Человек и животные

Запрещенный майский жук и преступление профессора Трувело

В зале погас свет, вспыхнул экран, и по полотну медленно поползло огромное чудовище. Непосвященный, наверное, содрогнулся бы, увидав это страшилище. Но сидевшие в зале люди хорошо знали, что на экране во много раз увеличенный обыкновенный майский жук, и внимательно следили за каждым его движением.

Вот жук остановился, тяжело «задышал» — брюшко его начало раздуваться и опадать, будто он накачивал в себя воздух. Потом жук поднял жесткие надкрылья, расправил тонкие крылья и полетел. И еще внимательнее стали люди вглядываться в экран, следя за полетом жука.

Майский жук — насекомое известное. Мало кто не знает, что это — опасный вредитель, что десяток личинок майского жука — толстых желтовато-белых червей — могут уничтожить полностью растительность на квадратном метре. Сам майский жук тоже вредит деревьям, обгрызая молодые листочки. И если жуков или их личинок много, это очень опасно. Поэтому люди внимательно следят за жуками и, если обнаруживают большое количество этих насекомых, немедленно принимают меры.

Но внимание людей жук привлекает и по другой причине. Не многие, очевидно, знают, что не дает этот жук покоя инженерам и конструкторам, техникам и изобретателям.

Во Франции, в одном из конструкторских бюро, висит рядом с «портретом» жука такая надпись: «Майский жук летает, нарушая все законы аэродинамики. Но он не знает этого и продолжает летать».

Люди тоже не знают, почему летает майский жук. По мнению конструкторов и инженеров, у жука все «рассчитано» неправильно: и его вес, и крылья, и «мощность мотора». При таком весе, чтоб полететь, считают ученые, «мотор» жука должен был бы быть по крайней мере в три раза сильнее. Правда, помогает жуку в полете то, что он почти на треть состоит из воздуха, — перед полетом, двигая усиленно брюшком, он действительно накачивает в особые мешки воздух. Но все-таки это вовсе не главное. А вот что главное, люди не знают, хотя узнать очень надо: ведь, возможно, благодаря жуку удастся создать какой-нибудь удивительный летательный аппарат. Об этом думают ученые в Европе, об этом думают ученые и в Америке. Вот почему так внимательно следят американцы за полетом жука на экране, вот почему по многу раз прокручивают пленки, запечатлевшие поведение жука, вот почему так тщательно рассматривают они схемы и рисунки. Ученые в Америке еще не раскрыли тайну полета жуков, но очень многое уже знают о них. Хотя далеко не все они видели живых майских жуков. В Америке майские жуки не водятся. Поэтому специальные экспедиции, специальные киногруппы отправляются в Европу, чтоб еще и еще раз снять во всех подробностях полет и поведение майского жука.

Но ведь это очень сложно и стоит, наверное, очень дорого?

Да, это так.

А не проще ли привезти насекомых в Америку и наблюдать за живыми жуками в лабораториях?

Да, гораздо проще, но это невозможно: специальный закон категорически запрещает ввоз в Америку майских жуков. (Запрещен ввоз и многих других насекомых, но майский жук оговорен особо!)

И американцы — как ни соблазнительно изучать полет живого жука — строго выполняют закон, потому что очень хорошо помнят, что произошло 8 мая 1869 года.

_{Майский жук — опасное животное.}

Поначалу этот день ничем не отличался от всех предыдущих дней. Как всегда, профессор вошел в свой кабинет и принялся осматривать садки с насекомыми.

Если бы он знал, что произойдет через несколько минут, он немедленно уничтожил бы собственными руками всех насекомых, не задумываясь сжег бы все садки! Но он не предполагал, что через несколько минут произойдет событие, сделавшее 8 мая 1869 года одним из самых страшных для Америки дней, что имя Трувело будут проклинать тысячи людей.

А ведь он хотел только добра. Профессор Леопольд Трувело хотел «усовершенствовать», «улучшить» шелковичных червей. Над этой проблемой он работал уже давно. Ради того, чтоб закончить свой труд, он оставил занятия астрономией, покинул Гарвардскую обсерваторию, переехал из шумного Бостона в маленький городок Медфорд в штате Массачусетс.

Для того чтоб вывести новые породы шелкопрядов, профессор привозил куколки и яички бабочек из других стран. Вот и в тот день в его лаборатории в садках находились молодые гусенички непарного шелкопряда, появившиеся совсем недавно из яичек. Профессор надеялся скрестить непарного шелкопряда с тутовым и получить новый вид бабочек, которым, во-первых, не страшна была бы пебрина — болезнь, погубившая чуть ли не всех тутовых шелкопрядов в Европе, и, во-вторых, гусеницы которых питались бы листьями не только тута, но и дуба и березы.

Непарный шелкопряд в Америке не водился, и профессор специально привез его из Европы и радовался, что из яичек появились гусенички.

А через некоторое время профессор в ужасе метался по дому, не зная, что предпринять: несколько гусеничек непарного шелкопряда выскользнули через окно лаборатории и очутились на воле. Пожалуй, никто во всей Америке, кроме профессора и его ассистентки, не знал тогда, чем это может грозить.

Вместе с ассистенткой профессор бросился в сад, тщательно осмотрел все деревья и кусты. Но гусеничек обнаружить не удалось. Понимая всю опасность происшедшего, профессор немедленно сообщил о случившемся в департамент земледелия. Прибыла специальная комиссия, были привлечены студенты. Но беглянок так и не удалось обнаружить. На всякий случай вырубили и сожгли весь сад вокруг дома Трувело. Это несколько успокоило профессора, хотя и не до конца. Однако прошли годы, и шелкопряд ничем не напомнил о себе. В конце концов профессор успокоился, решив, что гусеницы погибли. Он сошел в могилу, так и не узнав о несчастье, которое принес Америке.

Лишь через двадцать лет обнаружил себя непарный шелкопряд. Но как!

Сначала жители Медфорда заметили, что на деревьях обнажились ветви, будто наступила зима, хотя было еще начало лета. Не успели они сообразить, в чем дело, как полчища неизвестных американцам волосатых гусениц вошли в город. Они уничтожали на своем пути все деревья и кусты в садах, в скверах, парках, на кладбище. Они заползали в дома, поедая цветы, они покрывали сплошным слоем стены домов и заборы, тротуары и мостовые. Люди сгребали их лопатами, давили катками, поливали кипятком и керосином. Но всё новые и новые полчища гусениц прибывали в город. Сотни фермеров в округе были разорены, сотни людей заболели: крошечные, но ядовитые волоски впивались в тело, вызывая нестерпимый зуд. Тысячи гусениц заползали в постели, в еду, от раздавленных гусениц шел нестерпимый смрад. Начали гибнуть коровы, козы, овцы — их нечем стало кормить, потому что гусеницы поели всё. Начали голодать люди: поезда не могли двигаться по рельсам, покрытым сплошным слоем гусениц, и доставка продовольствия в город прекратилась.

Жители стали покидать город, а вслед за ними двигалась лавина прожорливых гусениц, и всё новые и новые территории превращались в унылые пустыни.

А ведь все началось с нескольких гусеничек. Оказывается, они не погибли, как надеялся Трувело. И их не уничтожили, когда уничтожили все деревья и кустарники вокруг дома профессора: гусениц там не было. Ни профессор, ни прибывшие по его сигналу специалисты, видимо не знали, что гусеницы непарного шелкопряда в раннем возрасте способны летать. Переносит их ветер, а помогают гусеницам преодолевать огромные расстояния длинные волоски и крошечные пузырьки на концах волосков да тонкая паутинка, которую выпускают гусеницы. Поэтому гусеницы, попавшие сначала в сад профессора, вскоре были унесены ветром в ближайший лес. В лесу гусеницы благополучно окуклились. Появившиеся затем бабочки отложили яички. Новое поколение гусениц, а их уже было много, не испытывало недостатка в еде: непарный шелкопряд поедает более трехсот видов различных растений. И, конечно, на новом месте гусеницы нашли себе пищу. Волоски, имеющиеся у гусениц, не только помогают им летать, но и защищают их: очень немногие птицы поедают волосатых гусениц. Яйца бабочек тоже хорошо защищены — им не страшны ни морозы, ни затопления.

Ну, а об остальном расскажут цифры.

Тот, кто видел этих бабочек, понимает, почему Карл Линней дал им такое название. Самка и самец очень не похожи: самец чуть ли не вдвое меньше и хорошо летает, а самка почти неподвижна — ее брюшко набито яичками.

Увидеть самку не трудно — она светлая, хорошо заметна на коре дерева. Хорошо заметны и ее кладки — желтые бляшки, покрытые твердой и плотной коркой. Под этой коркой находятся яички.

За лето самка может отложить 120 яичек. Значит, появится 120 гусениц, а потом — 120 бабочек. Пусть половина из них — самцы. Значит, через год будет 60x120=7200 бабочек. Еще через год — 7200x60=432 000. Еще через год — 25 920 000. На четвертый год число бабочек перевалит за полтора миллиарда. А через десять лет потомство одной бабочки непарного шелкопряда будет исчисляться девятнадцатизначной цифрой! Потомство одной бабочки. А ведь профессор Трувело упустил несколько гусениц. Так удивительно ли, что в 1901 году уже четыре тысячи квадратных миль было заражено непарным шелкопрядом, а в 1907 — уже 10 тысяч!

Несмотря на самые активные меры, непарный шелкопряд продолжает наносить огромный вред сельскому хозяйству США и сейчас. Достаточно сказать, что на борьбу с этим вредителем в США ежегодно тратится более двух миллионов долларов.

Вот почему закон запрещает ввозить в Америку майского жука, и американцы вынуждены снимать в Европе кинофильмы и изучать по ним полет этого жука. Конечно, если бы майский жук был завезен в Америку, никто не стал бы выпускать его на свободу. Напротив, люди делали бы все, чтоб этого не произошло. Но ведь профессор Трувело тоже не собирался «дарить» Америке шелкопряда.

Возможно, майский жук и не такой страшный вредитель, как непарный шелкопряд. Но ведь и непарный шелкопряд в Европе не приносит такого вреда, как в Америке. Так что американцы правильно решили: лучше не рисковать!

И все-таки майский жук уже прорвался за океан. Его еще мало (хотя проник он в Америку в 1942 году), и с ним ведут упорную борьбу. Но кто победит — люди или насекомые, — пока не известно!

Шестиногие путешественники и условный рефлекс

Непарный шелкопряд — не единственный вредитель, переселившийся на Американский континент.

Сейчас в Америке одним из опаснейших вредителей пшеницы считается гессенская мушка. Эта крохотная мушка никогда не жила в Америке. Да и в Европе-то ее мало кто знал, и имя у нее было совсем другое, известное только специалистам.

Но вот в 1776 году в Америку прибыли солдаты из Гессенского княжества, находившегося на территории теперешней Германии. Таких мелких немецких княжеств было много, они часто воевали друг с другом и часто, кроме того, торговали солдатами: князья посылали их сражаться за того, кто хорошо платил.

Гессенский князь, видимо, продал или «сдал в аренду» своих солдат за океан. В пути солдаты спали на соломе, захваченной в Европе, и, прибыв в Америку, выбросили ставшие ненужными подстилки. Если бы американцы знали, какой страшный враг прибыл с этими солдатами! Что в сравнении с ним оружие наемников!

Маленькое, с прозрачными крылышками насекомое, притаившееся в соломе (очевидно, в соломе были личинки или яички мушки), поначалу не беспокоило американцев. Но скоро мушка, впоследствии названная гессенской, заявила о себе: начала портить пшеницу американских фермеров. А еще через некоторое время размножилась настолько, что стала представлять серьезную опасность для сельского хозяйства Америки.

В 1830 году из Европы в Америку попала галеруцилла — жук-листоед, губящий лиственные деревья. Не успели американцы найти способ борьбы с галеруциллой, как надвинулась новая напасть — в 1856 году появилась бабочка-репница и за 20 лет захватила всю территорию США и Южной Канады.

Прекрасно освоились и в короткое время захватили огромную территорию «европейцы» — люцерновый жук-долгоносик и стеблевый мотылек. И не только они: тайно и явно из Европы в Америку перебрались более трехсот видов насекомых, причем не менее двадцати пяти из них — опасные вредители.

С насекомыми-переселенцами американцам не повезло — не только из Европы устремились они за океан. Не менее ста пятидесяти видов шестиногих вредителей перебрались за океан из других стран и акклиматизировались там.

Особенно опасным оказался жук, названный впоследствии японским, так как предполагают, что прибыл он именно из Японии. Обнаружили его впервые в 1916 году в одном из питомников Нью-Джерси. Жуков было найдено всего несколько, и, как считают, жили они на площади всего в половину гектара. Но через год жук заселил уже 8 квадратных километров, на следующий год — 18, а на третий — 120. Причем количество его на гектаре было таково, что один человек за день собирал до 20 тысяч жуков.

В одном фруктовом саду, насчитывающем 156 деревьев, провели ручной сбор жуков. За два часа жуками наполнили бидоны общим объемом свыше восьми тысяч литров, но количество этих насекомых в саду почти не уменьшилось.

Питаясь более чем 260 видами растений, японские жуки продолжали быстро размножаться и в течение последующих четырех лет заняли соответственно 257, 765, 1833 и 6105 квадратных километров. К 1941 году этот жук занимал уже территорию в 50 тысяч квадратных километров.

Ученые считают, что жук попал в США вместе с партией ирисов или азалий. Видимо, это так и есть. И не только жук, получивший в Америке название японского, переселился вместе с растениями. За много лет из страны в страну, с континента на континент человек перевез примерно 200 тысяч видов и разновидностей растений. И вместе с ними переселялись насекомые.

Перевоз из страны в страну, с материка на материк и акклиматизация растений — главная причина и главный способ распространения насекомых, считают ученые. Да, главный. Но далеко не единственный. Насекомые способны переселяться, путешествовать, используя самые совершенные и самые невероятные способы передвижения. И чем совершеннее становится транспорт, тем быстрее путешествуют насекомые.

Английский ученый П.-Г. Майерс во время плавания от Тринидада до Манилы на судне, везущем рис, развлекался тем, что подсчитывал «безбилетных пассажиров» — животных, плывущих на этом же судне, главным образом насекомых. Он насчитал 41 вид таких путешественников. Когда ученый прибыл в Манилу и распаковал свои чемоданы в гостинице, он обнаружил еще несколько жуков, не замеченных им на судне и укрывшихся даже от его опытного глаза. Жуки оказались опасными вредителями муки и зерна.

Это было на одном только судне, идущем по определенному курсу. Ч. Элтон решил проверить, сколько же могло быть таких судов примерно в то время, когда П.-Г. Майерс вел свои наблюдения. Он выяснил, что, кроме судов каботажного плавания, на 7 марта 1936 года в море на пути в различные порты находилось 1462 судна и 852 — в портах. Можно себе представить, сколько «безбилетных пассажиров» путешествовало на этих судах! А ведь это только суда Великобритании.

_{Ученые подсчитали, что только на одном гектаре леса насекомых и паукообразных живет больше, чем людей на всей планете.}

В 1929 году в Бразилии вспыхнула эпидемия малярии, одна из самых тяжелых, когда-либо случавшаяся в этой стране. Переболели сотни тысяч людей, 12 тысяч умерло. Причиной эпидемии явились несколько африканских малярийных комаров, попавших в Бразилию и очень быстро распространившихся по стране. А прибыли они в Бразилию из Дакара на французском истребителе.

Эпидемия продолжалась до 1938 года. И чтобы уничтожить комаров, потребовалось 3 года, в течение которых более 3 тысяч человек вели борьбу с этими комарами.

Случай почти анекдотический, но очень ярко характеризующий самые невероятные возможности для переселения насекомых, произошел с одним англичанином. Вернувшись на родину из Египта, англичанин среди прочих вещей привез куртку с деревянными пуговицами. Однажды перед сном, случайно взглянув на висевшую куртку, он заметил, что пуговицы шевелятся. Решив, что шевелящиеся пуговицы — плод усталого воображения, англичанин собрался поскорее лечь и отдохнуть, но пуговицы не дали этого сделать: неожиданно одна из них треснула и из нее появились усики, головка, а затем и все насекомое целиком. То же произошло и со второй пуговицей. Англичанин не стал дожидаться продолжения: быстро срезав все пуговицы с куртки, бросил их в огонь.

Этот человек был знаком с зоологией, имел представление о расселении и размножении насекомых и понял, чем может грозить появление новых вредителей, не живших ранее на Британских островах.

В том, что это были вредители, англичанин не сомневался: жуки обитали в дереве и, очевидно, принадлежали к одному из многочисленных видов короедов или древоточцев.

Конечно, вовсе не обязательно, чтобы жуки эти уцелели на Британских островах. Скорее всего, они, жители теплого Египта, погибли бы в Англии. Но гарантии в этом нет. Жуков было мало? Да, верно. Но ведь Трувело тоже упустил всего несколько гусениц.

И тут встает множество вопросов. Например: почему одни иммигранты, попав на новые земли, гибнут, а другие выживают? (Ведь путешествуют и добираются до новых мест не только те, о которых мы знаем потому, что они проявили себя, но и те, которые погибли и не «сообщили» нам о себе.)

Причин много: неподходящий климат, отсутствие достаточного количества еды, конкуренция с местными видами, которую иммигранты, как правило, не выдерживают. Это понятно. Удивительнее другое: почему выжившие и акклиматизировавшиеся в новых местах насекомые в короткий срок распространяются на огромных территориях и становятся гораздо опаснее, чем у себя на родине? Ведь тот же непарный шелкопряд, живущий в Европе, никогда не размножается в таких катастрофических количествах, как в Соединенных Штатах.

Люцерновый жук-долгоносик, златогузка, стеблевый мотылек и другие вредители, попавшие в Америку из Европы, на родине ведут себя гораздо спокойнее, ущерб, наносимый ими, во много раз меньше. А на гессенскую мушку европейцы вообще обратили внимание лишь после того, как она проявила себя в Америке.

Почему же пришельцы чувствуют себя на чужбине гораздо вольготнее, чем на родине?

Возможно, понять это в какой-то степени поможет история, происшедшая в Московском зоопарке и рассказанная профессором Петром Александровичем Мантейфелем. Однажды в клетке недавно привезенных в зоопарк тигров очутился козленок. Козленок в клетке тигров! Казалось, еще мгновение — и от козленка останутся только клочки шерсти. Но тигры вдруг в ужасе шарахнулись от козленка и приняли оборонительные позы. Ни о каком нападении не могло быть и речи. Козленок же, безусловно не понимая, к кому он попал, смело и доверчиво направился к тиграм. А те пятились всё дальше и дальше, пока не прижались к стене. Оскалив зубы и закрыв от ужаса глаза, тигры в панике стали отмахиваться лапами от козленка. Случайный удар убил его. Но тигры продолжали бояться и мертвого козленка, далеко обходя бездыханное тельце.

Глупые тигры? Испугались маленького и слабенького козленка? Нет, тигры эти были не глупее своих собратьев, прекрасно расправлявшихся с козами. Но эти тигры никогда в жизни не видели коз и козлят. И, увидев такое «чудовище» впервые, испугались.

Трудно сказать, что бы произошло, если бы в страну (условную страну), населенную испокон веков тиграми и животными, на которых эти тигры всегда охотились, вдруг попали бы козлята, которых тигры никогда не видели.

Очевидно, тигры (первое время, во всяком случае) не трогали бы коз, возможно, даже избегали бы их. Козы были бы защищены своей «неизвестностью». Тигров же останавливал бы безусловный, врожденный рефлекс, выработанный в течение веков на определенных животных. Возможно, со временем появился бы другой, условный, выработанный в течение жизни, рефлекс на коз, и они тоже стали бы добычей тигров. Но чтоб такой рефлекс появился, должна была бы произойти какая-то «подсказка», какой-то очень конкретный и точный эпизод (и не один), который бы дал понять тиграм: это тоже еда; или: эти животные безопасны, хоть и непонятны своей необычной внешностью.

Это общее правило, хотя, как и всякое правило, имеет исключения. Поэтому в исключительных случаях птицы или насекомоядные звери поедают незнакомых насекомых, но, как правило, не обращают на них внимания: незнакомое — значит, не годится в пищу. И насекомые на чужбине защищены своей «неизвестностью».

Непарный шелкопряд — не очень-то съедобное насекомое: гусеницы его волосатые и ядовитые для некоторых птиц. И тем не менее в Европе у него есть естественные враги. Достаточно вспомнить кукушек, которые с удовольствием поедают в день тысячи гусениц непарного шелкопряда, если они появляются в большом количестве, и даже специально прилетают издали в места скопления этих гусениц.

Насекомоядные птицы и звери, уничтожая огромное количество насекомых, не давая им размножаться в катастрофических количествах, поддерживают так называемое биологическое равновесие в природе. Но стоит уменьшиться количеству птиц, паразитирующих или хищных насекомых, как количество насекомых-вредителей сразу же возрастет. Ну, а если вообще нет «сдерживающей силы»? Как размножается тот же непарный шелкопряд, мы уже говорили. Такими же темпами размножаются и многие другие насекомые. Например, потомство одной домашней мухи, если бы оно все выживало, выстроенное в одну линию, займет расстояние от Земли до Луны. Если бы выжило потомство только одной тли, то оно покрыло бы всю землю сплошным полуметровым слоем. Но мы обычно говорим: «Если бы… то». Практически тле, так же как и другим насекомым, не дают так размножаться их естественные враги. На чужбине некоторые насекомые освобождены от всяких «если бы» — их размножение никем и ничем не сдерживается.

_{Божья коровка — прожорливый хищник.}

Птицы и насекомоядные звери, хищные и паразитирующие насекомые Америки «не обратили внимания» на гусениц непарного шелкопряда, «не обратили внимания» на гессенскую мушку и других иммигрантов. А те, попав в подходящие климатические условия, имея достаточно еды, стали быстро размножаться. Биологическое равновесие было нарушено. Произошел экологический взрыв, случилось непоправимое несчастье. Ежегодно от насекомых-чужеземцев гибнут тысячи тонн хлеба и овощей, тысячи тонн фруктов и тысячи гектаров леса.

И не только в Америке.

Ответные визиты

Суда, как известно, плывут не только в одну сторону — от берегов Европы к берегам Америки. Плывут они и в обратном направлении. И на этих судах, стремящихся в Европу, тоже едут безбилетные и очень нежелательные пассажиры.

Получив из Европы немало опасных вредителей, Америка «не осталась в долгу» — не менее трех десятков насекомых переселилось из Нового Света в Старый.

Сейчас в каждой стране существует карантинная служба. Ни одно растение не может быть привезено в страну без предварительного осмотра или специального обезвреживания, если это надо. И тем не менее насекомые иногда прорываются сквозь карантинные кордоны. Правда, Европе долгое время везло: несмотря на то что карантинная служба установлена сравнительно недавно, а насекомые путешествуют давно, первое настоящее и грозное вторжение чужеземцев в Европу произошло всего сто с небольшим лет назад — в 1868 году. Россия подверглась нашествию иноземцев впервые в 1880 году.

_{И здесь когда-то шумели леса…}

Поздней осенью 1880 года жители Крыма были не на шутку перепуганы — целое войско с кашеварами и конюхами, с обозами и лазаретами выступило в поход. Война? С кем? Где неприятель?

Слухи ползли самые разные и не прекратились даже тогда, когда солдаты под командованием своих офицеров начали перекапывать и взрывать мерзлую землю, выкорчевывать виноградники.

Крестьяне не знали еще, что солдаты ведут войну со страшным и сильным врагом. Но ученые уже знали этого врага и сумели убедить правительство принять меры.

28 ноября 1880 года специальным распоряжением командующему 13-й пехотной дивизией генералу Корфу было предписано «безотлагательно принять меры по прекращению обнаружившейся на виноградниках Крыма филлоксеры». И начались бои. Правда, крестьяне видели только одну сражающуюся сторону — людей. Вторая сторона была невидимой, скрытой глубоко в земле. Может быть, поэтому многие не верили в необходимость каких-то мер и уж наверняка не верили в необходимость так жестоко уничтожать виноградники.

А за семнадцать лет до этих событий французские виноградари тоже не верили, что надо срочно и решительно принимать какие-то меры. Да и откуда им было знать, отчего вдруг стали сохнуть листья на прекрасных виноградных лозах, почему сам виноград стал вдруг мелким, кислым и почему вскоре вообще стали гибнуть виноградники. А когда в 1868 году узнали наконец, было уже поздно: за пять лет погибли тысячи гектаров виноградников.

Причиной гибели виноградников оказалось крошечное, не больше миллиметра, насекомое. Ученые дали этому насекомому имя «филлоксера», что в переводе с греческого значит «листоиссушительница». Вскоре выяснили, и откуда она взялась: оказывается, филлоксера — американка и ее вместе с лозами американского винограда завезли в Европу любители-виноградари.

В Америке филлоксера (кстати, там она называлась иначе) тоже вредит винограднику, но не так сильно. (Американцы сами открыли ее всего в 1853 году!) Американские сорта винограда более стойкие по отношению к филлоксере, во-первых, и в Америке есть естественный враг филлоксеры — особый вид клещей, — во-вторых.

В Европе таких клещей не было, а европейские сорта винограда оказались к тому же менее стойкими по отношению к вредителю. И филлоксера начала свирепствовать в Европе.

Филлоксера — враг не только опасный, но и коварный. Зараженные ею виноградные лозы — растения достаточно крепкие, поэтому первые несколько лет они не «рассказывают» о своей болезни. А когда люди замечают, что с растением неблагополучно, спасти его уже нельзя: филлоксера слишком сильно размножилась и слишком сильно повредила ее корни.

Близкий родственник известной всем тли — филлоксера не только внешне похожа на нее, она близка ей и по своему строению и по энергии размножения. Давая по 6–7 поколений в год, филлоксера в течение лета способна оставить потомство, количество особей в котором можно записать пятнадцатизначной цифрой! Конечно, это теоретически. Но и практически филлоксера так размножилась, что к 1895 году уничтожила 1 200 000 гектаров — 90 процентов всех виноградников, имевшихся тогда во Франции. В 1900 году ущерб, нанесенный филлоксерой Франции, исчислялся 10 миллиардами золотых франков! Парижская Академия наук объявила награду в 300 тысяч франков тому, кто укажет средство борьбы с филлоксерой. Но до сих пор этой премии никто не получил.

Филлоксера свирепствовала не только во Франции — уже к 1869 году ее обнаружили в Швейцарии, в 1871 году она проникла в Португалию и Испанию, в 1872 году — в Австрию, в 1875 — в Венгрию, потом в Италию и Югославию, Румынию. Через некоторое время она проникла в Турцию, Северную Африку, Австралию, Индию, Китай, Корею. И всюду она причиняла огромный вред виноградникам, и нигде не могли найти средства борьбы с ней.

Испуганное правительство России принимает в 1873 году первый в истории страны закон по карантину. Закон запрещал ввозить в страну какие-либо виноградные лозы. Но закон не помог: не прошло и двадцати лет со времени появления филлоксеры в Европе, как несчастье обрушилось на виноградарей Крыма.

Война с филлоксерой в Крыму была долгой и жестокой. Двадцать лет сражались люди с этими крошечными существами: выкорчевывали виноградники, сжигали лозы, заливали землю ядовитыми растворами. Иногда казалось, что филлоксера побеждена. Но она неожиданно появлялась в других местах, потом вновь обнаруживала себя там, где ее вроде бы уже уничтожили.

А пока шла война в Крыму, филлоксера расселилась по Бессарабии и Кавказу.

И снова гибли тысячи гектаров прекрасных виноградников, становились нищими сотни тысяч крестьян. Люди роптали, не понимая, зачем уничтожают и сжигают виноградники, часто скрывали, что их виноградник заражен; охваченные отчаянием, нередко чинили препятствие филлоксерщикам и становились невольными пособниками своего врага. Правительство бросало на борьбу с филлоксерой всё новые и новые воинские части. Но «подземный огонь» — так называли филлоксеру — продолжал сжигать виноградники. Иногда он тлел, иногда разгорался ярким пламенем.

Филлоксера казалась непобедимой. Ведь не только крестьяне и солдаты — даже ученые, возглавлявшие борьбу с филлоксерой, не знали как следует ее жизни, повадок, «привычек», «характера».

В Европе, чтоб как-то противостоять филлоксере, стали использовать американские лозы — привозили их из-за океана, прививали к ним европейские сорта, добиваясь, чтоб корни у винограда были от американского, а сам виноград (он гораздо крупнее, вкуснее, качественнее) — европейский. И там, где этого добились, филлоксера уже была не так страшна, как в первые годы ее появления. «Американские корни» противостояли вредителю, но качество привитого винограда стало все-таки значительно хуже.

_{Сколько на каждом из пароходов плывет бесплатных шестиногих пассажиров!..}

Филлоксера была первым, но не единственным опасным вредителем, прибывшим из Америки.

В середине прошлого века в Соединенных Штатах Америки появился еще более опасный и еще более печально знаменитый вредитель. В отличие от филлоксеры он свирепствовал у себя на родине. А главное, этот вредитель уничтожал картофель. Конечно, виноград очень нужен людям, но, на худой конец, без него можно обойтись. А вот как обойтись без картофеля?

Появившийся вредитель не родился вдруг — его создали люди сами. И создали очень сложным путем. (Кстати, один из очень многих примеров сложности взаимоотношений людей и животных!)

Южноамериканские индейцы создали удивительное растение — картофель. Первые европейцы, посетившие Южную Америку, конечно же, в числе прочих замечательных трофеев привезли это растение на родину. Здесь, в Европе, картофель (правда, не сразу и не без труда) завоевал популярность, стал необходим людям, и когда европейские переселенцы ринулись осваивать земли Северо-Американского континента, они, конечно, захватили его с собой.

В Северной Америке картофель прижился и стал продвигаться по всей стране вместе с людьми. Таким образом, он дошел до штата Колорадо. Там, на Дальнем Западе, в районе от Колорадо до Мексики, жил ничем не примечательный и мало кому известный жучок, которого ученые по числу полосок на жестких надкрыльях называли десятилинейным листоедом. Жук этот поедал листья дикого растения и никому не мешал. Но вот пришли люди и стали сажать картофель. Картофель, к несчастью, оказался близким родственником диких пасленовых растений, которыми питались жуки. Но картофель, конечно, оказался гораздо вкуснее, к тому же его было значительно больше — целые поля! Жук это быстро «понял». Люди же, к сожалению, поняли опасность, грозящую картофелю, гораздо позже. А когда забили тревогу, огромные полчища жуков, уже опустошив поля в Колорадо, двигались по стране. И полчища их с каждым годом увеличивались: обилие пищи дало возможность жукам очень активно размножиться и они использовали эту возможность: каждая самка в течение лета откладывает примерно семьсот яичек. Очень скоро из них появляются личинки, которые тут же начинают грызть листья и стебли картофеля. Затем они превращаются в жуков, тоже очень активных вредителей. Новые поколения жуков тоже, конечно, откладывают яйца. Из них появляются личинки, которые успевают в течение этого же лета превратиться в жуков. Таким образом, потомство только одной жучихи в течение лета может составить 80–85 миллионов «детей», «внуков» и «правнуков». Стоит ли удивляться, что жуки, получившие имя колорадских, так как впервые особенно «отличились» в 1845 году в штате Колорадо, за 14 лет продвинулись на 2400 километров.

А еще через 15 лет они вышли к побережью Атлантического океана. Это произошло в 1874 году. За 29 лет эти насекомые захватили почти всю территорию США и проникли в Канаду.

Подойдя к побережью, жук столкнулся с непреодолимой, казалось бы, преградой — Атлантическим океаном. Но в Европе забеспокоились. И не зря: уже через два года — в 1876 году — в Германии были обнаружены небольшие «десанты» колорадских жуков. Жуков было немного, но разве в этом дело? Поднялась паника, были приняты срочные меры, начиная от полного уничтожения всей растительности в районах, где обнаружили жуков, и кончая категорическим запрещением ввоза из США картофеля. Немцы очень хорошо понимали, чем грозит нашествие колорадского жука. Понимали это и французы, тоже принявшие соответствующие законы.

Несколько лет шла борьба с пришельцами, и битва была выиграна. Затем еще несколько раз «интервенты» пытались вторгнуться в Европу, но встречали решительный отпор — люди были начеку. Однако жук не оставил, видимо, своих намерений проникнуть в Европу: ему было тесно в Америке, на 7 миллионах квадратных километров, захваченных им. И он в конце концов сделал решительный бросок.

_{Желудевый долгоносик.}

Помогли жуку американские солдаты, случайно завезшие его во Францию во время первой мировой войны. Война не позволила людям принять достаточно быстрых и эффективных мер, и жук, воспользовавшись этим, начал свои боевые действия. Правда, надо отдать должное французам — едва окончилась война, они бросили все силы на борьбу с колорадским жуком. Но было уже поздно: он все активнее распространялся по стране. Тогда французское правительство официально предупредило правительства соседних стран о надвигающейся опасности: в 1933 году жуки приблизились к границам Германии, развернув фронт на двести пятьдесят километров. В это же время они шли к границам Бельгии и Швейцарии. Несмотря на принятые меры, удержать жуков не удалось.

Разразившаяся вторая мировая война помогла жукам проникнуть в Польшу, Венгрию, Югославию. А до этого он уже шел по полям Испании, Португалии, Италии. Миллион квадратных километров захватил этот жук в Европе. В 1948 году он перешел границу Советского Союза. И всюду, где он появлялся, резко снижался урожай картофеля: если на кусте в среднем находилось 20–40 личинок или взрослых жуков, урожай снижался в 2–3 раза; если листья были обгрызены полностью (это — не исключение, а весьма обычное явление), урожай снижался в 10 раз.

Для жука не существовало границ. И люди решили дать ему бой, объединив свои усилия. В 1956 году в Москве собралась Международная конференция по колорадскому жуку, чтобы выработать план совместных решительных действий. Битва на полях еще не окончена. Но общие усилия заинтересованных стран уже дали свои результаты. И возможно, скоро осуществится резолюция этой конференции, в которой было записано, что отныне урожай картофеля будет «полностью защищаться от повреждений жуков».

История двух памятников и многие другие истории

В Австралии, на берегу реки Дарлинг, в городе Бунарга штата Квинсленд стоит мраморный памятник гусенице бабочки кактусовой моли. Кактусовая моль, точнее, ее гусеницы питаются растениями, в частности одним из видов опунций, и там, где опунции нужны людям, она может быть причислена к вредным насекомым. Но в природе все относительно: иногда и очень полезное животное в определенных условиях может принести значительный вред, а вредитель в каких-то обстоятельствах становится полезным.

В 1915 году долгоносик едва не уничтожил весь хлопчатник в штате Алабама в США и чуть не разорил сотни фермеров. А через четыре года эти же фермеры воздвигли насекомому памятник — четырехметровую богиню земледелия Цирцею, поднимающую над головой бронзового долгоносика.

А все дело в том, что, погубив посевы хлопчатника, этот вредитель заставил фермеров Алабамы заняться другими культурами, которые оказались гораздо прибыльнее, чем хлопок. Фермеры разбогатели, соорудили памятник своему благодетелю долгоносику и написали на пьедестале: «В знак глубокой признательности хлопковому долгоносику воздвигнут памятник гражданами Энтерпрайза».

Правда, через тридцать лет снова над алабамскими фермерами разразилась гроза — вновь появился хлопковый долгоносик. Хлопчатник после трагедии 1915 года хоть и уступил значительные площади картофелю и кукурузе, земляному ореху и сахарному тростнику, все-таки оставался в штате. На него-то и набросился долгоносик. Но на этот раз жуку не удалось полностью опустошить поля. И хоть его вторжение нанесло немалый урон земледелию (а химическая борьба с этим жуком нанесла еще больший ущерб, чем он сам) — долгоносик продолжает возвышаться на постаменте и символизировать благоденствие или благополучие алабамских фермеров.

Но если случай в Алабаме — полуанекдотический, то история в Австралии, закончившаяся установкой памятника гусенице, скорее трагическая.

Началась она в конце прошлого века, когда один из австралийских фермеров привез из Центральной Америки несколько видов кактусов. Кактусы уже имелись в Австралии, но этот пришелся особенно по душе фермерам: он красиво цвел, его плоды да и сам он в крайнем случае могли идти в пищу овцам. Наконец, из него можно было устроить прекрасные живые изгороди. Но прошло несколько лет, и фермеры забили тревогу: кактус стал распространяться по стране с огромной быстротой, захватывая всё новые и новые площади. При этом он вытеснял всю растительность, ни одна травинка не могла расти рядом с колючим захватчиком. Началась борьба. Сначала — врукопашную: кактусы пытались вырубать, выкорчевывать. Потом призвали на помощь технику — бросили против них машины, тракторы. Наконец, несмотря на то что химическая борьба тогда стоила дорого, призвали на помощь химию. Ничего не помогало! Кактус продолжал победное шествие по материку, лишая овец пастбищ, разоряя фермеров. В 1925 году он захватил уже 60 миллионов акров плодородной земли.

И тогда наконец задумались: а почему же у себя на родине, в Бразилии, он ведет себя не так агрессивно? Оказывается, там не дает ему развернуться в полную силу бабочка — кактусовая моль.

Срочно была снаряжена экспедиция в Бразилию. И вскоре эту бабочку доставили «на место преступления» кактусов. Сначала люди не очень верили в успех. Приживется ли она? Сможет ли справиться с такой массой кактусов?

Провели эксперимент — в девятнадцати местах разбросали яйца бабочек. Появившихся из яиц гусениц было сравнительно немного, но уже через год количество кактусов в этих местах значительно уменьшилось. Тогда разбросали около трех биллионов яиц кактусовой моли. Трудно сказать, сколько из них появилось бабочек, но за десять лет, как подсчитали специалисты, они уничтожили более 15 миллионов тонн кактусов.

Безнадежная до тех пор борьба окончилась полным поражением опунции, земля была очищена, хотя эта борьба и обошлась австралийцам почти в 170 миллионов фунтов стерлингов. И тем не менее, несмотря на такие затраты, австралийские фермеры решили поставить памятник гусенице, привезенной из Бразилии.

_{Люди не могли победить опунцию. Это сделало маленькое насекомое. И насекомому поставили памятник.}

Памятник насекомому-вредителю — явление исключительное. Переселение же насекомых людьми — явление не такое уж необычное. (В данном случае речь идет не о «безбилетных пассажирах», а о сознательном переселении и разведении на новых местах насекомых-вредителей, то есть насекомых, питающихся растительной пищей.)

Вот несколько примеров.

Растение заразиха — сорняк, наносящий большой урон многим овощным и бахчевым культурам, табаку и картофелю. Бороться с сорняком почти невозможно — на него не действуют химические препараты. Особенно страдали от заразихи поля и плантации в Египте. Но выяснилось, что у египетской заразихи есть враг — крохотная мушка фитомиза. Она уничтожает и сами растения, высасывая у них сок, и поедает семена сорняка, не давая ему распространяться. И вот из Узбекистана в Египет отправились посылки с фитомизой. Советские ученые не только нашли способ бороться с сорняками — они придумали, как сохранить и активизировать фитомизу. Маленький домик, в котором живут эти мушки, устанавливают на поле — и 20 гектаров обеспечены надежной охраной: жители этого домика — крошечная фитомиза уничтожит все сорняки на «своих» 20 гектарах.

Переселением насекомых, способных уничтожать сорняки, люди стали заниматься достаточно давно. Еще в XVIII веке в Америку из Европы попал опасный сорняк — зверобой. И дело не только в том, что зверобой очень быстро распространился и потеснил местные растения, а еще и в том, что он вредит домашним животным: попадая в корм, он вызывает у некоторых животных тяжелые отравления.

В Европе зверобой не так распространен и не так активен, потому что его рост сдерживается насекомыми. Пришлось призвать их в Америку в помощь фермерам. И насекомые-европейцы быстро расправились с сорняками.

В Мавританию из Британской Гвианы случайно завезли черную сагу — сорняк, который быстро завладел полями и плантациями сахарного тростника.

Но на черную сагу тоже нашлась управа в виде жука шаматиз кордиас, которого доставили с Британской Гвианы.

Можно привести еще немало подобных примеров, когда вслед за нелегально пробравшимися на чужбину растениями завозятся специально и вполне легально их вредители.

Однако насекомых привозят не только для борьбы с сорняками, но и для борьбы с самими насекомыми-иммигрантами, которые, попав на чужбину, наносят большой ущерб сельскому или лесному хозяйству.

На родине количество насекомых регулируют их естественные враги — птицы, насекомоядные звери и сами насекомые-хищники, поедающие себе подобных, и паразиты, откладывающие свои яички в теле или на коже других насекомых. Появившаяся из яичка личинка рано или поздно губит насекомое, в котором (или на котором) она находится.

_{Кормление кукушонка.}

Особенно важны хищники и паразиты в борьбе с такими насекомыми, на которых не действуют яды, с которыми невозможно или очень трудно бороться механическими способами.

Именно таким насекомым оказался поселившийся в садах Калифорнии австралийский иммигрант.

«Австралиец» — насекомое необычное. Непосвященный человек даже насекомым его не назвал бы. Да и животное ли оно вообще? Ни головы, ни ног. Только щиток и какие-то дугообразные выступы. И сидит это существо неподвижно. Но это — взрослое насекомое. Личинка же его будто хочет набегаться в «молодости», пока не сядет неподвижно, как мамаша.

Крошечная личинка, едва появившись на свет, начинает быстро бегать по дереву, стараясь забраться на самую верхушку. Подул ветер, личинка отцепилась от ветки… и полетела. Нет у нее крыльев, но шесть длинных хорошо развитых ног и шесть длинных хвостовых нитей помогают ей летать и даже преодолевать большие расстояния.

Правда, резвость личинки длится не долго — дней 5–6. Постепенно она утрачивает свою подвижность, еще через несколько дней вонзает хоботок в кору дерева и остается на этом месте на всю жизнь. Тело ее постепенно покрывается восковым панцирем, и насекомое ничем не напоминает живое существо.

Но тем не менее оно живое существо, и существо опасное. Американцы убедились в этом, когда червец-ицерия — таково название насекомого — напал на сады калифорнийских фермеров.

Как и когда попала ицерия в Калифорнию, никто не знает. Но она не только хорошо освоилась там, но и, ничем не сдерживаемая, быстро размножилась. Неподвижные белые бугорочки осыпали стволы и ветви цитрусовых деревьев, и вскоре деревья стали гибнуть. Американские ученые не знали, что делать: ицерию не брали никакие яды — с плотного воскового щитка, которым покрыто насекомое, скатываются и жидкие и сыпучие вещества. Отравить ее кишечными ядами тоже оказалось невозможным: ицерия добывает сок из-под коры деревьев, куда не может проникнуть яд.

Но ведь на родине ицерии ее никто не пытается травить, а она тем не менее не размножается в больших количествах. Почему? Да потому, что ей там не дает размножаться маленький хищный жучок, похожий на нашу божью коровку и носящий звучное имя — новиус кардиналис.

И вот новиус был срочно доставлен из Австралии в Америку. Его встретили с подобающим почетом, поместили в теплые оранжереи и создали все условия для размножения, для спокойной жизни. И это было серьезной ошибкой американских ученых. На воле жучку приходится терпеть немало лишений, приходится бороться за свое существование. Выращенный же в оранжерейных условиях, он изнежился, потерял свои природные «боевые» качества и уже не был способен бороться с ицерией. А ицерия тем временем продолжала расселяться по земному шару. В 1925 году ее обнаружили в Сухуми.

Ученые встревожились: они знали, что появление ицерии в местах, где нет ее природного врага — новиуса, единственного насекомого, способного разрушить восковой покров ицерии, означает гибель цитрусовых садов. Ведь ицерия — разновидность тли и, как все тли, размножается очень быстро. Ученые оказались правы: в короткое время ицерия размножилась настолько, что пришлось мобилизовать людей на ее уничтожение. А это было тяжело не только физически: больно было рубить прекрасные деревья, жечь траву и кусты, оставляя на месте цветущих садов лишь черную, выжженную землю. Но делать это приходилось, чтоб спасти другие деревья.

И все-таки ицерию не удалось полностью истребить. Тогда советские ученые тоже обратились к новиусу. Но до Австралии далеко, выдержит ли жучок такое путешествие?

Однако новиус живет ведь не только в Австралии, он живет и в других странах, в частности в Египте. И вот из Каира в Ленинград прибыли необычные переселенцы. Пассажиры, летевшие в самолете, удивленно поглядывали на маленькие ящички, затянутые мелкой сеткой, и гадали, кого в них везут, но, конечно, никому и в голову не пришло, что везут жуков.

Советские ученые учли опыт американских коллег, учли их ошибки. Новиус стал выращиваться в вольерах-инсектариях, где были созданы условия, близкие к тем, в который жуки живут в природе. И новиус на этот раз не подвел людей — выпущенный на волю, он одержал блестящую победу над ицерией, полностью уничтожил ее в нашей стране.

_{Желтая трясогузка, выкармливая птенцов, прилетает к гнезду каждые 2–3 минуты с полным клювом насекомых. Сколько же вредителей уничтожают трясогузки только за это время!}

Примерно в это же время из Италии прибыли в нашу страну другие переселенцы — афелинусы.

Уже не раз люди делали попытки расселить их по Европе, но попытки эти оканчивались неудачей, потому что насекомых везли из Америки, а слабенькие «пассажиры» не выдерживали длительного путешествия и погибали в пути. Однако французы, которые были особенно заинтересованы в этих переселенцах, упорно стояли на своем: они считали, что только переселенцы из Америки способны помочь беде. Ведь сама беда тоже пришла из Америки.

Да, беда пришла из-за океана. И виной всему был английский садовод Джозеф Банкс, точнее, новая яблоня, присланная из Америки. Конечно, если бы Банкс знал, что эта яблоня станет причиной гибели его замечательного сада, станет причиной несчастья для многих садоводов Европы, он немедленно уничтожил бы все сорок саженцев, присланных ему друзьями.

Но Банкс ничего не знал и стал невольным виновником появления в Англии очень опасного вредителя садовых растений.

Теперь этот вредитель хорошо известен во многих странах. И сейчас еще кое-где на юге можно увидать яблони, на которых висят хлопья странного пуха (у старых — на ветвях, у молодых — и на ветвях и на стволах). Если даже слегка задеть такой пух, на нем вдруг появятся красные пятна. Это — кровяная тля.

Саму тлю не видно: она покрыта длинными восковыми волосками, и, если тлей много, волоски превращаются в хлопья, похожие на пух или вату. Задев такой «пух», обязательно раздавишь слабую, беспомощную тлю, и появится пятно. Тля красного цвета, поэтому и прозвали ее кровяной.

Вот эта-то кровяная тля вместе с молодыми яблонями и прибыла в 1885 году из Америки в Европу и поселилась в лондонском саду Банкса.

Через двадцать лет тля расселилась по всей Англии, перебралась через Ла-Манш во Францию и здесь «распорядилась» по-настоящему. Фруктовых садов во Франции гораздо больше, да и климат получше. Вскоре она захватила всю Западную Европу, а в 1861 году попала в Крым.

Кровяная тля, как и все тли, как и филлоксера, размножается с огромной скоростью. А эта даже быстрее: каждая самка кровяной тли дает за лето по 15 поколений, причем в каждом поколении до двухсот детенышей. Все детеныши — самки, которые в свою очередь вскоре дают потомство.

У европейских тлей энергию их размножения сдерживают многочисленные хищники и паразитирующие насекомые. С кровяной тлей они справиться не могли — мешали восковые волоски. Эти же волоски спасают тлю от ядов, а способность забираться в щели, трещины деревьев и по ним спускаться к корням, образуя там подземные поселения, делают ее, казалось бы, вовсе неуязвимой. И действительно, ничто не помогало садоводам избавиться от страшного пришельца. В короткий срок, распространившись по Крыму, Кавказу, югу Украины, Молдавии, она захватила около 100 тысяч гектаров плодовых садов. Во Франции она захватила еще большие площади.

Вот тогда-то французы и стали делать попытки привезти из Америки естественного врага кровяной тли — маленького наездника афелинуса.

Крошечный, с четырьмя прозрачными крылышками, наездник не боится восковой брони тлей — он умеет ее пробивать. Подбежав к колонии тлей, самка афелинуса кончиком брюшка отгибает на спину крылышки, чтоб не испачкать их о липкий воск, и, выставив свой длинный яйцеклад, вонзает его в облюбованную тлю. Через 2–3 дня из отложенного яичка появится личинка, а дней через 20 из тела тли вылетит молоденький наездник.

Приспособленность к заражению тлей, покрытых восковыми волосками, — одно из замечательных качеств афелинуса. Второе очень ценное качество — быстрота размножения: потомство одного афелинуса уничтожает за лето много тысяч тлей.

После многократных попыток французам удалось привезти наездников из Америки. Советские ученые решили привезти афелинуса из Италии.

Французы были убеждены: «итальянец» не справится с «американкой».

Советские ученые были убеждены в обратном. И оказались правы.

В 1925 году афелинус из Италии прибыл в Советский Союз и сразу же «принялся за дело». Для начала он очистил сады Азербайджана. Тогда его «продвинули» в Крым. Афелинус не переносит холода. Конечно, в Крыму зима людям кажется теплой. А какой она покажется наезднику?

Но он прекрасно выдержал крымские морозы и продолжал добросовестно трудиться, уничтожая кровяных тлей.

Трудится он и сейчас, правда не очень активно: тлей-то уж почти не осталось. Но люди не спускают глаз с насекомых — мало ли что может произойти. И, чтобы всегда быть готовыми к отпору, в специальных садках постоянно разводят естественных врагов вредителей. Если вдруг раздастся сигнал тревоги, по первому приказу человека миллионы крошечных, но отважных насекомых моментально станут «под ружье» и ринутся в бой.

Это лишь несколько примеров расселения насекомых. Можно привести еще и еще. Примеров самостоятельного переселения насекомых, переселения с помощью человека, но помимо его желания, и, наконец, переселения, которое необходимо человеку. В первых двух случаях, насекомые, акклиматизировавшись на чужбине, найдя там подходящие условия, нарушают природное равновесие. В третьем случае, когда человек привозит насекомых сам, он пытается это равновесие восстановить. Иногда это удается, иногда — нет. И тогда происходят новые трагедии. Но даже если удается восстановить равновесие, это стоит огромных усилий, огромных затрат.

Еще о двух памятниках и еще о некоторых переселенцах

Памятники, о которых пойдет речь, установлены в Соединенных Штатах Америки. Один — в городе Солт-Лейк-Сити — «местным жителям», чайкам, второй — вблизи города Бостона — переселенцам-воробьям.

Памятник чайкам — пятидесятиметровая гранитная колонна, на вершине которой бронзовый земной шар. А на самом верху монумента две птицы. У подножия памятника сооружен бассейн, чтоб живые птицы, если им захочется, могли купаться.

Монумент этот сооружен в честь чаек, спасших однажды поля вокруг города от нашествия саранчи.

То, что птицы набросились на саранчу, вполне закономерно: ведь они — местные жительницы, саранча тоже была «местная». Так что тут все в порядке вещей. Может вызвать удивление другое — что этими птицами были именно чайки, которые, как считают многие, питаются лишь рыбой.

Но, оказывается, не только рыбой. Чайки уничтожают столько насекомых, в том числе и таких опасных, как саранча, что если бы за каждый такой подвиг, какой они совершили в районе Солт-Лейк-Сити, им ставили памятники, много памятников чайкам было бы на земле.

_{Если бы не птицы, насекомые, возможно, давно бы «съели» всю землю.}

Иное дело — воробьи. Воробьи — чужаки, иммигранты, завезенные в Америку. О пользе их еще спорят ученые в Европе. Кое-кто считает их даже вредными — зерноядная птица! В некоторых азиатских странах тоже считали воробья вредным и даже объявили ему войну. Воробьев уничтожили поголовно. А потом пришлось завозить их вновь. Хорошо бы помнить об этом всем, кто считает птицу вредителем. К счастью, большинство специалистов положительно отзываются о воробьях. Они хоть и относятся к зерноядным, птенцов своих, как и многие другие зерноядные птицы, вскармливают только насекомыми. А птенцов воробьи выводят два раза за лето. Значит, по крайней мере месяц воробьиное семейство поедает массу вредителей. Да и взрослые птицы не ограничивают себя лишь растительной пищей. Попадается муха — склюнут муху, попадается гусеница — не пренебрегут и ею. Когда-то воробьев считали воришками — налетали они на гумна, на поля, таскали овес у лошадей. Считают, что даже имя эта птица получила за свой воровской характер. «Воро-бей!» То есть гони прочь, бей вора. Но сейчас воробьев стало гораздо меньше: и лошадей почти не увидишь на улицах, и гумна и поля уже не те. Так что сейчас воробьи уже никому не страшны, никому не мешают, а иногда могут даже и помогать людям. Ведь абсолютно вредных или абсолютно полезных животных в природе не бывает. В одних условиях даже очень полезные птицы будут вредить (хищник, повадившийся таскать цыплят, или скворцы, налетающие на виноградники или фруктовые сады, грачи, выдергивающие ростки кукурузы), в других — и не очень полезные птицы могут оказать огромную услугу людям.

Так произошло в районе Бостона с воробьями.

Воробьев завозили в Америку дважды. Те, кто привозили их в США, вряд ли думали о пользе или вреде этих птиц. Скорее всего, тут играли роль какие-то другие соображения, а возможно, просто сентиментальные чувства. Переселенцам хотелось, чтобы и на их новой родине постоянно слышалось бодрое чириканье веселых воробьев. И вот в 1852 году несколько пар этих птиц были привезены из Европы и выпущены в одном из парков Нью-Йорка. Но воробьи не прижились, погибли.

Через год в США привезли уже несколько десятков пар. Сколько их погибло, сколько осталось в живых, неизвестно. Но известно, что через какое-то время они захватили всю страну, поселились в Канаде, в Мексике, на Кубе, добрались до Южной Америки и обосновались в Бразилии, Уругвае, Парагвае, Аргентине. Только в США, как считают американские ученые, живет примерно сто пятьдесят миллионов воробьев! Как и в Европе, они воруют зерно, вредят, но в чем-то приносят пользу и даже такую, что вот удостоились памятника.

Но памятник воробью — в общем-то, частный случай. А почему действительно не попытаться переселить бесспорно полезных птиц? Тех птиц, которые на родине опасных насекомых-иммигрантов сдерживают их массовое размножение, являются естественными врагами этих опасных захватчиков. Ведь если переселяют насекомых, то уж птиц надо обязательно переселять!

Вопрос вполне естественный, и он, конечно же, приходил в голову людям. И не только теоретически. Люди не раз делали попытки переселить птиц из одной страны в другую, с одного материка на другой. Но это оказалось очень и очень непростым делом. Вроде бы и условия подходящие, и хищные птицы не очень-то беспокоят переселенцев, и еды достаточно. А вот не приживаются — и все! Если некоторые и приживались поначалу, такие, например, как щеглы или полевые жаворонки, то через какое-то время все равно погибали. Кроме щеглов и полевых жаворонков, пытались завозить в Америку синиц, вьюрков, зябликов, дроздов, соловьев, малиновок, лесных жаворонков, оляпок, глухарей, коростелей — и ничего не получилось, прижились только воробьи, фазаны, серые куропатки и скворцы. (Потомки 80 пар, завезенных в 1891 году, сейчас распространились почти по всей Северной и Южной Америке.)

Почему остальные птицы не смогли жить в Америке, пока неизвестно. Возможно, удивительная привязанность к родине, которая заставляет их возвращаться с зимовок, преодолевая при этом тысячекилометровые расстояния, тому причиной, возможно, какие-то другие, еще неизвестные или неучтенные людьми обстоятельства.

Ведь даже с одного места на другое, на сравнительно небольшое расстояние — и то долгое время не удавалось переселить птиц. А это было необходимо при посадке новых лесов. В молодые леса привозили птиц, а они улетали обратно, в леса родные. Так продолжалось долго, пока не додумались перевозить птиц с их гнездами, в которых были яйца. С величайшими предосторожностями перевезли такие гнезда. Птицы высидели и выкормили птенцов, а потом все-таки улетели на родину. Но остались повзрослевшие птенцы: теперь этот лес был их родиной и они уже никуда не улетали.

Можно ли тут провести какую-то аналогию с птицами, которых пытались переселить на другие континенты, трудно сказать. Ученым еще предстоит раскрыть эти и многие другие тайны жизни птиц, и в частности вопрос их переселения и возвращения, вопрос акклиматизации на новых местах. Но пока ясно: расселяются быстрокрылые и очень подвижные животные, которые часто не нуждаются в помощи людей, чтоб оказаться в новой стране или даже на новом материке, гораздо менее «охотно», чем животные, которые и у себя-то на родине не очень подвижны. Достаточно сказать, что если насекомых-переселенцев известны сотни видов, то птиц, переселившихся из Европы на другие материки, немногим более десяти. Они не переселяются сами, они не приживаются и тогда, когда их специально привозят.

Зато часто прекрасно приживаются те, кого не приглашают, кого не ждут, о чьем приходе люди даже не могут предположить.

Когда не подтверждается поговорка

Медлительность улитки вошла в пословицы и поговорки, стала нарицательной. И не зря: трудно, наверное, найти другое животное, которое передвигалось бы так же медленно. Правда, если улитка передвигается самостоятельно. Но в том-то и беда, что люди оказались слишком благодушными или недальнозоркими и помогли улитке завоевать чуть ли не полмира. Впрочем, трудно обвинять людей в недальнозоркости — откуда они могли знать, что эта огромная, имеющая пятнадцатисантиметровые домики и вытягивающаяся в длину на двадцать пять сантиметров, улитка ахатина окажется таким опасным захватчиком? На своей родине, в Восточной Африке, она ведет себя спокойно, даже приносит некоторую пользу, поедая гниющие растения. Но это — взрослые улитки. Молодые же питаются свежими растениями, причем, если есть возможность выбирать, предпочитают культурные. Ну, а так как величина этих улиток немалая, то и аппетит соответствующий.

В XVIII веке каким-то образом попала ахатина на Мадагаскар и прижилась там настолько, что многие считают ее коренной жительницей этого острова. Однако Мадагаскар был лишь ступенькой или трамплином на пути ее победоносного шествия по миру. В начале прошлого века она перекочевала на Маскаренские острова — почти за тысячу километров от Мадагаскара. Произошло это так: у губернатора острова Реюньон заболела туберкулезом жена и кто-то рассказал ему, что от этой болезни излечивает суп из улиток.

На Реюньон улитки попали легально. Мало того, за ними посылали специальных гонцов, им отвели специальную территорию в саду губернаторского дворца. Но улиткам показалось тесно в саду, и они стали расселяться по острову: улитки этого вида очень плодовиты.

Как они попали на соседний остров — Маврикий, — неизвестно. Возможно, случайно кто-то завез, а возможно, и специально, чтоб иметь под рукой «верное» средство от туберкулеза. А вот как они с Маврикия попали в Индию, известно точно: привез их в Калькутту английский натуралист Бенсон. Бенсон был специалистом по моллюскам и мог бы предвидеть последствия своего поступка. Но он, видимо, отнесся к расселению улиток слишком легкомысленно. Говорят даже, что он выпустил их в лесу, в окрестностях Калькутты. (По другой версии, они сами сбежали из его комнаты.) Но так или иначе, через полвека (в Индию улитки попали в 1847 году) они уже оказались на Цейлоне. Конечно, не самостоятельно проделали они этот путь — кто-то опять помог им преодолеть и сухопутное и морское пространство.

Улитки шли развернутым строем: в 1928 году они оказались в Малайе, в 1930 — в Сингапуре, в 1931 — перешли границу Китая, в 1935 их обнаружили на Яве, а в 1936 — на Суматре.

Мы не знаем, кто и как помогал улиткам преодолевать эти расстояния, кто и в каком количестве и для чего завозил их на эти острова, но вот кто привез их на острова Японии, мы знаем. Во время второй мировой войны японское командование кормило улитками своих солдат. Для этой цели большое количество ахатины было завезено на Марианские острова и там даже организованы были улиточные плантации.

Американцам, захватившим Марианские острова, улитки были ни к чему, но поделать они уже ничего не могли, тем более что эти моллюски расселились и на другие острова Тихого океана. И всюду они приносили огромный вред плантациям сахарного тростника, бананов, каучука и чайным. Особенно сильно страдали от них жители Малайи. Чтоб как-то бороться с ахатиной, правительство стало платить за каждую пойманную и принесенную на специальный пункт улитку. Очень скоро на этих пунктах набралось огромное количество моллюсков, их отвезли в открытое море и выбросили. Но скоро волны прибили к берегу живых и невредимых моллюсков. Хоть ахатина — улитка сухопутная, морское «купание» она перенесла благополучно. Тогда на Малайе решили их сжигать. В других местах их пытаются травить химикатами, уничтожают их яйца, но все это мало помогает — улитка продолжает жить и расселяться, захватывая всё новые и новые территории. К 1950 году она уже заселила половину земного шара. А сравнительно недавно она появилась и в Америке. Причем почти одновременно в двух штатах — в Калифорнии и во Флориде. Кто завез ее в Калифорнию и поселил в парке города Сан-Педро, неизвестно. Относительно Флориды существует версия, что привез ее туда пятилетний мальчик, вернувшись после летнего путешествия. Мать не знала, что сын привез «трофеи» — трех больших улиток. Увидев их и ужаснувшись, она заставила ребенка немедленно выбросить ахатин. А через год зеленые окрестности города Майами были полностью уничтожены миллиардами улиток — потомками тех трех (а может быть, двух) улиток.

_{Улитки славятся медлительностью. Но это не мешает им довольно быстро «захватывать» большие территории.}

Такова карьера большой улитки ахатины, за два века захватившей полмира. Ее родственники тоже не желают сидеть на месте. Страсть к путешествию у улиток такова, что только в Соединенные Штаты переселилось не менее сорока пяти видов. В том числе и улитка булимус, за полвека прошедшая всю Европу, перебравшаяся через Атлантический океан и захватившая весь Американский материк.

Все эти путешественники — улитки сухопутные. Ну, если они путешествуют, то что же остается делать улиткам, живущим в воде? Ведь им не надо ждать чьей-то «доброй воли», когда кто-то захочет перевезти их с одного острова или континента на другой, не надо ждать каких-то случайностей. Тысячи пароходов к их услугам! И улитки пользуются этим; Особенно широко расселилась по всем морям, точнее, по тем местам, где живут устрицы, улитка туфелька. Прицепившись к днищу корабля, она быстро и спокойно преодолевает огромные расстояния, поселяется вблизи устричных банок и принимается за устриц. А как с ней бороться, человек пока не знает.

_{Крабовая улитка еще и «хамелеон»: в зависимости от места, на котором она сидит, меняется и ее окраска.}

Не знает человек, как бороться и с хищным моллюском рапаной, перекочевавшим с Дальнего Востока в Черное море, размножившимся и тоже уничтожающим устриц.

Не знают ученые, как бороться и с бедствием, обрушившимся на многие острова Тихого океана, — морской звездой, получившей название «терновый венец».

Откуда она взялась в таком количестве, что дало ей возможность так размножиться — ведь еще совсем недавно их было очень мало, — люди пока не знают. Но сейчас ученым надо решить другой очень важный вопрос: как бороться с этим животным. «Терновый венец» — крупная, до 60 сантиметров в диаметре, морская звезда, имеющая от 17 до 21 луча, покрытых острыми шипами.

Шипы, очевидно, выделяют ядовитую жидкость, так как укол их не только болезнен, но вызывает воспаление, судороги, рвоту. Ядовитые вещества, выделяемые «терновым венцом», попадая в водоросли, от них к рыбам, а от рыб к человеку, также вызывают боли в горле, слабость, человек теряет ощущение горячего и холодного.

Но не это главная опасность, которую несет с собой «терновый венец». Морская звезда за день способна уничтожить примерно два квадратных метра кораллов. Уже сейчас у восточных берегов Австралии морские звезды уничтожили кораллы на 300 квадратных километрах. В опасности Марианские, Гавайские, Каролинские, Соломоновы и некоторые другие острова. «Терновый венец» пожирает кораллы, оставляя лишь скелеты, которые быстро разрушаются водой. Во многих коралловых рифах нерестилась рыба, теперь рыб стало меньше. А звезды продолжают двигаться всё дальше и дальше, их становится все больше и больше — ведь одна такая звезда способна дать за лето до 20 миллионов икринок.

Люди ринулись в бой с этим хищником. Их решили рубить на куски. Но это только ухудшило положение: из каждого куска вырастала новая звезда. Их пробовали травить — безрезультатно; пробовали воздействовать на них током высокого напряжения — на моллюсков он совершенно не подействовал. Зловещий марш «тернового венца» продолжается.

_{Коралловый риф.}

Несомненно, что появление в таких огромных количествах хищного моллюска вызвано нарушением биологического равновесия, этот «взрыв» произошел потому, что уменьшился или исчез совсем какой-то естественный враг звезды. К сожалению, ученые слишком плохо еще знают жизнь «тернового венца», чтоб ответить на поставленный вопрос. Так это на самом деле или есть другие причины «взрыва».

История «тернового венца» — еще один пример того, как сложны и многообразны связи в природе, как важно не нарушать их, так как результаты могут быть трагическими.

По всей вероятности, «тернового венца» никто в эту часть земного шара не ввозил. А размножился он так, считают некоторые ученые, потому, что из этой части земного шара как раз вывезли некоторых животных, и главным образом моллюска чарониа тритонис. Моллюск этот живет в больших — до 30–40 сантиметров — раковинах, которые очень любят покупать и увозить с собой многочисленные туристы. Спрос на раковины растет с каждым годом, и местные жители вылавливают чарониа тритонис в огромных количествах. А он-то и есть естественный враг «тернового венца». Он-то и не давал «терновому венцу» размножаться. Исчез моллюск, и «терновый венец» получил свободу. И таким образом получается, что виновниками катастрофы, грозящей или уже разразившейся в Тихом океане, в конечном счете являются туристы — любители витых раковин. Многие ученые сейчас склоняются к мысли, что необходимо срочно завозить в места, где свирепствует «терновый ненец», его естественных врагов. Если невозможно найти достаточное количество чарониа тритонис, необходимо их искусственно развести. Это единственный способ ликвидировать экологический взрыв, восстановить биологическое равновесие и спасти коралловые рифы и острова.

Мохноногий краб и рыбы-иммигранты

Краб этот прозван китайским мохноногим. Китайским — потому что родина его — реки северного Китая, а мохноногим — потому что клешни у этого краба очень густо покрыты маленькими щетинками, и похоже, что на них темные меховые варежки. У китайского краба есть одна особенность: живет он, как правило, в пресных водах — его даже находили в 1300 километрах от устья реки, но икринки самка откладывает только в соленой воде.

Вот и путешествует он — то поднимается вверх по реке, то спускается в Китайское море, потом снова поднимается по реке. И жить бы ему так, никого не беспокоя, никому не мешая. Но нет, не захотел. Страсть к переселению или к путешествию овладела крабом. А тут и случай удобный подвернулся. Как считают ученые, китайский краб воспользовался тем, что где-то вблизи его исконных мест обитания немецкий пароход наполнял балластной водой свои цистерны. Вместе с этой водой на пароход проникли крабы. Сколько их было, никто сказать не может. Но даже если была всего пара, достаточно: самка за сезон может отложить до миллиона яиц. Версия с балластной водой, похоже, близка к истине: в 1932 году в резервуаре с такой же водой нашли двух китайских мохноногих крабов. Но эти крабы были уже не китайского происхождения, а «своего», местного. Они уже обосновались в Европе.

Еще в 1912 году первого переселенца обнаружили в реке Аллер, притоке Везера. Ученые хорошо запомнили год. Запомнили даже число — 29 сентября, хотя тогда, наверное, никто не предполагал, что этот день станет памятным для очень многих. Тогда еще не знали, что этот мохноногий переселенец, весящий всего граммов 60, скоро заставит говорить о себе все население, заставит писать о себе все газеты стран, расположенных по берегам Северного и Балтийского морей.

Краб оказался удивительно хорошо приспособленным ко всем неожиданностям и неприятностям, которые могли встретиться на пути переселенца. Его не страшила загрязненность воды, он не боялся резких переходов от соленой воды к пресной, а если вода почему-либо его не устраивала или обстоятельства вынуждали его выйти на сушу, прекрасно проводил на берегу десяток дней. Таким образом, ему удавалось обходить плотины, перегораживавшие реки, и другие препятствия. Если же какие-то препятствия были на берегу, краб перелезал через них — он и это умеет. Стоит ли поэтому удивляться, что уже через десять лет после прибытия в Европу (предполагают, что прибыл он в Бремен или Гамбург) мохноногий китайский краб заселил не только всю Эльбу, но и все ее притоки. Еще через десять лет он добрался до Праги, заселил заодно Рейн и Одер, расширив свои владения примерно до 1300 километров к западу и востоку от того места, где он впервые попал в Европу. Миллионы, миллиарды крабов копошились в реках и ручьях. Они подтачивали своими многочисленными ходами дамбы и плотины, они рвали сети, они забивали стоки. Люди не знали, как с ними бороться. Вылавливая десятки, сотни тонн крабов, люди не могли даже использовать их в пищу — для еды китайский мохноногий краб оказался непригодным. Единственное, на что можно было употребить выловленных крабов, это на изготовление муки для подкормки рыб и для удобрений.

Китайский мохноногий краб прибыл в Европу, очевидно используя транспорт людей. А вот морским миногам люди помогли распространиться, прорыв для них удобный канал, То есть канал-то люди прорыли для себя, но миноги не замедлили им воспользоваться.

Миноги живут в море, а метать икру приходят в пресные воды. Издавна они облюбовали озеро Онтарио, но не очень-то размножились: в нем было мало удобных для нереста мест. Конечно, из Онтарио миноги могли бы продвинуться дальше, но мешал Ниагарский водопад. Водопад мешал не только миногам, но и людям. И вот в 1829 году была закончена постройка судоходного канала по которому можно было беспрепятственно пройти в озеро Эри. Однако минуло не менее ста лет, прежде чем произошел «взрыв». «Взрыв» был настолько сильный, что заставил многих американцев вычеркнуть из своего меню лососевых рыб. Добыча этих рыб за 10 лет сократилась с 3900 тонн до 12 — в триста с лишним раз. Вот тогда-то люди и занялись миногами.

_{Так миноги губят рыб.}

Да, миноги — и взрослые и их личинки — уничтожают рыб. И только потому, что самих миног было не так уж много, лососевым рыбам не угрожала опасность истребления. Миног стало много — исчезли лососевые рыбы.

Но тогда почему «взрыв» произошел через сто лет после постройки канала? Оказывается, миноги постепенно «накапливали силы». Сначала освоили канал и проникли в озеро Эри. Но и там им оказалось не очень удобно. Тем не менее на освоение озера Эри ушло время. Затем часть миног осталась в Эри, часть двинулась дальше — исследовать и завоевывать новые пространства. Так они и добрались сначала до озера Гурон, потом — до Мичигана и, наконец, в 1946 году, до самого крупного из Великих озер — Верхнего. И вот тогда и произошел наконец экологический взрыв. Условия в этих трех озерах оказались настолько благоприятными — множество удобных мест для нереста, обилие пищи, — что миноги размножились в невероятном количестве. Так, например, только в одном из ручьев, впадающем в озеро Гурон, специалисты насчитали 25 тысяч миног. Сколько же их было в самом озере?! А если учесть, что одна минога за несколько месяцев жизни губит примерно 9—10 килограммов рыбы, да добавить к этому, что и личинки их губят немало рыб, то станет понятным, почему Великие озера перестали поставлять рыбу к столу американцев. Правда, есть и другие немаловажные причины, такие, как загрязнение и отравление воды в озерах, но и миноги сыграли важную роль.

_{Вот она, минога, крупным планом.}

В Великих озерах рыб уничтожает, так сказать, местный захватчик — минога, которому люди помогли расселиться. А на юге США разбойничает пришелец из Юго-Восточной Азии — небольшая рыбка, которую называют бродячим сомом. Такое имя он получил за то, что может, если надо, опираясь на жесткие передние плавники, путешествовать по суше. В этом случае он обходится без воды, так как рядом с жабрами у него имеются органы, отдаленно напоминающие легкие. Но несмотря на свои оригинальные приспособления, сомик никогда бы самостоятельно не перебрался с Таиланда во Флориду. Конечно, ему помогли. Помог торговец рыбами, который привез несколько таких сомиков. Как сомик удрал от торговца или от того, кто купил эту рыбу, неизвестно, но факт, что удрал. Другая бы рыба, выскочив из аквариума, попрыгала бы, попрыгала по полу и уснула. Но не таков сомик: он «встал» на свои плавники-«ноги» и отправился искать водоем. Нашел, освоился и принялся расправляться с местными рыбами. Через некоторое время сомиков стало много, а еды — мало. Тогда часть сомиков отправилась в другие водоемы. (По рекам ли, по земле — для сомиков это не имеет значения.) И так, быстро размножаясь, заселяли сомы один водоем за другим. Местных хищников они не боялись — были от них защищены своей «неизвестностью», люди тоже не очень пугались сома, хотя они, чтоб избавиться от опасного иммигранта, стали даже отравлять воду. Но в таких случаях сом немедленно вылезал на берег и отправлялся искать новый водоем. Будто знал, что люди не могут отравить всю воду вокруг.

Так и живет в Америке таиландский бродячий сом, захватывая всё новые и новые водоемы, пожирая рыбу и вызывая гнев, проклятия и отчаяние людей, которые не в силах справиться с ним.

У себя на родине эти рыбы далеко не так многочисленны и не так агрессивны. Там есть на них управа. Так чего же проще — взять да и привезти в Америку естественных врагов бродячих сомов. Но люди пока не решаются это сделать. Как бы не было еще большей беды. Ведь у людей уже есть опыт поспешного переселения, казалось бы, очень нужных животных. Так, например, для борьбы с грызунами, которые не давали покоя местным жителям, завозились мангусты, хорьки и другие зверьки, которые, как считали люди, должны были бы уничтожить грызунов. Но происходило иное: либо хищные зверьки не обращали внимания на грызунов и принимались уничтожать более доступных животных, в частности птиц, или, уничтожив грызунов, все равно принимались за птиц, так как есть им было уже нечего. А может произойти и то, что произошло в Австралии и на Мартинике.

Что произошло в Австралии и на Мартинике

Человек, вышедший вечером на улицу в одном из городов австралийских штатов Квинсленд или Новый Южный Уэльс, если он раньше тут не бывал, возможно, будет поражен странной картиной: под фонарями он увидит огромных, в четверть метра, жаб. Тут очень удобные места для охоты: насекомые летят на свет, и жабы давно «сообразили» это. А ведь совсем не для того, чтоб сидели они под фонарями, привезли сорок лет назад в Австралию жаб. Привезли в надежде, что они помогут бороться с вредителями полей.

_{Австралийская зеленая квакша.}

Всем известно, что жабы — животные очень и очень полезные: неисчислимое количество насекомых, среди которых главным образом вредители растений и переносчики заболеваний, — пища жаб. У себя на родине — в Центральной и Южной Америке — жаба эта настолько хорошо зарекомендовала себя, что местные жители держат ее в домах. Жаба быстро привыкает к дому, «охраняет» его от насекомых. Держат ее на огородах и плантациях и даже в больших количествах продают в другие страны. Ага — так называются эти жабы-великаны — хорошо зарекомендовала себя на Гавайских островах, в Порто-Рико, и ничего странного нет в том, что австралийцы тоже захотели иметь у себя такого помощника. Вот почему в 1934 году около сотни жаб было доставлено в Австралию и выпущено в штате Квинсленд.

Жабам, видимо, понравилось там: климат достаточно теплый и достаточно влажный, еды тоже сколько угодно. Жабы «согласились» остаться и размножиться в Австралии. Но вскоре между ними и людьми начались разногласия: люди хотели, чтоб жабы ловили насекомых на полях и плантациях, жабы же предпочитали охотиться в других местах. Отчаявшись приспособить жаб охранять свои посевы, люди перестали обращать на них внимание. Жабам только этого и надо было: они немедленно начали расселяться, с каждым годом их становилось все больше и больше. Да и не удивительно: размножаться они могут круглый год — была бы вода и подходящая температура, и каждый год самка может отложить до 10 тысяч икринок. Там, где жаба ага живет постоянно, икринки, и головастики, и маленькие жабочки гибнут от многочисленных врагов. В Австралии у жаб таких врагов нет. И если не все десять тысяч «сыновей» и «дочек» жабы остаются жить, то, во всяком случае, выживает довольно много, и поэтому неудивительно, что через сорок лет миллионы жаб — потомки той сотни, которая была завезена в Австралию, — прыгают где им вздумается, собираются под фонарями, затрудняют движение транспорта и пешеходов.

Жабы в Австралии еще не угрожают стихийным бедствием, но дело идет к этому. Пока им еще хватает еды. Однако размножение происходит очень быстрыми темпами, и кто знает, чем это может кончиться!

Но если жабы были завезены в Австралию с самыми благородными намерениями, то появление змей на Мартинике вызвано совсем иными причинами. Их привезли туда для борьбы с людьми. Впрочем, французские и испанские плантаторы, хозяева огромных поместий на острове, не считали негров-рабов людьми. Голод, тяжелый изнурительный труд под палящим солнцем и кнут надсмотрщика — таков был удел негра-раба. Но негр не хотел мириться с рабством. Большую часть острова покрывали дикие, непроходимые леса. В них можно укрыться от погони, от преследования. И рабы нередко бежали в эти леса. Там они чувствовали себя в безопасности: лес давал им приют, лес и кормил их. Рабовладельцы ничего не могли поделать. И тогда они привезли из Бразилии змей. Очень коварных, быстрых и опасных змей жарарака. Укус этой внезапно нападающей змеи смертелен.

_{Финал этой схватки известен: победителем будет птица.}

Теперь плантаторы были спокойны: негры-рабы уже не посмеют бежать в лес. Но спокойствие их продолжалось недолго: змеи скоро акклиматизировались на Мартинике и начали быстро размножаться. Прошло совсем немного времени, и не только в лесу стало опасно — змеи начали появляться и на плантациях, в садах, даже в домах. Змеи превратились в настоящее проклятие острова. Достаточно сказать, что за пять лет на 12 гектарах плантации сахарного тростника было убито около двух с половиной тысяч змей.

Тогда на остров решили завести мангуст. Но жительницы Индии и Цейлона ничего не могли поделать с иммигранткой из Бразилии.

Змеи продолжали терроризировать остров. Кто еще способен справиться с ними? Вспомнили про птицу-секретаря. У себя на родине в Восточной Африке она поедает змей в большом количестве. Но на Мартинике и эта птица оказалась бесполезной: жарарака — змея ночная, птица-секретарь охотится только днем.

До сих пор на острове царят змеи, до сих пор еще не найдено действенное средство борьбы с ними, и до сих пор они уносят немало жизней.

Моллюски и восьминогие, рыбы, земноводные, пресмыкающиеся путешествуют по земле. Множество видов самостоятельно, а главным образом, с помощью человека едут, плывут, летят, захватывая всё новые и новые земли. И не только они.

«Великая кроличья стена»

Долгое время считалось, что кролики, как и зайцы, как и пищухи, — грызуны. И ученые объединяли их вместе с другими животными в один отряд.

Но недавно люди поняли: и зайцы, и кролики, и пищухи настолько отличаются, скажем, от крыс, мышей, сусликов, бобров или белок, что оставлять их в одном отряде нельзя. И биологи-систематики выделили их в особый отряд, который назвали отрядом зайцеобразных.

Кролики действительно внешне похожи на зайцев, хотя при более близком знакомстве можно увидеть немало отличий. Например, у кроликов более короткие ноги. Уши тоже короче и без черных пятен внутри. Отличаются они кое в чем и по внутреннему строению, и по образу жизни. Например, у зайцев нет даже постоянного гнезда, а уж норы — тем более. Зайчата рождаются прямо на земле, в траве или кустах.

Зайчатам норы не нужны: едва появившись на свет, они уже почти взрослые; посидят день-другой тихонечко в кустах, окрепнут чуть-чуть и начнут обгрызать травку. А еще через несколько дней поскачут по лесу. Мама, конечно, нужна им: покормит новорожденного молоком, которым он будет сыт несколько дней, да еще разок-другой, может быть, прибежит к новорожденному. А не прибежит — покормит его другая зайчиха. Если же и другая не покормит — не беда, зайчонок обойдется.

А у кроликов все иначе. Кролики — норные животные. Норки они делают глубокими, удобными, со сложными лабиринтами и многими выходами, и далеко от них, как правило, кролики не уходят. Крольчата рождаются слепыми, беспомощными, даже иногда голенькими. И поэтому некоторое время лежат в норке, на мягкой пуховой подстилке (мамаша выщипала пух у себя на брюшке) и сосут молоко.

Эти очень существенные отличия привели ученых к мысли, что если зайцы и кролики в далеком прошлом и имели одного предка, то «разделились» они на самостоятельные группы давно и сумели приобрести характерные черты, значительно отличающие их друг от друга.

Может быть, потому, что зайцы более быстроноги, живут, как правило, в одиночку и стараются держаться подальше от человека, а кролики наоборот — живут обычно колониями и часто вблизи человека, бегают слабо, хоть и очень вертко, а возможно, и по каким-то другим причинам люди обратили внимание именно на кроликов, а не на зайцев и именно кроликов решили сделать домашними животными. Впервые, очевидно, одомашнили кроликов в Китае и в Испании. Возможно, что в Китае кролики были одомашнены раньше. Во всяком случае, как указывает Ч. Дарвин, еще в VI веке до нашей эры известный китайский писатель и философ Конфуций упоминал о кроликах как о животных, которых можно приносить в жертву богам, и рассказывал об уходе за кроликами.

О кроликах, живших в Испании, упоминает в I веке до нашей эры римский поэт Катулл. Он даже назвал Испанию «кроличьей страной». Правда, имел ли он в виду обилие диких кроликов в Испании или домашних, неизвестно.

Но так или иначе, домашние кролики довольно быстро распространились по Европе, и в средние века во многих европейских странах не только процветало кролиководство, но уже были выведены многие породы домашних кроликов.

Домашние кролики разделяются на шкурковых и пуховых. А те, в свою очередь, — на крупных, средних и мелких. Мясо всех кроликов не только съедобно, но и вкусно. Поэтому кроликов разводят еще специально для того, чтобы получать мясо.

Небольшая величина кроликов компенсируется их огромной плодовитостью.

С тех пор как человек занялся одомашниванием кроликов, стали более прочными и красивыми их шкурки, увеличилась плодовитость этих зверьков. И без вмешательства человека кролики давали (а дикие и сейчас дают) довольно большой приплод — по 10–12 крольчат в год.

В неволе же крольчихи стали приносить по 6–7 крольчат (а иногда и по 20!) в одном помете, причем в год таких пометов может быть 5, 6 и даже больше.

Во многих странах кролиководство стало важной статьей дохода. Так, например, только из Франции в 1952 году было вывезено в разные страны около двух с половиной миллиардов шкурок и на 600 миллионов франков пуха для изготовления фетра.

_{Друг или враг?}

В самой Франции употребляется около 100 миллионов шкурок ежегодно и ежегодно вывозилось кроличьего мяса на 60 миллионов франков. В общем, домашние кролики — не только симпатичные, но и очень полезные зверьки, дающие людям мясо, шкурки, пух. А на диких к тому же можно еще и поохотиться на досуге, что и делают любители во многих странах.

Что заставило европейцев, переселившихся в Австралию, вспомнить про кроликов, неизвестно. Может быть, они считали, что кролиководство будет для них дополнительной статьей доходов, может быть, кое-кому захотелось поохотиться на этих зверьков вдали от родины, может быть, тут сыграли роль сентиментальные чувства: эти зверьки напоминали переселенцам их родину. Но так или иначе, в 1859 году на борту парохода «Молния» 24 кролика прибыли в Австралию. В Австралии кролики никогда не водились, но это не смутило переселенцев: они справедливо считали, что условия для этих зверьков тут вполне подходящие, хищников, кроме собаки динго, нет, и кролики приживутся.

К сожалению, не знали переселенцы истории колонии на Балеарских островах, описанной римскими историками Страбоном и Плинием.

Обосновавшись на Балеарских островах в Средиземном море, римляне-колонисты были очень довольны: прекрасный климат, плодородная земля. Но вскоре с островов стали поступать тревожные сигналы. А еще через некоторое время колонисты попросили римского консула прислать войска для борьбы с колоссальным количеством кроликов: зверьки очень быстро размножились, заселили все острова и стали уничтожать посевы.

Не знали европейские переселенцы и другой, достаточно печальной истории, которая произошла гораздо позже — в середине XV века — на небольшом острове Порту-Санту в Атлантическом океане.

Этот остров открыл в 1419 году португальский мореплаватель Хуан Гонзалес Зарко и, покидая его, оставил на этом острове крольчиху с крольчатами. Трудно сказать, что двигало капитаном каравеллы, вероятно, добрые побуждения. Однако португальские переселенцы, прибывшие на остров в 1456 году, вряд ли помянули добрым словом отважного капитана. Надеждам, которые возлагали португальцы на богатые земли острова, не суждено было сбыться: не только пастбища и посевы — все запасы, которые португальцы привезли с собой, были уничтожены кроликами — потомками тех нескольких зверьков, которых Хуан Зарко высадил на этом острове тридцать семь лет назад. В конце концов колонисты вынуждены были покинуть остров, так как оказались не в состоянии справиться с полчищами кроликов.

Да, очевидно, всего этого не знали люди, радостно встретившие кроликов, привезенных из Европы. Впрочем, даже зная эти печальные истории, европейцы-переселенцы вряд ли сделали бы какие-нибудь выводы. И действительно, как можно сравнивать небольшие Балеарские острова или тем более крошечный остров Порту-Санту с огромной Австралией? Кроме того, австралийские колонисты имели и капканы, и огнестрельное оружие, и многие другие средства, которые в крайнем случае могли использовать. Всего этого, конечно, не было у португальцев, а тем более у римлян.

И вот кролики выпущены на свободу в штате Новый Южный Уэльс на землях страстного охотника Томаса Августина.

Первый год-два кроликов берегли. Известен случай, когда браконьер, застреливший кролика на земле некоего Робертсона, был оштрафован полицией на 10 фунтов. Но уже через три-четыре года фермеры забеспокоились: кроликов стало очень много. Тот же Томас Августин за шесть лет на своих землях отстрелял 20 тысяч кроликов, а тот же Робертсон стал платить ежегодно по 5 тысяч фунтов охотникам за отстрел кроликов, наводнивших принадлежащие ему пастбища.

Кроликам была объявлена война. Но люди спохватились слишком поздно. Они не учли темпов, которыми размножаются кролики. Не учли они еще и того, что кролики, завезенные в Австралию, были уже изменены человеком. Если дикий кролик плодовит, домашние, благодаря стараниям людей, стали еще более плодовитыми. Причем сил, активно сдерживавших катастрофическое увеличение кроличьего поголовья, там практически почти не было. И теоретические расчеты, что от одной пары (с многочисленными детьми, внуками, правнуками и т. д.) через два года можно получить «стадо» в 100 тысяч штук, почти подтверждались на практике.

Среди фермеров началась паника. Ведь пять кроликов съедают примерно столько травы, сколько требуется, чтоб прокормить овцу. А если кроликов стало не пять тысяч и даже не пять миллионов, а миллиарды? Причем, оставив за собой европейскую «привычку» размножаться очень быстро, кролики приобрели и новые, «австралийские». Они, например, перестали рыть норы: в теплом климате и при отсутствии врагов норы оказались ненужными. Отрастив себе длинные когти, они научились прекрасно лазать по деревьям; когда полностью уничтожалась трава на больших участках, кролики взбирались по стволу и принимались за листья деревьев.

По всей Австралии загремели выстрелы. Стреляли фермеры, стреляли пастухи, стреляли специальные отряды охотников. Но поголовье кроликов практически не уменьшалось. Кроличье нашествие приняло размеры государственного бедствия. Правительство Австралии ассигновало крупные суммы на борьбу с кроликами, и суммы эти ежегодно возрастали. А в это же время государственный доход страны падал, не хватало корма и все меньше становилось овец, уменьшился экспорт шерсти и мяса.

К 1950 году статья расходов на борьбу с кроликами в государственном бюджете Австралии достигла 160 миллионов фунтов. Конечно, австралийцы не только стреляли в ненавистных им кроликов. Поняв, что отстрел почти не уменьшает число кроликов, люди срочно выписали из Европы лис, хорьков, ласок. Но от хищников кроликов спасали частично норы, частично колючие кустарники, где они находили убежище. Убедившись, что с кроликами у них не очень-то получается, завезенные хищники не стали больше стараться: попадется кролик — хорошо, нет — не надо, в Австралии оказалось достаточно другой пищи.

И вот тогда австралийцы пошли на крайнюю меру: решили поставить заслон — проволочную стену. Конечно, эта стена не уничтожит кроликов, но хоть предотвратит их расселение по всему континенту, хоть часть пастбищ и посевов будет спасена. Стену построили. Она пересекала поля и пустыни, горы и заросли колючих кустарников. Длина ее превышала 2 тысячи километров. Но кролики легко преодолели это препятствие, прорыв под стеной ходы. Тогда люди бросились строить вторую стену. Она протянулась уже на три с половиной тысячи километров, перегородив чуть ли не весь континент. Но и это не помогло — кролики продолжали расселяться.

Против них были брошены авиация, яды, отравляющие вещества, газы. И тем не менее кролики продолжали расселяться и в конце концов захватили почти весь континент.

_{Дикий кролик — бич Австралии. А ведь все началось с нескольких кроличьих пар, привезенных из Европы.}

Тогда против кроликов решили использовать бактериологическое оружие. Это было очень опасно, но другого выхода люди не видели. Еще в 1896 году в Уругвае была зафиксирована странная эпидемия, погубившая почти всех домашних кроликов в этой стране. Но причина этой эпидемии была выяснена гораздо позже. Ею оказались вирусы болезни, которую разносят дикие кролики. Для самих диких кроликов эта болезнь не опасна, а для домашних — смертельна. Так как дикие кролики Австралии в прошлом все-таки домашние, миксоматозом (так называлась эта болезнь) решили заразить их. После тщательных проверок — не погибнут ли заодно с кроликами и другие животные — борьба началась. Результаты были обнадеживающие: из четырех миллиардов кроликов осталось полмиллиарда. Но у оставшихся уже успел выработаться иммунитет. Ученые решили не сдаваться и в 1950 году снова пошли в наступление на кроликов: в долине реки Муррея были выпущены комары, зараженные новым штаммом антикроличьего вируса. Снова успех: из 500 миллионов осталось только 50 миллионов. Но эти 50 опять приобрели иммунитет. А так как кролики размножаются быстро, то, несмотря на все меры борьбы, за двадцать лет количество их увеличилось вдвое. Конечно, это уже не те темпы, какие были в прошлом веке и в начале нашего. Но ведь и средства и методы борьбы теперь самые совершенные. И тем не менее кролики не только не исчезают, но продолжают хоть и медленно, но увеличиваться. 100 миллионов — это, конечно, не 4 миллиарда. Но ведь и эти 100 миллионов съедают столько корма, что им можно было бы прокормить 20 миллионов овец или 3–4 миллиона крупного рогатого скота.

Ученые, очевидно, добьются своего и найдут способ полностью очистить Австралию от этих страшных иммигрантов. Но встает вопрос: чем все это может кончиться? За сто с лишним лет уже сложилось какое-то относительное равновесие в природе. Во всяком случае, кролики служили пищей завезенным хищникам и местным. Динго, например, питавшиеся почти исключительно кроликами, с уменьшением их количества активно стали нападать, на стада овец, утаскивать ягнят. Лишь за один год они зарезали полмиллиона молодых овец. Стали нападать на овец и лисы, и хищные птицы. Фермерам снова пришлось браться за оружие. Так в 1951 году, когда количество кроликов резко уменьшилось, было убито около 14,5 тысячи лисиц и 5 тысяч орлов. В следующем году количество лисиц, убитых фермерами, перевалило за 25,5 тысячи, а количество орлов — за 10 тысяч.

Количество хищников уменьшается и без того из-за отсутствия пищи. Люди также помогают хищникам исчезать. Но кроликов хоть и медленно, а все-таки становится все больше. И где-то может произойти новый экологический взрыв, тем более что увеличивается не просто число кроликов, но кроликов, имеющих иммунитет к миксоматозу.

Биологическое равновесие в Австралии в течение ста с небольшим лет нарушалось уже дважды.

И нет никакой гарантии, что оно не произойдет и в третий раз.

А ведь все началось с 24 кроликов, которые прибыли на пароходе «Молния» в маленький австралийский порт!

Почему у динго нет сумки?

Австралийцы перегородили свой материк не только для того, чтоб уберечь пастбища от полчищ прожорливых кроликов. Другая стена или забор — трудно даже придумать, как назвать это сооружение, — еще раз перегородила континент. Ее начали строить в 1954 году и закончили только в 1963 году. Стена эта, длиной в 9500 километров, построена по решению австралийского парламента и стоила огромных денег. Еще бы! Ведь все столбы у нее металлические, а между ними очень густо натянута колючая проволока. Высота этой стены почти два метра, а глубина — полтора. Да, она идет и вглубь, в землю, где между столбами, на протяжении всей длины стены, врыта прочная металлическая сетка. Каждые 50 километров — ворота, охраняемые специальным сторожем. В его распоряжении имеется машина, и дважды в день он объезжает свой участок. Построить такое сооружение стоило очень дорого. Но и содержать недешево: кролики то и дело подкапывают его, ветры вырывают распространенное в Австралии растение бук-буш и катят его по земле. Кучи этого растения задерживаются около стены, ветер наметает песок, и образуются высокие холмы.

И все-таки австралийские фермеры вынуждены следить за этим сооружением, поддерживать его в порядке, платить сторожам и ремонтным рабочим. Другого выхода нет: стена охраняет 160 миллионов овец — главное богатство Австралии, ведь эта страна дает на мировой рынок 45 процентов шерсти.

А охранять овец приходится австралийским фермерам от австралийской дикой собаки динго.

Динго — единственный хищник Австралии. Однако и одного этого хищника вполне достаточно, чтоб нанести чувствительный урон овцеводам. Подсчитано, что только за 11 лет и только в одном штате Квинсленд (правда, центральном штате овцеводства) динго уничтожили 600 тысяч овец, стоимость которых превышала 6 миллионов долларов.

Стена, конечно, помогла. Однако несмотря на это сооружение, несмотря на то, что в течение многих лет ежегодно отстреливают по нескольку тысяч этих животных, динго продолжают уничтожать каждый год свыше трех миллионов голов.

Овцеводы, воюя с динго, не задумываются, очевидно, что это за животное. Ученых же интересует не только сам образ жизни динго, хотя изучен он еще все-таки недостаточно полно, и это в какой-то степени мешает найти наиболее эффективные способы обезвредить хищника. Ученых интересует и то, откуда взялась эта дикая собака.

Конечно, появилась она на материке задолго до появления тут белых переселенцев, возможно, и раньше австралийских аборигенов. Но вот когда, как и откуда?

Вопрос этот, по-видимому, не вызывал бы таких споров и разногласий, если бы не одно обстоятельство. Когда образовался австралийский материк, животные еще были очень примитивными. Такими они были повсюду, но в течение многих тысячелетий на других материках животные изменились, «повзрослели», стали «более усовершенствованными» и «интеллигентными», как образно сказал Бернгард Гржимек. На Австралийском континенте они почему-то остались на более низком уровне. Таким образом, все животные Австралии — примитивные, имеющие сумки, в которых вынашивают своих детенышей. И вдруг среди них такое «интеллигентное» существо, как динго. Динго быстро вытеснила своих «устаревших» соперников — сумчатого волка и сумчатого дьявола и полностью завладела континентом. Но вот откуда она взялась, эта дикая собака, не имеющая положенной всем австралийским животным сумки?

По этому вопросу ученые не пришли к единому мнению. Однако большинство склоняется к тому, что динго — одичавшая домашняя собака, некогда завезенная в Австралию случайными мореплавателями или охотниками и брошенная там или сбежавшая от них. Возможно, собаки эти уцелели при кораблекрушениях и вплавь или на обломках судов добрались до материка. В пользу того, что динго — одичавшая домашняя собака, говорит строение ее зубов и скелета, которые почти не отличаются от зубов и скелета домашней собаки, и отсутствие сумки, делающее ее единственным «истинным» млекопитающим в Австралии.

Против говорит то, что кости динго найдены в очень глубоких слоях земли, когда ни о каких мореплавателях не могло быть и речи. Но сторонники происхождения динго от домашней собаки считают: динго роет норы, и кости могли оказаться так глубоко именно поэтому.

Очевидно, динго действительно произошла от домашней собаки, хотя нрав ее очень отличается от нрава наших верных друзей. Впрочем, и тут среди ученых и знатоков динго нет общего мнения.

Австралийцы-переселенцы настолько ненавидят диких собак, что само слово «динго» для них стало ругательством. Это понятно: слишком много неприятностей доставляет она людям, чтобы они могли быть объективными. Однако трудно заподозрить в необъективности директора зоосада в городе Брисбене Аллана Рейда. А он считает динго очень опасным и очень кровожадным животным, способным убивать не для того, чтоб насытиться, а просто ради самого убийства.

Австралийцы считают, что динго не только нельзя приручить и заставить служить человеку — даже выкормленный человеком щенок, став взрослым и не проявляя никакой агрессивности, в любой момент может напасть безо всякой причины и предупреждения на своего хозяина.

Во всяком случае, в Австралии имеется закон, запрещающий частным лицам держать у себя динго.

Однако местные жители совсем иного мнения об этом животном. Они специально воспитывают щенят, которые, став взрослыми, помогают им на охоте. Как пишет Б. Гржимек, из-за того, что динго не умеет лаять, местные охотники привязывают собаке на шею деревянный колокольчик, чтоб он оповещал, где находится собака.

_Динго

Сам Гржимек тоже считает, что динго — одичавшая домашняя собака, при соответствующем обращении и воспитании может быть приручена и не будет представлять никакой опасности.

Итак, большинство сходится на том, что динго — в далеком прошлом домашняя собака.

Но, попав в Австралию, размножившись и одичав, она стала врагом человека.

Что ж, значит, не только кролики, но и такие преданные друзья, как собаки, в определенных условиях могут стать опасными вредителями. Кстати, об условиях. Несмотря на всю ненависть к динго, даже австралийцы поняли, что в борьбе с кроликами динго стали их союзниками.

Но вот кроликов стало гораздо меньше, и вред динго пропорционально увеличился. И с новой силой принялись фермеры уничтожать диких собак. Сколько их уничтожено, пожалуй, подсчитать хоть и с трудом, но можно. А вот сколько осталось, никто точно не знает. Одни говорят, что они уже на грани истребления, другие считают, что в Австралии живет еще по крайней мере 200 тысяч этих хищников.

Трудно сказать, будут ли они полностью истреблены: динго — зверь хитрый, очень выносливый (может бежать в течение довольно долгого времени со скоростью 60–65 километров в час), с прекрасно развитым чутьем. Несмотря на свою агрессивность, достаточно осторожный. Но какой зверь может соперничать с человеком? И вполне вероятно, что рано или поздно сбудется мечта австралийских фермеров и динго будут полностью уничтожены. Но не нарушит ли это снова равновесия? Ведь кролики-то пока еще существуют. И никто не знает, какую часть из них в свое время уничтожили динго, сколько было бы в Австралии кроликов вообще, если бы не эти хищники?

У американцев есть опыт: в свое время они уничтожили койотов, которые таскали новорожденных ягнят. Но исчезли койоты — и в огромных количествах расплодились мышевидные грызуны. Когда подсчитали убытки, то убедились: вред, приносимый койотами, был во много раз меньше вреда, приносимого мышами, появившимися после того, как не стало койотов.

Дикая собака динго, конечно, вредит, конечно, убытки австралийских фермеров от этого хищника велики. Очевидно, количество диких собак должно быть значительно уменьшено (если действительно их еще осталось в Австралии 200 тысяч). Но полностью уничтожать их рискованно. Люди ведь знают, что значит уничтожить целый вид, даже если он по их мнению или в действительности опасен.

Гораздо опаснее хищников может оказаться их полное истребление.

Коз — в зоопарк?

Когда Робинзон Крузо — герой романа Даниеля Дефо — был выброшен на необитаемый остров, он, конечно, был в отчаянии. Еще бы! На его месте любой пришел бы в ужас. Но, оглядевшись, Робинзон понял, что на этом острове можно жить. Прекрасный климат, пышная растительность, множество животных. И он прожил там чуть ли не тридцать лет: возделывал поля, устроил виноградники, приручил коз.

Лет сто назад великий натуралист Чарлз Дарвин посетил этот остров. Остров действительно существует, потому что приключения Крузо Даниель Дефо не выдумал, он положил в основу своего романа приключения матроса Александра Селькирка, оказавшегося на острове Хуан-Фернандес. Посетив этот остров, Чарлз Дарвин собственными глазами убедился в богатстве его растительности, особенно восхитили его сандаловые деревья, которых было очень много на острове.

Но если бы такое несчастье случилось с Александром Селькирком (или Робинзоном Крузо) сейчас и он очутился на том же острове, ему пришлось бы очень плохо. Ни великолепной растительности вообще, ни прекрасных сандаловых деревьев в частности на острове нет. Все здесь погубили козы.

Козы? Но ведь это очень нужные домашние животные. В их полезности, кажется, никто не сомневается.

Да, как будто бы так. Козы действительно нужны, их разводят, выводят новые породы, их выращивают и о них заботятся. Мало того: козы издавна назывались «коровами бедняков» — они выручали тех, кто не мог купить и содержать корову. Коза же давала молоко.

Хоть и не так уж много молока, но зато козье молоко гораздо полезнее коровьего.

Коза, видимо, играла немаловажную роль в жизни древних народов. Среди многочисленных мифов Греции есть и такой, где главную роль играет коза. Молоком этой легендарной козы выкормили заброшенного в детстве на остров Крит Зевса. Зевс, став самым могучим богом, в благодарность превратил один из рогов козы в рог изобилия. Из него все время сыпались всякие отборные земные плоды — для смертных или лились нектар и амброзия — для бессмертных богов.

Однако греки очень скоро изменили свое мнение о козе — она не только не способствовала изобилию, а обрекала целые районы на голод и нищету, козы принесли несчастье всему государству.

Коза была не в чести и у многих других народов. У монголов, например, считалось оскорблением, если человеку дарят козу. На Руси коза не считалась скотом, а значит, и не особенно ценилась. Мало того, злые силы (черти или дьяволы), как утверждалось, имели козьи рога, копыта, бороду, а то и просто представлялись в облике козла.

_{Животные — самые популярные персонажи русского лубка. Коза-пакостница.}

В чем же дело? Почему козу человек все-таки приручил и до сих пор не отказался от нее (хотя более ценные домашние животные исчезли из списка домашних), а в то же время приравнял к нечистой силе, и многие ученые считают ее чуть ли не одним из самых страшных зол на земле?

Мы не можем сказать, было ли ошибкой приручение коз много тысячелетий назад в Передней Азии, Средней и Восточной Азии и Юго-Восточной Европе. Но в дальнейшем ошибки, которые совершали люди, разводившие и содержавшие коз, привели к очень тяжелым, а порой просто к катастрофическим последствиям.

Издавна у моряков был обычай высаживать на вновь открытые необитаемые острова домашних животных, которых они возили с собой на кораблях. Конечно, моряки не имели никакого представления о биологическом равновесии и выпускали животных с самыми благородными целями: они хотели обеспечить мясом потерпевших кораблекрушение, если их выбросит на этот необитаемый остров.

Но, к сожалению, благие намерения часто оборачиваются совсем не благими последствиями. Так, высадив кроликов на острове Порту-Санту, люди сделали его совершенно непригодным для жительства. Высадив коз на острове Хуан-Фернандес, Кюрасо и многих других, люди полностью или частично превратили некогда цветущие острова в пустыни или полупустыни.

Особенно показателен в этом отношении остров Святой Елены — последнее прибежище императора Наполеона Бонапарта.

Остров этот был открыт португальцами в 1502 году. В 1513 или в 1514 годах кто-то решил завезти на остров коз и свиней и выпустить их там, благо ухода за ними не нужно, а запас мяса — если кто-то окажется в бедственном положении — всегда обеспечен.

Козы — не кролики, размножаются не так быстро. Поэтому прошло не меньше двухсот лет, пока люди поняли, что грозит острову. В 1745 году губернатор Святой Елены (остров уже был заселен и почти полностью освоен) понял, что черное (эбеновое) дерево, которое росло там и очень ценилось, под угрозой полного уничтожения. Он решил истребить коз и запросил на то разрешение. Однако разрешение было получено только 55 лет спустя — в 1810 году. К этому времени козы съели не только эбеновые леса, но и вообще всю растительность; затем дожди смыли плодородную почву, и Наполеон Бонапарт, прибывший на остров в 1815 году, застал здесь лишь, как писал М. Ю. Лермонтов, «пустынный и мрачный гранит».

_{Сибирский козерог вполне освоился в необычной обстановке.}

На Мадагаскар коза была завезена, очевидно, не для того, чтобы стать помощницей потерпевших кораблекрушение. Видимо, люди решили обогатить животный мир острова или дать беднякам «по корове».

В результате леса Мадагаскара уменьшились в десять раз. Их съели козы.

Однако не только острова страдают от нашествия коз.

Турция — гористая страна, пахотных земель там не так много, и население занимается скотоводством. На 26 миллионов жителей в Турции имеется 24 миллиона коз. Но, к сожалению, они не приносят богатства крестьянам, — объедая леса, козы создают в стране очень тревожную ситуацию.

Греция. На 9 миллионов жителей она имеет 9 миллионов коз. Но греки уже не ждут от коз какого-либо изобилия. Голые, без единого кустика горы, бесплодные долины — это «работа» коз.

Еще в V веке до нашей эры козы стали настолько опасны, что греки вынуждены были издать «закон против коз». Но закон не помог, и сегодня они продолжают свирепствовать.

Ливанский кедр — гордость Ливана. Его изображение красуется на флаге государства. Но, к сожалению, в самом Ливане кедр этот увидеть очень трудно — его съели козы.

Козы уничтожили кедровое дерево в Марокко, превратили в пустыни некогда цветущие плоскогорья Кастилии.

Свою разрушительную деятельность козы начали давно. Попав в Африку примерно две тысячи лет назад, они за пять веков уничтожили всю растительность на горах Северной Африки, стада коз способствовали и способствуют до сих пор наступлению Сахары: при помощи коз, уничтожающих всю растительность в саваннах, пустыня за последние триста лет продвинулась на триста километров (по километру в год!).

Можно перечислить еще немало преступлений коз — они все зафиксированы специальной комиссией ЮНЕСКО и Международным союзом охраны природы.

В чем же все-таки сила коз, таких, в общем-то, безобидных и симпатичных на вид животных?

Козы обладают огромным аппетитом.

Основная еда их — трава. Но травой питаются и коровы, и лошади, и многие другие животные. Однако если все они щиплют траву, давая возможность через некоторое время на этих же местах появиться новым всходам, то козы вырывают траву с корнем.

_{Они живут в одном доме.}

Козы не только вырывают траву, но и выгрызают из земли семена, если не находят достаточно пищи. И на этих местах уже не прорастет ничего.

Однако козы не удовлетворяются травянистыми растениями. Деревья, кустарники — все, что встречается на пути, годится для коз. Они обгладывают кору, они обгрызают ветви и листья и губят деревья и кустарники. Мало того: козы способны забираться, казалось бы, на самые неприступные скалы и поедать там все, что более или менее годится в пищу. А так как козы очень непривередливы, — им годятся в пищу и зеленая трава, и колючий кустарник. Съев все в зоне относительной досягаемости, коза взбирается на дерево. Когда-то такие козы очень удивили Альфреда Брема, путешествовавшего по Африке.

Но козы-акробаты живут не только там, и в Европе можно видеть коз, взбиравшихся почти по прямому стволу и лихо перескакивающих с сучка на сучок, чтоб добраться до листьев и веток.

Уничтожение растительности — само по себе явление страшное. Но в природе все взаимосвязано. Вслед за сведением лесов, уничтожением травяного покрова начинается эрозия почвы — бич земледелия. Козы сводят леса на склонах гор, водяные потоки смывают плодородный слой почвы, и горы превращаются в безжизненные скалы.

На равнинах суховеи срывают плодородный слой, который предохраняла растительность, начинаются пыльные бури, маленькие склоны скоро размываются дождевыми и вешними водами и превращаются в овраги, отнимая у людей огромные площади, пригодные для посевов.

В свое время китайцы, заметив, что козы легко поднимаются по крутым склонам, решили использовать их на постройке Великой китайской стены. Собирая коз, они привязывали к их рогам камни и кирпичи и гнали их к месту строительства. По дороге козы объедали всю растительность.

С тех пор прошло более двух тысячелетий, а в окрестностях бывшей Великой стены до сих пор голая пустыня.

На счету коз миллионы гектаров уничтоженных лесов, превращенных в пустыни плодородных некогда равнин. Вот почему французский академик Р. Фюрон с полной ответственностью заявил, что «коза — злейший враг человека».

Фюрон считает, что козам надо объявить решительную и беспощадную войну. Его поддерживает немало ученых. Многие из них считают, что козы должны остаться лишь в зоопарках. Как пример необходимости избавиться от коз, ученые приводят Новую Зеландию, Венесуэлу, Кипр — страны, в свое время очень страдавшие от обилия коз, потерявшие огромное количество плодородных земель и лесов. Избавившись от коз, они смогли вновь восстановить леса, вновь на многих опустошенных козами землях зазеленели травы.

Однако вряд ли стоит думать о такой крайней мере. Козы-то, в конце концов, не виноваты. Виноваты люди. И те, которые предпочитали отправлять коз добывать себе еду самостоятельно, не следя, куда они направляются и что едят, и те, кто бездумно расселял их по островам и материкам, не представляя последствий этих переселений и те, кто позволял козам дичать, и, наконец, те, кто сознательно выгонял коз на плодородные земли, позволял объедать все подчистую — и травы, и листья деревьев. В выпасах коз безусловно должен быть наведен порядок, так же, кстати, как и в количестве этих животных. Продовольственная и сельскохозяйственная комиссия ООН считает, что во многих странах должно быть значительно уменьшено количество коз (иногда до 80 процентов в таких, например, странах, как Турция). Только тогда будут спасены и леса и плодородные земли и не понадобится отправлять коз в зоопарки.

Нашествие

У нее, как и у многих закоренелых преступников, несколько имен: амбарная крыса, серая, карако, щур, пасюк.

И действует крыса как и все закоренелые преступники: сначала уничтожает тех, кто ей мешает, потом начинает грабить. Она приносит огромные неприятности, она становится виновницей голода и часто сеет смерть.

Так было всюду, так было и в Европе. Попав в Европу, она в первую очередь расправилась со своей родственницей — черной крысой, которая жила здесь и считала, очевидно, себя полной хозяйкой.

Правда, черная крыса тоже не исконный обитатель Европы, хотя о том, когда и как попал сюда этот грызун, ученые спорят. Одни считают, что черная крыса появилась в Европе очень давно, другие утверждают, что еще в первом тысячелетии нашей эры черных крыс в Европе не было. Попали они сюда лишь с началом развития судоходства, использовав купеческие корабли. Помогли им и крестоносцы: возвращаясь на родину, они везли, конечно сами того не зная, в трюмах кораблей большое количество крыс.

Впрочем, крысы жили в Европе давно. Но это были коричневые крысы, и люди не особенно замечали их, так как пути людей и грызунов не сходились так уж близко. Черные крысы, которых завезли купцы и крестоносцы, быстро уничтожили коричневых и освоились в Европе, а рост городов, захламленность и теснота, увеличение городского населения и его скученность способствовали и увеличению поголовья крыс. Они скоро оценили преимущества жизни рядом с человеком: есть подходящие чердаки, где можно поселиться, достаточно еды — отбросов, а не хватает отбросов, всегда можно украсть что-нибудь у людей. Так или иначе, но черная крыса быстро размножилась и стала серьезно досаждать людям. И люди вынуждены были начать с ней борьбу. Конечно, крыс проклинали, предавали анафеме, а один из епископов в XV веке даже отлучил крыс от церкви. Были и другие способы борьбы, конечно, более действенные — на крыс устраивали облавы, их ловили в капканы, но это не особенно влияло на численность крысиного племени. Крысы не только продолжали процветать и благоденствовать, но и захватывали всё новые и новые территории. Их становилось все больше, и все больше неприятностей приносили они людям. Так продолжалось до XVIII века, когда в Европу пришли новые разбойники, имеющие много имен.

_{Крысам не страшны даже колючки.}

Откуда и когда пришли эти разбойники, тоже не ясно. Долгое время господствовала теория, выдвинутая одним из первых русских зоологов Петром Далласом. Он записал рассказы людей, видевших, как в 1727 году полчища серых крыс переправлялись через Волгу в районе Астрахани. Паллас утверждал, что крысы пришли в Центральную Россию, а затем в Западную Европу из Заволжья. Если верить теории Далласа, то Волгу крысы форсировали в 1727 году, затем они прошли всю европейскую часть России и только в 1753 году очутились в Париже, — во всяком случае, именно в этом году одна такая крыса была поймана в Парижском ботаническом саду и описана знаменитым французским натуралистом Ж. Бюффоном.

Однако сейчас почти бесспорно установлено, что крысы пришли в Европу из Северного Китая и, собственно, не пришли, а приплыли на торговых кораблях. И уже из Западной Европы попали они в Россию.

Еще в 1650 году в книге англичанина Джонстона и даже еще раньше — в книге Геснера (1550) имеются рисунки серых крыс и указания на то, что их видели в Европе.

Безусловно, это могли быть единичные экземпляры, передовые отряды или «разведчики», которые еще не конкурировали с хозяевами — черными крысами, но факт, что уже тогда они были.

_{Серая крыса.}

Сомнительно в теории Далласа и то, что серые крысы двигались в Европу неисчислимыми полчищами. Конечно, вполне вероятно, что где-то, в Северном Китае или Южной Азии, куда они попали раньше, чем в Европу, произошел экологический взрыв и началось массовое переселение грызунов на новые земли. Известны и такие случаи, когда полчища крыс нападали на какие-то районы, уничтожая все на своем пути. Но это особые случаи. В Европе же, очевидно, произошло иначе. Крысы прибыли на кораблях, и поначалу их было не так уж много. Хозяева — черные крысы — не препятствовали пришельцам хотя бы потому, что сами они отнюдь не агрессивные, предпочитают растительную пищу и в местах обитания не сталкиваются с пришельцами: черные крысы занимают главным образом чердачные помещения, а серые — подвальные или роют норы. Какое-то время пришельцы и хозяева существовали бок о бок, но лишь до тех пор, пока серых было не очень много. Но это продолжалось недолго. Серая крыса способна приносить в год по три, иногда даже по четыре приплода, и в каждом по 7–8, иногда и по 15–18 крысят. Таким образом, за полгода потомство одной крысы (с «внуками», «правнуками» и т. д.) может достигнуть нескольких десятков тысяч голов. Не имея, по сути дела, естественных врагов, серая крыса довольно быстро расплодилась в Европе и, набрав достаточное количество «членов своей банды», перешла в наступление на черную.

_{Черная крыса.}

Одержать победу серой крысе оказалось не очень трудно. Во-первых, она крупнее и сильнее (черная весит максимум 175 граммов, серая же может «потянуть» и пол кило; черная от силы 25 сантиметров в длину, серая — до 40). Во-вторых, серая выносливее и живучее черной. У серой более резко и активно выражены хищные наклонности, и она чаще нападает, в то время как черная в основном обороняется. И, наконец, серые крысы нападают, как правило, все вместе, в то время как черные воюют в одиночку.

По логике вещей черная крыса уже должна была бы перестать существовать. Но от полного истребления черную крысу спасло то, что она живет в основном в чердачных помещениях. И тем не менее черные почти исчезли из городов. Лишь кое-где в маленьких городках и деревнях они еще сохранились в Европе. На Американском континенте черных крыс больше, — по каким-то причинам там они оказали серым более решительное сопротивление, когда серые впервые появились в Северной Америке. Тем не менее серая сумела почти целиком захватить и Северную и Южную Америку, перебраться в Австралию, «освоить» чуть ли не все острова Тихого и Атлантического океанов. Еще в 1859 году Чарлз Дарвин писал, что «мыши и крысы представляют теперь более широкое распространение, чем какой бы то ни было другой грызун. Они живут в холодном климате Фарерских островов на севере, а равно и на многих островах жаркого пояса».

Таким образом, примерно за триста лет с помощью человека серая крыса заселила весь мир. И вместе с крысами на человечество обрушились катастрофические бедствия.

В 1901 году знаменитый немецкий ученый Роберт Кох писал: «Из знакомства с древней индийской литературой по чуме можно видеть, что на родине ее, на склоне Гималаев, уже столетия назад была отмечена поразительная смертность среди крыс и столетия тому назад было сделано правильное наблюдение, что прикосновение к больной или мертвой крысе может вызвать заболевание у человека».

_{Захоронение жертв чумы в Лондоне в 1665 году. Трупы сбрасывались в огромные «колодцы чумы» и засыпались. Люди верили, что трубки, которые курят факельщики, предохраняют от заболевания. Гравюра XVII века.}

Чума. В середине XIV века эта «черная смерть», свирепствовавшая в Западной Европе, по свидетельству летописцев, погубила 43 миллиона человек, то есть четвертую часть тогдашнего населения Европы.

Через триста лет, во время эпидемии чумы 1665 года, в Лондоне каждую неделю погибало не менее 10 тысяч человек, а всего эта страшная болезнь унесла больше 100 тысяч жителей столицы Великобритании.

Москвичи познакомились с чумой в 1770 году, когда она унесла 80 тысяч жизней.

С 1783 по 1844 год двадцать один раз вспыхивала эпидемия чумы в Египте.

В 1907 году только за одну неделю в Индии погибло 76 тысяч человек.

_{Эпидемия в Париже. Рисунок О. Домье (1808–1879).}

Чума считается болезнью прошлого. Но и в середине XX века, как заявил заместитель директора Всемирной организации здравоохранения доктор Рейн, остается потенциальная опасность эпидемии этой болезни. Конечно, сейчас принимаются все меры, и тем не менее только в первой четверти нашего века и только в США зарегистрировано 448 случаев чумы. В 1965 году в одиннадцати странах болело чумой почти полторы тысячи человек. С 1906 по 1925 год только в Гамбурге было уничтожено 650 крыс, зараженных чумой. А ведь каждая из них могла стать источником эпидемии.

Специалисты считают, что от чумы погибло больше людей, чем во всех войнах, когда-либо происходивших на земле. А ведь крысы распространяют не только чуму, но и многие другие болезни, начиная от туляремии и кончая бешенством. От тифа, разносчиками которого являются тоже крысы, лишь за четыре века погибло не менее двухсот миллионов человек. Не случайно же замечательный врач и замечательный человек Альберт Швейцер сказал: «Там, где обитают эти мерзкие твари — крысы, я не могу поручиться за сохранность здоровья людей, имеющих несчастье жить с ними под одной крышей».

_{Луи Пастер в лаборатории. Гравюра XIX века.}

Но распространение болезней — не единственное преступление крыс перед человечеством. Американские ученые считают, что одна крыса в год уничтожает продуктов на 10 долларов. Если учесть, что сейчас в США крыс примерно 175 миллионов, то убытки от них — около двух миллиардов долларов в год. И количество этих грызунов не уменьшается: по официальным данным, в Нью-Йорке в 1950 году проживало 8 миллионов крыс, а в 1959 — уже 9.

И ведь такое огромное количество крыс не только в США. Например, в Индии, как считают индийские ученые, число крыс приближается к пяти миллиардам.

Крысы страшны своей численностью, своей прожорливостью. Они — всеядны. Причем крыса не умеет голодать, она должна быть постоянно сыта. (Двухдневный «пост» уже смертелен для крысы.) Если же учесть, что в год она съедает 15 килограммов продуктов, необходимых человеку, а еще раз в пять-шесть больше портит (получается 90—100 килограммов), и если это перемножить на 8–9 миллиардов крыс, которые, по самым приблизительным подсчетам, обитают на нашей планете, то получится страшная цифра!

Но крысы уничтожают не только продукты питания. Они могут грызть доски и жрут траву, прогрызают металл и съедают электроизоляцию. Однажды Нью-Йорк был погружен во тьму, потому что крысы сгрызли свинцовую обмотку и устроили короткое замыкание. Вообще американские специалисты считают, что один из четырех пожаров, происходящих в США по неизвестным причинам, это работа крыс, устраивающих короткие замыкания.

Трудно перечислить все, что едят крысы. Скорее можно назвать то, что они не едят. Но и несъедобные предметы они грызут, так как им необходимо стачивать постоянно растущие зубы. За жизнь зубы крысы могут отрасти на 127 сантиметров. И естественно, крысы должны постоянно что-то грызть, иначе у них перестанет закрываться рот, а затем зубы проткнут череп крысы и она погибнет.

Огромные бедствия, приносимые крысами, давно уже заставили людей объявить им серьезную войну. Еще в XV веке в городе Франкфурте за 5 тысяч сданных в течение года крысиных хвостов жители города получали особые привилегии.

Борьба с крысами становилась у многих людей профессией, появились специальные цеха крысоловов.

Однако количество крыс не уменьшалось, несмотря на то что и крысоловы трудились добросовестно, и сотни людей в разных странах ломали головы, придумывая способы борьбы с крысами, изобретая самые хитроумные ловушки и капканы. Правда, мы не знаем, насколько все эти людские старания снизили темпы размножения крыс, и очень возможно, что, не будь этих мер, крысы уже торжествовали бы победу над людьми. Но тем не менее не только полностью уничтожить или хотя бы снизить их численность пока не удается — во многих странах не удается даже сдержать рост крысиного поголовья.

Конечно, в первую очередь спасает крыс их плодовитость — ведь даже сосков у крысы двенадцать!

Но не только плодовитость делает крыс такими неистребимыми. На первый взгляд может показаться, что крысы очень неприспособленные животные. Ну на самом деле: зрение у них слабое, слух тоже так себе, ниже среднего, — чистых звуков крыса не слышит, а слышит лишь шорох, да и то не может понять, откуда он доносится; цветового зрения у крысы тоже нет — она различает лишь светлые и темные тона; обоняние у нее слабее, чем у многих других животных. И тем не менее крысы — очень сильный противник человека. Об их уме, сообразительности, находчивости рассказывают множество легенд, и легенды эти существуют чуть ли не во всех странах. Рассказывают, что крысы способны добывать масло из бутылок с узким горлышком, опуская туда хвосты и потом облизывая их; способны сильным ударом толкнуть стеклянную банку к стене и таким образом разбить ее, если в банке находится что-то съедобное. В норах крыс часто находят яйца, и очевидцы уверяют, что доставляют грызуны их туда таким способом: одна крыса обхватывает передними лапами яйцо и ложится на спину, а другая, схватив зубами ее хвост, волочит крысу в гнездо вместе с яйцом. Рассказывают, что опытные крысы не только обходят самые хитроумные ловушки, но и придумывают способы, как снять с них приманку. Рассказывают и многое другое о крысах. Часто эти рассказы кажутся невероятными, фантастичными. Но на поверку некоторые истории не так уж далеки от истины. При первом же серьезном знакомстве с ними крысы стали поражать ученых: находили дорогу в самых запутанных лабиринтах даже с завязанными глазами, даже с обрезанными выбрисами — волосками, которые помогают им ориентироваться в пространстве. Они распознавали фигуры и рисунки и запоминали их, если понимали, что за «узнавание» положена награда. С ними проделывали множество других опытов, которые всё больше и больше убеждали ученых: крысы обладают высокоорганизованным нервным механизмом и он с лихвой искупает слабость зрения, слуха и так далее. Он, этот механизм, помогает крысе обмануть самого бдительного стража и пробраться на корабль, если ей захочется путешествовать и освоить новые земли; он позволяет ей обмануть самого опытного крысолова, запомнить многое, чего следует опасаться. Этот высокоорганизованный нервный механизм и делает крысу сильным и опасным врагом человека.

Человек борется с крысами разными путями: создает «крысонепроницаемые» здания и помещения из прочного бетона, который крысы не могут прогрызть, уничтожает свалки и скопища мусорных отбросов, где крысы находят себе в изобилии еду, ставит ловушки, применяет против крыс яды и даже газы. Однако и этого оказалось бы недостаточно, будь человек одинок. Но, к счастью, в борьбе с крысами у него есть надежные союзники.

Крысы «рождают» кошку

Кошка стала одним из самых могущественных союзников человека в борьбе с грызунами.

Однако не сразу.

Уже паслись тучные стада коров, уже шли по следу, охраняли жилища, несли караульную службу и сражались собаки самых разнообразных пород, уже мчались колесницы и всадники, уже петухи будили людей по утрам своим криком и сообщали, что «злые духи ночи» изгнаны, а кошачье мяуканье еще не слышалось в жилищах европейских и азиатских народов. Не знали ничего о кошке древние индусы, иначе о ней обязательно что-нибудь было бы сказано в священной книге Ведов.

Не знали о ней древние греки и римляне, иначе они обязательно оставили бы об этих животных память — какое-нибудь изображение. А уж Аристотель, или Плиний, или кто-нибудь другой обязательно не только упомянули бы кошку, но описали ее или даже воспели. Но нет у древних греков и римлян упоминаний о кошке: видимо, не поселилась она еще в этих государствах. Не было кошек и в трагически погибших во время извержения Везувия городах Геркулануме и Помпее, иначе при раскопках под слоем пепла обязательно нашли бы останки кошек, как находят останки других животных, и в частности тех, кто был союзником человека в борьбе с грызунами до кошки — хорька и ласки. (А в Риме, кроме того, в домах жили ужи и удавчики, которые тоже были неплохими истребителями грызунов.)

Хорьки и ласки — животные, которые, как считают сейчас, очень плохо приручаются, — тогда жили в домах и были абсолютно ручными. Несколько позже знатные дамы любили принимать гостей и позировать художникам, держа на пальце ручную канарейку, а в те времена знатные дамы тоже любили принимать гостей и позировать с ручными ласками в руках. (Кстати, ласка не сразу уступила место кошке в доме, во всяком случае художники эпохи Возрождения успели запечатлеть знатных дам и их ручных ласок.)

Европейцы познакомились с кошкой в I веке нашей эры — об этом мы знаем из сочинений Плутарха. Однако тогда кошки еще не распространились по Европе, их время пока не пришло.

«Особенно сделалась ценной и необходимой для человека кошка, когда… с востока нахлынули несметные полчища крыс… Не подлежит сомнению, что именно чрезвычайное развитие этих опасных грызунов вызвало распространение домашней кошки по всей Европе», — писал советский зоолог П. Ю. Шмидт.

Конечно, были мыши. Было и какое-то количество черных крыс. Но с ними так или иначе справлялись ужи, удавчики, хорьки, ласки, ежи. В других местах — мангусты. Впрочем, мангуст использовали в борьбе с грызунами и гораздо позже. На Ямайке плантации сахарного тростника буквально уничтожались крысами (и черными, прибывшими сюда в XVI веке, и серыми, захватившими остров в XVIII). Так, только в 1870 году убытки, нанесенные крысами, оценивались в 100 000 фунтов стерлингов. Поэтому в 1872 году на Ямайку была доставлена мангуста. Мангусты оправдали надежды: быстро размножившись и освоившись, они в короткое время снизили убытки фермеров почти вдвое. По этому поводу мангусты были срочно расселены на другие острова архипелага. И там они быстро расправились с крысами, а потом принялись… за птиц, жаб, ящериц и очень скоро из полезного зверька превратились в страшного вредителя.

Нет, ни мангусты, ни ласки, ни другие предшественники кошки не могли противостоять полчищам крыс. И вынуждены были покинуть дома людей. Люди, видимо, не особенно их задерживали: у них уже появились кошки.

_{Барсик — хранитель домашнего очага.}

Но откуда же кошка взялась? Где скрывалась до XII–XIII столетия? Нет, она вовсе не скрывалась, а привольно жила не так уж далеко от берегов Европы — в Древнем Египте.

Да, кошке жилось там хорошо. Даже слишком хорошо: она была посвящена одной из главных богинь Египта — Бубасте, имела специальные храмы, в честь кошки устраивались многолюдные празднества, убийство кошки, даже невольное, каралось смертью, умерших кошек мумифицировали и хоронили на кладбищах.³

Но несмотря на то, что кошек в Египте было много и они чувствовали себя тут полными хозяевами, родиной их все-таки Египет не был.

_{Так выглядел предок нашей кошки. Древнеегипетская скульптура.}

Там, где сейчас находится Восточный Судан, между первым и шестым порогом Нила находилось когда-то одно из древнейших государств — Нубия. Нубия была очень богатой страной, и не случайно древнеегипетские фараоны время от времени совершали на нее набеги. Вместе со скотом и ценными породами деревьев, золотом и слоновой костью они вывозили из Нубии и кошек.

_{Так называемая кошка фараона, хотя на первый взгляд она мало отличается от наших обычных кошек.}

Это животное вряд ли понравилось бы теперешним ценителям и любителям кошек. Нубийская кошка, как называют ее зоологи, была очень длинноногой, имела короткую шерсть и маленькую головку. Однако египтяне, видимо, уже тогда — а вывезли они кошку из Нубии, как считают ученые, не менее пяти тысяч лет назад — поняли, что к чему. Впрочем, нубийцы, возможно, и не скрывали пользы, которую приносит людям это животное.

Правда, ни нубийцы, ни египтяне тогда еще не знали крыс — крысы только, перевалив через Гималаи, «освоили» Персию и подступали к Малой Азии. Но зато в Египте уже были мыши. И немало. А для египтян мыши были, вполне возможно, страшнее любого врага.

_{Дикая кошка. Фреска из Бенихасана (XIV век).}

Основным богатством Египта в ту пору было зерно. Не скотоводство, а именно земледелие делало Древний Египет богатым и могущественным. Зерно хранили, естественно, в зернохранилищах. От воров его можно было уберечь, поставив стражу. Но вот от мышей никакая стража не помогала, хотя в этом смысле людям усердно «служили» змеи и совы, истреблявшие мышей по мере сил и возможностей. Однако и сил и возможностей у сов и змей было гораздо меньше, чем надо было людям. И вот тут в борьбу включается кошка. Положение сразу изменилось. И человек воздал кошке должное.

Что ж, кошка заслужила почести и уважение, тем более что она была не только истребителем мышей.

До нас дошли изображения египетских кошек в ошейниках и за довольно странным занятием — охотой. Не на мышей или мелких птиц, нет, — кошка в Египте была настоящим охотничьим животным. Как дрессировали или «натаскивали» египтяне кошек, осталось тайной, но факт есть факт. Впрочем, если вдуматься — что же тут удивительного? Разве ловля мышей — это не охота? Тут все, что требуется настоящему охотнику: и чутье, и терпение, и быстрота…

Но если мы не знаем, как охотились египтяне с кошками, то нам известно, как охотились с близким родственником кошек — самым быстроногим животным в мире гепардом. Его легко приручить: он становится совершенно послушным, даже если был пойман взрослым, у него добродушный характер и он легко поддается дрессировке. Прирученного и выдрессированного гепарда подвозят по возможности ближе к стаду пасущихся антилоп, снимают с головы предварительно надетый колпак, мешающий ему видеть, и зверь бросается в атаку. Пойманное животное он держит до прибытия хозяина. Возможно, что-нибудь подобное проделывала и охотничья кошка. (Кстати, охота с пардусом, как называли летописцы охотничьего гепарда, когда-то была распространена и на Руси.)

Однако в дальнейшем кошка (возможно, это произошло еще в Египте, возможно, уже в Европе) утратила охотничьи наклонности такого рода. У нее появились другие, более важные дела — началось нашествие крыс. Кошка двинулась в Европу, затем, примерно в XVII–XVIII веках, «освоила» Россию, в начале прошлого века прибыла в Америку, где, кстати, за нее платили огромные деньги, в 1876 году «десант» кошек высадился на Новой Зеландии. Человек расселил кошек всюду, где только можно, потому что всюду они были нужны.

_{«Пестрая кошка» (1924) Токэути Сэйхо.}

Сейчас считается, что на земле, по самым приблизительным подсчетам, живет полмиллиарда кошек. Кошачье поголовье в отдельных странах продолжает увеличиваться, и «кошачий вопрос» даже становится в некоторых странах государственной проблемой. Шеф ветеринарной службы Египта, например, заявил, что при таком размножении кошек в 1976 году в стране их будет не менее 7 миллионов. А это многовато даже для таких больших любителей кошек, как египтяне.

_{Охотник на гепардов. Гравюра Жана Штрадена.}

Итак, по сути дела крысы «расселили» кошку по всему миру, они «поселили» ее в домах людей, «отучили» от охоты на птиц и зверей, сделали исключительно истребителем грызунов (мелкие птички или цыплята не в счет, это случайность); крысы «сделали» кошку такой, какая она сейчас, такой, какой мы ее знаем.

Но действительно ли мы знаем кошку?

Гуляет ли кошка сама по себе?

Замечательный английский писатель Р. Киплинг придумал немало удивительных сказок о животных. Есть у него сказка и о кошке, о том, что она, хоть и живет рядом с человеком, ходит сама по себе, куда хочет, когда хочет, и что хочет делает. Сказка так и называется: «Кошка, гуляющая сама по себе». Но не только писатель Р. Киплинг — многие ученые долго так и считали: кошка, хоть и живет в доме человека, — зверь дикий и ни в какое сравнение с другими домашними животными не идет.

Конечно, и Киплинг и ученые ошибались. Да еще как ошибались! А все потому, что просто не знали кошек.

Удивительное дело: любителей кошек, наверное, не меньше, чем любителей собак. Каждый любитель собак может часами рассказывать о своих питомцах, о их характере, повадках, привычках, вкусах.

А много ли может рассказать о своих питомцах любитель кошек? Почти ничего. Да что любитель! Даже для ученых кошка во многом остается таинственным зверем.

Кошке вообще не везло. После почестей в Египте еще какое-то время ей жилось неплохо и в Европе. Но христианская церковь, ненавидевшая и стремившаяся уничтожить все, что пришло с Востока, обратила свой гнев и против кошек. Они были объявлены нечистой силой, пособниками дьявола и обвинены во многих прочих грехах. А все потому, что кошка ведет ночной, скрытный образ жизни и никому не «рассказывает» о нем.

_{Они очень непохожи друг на друга, наши кошки. И тем не менее все они — представители одного вида.}

Правда, не всюду преследовали кошку — кое-где ее считали предвестником счастья, считали, что кошки приносят удачу; на побережье Англии верили, что, если кошка в доме, безопасность рыбаку в море обеспечена, ее возили на кораблях, надеясь, что ее присутствие спасет судно во время бури.

Но ведь все эти поверья только удаляли людей от истины, мешали им действительно понять, что такое кошка.

А когда кошку перестали преследовать, когда схлынули суеверия, на кошку навалилась новая напасть: ее стали считать коварной, выражение «кошачья натура» стало символом коварства и хитрости.

И все это оттого, что люди совершенно не знали животное, которое вот уже не одну сотню лет живет рядом с ними. А те, кто знает кошек по-настоящему, имеют совсем иное мнение о них. «Кошка — самое гордое и самое честное из наших домашних животных», — говорит Конрад Лоренц. А он-то один из немногих людей, которые по-настоящему знают кошек.

Но даже он пока еще не может ответить на вопрос: как кошка пришла к человеку?

Говоря о приручении кошки, необходимо помнить одну очень важную деталь: это единственное домашнее животное, не жившее никогда стаями или стадами. Ученые знают, насколько легче приручить и одомашнить стадных или стайных животных и как трудно, а иногда и невозможно приручить животных-«одиночек». С кошкой удалось. Но как? И почему?

Приручая собаку или осла, человек мог понять, какие выгоды сулит ему такое приручение. А кошка? Это ведь потом она стала ловить мышей и сберегать человеку его запасы еды. А раньше, когда этих запасов не было, значит, и мышам не было необходимости приходить в пещеру к человеку? Да и мышей-то ведь тогда водилось гораздо меньше — они появились в больших количествах лишь тогда, когда человек приготовил им достаточно еды. Так почему же человек приручил кошку? Непонятно. Настолько непонятно, что многие ученые склонны предположить: не человек приручил кошку, а наоборот — кошка «приручила» человека к себе, сама выбрала его, решив, что рядом с человеком сытнее, что в его пещере теплее и уютнее. Но, придя к человеку, кошка осталась сама собою.

Однажды известного советского писателя и драматурга Евгения Шварца спросили: почему вот так получается — собака, существо не менее полезное для человека, живет в будке, терпит голод и холод, ее держат на цепи, а кошка живет припеваючи и спит на постели хозяина?

_Мишка.

«Кошка умеет себя поставить», — ответил Евгений Львович. В этом шутливом ответе много истины: кошка действительно сумела себя поставить. Точнее, она как бы сумела поставить человеку условия: я буду жить с тобою рядом, буду помогать тебе бороться с грызунами, но ты не вмешивайся в мою жизнь, не интересуйся ею, не подсматривай за мной и позволяй мне делать, что я хочу. А чтоб человек не нарушил этот договор, кошка еще и ловко скрывает свои действия. И создается впечатление, что живет она и ходит сама по себе.

Но люди все-таки сумели «подсмотреть» кошачьи привычки, изучить кошачью жизнь, открыть многие ее тайны.

Люди узнали, например, удивительную способность кошки: она слышит только то, что ей надо. Так, она может услышать шаги мыши (тончайший слух!), но не обращает внимания на музыку и ее может не разбудить даже выстрел. Так уж кошка «сумела себя поставить». Ведь если будешь прислушиваться ко всяким звукам, чего доброго, и мышь-то не услышишь.

В темноте кошка видит в пять раз лучше, чем человек, но во много раз хуже различает цвета. И опять: будешь рассматривать всякие цветные картинки, мышь пропустишь. А мыши бегают в темноте, там цветное зрение не обязательно.

Мыши чутки, но кошка умеет так притаиться, что обманет бдительность даже чутких мышей.

Надо, чтоб мыши и крысы не только не видели ее, но и не почувствовали. И кошка — предельно чистоплотна. Ведь постоянно вылизывает юна себя не потому, что ждет гостей, как считают суеверные люди, и не только из любви к чистоте. Чистота для нее вопрос жизни. Кошки же не преследуют добычу, а подкарауливают ее.

Р. Киплинг предлагал, чтоб узнать, уходит ли на ночь кошка, намочить ей лапы. Тогда на подоконнике останутся мокрые следы.

Мочить кошке лапы вовсе не обязательно: и без следов на подоконнике известно, что она уходит ночью. А вот куда? Узнать это не помогут и мокрые лапы. Узнали люди об этом лишь после долгих и тщательных наблюдений. И выяснили: она ходит не куда вздумается. Иначе ей пришлось бы плохо. У кошки есть определенные зоны. Дом, где она живет, ест, спит, приносит котят, — первая зона, территория для обычных прогулок — небольшая площадь типа двора или сада при доме — вторая зона. И, наконец, третья — охотничья зона. Зоны имеют границы, и кошки строго соблюдают их. Вторжение на чужую территорию встречает отпор со стороны хозяев, и такой решительный, что даже более сильный нарушитель границы вынужден отступить. Конечно, нет правил без исключения — иногда сильный нахал вторгается на чужую территорию и хозяйничает там, несмотря на протесты и угрозы хозяев. Но, видимо, и у кошек порой ведется разговор с позиции сильного.

_{Знаменитые бродячие кошки Рима. Они — полноправные жители города и пользуются полной неприкосновенностью.}

Кстати, насчет угрозы. К. Лоренц не зря назвал кошек самыми благородными животными: они никогда не нападают исподтишка, никогда не стараются укусить или оцарапать сзади. Они всегда предупреждают противника шипением или очень выразительной позой. Обычно это — выгибание спины: кошка как бы хочет стать выше, больше. И если эта поза не подействует, за ней следует удар лапой по носу противника, затем, как развернувшаяся стальная пружина, кошка взлетает в воздух и в ход идут острые и сильные когти. Но это бывает в крайних случаях или в битвах с себе подобными. От сражения с собаками или другими животными, от драки с людьми кошки обычно стараются уйти, используя для этого любую возможность. А такие возможности есть. Кошка может молниеносно взлететь на дерево или на столб, вскочить на забор или на крышу сарая. Наконец, она прекрасно, до мельчайших подробностей, знает свои зоны: путешествуя по ним, она пользуется всегда одними и теми же дорогами — наиболее удобными, на которых нет никаких препятствий и которые приводят к основным точкам зон. Есть у кошек и нейтральные зоны, где они собираются на свои «заседания», устраивают концерты, проводят поединки.

Жизнь кошек строго регламентирована: спит она всегда в одно и то же время, в одно и то же время уходит и возвращается, знает, когда ее кормят, и всегда к этому времени «на месте».

_{Живут как кошка с собакой?}

Любопытно поведение кошки, когда она попадает в незнакомое помещение. Сначала она исследует пол и нижние части стен. Потом изучает возможность отступления в случае опасности и только потом начинает отыскивать наиболее высокие точки, тоже очень важные для нее. Если помещение ей подходит, кошка выбирает себе место для спанья и намечает точный маршрут, которым она обычно будет двигаться по комнате и выходить из нее. При внешнем безразличии привязанность кошки к дому очень велика. Причем к определенному, своему, дому.

Некоторое время назад многие газеты и журналы мира обошла фотография кошки рядом с картой, на которой был отмечен маршрут ее путешествия. Сообщалось и имя кошки и ее «подвиг». Хозяйка Лизи — так звали кошку — отправилась из Осло в дальний конец страны к родителям своего жениха. С собой она взяла Лизи и оставила ее у родителей жениха, так как в Осло из-за квартирных условий не могла ее держать. Но Лизи вернулась. Она прошла шестьсот километров — шла несколько месяцев — и отыскала свою хозяйку в большом городе.

Лизи не одинока. Газеты сообщали и о коте Мумуссе, которого некий мосье Шираде захватил с собой, отправляясь в гости к родителям из городка Эксенкур в департамент Мэн и Луара.

По каким-то причинам кот остался у родителей мосье Шираде. Но прошло десять месяцев, и кот явился к своему хозяину. Для этого коту пришлось преодолеть 747 километров.

И наконец, еще одна героиня — кошка Муся. Ее принесли в клинику Московской ветеринарной академии в таком состоянии, что даже видавшие виды врачи поразились. Она была крайне изнурена, подушечки лап сильно стерты, пальцы воспалены, когти выпали или поломались. А ведь четыре месяца назад, когда Муся со своими хозяевами отправилась в гости во Владимирскую область, все было в порядке. Все было в порядке и в самом Юрьеве-Подольске, но до тех пор, пока там жили хозяева. Не знала Муся, что хозяева решили подарить ее своим родственникам. Муся исчезла через три дня после отъезда хозяев. А еще через 98 дней — столько потребовалось, чтоб пройти 250 километров, — она очутилась у дверей московской квартиры. У нее оставались силы лишь для того, чтоб добраться в квартире до своего места.

Ученым еще предстоит выяснить вопрос, как кошки находят направление, как находят дорогу, — ведь везли их на поездах или автомашинах, Мусю даже в закрытой корзинке. Возможно, кошки еще удивят людей. И может быть, не раз. Но сейчас интересно другое — преданность этих, казалось бы, совершенно равнодушных к людям животных. Ведь если кошка позволяет себя гладить или сажать на колени, то только дома — в первой зоне своих владений. Увидев хозяина во второй, а тем более в третьей зоне, она в лучшем случае сделает вид, что незнакома с ним. А то и просто удерет поскорее.

Но может быть, эти возвращения — не стремление вернуться к своим хозяевам, а лишь тяга к постоянному привычному месту жительства? Некоторые ученые, зная сильную и постоянную привязанность кошек к одному и тому же месту, так и считают.

Что ж, если эти факты не доказывают того, что кошки могут быть преданы людям, есть другие.

В Югославии кот, по имени Марко, сидел рядом со своей маленькой хозяйкой в саду. Неожиданно он заволновался. Девочка посмотрела туда, куда глядел кот, и увидела большую гадюку, свесившуюся с дерева. Еще минута, и… Но этой минуты не было: Марко взвился в воздух и вцепился в гадюку.

Подобный же случай произошел и у нас в Армении, где кот, защищая ребенка, вступил в единоборство с ядовитой змеей.

В 1967 году в Азербайджане кошка, по имени Маетан, ценой собственной жизни спасла от ядовитой змеи трехлетнего ребенка.

А жительница Вены, кошка по имени Микки, была даже награждена специальной медалью.

Получила она ее вот за что. Разъяренная овчарка неожиданно напала на трехлетнюю Марго. Девочка закричала, и тут появившаяся откуда-то Микки молниеносно ринулась на овчарку и вцепилась ей в морду. Девочка была спасена, но кошке пришлось плохо: овчарка едва не растерзала ее, и ветеринарным врачам пришлось потрудиться, чтоб сохранить жизнь отважной кошке.

Можно привести еще немало примеров подобных кошачьих подвигов. Но, очевидно, пора перейти к главному подвигу кошек.

Памятник кошке

Такой памятник сооружен. Стоит он перед знаменитым Сорбоннским университетом во Франции. По инициативе студентов и профессоров поставлен он кошкам, которые помогали людям постигнуть тайны физиологии. Но кошка достойна и другого памятника — у нее есть гораздо большие заслуги перед человечеством.

Сейчас существует мнение, да и из сказанного выше о количестве крыс на нашей планете может сложиться впечатление, что кошки оказались бессильны в борьбе с этими страшными грызунами.

Это и так и не совсем так. Да, известны случаи, когда кошки отступали перед крысами. Известны случаи, когда крысы уничтожали кошек, запертых в подвале или сарае. Но мы не знаем другого — сколько миллионов или миллиардов крыс уничтожили кошки за время этой многолетней и упорной борьбы. Мы не знаем, что сейчас творилось бы на земле, не будь кошек.

Кошки — животные сильные и смелые. Кто не видел, например, как кошка, настигнутая собакой и находящаяся в безвыходном положении, готовится дать собаке отпор, причем так решительно, что часто даже сильный и свирепый пес смущенно поворачивает вспять.

А кошка, защищающая своих котят, вообще не отступит ни перед кем. И кошкам ли не справиться с крысой, с двумя, даже с тремя или пятью в честном поединке? Но серые крысы стараются не выходить на честные поединки. Они атакуют целыми бандами — сотнями, а то и тысячами. Тут уж не только кошка отступит. Но ведь атакуют бандами они не всегда, и часто кошки не позволяют небольшому отряду крыс превратиться в целую армию — они уничтожают этот отряд.

И еще: кошки же тоже не всегда сражаются в одиночку.

В 1961 году газеты сообщали, что «состоялась торжественная церемония по поводу отправки пятидесяти кошек на два японских острова для борьбы против полчищ крыс, опустошающих урожаи». Всего же десять тысяч кошек должны принять участие в этих боевых операциях.

Не так давно «кошачий десант» был срочно доставлен на самолетах на остров Калимантан, где крысы уничтожали плантации риса.

В Колумбии из-за размножившихся грызунов страдают не только посевы — страдают люди, искусанные крысами. И правительство приняло решение ввозить кошек из-за границы.

И это сейчас, когда человечество располагает самыми совершенными способами борьбы с грызунами!

Однако некоторые специалисты высказывают мнение, что кошки сейчас «деквалифицировались» — они уже не ловят мышей и крыс, а просто живут в домах ради удовольствия своих хозяев.

Да, верно: если кошке никогда не приходилось ловить мышей, охотничий инстинкт у нее может угаснуть. Если же были «безработными» ее мать и ее бабка, кошка действительно может «деквалифицироваться». Но нельзя забывать и другого: сам факт присутствия кошки в доме часто отпугивает грызунов. Значит, уже один факт существования кошки рядом с человеком приносит пользу!

Культа кошек нет ни в Европе, ни в Америке, ни в Азии. Правда, иногда их награждают символическими медалями, иногда — муаровыми лентами и почетными удостоверениями, как сделала дирекция одной английской фабрики, провожая «на пенсию» кота-ветерана, «прослужившего» на фабрике 21 год и уничтожившего за это время, по скромным подсчетам, 22 тысячи мышей и крыс.

Но заслуги кошек не оценены человечеством по-настоящему. Собакам поставлено много памятников. За преданность и за спасение детей, за выполнение долга и за многие другие заслуги.

Кошке нужен один памятник. За уничтожение грызунов. Это ее главная заслуга. И в прошлом и в настоящем. И, очевидно, в будущем. Ведь почти все, что сейчас делает для человека собака (за исключением той огромной радости, которую доставляет общение с этим четвероногим существом), может делать и сам человек. А вот истреблять грызунов без кошек человек еще не может. Мыши и крысы вырабатывают способность избегать ловушек и капканов, даже самые сильные яды не могут истребить всех крыс поголовно — хоть 5 процентов да останется. А при их плодовитости восстановление прежнего количества — дело времени, причем не такого уж долгого. Кроме того, новые поколения будут уже невосприимчивы ко многим ядам.

Так что кошка была, есть и, очевидно, останется долгое время наиболее надежным борцом с грызунами. И если она не способна их истребить, то сократить их количество, сдержать их размножение может. И делает это.

Заслуги собак перед человечеством огромны. Они «вывели человека в люди». Заслуги кошек — не меньше. «Без кошки, — пишет советский ученый Б. Берг, — человечество никогда не достигло бы высокой численности».

Нужно поставить памятник кошкам — истребителям грызунов. Не для самих кошек — они и без памятника добросовестно делают свое дело. Памятник кошкам нужен для того, чтоб он напоминал людям, что они часто, ох как часто, несправедливы и жестоки к этим животным!