Человек, который перебегал улицу

Глава 8

На стоянке возле здания вокзала станции Лиелварде стояли легковые машины и автобусы, украшенные белыми лентами. Наверно, где-то играют свадьбу, и на машинах приехали встречать гостей. Там же возле машин слонялось несколько парней с розами в петлицах. Из пассажиров только что подошедшего поезда они никого не встречали — это был поезд дальнего следования.

— Опять белые флаги на мачтах, опять кто-то сдался, — многозначительно подмигнул Зутису какой-то помятый тип, стоявший рядом у окна вагона. Потом этот тип быстро исчез в купе, как будто и его свадьба находилась под угрозой.

Быстро темнело. После Лиелварде поезд долго не останавливался, мчался вперед. Вскоре стемнело и уже невозможно стало различить ни домов, ни деревьев, мелькали только желтые вереницы и точки электрических лампочек да ярко освещенные переезды с белыми кирпичными домиками стрелочников — они словно выныривали из воды, чтобы, на миг показавшись, опять исчезнуть.

Зутис постучал в дверь своего купе. Гомон там сразу стих и прозвучало вежливое:

— Да-да, войдите!

Женщины выглядывали на него из-под одеял. Зутису оставили нижнее место и даже застелили постель. Три пары глаз с усмешкой следили, как он поведет себя в этом гареме. Зутис сел на свою постель, словно собираясь о многом поразмыслить.

— Свет погасить или не надо? — спросили с верхней полки, с трудом сдерживая смех.

Зутис нажал на выключатель, и в купе стало темно, как в смоляной бочке, жалюзи на окне женщины опустили раньше.

— Варвар! — прыснули на верхней полке.

Из-за своего высокого роста Зутис устроился с трудом. Сон тоже не шел. Он слышал, что на полке напротив женщина тоже не может уснуть.

Был бы мужчина, о чем-нибудь потрепались бы, с сожалением подумал Зутис. Он не знал, о чем говорить с женщинами, поэтому в женском обществе был нем как рыба.

С женщинами Зутису не везло. Наверное, потому, что каждое сражение на любовном фронте он начинал, будучи уверенным, что победа невозможна, и каждое новое поражение эту уверенность только укрепляло. Он напоминал хоккеиста, который, хотя и выходит на лед, но бить по воротам противника не решается, так как уверен, что все равно не попадет. И уже с самого начала игры надеется только на ничью.

Даже тетя Агата, которая наизусть знала рецепты семидесяти соусов и окончила французский лицей, не понимала, в чем тут загвоздка. У Вилбертика всю энергию отнимают его дела, наконец, решила она, чтобы над этой проблемой больше не задумываться. И все же она снова и снова в мыслях возвращалась к этому, ведь Вилберт был для нее все равно что сын. Он жил у нее еще до того, как попал в колонию для несовершеннолетних, когда она тяжело заболела, и после колонии вернулся к ней. Она носила ему в тюрьму передачи, она была и домоправительницей, и его доверенным лицом. Она оплакивала его заключение в тюрьму, считая, что его забрали без всяких оснований, потому что само понятие «преступление» связывалось в ее сознании только с «кражей» и «насилием». Почему Вилберту не везет с женщинами? — тетя Агата никак не могла убедительно ответить на этот вопрос. В годы юности и лет так до двадцати пяти его чрезмерную застенчивость можно было бы объяснить тем, что он был некрасив; но какой некрасивый мужчина остается холостяком? Некоторые женщины говорят даже, что им как раз не нравятся красивые мужчины. Но наверно они все же лицемерят. Даже на деньги Вилберта ни одна не польстилась. Потом, правда, тетя Агата решила, что про его деньги знает только она одна. И все же… Одевается он хорошо, в дорогие вещи, не скряга какой-нибудь и машина у него собственная.

К женщинам Зутис был небезразличен. Наоборот, он завидовал Вильяму, у которого была Ирена, и Цауне с его молоденькой дамой сердца Мингой. Они жили, очевидно, каким-то образом договорившись друг с другом.

Бывало, Зутис мучился ревностью чуть ли не к каждому мужчине, который прогуливался по улице под руку с женщиной; он даже набрался смелости и решился заговорить с одинокими женщинами на улице, но мужество покидало его еще до попытки заговорить, потому что он как бы слышал в ответ:

«Сперва посмотритесь в зеркало! Из какой вы породы обезьян?»

Его робость исчезала, когда он имел дело с истасканными полупрофессионалками. Но разве это женщины! Они не обладали почти ни одним из тех качеств, которые мужчины ищут в желанной женщине.

И кроме всего прочего — ему просто негде было с женщинами знакомиться. Разве что на улице или в ресторане. Но для уличных знакомств он был слишком застенчив, в ресторане же немногих «лишних» дам расхватывали более видные и умеющие танцевать мужчины. Зутис, ставший большим знатоком женской психологии, благодаря тому, что начитался литературы по этому вопросу, всегда оставался ни с чем. Ему не везло с женщинами точно так же, как великим мыслителям Канту, Шопенгауэру, Ницше и Фрэнсису Бекону.

Утром Зутиса опять из купе выставили, предупредив, что впустят обратно нескоро, поэтому он счел более разумным пойти в вагон-ресторан, чем киснуть у окна в коридоре. В конце концов железная дорога скоро отпразднует свое стопятидесятилетие, и все уже в окно насмотрелись за это время.

Ресторан был полупустым. Зутис сел и стал ловить ускользавшее по столу меню.

Здесь никто не торопился, времени у всех было достаточно. У официанта тоже. Через полчаса он подошел и сообщил, что меню есть меню, а жизнь есть жизнь.

— Бифштекса с яйцом нет, бифштекса с луком тоже нет, — официант читал свою утреннюю молитву, которая была почти точным повторением молитвы вечерней. — Бефстроганова тоже нет, яичницы с ветчиной тоже нет, есть сосиски с тушеной капустой. Не смотрите в меню, там сосисок нет!

В тот момент, когда Зутис уже почти согласился на сосиски с капустой и пивом и официант почти захлопнул сметную книжку, за спиной раздался бодрый голос:

— Мне то же самое!

— Слушаюсь! — официант величаво поплыл за заказанным, но вернулся только с пивом и многообещающе сообщил, что сосиски — не плод фантазии повара и скоро сосиски будут.

Это была женщина, которая ехала с Зутисом в одном купе, с нижней полки. На ней был дорогой кримпленовый костюм, щеки ее разрумянились.

— Вы кофе не заказали? — спросила она.

— Не-е-т, — Зутис опять онемел.

— Налейте пива!

Зутис наливал осторожно, чтобы ни в коем случае не перелить через край, но это ему удалось лишь отчасти.

— Представляю, каково мужчине, когда в купе одни женщины!

Ей можно было дать лет тридцать пять и назвать средне привлекательной.

В купе тем временем происходило великое переселение. Насмешница с верхней полки — она ехала домой из дома отдыха — все же сочла возможным сказать:

— Я всю ночь о нем мечтала, а эта идет в ресторан и снимает парня, как яблочко!

— Думай-ка лучше о своем льве! — сказала другая. Они были подругами.

На следующей станции обе сошли.

Зутис, который опять стоял в коридоре у окна, собрался с духом и, войдя в купе, спросил:

— Вы далеко едете?

— В Молдавию. А вы?

— Я?

— Вы.

— Я тоже.

Почему бы ему не поехать в Молдавию? Говорят, там дешевые фрукты. Он, правда, собирался махнуть в Сибирь, а там покружить, заметая следы; но почему быть промежуточным финишем не может Молдавия?

Сколько времени пройдет, пока засыплются Цауна и Аргалис? Год, два? Зутис был заинтересован в том, чтобы это случилось как можно позже, тогда он оказался бы вне поля зрения следователя и по крайней мере на суде его не сделали бы главным обвиняемым.

— Что вы будете делать в Молдавии?

— Еду по обмену опытом, — сказала она. — Хочу узнать, как они добиваются такого прироста живого веса, откармливая телят в стойлах. А вы?

— Я просто так… Развлечься…

— Нехорошо оставлять жену дома одну…

— Нет, нет, — поспешно сказал Зутис. — Я не женат. Детей у меня тоже нет.

— А если все-таки… Меня зовут Эрна.

— Да нет, я правда не женат! Вилберт!

Глава 9

Председатель колхоза злился. Он видел насквозь этого субъекта, этого долговязого увальня, который пытался тут разыграть театр.

Уж председателю колхоза было ясно, чем закончится брак Эрны Бейнарович: этот тип ее обесчестит и смотается. Но председателю колхоза некуда было деться: он был словно в подарочном магазине, где хороший товар заворачивают вместе с никуда не годным и перевязывают крест-накрест розовой ленточкой. Этот тип был таким, что председатель с удовольствием вышвырнул бы его вон из кабинета, да еще спустил бы с лестницы, но в бухгалтерии сидела Эрна Бейнарович — «чистое золото» — и дожидалась конца разговора. «Чистое золото» была лучшей телятницей в районе. В Молдавии, в минуту помрачения рассудка она обвенчалась с этим прохвостом, который явился сюда, чтобы прибрать к рукам ее имущество. Председатель однако не сомневался, что «чистое золото» еще какое-то время будет крепко держаться за этого жулика, вот почему самое разумное — все-таки принять этого типа в колхоз.

— Ваша трудовая книжка? — строго спросил председатель, чтобы показать этому бандиту, что хотя он и женился на единственной простачке, но больше простаков в этом колхозе не найдет.

— У меня нет трудовой книжки, — скорбно отвечал бандит. Ни одна из записей в ней не сочеталась с его надеждами на будущее, поэтому не было резона книжкой бахвалиться.

— Где вы работали?

— В Молдавии… Грузил стеклянные банки.

— Без трудовой книжки!

— У меня есть справка. — Бандит положил на письменный стол красивый, отпечатанный на машинке бланк и в придачу рассказал о трагедии, в результате которой погибло несколько шестиэтажных домов вместе с его трудовой книжкой.

— Ташкентское землетрясение? — ядовито спросил председатель. — Полгода назад вы еще были прописаны в Риге, — перелистав паспорт, добавил он.

— Но я в Риге не работал. Я ездил в Среднюю Азию с геологическими экспедициями. По договору. Мы искали нефть.

— Почему, женившись, вы взяли фамилию жены?

— Я всегда, знаете, хотел избавиться от своей фамилии. Зутис! Ну разве это фамилия? Бейнарович — звучит совсем по-другому!

— Ну, тогда выбирайте бригаду — полеводческую или строительную?

— Лучше в строительную. — Однажды в исправительно-трудовой колонии Зутис полгода проработал плотником.

Эрну ждет тяжелый удар — однажды вечером она не найдет дома ни мужа, ни вещей — председатель был готов биться об заклад, что ждать такого долго не придется.

Но прошло полгода, а на Зутиса никто не жаловался. Председатель о нем забыл, и тогда о существовании этого субъекта ему напомнили совсем необычным образом.

— Этот тип даром отапливает свои парники, — информировали председателя. — Он соорудил такой ящик, черный изнутри, чтобы притягивал солнечные лучи и грел воду.

Механик потом рассказывал, как в том ящике циркулирует вода — подогретая скапливается наверху и по трубам течет к парникам, а вместо нее натекает холодная, и этот замкнутый цикл повторяется непрерывно, вода согревает землю в парниках, и потому у Эрны так рано поспела редиска, которую она продает ресторану в райцентре. И еще механик поведал, что в старом погребе, которым больше не пользуются, этот тип выращивает шампиньоны.

— Теперь он достает материалы для теплицы, — закончил механик свой рассказ. — По закону разрешается двадцать пять квадратных метров, но он будет строить ее в три этажа, чтобы получить семьдесят пять. И ведь не придерешься.

— А на работу в стройбригаде у него времени остается?

— Никто не жалуется…

Теплица существовала лишь в проекте, потому что Эрна была против и нетрудно было заметить, что она одержит верх. Если Зутис еще не сдался, то лишь потому, что ему просто больно бросить на полпути возможность обойти закон, и отказаться от идеи; которую он высиживал по вечерам. Ведь для него законы существовали лишь для того, чтобы хоть краешком обойти их.

Иногда он представлял себе судебный процесс, которого ждал, и изумленные лица заседателей — главный виновник, который нагреб тысячи, оказывается, намного честнее других, потому что добровольно отказался продолжать преступную деятельность. Только деньги… Да, деньги… И тогда он решил разыграть свой последний козырь. Конечно, столько денег, сколько он заработал на костюмах, у него уже не было. Но наличными оставалось еще тысяч двадцать. Он вытащит их из тайника и передаст в фонд государства. На суде это послужит для него самым большим оправданием, он предстанет просто святым. Если он заявит, что это деньги, которые он заработал, то ему поверят. А потом, сдав деньги, он напишет в Министерство легкой промышленности анонимное письмо, в котором потребует приравнять нормы расхода ткани в «Моде» к нормам на других предприятиях. Это будет второй его козырь. На суде он сможет тогда сказать, что считает все уже вполне улаженным, а если нормы действительно приравняют, то предприятие Аргалиса и Цауны остановится само собой и никакого суда вообще не потребуется. Конечно, лучше бы сначала послать письмо, потому что, если нормы уравняют и суда не будет, то нет и никакого смысла отдавать государству деньги, но в этом был известный риск, а рисковать Зутису совсем не хотелось.

Однажды, разыскивая в буфете запонки, Зутис нашел сильно выцветшую, засиженную мухами фотокарточку мужчины. На ее обратной стороне сохранились остатки желтого клея и строчки, написанные каллиграфическим почерком «На вечную память Эрне. Арвид Ф.» С фотографии смотрел ужасно серьезный мужчина с плотно сжатыми губами. На голове у него была фуражка, и фотография показалась Зутису знакомой.

— Был у меня такой кавалер по письмам, — мимоходом заметила Эрна. — Он страсть как красиво писал письма.

— Кто-нибудь из соседей что ли?

— Нет, он дал своему другу поучиться водить трактор, но случилась авария, и его посадили на четыре года…

Об этом событии Зутис тоже как будто слышал раньше, но подробностей припомнить не мог. Время, когда в библиотеке исправительно-трудовой колонии он помогал Джонгу советами в написании писем, кануло в далекое прошлое.

— Если он тут будет шляться вокруг дома, я его измолочу вместе с его трактором.

— У, сумасшедший! — угроза Вилберта пришлась Эрне по сердцу.