Чем звезды обязаны ночи

10

Мы с Наной входим с чемоданами в дом с синими ставнями. Роза тепло встречает нас и показывает наши две маленькие смежные комнатки в мансарде, уютные, с чудесным видом на большой парк.

– Добро пожаловать домой, – произносит она и взбивает подушку, придавая ей нужную форму.

Потом с плохо скрываемым волнением добавляет:

– Это была твоя комната, тогда… До того, как ты уехала.

Сидящая на ее плече обезьянка-капуцин не упускает ни слова из нашего разговора. Он вспрыгивает на стол, задев длинным хвостом баночку из-под варенья, наполненную цветными карандашами. Под ней книжка с картинками словно из прошлого века.

– Свинг обожает новые лица, – веселится Роза.

Это зверек весом от силы пару килограммов в черно-белой шубке, напоминающей монашеское одеяние с капюшоном. Глазки – две черные бусинки, розовая мордочка. И черный галстук-бабочка, придающий ему вид прилежного ученика. Наклонив голову набок, Свинг разглядывает меня. Мне немного не по себе.

Вчера я поговорила с Наной. Поделилась с ней своими сомнениями и страхами. Я-то остаюсь, но ее все равно ждет билет на поезд до Парижа. Меня потряхивало, мой голос дрожал, а жизнь, казалось, висела на волоске. Новости были хуже некуда. Мэтр Муано породил во мне сомнения. Нана выслушала меня, не шелохнувшись, ее глаза словно два безмятежных озера. Потом она взяла билет и аккуратно опустила его в мусорную корзину. «Нана, прошу, не переживай за меня…» Она накрыла мою ладонь своей.

Наутро мы уже у Розы.

– Я пойду, а ты отдохни, – говорит старая дама и водружает капуцина обратно себе на плечо.

У двери она оборачивается.

– Лиз… – Пауза.

– Я рада, что ты снова здесь, – выдыхает она, опустив глаза.

Ее стыдливая сдержанность трогает меня не меньше, чем сами слова. Я начинаю привязываться к ней, хотя совершенно такого не предполагала.

– Спасибо, – говорю я, не в состоянии придумать, что еще сказать.

Роза замялась, будто ее что-то беспокоит. Потом она подмигивает мне и выходит из комнаты.

Когда я заново все обдумываю, то задаюсь вопросом, не из-за нее ли я в конечном счете осталась. Каждый проведенный рядом с ней день укреплял установившуюся между нами невидимую связь. Отголоски прежних чувств, нечто глубокое и нерушимое. И это удивительно. В моих воспоминаниях нет и тени ее присутствия, и в то же время… Сохраняют ли дети глубоко внутри образы тех, кого они любили, а потом забыли?

Я кладу сумку на кровать. На стене рядом с письменным столом висит календарь. Над ним фотография окруженного овцами пастуха в черном берете, с резкими чертами лица. Я разглядываю изображение и, сама не знаю почему, чувствую умиротворение. Пролистываю календарь один лист за другим. И обвожу дату торжественного ужина в честь открытия ресторана.

Двенадцать недель. Чтобы вновь встать на ноги. И переписать историю. Я полна решимости.