — спросил я.

— Природа.

Мы посидели молча. Я продолжил: «Вокруг так много красоты. Но собственность на эту красоту имеет два потребительских свойства. Первое — ты получаешь удовольствие от того, что владеешь удовольствием».

Друг уточнил: «Это если условиться, что «красота это удовольствие».

— Да, — продолжил я, — если условиться об этом. И второе — когда ты владеешь красотой, через какое-то время ты начинаешь мечтать о владении другой красотой. Новой. Непостигнутой. Но про эту, прежде приобретенную тобой красоту, ставшую уже твоей собственностью, ты не забываешь. Очень ценишь ее, но только хочешь, желаешь приумножить.

Вскипел на газовой горелке чай. Мы заварили его и разлили по кружкам.

— Вот эти термокружки, — продолжил я. — Двухслойные. Стальные. Безупречного, чистого дизайна. Дорогие. Позволяющие пить чай на природе, и чай не будет быстро остывать. Но эти кружки, приобретя столько красоты и достоинств, не могут греть рук, когда в них наливаешь горячий чай.

А руки на природе так жаждут тепла, так радуются ему. А тепло достается, отражаясь от термостали, самому же чаю. И чай сам себя греет, и чай становится вечен. А руки холодны.

Друг, закинув голову, смотрел на звездное небо. Я смотрел на движущиеся мерцающие огни на том берегу Енисея. И продолжал размышлять вслух:

— Или, например ты едешь на автомобиле на природу и берешь с собой только что накануне приобретенную картину, словно прекрасную девушку. Собственно холст 50 на 70 см, покрытый разноцветными масляными красками в той или иной последовательности. Берешь ее потому, что картина тебя сильно радует. И ты не хочешь с ней расставаться. Вывозишь ее с собой за триста километров, ставишь у кромки озера.

Ты сначала любуешься ею, и озеро служит для нее как бы рамой. Меняется небесный свет, меняется цветовое отражение красок на холсте. Ты уходишь, купаешься, загораешь, обедаешь. Возвращаешься, ставишь, укладываешь или усаживаешь картину в заросли травы, в особый ковыль, предварительно отсмотренный, выбранный тобою, и любуешься снова.

И это все действительно твое. И ковыль, и озеро, и картина.

А мог бы ты это делать не со своей картиной? Зная, что нужно будет, вернувшись в город, ее отдать. Бояться поцарапать, испортить?

Друг ответил: «В этом и разница между женщиной и искусством. С женщиной так можно было бы сделать и получить те эмоции, что хотел. А с картиной нет».

Плод сливы устроен так. Плод сливы в нашей местности не большой. Размером с человеческий глаз. И похож формой. Сверху обтянут плодовой пленкой, как крашенной в пасху в сиреневый цвет скорлупой, к которой изнутри, как на растяжках, на маленьких канатиках подвешена сочная масса. Это она будет радовать вкусовые рецепторы сладко-кислым вкусом в пропорции три к одному. Это она потечет по уголкам губ из треснутой, совсем как человеческая кожа, надкушенной и лопнувшей сливовой оболочки. Это она будет, как гелиевый амортизатор гасить удар плода о землю, совершенно не заботясь о себе и практически не способная спасти красивую с переливами кожицу, спасая и питая своей плотью лишь одно — некрасивую, всю покрытую мелкими отростками, маленькую, размером с ноготь косточку. Которую человек, надкусывая и съедая плод, тут же выбросит, возьмет из своих губ двумя пальцами и выбросит или же выплюнет на землю, из эстетических соображений или же из гастрономических как непригодную к употреблению, что в принципе одно и то же.

И эта абсолютно некрасивая, неэстетичная косточка ляжет на землю. Будет ждать и дождется дождя. И он, этот дождь, поднимая своими жесткими каплями пыль с земли, укутает и укроет косточку этой пылью. Даст напиться ей, и она прорастет своими уродливыми, неэстетичными корешками и если подождать еще, то родит много новых красивых плодов сливы. Которыми мы можем любоваться. Любоваться их формой и цветом, наслаждаться их сложными звуками и оценивать их характерный именно для этого вида плодовых деревьев вкус.

Вновь упала слива.

Как с неба. Я откинул голову вверх. Откуда? Как всегда в августе, небо было усыпано бриллиантами совершенно хаотично, словно нечаянно рассыпанными запнувшимся ювелиром.

Во вселенной практически ничего не происходило.

Я сказал вслух: «Я всегда удивлялся, до чего же богатое воображение нужно было иметь древним астрономам, чтобы раздавать созвездиям такие красивые имена. Волосы Вероники. Большая медведица».

— Ну где они видели медведей с такими длинными хвостами? — поддержал меня друг. И продолжил: «А ты разве согласен с утверждением: «Сколько ни повторяй слово халва, во рту слаще не станет».

— Ты знаешь, даже сейчас, когда ты сказал эту фразу, у меня во рту появился вкус халвы. Скорее, конечно, не во рту, а в голове, но это уже тонкости, — ответил я.

— Все правильно. И появился он благодаря твоему опыту, — ответил друг.

— До сегодня я падение сливы сравнивал, пытаясь описать, с чем угодно, приобретенным ранее. Теперь же, имея такой опыт, другие звуки и другие вещи, я могу сравнивать с падением сливы.

Так и буду говорить: «Так, как падает слива».

Мой знакомый архитектор Аркадий перечисляет по телефону по моей просьбе Семь Чудес Света, я записываю:

1. Пирамиды.

2. Сады Семирамиды.

3. Галикарнасский мавзолей.

4. Колосс Родосский.

5. Храм Артемиды в Эфесе.

6. Афинский акрополь.

7. Статуя Зевса в Олимпии.

Я переспрашиваю: «Это все реальные объекты?»

Аркадий: «Да. Вообще, это греческий отбор. Что они посчитали нужным, то и назвали Чудом Света».

Я: «Соответственно Вавилонская башня в список не входила?»

Аркадий: «Там что-то было в остатке, наподобие зиккуратов, и вроде как на месте башни, но греки за Чудо Света это не посчитали».

Я: «А других Чудес Света не было?»

Аркадий: «Были. Все остальные Чудеса Света называются Восьмым Чудом Света».

Они сидят за темно-коричневыми столиками кафе. Сидят. Красивые. Разговаривают только друг с другом. Активно, словно друзья детства, не видевшиеся долгие годы.

А виделись они вчера здесь же. Некоторые даже сегодня, в этом же кафе, или в другом, рядом.

Они хорошо, по моде одеты. Все примерно в одно и то же. Но одновременно — все в разное. Отличия едва уловимы. Отличия в основном в том, на каком месте пришит логотип Долче и Габаны. Они такие разные и все как одна. Они сидят и ждут.

Чего же они ждут?

Ждут подарков.

Подарков от жизни. От мужчин.

Почему же они их ждут? Почему они считают, что могут без стеснения эти подарки принимать? Почему они хитрят?

Они зарабатывают деньги наравне с мужчинами. Они злее мужчин. Бескомпромисснее. Совершенно без сантиментов и без комплексов.

И они еще и подарки ждут.

Считают, что мы обязаны им дарить. Что мы считаем это нормой. Ведь раньше так и было.

Но уже давно не так. Время совсем другое.

Время изменило и нас и их. Раньше они были слабыми. Раньше они зависели от нас. Сейчас они намного сильнее. Сейчас с ними невозможно ничего сделать. С ними не справиться. Невозможно. Они победили нас. Медленно завоевали наш мир. Так же, как планету медленно завоевывают китайцы.

— Так, давай, развивай дальше, — сказала моя спутница, сидящая за столиком напротив меня, и закурила «Вог».

— Да я еще до конца недодумал эту тему. Надо сесть за компьютер. Начать печатать. И из этого выйдет эссе об эмансипации. Точнее не об эмансипации, а о том, что если женщины стали вровень с мужчинами, то это не значит равенство, это значит поражение мужчин. Я, конечно же, такой мужчина, проигравший, и поэтому даже не обсуждал бы эту тему, но я не понимаю только одно — кому же тогда писать стихи?

— Хорошо. Я заплачу за кофе сама, — сказала она с пренебрежением.

Как мужчина, я для нее уже не существовал, а как поэт и не начинался.

«Прощай!» И длинное многоточие…

На мой NOKIA пришло смс.

«Привет. Хочу сообщить, что уезжаю на следующей неделе…»

Имя отправителя, номер телефона и длинное многоточие.

Она набрала в конце сообщения многоточие. Это значит, что, несомненно, хочет узнать мою реакцию.

И что особенно мне показалось важным, это обозначает какую-то осеннюю грусть расставания.

Она уезжает в Питер. Навсегда. Не найдя себя здесь. Будучи постоянно несчастной. Она уезжает. Покидает друзей, в надежде обрести новых, более комфортных. Которые будут понимать ее и перед которыми не надо каждый раз кого-то играть, скрывать себя.

Там она найдет точно таких же.

Она увольняется с работы, которой она так много отдавала сил и времени и за которую так мало платят. Тему работы менять там не собирается.

Поэтому там найдет точно такую по энергозатратам, с такой же небольшой зарплатой.

Она наконец-то уезжает из дома родителей, с которыми постоянно были проблемы. Нет, она очень примерная девочка. И ни в том, ни в этом и ни в третьем ее невозможно обвинить или даже заподозрить. Но как многого не знают родители о своей примерной дочери. И она постоянно молится о том, чтобы и не узнали.

И она спрашивает себя: «А зачем так жить?»

И она, как и многие другие, решила уехать из провинциального города в столицу. Но так как она девочка с обостренным чувством красоты, решила уехать не в попсовую преуспевающую Москву, а в стильный, но неуспешный Питер.

После получения от нее смс я ей тут же перезвонил. Мы договорились встретиться в кафе, в центре. В 19.30, после ее работы.

Побег.

К назначенному времени я уже подхожу к кафе. Впереди меня, по улице, идет блондинка. Стройные длинные ноги. Голубые джинсы. Черная замшевая куртка. Черная кожаная с обстрочкой сумка через плечо. Мне сильно захотелось рассмотреть ее лицо. Но она идет впереди. А я уже пришел. И уже на ступенях кафе оглядываюсь в надежде рассмотреть хотя бы профиль.

И узнаю. Это Настя! Красавица. Высокая, худая блондинка с длинными волосами, с голубыми глазами и «душевной болезнью». «Больная красавица — твой любимый тип женщины», — как говорит мой друг.

Она смотрит на меня. Мы улыбаемся синхронно. Машем друг другу руками. Я подхожу к ней. Обнимаемся.

— Давай выпьем кофе, — предлагаю я.

— К сожалению, сейчас не могу. Опаздываю на встречу. Но я очень хочу с тобой пообщаться.

Мы обмениваемся телефонами.

— А где же твои красивые длинные волосы, — спрашиваю я.

— Мои длинные волосы в прошлом, там же, где и мое имя.

— ?… На моем лице абсолютное недоумение. Позже она со смехом вспоминала о выражении моего лица.

— Я поменяла имя. Теперь в паспорте написано Светлана.

— (Пауза. Долгая пауза.) А фамилия? — тупо спросил я.

— Фамилия та же.

Я молчу. Долго молчу. Молчу, открыв рот. Сказать нечего. Точнее, очень много есть чего сказать, но в этот момент я в шоке. В этот момент я успел подумать: «Может, она сменила пол? С нее станется!» И даже посмотрел на ее джинсы ниже пояса. Мне недавно рассказывали про два таких случая у нас в городе.

Я стою в шоке. Воздух свободно сам проникает в мой рот.

— Пока. Я спешу. Увидимся, — сказала она, улыбаясь, и ушла.

Я сказал: «Пока», — и зашел в кафе.

Первое, что я решил сделать, позвонить другу. Мне очень хотелось поделиться такой энергией эмоций именно с ним.

Он раньше был влюблен в нее. И мы еще недавно, обсуждая его семейные и эмоциональные дела, вспоминали ее.

Друг, выслушав о моем приключении, сказал:

— Как хорошо, что я тогда не взял ее в жены. А то проснешься утром, а кто рядом спит — и не знаешь…

Друг умеет шутить даже в таких случаях.

А я думал:

Сбежала Светлана от Насти. Сама от себя. Сильный поступок. Ничего не меняющий, но сильный. И вполне концептуальный. Поступок настоящей «больной красавицы». Себе самой сказать: «Прощай!» И длинное многоточие. И заново начать жить по-старому…

Я вспомнил об утреннем смс. О том, что моя подруга уезжает.

Но эта бежала по-другому. Классически. Хоть и красавица тоже, хоть и блондинка опять же… Может, из-за возраста. Юна еще. Поэтому и в Питер.

Я остро захотел ей что-нибудь подарить на память о себе. О том, что я был в ее жизни. Точнее, что она была в моей.

Вспомнил, что она так и не видела моей дачи. Не видела толпу сосен у входа и стовосьмидесятиградусную панораму на Енисей, так впечатляющую всех моих гостей. Она не читала моего нового сценария. Потому что он еще не закончен. Но все равно так жалко, что она его не читала. Она не читала мое новое эссе. Она недавно прислала смс о том, что слышала новую песню, которую спела на озвучании фильма «Грустная история» моя актриса. Фильм не шел в кинотеатрах, значит, она знакома с моим звукорежиссером. И я даже не удивился. Для нас всех этот город очень маленький. И не по размерам, а по количеству людей. Людей, которым можно читать свои новые стихи, с кем можно запросто ссорится из-за личных проблем — невозможности любить тех, кого хочешь, и мириться из-за глобальных — из-за последнего фильма Джима Джармуша, например. Людей, которых не хотелось бы терять. А они теряются на земле. Из-за ее масштабов.

Уже давно уехала одна подруга в Питер, уехала вторая подруга в Москву, и как много бы нас ни связывало, как бы ни были счастливы вместе… между нами четыре тысячи километров… Все кончилось. Дружбы мертвы.

Мы, конечно, с ней увидимся. Я приеду в Питер. Она покажет мне свои любимые кофейни. Я покажу ей свой очередной фильм или свои новые стихи или тексты…

Но сейчас она не рядом будет. Ее нельзя будет пригласить пообедать или попить кофе, вот так запросто, просто, чтобы она была с тобой за столиком кафе. Ей нельзя будет поставить новый диск, не предваряя его анонсом, но который она сразу же узнает, так как очень хотела послушать, или же, что более вероятно, уже слышала.

Конечно, я эгоист. Я хотел бы, чтобы она жила для меня. Но она даже никогда не вспоминала обо мне при жизни здесь. Я о ней помнил. Она — нет. Странно, что я так к ней привязался. И странно, что у меня вообще это чувство — патология — так прогрессирует. Я люблю тех, кому я абсолютно безразличен. Абсолютно.

Люблю их. Им — безразличен.

Еще совсем недавно я думал: «А почему мне не звонит мой друг? Он что обиделся за что-то на меня? За что? Может, я опять потерял друга? Не буду сам звонить, напрашиваться на дружескую любовь. И так всегда первым звоню я. Значит, я ему не нужен. Как и ему, и ему, и ей, и ей…»

Потом я узнал, что друг был в Москве.

Ей я ничего дарить не стал. Пусть едет начисто. С белого листа. Она же этого хочет. Поэтому она уходит навсегда. Зачем пустяковиной тревожить ей то, чего не было. Даже если мы и увидимся.

Но как страшно звучит — мы уже никогда не будем вместе.

Нет, не умерли. А словно стали жить в других временах. Она на тысячу лет вперед. Я же назад.

— Прощай! написал я. И поставил длинное многоточие…

Но тут же.

Какого черта! Я должен ей помочь! Я должен помочь себе! Я должен прямо сейчас что-то предпринять! Я не хочу постоянно кого-то терять!

Я решил позвонить своему другу. Чтобы он дал ей новую, хорошую работу. Чтобы она была хоть в этом счастлива. Чтобы я для нее мог хоть что-то сделать. Чтобы не быть таким эгоистом. Чтобы оставить ее и быть при этом «таким эгоистом»!

Друг тем более ее видел. Я их знакомил.

Друг сказал, что должность начальника юридического отдела предложить не может, но своего юриста, не устраивающего его, уволить может и взять на его место — ее. Зарплата, правда, будет не намного больше, чем она получает сейчас. Но все же больше. Оплачивать аренду квартиры сотрудников не в правилах фирмы.

То есть, подумал я, эти условия, ее здесь не удержат. И даже не отложат ее отъезд.

— Спасибо, — сказал я другу. — Но это не спасет меня от потери. Не спасет ее от тоски.

И вселенская тоска, и регламентированный хаос жизни в обществе, и все правительства всех стран, и президенты, и премьер-министры, и цари всех несчастных и обездоленных людей, которых они считают своими подданными и своим народом, все эти правила поведения в общественных местах, все эти нормы морали, и вся эта этичность поступков и речи, все эти условности поведения и боязнь слухов и сплетен «как подумают», «как посмотрят», вся эта шелуха, облепившая живую землю, как муляж из папье-маше, никогда ничего не стоящая, как всегда, победила и добилась, как всегда, своего.

Того, что два близких человека, не по своей воле, были разорваны, растащены по планете как офисные стикеры и наклеены на разных частях геополитической карты этого проклятого мира.

И еще, для надежности, пригвождены стальными кнопками прямо в сердце.

Прямо в сердце.

В сердце.

Встал утром.

Пока Наташа в душе. Хотел сварить кофе. А кофе закончился. Черт!

Пришлось ставить чайник.

Только чайник вскипел. Наталья вышла из душа. Попили чай, вприглядку с новостями Евроньюс.

После новостей я сразу в душ. В душе — кончилась вода. Черт! Точно. Сансара!

Так. Что же дальше…

А мне же сегодня много куда и с людьми тоже…

Ладно бы дома сидеть сиднем немытым…

Так нет же. Нет. Монтаж. Работа. Черт! Черт! Такой маленький, но черт! О, Сансара!

Умылся из чайника. Уже в машине, когда Наталью вез на работу, подумал — не мой день. Как-то все криво началось. Кофе кончился, воды нет, и явно это еще не все…

Ехал очень внимательно. На дороге много аварий. Хотя асфальт абсолютно сухой.

Я думал: что же это значит. Может, вообще сегодня ничего не делать. Ведь так иногда было и раньше. Просто такой день. Проще всего остаться дома…

Но монтаж телепрограммы — святое… Так монтаж.

Подумал о том, что лишь бы только звук вчерашней начитки сохранился. Лишь бы сохранился…

Уже переехал на правый берег, к дому Димы — режиссера монтажа…

Достал телефон, чтобы набрать Димин номер, оказалась, на моем сотовом закончились деньги.

Черт! Черт! Сансара!

Стою у дома Димы, а позвонить ему не могу, чтобы он выходил. И квартиры его не знаю.

Стал осматриваться. Автоматов поблизости нет. У каждого, кто проходит мимо, наверняка есть сотовый, но просить неудобно, т. к. вчера по телевизору сказали, что участились случаи кражи сотовых как раз таким способом: просят позвонить на улице, а потом убегают с телефоном.

Неудобно.

Поехал звонить к теще. Она живет ближе всех к месту моей локальной трагедии.

Но я говорю себе: «Нет, Олег, это никакая не трагедия, это вообще ерунда на постном масле. Это все мелочи жизни. Не обращай внимания. Придумай что-то. Не сдавайся. Ну что же ты, держись. Из-за таких пустяков. Как тебе не стыдно».

Приехал к теще. Позвонил Диме по ее телефону, сказал, чтобы выходил и ждал меня во дворе. Страшно жалел, но пришлось отказался от предложенной тещей свежесвареной ухи. Нужно на монтаж.

Уехал за Димой.

Но что-то все это мне не нравится. Какое-то напряжение в воздухе.

Хотя знаю: ну что со мной случится? Жить мне до ста восьмидесяти. Телепрограмму в эфир не срочно. Не горит. Это пока пилотный выпуск.

Все будет хорошо! Все будет хорошо!

Какая это пошлая клишированная фраза. Ее так уже истерли, не меньше, чем «Я тебя люблю».

Как-то не верится уже, «что любят», а уж тем более, что «все будет хорошо».

Или от того, что не верится, «что любят», поэтому и «хорошо не будет».

Стоп. Стоп. Остановись.

Из-за чего все началось? Из-за отсутствия вареного кофе и горячей воды.

То есть, как только ты лишился комфортных вещей. Минимальных даже…

Но волнение, предчувствие как объяснить?

Забрал Диму. Приехали ко мне домой. Тогда мы монтировали программу дома. Зашел в зал — включил свет. Хлопок. Лампочка перегорела.

Зашел в другую комнату, чтобы там лампочку выкрутить, предварительно включил свет посмотреть, горит лампочка или нет. Хлопок, и эта перегорела.

Ладно.

Дима с опаской включил компьютер, слава Богу, что вчера записанный с таким трудом звук цел.

Монтируем целый день. Воды нет. Сверху кто-то сверлит.

Пошел к соседке по площадке узнать про воду. У нее вода есть. Набрал у нее канистру, попили с Димой чаю. Кофе-то закончился.

Позвонила знакомая, я напрягся, неужели и от нее ждать дурного? Ведь понимаю, что бред. Понимаю! Но жду…

Нет. Просто встреча перенеслась.

Встречу с другом тоже отложили.

Вечером отвез Диму.

Жду в машине Наташу после английского. Смотрю, как собака загнала на дерево кошку.

Приехали домой. Уже машину на стоянку ставлю, заметил, что бензин заканчивается, так… я насторожился. Надо съездить, заправиться, подумал, а может, сейчас и произойдет что-то нехорошее, ведь день не зря такой чувствовался. До двадцати четырех часов еще два часа. Мало ли что из-за этого бензина может на дороге произойти…

Решил рискнуть, заправиться.

Рискнуть — заправиться! Бред. Ну, бред же! Олег!

Выехал из дома. На дороге две аварии. Медленно, медленно объехал их. Заехал на заправку. Заправился, вернулся на стоянку.

Дома Наташа прочитала мою рецензию на новую книгу Гришковца. Ей рецензия не понравилась, в отличие от книги. Объяснила почему. Я не согласился. Она отчего-то разозлилась. Я объяснил ей, отчего я так написал. Она сказала, что моя манера иногда дает перебор. Когда я описываю действие. Зачем это надо? Зачем так писать, спрашивала Наташа: «Вот я встал. Поднял руку. Налил кофе». Кому это нужно?

Я не стал спорить. Уже поздно совсем.

Завтра рано вставать. Монтаж.

Мы ушли спать.

Я еще успел перед сном сказать ей, как плохо мне было без воды. Целый день без воды.

Уснули…

И уже через сон я услышал какой-то скрежет.

Поднялся с постели. Прислушался. Что-то происходило на кухне.

Пошел на кухню.

Вот она — вода! Нас затопили! С потолка льется на пол, на посуду, на стол, на газовую печь — вода.

Три часа ночи. Я пошел разбираться. Никто из соседей уже не спал. Затопили все пять этажей. На пятом этаже сантехники меняли трубы. Поэтому утром и не было воды. Днем они сверлили стены. Какой-то камень попал не туда. Воду дали. Она пошла между плит. Пять этажей залило.

Я даже немного задумался о том, а не подать ли на них в суд. Выбить из них денег за ущерб. Только что ремонт сделали. Подвесной потолок, обои…

А потом подумал: «Может, высохнет к утру…»

И пошел спать.

И уже ложась, думал о том, что хорошо все же, когда «Нет». Ну, нет чего-нибудь…

Кофе нет. Или вот воды бы не было и не залило бы.

А квартиры бы не было и не жалко было бы подвесного потолка и свежего ремонта. А жены не было бы, и никто бы правду о твоих рецензиях и стихах бы не говорил. А жизни бы не было и умирать не надо было бы.

Потом я подумал, что такой подход практикуют буддисты.

А потом пытался вспомнить имя хоть одно буддиста, кроме принца Шакьямунти, и не вспомнил. Нет таких. Все в нирване.

А те, кто что-то ищут, православные, католики, иудеи, мусульмане — имена известны. Мучаются по жизни, страдают, пишут об этом книги и музыку, снимают кино. И ищут, ищут, чтобы было! А не чтобы «Не было».

А буддисты не ищут. Знают, что «Нет».

И искусство, выходит, бесполезная вещь, только как побочный продукт, рожденный, как отработанный шлак, во время поиска руды.

Я встал с постели, открыл ноутбук и написал вот этот шлак.

Я зашел в Музейный центр на Стрелке примерно в 13.35.

Спустился на первый этаж. Повернул направо. Зашел в приемную директора.

— Здравствуйте, Алена, Шубский у себя? — спросил я у секретарши.

— Здравствуйте, у себя, можете зайти.

Открыл двойную дверь в кабинет. Зашел. Шубский сидел за столом. Читал.

— Здравствуйте, Михаил Павлович.

— О! Здравствуй, Олег! — сказал приветственно директор музейного центра и вышел мне навстречу из-за стола.

— Присаживайся, — показал он на столик для разговоров.

Мы сели за столик. На нем лежала газета. Газета называлась «За Сталина!».

— ? — улыбнулся я.

— Это мне принес сегодня их главный редактор, — прокомментировал Михаил Павлович, — там архивные материалы в отчетах Берии о том, за что и как были переселены в 1944 году, за пять дней, девятьсот тысяч чеченцев и ингушей.

Интересно то, что редактор этой газеты в 91 году был ярым демократом, как мог, участвовал в разрушении компартии, за что был, как он утверждает, гоним властями, и ему пришлось эмигрировать в Америку.

Там он с женой лет десять прожил. Родили детей. Но вот года два назад вернулся в Красноярск и теперь стал ярым сталинистом. Даже газету выпускает.

Мы еще немного поговорили о превратностях человеческой судьбы. И о том, что бывает так, что совершенно нельзя даже предположить, что за жизнь будет у человека, или спрогнозировать его поступки. Точнее, спрогнозировать какой-нибудь основополагающий, судьбоносный для человека шаг. Нельзя. Особенно если этого человека не знаешь близко.

Да что говорить. Зачастую, даже видя перед собой человека, нельзя ручаться за то, что ты сможешь его правильно оценить, узнать.

С этой темы мы плавно и естественно перешли к теме предстоящего «Философского кафе». Местные философы собираются в последнюю субботу месяца в Музейном центре. Предстоящая тема: «Человеческое и нечеловеческое в человеке».

А так как Михаил Павлович Шубский — профессиональный философ, кандидат философских наук, доцент, стали обсуждать его новую статью для какого-то философского журнала.

И затем тему цикла лекций, который он будет читать в университете — «Русская Метафизика».

Я спросил:

— У вас уже есть финальная, итоговая схема-график, все объясняющая? Ведь после того как вы будете подводить в течение семестра студентов к философскому обобщению, выводу, вы же должны им показать в итоге, пусть схематически, но устройство мира, исходящее из вашей философской доктрины.

Шубский улыбался.

— И в данном случае, — продолжил я провоцируя, — она выглядеть, на мой, конечно, непрофессиональный взгляд, должна так. — И я нарисовал на чистом листе бумаги небольшой круг, на котором сидит фигурка-закорючка человека.

С земным шаром и человечком и так все понятно, а все остальное пустое пространство листа обозначает Бога, — комментировал я свою схему.

Шубский начал отвечать, что не так все просто и уже начал рисовать свою схему…

Но вдруг в дверь кабинета постучали. Вошла секретарша.

— Михаил Павлович, к Вам — Барбара.

— Пусть подождет, — сказал он машинально, чтобы не перебивать нашу беседу.

И следом переспросил: «Какая Барбара?»

Тут же встал и пошел в приемную. Я, не меньше заинтригованный, пошел за ним.

В приемной стояла высокая хрупкая блондинка с короткой стрижкой. Как я выяснил позже, ей 24 года.

— О, Барбара, — оказывается, Шубский знал ее, — на выставку пришла? У нас через пять минут открытие выставки.

— На выставку? — переспросила девушка с акцентом — Не знаю (она пришла явно не на выставку), — но могу вместе с вами сходить, — сказала она, неготовая к такому вопросу.

— А мы не могли бы с вами (она обращается к Шубскому) сыграть?

В кабинете у Шубского стоит шахматный стол. Шубский возглавляет городскую шахматную федерацию. За этим столом он играл с Каспаровым, о чем свидетельствует фото на стене, с Хлопониным, о чем свидетельствует другое фото. Губернатор тоже любитель шахмат. За этим столиком Шубский с кем-нибудь регулярно практикуется в стратегии и тактике.

Шубский посмотрел на девушку.

— Да, — вспомнил он, — я же Вам обещал сыграть…

Он посмотрел на часы. До выставки осталось пять минут…

— Хорошо, Барбара, садитесь, сыграем.

Пока расставляли фигуры, я — единственный зритель, безусловно, заинтересованный и девушкой и развитием событий сказал:

— Барбара, — мне было приятно произносить незнакомое красивое имя, — Барбара, Вы обратите внимание, Михаил Павлович согласился с Вами сыграть за пять минут до открытия выставки, где ему необходимо будет выступать. Не боитесь?

Барбара мне не ответила.

— Блиц?! — спросил Шубский.

Барбара кивнула головой.

Через пять минут девушка выиграла партию.

Если быть точным, то по времени победил хозяин шахматного стола. Но по количеству фигур на этом столе — Барбара.

Шубский был в шоке. Но не спешил это показывать.

Я тоже был в шоке и не скрывал этого.

Девушка сказала, что ее тренировали папа и мама.

Мы пошли на выставку. После открытия Михаил Павлович, подошел к нам после своей короткой речи о выдающемся народном художнике. В это время мы с Барбарой обсуждали тему, почему ислам так силен сегодня, затем перешли на Ницше, и Шубский пригласил Барбару на «Философское кафе».

Я же предложил ей поехать пить кофе сейчас.

И в кафе мы с немецкой девушкой проговорили пять часов кряду.

Переходя от темы к теме.

Она живет год в Красноярске. Приехала сюда по гранту. Обсудили темы грантов. Их в Германии дают много. Так как много существует организаций, подорганизаций, целая система по распределению денег на учебу, работу, благотворительность. Созданы все условия, если кто-то очень богатый вдруг захочет потратить на благотворительность свои деньги. И это очень удобно для тех, у кого этих денег нет, а стремления и талант есть.

При этом еще существуют государственные программы поддержки по учебе и работе. Барбара, например, знает несколько языков, ну родной — немецкий, понятно, русский, очень хорошо, так что даже читала в моей машине валявшуюся на заднем сиденье юмористическую книгу Вуди Алена. Она также отлично знает английский, французский, итальянский, испанский (потому что последний очень похож на итальянский и потому что учила латинский). Здесь, в Красноярске, она куратор по работе с иностранными студентами-юристами, приезжающими учиться или же преподавать в нашем университете.

Обсуждали Горбачева, она говорила, почему его так любят в Европе. А я сказал, что еще задолго до правления Горбачева, в детстве, когда многие мальчики мечтали стать водителями грузовиков, космонавтами, артистами, я мечтал стать Генеральным секретарем ЦК КПСС, и теоретически у меня такая возможность была. А Горбачев, разрушив СССР, вместе с ним разрушил и мою мечту.

Барбара долго смеялась.

Она говорила о том, что разрушились границы и люди стали свободными.

— Свобода, это когда я могу поменять то, что мне не нравится, — сказала она, хотя добавила, — это, конечно, не основное определение свободы.

Затем она восхищенно рассказывала о Столбах, на которые ходит чуть ли не каждый выходной. Ее русский бойфренд — столбист. И Барбара была удивлена тем, что я ни разу на Столбах не был. После чего обсудили тему о «форматном существовании» в окружающей среде.

Потом говорили о философии и мировоззрении. О ее мироощущении и помощи людям. Она говорила о том, что была на Алтае и видела, как там, в единении с природой, живут люди. Бедно, но счастливо, на ее взгляд. О том, что цивилизация отрывает людей от природы, а значит, делает их несчастными.

Хотя, рассуждая о сегодняшнем состоянии развития российского общества, говорила:

— Люди в России, большинство, то, что называется массой, не живут, они вегитатируют. Они здесь просто дети. Отец — государство, мать — природа. И им придется сейчас взрослеть.

Я узнал, что она католичка. И эта тема меня очень сильно заинтересовала, но об этом решили поговорить позже.

Она очень много читает. Хорошо знает русскую литературу. А кино не знает.

И как же я был удивлен, что она не знает, кто такой Тарковский.

При такой мегаобразованности она не знает Тарковского!

Правда, тут же выяснилось, что она не знает, кто такой Фасбиндер, Вим Вендерс (немецкие режиссеры), Вуди Ален, книжку которого читала в машине. Просто никогда не смотрела кино. Так сложилось. Не интересовало ее.

Но я же не мог оставить человека другой цивилизации в состоянии незнания Тарковского! До этого я уже, с ее разрешения, позволил немного поправить ее и без того отличный русский.

Когда она узнала, что я родился в феврале она сформулировала фразу так:

«А какого дня?» — Я ответил: «Шестнадцатого». Она обрадовалась и сказала: «А я одиннадцатого».

— Но позволь тебя поправить, тебе же важно правильное произношение, у нас принято говорить не «какого дня», а «какого числа». Это раньше говорили «какого дня». Но уже так не говорят.

— Числа, — покивала, запоминая, она головой, — хорошо, спасибо.

Передо мной стояла уникальная просветительская и культурная задача целого столетия развития кино. Объяснить представителю другой цивилизации, кто такой Андрей Арсеньевич Тарковский. Секунду я думал.

И сказал, буквально сгибаясь под тяжестью ответственности перед историей и перед великим кинорежиссером.

— Андрей Арсеньевич Тарковский — это Леонардо да Винчи русского кинематографа. И из-за того, что он снял свои гениальные фильмы, сделав тем самым все, что можно было сделать в философско-поэтическом кино, он лишил меня смысла жизни. Мне теперь снимать нечего…

Пауза.

В этот раз Барбара почему-то не смеялась.

Серьезно посмотрела на меня. Ничего не сказала.

Мы еще немного погуляли. Что-то обсуждали. Но я ушел, пораженный своими же открывшимися зависимостями от жизней других людей.

Я сел в машину. Ехал и думал: «Горбачев что-то сделал, что повлияло на мою жизнь, Тарковский что-то сделал, тоже повлияло. Какая-то фатальная зависимость от незнакомых мне людей. Один не позволил мне в детстве стать Генеральным секретарем ЦК КПСС, другой — гениальным кинорежиссером.

Вот на кого можно все списать…

Барбара уехала в Германию. Обещала приехать летом.

А что мне это лето?

Где я буду этим летом?

У нее было что-то особенное. Я это понял, как только поднялся по ступенькам в салон маршрутки. Но ЧТО особенное, я сразу не понял. Протолкался к ней через пассажиров. Изначально увидел только белые волосы. Короткая стрижка. Но понял — не это. Еще немного приблизился. И из-за мужского плеча в турецкой коже я увидел. Это были глаза. Большие. Серо-голубые. Светящиеся изнутрии. Только глаза. Я подумал, что вот я вижу глаза, в которые постоянно хочется смотреть. Интересно, что лицо девушки, хозяйки двух небесных сфер, не запомнил абсолютно.

В автобусе много народу. Час пик. Полно. Люди не могут все войти. Мамаша с малышом лет четырех прибежала, запыхавшись. Еле успела. Поставила ребенка к кабине водителя. Окружающие умиляются ребенку, несмотря на давку. Придерживают его. На что малыш твердо заявляет, оборачиваясь и стряхивая женские руки: «Я сам».

Затем пассажиры долго и подробно объясняли пожилой женщине в шляпе, как доехать до Китай-города. Где и как, по-новому перенесены остановки.

Толпа-толкотня. Грязь на улице и внутри автобуса. Холод на улице и жара внутри, и проблемы на работе, и неприятности дома у сидящих напротив уставших женщин не разъединяли, а объединяли пассажиров. И каждый входящий в автобус сразу же становился единым целым со всеми. И здесь без злобы и зависти все ехали. Слившись в единое тело. Каждый до своей остановки.

И я знал. Не подумал. А знал. Что если автобус перевернется, эти люди будут помогать друг другу. Не себе, а друг другу. И эта уставшая женщина с тремя крошечными полосками голубой норки на воротнике старого драпового пальто, стремящаяся хоть как-то показать, что она еще не совсем забросила себя, еще не сдалась, еще хочет красоты. Тоже хочет красоты. Она спасать будет не свои сумки с едой и не воротник, на который копила долго, а незнакомого капризного ребенка, который перед этим уронит свою машинку под ноги водителю автобуса. Прямо под педали. Под педали тормоза и газа.

Они и будут спасать добровольно друг друга. И меня заставят. В том числе и из-за того, что впервые за много лет я поехал в автобусе. Что видел всю эту грязь. Видел их, уставших, в этой грязи. Заставят не они. Заставят мамино-папино воспитание и непонятное чувство — совесть. То есть я не добровольно, но буду. Придется спасать незнакомых. Чужих людей. Несчастных. И так несчастных. Еще и покалеченных. Не зная зачем.

Моя остановка. Все живы. Я вышел.