Я постучался в дверь комнаты номер три, которая была рядом с кают-компанией, и, не дожидаясь разрешения, вошел. Сэд только что принял душ и растирался мохнатым полотенцем, стоя возле зеркала.
— Можно?
— Валяйте. Я не из стеснительных.
Он еще не успел убрать постель.
— У меня такое впечатление, будто мы здесь на курорте. Кормят, поят, ничего не заставляют делать. Только что нет врачей и сестер в белых халатах.
— Вы уверены? — спросил Сэд.
— Абсолютно.
— Вы думаете, для физиологических, биологических и еще не знаю каких там исследований, обязательно нужен медицинский персонал? Разве на первых космических кораблях были врачи и сестры? И, тем не менее, о самочувствии парней, которые носились за тысячи километров от Земли, были получены вполне точные сведения. Более точные, чем получают некоторые медики, обнюхивая пациента в своем кабинете.
— В космосе ребята облеплены всякими там датчиками и прочее, — защищался я.
— Правильно. Так вот, вернитесь сейчас в свою комнату и разверните постель. Осмотрите тщательно матрац, обратите внимание на стулья, особенно на спинки и на сиденья. И, вообще, поинтересуйтесь местом, где вы живете. Мне кажется, вы очень… благодушны.
Дружеского сближения, на которое я, откровенно говоря, рассчитывал, опять не получилось. Он почему-то всячески подчеркивал свое превосходство. Но какого черта!
Я ушел от него разозленный.
В свою комнату я, однако, не пошел, потому что услышал из комнаты отдыха тихие звуки фортепьяно.
Голл, принарядившись, сидела у рояля и одной рукой что-то подбирала.
— Привет, Голл!
Девушка повернулась ко мне и кивнула. В полумраке она казалась значительно моложе, чем вчера за кофе.
— Вы умеете играть на этой штуке?
— Что вы! Конечно, нет. Мне просто вспомнилась одна мелодия, и я пытаюсь ее воспроизвести. Торчит в мозгу, как гвоздь. Вы догадываетесь, что это?
Она снова начала наигрывать, но я ничего не понял, ибо был начисто лишен музыкального слуха.
— Голл, вы проверили, что у вас под простыней и в спинках стульев?
— Проверила, — ответила она, не отрываясь от клавишей. — И в этом нет ничего удивительного. Ведь над нами будут производить опыты.
Я вздрогнул. Над нами — опыты? Надо мной — опыты? Какие?
— Вы шутите, Голл!
Девушка расхохоталась, а в моем мозгу бешено завертелись тысячи вопросов. Почему мне ничего не сказали с самого начала? Зачем выбрали именно меня? Что они хотят со мной делать? Или вот с этой красоткой, которая сейчас смеется над моей растерянностью и которую я начинаю почему-то ненавидеть?
Я подтащил кресло к сияющему аквариуму и стал рассматривать его спинку. Она вся была утыкана блестящими кончиками проводов. Дрожа от нетерпения, я попытался ногтем выковырять одни, как вдруг прямо мне в палец впилась тонкая, шипящая фиолетовая искра. Я скорчился от боли.
Голл подошла ко мне и положила руку на плечо.
— Успокойтесь, Пэй. Мы с Сэдом прошли через это. Не имеет смысла.
— Вам не кажется, что все это подло?!
— Не знаю. Я в этом плохо разбираюсь. И потом — и я, и вы здесь по доброй воле.
Слова Голл напомнили мне, как во время университетских лекций почти каждый профессор, рассказывая о чем-то новом в медицине, часто начинал фразу так: «Была взята группа добровольцев, которым внутривенно было введено такое-то вещество. При этом тщательно измерялись артериальное давление, рефлекс расширения зрачка…» Или: «Группа добровольцев согласилась провести трое суток в камере, где температура не превышала пяти градусов по Цельсию. При этом сказалось…» Или: «Двум добровольцам во время операции на мозге были введены золотые электроды в гипокамп. После подачи напряжения в десять милливольт…»
Меня всегда возмущала аморальность самого факта привлечения добровольцев для таких опытов. А ведь теперь подобные вещи можно проделывать над людьми, и не спрашивая их согласия.