Колосов, не отвечая, писал:



«Валерка, дружище, здравствуй!


Не знаю, поймёшь ли ты мое состояние. Если нет, не удивлюсь. Я так рад и счастлив, что не знаю, как это выразить. Наконец сбываются мои мечты. Сегодня последняя ночь на этом мёртвом пароходе, а завтра на рассвете посадка на настоящий живой корабль, да и эти суда, на которых мы живём, встанут под погрузку.


Эх, Валерка, Валерка! Как это ты мог раздумать? Хотя Колумб уже давно открыл Америку, но на Колыме Ещё остались «белые пятна». Я, конечно, не собираюсь ничего открывать, но горжусь тем, что иду в числе первых. Старина, мне тебя жаль.


Что тут творится — не передать. Начинается что-то великое. Да что распространяться! Разве ты, несчастный, поймёшь?


Я себе представляю, что ты читаешь моё письмо, а думаешь о громадной порции винегрета. Угадал? Ну, чёрт с тобой, на тебя обижаться нет смысла. «Рождённый ползать, летать не может».


А я уже представляю себе шторм, пурги, медвежьи тропы. Но самое отрадное, дружище,— я уезжаю первым пароходом. Днём бегал в порт смотреть нашу посудину. Название солидное — «Совет», а вид задрипанный и стоит как-то криво, говорят, что он не поддаётся балансировке,


В Нагаево не задержусь, сразу же на Среднекан, учти — центральная лаборатория будет там же. Если у тебя появятся проблески сознательности, что всё же иногда замечалось, буду тебя ждать.


В общем, всё идёт здорово. Мы тут создали комсомольские отряды, грузили мешки с углём, а я оказался ничего — таскал больше всех, и хоть бы тебе что. Конечно, с непривычки болит спина, но этого никто не знает, я не говорю. А как работал Толька — умора. Ты его, конечно, не знаешь — мировой парень. Худой, длинный. Взвалит мешок, вытЯнет шею и идёт, как гусь, только по-блёскивают стёкла очков. Но голова у него, братец ты мой, что надо. Назавтра он усовершенствовал китайские рогульки, и дело пошло куда лучше.


С нами в купе ехала ещё одна мировецкая девчонка, топограф. Как тебе известно, эти вопросы не по моей части, но она первая, с которой мне удалось поладить, совсем не такая, как все. Не подумай что-нибудь. Я просто всю дорогу её воспитывал. Но она не едет на Среднекан, а жаль.


Вот, пожалуй, и всё. Ну, привет и всё остальное, что там полагается».


Он поставил размашистую подпись, подумал, зачеркнул и просто написал: «Юрка».



— Ну что, готово? — спросил Саша.


— Факт.


— Невесте?


— Жене.


— Юрка, опять? — упрекнул Анатолий.

Колосов смутился.



— Нет, не жене и даже не невесте. Это я просто так, пошутил,— поправился он.

Опустив письмо, в последний раз оглЯдел город и бухту, с которыми предстояло утром расстаться.


Огни Владивостока уже погасли, город прижался к сопке. Только на пирсах кипела напрЯжённая жизнь. Взошла луна и проложила длинную, жёлтую дорожку в сторону моря. Он долго всматривался в тёмную даль, туда, где начиналась дорога в настоящую, интересную жизнь…


Пароход поравнялся с утёсами у входа в бухту. Капитан наклонился над микрофоном. Корпус судна вздрогнул, оживлённей застучали винты. ПотЯнуло свежестью моря, и «Совет», покачиваясь на волнах, оставил приветливые берега Владивостока.


Прозвучали звонкие склянки. Капитана сменил старший помощник. Толпа на палубе поредела, люди разошлись по своим местам. У камбуза выстроилась очередь с кастрюлями, мисками, котелками: раздавали обеды. ПоЯвились нарядно одетые женщины и солидные мужчины с биноклями.


Колосов, облокотившись на поручни, жадно вглядывался в набегающие белые буруны. Чистый воздух пьЯнил. Юрий был полон тревожных и распирающих сердце радостных ощущений.



— Угадай? — Маленькие руки, скользнув по лицу, прикрыли его глаза.

Юра узнал бы их из тысячи. Руки у Вали были ласковые и горячие. Его захлестнуло нежностью. Оп прижал её руку к щеке и, обернувшись, оказался совсем близко. Валя молчала. Не отдавая отчёта, он сильно и смело сжал хрупкую талию, привлёк к себе. Горячее дыхание обожгло ему лицо и докатилось до сердца. Но девушка неожиданно вскрикнула, упёрлась руками в его грудь и выскользнула.



— С ума сошёл. Бессовестный, медведь…— не то растерянно, не то сердито шептала она, поправляя платье.

Колосов не увидел тех насмешливых искринок в глазах, к которым так привык. В них светилось что-то испуганное и мягкое. Но, возможно, это был упрёк или разочарование в нём, Юрке, так внезапно нарушившем их простые, товарищеские отношения. Он опустил глаза.



— Пойдём обедать, Толька принёс на всех. Давно ждём, остынет.— В голосе Вали он улавливал незнакомые нотки, но не понимал их значения.

Колосов виновато шёл за Валей и смотрел на её плечи, гибкую талию, длинные толстые косы, маленькие стройные ноги. Он раньше не замечал, как она хороша. Сейчас он увидел совершенно другую Валю и понял, что никогда уже не сможет назвать её дурой или коровой.


…В голубом небе плескалось солпце. Тихий океан дышал свежестью, ласково баюкая пароход на пологих волнах. Пассажиры коротали время на воздухе, уютно разместившись в кузовах автомобилей, погруженных на палубу.


С верхней палубы доносилась музыка и бархатистый баритон чувственно напевал мелодию популярного танго. Медленно плыла какая-то пара. Танцевал высокий молодой человек с тонкими чертами лица. Тщательно причёсанные волосы и безупречный костюм. Его партнёрша, нарядная, со вкусом одетая девушка лет восемнадцати, была удивительно хороша.


Патефон зашипел и, взвизгнув несколько раз, замолчал.


Молодой человек проводил девушку до скамейки, поцеловал руку и отошёл.


Душа Колосова взбунтовалась. Он считал танцы мещанством. По его представлению, они были несовместимы с комсомольской этикой. Ему претили шарканья, целования рук, крахмальные манишки и накрашенные губы. Он смотрел на девушку с нескрываемой неприязнью.


На скамейке рядом с ней читал книгу молодой парень в сапогах, суконных брюках и полотняной куртке — высокий, с чёрными волосами и бледным выразительным лицом. Он не замечал ни шума, ни хриплых звуков патефона, ни танцевавшей на палубе пары. Он читал книжку, и лицо его то светлело, то вдруг становилось суровым.


Девушка повернулась к нему,



— Игорь?

Он не отозвался.



— Краевский! Вы бы хотя для приличия вели себя вежливей,— вспыхнула она.

Игорь оторвался от книги,



— Слушаю вас, Женя!


— Неужели вам неприятно внимание молодой женщины? — спросила она с любопытством и заглЯнула ему в глаза.


— Смотря по настроению и, честно сказать, не всегда. Сейчас я предпочитаю книгу.


— Вот как? Спасибо за откровенность.— Она пожала плечами.


— Не обижайтесь,— мягко проговорил он.— Но вы сами затеяли этот разговор. Видите ли, Женя, мы слишком по-разному смотрим на одни и те же вещи. Вы стремитесь быть заметной, я же хочу быть только самим собой,


— Если я попрошу вас проводить меня, неужели вы сможете отказаться?


— При необходимости, конечно, провожу, но сейчас Корзин сделает это с большим удовольствием. Павел! — окликнул он человека, танцевавшего с ней.— Женя просит проводить её до каюты!

Женя вскочила и, покраснев, убежала на другую сторону палубы,



— Вот это парень. Молодчага. Как же он её толково отчихвостил, и не придерёшься,— пробормотал себе под нос Колосов и довольно засмеялся.

На корабле потушили огни, только сигнальные фонари на мачте и на бортах да дежурные лампочки у камбуза и кубрика мерцали в сгустившейся тЕмноте. Пассажиры разбрелись по своим каютам. Потухли и кружочки иллюминаторов второго класса.


Колосов долго стоял на палубе, вглядываясь в тЕмноту. Ему хотелось, чтобы рядом была Валя. Теперь он постоянно думал о ней. Сердился за это на себя, старался отогнать мысли, но они не подчинялись.



— Она избегает меня. Не подойду и я,— рассуждал он сам с собой,— Приеду в Нагаево, а там на Среднекан, буду работать, всё постепенно забудется, а ей не подам и виду.

С рубки донеслась команда. По палубе простучали гулкие шаги матроса, и снова стало тихо. Колосов встрЯхнул головой и задумчиво спустился в твиндек (дэ). Тусклый свет электрических ламп еле пробивался через закопчённые колпаки фонарей, освещая плотные ряды двухэтажных коек. Женское отделение, отгороженное занавесками, начиналось у лестницы. Валя спала на верхней койке. Колосов увидел её разрумянившееся лицо, открытые розовые губы и белое круглое плечо. Ему захотелось подойти к ней, но, поймав себя на этой мысли, он отвернулся и быстро ушёл в свой угол.


Миша Могилевскнй спал с открытым ртом и насвистывал носом. Анатолий отгородился от него подушкой и читал.






ГЛАВА 7



Море будто засыпало. Волны ласково плескались у бортов судна. Солнце горячим краем коснулось далёкого горизонта. Кровавым заревом окрасился небосклон. Тысячами огней вспыхнуло море, и трепетная, золотистая дорога легла на запад. Вода стремительно меняла цвета, пока не стала серой и угрюмой. Ещё не потух закат, а ночь уже зажигала голубые фонарики звёзд. ПотЯнуло прохладой. Краснов застегнул куртку и стал спускаться на нижнюю палубу.



— Михаил Степанович! — Колосов догнал его у лестницы.— Раздают ужин и опять солёная рыба. Люди ворчат, а там ещё кое-кто подзуживает: «Это, мол, вам северный паёк»,


— Пойдём!

Краснов спустился в твиндек (дэ).



— Товарищ секретарь, уже воротит! Скоро треснем от этой трески,— роптали за столом. Краснов засмеялся:


— Воротит от рыбы? Не рановато? А может быть, плохо приготовлена? Придётся попробовать.—Он взял у Колосова тарелку, дал свой жетон и, получив ужин, уселся за стол.— Жаренная на постном масле? Неплохо. Мы ведь, комсомольцы двадцатых годов, начали строить Советскую республику на ржавой селёдке. А теперь жареная треска, да ещё с пшеном,— говорил он, посмеиваясь и обсасывая кости,— Побольше бы её на Среднекан, вот бы радовались горнЯки. Так что, друзья, кто успел испортить желудки поджарками, оставайтесь лучше в Магадане.


– Если бы не солёная, она бы Ещё ничего,— пробурчал смущённый голос с конца стола.


— Солёная? Без соли куда хуже. У нас на приисках бывает и так…— Похваливая ужин, он начал рассказывать, как приходилось горнЯкам есть и без соли.


— Питаясь в салоне и наслаждаясь удобствами каюты, можно баснями приправить и плохую еду. Благо, язык без костей,— заметил Поплавский.


— В салоне? — засмеялся Краснов.— Котёл-то один. Разве что заносят рыбу головой вперёд. Хотя я этого не замечал.— Он посмотрел на Поплавского и неожиданно предложил:— Вы хотели бы питаться в кают-компании? Пожалуйста. Вот мой пропуск и жетоны, а я предпочитаю здесь. Заодно можете перебраться в наше общежитие на мою койку. В тайге я соскучился по жизнерадостному коллективу.— И Краснов тут же выложил на стол свой пропуск и жетоны.


— Что же, я человек не гордый, пожалуйста. Нас этим не удивишь. Мы сами нахалы,— не сму-щаясь согласился Поплавский и принЯлся укладывать вещи.


Белоглазов любовно рассматривал владивостокские образцы, обтирал их носовым платком, приклеивал этикетки, раскладывал на простыне, делая заметки в записной книжке. Увлечённый своим занятием, он не слышал, как подошла Лиденька. Навалившись на него, она через плечо стала рассматривать кусок кварца. Очки Тольки сползли на ухо и упали. Он сжался и, шаря рукой по простыне, робко проговорил:



— Вы не находите, что через меня смотреть неудобно? Может быть, вы подойдёте со стороны?


— Почему неудобно? — засмеялась она и тихо шепнула:— Мне так нравятся ваши булыжники и вы.

После того как Лиденька преподнесла Белоглазову ветку сирени, она не то в шутку, не то всерьёз стала интересоваться геологией и довольно решительно ухаживать за ним, посмеиваться над его неловкостью.


Толька наконец разыскал очки и, надев их, осторожно обернулся.



— Лидия, если вам и удобно, то я для себя этого не нахожу.


— А что я сделала? Подумаешь.— Она выпрямилась.—Сидит, как колдун, над своими камнями — и не притронься. Да и сам как булыжник.—Она дёрнула за угол простыни, перемешав всю коллекцию.

Лицо Тольки вытЯнулось, губы сжались.



— Лялина, уйдите! В дальнейшем рекомендую с булыжниками знакомиться на мостовой.

Лиденька, расстроенная, выбежала из трюма.



— Толька! Краснов ждёт нас в каюте парторга,— крикнул Колосов, перегнувшись через перила.

Белоглазов поднялся на палубу и попал в объятия Юрия, который сразу стал допытываться:



— Что это с такой поспешностью Лиденька из трюма выскочила?


— Кто бы мог подумать, что любовная лодка разобьётся о простой булыжник? Ну ладно, пошли,— уклонился Толька от дальнейших объяснений.

Валю и Матвееву они нагнали у каюты парторга. Краснов разговаривал с группой ребят из первого твиндека (дэ). Когда они вошли, он поднялся и показал на диван.



— Прошу извинить, мы сейчас заканчиваем. Рассаживайтесь. Значит, Краевский организует шахматный турнир, а в итоге проведёт с победителями сеанс одновременной игры на нескольких досках.— Он посмотрел на Могилевского.— За тобой, Миша, струнный оркестр.


— А доски и инструменты? — спросил какой-то парень.


— Это уже моя забота. А теперь давайте договоримся о самодеятельности,— кивнул он в сторону Матвеевой и, поднявшись, открыл иллюминатор. Ветер подхватил со стола исписанные листы бумаги и разметал их по полу. Колосов и Краевский одновременно наклонились и стукнулись головами.


— Как, выдержала? Для знакомства неплохо. Значит, сойдёмся,— схватился за голову Краевский.


— Если твоя выдержала, то о моей и спрашивать нечего. Тебя я уже знаю. Слышал, как ты отчитывал эту красивую мещаночку.


— Женю,— подсказал Игорь,— Странная. Будто все эти годы пролежала в мамашином сундуке с салопами и кружевами.

Краснов уже договаривался с женщинами о самодеятельности. Валя согласилась петь и, уходя, задела Колосова. Он обрадовался: значит, что-то хочет сказать,



— Юра, ты обеспечишь выпуск сатирического листка, безобразий на пароходе много. Согласен?


— Да-да! Можно идти? — спросил он торопливо и посмотрел на дверь.


— Ну раз согласен, иди.

Он выбежал на палубу и разыскал Валю,



— Ты хотела мне что-то сказать? — спросил он.


— Я-а? Ничего. Почему ты решил, что говорить должна я?


— Мне показалось.


— Тебе ещё что-нибудь может показаться. Так пусть не кажется.— Она отвернулась.

Подошёл Толька.



— Пойдём, Юрка, выпускать газету. Шатров и компания пьянствуют. В трюме не знают отдыха преферансисты, неполадки с раздачей пищи. Краснов просил срочно подготовить номер.

Валя схватила Толю за руку и стала восторгаться свечением моря, громко смеяться. Это обидело Колосова.



— Пошли, Толька! — хрипло проговорил он и, не оглядываясь, направился на нижнюю палубу.


— Юра! Юра, постой! — окликнула его Валя.

Ему очень хотелось вернуться, но он не остановился.


На нижней палубе собралась толпа. Пьяный Шатров размахивал гаечным ключом. Он был страшен, и даже собутыльники не решались к нему подойти.



— Володя, брось! — хотел было один из них утихомирить пьяного, но над головой Шатрова уже взметнулся тЯжёлый ключ.


— Не трожь!


— Сколько мужчин, а с пьяным не могут справиться,— раздался из толпы женский голос.


— Пошли за матросами. Те быстро его успокоят.

Пароход покачивало. Шатров, стараясь удержаться, шагнул. Народ бросился в разные стороны.


Из трюма поднялся невысокий, широкоплечий паренёк.



— Ну и нарезался же ты,— сочувственно покачал он головой. Палуба накренилась, Шатрова бросило к борту. Он ударился о поручень и замычал.


— А вы что смотрите? Хлопец разбиться может,— проворчал парень и двинулся к Шатрову.


— Куда ты, Аркашка? Видишь, озверел человек. Не лезь, прибьёт,—пытался удержать его мужчина, но он только отмахнулся.


— Да ну, прибьёт. А если зашибётся или за борт вылетит?


— Не подходи! Убью! — снова взревел пьяный и занёс над головой ключ.


— Ну, ну, вояка. Дай ключ, а то и верно оглоушишь кого,— невозмутимо проговорил Аркадий и схватил его руку с ключом.


— Убью! — заметался тот, стараясь вырваться из рук парня, но Аркадий держал его крепко.

Шатров попробовал стряхнуть руку, но вдруг обмяк и послушно пошёл к трюму, продолжая бормотать и всхлипывать:



— Браток, братишка, меня не тронь.


— Здоровый малый. Чистый медведь. Кто он? — посыпались вопросы.


— Это тракторист Аркашка Глушков. Их тут целая комсомольская бригада сибиряков.


«Совет» прошёл пролив Лаперуза. К вечеру в бархат тёплого ветерка ворвались струи прохлады. Ветер как будто не усилился, но волны выросли и сердито бились о борт парохода.


Утром море уже бушевало. «Совет» вздрагивал, на какой-то миг замирал, а потом проваливался. Порой страшный грохот сотрЯсал железные стенки твиндеков (дэ), казалось, корабль бороздит боками подводные камни и вот-вот в пробоины хлынет вода.



— Плавающие льды,— сообщил мужчина, спускаясь по трапу.

С палубы через люк трюма лился синеватый свет наступающего дня. Пассажиры не вставали. То и дело доносились стоны. У Анатолия был вид как у человека, проглотившего муху. Нина закрывала рот белым платком. Валя укуталась с головой в простыню. Колосов вылез из-под одеяла и стал одеваться. Пол уходил из-под ног. Радист Николаев спал через несколько коек. Увидев, что Колосов встал, он тоже поднялся.



— Ну как, держимся? — спросил его Юра.


— Ерунда! — Он хотел улыбнуться, но вдруг отвернулся и, прикрыв рукой рот, выбежал на палубу.


— Нина Ивановна, Валя! Может быть, покушаете что-нибудь?


— Юра, не говори о еде, не надо.— Нина отвернулась к стенке.

К вечеру ветер стих, но мёртвая зыбь безжалостно швыряла пароход.


Колосов пробрался на корму. Корма то вздымалась, то падала так стремительно, что сразу пропало желание испытывать свОю стойкость. У борта он увидел скорчившегося Николаева.



— Что ты тут делаешь? Здесь тебя совсем укачает.


— Ну и пусть укачивает. Может тогда скорее привыкну. А то просто стыдно,— с отчаянием пролепетал он.

Утром Колосова снова разбудил несмолкаемый грохот и гул. Льды,— догадался он и выбежал на палубу. Море было спокойно. По его глади тЯнулись ледЯные поля. Но вот за кормой показалось солнце. Лёд заискрился. Вода между льдинами стала зелёной. Впереди показалась еле заметная тёмная полоска.



— Колыма, Колыма!—кричал радостно кто-то.

«Совет», раздвигая корпусом льды, снова вышел на голубые поляны чистой воды. Оставшиеся за кормой льды сомкнулись.


Серая линия берега была похожа на грозовую тучу, выползающую с запада.


Только вечером «Совет» вошёл в бухту Нагаева. Полукольцом чернели сопки. Скалистые берега были суровы и молчаливы. Пароход дал длинный гудок, и тучи встревоженных птиц взметнулись над скалами. Скоро можно было различить несколько домиков и горы груза. Пароход развернулся и стал на рейд. Загремели якорные цепи. Из трюмов потЯнулись пассажиры с вещами и заполнили палубу.


У белой кромки прибоя взлетали и рассеивались облачка: жители Нагаево салютовали первому пароходу, открывшему навигацию тысяча девЯтьсот тридцать второго года.


Скоро показалась, прыгая на волнах, маленькая моторка. За ней шёл катерок с небольшой баржей на буксире. Матросы спустили трап, и на палубу поднЯлась группа людей. Впереди высокий человек в болотных сапогах, кожаной куртке, с аккуратно подстриженной прямоугольником бородой. Он внимательно посмотрел на пассажиров и вместе с сопровождающими прошёл к ка-питану.



— Берзин… Директор Дальстроя…— прокатился по палубе шёпот.

Берзин поЯвился на верхней палубе, и сразу же стихийно возник митинг. Директор Дальстроя поздравил первых дальстроевцев с благополучным прибытием. Он говорил спокойно. Серые глаза тепло смотрели на всех.



— В ближайшее время в этот порт прибудут десятки пароходов, десятки тысяч тонн грузов, но у этого порта ещё нет причала. Перед вами берег, но там нет даже стеллажей для хранения продовольствия и техники. Будущий город Магадан не имеет ни улиц, ни домов и, к сожалению, не может предоставить вам даже крова. Дорога, по которой многие из вас должны отправиться в тайгу, не является даже пешеходной тропой.

Он с улыбкой посмотрел на груды вещей, сложенных на палубе, и добавил:



— Я вижу, товарищи приготовились к высадке. Придётся чемоданы поставить пока на старые места. Сегодня на берег сойдут больные и те, кто будет заниматься подготовкой жилищ. Ваши дома, столовые и даже постели ещё в трюмах. Но завтра вырастет временный городок. Вот так, дорогие друзья. В социалистическом развитии Советской республики открывается первая страница истории пробуждения дремавшего тысячелетиями богатого края. Вам выпала честь записать на ней первые строчки. Да здравствует партия большевиков! Да здравствуют советские люди, строители социализма!

Громкое «ура» раскатилось над морем. Эхо отозвалось в сопках и, перекликаясь по тайге, замерло вдали.


После выступлений инструктор политчасти по комсомольской работе объЯвил задание комсомольско-молодёжным отрядам. Колосов попал на строительство палаток. Перешагивая через чемоданы, он разыскал Белоглазова и первым спрыгнул на баржу.



Нина и Валя временно разместились в нагаевской культбазе. Как только привезли вещи, Валя потащила Нину Ивановну к месту строительства палаточного городка. Тропинка пряталась в густом лесу, вела на сопку, которая разделяла Нагаево и магаданскую долину. Лес кончился за перевалом у речки. По берегу были разбросаны временные избушки и чернела избитая тракторами дорога.


Человек в замасленной одежде махнул рукой вниз по течению.



— Дойдёте до конца дороги, увидите овраг и землянки старателей. Сверните направо через просёлок, а там увидите.

Ребята рубили лес, корчевали пни, планировали площадку. Другая группа уже натягивала на фабричные каркасы двойные таёжные палатки. Работа захватила всех.


Несколько человек тащили брезент, и угол его зацепился за пень. Валя подхватила и стала помогать. Нина отбросила с дороги хворостины. Незаметно и они включились в работу. Через несколько минут Валя уже распорЯжалась, заставляя перетягивать верёвки, переставлять колья. Она так отчаянно набросилась на долговязого паренька с карандашом за ухом, что тот сгорЯча кинулся выполнять её указание. Когда сделал, спохватился:



— Слушайте, милая! А вы-то, собственно, кто такая?


— А что? Разве неправильно заставила переделать?— поднЯла Валя насмешливые глаза.


— Всё правильно, малютка. Но ты знаешь, кому забила баки? — Схватился за бока и расхохотался.— Да я же начальство. Можно сказать, командир. Командир отряда. Сам обязан вашего брата учить. Откуда ты свалилась?

На шум подошли ребята.



— Что случилось? Кто тут скандалит?


— Да вот тут ещё один командир заЯвился. Командует себе — и никаких гвоздей, да ещё кричит на меня. Видали такую? — показал он на Валю.


— Валя? Ты? — подбежал раскрасневшийся Колосов с топором на плече, а позади, щурясь, шёл Толя.


— Пришли посмотреть, когда можно будет переезжать в новый город,— сказала Нина.


— Нина Ивановна, и вы здесь? Ружьё и мои удочки не забыли? — беспокойно спросил Юра.


— Нет, конечно,— улыбнулась она.


— А у нас уже новое задание.


— А Среднекан? — настороженно поинтересовалась Валя.


— Придётся ждать, пока сформируют транспорт, не сидеть же это время. А что у вас тут за шум? Уже успела поскандалить с командованием? — насмешливо спросил он.


— Никакого скандала. Просто пришла ваша Валя и давай распорЯжаться,— вмешался в разговор командир отряда.— А я-то развесил уши и только потом сообразил. Так и быть, сейчас дадим ей помощников. Убирай в тех палатках,— показал он рукой,— ставь топчаны, матрацы и всё такое.— Он подошёл к женщинам.— Девушки, чего без дела стоите? Помогайте, вот вам командир,— показал он на Валю. Женщины стали затаскивать топчаны, мести, убирать. Валя командовала энергично, умело подгоняя мужчин. Палатки вырастали одна, за другой.


— Ребята! Давайте до победы, ночи светлые,— предложил Юрий.


— А что, правильно. Двадцать палаток — не сто, управимся,— поддержали и другие.

Поздно ночью на очищенной площадке зеленели два строгих ряда подготовленных общежитий.


Колосов ещё днём заметил на черноглазом водителе Горшкове красную майку.



— Давай поменяемся,— предложил он. :


— Зачем?


— Хочешь новую верхнюю рубашку? Сегодня только надел,— тихо уговаривал он Горшкова.

Парень наконец понял, зачем нужна красная майка.



— Вот чудак, сказал бы сразу.— Он снял с себя майку.


— Внимание! Шапки долой! — закричал Юра, торжественно поднимая красный флаг над первой палаткой;

Все бросились к флагу.



— Ребята, мы просто недооцениваем события сегодняшнего дня,— разволновался Белоглазов.— Ведь мы заложили новый город, а кто бы мог подумать? Через столетия историки много дали бы только за то, чтобы узнать наши имена, и были бы до смерти рады, если бы смогли увидеть наши противные рожи.


— Первым строителям города, ур-ра! — заорал во весь голос Юрка.

Ребята дружно подхватили, запрыгали вокруг костра. Они смеялись и шутили, не придавая значения ни словам Тольки, ни тому, что этот день был действительно днём рождения замечательного города на самой далекой окраине Северо-Востока…



ГЛАВА 8



Колосов проснулся и схватился за часы. Проспал? — мелькнула тревожная мысль. Нет. Стрелки циферблата показывали без четверти пять. Значит, его разбудили голоса преферансистов, расходившихся по своим общежитиям.


Транспорт должен был выходить в восемь, снарЯжение завьючили Ещё с вечера. Вставать было рано, но им овладело нетерпение и беспокойство. Он оделся. Плотный костюм из индиго, длинные, мягкие портянки, ичиги с носками, разрезанными для выхода воды и шляпа с широкими полями.


Подогнал лямки рюкзака, взглЯнул на себя в зеркало. На него смотрел, весело улыбаясь, куперовский зверобой. Юра разбудил Анатолия.



— Не морочь голову и ложись. Дорога будет трудной, экономь силы. Кроме того, я буду по пути заниматься поисками. Не мешай спать.— Толька, повернувшись на другой бок, закрылся с головой.


— Ну и дрыхни, герой. Испугался дороги. А я пойду прощаться с Магаданом,— обиженно проворчал Юра и вышел из палатки.

Было сыро. По небу ползли низкие облака. Над головой проносились запоздавшие утки. С речки надвигался туман.


Ситцевый городок тЯнулся до перевала. По берегу Магаданки чернели штабеля леса, сплавленного молодёжным отрядом Краевского. Такие комсомольско-молодёжные отряды работали на многих других участках строительства.


Удивительно быстро менялся берег этой маленькой речки. Давно ли тут высились леса. А теперь сквозь поредевшие деревья проглядывали срубы построек, груды вынутой земли.


Колосов остановился. Слышался шум прибоя. На берегу бухты ухнул взрыв, подняв коричневые облака пыли.


Туман наползал, кутая склоны сопок, бухту, пароходы. Скоро Магаданская долина уже казалась заливом, а перевал, на котором стоял Колосов,— небольшим островком. Но вот белая плывущая стена, обрушиваясь, заслонила и небо, и сопки, и зелёный островок. Лиственницы, дремавшие у тропинки, вздрогнули. Скоро всё скрылось в непроницаемой пелене.


Стало удивительно тихо. Казалось, убежали сопки, деревья, постройки. Колосов на всём берегу остался один. Его охватило чувство одиночества. Чтобы избавиться от этого ощущения, он поднял камень и с силой швырнул в кусты, но не услышал звука падения. Тогда он громко крикнул, но голос утонул рядом в кустах.



— Валя,— тихо повторил он.

Сердце сжалось и заныло. Он поспешил к палаткам.


В ситцевом городке хлопнула дверь. Навстречу вышел радист Николаев.



— Здравствуй! Чего так рано?

Николаев поправил лямки рюкзака.



— Разве рано только для меня? — и продолжил бесхитростно:— Никак не приучу себя к хладнокровию. Всю ночь боялся проспать. Да и в голову лезет всякая чепуха: вдруг лошадь поранит ногу или ещё что. Кого оставят? Конечно, Николаева. Во-первых, никакой солидности, а во-вторых, узнал вечером, что радиостанции пойдут следующим транспортом. Как видишь, случиться может всё.

Сообщение о рациях вызвало тревогу и у Колосова, но он не подал виду и покровительственно заЯвил:



— Сейчас нас уже ничего не задержит. Путёвочка! — Он похлопал рукой по карману.— А в случае каких-либо осложнений — незаметно вперёд. Понял? В тайге не бросят, да вдвоём и не страшно. В конце концов, всего двести километров — и одни доберёмся.

Уверенность Колосова успокоила Николаева. Он доверчиво сказал:



— Я сразу решил держаться поближе к тебе. Когда узнал, что и ты идёшь этим транспортом, встал пораньше и решил тебя ждать у палатки. Ты не беспокойся, я тоже настойчивый, но героизма вот у меня нет, и я часто боюсь всякой ерунды.


— Чего же ты боишься?


— Сказать стыдно: мертвецов, лЯгушек и Ящериц.


— Ну, это же мелочь. Скажу тебе, сам их боюсь до смерти.


— Не может быть! — удивился Николаев.— Мне казалось, ты вообще ничего не боишься.


— Ну это как сказать,— многозначительно усмехнулся Колосов.


— Значит, ты согласен держаться вместе?


— Что за вопрос, конечно.— И он заботливо поправил рюкзак Николаева.


— Айда будить Тольку, В экспедиторскую подойдём к самому отправлению, а то ещё будут смеяться: прибежали, как школьники.


— Мне всё равно.


— Да что там у тебя, гири? — удивился Колосов, помогая сбросить мешок.

Николаев вытащил листок бумажки.



— Посмотри, там всё нужное.

В вещах, кроме продуктов, значились охотничьи принадлежности, рыболовные снасти, медикаменты и даже зуммер.



— Почему ты не сдал в багаж? Ты имеешь право на тридцать пять килограммов. Да и зачем тебе зуммер?


— Нас же предупредили — брать только крайне необходимое. Как я мог загружать транспорт этой ерундой,— пожал он плечами.— А кроме того, надо и привыкать. Ну а зуммер,— он немного смутился,— видишь ли, я ещё не в совершенстве им владею. На привалах буду набивать руку.

Белоглазов уже встал. Собирался он тщательно, предусматривая все мелочи: чистые пронумерованные этикетки, цветные карандаши, клей.



— Ну, я готов! — Анатолий забросил на спину груз и, втЯнув голову в плечи, быстро зашагал к берегу Магаданки.

Туман уже рассеивался. По направлению к бухте Нагаева в прорубленной просеке желтела свежая насыпь дороги, а через речку, в тайгу темнела еле заметная тропинка. На берегу загремели вёдрами. В маленькой избушке хлопнула дверь. Где-то в лесу несколько раз чихнул трактор и гулко залился, рассыпая трескотню выхлопов. От экспедиторской донеслось ржание лошадей и громкие голоса. Скоро показались и люди у конторки.



— Бессовестные! Мы больше часа здесь. Не могли прийти раньше,— закричала Валя, увидев ребят. За ней шла Нина.

Транспорт ещё не тронулся, но первые группы людей уже переходили вброд речку.



— Ну, Юра, желаю тебе успехов. Будь мужчиной. Не простудись. Вот тебе аптечка, пригодится.— Нина положила в карман рюкзака небольшой пакетик, обнЯла его и поцеловала.— Ещё встретимся. Буду тоже проситься на прииск.

Колосов почти не слышал её слов. Он смотрел на Валю. Она стояла в стороне и рассеянно разглаживала носком ботинка мягкую пыль.



— Валя, ты сердишься на меня? Не обижайся, не надо,— подошёл он, пряча глаза. Ему хотелось сказать ей такое, чего он не говорил никому. Но рядом были люди, да и Валя казалась насторожённой. — Я ведь и сам не пойму, как у меня всё это вышло, там, на пароходе. Ты уж меня прости. Даю тебе слово, никогда больше себе не позволю. Хорошо? — голос его сорвался.


— Юра, наклонись, я что-то тебе скажу,— Она обнЯла его и крепко прижалась к щеке,—Зверёныш, неужели я должна первой броситься тебе на шею.— Её губы были горячие и влажные, а щёки солёные.

Он уже ничего не видел, кроме её мокрых и блестящих от слёз глаз.



— Не догадался остаться, Я узнала, ещё не поздно. У них не хватает резервных лошадей. Вон твой вьюк. Скажи, снимут с удовольствием,—услышал он её настойчивый шёпот.


— Остаться? Да ты что? Зачем же я ехал?


— Если у тебя действительно есть ко мне что-то серьёзное, останься,— упрямо повторила Валя.


— Нет, Валюша, никогда.— Колосов сжал губы.


— Даже ради меня?


— Даже ради тебя!


— Ну ладно, иди! Ребята уже скрылись, отстанешь! — холодно проговорила она.


— Валя, ты что?


— Ничего. Вон уже тронулись лошади, спеши,— кивнула она головой в сторону тропинки и отвернулась.

Колосов постоял, потом побежал и уже с другого берега громко крикнул, размахивая шляпой:



— Валя! Добивайся и приезжай! Буду ждать хоть целую жизнь.— ПодтЯнув лямки, он решительно зашагал по мшистой тропинке.

Валя долго смотрела вслед и, когда караван скрылся за перевалом, подошла к Нине.



— Вот и всё! Значит, ушёл.


— Встретитесь. Было бы желание,— обнЯла её ласково Нина.— А тебя, Валюша, он будет ждать. Это такой парень.

Валя только крепко сжала её руку и вытерла платком глаза.


День выдался тихий и солнечный. Ещё сверкали в траве росинки, а над кустарником уже струился нагретый воздух. Лес был удивительно прозрачным и нежным. Тайга парила, распространяя терпкие запахи тления и молодой зарождающейся жизни.


Транспорт тащился где-то по руслу речонки. Белоглазов шёл впереди, не выпуская из рук молотка. Он то лез по склонам сопок, ковырялся в геологических обнажениях, то бежал, продираясь через кустарник.


Колосову было приятно двигаться. Николаев плёлся позади, отбиваясь от комаров и постоянно вытирая пот рукавом рубашки.


Припекало, идти становилось трудней: трава опутывала ноги, вязкие болота хватали и пытались сдёрнуть ичиги. Лямки рюкзаков врезались в плечи, а сверху висела чёрная туча гнуса. Николаев отставал.



— Слушай, Толька! Ты полагаешь, что мы всю дорогу должны бегать за тобой? Смотри, Колька еле ползёт,— возмутился Колосов.

Белоглазов остановился, поднял накомарник.



— Смотри ты! Они все тащатся за мной? Кто бы мог подумать? Вот чудаки! Да я же предупреждал, что буду заниматься поисками. И Ещё без накомарников,— удивлённо пробормотал он.

Подошел Николаев. Верхняя губа распухла и вздёрнулась к уху. Веко над одним глазом нависло, второй заплыл. Руки и шея были покрыты буграми.


Колосов расхохотался.



— Колька, да на кого ты похож?


— Мне кажется, ты не лучше,— пытался улыбнуться он.— Чёрт с ним, лицом. А вот ноги без привычки болят, но я всё равно выдержу. — И он лёг на траву.

Показалась цепочка лошадей, за ними маленькими группами шло человек сорок. Четверо ехали верхом. Красный костюм одного Ярко выделялся на зелёном фоне тайги.



— Так что, други мои, идите за транспортом. Оно будет лучше для вас и для меня.— Белоглазов опустил накомарник.


— Ты хочешь сказать, что мы тебе мешаем? — засмеялся Колосов.


— Да.


— Тогда давай часть груза в мой сидор.


— Нет, тут всё самое нужное. К тому же, возможно, я задержусь. Пусть только не волнуются, я хорошо ориентируюсь в тайге и всегда разыщу привал.— Он махнул рукой и быстро скрылся в высоком кустарнике.

Лошади понуро брели, хлюпая копытами в болотной грязи, звенели уздечками, хватая побеги. То и дело доносились окрики конюхов: «Но-но, не балуй! Проголодалась!» Слышались удары хлыста и учащённое чавканье сбившегося шага. На миг натягивались поводья, связывающие лошадей, и они, помахивая хвостами, снова лениво тащились по тропинке.


Николаев нагнал лошадь и, оглядываясь, долго шёл рядом, держась за чемодан. Потом воровато вытащил из чехла кусок тюля. Колосов отвернулся, но он, уловив его взгляд, смутился и затолкал накомарник обратно в чехол.



— Ты бы надел накомарник. На тебя страшно смотреть,— посоветовал Колосов.

Николаев махнул рукой.



— Что я, неженка! А ты почему без него?


— Да я на Урале привык к комарам с детства.


— Значит, привыкну и я.

Позади вьючных лошадей ехали верховые. В красном костюме, оказывается, была женщина. Колосов узнал Женю. Он был обескуражен. В его сознании не совмещались суровость Севера и эта изнеженная девушка. Он холодно ответил на её приветствие и, пропустив вперёд, пошёл следом.


Рядом с Женей ехал бухгалтер, человек лет под сорок с рыжими усами, лоснящимся лицом и быстрыми, маленькими глазками — не то смелыми, не то нахальными. С вечера в экспедиторской он жаловался на неожиданно вспыхнувший ревматизм. Теперь он весело разговаривал с девушкой, облизывая губы.



— Вот же сукин сын. Явный симулянт,— не удержался Николаев.

Но Рузов только ухмыльнулся в усы, дескать: можете говорить что угодно, а я получил лошадку и на всё остальное мне наплевать.


Солнце скрылось за вершинами сопок. Из распадков потЯнуло прохладой. Люди брели, измученные непривычным переходом. Но вот впереди показался дымок. Транспорт и путники подходили к месту ночлега.


Колосов, не ужиная, заснул около костра.



— Эй, сгоришь! — разбудил его бородатый конюх. Костёр ярко пылал, рассыпая золотистые искры, Конюхи уже кипЯтили чай.

Николаев спал под лиственницей. Развязанный рюкзак валялся в стороне, а недалеко за кустами чернела ручка зуммера, аптечка, коробки с охотничьими припасами и рыболовные принадлежности, вышвырнутые хозяином.




— Колька, сюда! Какой-то хищник! — послышался испуганный голос Колосова. Взведя курок, Николаев побежал на выручку, но там уже грянул выстрел.


— Ну что? Убил?


— Готов! — донёсся из лесочка довольный басок.


— Что за зверюга?


— Чёрт его знает, не пойму, но похож на хищника. Иду, а он как выскочит — и прямо на меня. Тут я тебе крикнул, а он остановился. Хотел, наверное, приготовиться к прыжку. Ну, я ему и вмазал. А знаешь, какая злюка? Умирал, а всё скалил зубы и дёргал носом. Хорошо, что я не подошёл близко.

Николаев внимательно разглядывал зверька и наконец определил:



— По виду и размерам похож на молодого песца, а возможно, это старый соболь.


— Коротковат, да и шкура какая-то подозрительная, не то серая, не то рыжая,— усомнился Юра.


— Сейчас же лето. Заяц тоже серый. НавернЯка песец. А вот посмотри, уж начинает белеть,—приподнял он лапу зверька.— Я обЯзательно заберу. А вдруг всё-таки соболь. Пошлю матери подарок, вот обрадуется старушка.— Он поднял зверька за загривок и сунул в рюкзак.— Ты знаешь, я так огорчил её своим отъездом, так огорчил…

Тропинка вывела их на сухую поляну с высокой травой и редкими, толстыми деревьями. Идти стало не только легко, но и приятно. По сторонам громко кричали кедровки, предупреждая таёжный мир о приближении человека. Солнце клонилось к закату, и они не спешили. Скоро транспорт должен был остановиться на отдых.



— Первые дни еле доходил до привала, думал, не выдержу,— признался Николаев, хотя раньше он ни разу об этом не говорил.


— А ты думаешь, мне было легче? Я ещё умудрился сбить ноги до крови.


— Что же молчал? У Жени аптечка, сразу бы вылечила.


— Жаловаться? Да ещё лечиться у Жени? Я бы на голом мясе дошёл и никому не сказал. А сейчас прошло,— махнул рукой Колосов.


— Всё же здорово мы наловчились ходить? Смотри, за день километров по сорок наматываем, и хоть бы тебе что! А ещё этой дичи сколько таскаем.— Коля подбросил тЯжёлый рюкзак и поправил лямки.— И никаких других обязанностей, пришёл и отдыхай. Я доволен, что нам поручили дичь.


— Чудак! — засмеялся Колосов.— Стрелять-то любят все, а вот таскать её на себе охотников, мало. Ты думаешь, нам сделали одолжение? Но я не жалуюсь. Мне это дело подходит.

Они пересекли низину. Теперь тропа взбегала на высокий, сухой берег.



— Слышу дымок, где-то близко привал,— повёл носом Николаев.


— Не только слышно, а даже видно,— засмеялся Юра. За леском к небу поднимались чёрные клубы дыма. На привале уже сигнализировали о месте ночёвки.

Подошли к костру. Колосов с фасоном стал вываливать из рюкзаков дичь.



— А эту дрянь зачем нужно было таскать? Какой здоровый суслик,— брезгливо поморщился Рузов, отделяя «песца» от дичи.

Николаев отвернулся, но Колосов быстро нашёлся.



— Решили для коллекции набить чучело.— Он схватил за ноги суслика и закинул подальше в кусты.

Ярко горели костры. На лужайке кони пощипывали траву. Под ветвистыми лиственницами белели две палатки — одна для женщин, другая для конюхов. Пламя огня лизало закопчённые чайники, котелки, вёдра, освещая бронзовые лица людей. Привал напоминал цыганский табор. Недоставало только кибиток да чумазых детей, а смуглые бородатые конюхи от цыган почти не отличались.


Колосов сушил портянки, поглядывая на Рузова с нескрываемой неприязнью. Всё в этом человеке вызывало у него раздражение.



— Эх, кабы не ревматизм, пробежался бы с вами, хлопцы,— Рузов с болезненной гримасой потёр коленки и подбросил в костёр несколько хворостин. Снял палочкой крышку кастрюли и попробовал мясо ножом.— Скоро будет готово, а пахнет ничего,— потЯнул он носом,— Вот полегчает с ногами, пойдём. Влёт-то бить, наверное, так и не научились? Только сидячих. Ничего, научу.

Зная об этом желании ребят, он приходил к их костру, приноравливаясь всегда к ужину. Убитая дичь, делилась между всеми группами. Рузов уже поужинал у своего костра, но они знали, что он не уйдёт. Нельзя же не пригласить, если человек сидит рядом и ждёт.


Николаев разостлал клеёнку и подготовил «стол».



— А где же Толька? — беспокойно пробормотал он и крикнул на всю поляну:— Белоглазова никто не видел?!


— Видели днём! Придёт, в первый раз, что ли? — откликнулись со всех сторон.

Белоглазов обыкновенно приходил позднее всех, и всё же они, как правило, прежде чем сесть ужинать, ждали товарища. В этот вечер Толька что-то особенно запаздывал.



— Будем есть или подождём? — спросил Николаев.


— Оставим. Подогреет, и всё.

Рузов услужливо снял кастрюлю.



— Может быть, перекусите с нами? — из вежливости предложил Николаев, не поворачивая головы.


— Я уже. Разве что для баловства кусочек.— Он облизал губы и приготовил нож.— Только, Коленька, что-нибудь помягче. Ножку, что ли.— И не особенно доверяя Николаеву, забрался в кастрюлю.


— А странный у вас ревматизм,— завёл разговор Колосов.-— Вот у меня ничего не болит, а столько на корточках высидеть не могу.


— Привычка, милый. Мне даже так легче,— блеснул Рузов глазками и погладил живот.— Смотри ты, нашла себе место. Коленька, давай Ещё кусочек, ей-богу, осилю.

Поужинали. Рузов ушёл к другому костру. Белоглазов так и не приходил.



— Что же могло случиться? — забеспокоился Колосов и подбросил сырой хворост, чтобы дым выше поднимался.


— Придёт. Опять какое-нибудь интересное обнажение — вот и сидит,— успокаивал его Николаев, хотя сам то и дело поглядывал на тропинку.


— Коля, можно вас на минутку! — позвала Николаева Женя.

Колосов проводил его недовольным взглядом, подбросил ещё хвороста. Посмотрел на куртку: пропалины, вырванные сучками клочья. Так не дотянешь и до Среднекана. А всё же хорошо. Этот переход не забудется. Вот если бы только не комары,— подумал он и посмотрел в сторону костра Жени. Николаев неумело стягивал с её ног сапоги.



— Странная девушка,— пробормотал Юра.

Неприязнь к ней прошла. Дорога была тЯжёлой, но она не подавала вида, и это его подкупало, хотя настроение Жени постоянно менялось; Порой всё ей было не так. Это не хочу — противно, это — невкусно, и уйдёт голодной. Другой раз садится и ест то, что не лезло в горло таким непривередливым, как они. Очень любила расспрашивать других, а о себе ни слова.


Вернулся Николаев и сел рядом.



— Ты что как мальчишка на побегушках? «Коля, принеси. Коля, помоги. Коля, поухаживай». Там и без тебя ухажёров хоть отбавляй. Нельзя же давать садиться себе на шею,— напустился он на Колю.


— Я её просто жалею.


— Чего её жалеть? Не нашего поля Ягода.


— Видишь ли, она какая-то своеобразная. Эти-то ведь крутятся около неё только потому, что она красивая. А мне просто хочется разглЯдеть в ней человека.


— Смотри, этот гусь уже там.

Рузов сидел около Жени. Видно было, как он покручивал усы, развязно юлил и, наклонившись, начал что-то шептать.



— Коля! Юрий! Подойдите на минутку! — Женя с возмущением вскочила.


— Что произошло? — спросил Николаев, подойдя раньше Колосова.


— Вы знаете, что мне сейчас говорил товарищ Рузов? Верней, не говорил, а просто предлагал,— с гневом подбирала она выражения.


— Ничего я не предлагал вам, дорогая Женя. Я не полагал, что вы не понимаете шуток и такая щепетильная,— перебил её Рузов.


— Не знаю, что вы говорили Жене, да и знать не хочу, но вы человек бессовестный. Женя вам в дочки годится.


— Учить себя никому не позволю, молодой человек! — затоптался вокруг Николаева Рузов.— И не суйте свой нос, куда не положено!


— Просто противно на вас смотреть.

Подошёл начальник транспорта.



— Что случилось? Что за шум? — посыпались вопросы.


— Хотел пошутить, да нечаянно брызнул на товарища Рузова кипЯтком, а он обиделся и давай ругаться,— оправдывался Юра.


— Да разве можно? Тоже нашёл шутки! Вымахала дубина, а ума ни на грош.

Его осуждали. Рузов брюзжал:



— Попробуй ещё, ответишь.


— Прекратите! Вы тоже хороши! Из-за пустЯка поднимать такой шум! — прикрикнул на него начальник транспорта и спросил у Николаева:— Белоглазова так и нет? Что же могло случиться? Вот что, ребята. Разложите большие костры на обоих склонах сопки. Постреляйте из ружей. Не придёт, отправимся искать.

Жгли костры. Стреляли. Тревога охватила всех. Люди не ложились, постоянно поглядывая то на часы, то на тропинку. Белоглазов не приходил.


Пришёл он неожиданно, когда уже собрались выходить на розыски. Он сразу подошёл к костру, сбросил рюкзак и начал протирать очки. Он не заметил возмущения, а в молчании усмотрел смущение приятелей, не оставивших для него ужин. Надев очки, добродушно спросил:



— Но чай-то найдётся?

Не услышав привычного шума, каким его обычно встречали, растерянно развёл руками.



— Знаешь, Толька? Другой бы просто надавал тебе по шее. Но я жалею товарищей,— проговорил озлобленно Колосов.


— Почему? — сощурился Толька.


— Я так зол на тебя, что после меня им уже бить тебя не придётся.


— Ничего не понимаю,— пожал он удивлённо плечами.


— Он не понимает, куриная голова! — крикнул начальник транспорта.— Мы всю ночь не спали, жгли костры, стреляли и собирались выходить на розыски! А он, видите ли, не понимает.


— Как всю ночь? А сколько же сейчас времени? — И Белоглазов торопливо начал искать по карманам часы.


— Утро! Шесть часов утра!

Толька вытащил часы и приложил к уху.



— Остановились? Ну кто бы мог подумать? — виновато хлопал он глазами.

Минуту назад большинство готовилось обрушить на него весь гнев, но злиться на него было невозможно. Начальник распорЯдился:



— В дорогу! Последний переход — и Элекчан.

Все наскоро перекусили и собрались. Рузов уже снова стонал и жаловался у палатки конюхов.



— Какая же скотина. Так всю дорогу и едет,— снова не выдержал Николаев.


— Брось ты его, пошли,— отмахнулся Колосов и посмотрел на вершину Яблонового перевала, за которым таился Элекчан.

Только к вечеру от группы к группе покатилось желанное: Элекчан! Элекчан!


Долгожданный Элекчан. Ещё тридцать километров — и конец сухопутного маршрута. На берегу небольшой речки ровная поляна с редким лиственным лесом. Справа рубленый домик с тесовой крышей и крылечком. За домиком складские навесы. На берегу два таёжных барака. В низине конебаза и баня. А дальше, в лесочке, одинокая юрта. Вот и весь посёлок.


Высокий грузин выскочил на крылечко домика. Приход транспорта застал его врасплох. Он бросился навстречу прибывшим. Не успел он сбежать с крылечка, как небрежно одетое оружие поползло вниз, увлекая за собой и брюки. Он попытался что-то поправить, но, убедившись в безнадёжности этого, махнул рукой и вбежал в домик.



— Кто это? — спросил Колосов скуластого человека, поЯвившегося из конюшни.


— Дурной башка, знать надо. Лошадь узнают по зубам, учёного по очкам, таёжника по бороде, а начальника по штанам.— Он насмешливо покосился на домик и добавил:— Новый начальник наган таскает, комаров пугать.


— Баня! Баня! — И Колосов, как и все, первым делом пошёл ломать берёзу на веник.


В бараке было душно, где-то над головой назойливо звенели комары. За весь путь Колосову впервые не спалось. Он осторожно поднялся, переступил через спящих людей и вышел за дверь. Ночь была тёплой и тихой, на небе застыли перистые облака. Костры давно погасли, но их синий дым продолжал висеть над Элекчаном. Казалось, заснули не только люди, но и весь таёжный мир.


Он сбежал к речке, сбросил рубашку и стал обливаться. Сразу же нахлынула туча гнуса.



— Юра, как вы можете так? Боже мой, да вас в этой комариной туче не видно. Одевайтесь скорей.


— А, Женя! Вы что не спите? — узнал он её по голосу и, не оборачиваясь, сдёрнул с кустов рубашку, смахнул ею комаров и только тогда повернулся на голос. Женя сидела на берегу, обхватив колени, пряча под накомарником руки.


— Не спится, духота.

Колосов вылез на берег. Женя поднЯлась и заботливо расправила ему воротник.



— Не надо, Женя, я сам,— смущённо отодвинулся он, вытирая руками лицо.


— Скажите, Юра, почему вы смотрите на меня неприязненно? Разве я сделала что-нибудь плохое? — неожиданно спросила она, отбросив накомарник на поля шляпы, и посмотрела ему в глаза.


— Как на всех, так и на вас.


— Неправда, я всё вижу,— проговорила она задумчиво и грустно, отмахиваясь от наседающего гнуса.


— Просто грубым уродился.


— Верно, вы немного диковаты, но сколько же в вас смелости. Вы замечательный парень, пожалуй, лучше всех,— возразила она.


— Тоже мне, замечательный. Да вы просто меня не знаете,— пробормотал он.


— Зачем вы сказали тогда, что скандал с Рузовым по вашей вине?


— Захотелось посмотреть, как он это воспримет.


— Только? — Глаза ее вспыхнули лукавым недоверием.— А всё-таки, почему вы думаете обо мне плохо?


— Почему я должен что-то думать? Какое мне до вас дело?


— Неужели никакого?

Она быстро пошла к домику, где ночевали женщины…




— Юрка, что это такое рЯбит на воде? — остановился Николаев. По небольшой протоке словно пробегал ветерок, оставляя рябь.


— Ребята, хариусы!—уже кричал Толька с другого берега.

Воды в протоке было мало. Она превратилась в мелкое озерцо. Рыба металась из одного конца в другой.



— Давайте загоним её в один конец, двое лягут поперёк и загородят ей выход, а один будет вылавливать,— предложил Колосов и, не ожидая других, сбросил одежду.— Ты, Толька, лови, а мы перегородим.

Сколько они ни бились, но задержать рыбу в одном из узких концов протоки не удавалось. Она билась о ноги, проскальзывала между рук, перепрыгивала через валяющихся в грязном иле парней и уходила.


Всегда спокойный и рассудительный Анатолий гонялся за стайкой, падал в воду, хватая вместо рыб пригоршни грязи.



— Ну кто бы мог подумать? — разводил он руками и снова лез в воду. Полчища комаров жалили, парни не отступали.


— К чертям, бесполезное дело. Пошли! — не выдержал Коля.


— Я никуда не пойду. Столько мучились и уйти? Надо её загонять. Не выдержит, не железная,— решительно возразил Юрий. Его поддержал и Анатолий.


— Юрка прав, уж если взЯлись, отступать стыдно. Только следует подумать. Одними ногами, пожалуй, её не возьмёшь.


— Толька, да ты молодчик. Вот уж верно, и кто бы мог подумать? — Колосов расхохотался.


— Я, конечно, не рыбак,— пробурчал Толька. Сощурившись, он поглЯдел в воду, а потом, крадучись, пошёл по берегу. Парни недоумевали, а он быстро опустил в воду руку и, ошеломив их, выбросил на берег хариуса. Они изумленно переглядывались, а он выбросил Ещё несколько рыб.


— Что это Ещё за фокус? — подбежал к нему Колосов.

Толька засмеялся:



— Становитесь в ряд. ПЯтнадцать раз из конца в конец — и вся рыба наша.


— Не понимаю, расскажи! — пристал к нему Юрка.


– Пойдём, сразу поймёшь.

Толька с загадочным лицом, мутя воду, зашлёпал по протоке.



— Внимательно присматривайтесь. Вот так! — Он снова наклонился и выхватил рыбину.— Понятно?

Хариусы стояли у самого берега, выставляя из воды чуть вздрагивающие жабры, отгоняя хвостами ил.



— Толька, ты великий человек! Как ты их здорово охмурил,— хохотал Юрка, набивая рыбой снятую рубаху.

Лошади сбились в кучи и, помахивая хвостами, щипали траву.



— Опять трЯсина? Каждый день одно и то же,— проворчал Юрий.


— Вывозимся как черти! — поддакнул Николай, Сзади шёл Анатолий, сгибаясь под узлом с рыбой,

Когда они подошли, конюхи уже развьючивали завязшую лошадь. Сунули верёвку под живот. Она лежала на боку, с белой шерсти стекала грязь. Лошадь выбилась из сил и относилась ко всему безучастно. Колосов подошёл и похлопал её по шее,



— Не горюй, милая. Не дадим пропасть, выручим!

Лошадь как будто понЯла, открыла усталые печальные глаза и вдруг забилась, стараясь вырвать застрявшие ноги. Юрий гладил её. Лошадь успокоилась и положила голову на его руку.



— Давайте же скорей! Ей тяжело,— поторапливал он конюхов.


— Подохнешь, если на тебе столько поездят,— бурчал старый конюх.

Лошадь вытащили. Топь загатили кустарником.



— Может быть, вы перенесёте меня через это болото? Не хочется мочить ноги,— услышал Юрий за спиной тихий голос Жени. Он обернулся. Женя стояла у кустика в шерстЯном спортивном костюме. Белый широкий ремень стягивал и так тонкую талию, а красная лента, поддерживающая модно уложенные волосы, оттеняла её смуглое лицо. Если бы не накрашенные губы, он, пожалуй, признал бы, что она действительно хороша.

Колосов подошёл и подставил плечи.



— Пожалуйста!


— Я так не удержусь. Возьмите меня на руки, я ведь легкая.


Он задумался на секунду и нерешительно повернулся, протЯнув к ней руки. Она обхватила его за шею и, наклонившись к уху, сказала:



— Знаете, я завидовала той лошади.


— Женя, сидите спокойно, а то уроню.


— Не делайте строгого лица. Вы добрый и ласковый, Я уже знаю.


— Вот узнаете, когда шлёпнетесь в грязь.


— Юра, остановитесь на минутку.


— Что ещё такое? — Он легко подбросил её выше. Женя осторожно смахнула с его лица комаров и за-смеялась:


— Спасибо, мне так хорошо-хорошо.— И снова обхватив его шею, заглЯнула в лицо.— У вас есть де-вушка?


— Да сидите же вы, а то упадём,— пробормотал он и пошёл быстрее.


— Падайте, не обижусь,— засмеялась она.— Оставите хорошую память.


— Жалко ваши наряды.


— А может быть, я для вас и оделась?

Он нахмурился:



— Ну, вот и приехали. Слезайте.


— Так быстро?..— с сожалением проговорила она, не сразу отпуская его шею.

К сплавбазе вышли неожиданно. Тропа тЯнулась по лесу и круто сбегала с пригорка. Внизу струился Молтан.


На берегу виднелись закрытые брезентами штабеля Ящиков и мешков, Ниже, у самой воды,— рЯды кунгасов. Одни уже проконопаченные, просмолённые и готовые к спуску, другие белели свежевыструганными бортами.


Построек не было видно. От берега в зелёную рощу разбегались тропинки. В глубине леса стучали топоры, стонали пилы, ухали падающие деревья. Но не слышно было ни крика, ни говора людей. Таёжники работали молча.


Лошади повернули от реки и остановились на сухой полянке с выбитой травой. С одной стороны, в кустах, стояли три палатки, с другой — два барака. Посередине — два костра с чугунными котлами и длинный стол, сколоченный из досок. Под ним дремали собаки.


Прибывший транспорт привлёк внимание рабочих. Первым на полянку вышел высокий мужчина с вьющимися седыми волосами, в бархатной рубашке, стянутой в поясе куском красной ткани.


Он долго и внимательно рассматривал прибывшую с транспортом группу людей, пока его глаза не остановились на Жене. Его брови сразу сбежались, и серые глаза задержались на девушке.


Женя, почувствовав недружелюбный взгляд, растерялась. Из леса всё подходил народ. Одни развьючивали лошадей, другие разжигали костры и гремели посудой, третьи таскали в палатки чистые постели. Скоро прибывшие впервые за дорогу ели свежевыпеченный хлеб и отварную горячую оленину.


Утром всех отбывающих на прииски пригласил начальник сплава. Это был тот высокий человек.



— Моя фамилия Шулин. Я буду вести кунгасы до приисков. Пока вода большая, надо спешить.— Он помолчал, подбирая слова,— С сегодняшнего дня тут нет ни руководителей, ни специалистов, а есть рабочие сплава, и я ваш начальник. Понятно?

Все молчали, а он спокойно оглЯдел присутствующих и тоном, не допускающим возражения, закончил:



— Мужчины будут конопатить кунгасы, спускать на воду и грузить. Женщины греть смолу и заливать швы. На сборы пять дней. Прошу учесть, никакого баловства не потерплю.— Он покосился на Женю.


— Прохор, расставь людей по местам. Сегодня спустить пять кунгасов,— приказал он юркому бородатому человеку и уже хотел уходить, как вывернулся Рузов. Загородив дорогу Шулину, он трЯсущимися руками вытаскивал из кармана бумажник.


— Это Ещё что за артист? — поморщился Шулип.


— Вы не имеете права! У меня договор. Я работник интеллектуального труда,— заикаясь от возмущения, совал он Шулину листок договора.— Вы обязаны обеспечить мою доставку. Я не нанимался в грузчики и никуда не пойду! Это произвол!

Шулин потемнел.



— Вот что, брандахлыст. Бумажку свОю убери, пригодится для надобностей, да и сам убирайся скорей, пока я не забыл, что являюсь начальником сплава. Не будешь работать, не садись в кунгас,— вышвырну, где бы это ни случилось. Запомни, предупредил при всех.

Разговор с Шулиным послужил уроком для всех. Если у кого и было желание протестовать, то пропала охота и думать об этом. Понял и Рузов.



— Товарищ начальник, я не потому, что хочу отказаться. У меня хронический ревматизм,— оправдывался он.— Я вынужден был всю дорогу ехать на лошади, спросите товарищей.— Увидев ехидные улыбки на лицах, замолчал.

Шулин посмотрел на него с нескрываемым отвращением и сплюнул в сторону.



— Слизняк! — бросил он и, не оборачиваясь, пошёл к берегу.

Вода падала на глазах. Шулин спешил. Он поспевал всюду. То взмахивал топором и учил подгонять шпангоуты, то показывал, как заделывать течь, а через несколько минут легко взбегал по трапу с тЯжёлым Ящиком на плечах.


НапрЯжённо работали все, не считая Рузова, который постоянно охал. Колосов и Николаев конопатили кунгасы, обсуждая действия Шулина.



— Правильно он заставил работать всех,— говорил Николаев, посмеиваясь.— За Рузова я перед ним преклоняюсь, но заставить так работать женщин,— извини, не согласен.

В это время к Шулину подошла Женя.



— Виктор Владимирович, я больше не могу,— сквозь слёзы говорила она. Накрашенные губы трЯслись, из-под чёрных, длинных ресниц умоляюще смотрели глаза.— Я ещё не привыкла к такому тЯжёлому труду. Мне дома не разрешали даже посуду мыть. Пожалуйста, не сердитесь, я так вас боюсь. Я ведь не стараюсь уклониться, но мне очень тЯжело. Дайте, если можно, другую работу.


— Неужели откажет, варвар? — насторожился Николаев.

Все эти дни Шулин старался не замечать девушку. Было видно, что она и Рузов портили ему настроение.



— Вот что, мамзель. Если боишься запачкать пальчики, вернись туда, откуда приехала. Сплав — не прогулка, тайга — не игрушка. Здесь не подходящее место для… куколок.— Он посмотрел ей в глаза и уже мягче добавил:— Может, кроме красок, и душа у тебя есть. Тогда не бойся грязной работы, привыкай сразу. Это нужно для твоей же пользы,— Он устало пошёл к рабочим.

Женя, закрывая лицо рукавом, убежала в барак.



— Кто бы она ни была, какое он имеет право делать унизительные намёки. Она женщина, и, может быть, совсем не такая плохая! — крикнул Николаев.


— В чём дело? — подошёл Шулин, услышав его голос.


— А в том, товарищ начальник. Вы просто хам и ни за что обидели девушку. Мне стыдно за вас.

Колосов ждал со стороны Шулина брани и приготовился вступиться за девушку, но, к его удивлению, тот кивнул головой и виновато согласился:



— Ты прав, парень, переборщил. Всякое, брат, бывает, но если она не дура, пойдёт ей на пользу.— Он взъерошил Николаю волосы и спустился к реке.

Скоро вернулась Женя с заплаканными глазами, но без всяких следов помады. Не поднимая глаз, усердно работала.




ГЛАВА 9



Суббота. Рабочий день кончился. В коридоре уже смолк топот ног и хлопанье дверей, а Нина всё ещё сидела в приёмной начальника политчасти и со смутным страхом поглядывала на плохо прикрытую дверь. Репин разговаривал с военным человеком средних лет. До её слуха доносился то спокойный и твёрдый его голос, то глухое бормотанье военного.


Солнце разливало золотистый свет, мягкий воздух, врываясь в открытое окно, шелестел бумагами на столе у секретаря пожилой женщины, разбирающей почту. Нина была рада, что разговор Репина с военным затЯнулся.


Накануне в отделе кадров ей сообщили, что политчасть хочет послать её в порядке усиления партийной прослойки в систему лагерей. Нина расстроилась. Она испытывала мучительный страх при одном слове «преступник», но и нарушить партийную дисциплину для неё было невозможно. Нина не находила выхода, не знала как поступить.


Наконец военный вышел.



— Пожалуйста,— пригласила секретарь, оторвавшись от бумаг.


— Откажусь,— сказала себе Нина и вошла в кабинет.

Репин сидел спокойный и строгий, только белые длинные пальцы нервно мяли мундштук папиросы. Очевидно, разговор с военным был неприятный,— подумала она и представилась:



— Я врач Матвеева. В отделе кадров мне сказали, что вы просили зайти.


— Да, да. Пожалуйста, садитесь, прошу простить, что задержал,— показал он на стул и перевернул листочек блокнота.


— Нина Ивановна, у нас неблагополучно с медицинским обслуживанием лагеря. Большинство врачей беспартийные. Одни сразу же требуют перевода, соглашаясь на самые отдалённые места. Другие быстро попадают под влияние уголовной среды. Политическая часть принЯла решение усилить партийную прослойку и навести там порядок. В лагере много фиктивных больных. Они используют всевозможные приёмы. Особенно плохо обстоят дела на пересыльном пункте.


— Вы хотите направить меня на пересыльный пункт? — промолвила она растерянно. «Нет, нет…» — шептал страх. Но Репин понял её состояние и, не ответив на вопрос, задумчиво продолжал:


— Партия поручила нам серьёзнейшую задачу. Из преступника сделать полноценного советского человека — труженика. Это трудно. Работа врача на пересыльном пункте — это, пожалуй, самый серьёзный участок. Я только сейчас разбирался с начальником лагеря и понял, что вам будет тЯжело. Женщина вы молодая… Поэтому вопрос может ставиться только на добровольных началах. Исключительно добровольных. Если вас это страшит, скажите, и мы закончим наш разговор.— Он сочувственно улыбнулся и зажёг папиросу.

Начни он уговаривать или требовать в порядке дисциплины, она, не задумываясь, отказалась бы. Но он позволяет решать ей самой.



— Нет, я не боюсь. И, как мне кажется, женщине легче будет справиться. Я согласна.

Репин несколько удивился. Разговаривая с начальником лагеря, он представил себе всю серьёзность этой работы. Посмотрев на тихую женщину, хотел уже сам отказаться от своего решения, а она согласилась.



— Ну что же, станет трудно, скажете. А сейчас будем считать, что договорились.


Каменушка — приток Магаданки — протекает по живописному распадку. Слева по течению — тайга. Спра-ва — сопка, заросшая стлаником, у подножия теснятся лиственницы.


В верховьях Каменушки строевой лес с вековыми лиственницами, зелёные лужайки с кустами шиповника, жимолости, смородины. Высокая сопка защищает этот уголок от студёного дыхания моря.


Игорь Краевский предложил подняться на сопку. Нина пыталась отказаться, но Валя принЯлась настойчиво уговаривать:



— Нина Ивановна, такая чудесная погода. Поднимемся, посмотрим море, тайгу. Лето кончается, может быть, нам такая возможность больше и не представится.— Она прижалась щекой к её лицу.— Прошу вас.

Нина взЯла её под руку, и они пошли.



— Какая ты, Валюша, становишься ласковая. Женщина и должна быть такой,— проговорила она задумчиво. И тут же уклонилась от начатого разговора,— Почему ты решила, что больше мы не пойдём на сопку?


— Не могу больше здесь, тоска. Если не вернусь в тайгу на дорожные работы, уйду в поле.— Она наклонилась и сорвала цветок.


— Погадать хочешь?


— Нет, не о чем,— Валя оборвала длинные стебельки и резко швырнула в сторону.


— Почему ты сказала о дороге, а не о приисках? Юрий уехал на Среднекан.— Нина улавливала что-то новое в настроении Вали, но связывала всё с отъездом Колосова и старалась об этом не говорить.

Валя помолчала.



— Юра? Как вам это сказать.—Она отвела глаза, собираясь с мыслями.— Я много думала. Он хороший парень и нравится мне, но ничего серьёзного, видимо, не будет. Вы не думайте… Я ведь гордая, а сделала всё, а он?.. Я хочу внимания. Хочу, чтобы за мной ухаживали, чтобы со мной считались. Гоняться за ним не буду. Пусть…— Она с раздражением отвернулась.


— Наверное, не совсем так. Семью создаёт и сохраняет в конечном итоге женщина. Хотя советовать не решаюсь. Тем более, сама одинока. Думаю, пройдёт время и всё встанет на своё место.— Она обнЯла Валю.


— Вот возьму и влюблюсь,— проговорила Валя с досадой и стала нагонять Краевского.— Игорь, если я в вас влюблюсь, вы будете за мной ухаживать? — крикнула она издалека.

Краевский улыбнулся:



— Наверное, Валя, нет. Как мне кажется, об этом предварительно не договариваются, а потом я сам хочу выбрать.


— Ну и не надо. Подумаешь, какой серьёзный мужчина,— покраснела она и первой взобралась на самую вершину.

Внизу Охотское море с мрачными, каменистыми островами. Левей бухты Нагаева и Гертнера — зелёные распадки с паутинкой ключей и речек, сбегающих в долину. А на горизонте, в недосЯгаемой дали,— хребты и сопки, голые, однообразные, бесчисленные.


Игрушечными кубиками белели новые постройки Магадана. Палатки ситцевого городка выцвели и слились в серый прямоугольпик. С этой вершины всё казалось маленьким.



— Не нравится. Больше никогда не пойду,— надула губы Валя.


— Почему?—удивился Краевский.


— Не хочу чувствовать свОю ничтожность,— буркнула она капризно и побежала вниз к тенистым кустам стланика.— Идите сюда, здесь ровная площадка!—крикнула она остальным.

Нина вынула из сумки консервы, бутерброды.


Игорь притащил камень, уселся и, улыбнувшись, сообщил:



— Вчера получил премию от директора Дальстроя.


— Ого! За что же?


— Наш отряд сплавляет лес по Магаданке. Воды мало, и лес сбивается на перекатах в заторы. Ребята придумали перегонять брёвна через мель. Ложатся животом на комель и подталкивают его сзади. Второй конец наверху легко проскакивает через камни. А ребятам что? Весело. Замёрзнут, побегают по берегу и снова в воду. С берега нас два всадника увидели. Спросили старшего. Смотрю, а это директор Дальстроя Берзин и ещё кто-то. Думал, похвалит, а мне попало!—Он отмахнулся от осы и засмеялся:— «Вы старший?»—спрашивает. «Да»,— отвечаю довольно бодро.— «Что вам поручено?» — «Сплав леса для строительства». Тут он меня разнёс: «Вам, говорит, поручили молодых, здоровых людей, а что вы с ними делаете?» Ребята стали заступаться. Он тут же дал распорЯжение доставить нам «шпирт», он так его назы-вает, резиновые с длинными голенищами сапоги и непромокаемые брезентовые костюмы. А мне пообещал выговор в приказе.


— Отличились,— улыбнулась Нина.— А почему вы не работаете по специальности, ведь вы химик?


— Химическая лаборатория Дальстроя создаётся на Среднекане. Но там ещё ничего нет. Реактивы и посуда где-то в пути. Помещение обещают построить только к осени. Я уже сам соскучился по работе. Поеду, очевидно, последним сплавом. Кроме того, там будут очень квалифицированные кадры. Заведующим ждут крупного инженера, замешанного в «шахтинском деле». Говорят, светило и все знания добросовестно передаёт молодёжи.

Валя молчала. Нина поддерживала разговор. Игорь говорил о работе, своих планах на будущее, но беседа как-то не клеилась, наконец замолчал и он.


Снизу потЯнуло дымком. Игорь предложил посмотреть, не загорелась ли тайга. Нина пошла вперёд. В прогалине между кустами она увидела компанию. Они сидели на одеяле. Рядом — банки консервов, бутылки, котелки с водой, нарезанный хлеб и сало. Недалеко в сторонке широкоплечий человек разогревал на костре банки мЯсной тушёнки.



— Это вы, строгий доктор? Вот уж никак не ожидал встретиться на такой высоте. Мы рады принять вас,— рассыпаясь в любезностях, поднялся улыбающийся Поплавский.

Человек у костра обернулся, и она узнала Шатрова.



— Мы заметили дым, думали, загорелась тайга. Я полагаю, вы не забудете потушить костёр.


— Ну зачем же так сурово, дорогой доктор. Не следует пренебрегать людьми,— заговорил он приветливо, но, уловив холодный взгляд Нины, сразу же изменил тон и засмеялся:— Зря вы избегаете меня…

Из Кустов вышел Краевский.



— А-а…— протЯнул Поплавский многозначительно, и лицо его стало наглым,— У вас испорченный вкус, мадам. Пора бы уже знать: что цветёт, то ещё не созрело.— Он приложил руку к сердцу.— Примите мои сожаления.


— А я не могу вам сказать и этого,— Нина резко повернулась и пошла навстречу Краевскому.


Вечер. Игорь раскрыл томик Лермонтова. За стеной палатки несносно пиликала гармонь. Доносился смех и невнятный говор. Он почувствовал неприятный запах гари и вышел за дверь.


Небо затЯнуло густой белёсой дымкой. Склонившийся над горизонтом жёлтый диск солнца светил тускло и уныло, словно луна. По склону сопки ползли клубы дыма.



— Вот, сволочи, не потушили!— выругался Игорь. Пожар начался в том месте, где они видели костёр. Нужно было что-то предпринимать, а что? Каждый занимался своим делом. Казалось, что начавшийся пожар не представляет никакой угрозы.

Он подошёл к группе мужчин.



— Вы не считаете, товарищи, что следует что-то предпринять? — Краевский показал на сопку.


— Как раз об этом и разговариваем,— ответил пожилой человек и обратился к своим товарищам:— Думаю, хлопцы, надо идти, разгорится — не потушишь. Иван, ты помоложе, сбегай к коменданту, возьми топоры и лопаты,— тронул он за плечо молодого человека.— Нужно захватить рукавицы, перчатки — у кого что найдётся. С голыми руками много не сделаешь. Пошли переодеваться. Минут пЯтнадцать на сборы.

Краевский решил пойти с этой группой. Пока он переодевался, солнце скрылось за сопками. Сквозь дым уже желтели Языки огня. Огонь порой вспыхивал Ярким факелом. На взмыленных лошадях приехали двое верховых. В одном Краевский сразу узнал инструктора политчасти Инвеева.



— Собрались па пожар? Идите по тракторной дороге, вас там встретят,— возбуждённо заговорил Инвеев.— Обстановка серьёзная. Очень прошу торопиться. А вы, товарищ Краевский, останьтесь,— кивнул он головой Игорю и соскочил с седла.— Огонь движется в направлении складов, а там тысячи тонн взрывчатки. Нужно поднимать народ. Идите по общежитиям, организуйте звенья, бригады. Инструмент в стройконторе. Товарищ Смирнов устроит всё,— показал он на второго всадника.— Думаю, управитесь тут без меня, а я в Нагаево за людьми,— Он вскочил на коня и ускакал вверх по тропинке.

Пламя пожара упорно продвигалось к Каменушке. Медлить было нельзя.



— Большое дело, когда дружный народ, я-то думал, придётся уговаривать,— сказал Терещенко, бывший бригадир по строительству палаток, и тут же остановился, тронув за плечо Краевского, Рядом в палатке горел свет, Они тихо вошли.

В отгороженной простынями комнатушке сидело человек десять. Терещенко отбросил занавеску.



— Как же вам не стыдно! Женщины ушли на пожар. Посовеститесь, товарищи!

Краевский стоял позади. Это была компания Поплавского и Шатрова. Поплавский посмотрел на Шатрова, тот поднялся и подошёл к Терещенко.



— Шагай отсюда! Тебя тут никто не приглашал.

Краевский побледнел.



— Не вздумайте и на меня натравить вашего вышибалу!—проговорил он, глядя на Поплавского.— Создалась чрезвычайная обстановка, Пожар угрожает складам взрывчатки. Вы, очевидно, понимаете, что это значит. Кроме того, это указание руководства Дальстроя.


— Будьте добры, предъЯвите подтверждение ваших полномочий, и мы к вашим услугам,—с издевательской усмешкой поклонился Поплавский.


— Только что приезжал инструктор политчасти и передал распорЯжение.


— Я с той же достоверностью сообщаю: мы освобождены от всяких мобилизаций. Вы можете тоже не поверить мне. Теперь мы, кажется, уточнили наши полномочия и права…— Он самодовольно засмеялся, давая понять, что просит выйти.

Краевскому не хотелось раньше времени бросать обвинения, но, возмущённый наглостью Поплавского, не удержался:



— Кому-кому, а вам давно уже следовало быть на пожаре, если вы не утратили чувство долга и гражданскую совесть.


— Совесть? — Поплавский сделал удивлённое лицо.— Я борюсь с этим пережитком капитализма.


— Не валяйте дурака, Поплавский! — повысил голос Игорь.— Пожар возник на месте вашего костра.

Присутствующие переглЯнулись.



— Вы слишком смелы и дерзки. Не просчитайтесь.— В голосе Поплавского была угроза.— Я не сразу понял, чем вы так встревожены, юноша. Не бойтесь, не выдам. А по части нашего костра, так мы его потушили. Что до вас, молодой человек, то я склонен считать, что вас действительно следует вышвырнуть, но мы джентльмены,— Он повернулся к Шатрову,— Володенька, попроси товарища уйти своими ногами,


— Было бы глупо связываться с вами сейчас, но мы ещё встретимся. А пока не утруждайте себя. Мы спешим на пожар.


— Будьте здоровы. Пишите, — услышали они позади насмешливый голос.


— Какой подлец! — покачал головой Краевский.— Он хочет сказать, что костёр оставили мы.

Красная полоса пожара двигалась подковой к подножию сопки. Языки огня высокими столбами взлетали по деревьям, ползли, прячась в дыму и траве. Пламя гудело, трещало и выло, поглощая смолистую хвою. Раскалённый воздух обжигал тело, метался по сопке, обрывал горящие лапы стланика и раскидывал их по тайге. Огненные островки один за другим сливались в общую клокочущую стихию. Продвижение огня задерживали только каменистые прогалины.


Краевский рубил кусты, стаскивал их на прогалины и, увлечённый делом, не заметил, как остался в одиночестве.



— Сгоришь, дурак, беги вниз! — донёсся предостерегающий крик. Он поднял голову. Какой-то высокий мужчина бежал снизу, крича и махая ему руками.

Пламя клещами охватывало участок, на котором он работал, и в любую минуту могло соединиться. Он бросился вниз, стараясь проскочить в ворота огня, и прорвался рядом с полыхающими стенами пламени.



— Дурило! Это же таёжный пожар. ГлЯди в оба, изжаришься— и костей не найдут,— встретил его гневно мужчина, убегая к другому участку.

Ветер гнал огонь к складам. Люди старались оттеснить его к вершине. Работали трактора. Цепляя за концы тросы, сдирали тралами кустарник и целые деревья, стаскивая их в кучи. Канавы копали лопатами и рассыпали землю широкой полосой. Стучали топоры, трещали кусты. Всюду только и слышалось:



— Полундра! Поберегись! Руби здесь! Тащи!

Вскоре Краевский натолкнулся на штаб борьбы со стихией. Мужчина в зелёном плаще стоял на прогалине. Он внимательно следил за движением огня, бросая короткие фразы, и кто-нибудь из его людей убегал. Но тут же поЯвлялись другие, быстро докладывали и, получив указание, исчезали. Краевского очаровала его спокойная уверенность. Отправляя очередного нарочного, он громко проговорил:



— Ещё раз напоминаю. Вы лично отвечаете за каждого пострадавшего на пожаре.

Краевский узнал директора Дальстроя Берзина.


Пожар бушевал до утра, но линию огня удалось оттеснить от складов. Только вместо зелёных склонов теперь земля щетинилась горбатыми клыками обгоревших корневищ стланика.


Через несколько дней после пожара Краевский зашёл в палатку, где жил Поплавский. Комнатка была разгорожена, и на топчанах спали другие люди.



— Где же эти «друзья»? — показал он на угол, отделённый раньше простынями. Один из лежавших ответил:


— Избавились наконец. Целые ночи то карты, то спирт, и ещё ничего не скажи. А как потЯнули за пожар, сразу прижали хвосты. Теперь жди, всплывут в новой проруби. Ну и людишки, чёрт бы их забрал! — Он мотнул головой и вышел.


День выдался хлопотливый. Фомин сразу же после развода побежал на строительную площадку авторемонтного завода. Провёл там беседу. Потом получил музыкальные инструменты и, сложив их в культурно-воспитательной части, занялся этапом, направляемым на строительство отдалённых участков дороги. После обеда поехал в порт принимать новых людей,


Проводив рабочих, отправившихся в тайгу, до поворота дороги, Фомин посмотрел им вслед.


Ровной коричневой лентой обозначилась насыпь трассы. На всём её протЯжении чернели фигуры людей с лопатами, тачками и ломами. У речки велись отделочные работы. Ползали грейдеры

note 12

и катки. Линия столбов связи гудела проводами.



— Смотри ты, уже улица? — обрадовался он. За работой он её и не заметил.


— Поберегись! — раздался позади предостерегающий крик. Из ворот стройки выскочила подвода с термосами note 13 и, грохоча посудой, сбежала к речке.

Фомин вспомнил, что надо зайти в тракторную колонну. С ней отправлялись первые трактористы лагеря. Рядом с гаражом уже стояли трактора с прицепленными санями. На одних — дощатый домик-общежитие, на других — крытая походная мастерская. Трактористы таскали тЯжёлые Ящики с запчастями и инструментом. Прохоров стоял на гусенице и регулировал работу мотора. Тыличенко нёс два громадных Ящика и широко улыбался. Погрузкой распорЯжался Глушков. Увидев Васю с двумя Ящиками, он подхватил один из них.



— С ума спятил? Да тут, поди, пудов до десЯти будет?


— Що ты бачишь, Аркадий. Який це груз? — швырнул он с лёгкостью тЯжёлую ношу и, увидев Фомина, заулыбался Ещё добродушней.— Гражданин Фомин, вы слыхали, що вин мене балакае? Растолкуйте хоть вы хлопцу, що мени врач дви пайки приписав. Як же таке? Ист по дви нормы, а работать треба за одного? — Он вытер рукавом лицо и подошёл к Фомину. Спустился с гусеницы Прохоров, стали подходить и другие трактористы. Фомин пожелал им успешной работы.

К Прохорову подошёл молодой парень с чемоданчиком, перевязанным проволокой и, тронув его локтем, отозвал в сторонку.



— Передашь на двадцать третьем километре Косте Хрипатому. Там спросишь — скажут. Только лично в руки. Понял? — Заметив в глазах тракториста насторожённость, добавил: — Посылает Колюха. Так что держи да помни,— И хотел незаметно передать посылку.


— В ваши дела не вхожу и оставьте меня в покое,— отстранился Прохоров.


— Колюха передаёт, понял? — холодно повторил парень.


— Пусть хоть десять Колюх! Так что катись, дорогой! — Он подошёл к столпившимся вокруг Фомина парням.


— Смотри, обломаешь копытца! — с угрозой прозвучало вслед.


— Ну, счастливо,— повторил Фомин. — Главное — дисциплина. За вас несёт ответственность начальник колонны.


— Не подведём! Спасибо за специальность и доверие! — кричали весело парни.


— Просьба у нас к вам. Помните Каца? Он всё ещё за Тыличенко хлопотал и даже занимался с ним вместе на курсах. Посмотрите за стариком, тревожится за него Вася.— Прохоров перевёл взгляд на Тыличенко. Тот глЯдел на носки своих огромных сапог.


— Не беспокойтесь!


— Двинули! — скомандовал Глушков с трактора. Парни разбежались по машинам. Зарычали моторы, скрипнули сани. Трактора один за другим, грохоча гусеницами, поползли по избитой колее…


— Ты получал музыкальные инструменты? — окликнул Фомина начальник лагеря.— Где они у тебя? Надо посмотреть, что выделили.


— В палатке культурно-воспитательной части.


— Неосторожно. Можешь и концов не найти.


— Что вы? Это же для заключённых.


— Всё равно соблазн. Да и мало разве таких, которым на всё наплевать.— Начальник понизил голос и мягко добавил:— Странный ты какой-то.. Работаешь хорошо, с душой, но слишком доверчив и мягок. Нельзя так. Хотя, надо признать, заключённые тебя уважают,

Фомин нащупал в кармане ключ и невольно прибавил шаг.


Дверь неожиданно распахнулась. У порога с баяном в руках стоял Петров.



— Ага, соколик! Теперь не отвертишься. Будем судить, и не вылезешь из штрафной! — Начальник отступил в сторону.

Петров продолжал стоять с инструментом в руках.


Фомин был ошеломлён. Столько усилий вложил он в парня, и всё напрасно. Но почему-то верил в него, случившееся же было, пожалуй, концом. Виноватый вид Петрова тронул Фомина. Охватившая жалость опередила мысли. Сергей оглЯнулся на начальника лагеря и спокойно сказал:



— Я поручил Петрову охранять инструмент. Так что вы напрасно. Ты можешь, Петров, уходить. Баян занесёшь вечером!

Наклонившись над сложенными в углу инструментами, он проверял, всё ли остальное на месте.


Петров не сразу понял, в чём дело, и продолжал стоять. Фомин снова повторил:



— Тут всё в порядке. Так что ты свободен.

Петров тихо вышел, но тут же быстро вернулся и поставил баян в уголок.



— Нет, гражданин Фомин. Лучше будет, если он останется здесь. Спасибо.— И ушёл к своему бараку.

Начальник долго и пытливо всматривался в спокойное лицо воспитателя.



— Слушай, Сергей, ты серьёзно поручал этому огоньку сторожить твои инструменты?


— Вы когда-нибудь уличали меня во лжи? — в свОю очередь спросил его Фомин.


— Нет. Но тут что-то не то. Смотри, ты многим рискуешь,— пожал он плечами и вышел.

Фомин сел за стол. Зазвонил телефон.



— Алло! Товарищ Фомин? Говорит сорок седьмой километр. Не узнаёшь? Это я, Тенцов. Нас только что подключили, как слышно? Хорошо? Тогда принимай сводку.

Фомин только повесил трубку, как снова затрещал звонок.



— Это опять я, Тенцов. Совсем забыл. Красный уголок готов, можешь прислать самодеятельность. Не забудь и культинвентарь, красный материал, в общем, всё что можно.


— Всё, что возможно, привезу.— Сергей повесил трубку.

В политчасти было принято решение — несколько часов в сутки транслировать по телефонной ЛИНИИ радиопередачи. Он тут же сделал заметку на календаре: «Захватить на трассу репродукторы».


Вошла врач лагерной больницы. Он видел ее мельком несколько раз.



— Товарищ Фомин, честно говоря, я всё ждала, что вы заглянете.

Фомин смутился.



— Садитесь, но я не понимаю, чем обязан?

Она положила на стол журнал и открыла последние страницы.



— Если вы имеете в виду отказы, то какое они имеют отношение к медицине?


— Я говорю не о прЯмых отказах,— прервала его Матвеева,— Много больных. Вас это не удивляет?


— Много больных? Ничего удивительного. Все здоровые и надёжные рабочие отправлены на трассу и строительные объекты Магадана. Тут не нужно открывать Америки,— не совсем любезно добавил он.


— Знаете, многие больные — симулянты. Другие добиваются освобождения вымогательствами и угрозами.


— Это действительно так серьёзно? Вы правы, я этим вопросом не интересовался. Так что простите за грубость.— Он наклонился над журналом.


— Это уже хорошо,— Мягкая улыбка сделала её лицо обаятельным, волосы скользнули по щеке Сергея. Он не отклонился.

Нина перелистывала страницы журнала.



— Алексеев Леонид — более месяца не заживающая рана ладони. Крамелюк Николай — нарывы под ногтями правой руки, Не работал ни одного дня.

Фомин слушал. Матвеева продолжала перечислять:



— Иванов, Турбасов, Гайдукевич — диагнозы вымышленные. Запугали врача, и он выписал освобождение. А когда понял, что попал под их влияние, отказался работать и перевёлся в Олу. Вот мне и приходится со всеми делами разбираться.


— Я понимаю, как всё это неприятно. А вы не испугались?


— Что делать, я врач, а кроме того, есть ещё и долг.


— Но вам-то ещё не угрожали?


— Я не привыкла жаловаться.


Палатка — амбулатория лагеря — была разделена на три комнаты: приёмная, где ожидали, и два кабинета, один зубной.


Больные приходили один за другим. Одни действительно обращались за медицинской помощью, другие хотели добиться освобождения или просто посмотреть на женщину, почувствовать прикосновение нежных рук.


Она терпеливо выслушивала жалобы, делала пометки в журнале, тщательно обследовала, писала рецепты или, поднимая глаза, говорила с упрёком:



— Зачем вы отнимаете время у своих же товарищей — настоящих больных? Постыдитесь!

В кабинет игривой походкой вошёл молодой парень. Он нагло потребовал:.



— Ты вот что, милаха, пиши что хочешь, а мне гони ксиву дней на пяток! — Он поправил ногой стул и развязно сел.

Матвеева оглЯдела его удивлённо. Она успела уже повидать разных людей, но все они начинали с обмана и, если уж это не удавалось, тогда принимались угрожать и стращать.



— Молодой человек, здесь амбулатория, а не большая дорога. Если вы больны, то я слушаю вас. Но если здоровы, вы освобождения не получите.

В приоткрывшуюся дверь заглЯнули, но щель тут же прикрылась, послышались шаги, хлопнула наружная дверь. В палатке стало тихо.



— Я Шайхула,— проговорил парень.


— Ну и что?

Он только смотрел на неё зло, требовательно, губы кривила усмешка. Ей стало страшно, но она молча покачала головой.



— По-хорошему прошу — пиши. Куда ты денешься? Всё равно напишешь,— срывающимся шепотком повторил он.


— Врач выписывает освобождение только больным, вы это знаете.

Шайхула вскочил. Лицо его исказилось.



— Ты что же хочешь, чтобы я был больным? На! — Он сбросил пиджак, задрал рубашку и махнул ножом по голому животу.

Нина увидела расплывающееся красное пятно на рубашке. А он смотрел на неё с презрительно-торжествующей улыбкой.



— Я же просил по-хорошему. Сейчас-то напишешь? Или ещё и этого мало тебе?

Нина побледнела и не знала, что делать. А он упорно стоял и ждал. Всё это продолжалось какие-то секунды, но ей показалось, что тЯнулись они бесконечно долго. Опомнившись, она вскочила и уложила его на кушетку.



— Так что же, дашь ксиву? — твердил он побледневшими губами.


— Нет, милый, не дам! Теперь это дело больницы,— ответила она. Оказав первую помощь, позвонила. Санитары без удивления положили его на носилки и перенесли тут же рядом в палатку-больницу.

Оставшись одна, она положила голову на руки и горько разрыдалась…




ГЛАВА 10




— Потерпевшие аварию кунгасы не обгонять, а причаливать к берегу и помогать! Двигаться в строго установленном порядке. Дистанция — пятьдесят метров, Головным пойдёт лоцман Космачёв. Лодка со спасательной командой — со мной, последней. Ну, по местам и отчаливать! — Шулин махнул красным флажком и пошёл по берегу к лодке.


— Юрка, скорей! Мы же головные! — заторопился Николаев и, схватив ружьё, побежал к речке.

Космачёв отвЯзал канат и посмотрел на Шулина. Тот снова махнул флажком. Тогда он оттолкнул нос и перевалился через высокий борт. Подхваченный течением, кунгас понёсся по бурливому Молтану.


Тёплые лучи солнца блестели на бронзовых от загара лицах, серебряными рыбками плЯсали на перекатах, пронизывали, как стекло, всю толщу воды. Ветер подхватывал брызги и золотистым дождём рассыпал по кунгасу.


По сторонам проплывали зелёные кустарники, голые скалы, высокие стены густого леса. Провожавший их гнус быстро отстал. Зной смЯгчала прохлада воды. Дым костров и дымокуров сменился ароматом леса и запахом шиповника.


Приятное путешествие по воде казалось отдыхом после тягот пешего перехода. Космачёв стоял на корме, пошевеливая веслом, сосредоточенно вглядывался в чешуйчатую рябь перекатов и белые кудри бурунов, вздымающихся у камней, Белоглазов на разостланном плаще разбирал образцы. Николаев снял рубашку и загорал. Колосов наблюдал за берегами.



— Ты знаешь, о чем я думаю? — повернулся к нему Николаев.


— Знаю! — не задумываясь, ответил он,— Ты думаешь: хорошо, что кунгасы могут плыть только вниз. Теперь и хотели бы, да не оставят. Правильно?


— Верно! А как ты угадал?

Колосов расхохотался:



— Ты же постоянно беспокоился.

В это время под кунгасом зашуршала галька. Пробороздив носом канаву, он потерял скорость и начал останавливаться.



— Трави плавники! — заорал Космачёв, перемахнув через корму, и по пояс в воде уже толкал кунгас.

Парни отпустили верёвки, закреплённые на корме. Две широкие доски, подхваченные течением, взметнулись крыльями, образуя седые буруны по сторонам. Кунгас вздрогнул, пропахал дно и, зарывшись носом, остановился совсем.



— Выбирай концы! Подтягивай!

Ребята подтЯнули один, потом второй плавник.



— Трави! Крепи! А ну сюда, помогать! — надрывался Космачёв, орудуя шестом.

Теперь уже и парни по пояс в воде толкали плечами корму.


Кунгас медленно продвигался, но чувствовалось, что одним тут не справиться.


Из-за поворота показались другие кунгасы. Энергично работая вёслами и шестами, они повернули к берегу. Но первый кунгас уже упустил время, Убрав вёсла и выбросив плавники, мчался он прямо на них.



— За борт! — рявкнул Космачёв, подталкивая парней, и перевалился через корму последним. Отбежав к носу, они ждали удара, но всё обошлось благополучно. Вода, обтекая, подмыла кунгас Космачёва, он накренился, дрогнул и потихоньку пополз по перекату. С берега уже бежали люди. Общими усилиями быстро протолкнули его до глубины.


— Проходить по одному! — распорЯдился Шулин.

Люди бросились к своим кунгасам, и по образовавшемуся фарватеру

note 14

пропустили всю флотилию.


День прошёл напрЯжённо. Перекаты сменялись мелями. Один за другим кунгасы сбивались в кучи, зарывались в рыхлое дно.



— Ну, хлопцы, слезай. Хватит, погрелись! — то и дело командовал лоцман и, почёсывая широкую бороду, первым спрыгивал с кормы.

Когда тени берегов стали ложиться на Молтан, почувствовался холод. Белоглазов возвращался на кунгас последним. Он ощупью перелез через борт, вытащил из плаща сухой платок, протёр мокрые стёкла очков и, вздрагивая всем телом, засмеялся:



— Ну и река! А кто бы мог подумать?

Выгрузив из карманов груду камней, начал разуваться.



— Ты же, Толька, ничего не видишь, так какого чёрта лезешь больше всех? Я заметил, как ты опять свалился на перекате,— набросился на него Колосов, трогая куртку,— Так и есть, до нитки.


— Ну ладно тебе. Упал или забрызгался — не имеет значения. Работал не хуже тебя. А упасть можно и с хорошим зрением.


— Вы, хлопцы, напрасно каждый раз выжимаете портянки, с мокрыми ногами не так холодно,— подсказал лоцман.


— Верно, ребята, куда приятней. Вода-то в ичигах нагрелась,— подтвердил Колосов, соскочив за борт.


— Зря, парень, не лезь в реку,—заворчал Космачёв.— Не торопись, не просохнешь до самого устья Бохапчи.

Вечером стало Ещё холодней, все уже выбились из сил, но лоцман продолжал пристально смотреть вперёд. Парни поглядывали на него, но молчали. Наконец он взмахнул рулевым веслом и весело крикнул:



— На вёсла! Бей правым, вон к тому завалу! Теперь быстро костёр, а то могут и проскочить!

После ужина Белоглазов начал собираться.



— Да ты совсем с ума спятил. Высушись сначала,— возмутился Колосов.


— Я позволяю тебе, Юрка, орать когда угодно, но в мою работу ты лучше не суйся. Понял?

Размахивая молотком, Анатолий торопливо ушёл.



— Только с виду такой, а характерец у него дай бог каждому,— посмотрел вслед Юрка и побежал рубить кусты для постели.

Скоро пришла Женя и села к костру, обхватив колени руками. Это была её любимая поза.



— Я тут посижу?


— Пожалуйста, Женя,—пролепетал Николаев и покраснел.


— Давайте мы вас будем перевоспитывать, глЯдишь, что и получится,— дружелюбно засмеялся Колосов, поправляя костёр.


— Какие вы славные ребята. С вами так просто и мило,— устало проговорила девушка.


— Вы нас, Женя, не расхваливайте, а то можем задрать носы. Нам это недолго,— отшутился Юра.


— Ребята, да вы же оборвались совсем! — Женя вытащила иголку.


— Что вы, Женя. Мы уж как-нибудь провернём это дело сами,— начал было отказываться Колосов, но она схватила его за полу.


— И не думайте, я ведь тоже упрямая,— засмеялась она, овладев его курткой.


— Вот уж никогда не представлял, что вы будете зашивать мне дыры,— засмеялся он.


— Как там Рузов?— поинтересовался Николаев. Бухгалтер в последнее время совсем приумолк, и его было не слышно, не видно.


— Стонет и растирается спиртом.


— Женя, не надо краситься. Так вы куда лучше,— посоветовал Юрий.

Она поднЯла на него усталые, но удивительно чистые глаза. Ответить не успела. Подошёл Анатолий.



— Снимите фрак, я его вам заштопаю,— приказала ему Женя. Он с удовольствием снял куртку и попросил починить рубашку.


— Это правильно. Вы, Женя, меняетесь на глазах. Приближается тот момент, когда мне захочется расцеловать вас от всего сердца. Конечно, не как женщину,— неожиданно выпалил он.


— Женя, когда Толька говорит, это что-нибудь стоит. Я впервые слышу от него такие слова,— серьёзно заметил Юрий. Женя пожала плечами и мило улыбнулась.


— Спать! В четыре отчаливаем! — донёсся громкий голос Шулина.

Девушка ушла. Николай и Юрий устроились у костра. Один Белоглазов ещё долго возился с принесёнными образцами.


…Через пять суток кунгасы вышли на реку Бохапчу. Перекатов было меньше, но берега стали угрюмей и каменистей. Белели рокочущие буруны. Кунгасы теряли управление, отказываясь подчиняться, и упрямо поворачивали туда, где больше всего бурлила вода.


Ниже по течению слышался гул. Шулин помахал флажком. Над бортами дружно блеснули вёсла.


Причалили к берегу. Шулина окружили.



— Порог Неожиданный, пойдемте и обследуем,— коротко разъЯснил он.

Ещё далеко от порога вода пенилась, билась и лавиной неслась вниз. Порог Неожиданный — это каменные ворота, закрытые поворотом реки. С одной стороны — отвесный берег, а с другой — выступающая углом скала. Набегающий вал разбивался о подошву скалы, образуя водопад. Тут всё ревело, стонало. Камни, камни и беснующиеся гребни воды. Только в середине реки катилась голубая полоска, чётко выделяясь среди кипящих бурунов и воронок, но и она разбивалась о каменистые нагромождения, стекая вздыбленными бурунами в глубокий омут, где крутились большие воронки с высокими клубами пены.



— Ну как? — Колосов подтолкнул Николаева и хитро сощурился.


— Напрасно пошли, лучше бы сразу. Плыть-то всё равно придётся.


— Вода упала, этого я и боялся,— заговорил Шулин.— Между камней не проскочишь. На скалу? Что-то надо придумывать. Как ты считаешь, Прохор? — покосился он на Космачёва.


— Воды мало. Побьёмся и потопим груз. И не приведи господь кого-нибудь утопить, Нет, не пройти.


— Что предлагаешь?


— Подождать. Пройдут дожди, и вода поднимется.


— Это я и сам знаю,— нахмурил седые брови Шулин.— А вот чем прикажешь народ кормить? Продовольствия мало, мука кончилась совсем.— Он подумал, походил по берегу и вернулся обратно.— Ждать нельзя. Кто знает, когда будут дожди. Возьмём кунгас с железом и рискнём проскочить между камней.

Приняв такое решение, он повернулся и пошёл к лодке.



— Давайте спустимся на эти камни и посмотрим,— предложил Толька, показывая рукой на скалу.


— Чего на них смотреть? — поморщился Колосов.— Пока будем тут расхаживать, там скомплектуют команду и уплывут без нас.


— Пойдём, но только быстренько,— поддержал Николаев.

Белоглазов с удивительной ловкостью спустился по скале и начал внимательно обследовать её подошву.



— Если сейчас не свалюсь в воду, то всё равно умру от удивления: ты лазаешь по скалам, как хороший альпинист! — стараясь перекричать рёв воды, орал Юрка, пробираясь по выступам и расщелинам.


— Чего ты там надрывался? — спросил его Толька, когда они отошли от порога.


— А то, что уже не удивлюсь, если тебя увижу с рогатиной у берлоги.

Белоглазов засмеялся.


Шулин и Космачёв уже готовили кунгас. Выгружали ценный груз и вещи, натягивали брезент. Толька подошёл к ним и с уверенностью сообщил:



— Мы обследовали скалу, и я считаю, спуск кунгасов возможен.

Шулин оглЯдел его с ног до головы.



— Каким же это образом?

Белоглазов доложил свой план. Его идея сводилась к тому, чтобы плыть на скалу. Носовая часть кунгаса по наклонной подошве выползет наверх, но не коснётся отвесной части скалы. Течением развернёт корму, и она тихо по водопаду сползёт в омут. Воды, конечно, придётся хлебнуть, но ведь имеются брезенты.



— А ты решишься плыть этим кунгасом? — с недоверием усмехнулся начальник сплава.


— Иначе и не мыслю.


— Ну-ну…— задумался Шулин и позвал Космачёва.— Парень предлагает дело. Сходи с ним и посмотри. Если есть шанс, пойдёшь с ними вторым кунгасом.


— Ну как? — нетерпеливо встретил Шулин вернувшегося после обследования створа Космачёва.


— Не утонем, так выплывем, а попробовать стоит.


— Раз стоит, то собирайся! — решительно приказал начальник сплава.— А я всё же попытаюсь между камней. Не тут, так там.

Анатолий попросил переложить весь груз на корму, и кунгас, задрав нос, легко заскользил по течению. Шулин плыл правей. Казалось, что его кунгас летит по воздуху, еле касаясь днищем косматых волн. Но вот он выскочил на белый хребет порога, подпрыгнул и скрылся за седым валом.


Колосов посмотрел на скалу. Она быстро увеличивалась. Сейчас в лепёшку…— мелькнула мысль. Космачёв и Анатолий не отрывали глаз от порога. Юра не успел и посмотреть на скалу, как раздался треск, дно заскрипело, хлынувшая вода больно ударила по лицу, заливая рот и глаза. Но он тут же почувствовал, как кунгас начал падать.


Тонем? Нет. Оказалось, это давила на брезент вода. Спинами оттеснили водЯной груз и выглЯнули через борт. Высокий вал и скала медленно удалялись. Они плыли по тихому плёсу омута кормой вперёд. Анатолий так и стоял на корме, держа в руке очки и вытирая мокрым рукавом стекающую с головы воду.


Ни людей, ни кунгаса Шулина не было видно. Чуть позже они рассмотрели под берегом чёрные точки голов. Когда причалили, Шулин и его люди были уже на берегу и таскали для костра, топливо. Кунгас их разбило о камни, течение вынесло на тихую воду.


Через скалу по методу Белоглазова провели и остальные кунгасы. Рузов прибыл с последним. Он и тут хитрил и выжидал. Парни пошли посмотреть на его вид. Он всё ещё продолжал сидеть в кунгасе.


На берегу их встретила Женя с осунувшимся, но радостным лицом.



— Толя, вас давно разыскивает начальник сплава.


— Меня? Разыскивает Шулин? Ну кто бы мог подумать? — Он удивлённо вытЯнул лицо.


— Вы сегодня герой. Все о вас только и говорят. Вот и Шулин хочет вас поблагодарить.

Белоглазов покраснел и сразу засуетился.



— Говорят? Благодарить? Тоже нашли героя,— пробормотал он и, схватив сумку и молоток, умоляюще посмотрел на девушку.— Женя, скажите, что меня нет, ушёл.— И юркнул в кустарник.



— Эй, хлопцы, к начальнику сплава! — крикнул от лоцманской палатки Космачёв.

Около Шулина стояло человек десять с пустыми мешками. Недалеко с палочкой в руках похаживал Рузов.



— Надо принести продовольствие из лабаза,— как всегда коротко, поЯснил Шулин и, вскинув за плечо ружьё, быстро пошёл к густому лесу.

Лабаз увидели лишь тогда, когда на него натолкнулись вплотную.


Шулин предостерегающе поднял руку и быстро оказался у сруба.



— Давай сюда! — Его седая голова, мелькнув над зелёным дёрном крыши, скрылась в лабазе.

Железная скоба крайнего бревна, служившего лазом, была отогнута, а бревно отвалено в сторону. От угла, засыпанного мукой, разбегались в разных направлениях тропинки со следами крупчатки.


Внутри лабаза всё было перевернуто. Консервные банки смяты, проколоты и высосаны. Вместо компота — косточки. Ничего целого. Даже махорка и папиросы были смяты, вытрушены и рассыпаны.



— Разграбили? Кто же это так бессовестно?


— Хозяева тайги забавлялись. Всё возможное собрать, переписать, учесть потери по документам.— Шулин показал на бумажки, приколотые на гвозде, и поднялся.— Пойдём по следам, может, что-нибудь найдётся и на нашу долю.

Всюду белели обсыпанные мукой стволы деревьев, а под ними валялись разорванные и выколоченные мешки. На припудренной земле чернели большие и маленькие следы медвежьей семейки. Рузов уже бегал с мешком и выбирал пригоршнями из белых бугорков муку, перемешивая остальное с землёй.


Шулин резко остановился, опёрся на ствол ружья и, сдерживая раздражение, зло засмеялся:



— Дерьмо! Какое же редчайшее дерьмо! Что с ним делать? — Он тихо подошёл к бухгалтеру, ползающему на коленках, и взял его за воротник.— Может быть, любезный, разъЯснишь товарищам, что ты тут делаешь?


— Я? Собрал немного для женщин,— запинаясь, пролепетал тот и, облизнув усы, втЯнул в плечи круглую голову.


— Для женщин? Да ты ещё и лжец!

Шулин позвал Космачёва.



— Возьми эту муку,— не оборачиваясь, показал он на бухгалтера,— раздели на три части. Одну оставишь в лабазе, остальное разделишь между больными и женщинами. Всё, что удастся собрать, поделишь таким же порядком.— Он нахмурился.— Что есть у нас из продовольствия, включая неприкосновенный запас?


— Два Ящика тушёнки, сыр, шоколад…— начал перечислять лоцман.


— Половину всего оставить в лабазе. Сколько соли? Остался ли спирт?


— Соли с полфунта. А спирт только ваш.


— Оставить всё.


— А как же мы? Пять дней сидим на одной рыбе,— проговорил пожилой строитель.


— А как же они? — Глаза Шулина возмущённо блеснули.— Может быть, больные, голодные, рассчитывая на этот склад, доплетутся. Погибать им тут? До населённых пунктов ещё сотни километров.


— Кто они?


— Разведчики, случайные путники. Это тайга, и такие её законы. А мы? Сейчас лето, протянем и на рыбе.— Шулин пошёл к лабазу.

…Ниже опасного порога Шулин объЯвил днёвку. Люди ремонтировали кунгасы, чинили одежду, приводили себя в порядок и отдыхали. Николаев лежал у костра и устало смотрел на седой вал порога, пересекающий Бохапчу во всю её ширину.


Пороги «трубы» тЯнулись километров на пять. Это было сплошное нагромождение камней. Снизу порог не казался таким грозным, как сверху, когда перед глазами высились два отвесных скалистых берега, а между ними с неистовым рёвом неслась лавина воды.


Николай потЯнулся. Во всём теле чувствовалась болезненная усталость. Да и что удивительного? Только кунгасов семь потоплено, а сколько аварий и ремонтов? За двадцать дней сплава одежда сгнила и расползлась. А лица? На кого они все стали похожи? Он посмотрел на свои распухшие руки, сжал пальцы и поморщился. Они казались чужими. Ещё и продукты кончились..,


Костёр еле дымился. Ребята все разбрелись. Коля хотел подложить дров, но их не было, надо идти в лес. По всему берегу тлели костры. Под кусками марли чернели фигуры спящих людей, только кое-где несколько человек склонились над своими рюкзаками и какой-то мужчина стирал брезентовый плащ. Колосов с удочкой, перепрыгивая с камня на камень, пробирался к омуту.


Николай углубился в лес. Где-то совсем рядом затрещал сучок и послышались странные звуки. Кто-то, сдерживая дыхание, тихо стонал. Мало ли в тайге всякого зверя? Пока он пришёл в себя, стон перешёл в тихое рыдание, и он узнал голос Жени,


Что могло случиться? Неужели её опять обидели? — мелькнуло в голове. Он прошёл несколько шагов и на полянке увидел Женю. Она лежала и плакала.



— Женя, что с вами?

Она вскрикнула:



— Это вы, Николай? Как же вы меня напугали,— проговорила она, вытирая косынкой слёзы.


— Что всё же случилось?

Женя подбежала к лиственнице и, обхватив шершавый ствол, прижалась к нему щекой.



— Вам очень тяжело, Женя?


— Очень, но не нужно об этом, а то опять расплачусь. Обещайте никому, не говорить.


— Обещаю.

Николай ушёл. На берегу он увидел Колосова в довольно странной позе. Он лежал на еле виднеющемся над водой камне и смотрел в воду. И вдруг, рванувшись вперёд, упал в воду и скрылся с головой. Николай бросился на помощь, но тот уже вынырнул и быстро поплыл в сторону омута. Только сейчас он рассмотрел конец торчавшего над водой удилища. Оно подпрыгивало и, покачиваясь, уплывало к середине.


Колосов догнал поплавок и дёрнул. Удилище дрогнуло, согнулось, но тут же тихо всплыло.



— Разве так можно? Тут и проволока не выдержит,— упрекнул Николай.


— Лез бы сам, а то ещё учит. Из Москвы все снасти тащил,— пробурчал обиженно Юрка, вылезая из воды.— Ну и ленки, одному просто невозможно.

Прыгая по камням, они добрались до гладкой скалы, выступающей из воды. Колосов насадил кузнечика и забросил крючок. Сразу же со всех сторон торпедами метнулись на наживу ленки. На крючке уже билась крупная рыба. Она поворачивалась белым брюхом, колотила по воде хвостом.


Колосов стал подводить её к камню.



— Сразу падай животом и зажимай коленями,— шептал он, не спуская глаз с рыбы.

Николай не увлекался рыбной ловлей, но яростное сопротивление сильного ленка вызвало и у него непонятную дрожь. Он уже нетерпеливо метался по камню, приноравливаясь, как лучше упасть. Но рыба сама кинулась вперёд и оказалась на камне. Николаев бросился на неё грудью, но та, ударившись о его подбородок, оказалась в омуте и ещё долго шла верхом, рассекая тихую гладь воды.



— Несчастный сапог, разве так удержишь? — накинулся на него Юрка, но, посмотрев, расхохотался. Николай сидел в воде, размазывая по щекам серебристые блёстки чешуи.


— Держи удочку. Только хорошо выводи. Будь спокоен, у меня не уйдёт.— Колосов помог подняться приятелю, передал ему удилище и снял рубашку.— Давай вместе!

Николай забросил крючок, и сразу же всё повторилось. Когда ленок показался над камнем, Юрка упал на него и прикрыл рубашкой.



— Учись, пока я жив! — Он радостно вытаскивал оглушённого золотистого хищника.

Рыба клевала жадно. Прозрачная вода Бохапчи просматривалась до дна даже в глубоких местах.



— Забавное дело,— признался Николай, забрасывая удочку.


— Забавное дело? Несчастный, как ты можешь так говорить? — возмутился Юрка.— «Забавное» — худшего слова и не придумаешь. Это же сама жизнь. Эх, сколько бы дал за пару часов такой рыбалки понимающий рыболов? А художник, поэт?

Всю обратную дорогу Колосов посвЯщал Кольку в рыбацкую веру.



— Нет, ты подожди! Посмотри на этого героя. У него оборваны губы, из желудка торчит конец лески. Сколько раз он попадался и уходил израненный и избитый, но не отступил. Он отчаянный, и борьба с ним приятна. А красота здесь какая! Нет, Колька, если тебя не захватит своеобразие Севера, тебе тут всё скоро надоест.


— О чем спор? — спросил Белоглазов, встречая их у костра.— Рыба? Неужели сейчас наловили? Ну кто бы мог подумать?


Где-то в верховьях прошли дожди. Река помутнела и вздулась.


Над Бохапчой поползли облака, накрапывал дождь. Николай снял с огня котелок с ухой и поставил рядом с Анатолием.


Колосов рассказывал о Рузове.



— А хорош ревматик! Не побоялся рвануть один через сопки. А это — минимум километров двадцать. Тут и Толька вытЯнул бы ноги, а он хоть бы что…


— Ну его к чёрту! — загремел мисками Николаев.— Мне самому, когда увидел белый вал, а над ним радужную арку, показалось, что это ворота на тот свет.


— По тебе это совсем не было заметно,— Колосов откусил кусочек лепёшки и швырнул в воду.— Тьфу! Сплошная земля и хвоя. Не лезет.— Он сморщился и запил ухой.


— Лепёшечки, конечно, на любителя.— Николаев пожевал и выплюнул в костёр.— Как это ты, Толька, их есть можешь?

Белоглазов тем временем взял Ещё лепёшку.



— В них есть калории, а раз так, значит, съедобно. Рекомендую тренировать желудок. Вкус — это условность и привычка. Ну кто бы мог подумать, что вы такие неженки?


— Мне кажется, на Сергеевских было куда хуже, но всё обошлось. Вот там я действительно перепугался,— вспоминал Колосов.— Когда кунгас Васильева, обгоняя, ударил нас, я и не понял, как оказался на корме. Смотрю, их кунгас подбросило — аж за бурун. Глазами ищу его, а он уже крутится перед нашим носом. А мы летим прямо на него. Тут и душа в пятки. Думаю, крышка. Наше счастье, что не перевернуло, а заклинило между камней и поставило на попа. А то навернЯка была бы могила. Да, тогда я струхнул…

Белоглазов заговорил о другом.



— Никогда не думал, что восьмитонный кунгас может быть переломлен течением, как простая щепка. Тут дело, конечно, в частоте колебаний. Наше счастье, что быстро сняли. Шулин, очевидно, такие случаи встречал.


— Ну и хорош же ты был, Толька, когда тебя вверх ногами волокли к берегу,— расхохотался Колосов.— Я же тебе говорил, просунь верёвку под мышки, а ты за что привЯзался?


— Да у него в карманах были образцы, вот и получилась голова тяжелее ног,— засмеялся и Николай.— А что, пожалуй, правильно говорит наш лоцман: «Будешь героем, если не успеешь умереть со страха».

Белоглазов ничего не сказал, он только посмотрел на товарищей и стал молча собираться в очередной поход по берегу речки.



Над тайгой нависло свинцовое небо. Шёл косой, мелкий дождь. Тучи густели, опускаясь всё ниже, пока их грязные лохмотья не поползли по склонам сопок. Тогда стало заметно, с какой скоростью двигалась эта серая масса облаков.


Отдельные клочья, цепляясь за каменистые выступы гор, обрывались и зависали, образуя второй, но уже неподвижный слой. А над самыми вершинами собирались белые полоски тумана.


Скалистые берега почернели. Тайга смолкла и затаилась. Мокрая одежда сердито шуршала. Всё стало чужим и неприветливым.


Колыма, сделав большую петлю, снова повернула направо. Ещё один поворот, и должно показаться устье Среднекана.



— Николай, замёрз? — стараясь улыбнуться, спросил Колосов.


— Замёрз, а ты разве нет? — простодушно признался Николаев.


— Я? Да что ты? Даже приятно.— Юрка сделал весёлое лицо.


— Ты опять? — покосился на него Белоглазов.


— Честное комс…— запнулся он и махнул рукой.— Разве вам докажешь? А то, что могу так плыть хоть целую неделю,— это факт.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги