Человек— гармония— природа

1. «Не слепок, не бездушный лик»

В «Солярисе» С. Лема, ставшем у нас широко известным также благодаря прекрасной экранизации А. Тарковского, представлены два типа познавательной активности и отношения к предмету познания в нестандартной ситуации. Сарториус действует традиционными научными методами, умерщвляя раз за разом возникающих двойников, чтобы определить материю, из которой они состоят, и даже пытается подействовать на подсылающий двойников «океан» жестким излучением. Его действия вполне логичны и последовательны и ущербны разве что с моральной стороны. Но в целом Сарториус терпит поражение, демонстрирующее, что познание, нравственно не ограниченное, не только бесчеловечно, но к тому же бесполезно. Симпатии автора и наши на стороне главного героя — Криса, который в необычной, кризисной ситуации отдает предпочтение нравственным ценностям над научными процедурами и одерживает моральную победу.

Главу о познании взаимоотношений между человеком и природой начнем с рассмотрения современной науки, поскольку именно она выступает сейчас как главный инструмент познания. Одним из первых предварительных условий гармонизации в данной области служит, на наш взгляд, четкое выяснение ценностных аспектов науки, того, насколько они определяют направление ее развития. Необходимо это, во-первых, потому, что изменения в экологически позитивном направлении, которые необходимы ныне, имеют прежде всего ценностную основу, а во-вторых, для того, чтобы четко и в явном виде представить ту новую ценностную установку, которая необходима в науке для гармонизации взаимодействия человека и природы.

Важный вопрос, который возникает в связи с анализом ценностных аспектов науки, заключается в определении того, как последние соотносятся с таким кардинальным свойством науки, как объективность. Вопрос этот, по-видимому, не столь прост, как представляется тем, кто объявляет объективную истину высшей ценностью и, стало быть, самое науку и ее жрецов, коль скоро они заняты поисками объективной истины, адептами высшей ценности. Подобное мнение, подкрепленное успехами науки и ростом ее престижа на протяжении нескольких последних столетий, когда из служанки религии она поднялась как будто бы на роль всевластной госпожи и законодательницы мод (любое претендующее на серьезное отношение к себе утверждение склонно теперь добиваться статуса научного), особенно котировалось в близких к позитивизму кругах, поставивших на высший пьедестал в качестве гаранта истины эмпирический опыт в виде научного эксперимента. Сомнение в правоте этого мнения стало как следствием утраты позитивизмом и неопозитивизмом господствующего положения в духовной сфере общества, так и результатом негативных последствий самой научной деятельности и применения ее результатов, поставивших под угрозу существование биосферы и всего человечества.

Что вопрос этот непростой, показывает пример с ДДТ, за изобретение которого в свое время была присуждена Нобелевская премия, и лишь потом стало выясняться, что использование этого препарата губительно для всего живого, а не только для так называемых вредителей сельского хозяйства. Лежит ли на ученых определенная доля ответственности за эти экологически негативные последствия? Если познание приводит к подобным результатам, то достойна ли научная истина ранга высшей ценности? Ссылки на то, что виноваты не ученые, познающие мир, а те, кто применяют их открытия, может быть и обеляют ученых, но не науку в целом, потому что применять можно только то, что уже создано. Кстати сказать, чем крупнее ученый, тем менее он склонен снимать с себя ответственность за результаты своей работы, и именно степенью понимания своей ответственности определяется гражданская зрелость ученого.

Крылатые слова Некрасова «гражданином быть обязан» относятся, конечно же, и к ученым; они столь же актуальны в области науки, как и в области искусства, поскольку и в науке бытует (и, пожалуй, даже в большей степени) нечто идентичное концепции «искусства для искусства». Сейчас не меньше ученых, стремящихся остаться в «башне из слоновой кости», чем аналогично мыслящих деятелей искусства во времена, когда Г. Флобер высказал такое пожелание.

Позиция научного самооправдания довольно сильна, и с ней часто приходится сталкиваться. Стремясь избавить НТР от критики, готовы во всем обвинить людей, неправильно якобы использующих ее достижения, как будто люди представляют собой некую тормозящую силу, на которую ничто (и НТР в том числе) не оказывает никакого влияния. Потребитель научной истины, однако, всегда может сказать, что действовал на основе научных рекомендаций и о возможных последствиях ему ничего не было известно. Получается, что ответственного вообще нет и истина предстает как коварный Франкенштейн — фантастический образ искусственного существа, который вышел из-под власти своего создателя и способен выкинуть любой фокус.

Мнение, что научная истина и есть высшая ценность, наталкивается на следующие возражения. Во-первых, истина эта относительна. Во-вторых, у человека немало других ценностей и помимо науки, и непонятно почему именно научную истину следует считать высшей. В-третьих, открытая истина может быть впоследствии и «закрыта» (если, скажем, результатом изучения динамики миграции какого-либо вида рыб будет ее поголовный вылов). Может быть ценность не в самой добытой наукой истине, а в том, насколько она нужна человеку?

Тех, кто говорит о ценностях в науке, можно обвинить в том, что они отрицают возможность достижения объективного знания. Но разве человек и личностноценное не является столь же объективным, как и истина вне нас? Ученый, считающий высшей ценностью объективность (т. е. в его понимании непривнесение в изучаемую действительность ничего личного), о подобном желании должен забыть и постараться абстрагироваться от всего человеческого (с его точки зрения, субъективного), что в нем есть? Но ведь его самость — столь же объективное образование, как и изучаемая реальность. Стремление к непривнесенности в знание ничего личного делает научное творчество бездушным, и, когда такое знание воплощается технически, оно может стать античеловеческим (феномен Франкенштейна), принося ему экологические и прочие беды. Ученый должен поэтому стремиться к гармоническому сочетанию объективности и ценности. Чтобы знание могло поистине служить людям, оно само в себе должно быть заинтересованно-человеческим.

Ценности имеют объективный характер и не только потому, что отражают объективные условия. Все человеческое имеет не только субъективный, но и объективный характер. Тем, кто отрицает фундаментальную роль ценностей, можно переадресовать их же обвинение в искажении объективной картины мира.

Попытки исключить ценности из познания неосуществимы в принципе. Вообще, жить, по справедливому замечанию М. М. Бахтина, значит занимать ценностную позицию в каждом моменте жизни, ценностно устанавливаться. Всякая человеческая деятельность, в том числе научная, содержит данность и ценность. Отделить личностно-ценностное от объективно-научного никогда не удастся. Можно только переформулировать эту проблему, уходящую корнями в природу человеческого познания, соотношения объективного и субъективного. Все знание очеловечено, и, следовательно, одновременно и объективно, и субъективно. Внечеловеческая объективность знания — позитивистский миф, так же, как внеобъектная ценность — миф неокантианцев. Знание — неопределенная форма взаимодействия между человеческими ценностями и тем вне-человеческим, к познанию которого стремится человек.

Ценности, с которыми имеет дело наука, не только внутринаучны. Наука как формирует ценности, так и приобретает их, по-своему переосмысливая. На этот факт некоторые ученые хотели бы закрыть глаза, и именно подобное желание подкрепляет живучесть концепции внечеловеческой объективной истины как высшей ценности.

Конечно, наука сама является ценностью, и поэтому, когда пытаются разделить науку и ценности, то речь идет, по существу, о том, насколько наука определяется иными, вненаучными ценностями и насколько наука важна для последних. Иначе говоря, это вопрос об автономии науки, исторически обусловленный.

Сложность проблемы «наука и ценности» связана и с новыми данными методологии науки. Углубившись в структуру научного исследования, методологи обнаружили, что результаты научного эксперимента в большой мере определяются теоретическими предпосылками. В методологической литературе установлено, что каждый «факт» науки, как его видит ученый, определяется в какой-то мере теорией, которой он придерживается. Но последние, что не составляло секрета и ранее, существенно зависят от общих методологических подходов, а также философских взглядов ученого, его личных ценностей.

Внутренняя гармония, заключающаяся в красоте физических и математических теорий, имеет для их принятия большое значение наряду с эмпирическим опытом. Научная теория — творческое произведение, в котором сплавлены субъективные и объективные моменты, ценности и эмпирический опыт. Именно через встречу, соединение внутренней гармонии познания с гармонией предмета познания становится возможной гармонизация в гносеологической сфере как результат «диалога» с природой. Гармонизация познания предстает при этом как важный ценностный и методологический регулятив.

Возможно, что и без опосредования теорией способ видения мира ценностно и психически обусловлен. Интересна в связи с этим параллель с музыкой: людям одной культуры музыка другой культуры кажется порой скучной, монотонной, неинтересной, и не только потому, что они не знакомы с данной культурой, но и вследствие специфики строения их воспринимающего аппарата.

Одним из мощных каналов воздействия ценностей на науку является сама методология. Если метод подобен циркулю, по Ф. Бэкону, то использование его во многом предопределяет результаты деятельности ученого, ведет его в определенном направлении, задавая некое ценностное поле, которое он может и не осознавать, но осознать должен, если хочет быть и гражданином. Высшая ценность, которой ученый считал свою научную эмпирию, теперь ускользает от него, и, если он достаточно честен и дальновиден, ему приходится отправляться на поиски ее в область идеологии. Именно там обнаруживает он истоки открываемых им высших ценностей. Разработку вопросов связи научной истины с идеологией и всем строем общества он может найти у Маркса.

Опасения, что аксиологический подход противостоит объективному, по-видимому, неосновательны. Ценности определяют, в каком направлении ведется поиск, какими методами и во имя чего, формируют основы, «центр внимания» развития науки, в то время как в этих рамках сохраняется значение всех объективно-научных процедур. Далее. Подлинное познание, по мнению Б. Г. Кузнецова, то, которое отражает ценностные связи и отношения. Поэтому ценность бытия является объектом познания. Тогда и сам процесс познания есть ценность. Дилемма «ценности или наука» неприемлема и потому, что наука не может развиваться без определенных ценностных принципов, и потому, что в науке нуждаются сами человеческие ценности. Они развиваются и осознаются человеком по мере получения знания о мире и реализации свободы выбора, которую увеличивает наука.

Ценность тождественна истине не так, как понимал Риккерт, сводивший путем отрицания объективной реальности истину к ценности, но и не в том плане, что именно обезличенность истины и является высшей ценностью, а в понимании истины и ценности в их целостном значении для целостной личности. Лишь при игнорировании целостности человека возможно противопоставление ценности и истины, морали и знания.

Конечно, понятие ценности не ограничивается сферой морали, так же, как понятие истины не ограничивается сферой научного знания, и сводить ценностные аспекты только к моральной ответственности ученого за результаты своей научной деятельности нельзя. Но представляется несомненным, что моральные аспекты имеют исключительное значение в исследовании соотношения ценности и знания.

Среди различных понятий, характеризующих объективно-познавательные и субъективно-моральные аспекты, понятие правды, с одной стороны, и понятие справедливости — с другой, ближе всего подходят друг к другу, так что их вполне можно отождествить.

Еще Платон в «Государстве» и «Политике» связал познаваемость и истинность вещей с благом, заявив, что познаваемые вещи могут познаваться лишь благодаря благу, которое представляет сущность становящихся вещей. Авторитетнейший древнекитайский философский трактат «Чжуан-Цзы» утверждал, что, только если существует настоящий человек, существует настоящее знание, а Л. Толстой в работе «Так что же нам делать?» подчеркивал, что не является наукой то, что не имеет целью благо. Именно синтез морали и объективного знания выступал в истории философии как высшая ценность человека.

Ученые остро столкнулись с проблемой моральной ответственности за результаты своей работы в связи с созданием атомной бомбы. Но тогда положение было более ясным, поскольку наука и нацеливалась на разрушительную работу. Что же касается экологических последствий развития науки, то здесь вопрос сложнее, так как цели, казалось бы, благие, а результаты приносят вред. Парадоксальность ситуации, когда технические нововведения, основанные на достижениях науки, ухудшают экологическую обстановку, способствует росту интереса к ценностным установкам, лежащим в основе функционирования науки. Само по себе увеличивающееся количество дискуссий свидетельствует о том, что положение не столь уж благополучно. Чем больший «вклад» вносит наука в разрушение природной среды, тем уязвимее ее моральное реноме.

Удельный вес ценностного аспекта науки должен быть повышен и осознан, и ценность науки должна определяться не только тем, что она дает знания, но и тем, что она вносит вклад в определение ценности бытия для человека. Различая человеческие ценности, вводимые в науку, и ценность самой науки для человека, можно сказать, что наука всегда была ценностно значима для человека, но сейчас, по-видимому, чем больше истинно человеческие ценности будут входить в науку, тем большую ценность будет иметь наука для человека. Речь идет не о навязывании науке ценностных характеристик сверху (например, со стороны философии, основной задачей которой неокантианцы считали выяснение ценности материала науки), а в том, чтобы сама наука вырабатывала ценностное отношение к изучаемым объектам. Раньше да и сейчас наука, часто прикрываясь своей ценностной амбивалентностью, на самом деле была освобождена от самостоятельной оценки своей деятельности, в то же время находясь в плену (часто неосознанно) определенной ценностной ориентации. Избежать влияния на науку вненаучных ценностных аспектов нельзя, но можно плодотворно вырабатывать в самой науке ценностные установки, которые могли бы успешно противодействовать влиянию на науку извне.

В этой работе нас волнуют прежде всего ценности, которые необходимы для преодоления угрозы экологической катастрофы. Если, скажем, не ставится под сомнение, что для социологии и для наук о культуре нужны ценностные установки, то и для современной экологии, сочетающей в себе черты естествознания и обществознания, они несомненно тоже важны. С их помощью закладывается единство методологии экологического познания.

Итак, научная деятельность и научное знание неизбежно придерживаются каких-либо ценностных ориентаций, и по мере усиления связи науки с общественными потребностями и усложнения самой науки, по мере повышения внимания к проблеме человека роль ценностных моментов растет. Игнорирование этого обстоятельства вряд ли принесет пользу науке. Вместо этого необходимо сознательно отдать себе отчет в наличии определенной ценностной ориентации и попытаться выявить основные особенности той системы ценностей, которая господствует сейчас. Противопоставление истины и ценности, по существу, неправильно и опасно в наше время, когда отрицательные последствия НТР не в последнюю очередь объясняются нравственной амбивалентностью науки, ее претензией на чуть ли не божественную объективность (не связано ли это с кризисом теперешней ценностной ориентации-науки?). Один из экологических уроков заключается как раз в том, что наука не может нормально функционировать в соответствии с подлинными запросами человека, если ценностные вопросы будут упущены ею из вида. Наука не может развиваться успешно как без четкого осознания своих философских основ, так и без четкого осознания ценностных ориентаций.

В связи с этим лучше будет вести спор не о том, присутствуют ли ценности в науке (они будут присутствовать даже в том случае, если мы захотим изгнать их), но о своеобразных типах ценностной ориентации. Последняя может быть узкоутилитарной, а может определяться высшими духовно-душевными устремлениями человека.

Наука в ее современном понимании сложилась в новое время, и это не случайно. Освобождающееся от религиозных догм человечество поставило своей задачей овладение силами природы, и здесь-то понадобилась наука как инструмент дознания этих сил (вспомним слова Декарта). Философия нового времени стимулировала развитие классической науки и создала парадигму этого развития. Одним из образцов науки, определившим ее пути в будущее, стала классическая механика Ньютона.

До Ньютона много спорили о том, каким образом (почему) происходит перенос гравитационных сил из одной точки пространства в другую, т. е. что является носителем тяготения. Ньютон отказался идти по этому пути бесплодных споров и вывел математическую формулу закона всемирного тяготения. Правда, совсем отказаться от причинного объяснения в стиле последующего позитивизма он еще не мог, но ему оказалось достаточно предположения, что в каждой точке пространства находится бог, который и осуществляет перенос сил тяготения. Поиск глубинных причин Ньютон заменил количественной феноменологией.

Начиная с создания классической механики Ньютона, мир представлялся в виде некоего часового механизма, действующего по вечным неизменным законам механики. Поиски самодвижения, саморазвития этого мира были излишни, коль скоро есть Высшее Вечное Существо, которое раз и навсегда завело механизм природы. Человек не способен понять побуждения этого Существа, но может узнать строение часового механизма и посредством этого управлять им, что, по-видимому, достижимо, так как человек создан по образу и подобию бога.

Так формировалась определенная научная картина мира, которая продержалась до XX в., и многие современные люди развитие мира себе таким образом и представляют. Все идет по непреложным вечным объективным законам, которые человек может использовать, но которые не в силах отменить. В самом слове «картина мира» выражалось это отстранение, содержалось указание на отъединенность человека от природы. Есть картина в которой есть или нет места человеку, и есть сам человек, познавший законы природы и взирающий на картину. Такое понимание мира вызывало бесконечные дискуссии о свободе воли человека, и до тех пор, пока сама наука не внесла коррективы в эту «картину», решить данные споры было нельзя.

Итак, направленность развития науки находится в тесной связи с социальными процессами, происходящими в обществе. Тезис о том, что наука развивается только под влиянием своей внутренней логики, не что иное, как позитивистский миф, выгодный власть имущим для того, чтобы завуалировать свое управляющее воздействие на науку. Наука и техника представляют собой инструмент, во многом зависящий от человеческих ценностей и потребностей, инструмент далеко не совершенный, хотя без него сейчас и не обойтись.

Наука не только отражает мир идеально, но через технику творит его, раскрывая в то же время духовные потенции человека. Ориентация на их раскрытие и одухотворение природы и должна стать главенствующей в науке.

Наука, если она хочет помочь решать экологические проблемы, должна выйти из русла понимания ее как средства принесения прежде всего материальной пользы. Конечно, в той мере, в которой это необходимо, она должна выполнять и свои функции обеспечения материального благосостояния населения, но не сводиться к ним. Синтез античной ценностной парадигмы науки (знание ради знания) с той утилитарной концепцией науки, которая сформировалась в новое время, должен как бы снять и объективистский и утилитаристский подход в более общей системе ценностей, основой которой является человек и природа в их целостности и взаимосвязи.

Ценностная переориентация требует не разрыва теории с практикой, науки с производством, а большей осторожности науки, как «чистой», так и прикладной, поскольку между идеальным миром науки и реальностью технического воплощения есть, помимо сходства, глубокие различия.

Отказ от инструменталистской и узкоутилитарной ориентации науки требует перенесения центра тяжести с нацеленных на практическое применение фундаментальных наук к наукам, исследующим природную среду. Задачи науки в ее новом ценностном измерении — выявлять законы функционирования и целостного развития биосферы; вести исследования того, как надо изменить биосферу и деятельность людей с тем, чтобы уменьшить экологические трудности; прояснить, что же нужно самому человеку и соответствует его природе.

Гармония с природой и истинное познание предполагают признание самоценности и субъектности природы. Многие сетуют сейчас не то, что современный человек рассматривает природу лишь как объект. Причина не только в том, что человек перешел от мифа к научному знанию, но и в самом характере научного мышления. Если считать, что в природе все подчинено жесткому однозначному детерминизму и все явления иллюстрируют вечные и неизменные законы природы (а примерно на таких основаниях строилось научное познание вплоть до XX в.), то природа не может рассматриваться в качестве субъекта. Она будет лишь материалом для осуществления человеком своих целей Б лучшем случае ее можно считать инобытием Абсолютной Идеи, которой только и свойственна внутренняя свобода. Как только человек ставит себя ценностно на высшую ступеньку, так тут же искажается перспектива. С другой стороны, потерявший себя, свои субъектные признаки человек не может и природу (материю) осознать в качестве «субъекта всех изменений»^{29}.

Одной из важнейших вех на пути к новому миропониманию в XIX в. стала эволюционная теория Дарвина, потому и вызвавшая столько споров, что она противоречила устоявшейся научной картине мира, хотя и соответствовала здравому смыслу и практике человеческой деятельности.

В начале XX в. большим достижением в плане нашей темы, не только методологическим, но и содержательным, стало учение о биосфере Вернадского. Вернадский впервые показал неразрывную слитность живых и косных компонентов биосферы, тем самым внеся вклад в преодоление противопоставления мира живого и неживого.

Затем квантовая механика показала, что средства познания не могут быть устранены из исследовательского процесса (так называемая проблема влияния на объекты исследования измерительного прибора) и таким образом сам человек не может быть абстрагирован из изучаемого им мира. Исследование природы стало пониматься как взаимодействие с ней.

В 70-х годах проведены первые работы по глобальному компьютерному моделированию системы «человек — природная среда», показавшие, что результаты целостного исследования глобальной экологической системы не сводятся к сумме исследования частей, проводимого отдельными дисциплинами.

Неравновесная термодинамика в последние десятилетия открыла, что и неживая природа не часовой механизм, идущий по вечным неизменным законам, а в ней наличествуют элементы самоорганизации, самодвижения, которые и ответственны за ее развитие. Как отметил Э. Янч, наука стоит на пороге того, чтобы признать такие принципы жизни, как открытость, первенство процесса над структурой, самоорганизация и самообновление за общие законы природной динамики. Природа предстала как активная материя, «субъект всех изменений», с которым можно и нужно вести «диалог».

Постепенно уходят в прошлое расхожие представления о том, что природа подчиняется жестким, раз навсегда установленным законам, что она механически складывается из суммы частей и можно открыть истину о природе, независящую от человека. Природа, стало быть, не пассивный объект, движущийся по вечным законам, которые можно наперед открыть. Она активна, субъективна, деятельна, целостна и вариативна.

Аналогичные изменения происходят и в области методологии науки. Попытки неопозитивистов сформулировать нерушимые нормы научного познания потерпели сокрушительную неудачу и завершились «эпистемологическим анархизмом» П. Фейерабенда, обосновывавшим отсутствие абсолютных методологических правил развития науки.

Это важнейшие уроки современной науки и ее методологии, имеющие огромное мировоззренческое значение. Вырисовывается новая научная картина мира. Строго говоря, это уже не картина, поскольку она не только создается человеком, но последний сам в ней присутствует и не может посмотреть на нее со стороны. Человек и природа предстают в ней диалектически как два относительно самостоятельных, но взаимно-обусловливающих друг друга субъекта, которые могут вести «диалог». Более того, природа предстает познаваемой именно в связи с самой возможностью такого «диалога».

Классическая наука воплощала в себе, главным образом, первую, основную тему западной философии, ориентированную на господство человека над природой. Сам образ природы был функцией стремления к господству. Определялось это потребностями капиталистического общества. Легче властвовать и морально легче побеждать то, что совершенно не похоже на тебя, частью чего ты не являешься, с чем невозможен диалог, что пассивно подчиняется законам, которые ты можешь узнать и, как кукловод, использовать.

Ориентация на господство над природой определяла картину мира науки нового времени. Ныне формируемая картина мира существенно иная. В некоторых своих чертах она напоминает античную умиротворенную Вселенную, в которой человек сосуществует с природой, а не воспринимает ее как посторонний объект, который можно и нужно использовать.

Лицо самой науки меняется. Оно теряет черты жесткости, холодности, безапелляционности, становится более человечным, соответствующим демократическим устремлениям общества. Ее символ не жесткая холодная решетка кристалла, а постоянно движущаяся и развивающаяся живая структура. Наука в XX столетии, перейдя к изучению сложных систем, которым свойственна объективная неопределенность, отходит от жесткого детерминизма. Это происходит и в физике, и в биологии. Стиль мышления ученых меняется. В вероятностном мире, который «увидели» ученые, все подвижно и не определяется однозначно вечными законами.

Такой мир (красочное описание его дал Н. Винер в книге «Я — математик») можно рассматривать как субъект. Гегель, прозревший в природе самодвижение, предположил, что она является инобытием Абсолютной Идеи. Основываясь на современных научных данных, можно представить себе природу в качестве субъекта без того, чтобы предполагать ее продуктом Абсолютной Идеи. Без признания субъектных характеристик за самой природой (причем не природой вообще, как можно было бы полагать вслед за Гегелем в русле объективного идеализма, а за конкретными существами и процессами природы) было бы непонятно возникновение из природы субъекта — человека.

Наметившийся в науке переход от преимущественного изучения природы, существующей как бы вне человека, и человека вне природы, к изучению системы «человек — природная среда» дополняется поворотом в теории познания от противопоставления субъекта и объекта, человека и природы и от рассмотрения их обособленно друг от друга к рассмотрению системы их взаимоотношений; к обнаружению более глубокого сходства предметов исследования естественных, общественных и технических наук, что, в свою очередь (поскольку предмет имманентен методу), ведет к методологическому сближению этих циклов наук, важному для решения экологической проблемы.

В литературе сейчас усиленно обсуждается вопрос о том, что в науке XX в. (прежде всего в связи с теорией относительности, квантовой механикой и т. п.) очень актуальной становится проблема понимания и ее соотношение с проблемой объяснения. Начинается использование методов, отличающихся от традиционных естественнонаучных и даже противопоставляемых им, например герменевтического. Однако если для гуманитарного знания процесс перенесения смысловой связи и отношения из другого мира в свой собственный может рассматриваться как слияние личностных горизонтов, то о каком слиянии «горизонтов?} может идти речь при осмыслении природы? Необходимым условием герменевтического понимания оказывается, как справедливо полагает Г. Л. Тульчинский, «одушевление», «очеловечение» природы, единство природы и человека. Можно предположить, что процесс «очеловечения» природы действительно имеет место в процессе познания, но часто на невербальном, подсознательном уровне. «Очеловечение» природы предстает предпосылкой понимания и установления внутренней сущностной связи между человеком и природой. При этом допущении пропасть между гуманитарным и естественнонаучным знанием оказывается преодоленной, а герменевтика становится неотъемлемым средством как естественнонаучного, так и гуманитарного знания. Глубокое осмысление проблемы понимания обеспечивает, таким образом, единство научного знания^{30}.

Сущность природы познается не простым кумулятивным накоплением, а проникновением в душу природы. Наука, чтобы помочь достижению сущностного единства человека и природы, должна открывать внутренние законы природы, которые выражают ее душу, язык, свободу, любовь, добиваясь единства постижения и переживания, знания и любви (познать любовь можно только любя, а вне любви познается лишь инертное, устоявшееся в функционировании природы). Познание, служащее основой преобразования, должно быть душевно-духовным, а не рационально-бесстрастным.

Наука и техника, необходимые как инструмент преобразования природы, для того, чтобы преобразование было любовным и бережным, должны направляться истинно человеческими целями и желаниями и, прежде всего, стремлением к взаимопониманию и взаимопроникновению человека и природы как форме их гармонии. Понимание природы в ее самодвижении, т. е. как самодовлеющей целостности, не означает знания всей совокупности ее частностей (это и невозможно), но понимание важнейших принципов ее существования.

Человечество в целом идет от познания мира к преобразованию его и, соответственно, самого себя, что меняет в дальнейшем формы познания. Для преодоления экологических трудностей нужна наука, гибко реагирующая на современную ситуацию. Экологическое значение науки не заключается в разработке некоего универсального технического средства (управляемый термоядерный синтез, искусственные живые системы и т. д.), которое будто бы решит все проблемы, оно предполагает широкую методологическую и ценностную переориентацию науки.

В определенном не правовом, а скорее моральном смысле, наука ответственна за современные экологические трудности. В этой связи можно говорить о таких проявившихся в полной мере в наиболее ее развитых отраслях чертах, как чрезмерные аналитизм и абстрактность, не сбалансированная интеграционными процессами дифференциация, недостаточная гибкость науки как социального института и т. д.

В то же время информация, предоставляемая наукой, необходима для преодоления экологических трудностей. Наука и техника призваны сыграть большую роль в ликвидации пагубных экологических последствий, прежде всего, в позитивном плане — в процессе творческого преобразования мира и самого человека. Экологическое значение науки в этой связи будет определяться прежде всего тем, насколько быстро и в какой степени паука сможет переориентироваться на решение экологической проблемы. Методологически важными шагами служат здесь проведение комплексных исследований, синтез знаний о человеке, природе и их взаимодействии как на эмпирическом, так и на теоретическом уровне вплоть до создания целостных научных концепций взаимоотношений человека и природы.

Определенные сдвиги в направлении переориентации современной науки на решение экологической проблемы можно наблюдать, хотя и не в том размере, в котором необходимо. Экологический контур обратной связи функционирует таким образом, что вслед за негативными изменениями в природной среде некое меньшинство людей с обостренным нравственным чувством начинает «будить» общество. Число понимающих остроту экологической проблемы по мере ухудшения экологической обстановки растет, и в результате принимаются соответствующие социально-политические решения, законодательные акты и т. п. Такой процесс мы и наблюдаем ныне. И, конечно, он оказывает серьезное влияние на науку.

В последние годы в мировой науке резко возрос спрос на биологов и экологов, и он начинает превышать спрос на физиков и химиков. Эта тенденция не определяется какими-либо новыми фундаментальными научными достижениями, а имеет прежде всего ценностную основу и коррелирует с тем, что ценностные вопросы в науке выступили на первый план, что, в свою очередь, объясняется как необходимостью ценностной переориентации науки, так и тем, что в связи с возрастанием масштабов и роли науки, укрепляющегося влияния ее на общество все большее значение приобретает политика в области науки как регулятор ее деятельности, определяемый общественными потребностями и ценностями. Переориентация, которая наблюдается в науке, — следствие внешнего воздействия на нее, а не результат ее внутренних стремлений. Общество постепенно изменяет свое отношение к науке, ее целям и задачам.

Переориентация при этом происходит не на основе замены одной системы ценностей другой, а скорее зиждется на переходе от нескольких обособленных систем ценностей, каждая из которых лежала в основе функционирования определенного цикла наук, к единой системе ценностей, общей для науки в целом. Конечно, эта система ценностей пока основывается на интуитивных оценках и предпочтениях.

Разработка более строгих оснований — это дело будущего.

Экологическая ценностная переориентация борется с обезличенностью науки, с ее пресловутой «нейтральностью», которая в XX столетии не более чем иллюзия или ширма. Экологическая ценностная переориентация к тому же требует признания моральной ответственности научного работника за результаты своей деятельности.

Ценностные вопросы выходят на первый план и в связи с обсуждением приоритетов в науке — задаче, актуальной сейчас не только с экологической, но и с экономической точки зрения, поскольку сегодняшняя наука требует огромных капиталовложений и развивать все направления одновременно невозможно.

Споры о том, какая наука важнее, часто справедливо обвиняют в беспочвенности. Тем не менее вопрос о приоритетах приходится решать, поскольку средства, отпускаемые на науку, все же ограничены и их надо оптимально распределить в условиях, когда эффект от вложения этих средств не проявляется сразу.

Экологический подход вносит в науку ценностные параметры, тем самым способствуя изменению ее классической парадигмы; он влечет за собой замену преимущественно аналитического, абстрактного взгляда на мир целостным, индивидуальностным и конкретным взглядом. В науке остаются объективность и аналитичность (без этого она немыслима), но в качестве подчиненных по отношению к целостному восприятию моментов. Экологизация представляет собой ценностно-ориентационное влияние одной науки на другие, суть которого в перенесении на исследования во всех областях науки тех ценностных моментов, которые характерны для науки экологии, а именно: целостное рассмотрение естественных систем при учете активности живых организмов в экосистемах. Экстраполяция этого принципа означает стремление к целостному изучению всей биосферы как среды обитания человека при учете его активности как наиболее динамичного фактора в биосфере.

Экологическая ценностная ориентация предполагает включение человеческой деятельности в предмет исследования. Конечно, человек — предмет исследования в биологии и гуманитарных науках. Однако экологическая ориентация впервые связывает воедино человека и природу, представляя их как целое. Человек становится участником взаимодействия с исследуемой природой, а не только неявно внедряет ценности в научную эмпирию по схеме: ценности — теория — научный факт. Наука еще никогда не была ценностно ориентирована на такую широту подхода к реальности. Если физика олицетворяет глубинную мощь науки, то экология — ее широту (не в пространственном смысле — это область космологии, а в смысле целостного познания многообразия связей в природе).

Экологический подход, ориентированный на целостное изучение системы взаимоотношений человека с природной средой, подразумевает и целостное рассмотрение проблемы человека (хотя ей и нелегко взять человека во всей его универсальности), учет степени его свободы по отношению к науке и технике и рассмотрению их не в качестве новых «идолов», а как орудий развития сущностных сил человека.

Поскольку экологизация предполагает учет высших ценностей человека в его взаимоотношении с природой, она смыкается с гуманизацией научного и технического знания. Гуманизация — это экологизация по отношению к человеку, экологизация — гуманизация по отношению к природе. Реальное тождество человека и природы, вероятно, возможно в конце пути «очеловечения» природы, но для этого должно произойти и «очеловечение» наук, изучающих природу.

В каком отношении тенденция экологизации находится с такими тенденциями современной науки, как математизация, кибернетизация и другими? На наш взгляд, тенденция экологизация не противоречит им, поскольку они развиваются, прежде всего, в общем методическом ключе, в плане применения физических, математических и других методов в научных исследованиях, в том числе экологических, тогда как экологизация развивается, прежде всего, в проблемном ключе, в плане переориентации науки на решение экологической проблемы. Конечно, это не значит, что исследование всех научных проблем заменяется исследованием только одной — экологической. Скорее речь идет о том, чтобы все научные направления учитывали в той или иной степени возможные экологические последствия, хотя было бы вполне правомерно говорить о новых экологических направлениях исследования и даже о новых науках (например, о сельскохозяйственной экологии и т. д.). Так, экологизация физики не означает, что методы экологии применяются для решения каких-либо физических проблем, а имеет в виду модификацию самих этих проблем под влиянием экологической ситуации, мировоззренческую переориентацию ученых-физиков под влиянием негативных аспектов НТП.

Экологизацию науки вообще не следует понимать лишь в том плане, что экологические данные будут использоваться для решения тех или других конкретных проблем, которые стоят на данном этапе развития перед различными отраслями науки. Экологизация означает скорее переориентацию на решение новых проблем, возникающих в связи с особенностями взаимодействия человека с природой на современном этапе, требует нацеленности на анализ перспектив и возможностей физических, химических, биологических и технических исследований в смысле их практического приложения к решению экологической проблемы. В связи с этим можно говорить даже об отказе от поисков в определенных научных направлениях, если результаты могут быть экологически опасны, хотя это и не означает сворачивания фундаментальных наук. Однако принцип экологической осторожности требует учета экологических последствий принятия конкретных научных решений.

В качестве наиболее передовой революционизирующей части естествознания экология выступает не потому, что она сформировала новые методы исследования или открыла новые законы функционирования изучаемых ею фрагментов реальности (хотя претензий на открытие таких законов много), а благодаря тому, что она несет в естествознание новую ценностную ориентацию. Это так сказать ценностный лидер, в то время как лидером методологическим остается физика. В методологическом плане сама экология должна обогатить себя новейшими физическими методами исследования. Но в ценностном отношении именно она задает тон развитию науки. В той мере, в которой наука, оставаясь собой, сможет удовлетворить этим новым ценностным моментам, огромное значение ее будет сохраняться.

Экологическая переориентация науки не означает отказа от оправдавших себя редукционистских методов, но их дополнение постижением целостности предмета исследования. Примером взаимодополнения экологизации и математизации (кибернетизации) служит использование ЭВМ для глобального экологического моделирования. Для учета субъективных свойств природы, ее целостных индивидуальностных характеристик необходимо также дополнение экологизации системным подходом, методами гуманитарных наук.

Этому методологическому взаимообогащению соответствует экологический синтез естественных и гуманитарных наук.

Экологизация науки выступает одним из существенных моментов гармонизации взаимоотношений человека и природы на познавательном уровне. Она непосредственно связана с тем, что проблема взаимосогласования естественных и искусственных (прежде всего, технических) систем требует целостного изучения всей системы «человек — природная среда» (альтернативой этому может быть только явно не конструктивная в плане созидательных задач, стоящих перед человечеством, дилемма «преобразовывать — не преобразовывать»). Познание дает истину, но истина целостна, поскольку в природе «все связано со всем». Отсюда задача интеграции в науке, которую следует рассмотреть особо.

2. «Земля научного познания кругла»

Экологизация и интеграция науки тесным образом связаны между собой в том плане, что экологизация представляет собой практическую потребность, одним из путей реализации которой является интеграция знаний.

Необходимость связи наук для успешного решения экологической проблемы очевидна. Каковы могут быть формы этой связи? Выделим четыре из них. Первая, самая простая и первоначальная, — это передача эмпирических данных из одной науки в другую. Полезность этой формы связи несомненна: скажем, как только химики определили состав, структуру и свойства (особенно те, которые важны для окружающей среды) нового синтетического вещества, они должны сообщить эти данные медикам и биологам (биохимикам), которые затем будут изучать влияние данного вещества на живое.

Экологически опасно, если биохимики лишь через какое-то продолжительное время после разработки нового вещества выяснят, как оно ведет себя в организме. Биохимики должны более тесно контактировать с медиками, поскольку только последние могут определить, какой вред данное вещество может принести живому.

При таком типе связи главное — скорость и полнота передачи информации из одной науки в другую. Здесь не возникает особых теоретических проблем, скорее затруднения имеют практический характер.

Следующий, более сложный тип связи, непосредственно идущий за только что названным, — проведение комплексных исследований, когда изучение какого-либо объекта проводится совместно представителями различных наук. Это дает возможность ускорить процесс внутринаучной циркуляции информации и, кроме того, обеспечивает многосторонность сбора эмпирических данных об объекте, которые затем могут группироваться в модель и исследоваться на ЭВМ.

Все более комплексное и одновременно детальное изучение сложных природных процессов, протекающих на больших площадях в течение значительного времени при необходимости исследования фактически бесконечного количества параметров, требует привлечения всего арсенала научных знаний. Многие экологические исследования, которые сейчас проводятся, являются комплексными, и на их базе формируются новые синтетические направления.

Два типа связи, о которых мы говорили выше, ведут к тому, что можно назвать эмпирическим синтезом наук. Другие два типа представляют собой синтез на теоретических этажах исследования. Простейший из них можно назвать связью через экстраполяцию, когда теоретические положения из одной науки переносятся в другую. Так, некоторые направления современной экологии человека строятся в основном за счет экстраполяции на проблему взаимоотношения человека и природы теоретических положений, развитых в экологии животных и растений.

Наконец, высший этап синтеза наук, о котором сейчас много пишут, но до реализации которого далеко, представляет собой создание оригинальной системы путем синтеза теоретических построений, разработанных в нескольких науках. Таким образом возникают новые науки, и хрестоматийным примером этого типа синтеза служит создание кибернетики на базе вычислительной математики, нейрофизиологии и теории информации.

Остановимся более подробно на одной из ступеней интеграции знаний — проведении междисциплинарных исследований. Междисциплинарное взаимодействие было присуще разным этапам развития знания. Так, еще Гиппократ указывал, что в проблеме здоровья имеют значение и планировка городов, и направление ветров, и климатические условия, и таким образом объединял различные отрасли знаний в интересах заботы о здоровье человека. На основе физики, химии, кристаллографии и философии получили развитие атомистические представления и т. д. Однако вплоть до XX столетия междисциплинарные исследования проводились от случая к случаю и не носили обязательного характера.

Только в XX в. стало ясно, что как биологические, так и многокомпонентные технические системы нельзя ни изучать, ни понять с помощью традиционных методов исследования, ориентирующихся на узкий дисциплинарный подход. Прогресс науки со всей очевидностью свидетельствовал, что исследование реальных физических, биологических, социальных и других систем по частям, вне связи с единым целым не дает адекватного их объяснения и понимания.

Преимущества междисциплинарных исследований состоят в том, что целостный подход к изучаемому объекту позволяет выявить более глубокие и существенные его особенности, чем при обособленном его исследовании отдельными научными дисциплинами. Кроме того, привлечение к междисциплинарному последованию ученых различных специальностей способствует лучшему пониманию и более эффективному решению выдвигаемых проблем, не говоря уже о достижении взаимопонимания между учеными.

В свое время В. И. Вернадский говорил о важной роли крупных проблем в развитии научного знания. Год от года такие проблемы становятся все более сложными и масштабными. Их нельзя решить силами какой-либо одной науки, сколь бы многогранной и обобщенной она ни была. Необходимо привлечение всего массива современных научных знаний, что предполагает объединение специалистов различного профиля.

При этом знания должны не просто суммироваться. Для междисциплинарных исследований неприемлемо механическое соединение представлений различных областей знания, чисто суммативный подход, когда данные отдельных наук, каждая из которых исследует свой срез проблемы, рассматриваются как рядоположенные, а предмет изучается методами отдельных наук с последующим сравнением результатов, Развертывание Междисциплинарных исследований требует научной и социальной интеграции.

Организация подобных исследований — вещь далеко не простая, поскольку каждая дисциплина, как это следует из самого названия, имеет свой собственный язык, специальные методы и теории, разработанные для решения именно ее задач; свои проблемы, эмпирический базис, стандарты строгости, точности, доказательности, схемы объяснения, формы законов и т. п. Преодолеть эти барьеры — главная проблема организации междисциплинарных исследований.

Особо сложное положение возникает при взаимодействии естественных, общественных и технических наук. Если рассмотреть соотношение наук в треугольнике понятий: естественная среда — ценности — проектирование новой среды, то естественные науки имеют дело преимущественно с естественной средой, общественные — с человеческими ценностями, технические — с проектированием искусственной среды. Это различие определяет специфику методов исследования. Практическая же необходимость междисциплинарного взаимодействия естественных, общественных и технических наук вытекает из того, что проблемы проектирования искусственной среды становятся все более сложными по мере роста технической мощи человека и требуют привлечения данных не только естественных, но и общественных наук.

Можно сформулировать три принципа организации и проведения междисциплинарных исследований. Первый — достаточная представительность наук. При этом различают оптимум комплексности, который гарантирует достижение целей исследования, и потенциал комплексности, определяющий перспективы дальнейшего расширения исследования данного объекта.

Второй принцип — оптимальный вариант привлечения наук. Каждая наука, включаясь в междисциплинарное исследование, дает что-то свое. Главным критерием эффективности ее применения является наибольший вклад в решение общей задачи. При этом опасно противопоставление одних наук как лидеров другим. Важно, чтобы отношения наук не были антагонистичными, чтобы наличие лидера не приводило к представлению о первосортности и второсортности наук, что отрицательно сказывается на развитии их потенциала, угнетающе действует на выявление науками своего разнообразия и лишает междисциплинарные исследования целостности и эффективности. Воздействие лидера не должно быть насильственным. Это приводит к формулированию третьего принципа междисциплинарных исследований — равноправности наук и гармоничности их взаимодействия в решении общей проблемы.

В организации междисциплинарных исследований большая роль принадлежит системному подходу, благодаря которому становится возможным рационально распределить усилия представителей разных дисциплин. Системный подход ведет к синтезу знаний по двум направлениям: на основе выявления структурного единообразия, проявляющегося в изоморфизме и изофункционализме структур различных уровней организации материи, и на базе комплексных программ исследования сложных систем, в которых принимают участие представители различных дисциплин.

Предпосылкой развития системного подхода послужили тенденции развития естествознания XIX в. Переход к исследованию сложных природных процессов выявил, во-первых, иерархическое строение геологических и биологических процессов, а во-вторых, обратил внимание на тесную связь между неорганическими и органическими процессами, их единство.

Поворот естествознания к исследованию взаимодействия живых и косных компонентов среды привел к становлению новой науки — экологии и введению Зюссом понятия, характеризующего единство этих компонентов, — понятия биосферы. Удивительная согласованность биологических и геологических систем была впервые раскрыта с исчерпывающей полнотой В. И. Вернадским.

Биосфера как целостное образование представляет собой необычно сложную систему с огромным количеством структурных уровней организации, на каждом из которых находим причудливое сплетение процессов, протекающих в живой и неживой природе.

На каждом из структурных уровней гео- и биосистемы происходит взаимодействие различных подсистем между собой. В. Н. Сукачев, рассмотрев взаимоотношения биоценоза с окружающей средой, предложил понятие биогеоценоза, отражающее единство живых и косных компонентов на данном уровне. Несколько биогеоценозов определяют ландшафт. В пределах каждой из основных подсистем биосферы можно выделить подсистемы более низкого уровня, образующие иерархическую лестницу.

В XX столетии неразрывная связь всех процессов становится все более очевидной и соответственно возрастает значение системного подхода. Последний базируется на общей теории систем, которая стремится дать конкретно-научное объяснение парадокса целостности, заключающегося в том, что системный объект обладает такими свойствами, которых нет у его элементов.

Вместе с тем значение системного подхода не стоит абсолютизировать. Это методологический ответ на потребность в исследовании сложных систем. Не решая сам по себе проблему, он служит ее методологическим обеспечением и, являясь адекватной формой исследования, в определенной степени влияет на содержательную сторону проблемы.

В настоящее время становится ясным, что многие притязания на способность системного подхода решить все проблемы исследования сложных систем лишены оснований. В то же время в недрах науки зарождаются новые подходы к междисциплинарным исследованиям. На роль организатора междисциплинарных исследований претендует также комплексный подход.

Последний относится больше к области гносеологии и аксиологии, чем онтологии. Комплексный подход не ограничивается исследованием определенных систем. Если системный подход может использоваться в рамках отдельной дисциплины, то комплексный подход обязательно предполагает междисциплинарные исследования, комплекс (хотя и необязательно систему) дисциплин. Комплекс — слово для обозначения совокупности, которая не обладает такой степенью целостности, как система. Тем самым комплексные исследования могут относиться к более широкому классу объектов, пока еще не рассматриваемых явно как системы.

Комплексные проблемы, как правило, проблемы, требующие для своего решения привлечения данных многих наук, в то время как выражение «системные проблемы» может иметь в виду проблемы самых различных систем и самого системного подхода. Можно поэтому сказать, что комплексный подход — адекватная форма междисциплинарных исследований, определенный этап на пути к единству научного знания. Правда, он не обладает той упорядоченностью и той формальной строгостью, которые присущи системному подходу. Если кратко выразить отношение комплексного подхода к системному, то можно сказать: «Шире, но аморфнее». Комплексный подход больше обещает, чем (пока) дает.

Дискуссия вокруг проблемы соотношения системного и комплексного подхода и их сравнительной применимости в междисциплинарных исследованиях протекает довольно оживленно. Нельзя, впрочем, забывать об опасности того, что за терминологическими спорами о том, что считать системой и стало быть всегда ли применим системный подход, или комплексный подход представляет собой нечто более широкое, можно упустить из виду главное, а именно: содержательную сторону дела. Сам по себе подход, системный или комплексный, независимо от своего формального совершенства не гарантирует успеха. Последний приходит при соблюдении определенных содержательных принципов проведения междисциплинарных исследований, о которых речь пойдет ниже.

Еще более широкой базой междисциплинарных исследований обладает глобальный подход, применяемый при исследовании особого класса проблем — глобальных. Если комплексные проблемы наиболее важны для отдельных регионов и решаются в их пределах с использованием данных нескольких наук, то к глобальным проблемам относятся те, которые имеют значение для всей планеты Земля. В связи с этим можно говорить о выделении трех основных подсистем — неживой и живой природы и человеческого общества. Поэтому глобальный подход, ответственный за решение этого круга проблем, должен не просто привлекать данные нескольких наук, но оперировать данными всех трех главных циклов наук — естественных, общественных и технических. Глобальность — это системность и комплексность, масштабность и глубина.

Можно заключить, что системный, комплексный и глобальный подходы представляют собой как бы этапы роста уровня междисциплинарности, отражающие возрастающую сложность проблем, встающих перед человечеством. Такое разделение не означает, что системный подход не должен применяться для решения комплексных и глобальных проблем, однако при этом он приобретет определенную специфику, которую предстоит выявить. Отдельные сложные проблемы можно рассматривать на разных уровнях: системном, комплексном и глобальном. Так, проблемы экологии можно рассматривать на системном уровне в плане синэкологии животных и растений, как комплексные в рамках экологии человека и социальной экологии и как глобальные в рамках глобальной экологии.

Большое значение для междисциплинарных исследований имеют общенаучные методологические средства (моделирование, вероятностные, кибернетические и различные математические методы). Они являются ядрами интеграции знания. Эти общенаучные методы трансформируются в соответствии со спецификой изучаемого объекта (в результате подобной трансформации в геологии, например, появилось так называемое натурное моделирование), и сами, в свою очередь, влияют на представление о предмете исследований и на конкретно-научную методологию.

Междисциплинарные исследования сложных проблем, помимо использования общих и специально-научных методов, стимулируют разработку новых методологических подходов, наиболее приспособленных именно для решения данной проблемы. Так, на роль основного подхода при решении экологической проблемы претендует экологический подход, рассматриваемый с формальной точки зрения как центрально-ориентированный вариант системного подхода.

Объединяющим началом служат также новые научные направления (например, синергетика) и новые концепции (например, биосферы и ноосферы). Создание подобных концепций и дисциплин служит содержательным критерием прогресса междисциплинарных исследований и науки в целом, а объединение методологического и содержательного критерия дает общий гносеологический критерий.

Междисциплинарные исследования, применяемые для решения все большего количества сложных проблем, вносят свой вклад в прогресс науки, поскольку именно решение сложных проблем является ныне одним из основных социальных критериев прогресса науки в целом.

Проблема междисциплинарных исследований тесно связана с дифференциацией и интеграцией научного знания. Они образуют как бы два полюса, между которыми движется знание, никогда не достигая ни одного из них. На одном полюсе мы имели бы единственную науку как некое гомогенное образование; на другом — совокупность дисциплин, никак между собой не контактирующих. Правда, в них было бы нечто общее, отличающее их от других видов деятельности (иначе не существовало бы самой науки как особого вида деятельности), и именно это нечто обеспечивает потенциальную возможность интеграции научного знания, но этим и исчерпывалась бы вся их общность.

Справедливо утверждают, исходя из общих философских посылок, что дифференциация научного знания неразрывно связана с интегративными процессами в науке. Но такой обобщенный подход не объясняет, почему столь актуальным и важным для философско-методологического исследования признается именно анализ путей интеграции научного знания. Может быть, философам нецелесообразно так много внимания уделять интеграции, коль скоро последняя все равно диалектически связана с дифференциацией? Думается, что целесообразно, и по нескольким причинам.

Дифференциация — процесс стихийный, порожденный логикой редукционистского и обособленного знания, интеграция — процесс, сознательно противопоставляемый дифференциации. Сущность его в «расширении сознания» до уровня целостного охвата бытия. В этом процессе важная роль принадлежит философии, ее интегративной функции. Утверждают, что в самой науке могут возникать интегративные дисциплины вроде геофизики, биохимии и т. п. Однако подобная интеграция есть в то же время и дифференциация, поскольку увеличивает количество научных дисциплин. Все же это лучший вид дифференциации, который можно назвать интегративной дифференциацией.

Далее. На различных этапах развития науки может быть различное соотношение дифференционных и интеграционных процессов. Наука не стоит неподвижно в какой-либо одной точке шкалы «дифференциация — интеграция», а находится в непрерывном движении. Нельзя не признать, что на протяжении XVII–XX вв. наука постоянно сдвигалась в сторону дифференциации.

Чтобы подчинить живой труд капиталу (который есть власть над ним), необходима система машин, а для создания таковой требуется соответствующим образом организованная наука. Путем развития системы машин, как подчеркивал К. Маркс, является анализ, а также разделение труда. Все это преследует единую цель подчинения человека и природы.

Разделение наук как одно из направлений и следствий разделения труда ведет к чрезмерной специализации ученых. Общество продуцирует слой научных работников, которые не видят и не хотят ничего видеть за пределами своей узкой специальности, частных дисциплин, на которые разбита наука.

Аналитическая направленность современной науки определяет явное преобладание в ней процессов дифференциации, что дает основание утверждать, что именно они являются движущей силой научного познания. Добавим, аналитического расщепляющего познания. Так что единство дифференциации и интеграции всегда существует, но не всегда в той форме, в какой это необходимо.

Можно сказать, что дифференциация сейчас далеко обогнала интеграцию и разделенность науки мешает ее целостному развитию. Интуитивно ясно, что продолжающийся дрейф к полюсу дифференциации — явление негативное, хотя выяснилось это как бы неожиданно и стало широко обсуждаться не так давно. Ныне часто отмечается, что нарастающая дифференциация тормозит прогресс науки, и это действительно так, хотя, с другой стороны, разве какое-либо научное открытие, даже и способствующее дифференциации, может идти во вред научному прогрессу? Ответ на этот вопрос очевидно требует предварительного определения того, что есть искомый прогресс?

Противоречие возникает в том случае, если прогрессом науки считать исследование отдельных сторон действительности в их обособленности. Насколько оправдан такой подход? Человек стремится познать мир в его целостности, и познание отдельных сторон действительности оправданно лишь постольку, поскольку учитывает значение данного фрагмента в функционировании целого. Истинное познание, стало быть, неразрывно связано с целостностью и интегративностью.

Можно выделить следующие основания интеграции знаний: онтологическое (единство мира), гносеологическое (единство человеческого сознания и законов мышления), методологическое (наличие общенаучных методов исследования), социальное (целостность человека). Последнее детерминирует необходимость гносеологического и методологического обеспечения интеграции знания.

Особая актуальность интеграции знаний в настоящее время вызвана также тем, что интеграция выступает как способ повышения гибкости науки в условиях, когда изменения среды становятся все более масштабными и приводят ко все более ощутимым и многообразным последствиям.

Следует, впрочем, иметь в виду, что могут иметь место различные формы интеграции знаний. Интегративные процессы неразрывно связаны с дифференционными, однако часто интеграция или запаздывает или протекает в форме по преимуществу вненаучной. Интеграция должна протекать в пределах самой науки и быть своевременной. Обеспечить это и призваны междисциплинарные исследования.

Далее. Интеграция должна не только осуществляться внутри науки, но охватывать по возможности больше отраслей знания, т. е. быть комплексной. Это имеет место, но еще далеко не в достаточной степени. При этом опять-таки важно, чтобы комплексность исследований предполагалась самой структурой научного знания.

И еще один тезис, представляющийся важным. Необходима не только интеграция и даже не просто комплексная интеграция знаний. Важно еще, чтобы основой ее были цели и потребности человека в его взаимоотношении с природой. Здесь мы переходим от чисто методологических проблем интеграции к проблемам социальным. Говоря о возможностях и потребностях человека, лежащих в основе интегративных процессов в науке, мы должны иметь в виду целостную, гармонически развитую личность, поскольку именно она является целью исторического прогресса. В этом случае процесс познания оказывается неразрывно слит с социальным прогрессом общества, и социальные проблемы науки получают свое адекватное решение. Важно всегда помнить, что социальное значение интеграции знаний определяется не только тем, что она способствует целостному познанию бытия, но также и тем, что помогает становлению целостной личности.

Общество, стремящееся к формированию целостной, гармонически развитой личности, должно и науку формировать как целостную, гармонически развитую систему. Разделение труда вообще и в науке, в частности, может восприниматься как положительное явление в той мере, в которой это способствует раскрытию индивидуальных способностей человека. Ныне выясняется к тому же, что чем расщепленнее наука, тем она экологически опаснее и тем меньше в ней творчества и всеобщности. Впрочем, еще Шеллинг говорил, что, только когда устанавливается связь между различными явлениями природы, между существовавшими порознь науками, науки начинают подлинную жизнь. В свою очередь, Энгельс отмечал, что наиболее ценные открытия совершаются на стыке наук. Однако тенденция к обособленному существованию отдельных научных дисциплин продолжает преобладать и поныне. Существующая система организации науки с жесткими подразделениями не удовлетворяет современным социальным и экологическим требованиям и должна быть заменена более гибкой и мобильной. Полезно вспомнить здесь научные традиции русской культуры, которые от Ломоносова до Докучаева, Сукачева и Вернадского проявлялись именно в стремлении к целостному охвату реальности.

В последние годы все более осознается, что для решения экологической проблемы необходима прежде всего выработка целостного представления о функционировании окружающей человека природы и его месте в ней. Подход к природе и к взаимодействию с ней должен быть целостным, а стало быть целостным должно быть и соответствующее знание. Противоречие между традиционной наукой, разделенной на отдельные жестко обособленные дисциплины, и потребностью целостного познания реальности стимулирует становление нового типа организации науки.

Конечно, целостность сама по себе не может быть высшим и единственным критерием прогресса науки. Вопрос о значении целостности в развитии научного знания нельзя решить, если рассматривать науку только линейно на шкале «дифференциация — интеграция». Необходимым представляется введение еще по крайней мере двух координат. Одна из них — социальные потребности общества. Другая — координата разнообразия.

Часто, когда говорят положительно о дифференциации научного знания, имеют в виду, по существу, увеличение его разнообразия. Рост последнего — явление позитивное, когда связано с интеграцией. Дифференциация же сама по себе, увеличивая, с одной стороны, разнообразие, с другой — может и препятствовать его увеличению, если приемы и способы мышления, новая техника и методы, разработанные в одной дисциплине, не распространяются на другие. Если под дифференциацией иметь в виду увеличение разнообразия, то последнее действительно лежит в основе развития отдельных научных дисциплин, но не прогресса науки в целом. Для последнего нужна еще интеграция знания.

Можно полагать, что процессы дифференциации преобладают в науке в том случае, если разнообразие пауки растет, а степень ее интегрированности остается прежней. Крайняя мыслимая ступень здесь — распад системы. Противоположный процесс интеграции знания при сохранении разнообразия на прежнем уровне или даже уменьшения его тоже вряд ли можно признать прогрессом науки.

Из всех вариантов соотношения интеграции и разнообразия наиболее благоприятен вариант их согласованного роста. Интеграция знания ведет к росту разнообразия, поскольку в одни науки включаются результаты, полученные в других областях. Но скорости двух процессов могут быть различны. Отсюда диссонансы в развитии науки в целом. Задачу координации роста параметров интеграции и разнообразия еще предстоит решить.

Развитие науки в целом определяется степенью интегрированного разнообразия скорее, чем какими-либо ее отдельными достижениями. Прогрессом науки в целом можно считать согласованный рост ее разнообразия, интеграции и удовлетворения социальных потребностей общества. На основе принципа интегративного разнообразия, определяющего ее общий прогресс, наука продвигается по пути становления целостной интегративно-разнообразной гармоничной системы.

Необходимость иметь не только интегративно-разнообразную, но также целостную и гармоничную систему науки вытекает, с одной стороны, из стремления к познанию мира как целого и роли науки в становлении целостной гармонически развитой личности, а с другой — из потребностей современного этапа взаимоотношений человека и природы. Причем, если на проблему целостности познания природы и взаимодействующего с ней человека обращалось определенное внимание, то проблеме гармоничного развития науки внимания уделялось явно недостаточно.

Поэтому как в начале нашего века, когда, скажем, геология и география выполняли во взаимоотношении наук подчиненную роль — обеспечивали необходимые данные для осуществления того или иного природопреобразовательного проекта, а главной задачей заведомо признавалась техническая, так и теперь, несмотря на возросшие масштабы применения наук о природной среде вплоть до создания территориальных комплексных схем охраны природы (так называемые ТЕРКСОПы), их роль остается в принципе такой же, какой была в начале века, когда человечество только приступило к осуществлению гигантских проектов преобразования среды обитания. Поэтому они и малоэффективны. По-прежнему знания о естественной среде находятся в неравноправном положении по отношению к знаниям о преобразовании мира.

В современной науке и технике отсутствует строгая методология познания отдаленных последствий человеческой деятельности, и это определяется не только сложностью задачи, но и состоянием самой науки, ее расщепленностью на отдельные дисциплины, чрезмерным аналитизмом и безличностью. Без изменения основ научного познания невозможна и искомая методология.

Таким образом, существует настоятельная экологическая необходимость того, чтобы на смену представлениям об иерархии наук пришло представление о круге наук (как говорит К. Леви-Строс, «земля научного познания кругла»). Соответственно классификация наук должна строиться не по принципам иерархии (обычно под этим понимают подчинение одних наук другим) и последовательного дробления (нацеленного на разделение, а не на соединение наук и при своем осуществлении ведущего в дурную бесконечность дифференциации, не сбалансированной интеграцией). Классификация наук должна строиться, на наш взгляд, по типу круга с контуром обратной связи.

Если система знаний строится по принципу иерархии с ярко выраженным лидером (особая дискуссионная тема), то есть опасность, что одни науки будут уменьшать интерес и препятствовать развитию других, что в настоящее время опасно с экологической точки зрения. Особенно важно экологически, чтобы престиж и значение наук о природной среде был не ниже престижа наук универсального типа и наук, разрабатывающих способы изменения мира.

Иногда справедливо утверждается, что биологи и экологи накопили много данных, которые свидетельствуют о необходимости гораздо более осторожного, бережного отношения к биосфере, чем это имеет место в настоящее время. Это так, но подобный аргумент звучит довольно весомо лишь с позиций обособленного рассмотрения различных отраслей знания. На самом же деле наука представляет собой в достаточной мере связный механизм, чтобы использование данных одних наук непосредственно зависело от других наук. Если данные различных наук конфликтуют между собой, преимущество отдается наукам, пользующимся большим престижем, т. е. в настоящее время наукам физико-химического цикла.

В целом наука должна приближаться не к такой степени интеграции, как механическая система или биологический организм, а к степени гармоничной системы. Нужна не интеграция в максимально возможной степени, а максимально возможная в данный момент гармоническая интеграция. Таким образом гармонизированная наука поможет созданию гармоничной системы взаимоотношений человека с природой и обеспечению гармоничности развития самого человека.

Современной науке не хватает свойственной биосфере гибкости, и для преодоления данного недостатка необходимо достижение наукой внутреннего единства, что, конечно, не должно отрицательно влиять на многообразие ее направлений. Необходимо, чтобы все отрасли науки выступали в деле определения перспектив преобразования нашей планеты в качестве равноправных партнеров.

Как можно теперь оценить междисциплинарные исследования по их связи с дифференциацией и интеграцией научного знания? В генезисе междисциплинарных исследований можно выделить два этапа. На первом создается программа исследований, и в ее рамках объединяются специалисты различных дисциплин. Это интегративный этап, способствующий как интеграции, так и прогрессу научного знания. Второй этап междисциплинарных исследований ведет к образованию новой научной дисциплины со своим особым предметом, понятийным аппаратом, теориями и методами. Чаще, впрочем, мы имеем дело с некоторой промежуточной ситуацией, которая, собственно, и является междисциплинарной, поскольку формирование новой дисциплины снимает проблему междисциплинарных исследований.

Междисциплинарные исследования способствуют, таким образом, и дифференциации и интеграции знаний. Их исходным пунктом является потребность в интеграции, а конечным пунктом может быть дифференциация, которая, в свою очередь, создает необходимость и в то же время расширяет возможности междисциплинарного взаимодействия. Заключительный этап междисциплинарных исследований, приводящий к формированию новой дисциплины, может быть назван дифференционным. Поскольку этот этап ведет к приращению научного знания (увеличивая его разнообразие), а интегративные показатели науки остаются на прежнем уровне, он также вносит свой вклад в научный прогресс.

Проблема интеграции научного знания в процессе ее углубления переходит в проблему его единства, приобретающую важное значение и с социальной точки зрения (потребность в формировании целостной, гармонически развитой личности), и с точки зрения экологической. Основой искомого единства служит единство научного метода (вспомним в связи с этим о важнейших чертах науки — ее универсальности и общезначимости), отличающее ее — хотя это различие и не стоит абсолютизировать — от всех других видов человеческой деятельности. Единство научного метода как такового — данность, но этим не ограничивается проблематика единства научного знания.

Существует несколько подходов к проблеме единства научного знания. Одни исследователи прогнозируют появление всеобъемлющей науки, которая будет решать все научные проблемы. Другие говорят о необходимости новой дисциплины синтетического плана, которая изучала бы наиболее общие вопросы взаимоотношения человека и природы. Третьи считают, что современные проблемы формируют особый подход (в частности, экологический), который служит объединяющим началом для организации междисциплинарных исследований. Единство можно понимать и как идеал целостной интегративно-разнообразной гармоничной системы, продвижение по пути создания которой, детерминируемое как собственно научными, так и практическими потребностями общества, служит важным критерием научного прогресса. Подлинное единство научных знаний — единство многообразия, система, способная не только к механическому, органическому, но и к гармоническому росту.

Единство многообразия должно доходить до целостности знания, но последнее не есть гомогенность. Единство может не только быть следствием интегративных процессов, но вести к дальнейшей дифференциации.

В связи с тем, что конечным пунктом междисциплинарных исследований является дифференциация, возникает вопрос: нужно ли стремиться во что бы то ни стало к тому, чтобы в результате междисциплинарного исследования возникала новая наука? Формирование новой науки — стихийный творческий процесс, и нет ничего хуже, чем искусственно конструировать новую науку, предлагать название и т. п. Все же плод должен созреть сам. Но и искусственно замедлять этот процесс, препятствовать становлению нового направления также не стоит. Так, применительно к взаимоотношению природы и общества речь не должна идти об искусственном конструировании некоей одной науки, которая рассматривала бы все отношения человека к природе: такая наука, по крайней мере на данном этапе, вряд ли возможна. Скорее следует говорить о процессе экологизации естественных, общественных и технических наук. Причем для различных циклов наук экологизация означает нечто иное, поскольку в каждом случае рассматривается различный круг проблем. Общее одно: при анализе всех предметов исследования учитывается взаимосвязь человека с природной средой.

«Токи» идут от фундаментального знания к наукам о природной среде (физикализация, математизация, кибернетизация) и в противоположную сторону (экологизация). Аналогичная ситуация имеет место во взаимоотношении общественных наук и наук о природной среде (аксиологизация и экологизация). Таковы направления экологического синтеза знания.

Теоретический синтез единой науки — экологии — находится под большим вопросом, поскольку этот синтез должен был бы объединить громадное количество феноменов и фрагментов реальности. Представляется, что создание науки, которая изучала бы все вопросы взаимоотношения человека и природы, столь же пе-реально, как замена науки философией. Наука должна вобрать в себя ценностные аспекты, стремиться к целостному подходу, и в этом она ориентируется на философию, но если она зайдет слишком далеко, то фактически упразднит себя, перейдя в область философии, тогда как именно наука нужна для конкретного преодоления экологических трудностей, за которые она частично ответственна. Можно говорить о желательности проведения комплексных исследований для решения экологической проблемы (здесь никаких принципиальных затруднений нет). Когда же речь заходит о становлении новой науки, следует быть осторожным, поскольку, строго говоря, качественный скачок — а именно это подразумевается, когда говорят о создании новой науки и взаимоотношении человека и природы, — непредсказуем.

Можно заключить, что в области взаимоотношений человека и природы пока оправдывается прогноз главенства определенных подходов, что не мешает, впрочем, становлению новых научных направлений.

Экологическое единство науки, конечно, должно базироваться не только на комплексном подходе, но и на определенной концептуальной основе. Это имеют в виду, говоря о необходимости создания теории взаимодействия человека и природы. Скептицизм по отношению к этой теории может заключаться не в сомнении относительно ее полезности, а скорее в том, возможно ли развить ее, оставаясь в строгих научных рамках, поскольку экологическую проблему нельзя решить без обращения к культуре в целом.

Какая-либо формальная система экологических взглядов, наподобие кибернетики, по-видимому, невозможна. Однако что может представлять собой теория взаимодействия человека и природы в содержательном плане? Экстраполяцию биологических данных на более широкую сферу — взаимоотношений человека с природой в их целом? Такая экстраполяция явно уязвима. Более оправданным, когда речь идет о теории взаимодействия человека и природы, представляется подход, при котором экологическая составляющая приобретает существенную (но не самодовлеющую) роль в общефилософской системе.

Синтетические направления в науке, формирующиеся под влиянием экологической ситуации, приближают науку к тому целостному взгляду на природу, который всегда был для нее недостижимым идеалом. Однако экологический синтез наук вряд ли приведет к созданию какой-либо единой научной теории (слишком различны науки, решающие экологическую проблему), скорее к созданию экологической картины мира из мозаики различных представлений, имеющих общую предметную и методологическую основу, но во многом разнящихся все же друг от друга. Единство науки в данном случае предполагает тесную связь между науками и единство целей, стоящих перед ними и вытекающих из целостного понимания системы «человек — природная среда». Задача состоит в том, чтобы переориентировать все научное знание, что предполагает развитие новых научных направлений, играющих важную интегрирующую роль.

Экологизация не сводится и к внедрению в науку достижений экологии как конкретной науки о взаимоотношении живого со средой, а есть скорее взгляд на проблемы любой науки с экологических позиций, под углом зрения человека и среды его обитания. Так, для эволюционной биологии важной становится задача выяснения и классификации экологических кризисов, происходивших до появления человека. Антропологам необходимо разобраться с экологическими кризисами антропогенного происхождения. Медицина должна ответить на вопрос, какие изменения в человеческом организме ведут к заболеваниям, а какие нейтральны, а быть может, и полезны. Физика, небывалый престиж которой во второй половине XX в. объясняется в немалой мере ее успехами в процессе поиска средств преобразования мира, должна определить физические параметры, наиболее благоприятные для существования и развития человечества. В области технических наук речь идет о разработке замкнутых циклов производства; методов комплексного использования ресурсов; двигателей, не загрязняющих окружающую среду; способов использования солнечной энергии; электротехнических генераторов, которые могут работать за счет поглощения избыточного тепла, выделяющегося в окружающую среду; способов превращения загрязняющих веществ в ресурсы и т. д. География, геология и другие науки о природе должны быть и науками об окружающей человека среде, и все проблемы природной среды — биологические, географические, геологические — рассматривать в комплексе как проблемы взаимодействия общества и природы. При этом экологические исследования должны проводиться не с точки зрения того, как эффективнее и быстрее преобразовать природную среду, а с точки зрения гармоничного функционирования единой природно-технической системы.

Методология науки знает попытку решения проблемы единства научного знания, предпринятую в первой половине XX в. неопозитивистами, взявшими за основу единство некоторых фундаментальных особенностей природы и единство познавательных процедур. Неудача их была предопределена тем, что сам человек и отрасли научного знания не были целостны. К единству знания можно идти и существенно иным путем: не от единства мира и познания, а от единства человека и его взаимоотношений с природой. Собственно оба пути разнозначны, потому что результат, к которому нужно прийти, — целостность знания, а, стало быть, определенной формы взаимодействия человека и природы. Для обретения такой целостности недостаточно (и даже не первостепенно важно) создания определенной теории, вообще чисто познавательных процедур.

Проблема единства знания, на наш взгляд, не была теоретически решена именно потому, что не было выработано представления о единой точке отсчета, ядре, вокруг которого и объединялось бы знание. Человек как самоцель исторического процесса — таков основополагающий принцип марксизма, и из него вытекает положение о человеке как самоцели процесса научного познания. На этом основании можно говорить об интеграции знаний, и одним из основных ее направлений может стать экологический синтез. Наука должна снова приблизиться к человеку, и экологический синтез помогает в этом благодаря рассмотрению всего многообразия знаний как знания о среде обитания человека.

3. Природа и культура

Наука способствует прогрессу общества вместе с другими отраслями культуры, а не является особой отраслью, кардинально отличающейся от всех остальных. Обеспечение целостности познания требует переориентации науки в направлении синтеза с другими отраслями культуры. Экология должна развиваться именно как наука, чтобы разрешить те проблемы, которые наука же и поставила. Но экологический подход может сделать большее, а именно: послужить основой культурного синтеза, который выйдет за рамки науки и свяжет ее с другими отраслями культуры. Такой культурный синтез не менее важен, чем экологическая переориентация науки, хотя это тесно связано, и переориентация науки будет способствовать выполнению наукой ее роли в экологическом культурном синтезе. В свою очередь, поскольку наука не является и не может быть самоцелью, ее ценностная переориентация возможна лишь как составная часть переориентации всей культуры, всего общества. Единство познания природы достижимо при определенных социальных предпосылках, которые, впрочем, могут быть существенно приближены развитием соответствующих тенденций в самой науке.

Отношение к природной среде как целостности предполагает в качестве своей предпосылки целостность культуры, а стало быть более тесную и гармоничную (с ликвидацией того перекоса в сторону науки, который существует сейчас) связь науки с искусством, философией и т. п. Продвигаясь в этом направлении, наука будет все более отходить от ориентации исключительно на непрерывный технический прогресс, отвечая на глубинные запросы общества — этические, эстетические, а также те, которые связаны с определением смысла жизни человека и целей развития общества. Синтез с другими отраслями культуры поможет более активному внедрению в науку ценностных аспектов.

О связи науки с философией написано огромное количество работ, и она достаточно очевидна. Хотелось бы сделать несколько замечаний по поводу связи науки и искусства в решении экологической проблемы. Синтез науки и искусства необходим еще вот по какой причине. Науку часто представляют как некий безгрешный объективный путь к истине, а искусство как нечто субъективное по преимуществу. На самом деле все в некотором смысле обстоит наоборот. Конкретные методы, используемые наукой, действительно объективны, но цели и задачи, которыми она руководствуется, довольно жестко определяются социумом. Наука давно уже стала социальным институтом и в буквальном смысле институциализирована. В ином положении находится искусство. Методы его более субъективны (лучше сказать субъектны), но цели и задачи могут быть и бывают более объективны, чем в науке. Оставаясь относительно более независимым, искусство может в большей степени вести и направлять, а не просто разрабатывать «спущенные сверху» темы. Часто указывают на объединяющий характер научного знания, который оно имеет благодаря его универсальному языку. Однако наука сближает тех, кто знает ее специфический язык, в то время как искусство обладает потенциями внутреннего душевного единения.

В последнее время в методологической литературе произошло оживление интереса к концепции познания как движущей силы художественного творчества. Ф. Олафсон, в частности, утверждает, что главной познавательной целью искусства является создание возможных жизненных ситуаций. Многие писатели ставили своеобразные эксперименты в своих произведениях. Ф. М. Достоевский, считая своей основной задачей разгадать «тайну человека», часто помещал героев в экстремальные условия и, отказываясь от «избытка авторского смысла» (М. М. Бахтин), как бы наблюдал, что они будут делать.

В науке сейчас проводятся опыты по определению восприимчивости растений по отношению к человеку, но в искусстве подобная проблема исследовалась издавна. Эксперименты писателей, которые неверно было бы воспринимать как пустые фантазии (они могут быть вполне реальны), в большинстве своем, конечно, не удовлетворяют строгим канонам научности (прежде всего, критерию воспроизводимости), но ведь главное для познания — истина, а не сами правила, играющие вспомогательную роль.

Искусство — способ познания, не менее важный, чем наука, хотя познает оно не то, что наука, и не так. Оно менее рационально и стремится с помощью своих специфических изобразительных средств не к выделению однозначных причинно-следственных связей и тщательному обоснованию их, а к целостному постижению мира во всем богатстве его содержания. Научное же познание идет преимущественно аналитическим путем, хотя и может, по-видимому, в какой-то степени переориентироваться в направлении гармонии с миром и другими отраслями культуры. Такая переориентация внесет большой вклад в гармонизацию познания.

Конкретные научные, технические и производственные задачи требуют логического мышления, в то время как искусство является образным. Оно создает образы мира, обладающие не меньшим, чем научные, а порой и большим познавательным статусом. Энгельс писал, что Бальзак больше дал ему для познания экономических отношений во Франции, чем все ученые того времени, вместе взятые. Важность методов искусства для психологической науки особенно подчеркивается в XX столетии.

Впрочем, современный методологический анализ науки показывает, что она не сводится к двум уровням познания — теоретическому и эмпирическому, но в ней большое значение имеет так же, как и в искусстве, интуиция, формирование наглядных образов. А может быть, имеет смысл говорить об образном уровне познания как переходном и промежуточном между эмпирическим и теоретическим.

Тесная связь между наукой и искусством обнаруживается не только в структуре познавательного процесса, но также в содержательном плане. Это особенно легко проследить на современных тенденциях в архитектуре, в частности, в архитектурной бионике, которая связывает в одно теоретико-практическое целое науку, технику и искусство. Выявление и укрепление взаимосвязи между наукой и искусством имеет огромное значение для гармонизации познания и благодаря этому для гармонизации взаимоотношений человека и природы.

Современная напряженная экологическая ситуация требует углубленного рассмотрения существенных особенностей отношения человека к природе в различных культурах. Под культурой в ее высшем измерении здесь понимается процесс и результат творческого постижения и преобразования человеком окружающего мира. Связи между культурой и природой, социальным и экологическим поведением фундаментальны и непреходящи. Установка в культуре на господство над природой и использование ее прежде всего в утилитарно-потребительских целях, даже если совершаемое действие не подпадает под природоохранительный закон, тесно коррелирует с отношением к окружающим лицам как к вещам, желанием использовать их, может быть тоже формально вполне законным, но нравственно порочным.

Тесная связь между культурой и природой делает актуальной в плане гармонизации взаимоотношений человека и природы задачу синтеза экологически позитивных тенденций всех типов культур, что обеспечит» гармоничное развитие мировой культуры. Последнее, конечно, не означает, что различные отрасли и типы культуры сольются в некое аморфное целое. Проблема заключается в их скоординированном развитии, направляемом основными человеческими целями и желаниями.

Широкий культурный синтез необходим, потому что экологически позитивное отношение к природе присуще в различной степени и направлениях разным отраслям и типам культуры. Так, в западной культуре заметно преобладание рационального над чувственным, в восточной — наоборот. Необходима же (социально и экологически) гармония того и другого в целостном постижении и творении мира и себя. Экологический культурный синтез, представляя собой способ целостной личности целостно познавать природу и свои взаимоотношения с ней, является в то же время существенным моментом саморазвития человека и обретения социальной гармонии.

В истории философии истина всегда рассматривалась в нерасторжимом единстве с добром и красотой. Поэтому этико-эстетические аспекты экологической проблемы не менее важны, чем гносеологические. Отношение человека к природе, чтобы быть целостным, должно быть этичным и эстетичным. Слитые воедино истина, добро и красота дают искомую целостность. Рассмотрению этико-эстетических вопросов взаимоотношений человека и природы посвящена следующая глава.

В конце же этой остановимся на проблеме гармонии современной техники и природы и принципах внедрения достижений науки и техники в общественную практику.

На наш взгляд, современный масштаб воздействия человека на природу требует преодоления всей страдающей манией гигантизма системы машинно-ориентированного обезжизненного производства. Основной характеристикой производства должен быть не выпуск определенного количества продукта, а его оптимальная встроенность в природный процесс, в природные круговороты вещества и энергии. В свое время Маркс писал, что в будущем в качестве промежуточного звена между человеком и неорганической природой на место модифицированного предмета природы (системы машин) будет помещен природный процесс. Это значит, что творчество человека призвано быть естественным продолжением творчества самой природы, соединяться с ним.

Здесь, по существу, поставлен вопрос о гармоничном сочетании техники и природы. Воздействие техники на природу стремительно возрастало вплоть до наступления эпохи НТР с резким увеличением влияния науки и техники на все стороны жизни общества. В то же время машинизация производства как следствие классово-обусловленного разделения труда и потребностей капитала вела не к гармонии производства и природы, а напротив, к их разрыву. В целом, можно сказать, что развитие современной техники в той мере ответственно за экологические трудности, в какой оно не соответствует потребностям целостного развития личности и гармонии человека с природой.

Обособленное от личности и природы развитие науки и техники привело к тому, что научно-технический прогресс стал пониматься в узком смысле как совокупность достижений науки и техники. Ясно, что такое понимание может быть социально и экологически негативным, поскольку в этом случае придется называть прогрессом и изобретение новых видов оружия и технические проекты уничтожения природы.

Происходит незаметная на первый взгляд подмена. Когда мы говорим о НТП, то подразумеваем, что он заведомо оказывает благотворное влияние на человека и природу; когда же смотрим на результаты, видим нечто иное. Дело, конечно, и в том, кто осуществляет НТП, какие люди, насколько широко они образованы и культурны. Но в любом случае есть опасность подмены неопределенного и трудно количественно выразимого представления о совершенствовании сущностных сил индивидов, что, по Марксу, должно быть самоцелью общественного развития, легко выразимым количественно показателем — тонн выплавляемой стали и т. п. Этот показатель становится как бы гарантом и заменителем истинного целостного развития общества. Спрашивается, почему таким показателем не может быть сохранение качества природной среды? Не потому ли, что сохранение трудно вписать в представление о прогрессе, а качество менее наглядно, чем количество?

Каждое отдельное достижение науки и техники — несомненно прогресс в данной узкой отрасли знания и практики. Но будет ли оно прогрессом науки и технички в целом — это уже вопрос, так как оно может оказать негативное влияние на развитие других отраслей науки и техники. И тем более, это вопрос в отношении к развитию культуры и природы в целом.

Научно-технический прогресс только тогда приносит пользу человеку и обществу, когда гармонирует с человеком и соответствует прогрессу общественных отношений. Точно так же научно-технический прогресс тогда экологически полезен, когда его достижения находятся в гармонии с эволюцией и возможностями природы.

При этом единство в воздействии на целостную среду достигается не только через управление научно-техническим прогрессом, которое таит в себе опасность насилия и сдерживания творческой инициативы человека, но, скорее, через самоуправление индивидов, осознающих свои истинные желания. Только когда производство подчинено человеку и высшим целям становления целостной свободной личности, экологические трудности преодолеваются.

Задача гармонизации взаимоотношений человека и природы исключительно сложна и становится чисто технически с каждым годом все сложнее, поскольку растет сам объем материального производства и ускоряется научно-технический прогресс, уплотняющий, и постоянно перестраивающий всю систему взаимоотношений человека и природы, и неизбежно, хотя бы потенциально, в силу своей непредсказуемой самобытности вносящий дисгармонию в эту систему. Тем не менее эту задачу предстоит безотлагательно решать.

Научно-технический прогресс, если мы действительно хотим понимать это слово в его подлинно позитивном значении, не сводим к прогрессу собственно науки или техники или даже системы «наука — техника», а определяется тем, насколько достижения науки и техники гармонируют с социальным, личностным и экологическим прогрессом в рамках целостной гармоничной системы «человек — природная среда». На необходимость такого широкого социально, экологически и личностно адекватного системного понимания научно-технического прогресса хотелось бы обратить особое внимание. Как достичь ныне сочетания научно-технического и личностно-природного прогресса? По мнению автора, для этого необходимо следование по крайней мере трем принципам внедрения достижений науки и техники.

Существует, как правило, не один, а несколько вариантов преобразования природы, из которых выбрать предстоит наилучший, в том числе с экологической точки зрения. Чтобы выбор был полноценным, необходимо проработать имеющиеся варианты с привлечением набора существующих средств (принцип альтернативности). Очевидно поэтому, что до осуществления любого природопреобразовательного проекта (а тем более крупномасштабного, влекущего за собой разнообразные экологические последствия) требуется создание комплексных проектно-исследовательских групп, состоящих из специалистов различного профиля (географов, биологов, математиков, экономистов и т. д.) и разрабатывающих альтернативные варианты осуществления поставленных целей. Это положение выглядит сейчас уже почти тривиальным и легко признается, но важно от поверхностного признания прийти к осознанию и пониманию действительной потребности в этом. Таких комплексных групп в настоящее время нет, и создается парадоксальная ситуация, когда проектирование геологических, если не космических масштабов предприятия — переброски северных и сибирских рек — осуществляется такими узкоспециализированными организациями, как Гипроводхоз или Гидропроект, которые при всем своем желании не могут обеспечить или даже возглавить полноценного изучения данной проблемы ни с точки зрения альтернативности, ни с точки зрения экологичности.

С 20-х годов ведется на страницах нашей печати, в том числе давно ликвидированного журнала «Охрана природы», обсуждение необходимости создания всесоюзного комитета, который комплексно решал бы все вопросы охраны и преобразования природной среды и обладал бы реальной властью. Теперь такой комитет создан. Но именно в настоящее время уже ясно, что создание комитета само по себе далеко не решает всех нынешних задач. Нужна система комплексных научно-производственных организаций нового типа взамен существующих, включающая специалистов разнообразного и широкого профиля, в том числе по дисциплине, которую можно назвать общей экологией, или, используя традиционную терминологию, природоведением.

Работа комплексных проектно-исследовательских организаций нового типа должна состоять не только в изучении существующего положения в данном районе, но также в натурном и математическом моделировании возможных будущих ситуаций. Эти комплексные группы должны тесно координировать между собой и исходить из одного центра, в который бы поступала вся информация о состоянии системы «человек — природная среда» и в котором на основе моделей развития отдельных регионов строились бы глобальные модели.

Кроме того, учитывая растущий риск отрицательных экологических последствий и ограниченные возможности современных методов их прогнозирования^{31}, необходимо создавать крупные научно-технические полигоны, на которых в течение достаточно продолжительного времени, чтобы последствия полностью обнаружили себя (по данным генетиков, они могут проявиться у последующих 2–3 поколений), проверялись все новые научно-технические достижения, в том числе в области атомной энергетики, химизации и т. д. (принцип проверки). Эти своеобразные научно-технические заповедники должны быть значительно удалены от мест скопления населения, чтобы свои научно-технические инновации ученые испытывали бы прежде всего на самих себе и добровольцах, осведомленных о возможных негативных их последствиях.

Из истории мы знаем немало примеров того, что ученые, предложившие, скажем, какой-либо новый препарат, испытывали его прежде всего на самих себе и порой погибали. Правитель, когда изобретатель принес ему усовершенствованный вариант гильотины, сначала проверил его на нем самом. Почему же сейчас получается, что заложниками научно-технического прогресса становятся сотни тысяч и миллионы людей, ничего не ведающих об опасностях, нависших над их головами. Вместо того, чтобы обычных людей превращать в подопытных кроликов (правда, это название уже не относится к тем, кто выходит на экологические митинги и демонстрации), научно-технические инновации должны проверяться на тех ретивых ораторах, которые, заявляя, что наука требует жертв, сами не спешат подвергать себя опасности.

Решать, внедрять ли в широкую практику после их всесторонней и продолжительной проверки достижения науки и техники, должны сами люди, живущие в данном регионе, в обстановке полной экологической гласности и демократии. Это и будет действительное осуществление власти народом, кстати сказать, зафиксированное в нашей Конституции. Во многих странах проводятся подобные референдумы (например, по вопросам развития атомной энергетики), и разве наш народ менее, чем другие, способен разобраться в том, что ему нужно, а что нет, как считают узкие специалисты, заинтересованные в том, чтобы «прогресс» шел именно по тем путям, по которым им выгодно Конечно, предварительно должна стать широкодоступной вся потребная для осуществления подлинного выбора информация. А каждый, кто пытался ее получить, знает, как это непросто даже в условиях гласности.

Если все строится и выпускается действительно для народа, то пусть и решает сам народ, нужно ли ему это. И пусть сам расплачивается за собственные ошибки, а не за ошибки других людей, которые за него решают, что ему делать и в какой среде жить. Да, основную массу населения составляют неспециалисты. Но ведь и не дети же они, за которых все надо решать взрослым дядям. Вопрос о том, кому принимать решения, — это вопрос не уровня компетентности, а нравственно-правовой. Безнравственно, когда вопрос о том, что будет у человека под боком (АЭС, ГЭС или еще что), решает без его согласия специалист, живущий «за тридевять земель». Его знания не дают ему такого права, потому что здесь есть еще и моральный аспект. Конечно, специалисты должны предоставить всю имеющуюся у них информацию и иметь приоритет в обсуждении. Но приоритет в решении должны иметь люди, живущие в данном регионе.

Ясно, что решения в данном случае могут быть иные при одной и той же информации. Если, например, специалисты оценят риск аварии на АЭС в 99,99 %, то для центральных планирующих органов он, по-видимому, покажется приемлемым. Но вот живущее вблизи от АЭС население вряд ли с этим согласится.

Существует здесь и еще ряд важных обстоятельств. Во-первых, у большинства так называемых специалистов из самых разных областей промышленности и техники обнаруживается общая технократическая позиция, ориентированная на дальнейшее расширение производства ради производства, причем в современных агрессивно-потребительских формах, заданных наукой и техникой (больше энергии, продукции и т. д.). Это позиция узколобого пантехницизма, и определяется она не только групповыми эгоистическими интересами хозяйственной бюрократии ведомств и предприятий, которая выдает себе щедрые вознаграждения именно за выполнение плана, но и общим материально-потребительским стереотипом мышления, взлелеянном на лозунгах покорения природы.

Во-вторых, помимо упорной защиты общей технократической позиции, часто остающейся как бы за кадром, специалисты склонны преувеличивать положительное значение той конкретной области деятельности, которой заняты они сами, и преуменьшать значение ее отрицательных последствий. Причем, отсутствие точных данных по тому или другому вопросу и недостатки научно-технических проработок специалисты часто используют для защиты своей точки зрения. Скажем, если нет обоснованных данных о неблагоприятных генетических последствиях, значит таковых и не существует. Специалист по атомной энергетике повышение радиационного груза людей готов объяснить и химией, и активным солнцем, и озоновыми дырами — чем угодно, только не влиянием АЭС и всей технологической цепочки атомной отрасли. Стремление спихнуть обвинения на другие ведомства и население (атомщики — на нефтяников и даже на курящих женщин, ведь известно, что горящая сигарета дает канцерогенный эффект) — это типичное проявление ведомственного подхода. Какую-то роль здесь может играть и просто попытка, пользуясь монополией на знания (что не менее опасно, чем некомпетентность), ввести в заблуждение правительство и общественность.

Многие специалисты, в том числе энергетики, призывают сейчас к взвешенному подходу. Однако взвешенность нужна прежде всего по отношению к возможностям науки и научно-технического прогресса как такового.

Кардинальное улучшение экологического положения невозможно только в рамках государственных и ведомственных организаций (пусть даже Госкомприроды). Для того чтобы в той или иной мере осуществилась подлинная гармония человека с природой, необходимо, чтобы стремление к этому было не только уделом соответствующих ведомств, но и жизненной потребностью каждого человека. Нужно массовое экологическое движение всего народа, осознавшего сложность современной экологической ситуации. Именно в этом смысле полезна деятельность различных общественных экологических организаций. Поскольку все люди так или иначе оказывают влияние на природу, преодоление опасности экологической катастрофы требует совместных усилий как можно большего числа людей самых различных возрастов и профессий. Необходимо создание культурной среды, в которой могло бы воспроизводиться экологически позитивное отношение к природе. Такое невозможно без глубокой модификации нравственного сознания и тотального повышения культурного уровня самых широких слоев населения.

В последнее время вслед за созданием Государственного комитета по охране природы СССР в нашей стране проведено несколько акций, имеющих целью поднять экологическое движение на качественно новый уровень. В ноябре 1988 г. объявлено об организации Экологического фонда (учредители: Госкомприрода СССР, Философское общество СССР, Всесоюзное химическое общество, Всероссийское общество охраны природы, кафедра философии АН СССР). В марте 1989 г. в Пущино-на-Оке проведен Международный симпозиум «Человек и биосфера: история и современность», который замыслен как подготовительный к изданию антологии мировой экологической мысли. Это может иметь большое значение для преодоления экологического невежества, а точнее — существующих анти-экологических стереотипов агрессивно-потребительского отношения к природе, еще во многом определяющих поведение людей, в том числе хозяйственных руководителей. На этом же симпозиуме было объявлено о создании фонда В. И. Вернадского.

Экологическое образование, новая концепция которого обсуждается в Государственном комитете СССР по народному образованию, неотделимо от активных экологических действий. Велика экологическая составляющая деятельности Народных фронтов, созданных в различных республиках нашей страны. Положительное значение имели экологические демонстрации, проведенные в Иркутске, Уфе и других городах.

В мае-июне 1989 г. состоялся I съезд народных депутатов СССР, в работе которого впервые участвовали представители от общественных организаций. Настало время для объединения усилий различных формальных и неформальных экологических организаций, которых в стране насчитывается не одна сотня, в рамках единого движения со своей платформой и со своими кандидатами на выборах в органы власти. В различных регионах существуют сходные экологические проблемы, и решаться они должны скоординированно и согласованно.

К сожалению, только-только было начавшее консолидироваться экологическое движение начало раскалываться на отдельные составляющие. В один и тот же день 24 декабря 1988 г. в двух разных концах Москвы состоялись учредительные съезды двух экологических обществ — Социально-экологического союза и Экологического союза. Между ними нет каких-либо принципиальных различий, и их обособленное друг от друга существование мало оправдано. Но коль скоро разрыв произошел, а вслед за ним было объявлено о создании Всесоюзного экологического общества и Всесоюзной общественной организации зеленого движения, было бы целесообразно, по-видимому, создать Всесоюзный координационный совет, в который вошли бы представители всех всесоюзных экологических организаций а также народные депутаты, выдвинутые и поддержанные этими объединениями. Не вмешиваясь в дела отдельных организаций, такой совет мог бы оказать пользу в консолидации экологического движения в стране. Целесообразно, по-видимому, также, чтобы Экологический фонд существовал при экологическом движении в целом, а не сам по себе.

Как видно из уставов экологических обществ, цель у них одна — достижение гармонии между человеком и природой. Но коль скоро экологическое движение хочет установить такую гармонию, оно само должно быть в соответствии с известным философским принципом внутренне гармонично.