Чем звезды обязаны ночи

2

Дверь открывается, в проеме появляется миниатюрная дама с коротко стриженными седыми волосами. Выразительное лицо, от которого веет неожиданной решимостью. И взгляд больших темных глаз, заставляющий меня потупиться. На ногах у нее эспадрильи. Вокруг тонких щиколоток обвиваются алые атласные ленты, перекликающиеся с великолепной брошью на корсаже, которая, в свою очередь, идеально сочетается с шикарной юбкой-брюками. Коко Шанель на фоне пасторали. В свои девяносто Роза да Фаго выглядит потрясающе стильно.

Увидев меня, она замирает на месте. И выдыхает:

– О Боже…

По ее щеке катится слеза. Она берет мои ладони в свои. У нее сухие руки, изуродованные артрозом. Руки, прождавшие целый век до этого момента – момента прикосновения. Я должна что-то сказать, но что? Невозможно подобрать слова, чтобы передать то, что сейчас происходит у меня внутри. Забытое, пришедшее издалека чувство.

– Здравствуй, Лиз.

Ее голос звучит тепло и успокаивающе. Это приветствие действует на меня как видéние острова после долгих недель дрейфа в открытом море.

– Спасибо, что приехала, – говорит она, не выпуская моих рук.

Взгляд ее влажных глаз ласково овладевает мною, ее искренность обезоруживает. Я обращаю внимание, что у нее чуть замутнены хрусталики глаз – печать возраста. Печать уходящего времени. Неясная тоска поднимается во мне из глубины души. Смутное воспоминание? Не хотелось бы в это верить.

– Я так счастлива тебя видеть. Тебе все это может казаться странным, я…

Ей не удается закончить фразу. Чувства переполняют ее. Она извиняется, достает из кармана платок.

В конце концов мы с Наной идем за ней следом. Мощеный двор, из него открывается вид на более внушительное здание, скрытое от посторонних глаз. В центре двора – статуя полуобнаженной женщины с округлыми бедрами и кувшином в руке. Все это ни о чем мне не говорит.

Вдруг – музыка, смех. Роза распахивает дверь, и мы оказываемся в чуть обветшалой, но уютно обставленной комнате. На стенах десятки черно-белых фотографий. На одной из них четыре нарядно одетые женщины окружают гиганта с эбеновой кожей и перламутровой улыбкой. Среди них Роза – цветущая красотка лет сорока, с лукавыми искрящимися глазами. А моя мать? Она тоже есть на фотографиях? Я не осмеливаюсь слишком внимательно разглядывать их.

В самой гостиной за низким столиком ведут оживленный разговор несколько женщин. Играет легкий джаз. Обволакивающая атмосфера. Тут и там стоят зажженные свечи. Увидев нас, женщины замолкают.

– Позвольте представить вам Лиз… – говорит Роза.

Ее голос дрожит. Она вытирает щеку и добавляет с взволнованной улыбкой:

– А это…

– Нана, – подсказываю я.

Две дамы за шестьдесят, похожие как две капли воды – близняшки? – синхронным движением поправляют очки. Ни дать ни взять пара неразлучных сыщиков из древней комедии с Кэри Грантом. При иных обстоятельствах это вызвало бы у меня улыбку, но сейчас я словно в ступоре. Перспектива беседы с престарелой дамой и так меня не вдохновляла, а уж с целой компанией…

Делай ноги. И побыстрее.

– Господи! – перекрестилась одна из близняшек. – Но вы ведь…

Она не успевает закончить – ей на плечо прыгает крошечный зверек. Обезьянка? Я подскакиваю на месте, она вскрикивает.

– Господи, Свинг! – восклицает она, хватаясь за сердце.

Зверек разглядывает меня, грызя ягоду клубники.

Роза предлагает мне сесть, и я опускаюсь в кресло. Под ногами пестрый марокканский ковер, странным образом напоминающий мне тот, который лежал в нашей парижской квартире. Я снова вижу сияющую Роми, разворачивающую рулон, который займет всю гостиную. «Кому могло прийти в голову выбросить такую прелесть?» – удивляется она с улыбкой, способной совратить и ангела.

Этот дом совершенно не похож на то, как я представляла себе жилище старой дамы. В воздухе витает веселая ностальгия. Эта гостиная в свое время была местом грандиозных вечеринок – судя по разнокалиберным предметам меблировки. Концертный рояль. Люстра с подвесками. Сундук, из-под крышки которого торчит боа из перьев. На старом граммофоне чаша, заполненная пробками от шампанского. На ветках большого филодендрона нить разноцветных жемчужных бус. А рядом с широким деревянным некрашеным столом, окруженным барочными стульями, чучело какаду словно ожидает, когда ему подадут угощение.

Я замираю от изумления. Но лишь на несколько секунд, не больше. Потом я внутренне улыбаюсь. Мне кажется, что я вижу посреди этой комнаты мать. Руки на клавишах рояля. Боа вокруг шеи. Как можно представить, что она выросла в иной обстановке, кроме вот такой? И тогда, под взглядом экзотической птахи, во мне рождается странное ощущение, что я наконец вернулась домой.