Череп грифона

ГЛАВА 5

«Афродита» плыла на северо-запад, гребцы поочередно брались за весла, когда ветер слабел. Менедем ожидал беды, не сомневаясь, что она придет, причем, может быть, еще до истечения первого дня путешествия. И он оказался прав.

Вскоре после полудня Соклей поднялся на ют, вгляделся туда, где по правому борту виднелся остров Калимнос, потом посмотрел вперед, в сторону более далекого и маленького островка Лебинтос, мимо которого они должны были пройти ночью. И кашлянул пару раз.

— Я знаю, что ты собираешься сказать, — отозвался Менедем. — И отвечаю — нет.

Его двоюродный брат удивленно вздрогнул.

— Как ты догадался, о чем я хотел попросить?

— Потому что ты, почтеннейший, прозрачен, как воздух, — ответил Менедем. — Ты собирался сказать нечто вроде: «Мы можем по пути в Халкиду остановиться в Афинах. Это не займет много времени, и заодно мы избавимся от черепа грифона». Так?

Соклей сделался красным, как черепица.

— Ну и что, если даже я и собирался это сказать? — пробормотал он. И добавил уже более уверенно: — Это же правда.

— Конечно правда, — согласился Менедем. — Но на Косе нас ждут сорок мин. А сколько, как ты полагаешь, принесет твой драгоценный череп?

— Если повезет, где-то около шести мин, — ответил Соклей.

— Повезет? Это будет чудом, посланным богами, — сказал Менедем. — Неужели найдется безумец, согласный заплатить такие деньги за старую кость?

На что Соклей возмущенно заявил:

— Иногда ты переоцениваешь свою сметку. Дамонакс, сын Полидора, предложил мне на Родосе именно такую сумму.

Менедем уставился на двоюродного брата.

— И ты отказался?! Невероятно!

Соклей кивнул.

— Представь себе.

Не в силах прийти в себя от изумления, Менедем спросил:

— Но почему? Ты ведь не думаешь, что мы получим больше в Афинах!

— Не думаю, — признался Соклей. — Но я принес ему череп, чтобы показать, а не продавать. Я не хочу, чтобы череп грифона пылился в его андроне или чтобы эту диковинку демонстрировали на пьяных пирушках, как галку Клейтелия. Я хочу, чтобы его изучили люди, воистину любящие мудрость.

— Надо же, — проговорил Менедем, а потом добавил: — Я рад, что меня не укусил москит, переносящий тягу к философии.

Он взял-таки себя в руки.

— Но даже если бы мы получили за череп грифона десять мин, это все равно составило бы лишь одну четвертую часть от сорока. Мы можем взять Полемея, вернуться на Кос, а потом направиться в Афины. Я прав или нет?

Соклей тяжело вздохнул.

— О, я полагаю, прав. Но это еще не означает, что такое положение вещей должно мне нравиться.

Шаркая ногами, он спустился с юта и прошел на середину торговой галеры.

— Я правильно расслышал, шкипер? — негромко спросил Диоклей. — Шесть мин серебром за этот дурацкий череп — и он отказался продать? Кто более безумен — тот парень, что собирался столько заплатить, или твой братец, ответивший ему отказом?

— Пусть меня склюют вороны, если я знаю, — ответил Менедем — тоже тихо, и начальник гребцов засмеялся.

Но потом Менедем сказал:

— Соклей и вправду гоняется за знаниями так же, как я гоняюсь за девушками, верно?

Он понял, что восхищается Соклеем — как восхищался бы мальчиком, отклонившим дорогой подарок нелюбимого поклонника.

— Твое увлечение приносит тебе больше веселья, — проговорил Диоклей, заставив шкипера засмеяться.

— Что ж, думаю, ты прав, — сказал Менедем. — Но если Соклей думает по-другому, то кто я такой, чтобы указывать ему на ошибки?

Диоклей фыркнул.

— Я могу вспомнить много гетер, которые хотели бы, чтобы кавалер дал им полдюжины мин. Но я не могу припомнить ни одной настолько гордой, чтобы она не обрадовалась подобному подарку, вот в чем дело.

Менедем только пожал плечами.

Может, такой была знаменитая Таис, которая уговорила Александра Великого сжечь Персеполь. А может, и она такой не была.

«Афродита» приблизилась к острову Лебинтосу, когда солнце на западе опустилось к водам Эгейского моря. Менедем направил галеру к уютной маленькой гавани на южном берегу острова. Оба рулевых весла снова ощущались одинаковыми в его руках: в распоряжении плотников Птолемея имелось выдержанное дерево, и у них не ушло много времени, чтобы заменить самодельное весло, которое смастерил Эвксенид из Фазелиса. Но даже они высоко оценили его искусство, когда вынимали весло из паза.

— Аристид, иди на нос! — крикнул Менедем. — Если в той гавани притаились пираты, ты должен первым их заметить, пока они не заметили нас.

— Вряд ли там могут быть пираты, шкипер, — сказал Диоклей, когда Аристид ушел вперед. — На Лебинтосе почти нет пресной воды. Если окажется, что на нем живет больше одной семьи рыбаков, я очень удивлюсь.

— И я тоже, — ответил Менедем. — Но мне не нужны неприятные сюрпризы.

С этим келевст не мог поспорить — и не стал.

Однако маленькая, укрытая от ветра гавань оказалась пустой, если не считать береговых птиц, взмывших в белокрылые облака, когда «Афродита» очутилась на берегу. Берег выглядел таким пустынным, что Менедем подумал — а не откладывают ли и здесь яйца морские черепахи.

«Пошлю-ка я несколько человек, чтобы они потыкали палками в песок», — подумал он.

Подошел Соклей.

— Лебинтос, — сказал он, выговаривая название острова, как человек, который пробует языком, не застряли ли у него между зубов кусочки пищи. И тут же добавил: — Если не ошибаюсь, именно мимо этого острова пролетел Икар по пути на север после того, как покинул Крит? — Он был в своем репертуаре.

Менедем посмотрел на небо, где скоро должны были появиться звезды.

— Не знаю, — ответил он. — Если бы Икар пролетал мимо, он, вероятно, всего разок взглянул бы на остров — и помочился бы на него с высоты.

— Грубиян, — засмеялся Соклей.

Похоже, он забыл, что ему полагается сердиться на Менедема, а тот ему об этом не напоминал.

— Верно, — сказал Менедем. — Но в любом случае такое вполне могло случиться на самом деле. Может, именно поэтому остров унылый и бесплодный.

Его двоюродный брат снова засмеялся, но потом посерьезнел.

— Если на Лебинтосе и впрямь кто-то живет, здешние обитатели вполне могли бы превратить твою историю в миф, чтобы объяснить, почему тут не может жить много народу.

Это имело определенный смысл, но Менедему не слишком нравилось разводить философию.

— Ты только что назвал меня грубияном, — заметил он, — хотя я просто отпустил глупую шутку. Но ты сейчас, похоже, говорил всерьез.

— А тебе не кажется, что именно так и зарождается множество мифов? — спросил Соклей. — Я имею в виду — что мифы появляются в качестве объяснения существующего порядка вещей?

— Может быть. Но я никогда особо об этом не беспокоился, — ответил Менедем. Мысль о том, что о мифах можно спросить: «Почему так?», словно о сломавшемся колесе телеги, заставляла его нервничать. — Мифы — это просто мифы, вот и все.

— Ты и в самом деле так думаешь? — спросил Соклей.

Даже в полумраке было видно, как засияли его глаза.

«О-ей, — подумал Менедем. — Я затеял спор на тему, которая его интересует. Удастся ли мне вообще поспать этой ночью?»

— Откуда ты можешь знать наверняка, пока не исследуешь мифы? — продолжал Соклей.

Пытаясь отвлечь двоюродного брата, Менедем со смехом сказал:

— Ты говоришь так, будто только что явился из мыслительной лавочки Сократа в «Облаках».

Это не сработало. Менедему следовало бы сразу догадаться, что не сработает.

— Ты знаешь, что я думаю об Аристофане из-за этой пьесы, — сказал Соклей.

Они спорили насчет «Облаков» и раньше. Негромко вздохнув, Менедем кивнул.

— Да, знаю.

Он сделал другую попытку, на этот раз указав на небо на востоке:

— Вон блуждающая звезда Зевса. — И ткнул двоюродного брата локтем под ребро. — И чем еще она может быть, по-твоему, кроме как блуждающей звездой Зевса?

— Не знаю, — признался Соклей. — Но мы не в силах к ней приблизиться, чтобы ее исследовать, поэтому откуда можем знать наверняка? — Он кинул на Менедема лукавый взгляд. — Возможно, Икар сумел бы дать тебе лучший ответ.

— Тот ответ, который он дал бы насчет солнца? Вот что он получил, подлетев к солнцу слишком близко.

Менедем устроил целую пантомиму, изобразив падение с большой высоты, а потом, вместо того чтобы плюхнуться в море, рухнул на песок.

— Ты невозможен!

Но Соклей невольно засмеялся.

К Менедему подошел моряк с шестом в руке.

— Не похоже, чтобы на этом берегу были черепашьи яйца.

— Ну что ж, — пожал плечами Менедем. — У нас достаточно хлеба, масла и сыра для ситоса и скромного опсона и хватит воды, чтобы разбавить вино. Для одной ночи, которую мы проведем на берегу, это очень даже неплохо.

В стороне от «Афродиты» моряки подкармливали два костра сухими ветками кустарника. Менедем сомневался, что ночь будет очень холодной, но огонь всегда придавал стоянке уют.

Чуть позже один из гребцов, вооружившись бронзовым крючком и леской, выудил из моря рыбу, и вскоре она уже запекалась над костром.

Дома, на Родосе, Менедем отворотил бы нос от такого скромного ужина, но во время путешествия он все ел с аппетитом. Он как раз сплевывал на песок оливковую косточку, когда подошедший Соклей спросил:

— Куда двинемся завтра?

— Я думаю, к Наксосу, — ответил Менедем. — Не знаю, успеем ли мы за день туда добраться — до острова где-то около пяти сотен стадий, — но если и не успеем, то будем там утром послезавтра.

— У нас на борту хватит воды, чтобы провести целый день в море? — спросил Соклей.

Менедем кивнул.

— На один день хватит. Но вот на два… Это вряд ли. Но когда мы придем на Наксос, можно будет запастись водой в тамошнем порту. Из всех островов Кикладского архипелага Наксос — самый многоводный.

— Верно, — согласился Соклей. — Его никак не сравнишь с этим Лебинтосом, похожим на сухую шелуху.

Менедем пожал плечами.

— Имейся здесь пара источников, тут могли бы свить гнездо пираты. Ведь, с одной стороны, Лебинтос окружен морем, а с другой — лежит достаточно близко от прочих островов, чтобы с него можно было совершать набеги. Однако при нехватке воды эти ублюдки не могут здесь задержаться.

Соклей вздохнул.

— Думаю, ты прав, мой дорогой. Скверно, что мы должны беспокоиться о таких вещах.

— Само собой, скверно, — ответил Менедем. — А теперь я собираюсь доесть ужин и отправиться спать.

Он гадал, не придется ли ему выразиться более резко — Соклей не всегда понимал намеки. Но его двоюродный брат ответил:

— Хорошо, — и тоже облюбовал местечко на песке, где можно прилечь.

Менедем завернулся в гиматий: дневное тепло улетучивалось из воздуха быстрей, чем он ожидал.

Когда он в следующий раз открыл глаза, на восточной части небосклона уже разгорался рассвет.

Быстрый северо-восточный ветер гнал «Афродиту» по волнам.

Еще не наступил полдень, когда Соклей сказал:

— Думаю, мы доберемся до Наксоса к закату.

— Если ветер продержится — да, — согласился Менедем.

Ветер ерошил их волосы, шумел в такелаже и наполнял парус. Гребцы отдыхали, сидя на банках: сегодня ветер гнал торговую галеру с той же скоростью, с какой она шла бы на веслах.

Соклей в конце концов привык к качке. Покачивание «Афродиты» заставляло его чувствовать тошноту только в начале морского сезона. Теперь же он просто не замечал качки, пока не вспомнил о ней. Подумав об этом, он испугался — а вдруг его опять затошнит. Однако опасения Соклея не подтвердились. Он избавился от морской болезни еще на год.

Наксос постепенно появился из-за горизонта на западе: сперва его главная гора, а потом и весь остров. Город Наксос лежал на северо-западе, за самым северным мысом; «Афродита» обогнула мыс и подошла к порту, когда до заката еще оставалось порядочно времени.

Менедем снял руки с рулевых весел и хлопнул в ладоши.

— Один из самых лучших переходов, какие я когда-либо делал, — сказал он.

— Браво, почтеннейший, — согласился Соклей. — И вот мы здесь — на острове, где зачастую происходят всякие-разные интересные вещи.

Менедем недоуменно приподнял бровь.

— Что ты имеешь в виду?

— Полагаю, все знают, что именно тут Тесей бросил Ариадну, — сказал Соклей, и Менедем кивнул. — Это также одно из мест, где эллины впервые восстали против персов. Поколение спустя Наксос послал четыре корабля, чтобы они сражались за великого царя Ксеркса у Саламина, но вместо этого суда перешли на сторону эллинов. А через несколько лет после этого афиняне осадили Наксос и взяли его, потому что он пытался отколоться от Делийского союза. Тогда еще никто не знал, что это будет одним из первых шагов по дороге, ведущей к Пелопоннесской войне.

Менедем только фыркнул. Он сосредоточенно направлял «Афродиту» к маленькой гавани Наксоса.

Диоклей с любопытством посмотрел на Соклея.

— Можно спросить, молодой господин, откуда ты все это знаешь?

Соклей пожал плечами и ответил:

— Что ж, ты ведь и сам знаешь о Тесее и Ариадне, верно?

— Об этом-то я слышал, — согласился келевст, — но не могу сказать, что хорошо помню. А вот остальное…

— Об этом написано у Геродота и у Фукидида, — проговорил Соклей. — Я просто сложил разрозненные части, как человек, который, мастеря стол, соединяет столешницу и ножки.

Диоклей почесал в затылке.

— Когда плотник мастерит стол, части можно видеть заранее. Но вот так, как делаешь ты… Похоже, ты берешь все прямо из воздуха.

— Соклей собирает много фактов, как плотник собирает красивые куски дерева, — пояснил Менедем. — И если плотник может использовать деревяшку только для того, чтобы изготовить один стол или одно кресло, то Соклей использует свои факты снова и снова.

Он ухмыльнулся двоюродному брату.

То была довольно ехидная ухмылочка, но сравнение оказалось настолько метким, что Соклей лишь усмехнулся в ответ.

Если это и разочаровало Менедема, он не подал виду и снова сосредоточился на управлении галерой.

Рыбацкая лодка, слишком поздно заметившая «Афродиту», опустила — почти уронила — свой парус и сделала все возможное, чтобы убраться подальше от судна, которое приняла за пиратское. Если бы акатос и в самом деле был пентеконтором, он бы без труда догнал неуклюжую маленькую лодку.

Некоторые из гребцов принялись отпускать насмешки вдогонку удирающим рыбакам.

— Сейчас они вовсю улепетывают, — сказал Телеф, — но когда сегодня вечером станут рассказывать об этом в таверне, небось распишут себя настоящими героями.

Это замечание заставило команду «Афродиты» засмеяться и отпустить еще несколько шуток вслед рыбацкой лодке. Соклей тоже засмеялся, но пристально посмотрел на Телефа и подумал: «Похоже, он хорошо знает, о чем говорит».

Едва торговая галера пришвартовалась в гавани Наксоса, как явился офицер и начал задавать вопросы.

Наксос поддерживал Антигона, входя в Островную лигу, которую тот основал на Кикладах несколько лет назад.

— Пришли с Коса, вот как? — подозрительно спросил офицер. — А что вы там делали?

— Покупали шелк, — ответил Соклей, всеми силами старясь говорить не встревожено, а нетерпеливо. — Мы идем в Афины, там всегда хорошо продается шелк.

Афины принадлежали Кассандру, как Наксос — Антигону, и все-таки подобная ложь казалась куда лучше признания, что они идут на Эвбею, чтобы забрать нелюбимого и не любящего своего дядюшку племянника Антигона. И офицер не расспрашивал больше. У него на уме было другое; нервно облизнув губы, он спросил:

— Это правда, что Птолемей явился на Кос?

Соклей кивнул.

— Правда.

Он постарался произнести это глубоким торжественным голосом.

— Со своим флотом? С большим флотом?

— Да, это тоже правда. — На сей раз Менедем на мгновение опередил Соклея с ответом.

Но в отличие от двоюродного брата он говорил так, словно его это развлекало. Имея многочисленный флот, Птолемей мог смести всю Островную лигу с лица земли. Менедем это знал. Соклей это знал. И офицер, с которым они говорили, тоже знал, поэтому у него был очень несчастный вид.

— Вам известны его планы? — спросил он после паузы.

— О, конечно, — теперь Соклей ответил саркастическим тоном. — Птолемей специально пригласил нас на завтрак, чтобы мы могли все это обсудить.

Иногда, довольно часто, правда, приправленная иронией, срабатывала лучше, чем ложь. Офицер Антигона побагровел.

— Ладно. Ладно, — резко сказал он.

Конечно, он не поверил правде, хотя проглотил бы сколько угодно вранья. Соклей подумал: «А что бы сказал на этот счет Сократ, если бы кто-нибудь задал такой вопрос в его присутствии?» Его ответ стоило бы послушать, родосец в этом не сомневался.

— Вы будете торговать здесь завтра? — продолжил офицер.

На сей раз Соклей заколебался. Птолемей хотел, чтобы Полемей как можно скорей оказался на Косе. Но Наксос был достаточно большим полисом, и отказ провернуть тут дела заставил бы офицера призадуматься. Пока Соклей взвешивал все за и против, Менедем, подобно Александру, разрубил гордиев узел, заявив:

— В любом случае мы проведем здесь завтрашнее утро, почтеннейший, пока будем запасаться водой. А потом… что ж, мы как можно скорей хотим попасть в Афины.

По иронии судьбы офицера удовлетворил бойкий ответ, и он двинулся прочь по пирсу.

— Мы сможем добраться до Миконоса за полдня? — спросил Соклей.

— Отсюда? Думаю, что сможем, — ответил Менедем. — И кто знает? Возможно, мы и в самом деле продадим завтра на агоре немного шелка.

— Возможно. — Соклей не верил в это, но не стал спорить.

Нынешнее плавание уже преподнесло им пару сюрпризов.

Показав на север, Соклей спросил:

— Ты и впрямь уверен, что если мы выйдем завтра вскоре после полудня, то к закату доберемся до Миконоса?

Этот остров, издали казавшийся дымчато-пурпурным, поднимался над горизонтом справа от крошечного священного острова Делос и соседней с ним Ренеи.

— Я тебе уже сказал, что уверен, — ответил капитан «Афродиты». — Помнишь, как в прошлом году нам было трудно убедить тамошних жителей, что мы не шайка пиратов? — с улыбкой добавил он.

— Да уж конечно помню. В тех водах мы сами едва не попались пиратам. Ну а подобная перспектива меня совершенно не привлекает.

— На Миконосе много лысых. — Менедем пробежал рукой по своим густым темным волосам. — Ну а подобная перспектива меня совершенно не привлекает.

Соклей со смехом проговорил:

— Поосторожней, мой дорогой, или я упаду в обморок от твоей красоты. Как я вообще смогу ныне ночью лежать рядом с тобой на юте и надеяться заснуть?

Менедем невольно рассмеялся — но в придачу и слегка загордился. Он был красивым парнем, и в юности у него имелось более чем достаточно поклонников. Некоторое время на Родосе на многих стенах были нацарапаны признания в любви красавцу Менедему, и он наслаждался своей популярностью. Соклей, высокий, простоватый и неуклюжий, прятал свою зависть за маской безразличия. Постепенно безразличие перестало быть маской, но на это потребовалось некоторое время.

Поскольку блуждающая звезда Афродиты уже сияла на западе, было слишком поздно искать здешнего родосского проксена. Братья переночевали на юте в компании звезд и мошкары, а утром Менедем послал в полис партию моряков с амфорами для воды.

— Вот удивятся женщины, сплетничающие возле фонтана, когда увидят таких орлов, как вы, — со смехом сказал он.

— Вот, посмотри, что ты наделал, — заметил Соклей, заметив, что гребцы мигом распрямили спины и принялись прихорашиваться. — Нам еще повезет, если они вообще вернутся. Вдруг застрянут на берегу?

— Лучше бы им этого не делать, — ответил его двоюродный брат. — Кто не явится на борт к полудню, останется здесь, а значит, не сможет улизнуть от мужа, отца или братьев облюбованной им красотки.

Он говорил как человек, имеющий огромный опыт в подобного рода делах. Соклей знал, что так и есть на самом деле.

В то время как одни моряки ушли за водой, другие понесли шелк, краску, бальзам, благовония, папирус и чернила вслед за Соклеем и Менедемом, отправившимися на рыночную площадь Наксоса. Соклею пришлось дать одному из местных несколько оболов, чтобы тот объяснил, как туда пройти: Наксос был старым городом с запутанным лабиринтом улиц.

Торговцы на агоре громко кричали, продавая чеснок, сыр, ячмень, шерсть, оливки, оливковое масло, изюм и местные вина.

— Всего-навсего очередной рынок еще одного маленького городка — все как всегда, — заметил Соклей. — И продают тут лишь самые заурядные товары.

Менедем засмеялся:

— Клянусь богами, сейчас мы это исправим.

И едва они нашли подходящее место, которое должно было все утро оставаться в тени, и моряки расставили принесенные товары, как Менедем начал громко выкликать:

— Косский шелк! Родосские благовония! Пурпурная краска из Библа! Бальзам из Энгеди, лучший в мире!

В тот же миг все, кто был на рынке, замерли и с разинутыми ртами уставились на него. Менедем продолжал расхваливать свои товары. Ему нравилось быть в центре внимания; если уж говорить честно, то вообще мало что в жизни нравилось ему больше этого. Когда все окружающие в пределах слышимости поворачивали к нему головы, то для Менедема это одновременно было ситосом, опсоном и неразбавленным вином.

— Папирус из Египта! — для полноты впечатления добавил Соклей. — Очень быстро расходится — покупайте, пока у нас он еще есть! Чернила высшего качества!

— Шелк! Благовония! Краска! Бальзам! — вторил брату Менедем.

Прошло совсем немного времени, а вокруг небольшой выставки товаров уже теснилась толпа: людям не терпелось пощупать, понюхать и поглазеть. Жители Наксоса были ионийцами, и отовсюду слышались их грубые, с придыханием голоса:

— Эй, 'удь осторожней! Не наступай на ноги!

— Это он тебе 'оворит!

— Не мне, а тебе!

— Осторожней, товарищ!

— Ты торчишь на пути, хватит 'лазеть, госпожа!

Да уж, недостатка в желающих поглазеть не было. А вот расставаться со своим серебром местные жители не рвались, хотя лекарь и купил бальзама на пару драхм.

— Хорошо, что я его нашел, — сказал он серьезно. — Я считаю, что это средство очень эффективное, но мне редко подворачивается случай его купить.

— Тогда ты должен взять побольше бальзама, — сказал Соклей. — Разве это не логично?

— Логично-то логично. — Лекарь улыбнулся милой, печальной улыбкой. — Беда в том, что я не могу себе этого позволить. Увы, нами правит необходимость.

Он забрал ту малость бальзама, которую купил, и пошел своей дорогой.

Соклей продал еще горшочек чернил, а Менедем — пару кувшинов благовоний. Но торговля шла медленно.

Когда Аристид явился на рыночную площадь доложить, что амфоры с водой полны, Соклей и его двоюродный брат вздохнули с облегчением.

Менедем посмотрел на солнце.

— Полдень еще не наступил, но уже близко. Давайте соберем товары и двинемся обратно на судно.

Соклей не возражал.

Вскоре «Афродита» уже скользила по волнам на север.

Диоклей задавал ритм гребле. Они двигались прямо против ветра, поэтому шли только на веслах, с парусом, поднятым и подвязанным к рее.

— Когда мы будем возвращаться с Полемеем на Кос, будет легче, — сказал Соклей.

Но двоюродный брат бросил на него странный взгляд.

— Да, если продержится ветер и простоит хорошая погода, — после короткой паузы добавил он.

У Соклея покраснели уши. Помимо ветра и погоды им могло бы помешать множество других обстоятельств.

Возле города Панормоса, что лежит на северном берегу острова Миконоса, «Афродиту» снова приняли за пиратский корабль. Это позабавило и в то же время опечалило Менедема; ему понадобилось пустить в ход весь свой дар убеждения, чтобы удержать местных жителей от бегства в глубь острова или от нападения на судно.

— Хорошо, что нам требуется всего лишь стоянка на ночь, — сказал он Соклею после того, как местные успокоились.

— Да уж, — согласился его двоюродный брат. — Надеюсь, мы не нарвемся на настоящих морских разбойников, когда двинемся к Эвбее.

— Да не случится такого! — воскликнул Менедем и сплюнул в подол туники, чтобы отвратить беду.

Так же поступил и Соклей. Менедем улыбнулся. Хоть Соклей и считал себя философом, временами он мог быть таким же суеверным, как и любой моряк.

Соклей слегка смущенно кашлянул. Да, он становился в море суеверен, но, в отличие от большинства моряков, чувствовал себя из-за этого не в своей тарелке.

— Вот и еще одна ночь пройдет на борту. — Похоже, он искал повод перевести разговор на другую тему.

В Панормосе не было родосского проксена. На взгляд Менедема, здешнее селение вообще едва ли можно было считать полисом.

— Нам, вероятно, лучше остаться тут, а не высаживаться на берег, — сказал он.

— Я тоже так думаю. — Соклей бросил на Менедема лукавый взгляд. — Однако на борту «Афродиты» не будет девушек.

— Все равно любая девушка в таком болоте, как Панормос, наверняка оказалась бы уродиной, — ответил Менедем.

Он расстелил гиматий на палубе юта, лег, завернулся в него и уснул.

Когда он проснулся, Соклей храпел рядом.

Менедем встал и помочился в море.

Небо светлело, приближался восход.

Диоклей тоже уже проснулся; он оглянулся через плечо, сидя на скамье, на которой ночевал, и помахал Менедему, а тот кивнул в ответ.

Менедем дал морякам поспать до тех пор, пока розовоперстая Эос не поднялась над морем. Потом те, кто уже проснулся, разбудили спящих.

Все позавтракали хлебом, маслом, оливками и луком и двинулись на северо-запад к Эвбее; Диоклей задавал ритм гребли.

В прошлом году «Афродита» проплыла мимо Делоса, направляясь на мыс Тенар. Теперь она оставила позади священный остров и его ничем не примечательного соседа, направляясь к Теносу и Андросу.

Не успело судно подойти к Теносу, одному из самых больших островов в Кикладском архипелаге, как Менедем сказал Диоклею:

— Останови ненадолго гребцов.

— Хорошо, шкипер, — ответил келевст и крикнул команде: — Стой!

Гребцы, сидевшие на веслах по восемь человек с каждого борта, перестали грести и вместе с остальными моряками выжидательно оглянулись на Менедема.

— Пришло время раздать оружие, — сказал тот. — Что-то у меня возникло нехорошее предчувствие. А если мы будем готовы к беде, то, может, и сумеем в нее не попасть.

— Золотые слова, — сказал Диоклей.

Мужчины повесили на пояс мечи, прислонили копья и дротики к своим банкам или пристроили их там, откуда оружие можно было схватить в любую минуту.

Менедем тоже положил рядом с собой на юте лук и колчан, полный стрел. В случае чего он сможет натянуть тетиву и начать стрелять буквально через несколько биений сердца.

— Аристид, иди вперед, — скомандовал он. — Я хочу, чтобы наш лучший впередсмотрящий был на носу.

Остроглазый моряк помахал капитану рукой и поспешил на бак.

Менедем кивнул Диоклею.

— Всё в порядке. Мы можем снова двигаться.

— Риппапай! — выкликнул келевст. — Риппапай!

Весла врезались в голубую воду Эгейского моря, торговая галера скользнула вперед.

Соклей снова взошел на приподнятую палубу юта. На бедре его висел меч, однако в таком виде тойкарх ухитрялся выглядеть глупо, как актер, исполняющий роль, которую не отрепетировал.

— В Афинах говорят, что, когда люди нервничают, они принимают каждый отдаленный мыс за пиратский корабль, — сказал он.

Менедем не захотел вступать в спор.

— Судя по тому, что я слышал, в Афинах вообще мало чем занимаются, кроме как говорят, — ответил он. — Скажи, почтеннейший, сколько в Кикладском архипелаге островов?

— Некоторые считают, что двенадцать, другие — что пятнадцать, — сказал его двоюродный брат.

— Вот и я слышал нечто в этом роде, — согласился Менедем. — Но когда люди пересчитывают острова, учитывают ли они скалы вроде той, что сейчас виднеется впереди? — Он указал на островок ровно таких размеров, чтобы на нем могло вырасти несколько кустов.

— Наверняка не учитывают, — ответил Соклей, как будто участвовал в философской дискуссии.

Но сейчас речь шла о насущных вещах, а не о философии. Когда на кону стоят твоя свобода и жизнь, тут уж не до пустых слов.

— Могут ли пираты спрятаться за той проклятой скалой и внезапно выскочить из укрытия при виде проходящей мимо торговой галеры? — спросил Менедем.

— Да, без сомнения. — Соклей засмеялся. — Я говорю как один из партнеров, подающих в диалоге реплики Сократу, верно?

— Вообще-то мне подумалось то же самое, — сказал Менедем. — Но тебе лучше знать, без сомнения. Только это не так уж важно. Главное, что ты понял мой довод.

Соклей положил руку на рукоять меча и, хотя вид у него все еще был не слишком воинственным, спросил:

— Разве я носил бы меч, если бы не понял?

Ни гемолия, ни пентеконтор не появились из-за скалы. Но впереди лежал еще один островок, всего в пятнадцати или двадцати стадиях отсюда, а за ним вставал Тенос, чей зазубренный западный берег мог предоставить грабителям множество тайных укрытий.

Полис Теноса, как и полис Панормоса, едва ли заслуживал такого названия. У него не было флота, о котором стоило бы говорить, и он даже не пытался сдерживать пиратов. Андрос, следующий остров к северо-западу, мог сойти за близнеца Теноса. А пиратский корабль, стоя у Сироса, к западу от Аттики, легко сумел бы заметить приближающуюся «Афродиту», вырваться из укрытия и пуститься за ней в погоню.

— Не только Аристид, стоящий у форштевня, все мы должны держать глаза широко раскрытыми, — сказал Менедем. — Потому что все мы дорого заплатим, если не будем этого делать.

— Да, наверняка, — ответил Соклей.

Менедем нахмурился.

Теперь ты говоришь «наверняка». Но только что толковал о нервных афинянах и о том, что им мерещится с перепугу.

— Тебя нервным никак не назовешь, и к тому же ты родосец, а не афинянин, так какое отношение имеет к тебе поговорка?

Менедем подумал немного и решил, что Соклей говорит всерьез.

«Может, я зря к нему придираюсь и мой братец вовсе не собирался затеять спор, — подумал он. — Кто его разберет».

И все-таки Менедему было трудно поверить в такое; скорее всего, Соклей просто искал легкий способ вывести его из себя.

Акатос проскользил по водной глади мимо города на Теносе, мимо великого храма Посейдона, расположенного в нескольких стадиях к западу, мимо холмов, поднимающихся за храмом. Ничего страшного так и не случилось. Несколько рыбацких лодок, завидев «Афродиту», устремились прочь; Менедем уже к этому привык. Может, рыбаки разнесут весть о том, что неподалеку нагло плавает пиратская галера.

«Чем больше судов удирает от нас, тем меньше остается кораблей, от которых должны удирать мы», — вот как он рассуждал.

Когда полис остался позади, Менедем посмотрел на ярко-голубую чашу неба и побарабанил пальцами по рукоятям рулевых весел. Теперь оба весла снова были одинаковыми, но он еще до сих пор к этому привыкал. Капитан опять выбил пальцами дробь. Вряд ли его галера к закату доберется до Андроса. Значит, следовало искать якорную стоянку где-то неподалеку от города. Без сомнения, здесь наверняка полно мысов. Надо только сперва удостовериться, что выбранный им мыс уже не приглянулся морским разбойникам… Пальцы Менедема продолжали стучать по рукоятям.

Соклей указал вперед, на запад, где отчетливо виднелся мыс Аттики, хоть и подернутый морской дымкой, и со вздохом сказал:

— Мы могли бы двинуться туда. Мы должны были бы двинуться туда.

— И мы еще отправимся туда, мой дорогой, — утешил брата Менедем. — Нам только надо сперва взять на борт Полемея и отвезти его на Кос. А потом мы вернемся в Афины.

Он снова побарабанил пальцами по рукоятям весел.

— Нам придется дважды пройти через Киклады. Не скажу, что меня сильно радует эта перспектива.

Прежде чем Соклей успел ответить, Аристид и несколько других моряков закричали:

— Судно!

— Судно по правому борту!

И:

— На нас движутся пираты!

Остальные отпускали проклятия, которые могли бы потопить вырвавшуюся из-за мыса гемолию, если бы моряков услышали боги.

— Все на весла! — крикнул Менедем, и команда торопливо послушалась.

Как только все гребцы оказались на местах, Менедем повернулся к Диоклею и рявкнул:

— Задай ритм, келевст! Самый что ни на есть быстрый!

— Слушаюсь, шкипер. Риппапай! Риппапай!

Начальник гребцов извлекал из бронзового квадрата тревожно-настойчивые звуки. Гребцы, покряхтывая от усилий, налегали на весла, и «Афродита», которая только что не спеша плыла по винноцветному Эгейскому морю, как будто собралась с силами и рванулась вперед.

Поскольку они шли против ветра, парус был подобран к рею. Менедем оглянулся на атакующий пиратский корабль. Его команда, прежде чем двинуться вперед, опустила мачту, и, как бы споро ни шел акатос, гемолия благодаря своей конструкции все равно была быстроходней. «Афродите» приходилось нести не только гребцов, но и груз, и еще она была неповоротливее стройного хищника, словно ножом вспарывавшего воды благодаря усилиям двух рядов гребцов.

Менедем улыбнулся волчьей улыбкой. Это было бы важно — чье судно быстрей, — если бы он убегал. Но он не собирался убегать. Капитан «Афродиты» резко рванул рукояти рулевых весел, поворачивая акатос к пиратскому кораблю.

— Пойдешь на таран, да? — спросил Соклей.

— Если эти ублюдки не свернут, то пойду, — ответил Менедем.

Он уже играл в такую игру раньше. Пиратские галеры не были военными судами — они бы не достигли своей цели, если бы не взвешивали как следует все шансы. Пираты искали легкой добычи, а вовсе не битвы. Покажи, что ты готов всыпать им по первое число, и, скорее всего, они не захотят с тобой связываться. Во всяком случае, Менедем опирался именно на такую теорию. Она срабатывала, и не раз.

Но сегодня… Сегодня его судно и пиратская гемолия сблизились на расстояние, необходимое для морского боя.

Ветер, поднятый движением «Афродиты», дул Менедему в лицо и ерошил его волосы. Гемолия не выказывала ни малейшего желания свернуть в сторону. Она увеличивалась буквально на глазах — с каждым гребком своих весел, с каждым гребком весел экипажа торговой галеры. На юте гемолии стояли лучники, а чернобородый головорез на рулевых веслах громко выкрикивал приказы своей команде.

Лучники…

— Соклей, пригнись, схвати мой лук и стрелы и иди вперед. Ты хорошо стреляешь и не занят ни греблей, ни управлением судном.

— Ясно, — ответил двоюродный брат Менедема и сделал, что ему было велено.

Соклей слегка замешкался, натягивая тетиву, но к тому времени, как добрался до бака «Афродиты», уже был готов стрелять.

Менедем знал, что стреляет лучше Соклея, но он и лучше всех умел управлять акатосом, а это сейчас было важней.

Теперь две галеры разделяла всего пара стадий, и расстояние уменьшалось с каждым биением сердца. Гребцы, задыхающиеся, обливающиеся потом, не могли этого видеть, но Менедем видел. Он все сильнее прикусывал губу, пока не ощутил во рту соленый привкус крови. А что, если он ошибся? На гемолии было больше людей, чем на акатосе. Если дело дойдет до боя, он, скорее всего, проиграет.

«Но если я решусь на таран или смогу пройти вдоль борта и сломать пиратам половину весел…»

Он именно так и поступил с римской триерой прошлым летом — удивительная победа для акатоса. Вот только те италийцы были не слишком искушенными в морских сражениях, а судя по тому, как работали гребцы на гемолии и как ею управляли, на ней была крепкая, опытная команда.

«Интересно, у кого окажется больше храбрости? — гадал Менедем. — У меня или у этого шлюхиного сына?»

— Они стреляют, — сказал Диоклей.

Ритм, который он отбивал колотушкой по бронзе, остался ровным.

— Вижу, — мрачно ответил Менедем.

Стрелы шлепались в море перед тараном «Афродиты». Лучники всегда слишком рано начинали стрельбу.

— Задай им, Соклей! — закричал Менедем. — Покажи им, что у нас тоже есть зубы!

Его двоюродный брат помахал, оттянул к уху тетиву лука и пустил стрелу. К удивлению и восхищению Менедема, один из лучников на пиратском судне схватился за плечо, и над водой разнесся громкий крик боли.

Соклей радостно гикнул и выстрелил снова. На этот раз, насколько мог видеть Менедем, ему не повезло.

А потом, вместо того чтобы пойти на таран «Афродиты», гемолия резко накренилась на правый борт. Келевст на пиратском судне завопил на своих людей, выжимая из них все силы, чтобы торговая галера не смогла их протаранить. Бородатый главарь пиратов снял руку с рулевого весла и погрозил кулаком Менедему.

Менедем тоже снял руку с весла и послал пирату воздушный поцелуй.

Гемолия была быстроходней «Афродиты». Даже если бы Менедем захотел погнаться за пиратами — а он этого не хотел, — он не смог бы их догнать.

— Дай людям вздохнуть, Диоклей, — сказал он, подумав: «Будь я капитаном триеры, я бы обязательно погнался за этими ублюдками».

Но даже триера, быстроходное военное судно, не всегда могла сравниться в скорости с гемолией.

Менедем нахмурился. Как бы он хотел, чтобы существовал корабль, с помощью которого можно было бы очистить моря от пиратских галер!

Но хмурился он недолго. Задыхающиеся гребцы разразились радостными криками, а Диоклей сказал:

— Отличная работа, шкипер! У большинства этих брошенных катамитов не хватает храбрости для настоящего боя.

— На это я и рассчитывал, — ответил Менедем. — Но тот усатый сукин сын заставил-таки меня понервничать. Я уж гадал, не захочет ли он и вправду подраться.

Менедем возвысил голос, чтобы все на борту могли его слышать:

— Давайте поприветствуем Соклея, который попал в пирата с первой же стрелы!

Гребцы, конечно, ничего этого не видели: они смотрели назад, в сторону кормы. Радостный крик, которым они приветствовали своего тойкарха, прозвучал еще громче, чем крик в честь самого Менедема: теперь люди успели слегка отдышаться.

Менедема развлекало зрелище того, как Соклей, все еще стоя на баке, помахал гребцам — чего те тоже не могли видеть — и проговорил, запинаясь:

— Спасибо большое.

«Даже когда у Соклея есть повод сиять от гордости, он, похоже, не знает, как это делается», — весело подумал Менедем.

Держа в руках лук и колчан, Соклей вернулся на корму, и Менедем приветствовал его строкой из «Илиады»:

— Радуйся, в народе ахейском самый первый стрелец!

— Я не первый, ты же знаешь, — ответил Соклей со своей обычной беспощадной честностью. — Ты стреляешь лучше меня, хоть и ненамного. А попасть в цель, стреляя в движущуюся мишень с качающегося судна, — это скорее удача, чем проявление мастерства.

Все это было правдой, но сейчас не имело никакого значения.

Менедем покачал головой.

— Ты так легко не отделаешься, мой дорогой. Нравится тебе или нет, но ты — герой!

Сам бы он наслаждался шумными приветствиями и выражениями восторга. Чего стоит человек, которого не хвалят товарищи? На взгляд Менедема — не многого. Но Соклей покраснел, как красивый юноша, к которому впервые пристал с докучливыми просьбами старший.

Менедем подавил вздох. Временами скромность его двоюродного брата заходила слишком далеко.

Пролив, разделявший острова Андрос и Эвбея, имел дурную славу, однако сейчас, когда по нему шла «Афродита», воды его оставались более-менее спокойными. Так как Эвбея лежала по правую руку от судна, а берег Аттики — по левую, Соклей позволил себе облегченно вздохнуть.

— Теперь нам не надо больше беспокоиться о пиратах, — заметил он.

Менедем покачал головой.

— Еще как надо. Разве ты не собираешься возвращаться?

Увидев прихлынувшую к щекам двоюродного брата краску, Менедем сжалился над ним.

— Но должен сказать, я и сам не жалею о том, что нахожусь на подветренной стороне Эвбеи.

— И я не жалею, — сказал Соклей.

Длинный, узкий остров лежал, как щит, к северо-востоку от Аттики.

— Завтра мы будем в Халкиде.

— Я тоже на это рассчитываю, — ответил Менедем и начал цитировать список кораблей из «Илиады»:

— Старые города, — пробормотал Соклей.

Но смотрел он на запад, в сторону Аттики — туда, где лежала земля, на которую ему хотелось попасть.

— Вон там находится город, не такой уж старый, — показал он, — однако имя которого проживет так же долго, как имя Трои: Марафон.

Менедем мало интересовался историей, однако ему было известно это название.

— Там афиняне преподнесли персам первый урок, показав, каково покушаться на свободу эллинов, — сказал он.

Соклей кивнул:

— Верно.

Да, так и было на самом деле, хотя все обстояло не так уж просто. Вплоть до Марафонской битвы персы с завидной регулярностью выигрывали сражения против эллинов, но сейчас никто не желал вспоминать про те дни.

— Ты знаешь историю Фейдиппида? — спросил Соклей.

— О да, — ответил его двоюродный брат. — Этот парень пробежал от Марафона до Афин, чтобы принести весть об исходе битвы, выдохнул: «Радуйтесь, мы победили!» — и упал мертвым.

— Верно. Когда я жил в Афинах, я один раз специально отправился в Марафон, чтобы увидеть собственными глазами, как выглядит поле битвы. Я потратил на путешествие большую часть дня — а я ехал на муле; столько же занимает длинный дневной переход гоплита. Неудивительно, что Фейдиппид рухнул мертвым, пробежав такое расстояние без передышки.

— Да тебе-то зачем понадобилось проделать весь этот путь? — изумился Менедем.

— Я уже сказал — мне хотелось увидеть все самому.

— Да на что там смотреть — место как место, — заявил Менедем. — Ведь битва произошла много лет назад.

Они уставились друг на друга, и лица их выражали одинаковую степень непонимания.

Пожав плечами, Менедем снисходительно заметил:

— Что ж, каждому — свое. Думаю, я зайду в порт Рамнунт, что за Марафоном на аттической стороне пролива. Там якорная стоянка лучше, чем на эвбейской стороне.

— Ты пытаешься свести меня с ума, так ведь, дорогой? Одно из двух: или пытаешься свести с ума, или искушаешь, побуждая меня прыгнуть за борт, — сказал Соклей.

Менедем засмеялся.

Соклей и впрямь шутил. Ясное дело, он не сунет череп грифона под мышку и не побежит, подобно Фейдиппиду, в Лицей.

«Разумеется, не побегу, — подумал Соклей, — как бы сильно мне этого ни хотелось».

— Недалеко от побережья у деревни Рамнунт есть храм Немезиды со статуей богини, высеченной из глыбы паросского мрамора, — продолжал Соклей, частично под впечатлением предыдущего разговора. — Этот мрамор персы принесли с собой, чтобы сделать в честь своей победы монумент и водрузить его в Афинах. Некоторые говорят, что статую изваял Фидий, другие — что Агоракрит.

— Ты видел ее? — поинтересовался его двоюродный брат.

— О да, по дороге в Марафон я останавливался там. Это прекрасная статуя Немезиды в короне с орнаментом из крошечных Побед и оленей. В одной руке богиня держит чашу с вырезанными на ней рельефными фигурками эфиопов, а в другой — яблоневую ветвь.

— Фигурки эфиопов? А почему именно их?

— Пусть меня склюют вороны, если знаю, — ответил Соклей. — Жрец сказал, якобы это потому, что отец Немезиды — Океан, а эфиопы живут на берегу океана, но мне объяснение показалось слишком натянутым. Похоже, Фидию просто захотелось вырезать эфиопов, вот он и вырезал их.

Рамнунт был сонной рыбацкой деревушкой; появление торговой галеры, очень похожей на пиратскую, вызвало там небольшой переполох. Чтобы объяснить, зачем «Афродита» пришла в эти воды, Менедем продемонстрировал самый прозрачный шелк, который получил от Пиксодара, и заявил:

— Мы везем его в Халкиду для любимой гетеры Полемея. Если я скажу, сколько он за это заплатит, вы все равно не поверите.

— Пусть себе тратит деньги, — ответил кто-то, и остальные ответили на реплику согласным гулом.

Соклей и не ожидал ничего другого. Полемей порвал с Кассандром, ставленник которого, Деметрий Фалерский, правил Афинами и всей Аттикой. Деметрий и сам был довольно популярен в народе; если бы Полемей не поладил и с ним тоже, у жителей Аттики не осталось бы особых причин терпеть племянника Антигона.

— Ловко придумано, — прошептал Соклей Менедему. — Никто не ринется в Афины, чтобы дать знать Деметрию, что мы на пути к Халкиде и собираемся повидаться там с Полемеем.

— Да, к тому же из-за такого пустяка, как шелк, — ответил Менедем. — Хотел бы я знать, насколько шикарные в Халкиде гетеры.

— У тебя одно на уме, — сказал Соклей.

Менедем схватился руками за грудь и пошатнулся, как будто Соклей ранил его стрелой, как того пирата на гемолии. Соклей засмеялся; он просто не смог удержаться.

— Ты невозможен.

— Спасибо, — сказал Менедем, и оба засмеялись снова.

Менедем вывел «Афродиту» из гавани Рамнунта вскоре после рассвета; акатос приблизился к Халкиде вскоре после полудня. Через Эврип, узкий пролив, отделяющий Эвбею от материковой Эллады, был перекинут деревянный мост; на материке мост защищала крепость Канетос, считавшаяся частью города.

Пристать в Халкиде оказалось куда трудней, чем добраться до самого города. В проливе Эврип было быстрое южное течение, и гребцам приходилось сильно налегать на весла только для того, чтобы галеру не снесло, а еще сильнее — чтобы она продвинулась вперед, навстречу стремительно мчащемуся потоку воды.

— Мы не смогли бы даже приблизиться к этому месту с юга на крутобоком парусном судне, — сказал Менедем.

— Будь терпелив, о почтеннейший, — ответил Соклей.

И вправду, меньше чем через час течение внезапно повернуло на север и почти пронесло «Афродиту» мимо Халкиды. Только благодаря искусству гребцов им удалось встать рядом с пирсом.

— Клянусь египетской собакой, если бы я об этом услышал, я вряд ли бы в такое поверил, — сказал Менедем и громко окликнул гребцов: — Убедитесь, что судно надежно пришвартовано! Мы же не хотим, чтобы нас унесло!

— Теперь ты видишь, что все это не пустые россказни, — сказал Соклей, пока люди проверяли узлы и канаты. — Течение в Эврипе и правда меняет направление шесть или семь раз на дню. А иногда и чаще — чуть ли не дюжину раз.

— Но почему оно выкидывает такие безумные штуки? — заинтересовался его двоюродный брат.

— Не имею ни малейшего понятия, и вряд ли кто-нибудь это знает, — ответил Соклей.

— Один из твоих друзей-философов обязательно должен в этом разобраться, — заявил Менедем. — Или это естественное природное явление, и тогда он догадается, в чем причина, или в дело вмешались боги, а в таких случаях от философов проку мало.

— Причина может быть естественной, но все же ее может быть трудно найти.

Вместо того чтобы вступить в спор, Менедем предложил:

— Бери письмо от Птолемея и пойдем. Мы должны найти Полемея.

На извилистых улицах Халкиды было полно воинов, последовавших за мятежным племянником Антигона. Все они были при мечах и копьях, и многие порядком навеселе. Почти все жители Халкиды оставались в своих домах, и при виде того, как вздорно ведут себя воины, Соклей понимал местных. Однако один из воинов показал братьям, как пройти к нужному дому, стоявшему недалеко от рыночной площади.

Как и рядом с резиденцией Птолемея на Косе, перед этим домом дежурили часовые. Один из них — здоровенный, на три или четыре пальца выше Соклея — прогрохотал:

— Да, Полемей здесь! Но зачем вы хотите его видеть?

— У нас есть для него письмо. — Соклей показал письмо часовому. — И мы рассчитываем, что Полемей даст на него ответ.

— Дай письмо мне, — сказал высокий стражник. — Я ему передам. А вы пока подождите здесь.

Он протянул руку. Соклей понял, что лучшего предложения не дождаться, поэтому вручил письмо здоровяку.

Тот вошел в дом, а оставшийся на улице стражник положил руку на эфес меча, как будто ожидал, что Соклей и Менедем попытаются наброситься на него и избить до полусмерти.

Соклей подумал, что Полемей сжег два моста один за другим; неудивительно, что теперь он так нервничает. И Антигон, и Кассандр желали смерти своего бывшего командира, так откуда часовым было знать, что эти два родосца не наемные убийцы? Ниоткуда. И наверняка сам Птолемей еще больше, чем его воины, чувствовал себя выслеживаемой дичью.

Едва в голове Соклея успели промелькнуть эти мысли, как дверь открылась и вышел здоровяк телохранитель, а за ним — человек, который был настолько же выше этого верзилы, насколько тот был выше Соклея.

— Радуйтесь, — сказал великан. — Я — Полемей. А вы родосцы, верно?

— Верно, — ответил Соклей.

Он слышал, что и Антигон, и его сыновья, Деметрий и Филипп, отличались высоким ростом; очевидно, то была фамильная черта. Но Деметрий, судя по слухам, был очень красивым. Полемея же трудно было назвать красавцем из-за сломанного носа и обеспокоенного выражения лица. Причем казалось, что нервничает он постоянно. На взгляд Соклея, ему было лет сорок.

— Вам лучше войти, — сказал Полемей. — Думаю, нам надо поговорить.

Как и Птолемей, он говорил на аттическом эллинском со слабым акцентом своей варварской северной родины.

До того как явились гости, Полемей пил вино в андроне, и теперь по его знаку раб также наполнил чаши и для Соклея с Менедемом, после чего торопливо покинул комнату.

Полемей сделал большой глоток. Соклей совершил небольшое возлияние и тоже выпил. Вино оказалось сладким, крепким, густым и явно неразбавленным. Сделав маленький глоток, Соклей поставил чашу и бросил на Менедема предупреждающий взгляд — образ жизни Полемея и его манера пить, похоже, соответствовали историям о пьянчугах-македонцах.

Однако хозяин отнюдь не выглядел пьяным, когда подался к двум родосцам и спросил:

— Значит, Птолемей примет меня, вот как?

— Верно, господин, — подтвердил Соклей.

Что-то сверкнуло в глазах Полемея. Может, в том виновато было вино. Может, оно было даже крепче, чем казалось.

— Он хочет меня использовать, — безапелляционным тоном заявил Полемей. — Мой дядя думал, что сможет меня использовать. И Кассандр тоже так считал.

Соклей решил, что верно оценил Полемея — хотя слово «использовать», которое тот употребил, описывало также и то, что мужчина делает с мальчиком.

— Птолемей говорил о союзе между вами, — быстро сказал Менедем, стараясь, чтобы его голос звучал как можно убедительнее.

Соклею нетрудно было догадаться почему: если Полемей решит не возвращаться на «Афродите» на Кос, сорок мин серебра канут в море.

— И это лишь доказывает, что он умеет лгать, — с горьким смехом ответил племянник Антигона. — Но я кое-что скажу вам, родосцы. — Его торжественный тон и властный взгляд свидетельствовали о крепости выпитого им неразбавленного вина. О том же говорила и опрометчивость Полемея, когда, ткнув себя большим пальцем в грудь, он начистоту заявил незнакомцам: — Я сыт по горло тем, что меня используют! Я — не широкозадый мальчик-раб, о нет! Отныне я сам буду использовать других!

«И Птолемей хочет, чтобы у него под рукой был такой человек? — про себя изумился Соклей, всеми силами стараясь сохранить нейтральное выражение лица. — Да я бы лучше завел себе ручную акулу».

Его двоюродного брата, похоже, беспокоило лишь вознаграждение, обещанное правителем Египта.

— О почтеннейший, ты поплывешь с нами? — спросил он. — О да, — ответил Полемей. — О да, конечно. Здесь я в тяжелом положении. Надеюсь, я не буду в тяжелом положении… там. — Перед последним словом он сделал паузу, весьма заметную.

«Что Полемей собирался сказать, пока не передумал? — гадал Соклей. — „Я не буду в тяжелом положении, когда завладею Египтом“? Что-то в этом роде, или я сильно ошибся в своих догадках. И этого человека Птолемей просил явиться на Кос? Он, должно быть, спятил».

Менедем думал о другом — о том, как именно вытащить Полемея из Халкиды и перевезти через Эгейское море.

— Приходи на наш акатос незадолго до рассвета, — сказал он племяннику Антигона. — Мы должны провезти тебя мимо Аттики, прежде чем Деметрий Фалерский что-нибудь прознает. Устрой все так, как тебе удобнее, чтобы твои люди могли последовать за тобой на Кос.

— Годится, — пророкотал Полемей. — Ты — маленький паршивец, но деловой парень.

Хотя проезд Полемея и стоил талант серебром, он напрашивался на неприятности, называя Менедема маленьким паршивцем. Но прежде чем Менедем успел возмутиться или, по крайней мере, прежде чем он успел показать это, Соклей сказал:

— Мы провезем тебя мимо Аттики — то есть провезем, если это не помешает сделать течение в проливе Эврип. Однако, если оно вдруг повернет на север, нам придется подождать, пока течение изменит направление.

— Чума и мор! — Менедем раздраженно щелкнул пальцами. — Я совсем о забыл о проклятом течении! — Он посмотрел на Полемея. — Полагаю, ты не захочешь плыть на север вокруг Эвбеи?

Племянник Антигона покачал головой.

— Едва ли! Если бы мы поплыли вокруг Эвбеи, я бы двинулся навстречу Кассандру, а я хочу убраться от него подальше. Я уж лучше подожду, пока Эврип повернет свое течение.

— Хорошо, — мягко проговорил Менедем.

Так мягко, что Соклей бросил на него беспокойный взгляд. Не пришло ли его двоюродному брату в голову что-нибудь вроде: «Если Птолемей хочет заплатить за Полемея талант, то, интересно, сколько заплатит за него Кассандр?» Не было никакой возможности доподлинно узнать, о чем сейчас думал Менедем.

И тут Соклей вспомнил еще кое о чем и проговорил со всей доступной ему дипломатичностью:

— А знаешь ли ты, почтеннейший, что на пути к Косу мы пройдем через Киклады?

— И через проклятую Островную лигу моего забытого богами дядюшки.

Полемей хоть и был человеком резким и грубым, но отнюдь не глупцом.

— Не беспокойтесь об этом, — продолжал он. — Я буду путешествовать под другим именем. — Он перевел взгляд с Соклея на Менедема и обратно. — И я возьму с собой несколько охранников.

— Конечно, почтеннейший, — разом ответили оба родосца.

Если бы они быстро не согласились на это, то им вряд ли удалось бы вернуться живыми на «Афродиту». Соклей в этом не сомневался.

Но поскольку они согласились, Полемей сказал:

— Увидимся рано утром, — и кликнул раба.

Повинуясь его резкому жесту, раб вывел Соклея и Менедема из дома и тут же захлопнул дверь.

Дежуривший снаружи здоровенный стражник рявкнул:

— Выяснили, что хотели узнать?

Соклей кивнул.

— Тогда почему бы вам не убраться отсюда подобру-поздорову? — Стражник положил руку на эфес меча, давая понять, что это не вопрос, а приказание.

Соклей и Менедем поспешили прочь.

— Наш новый знакомый просто само очарование, — заметил Менедем, когда они завернули за угол и их уже нельзя было услышать.

— Который? — спросил Соклей. — Сам хозяин или его охранник?

В полисе, полном воинов Полемея, было рискованно называть племянника Антигона по имени.

— Оба хороши, — ответил Менедем. — На редкость обаятельные люди, верно?

— Да уж. — Пройдя несколько шагов, Соклей повернулся к двоюродному брату. — Хотел бы я знать, сколько друзей наш приятель приведет с собой на симпосий?

Менедем без труда догадался, что именно его двоюродный брат имеет в виду.

— Интересный вопрос, — жизнерадостно сказал он. — Надеюсь, не так много, чтобы они путались под ногами у рабов.

— Я тоже на это надеюсь, — ответил Соклей. — Дело становится все сложней и сложней, так ведь?

Его двоюродный брат сверкнул улыбкой.

— Что ж, мой дорогой, жизнь вообще очень запутанная штука.

У Менедема был талант просыпаться тогда, когда он себе приказывал, как будто в голове у него находилась клепсидра — вроде тех, что отмечают время выступающих в афинских судах.

Когда он открыл глаза, встречая очередное утро, все еще было темно, но, бросив взгляд на звезды и луну, Менедем понял, что близится рассвет. Он всмотрелся в сторону Халкиды: Полемея нигде не было видно.

Соклей лежал на спине на палубе юта, храпя, как пила камнереза, вгрызающаяся в мраморную глыбу. Менедем потряс его за плечо. Храп стал выше тоном, но не прервался. Менедем тряхнул еще разок. Его двоюродный брат открыл глаза и негодующе пробормотал:

— Какого?..

— Добрый день, — жизнерадостно сказал Менедем. — Мы ждем своего нового приятеля, помнишь?

— А. Правильно. — Соклей зевнул так широко, что хрустнули челюсти. — Он еще не появлялся?

— Ты ведь его не видишь, верно?

Менедем помолчал, чтобы оценить движение воды под днищем «Афродиты».

— Но я бы очень хотел, чтобы он уже был здесь, потому что Эврип течет сейчас в нужном направлении. Если течение повернет на север, мы тут надолго застрянем.

— Что правда, то правда, — ответил Соклей сквозь зевок, на этот раз не столь широкий.

Он встал и, как незадолго до этого Менедем, уставился в сторону Халкиды.

Город был тихим и темным. Кричала сова, плакал ребенок, лаяла собака… Три звука, раздающихся далеко друг от друга на фоне общей тишины.

— Где же он? Надеюсь, он не передумал.

— Хоть бы не передумал! — воскликнул Менедем в ужасе — невольном, вполне понятном ужасе: кого обрадует перспектива потерять сорок мин серебром.

— Приободрись. Если наш друг передумал, мы можем просто отправиться в Афины и заняться торговыми делами.

— Да тебе плевать на дела. Все, что тебя заботит, — это несчастный старый череп, который мы раздобыли в Кавне. Я начинаю жалеть, что вообще увидел эту вонючую штуку. Она не возместит нам того, что мы потеряем, если Полемей не придет… И ничто другое нам этого не возместит.

Вместо ответа Соклей указал в сторону спящего города.

— Что это?

Где? — Менедем вгляделся в сереющую тьму в восточной части неба.

— Свет. Он движется. Посмотри — вон он появился снова.

— Ты прав! — возбужденно откликнулся Менедем. — Это отсвет пламени факелов на стенах, наверняка… Самих факелов просто еще не видно!

А потом, мгновение спустя, когда державшие их люди вышли из-за угла, стали видны и сами факелы, как минимум дюжина. Огни мерцали в холодной ночи, словно яркие звезды, и, без сомнения, двигались в сторону «Афродиты».

Диоклей подал голос со скамьи гребца:

— Похоже, все в порядке, шкипер. И течение как раз в нужную сторону.

Менедем улыбнулся.

— Мне следовало знать, что ты не спишь. Давай разбудим людей и приготовимся к отплытию.

Они еще поднимали моряков, когда по доскам причала застучали тяжелые шаги.

— Ахой, на «Афродите»! — окликнул Полемей.

Он возвышался над всеми своими спутниками, кроме одного здоровяка-телохранителя. С Полемеем было десять воинов в полном вооружении гоплитов и двое людей с факелами — наверное, слуги. А еще Менедем с удивлением увидел женщину, прикрытую покрывалом от жадных взглядов мужчин.

Спустя мгновение он перестал удивляться, напомнив себе, что Полемей уже в том возрасте, когда пора иметь жену. Вслух же Менедем произнес только:

— Радуйся, почтеннейший. Ты пришел вовремя, и Эврип сейчас явно за нас.

— Тогда отчаливаем, — ответил Полемей.

Он негромко сказал что-то слугам, и те бросили факелы в море. Факелы зашипели и погасли.

Люди Полемея поднялись по сходням на «Афродиту», за ними шел племянник Антигона. Ступив на ют, Полемей пробормотал:

— Лучше слава, чем долгая жизнь.

Должно быть, то же самое сказал Ахиллес, когда вытащил на берег свой корабль и разбил лагерь на продуваемой ветрами равнине у стен Трои.

«Может, те же слова произнес когда-то и Александр», — подумал Менедем. Полемею было как раз столько лет, чтобы он успел побывать вместе с ним в восточном походе, а ведь даже теперь, спустя четырнадцать лет после смерти Александра Великого, весь эллинский мир все еще лежал в его тени.

— Отдать швартовы! — крикнул Менедем.

Двое моряков мигом очутились на пирсе, отвязали канаты и, вернувшись на борт торговой галеры, убрали сходни.

Менедем окинул взглядом судно. Полемей умело направлял вперед своих людей — в том числе одну женщину — так, чтобы они по возможности не мешали гребцам. Поймав взгляд Диоклея, Менедем кивнул.

— Греби назад! — взревел келевст, отбивая ритм колотушкой по бронзе. — Гребите сильней, ленивые ублюдки! Как будто отходите от пирса по быстрой реке!

Это напомнило Менедему, как прошлым летом они спасались из Помпей, города на реке Сарно. На сей раз отчалить оказалось еще труднее: во-первых, течение Эврипа было быстрей течения той реки, а во-вторых, посреди пролива между Эвбеей и материком имелось несколько скал. Менедем все время оглядывался через плечо, работая рулевыми веслами.

— Готовы, ребята? — спросил Диоклей.

Гребцы подняли головы. В их мире сейчас существовали только весла и голос келевста.

— Все готовы? — повторил Диоклей. — Тогда… Гребите вперед!

Люди перешли от обратных гребков к гребкам, которые погнали «Афродиту» вперед настолько гладко, будто моряки шлифовали свое искусство годами. Многие из них и вправду занимались этим уже давно, на борту разных судов.

Менедем потянул за одно рулевое весло и толкнул назад другое, чтобы акатос встал под тем же самым углом, под каким устремлялось течение.

— Очень точно сработано, — проговорил Соклей. — Нам повезло, что Эврип течет в нужном направлении, но все равно точно сработано.

— Ветер тоже за нас, — ответил Менедем. — Скоро я пошлю людей, чтобы они опустили парус. С помощью весел, ветра и течения мы буквально полетим вперед.

— И все-таки до рассвета нам не успеть оставить Эвбею позади, — сказал Соклей.

— Что ж, это верно, — признал Менедем, — но мы сможем причалить у Каристоса на северном конце острова. Никто не доберется оттуда до Халкиды, чтобы вернуться к тому времени, как мы отчалим следующим утром… И никто не доберется оттуда до Афин.

— Каристос, — задумчиво проговорил Соклей. — Там неподалеку есть мраморный карьер. И в этом полисе есть еще кое-что. Что-то эдакое… — Он раздраженно щелкнул пальцами, не в силах припомнить.

— У них есть странный камень, который не горит, — пришел ему на помощь Менедем. — Они ткут из него материю, а когда полотнища пачкаются, просто бросают их в огонь.

— Асбест! Верно! — воскликнул Соклей. — Спасибо. Я бы терзался весь день, как собака, пытающаяся вспомнить, где она зарыла кость, но ты избавил меня от этого. Кстати, асбест хорошо продается и занимает немного места. Мы могли бы провернуть в том полисе кое-какие дела.

— Могли бы, — с сомнением сказал Менедем. — Если только это не заставит нас опоздать на Кос. Тем более что полис принадлежит Кассандру.

Соклей посмотрел на Полемея, который указывал одному из своих приближенных на какую-то точку на эвбейском берегу.

— Если даже после того, как Птолемей как следует рассмотрит этого человека, он все еще захочет иметь с ним дело, то я — перс в шароварах, — негромко проговорил Соклей.

Менедем и сам ни за что не захотел бы иметь дело с Полемеем. Тем не менее он ответил:

— Мой дорогой, это не твоя забота и не моя. Наше дело — доставить его на место и получить плату, именно это я и собираюсь сделать.

Менедем, как и Полемей, все время внимательно присматривал за берегом, пока «Афродита» шла на юг — особенно когда торговая галера приближалась к одному из множества мысов или маленьких островков. Немало таких островков испещряло канал между Эвбеей и материком; на некоторых паслись овцы или крупный рогатый скот, другие, казалось, не изменились с тех пор, когда их создали боги. И любой из островков мог запросто послужить пиратскому пентеконтору или гемолии прикрытием, из-за которого те могли ринуться на торговое судно.

«Ты начинаешь нервничать, как афинянин, о котором упоминал Соклей», — подумал Менедем.

Он бы не беспокоился так сильно, не будь у него на борту столь ценного пассажира. Благодаря телохранителям Полемея у «Афродиты» было больше шансов отбиться от грабителей, но Менедем не хотел, чтобы ему пришлось проверить это на деле.

Как и в прошлый раз, когда Киссид привел на борт акатоса своих родных, Менедем делал все возможное, чтобы взглянуть на жену Полемея. Тут ему не слишком везло; она оставалась на баке, а толпящиеся вокруг вооруженные телохранители надежно прикрывали женщину от взглядов Менедема. Но даже если бы можно было ее хорошо рассмотреть, это не много бы ему дало — как и любая респектабельная женщина, вынужденная покинуть дом, она все время оставалась под покрывалом, защищающим ее от взглядов похотливых мужчин. Менедем хорошо это знал, но все равно продолжал упорно всматриваться.

Полемей прошел на корму и поднялся на ют. Племянник Антигона возвышался над Менедемом, как башня; он был одним из самых крупных людей, которых когда-либо видел родосец. И в отличие от Соклея Полемей не был тощим и неуклюжим — он был крепко сбит, широк в плечах и груди. Один такой мужчина стоил многих.

Полемей был такой громадный, что Менедему даже пришлось снять одну руку с рукояти рулевого весла и, сделав жест, как будто он сметал что-то в сторону, сказать:

— Прошу прощения, почтеннейший, но будь добр сделать шаг вправо или влево. Мне нужно видеть, что там впереди.

— А. Хорошо. — Полемей и не подумал извиниться.

Менедем удивился бы, если б узнал, что этот человек хоть раз в жизни перед кем-нибудь извинялся. Но Полемей все же передвинулся, причем у него хватило ума перейти не к левому борту, а к правому. Если бы внезапно нагрянула беда, она, скорее всего, явилась бы с Эвбеи, а не из Аттики. Помолчав несколько мгновений, племянник Антигона спросил:

— Насколько большой флот привел Птолемей на Кос?

— Около шестидесяти судов, — ответил Менедем.

Впервые за все время их недолгого знакомства Полемей улыбнулся. Но, даже улыбаясь, он оставался грозным.

— Вполне достаточно, чтобы пнуть моего дорогого дядю по яйцам. Но вполовину меньше того, что он заслужил.

«Это теперь ты так говоришь, — подумал Менедем. — А пару лет назад ты был правой рукой своего дорогого дяди. Думаю, тебе просто пришлось не по душе, что у него подросли сыновья».

Но вслух, разумеется, Менедем ничего подобного не сказал — Полемей не относился к людям, располагающим к подобным откровениям.

— Ты знаком с кем-нибудь из капитанов Птолемея? — спросил племянник Антигона.

Менедем покачал головой.

— Прости, господин, но я простой торговец.

— Ты не простой торговец, иначе Птолемей не послал бы тебя за мной. — Взгляд Полемея был острым, хищным и жестким, как у орла. — Ты встречался с кем-нибудь из его морских командиров?

— С одним-единственным, — ответил Менедем. — Его пятиярусник остановил нас на пути в гавань Коса. Тогда нам задавали всякие вопросы, которые морские офицеры обычно задают незнакомцам.

— Ага! — Полемей подался вперед. Весь вид его говорил: «Ну наконец мы хоть к чему-то пришли!» — Как его звали? Сколько серебра у вас ушло, чтобы заставить его посмотреть в другую сторону?

— Я так и не узнал его имени, — слегка раздраженно ответил Менедем. — И этот человек не поднимался на борт нашего судна, поэтому подкупить его не было возможности.

Судя по виду племянника Антигона, тот не поверил ни единому слову.

— Тогда как ты заставил его пропустить вас? Птолемей, как и многие другие, платит своим офицерам за то, чтобы те всех подозревали. От них не было бы большой пользы, будь они другими.

— Как, о несравненнейший? — Терпение Менедема начало истощаться. Ему не нравилось, что его допрашивают с пристрастием на борту его же собственного судна, тем более что в вопросах Полемея он не видел никакого смысла. — Я показал ему шкуру тигра, вот как. После этого офицер оставил меня в покое и больше не докучал.

Но Полемей не понял намека. Он просто изменил направление своих вопросов.

— А где ты достал тигровую шкуру? Ты был в Индии? Не может быть, чтобы ты ходил туда с Александром, ты слишком молод!

Люди, ходившие в походы с великим македонским царем, явно собирались тыкать этим в лицо младшему поколению до скончания своих дней. Менедем уже слышал такие высказывания чаще, чем ему хотелось бы.

— Нет, я не был в Индии, — ответил он. — Эту шкуру привезли с Востока. Я купил ее на рыночной площади в Кавне.

— А…

Полемей даже не потрудился скрыть свое разочарование. Он отвернулся и снова пошел на нос.

Менедем потихоньку облегченно вздохнул и снова сосредоточился на управлении «Афродитой», которая шла по каналу между Эвбеей и материком. Рыбацкие лодки торопливо уходили к Эретрии, второму большому полису острова, едва заметив акатос и вооруженных людей в доспехах на его борту.

К радости Менедема, ни одна военная галера не приблизилась, чтобы разузнать, что это за судно.

«Они, должно быть, подумали, что мы обычные пираты, так что не о чем особо беспокоиться».

Эта мысль и опечалила, и рассердила его.

Город Дистос, расположенный к югу от Эретрии, лежал не на самом морском берегу, а возле маленького заболоченного озера. Его стены были сложены в форме многоугольника («Как именно называется такой многоугольник, сказал бы Соклей, это он интересуется такого рода вещами», — подумал Менедем) и имели десять или двенадцать башен, чтобы сдерживать врагов. Должно быть, башни не слишком хорошо справлялись со своей работой — хотя брешей в стенах не было, Дистос казался порядком заброшенным и даже более того.

Вскоре на ют пришел Соклей, и Менедем приветствовал его улыбкой.

— Клянусь египетской собакой, я рад твоей компании.

— Да неужели? — Его двоюродный брат, приподняв бровь, положил ладонь на лоб Менедема, как будто проверяя, нет ли у того жара. — Ты хорошо себя чувствуешь?

— Во всяком случае, лучше, чем раньше, — со смехом сказал Менедем. Потом он понизил голос: — Ты и Полемей задаете множество вопросов, но ты задаешь их по-дружески, а он — свирепо.

— И о чем же он тебя спрашивал? — так же тихо поинтересовался Соклей. — Я, кстати, затем и пришел, чтобы это узнать.

Менедем объяснил, и Соклей довольно немелодично присвистнул.

— Разве это не любопытно? Ты понимаешь, что он делает?

— Сует нос куда попало без особых на то причин, — ответил Менедем.

— Сует нос — да, но я думаю, что у Полемея есть на то причины.

Соклей посмотрел вперед, чтобы убедиться, что племянник Антигона не обращает на них внимания.

— Похоже, он пытается выяснить, нет ли у Птолемея офицеров, которых можно будет подкупить.

Свист Менедема был еще более фальшивым, чем свист Соклея.

— Думаю, ты сложил все детали вместе, как паз, соединяющий пару деталей корпуса судна. Именно этим Полемей и занимается, забери меня эринии, если не так! — Менедем снова свистнул. — Он та еще штучка!

— Много есть чудес на свете… — начал Соклей.

— …Человек — их всех чудесней,[5] — закончил за него Менедем цитату из Софокла и кивнул в знак согласия. — Ни разу еще я не встречал никого, кто так бы рвался вцепиться в кормящую его руку. Ты оказался умнее меня, раз быстро его раскусил.

Менедем с любопытством взглянул на Соклея. Его двоюродный брат обычно не был так проницателен в оценке людей.

— Он похож на ожившего персонажа Фукидида, — сказал Соклей. — У таких людей на уме лишь заговоры и амбиции. Характер обычного парня куда труднее распознать, по крайней мере мне.

«Потому что сам ты — не обычный парень», — подумал Менедем.

Он любил подсмеиваться над братом, но теперь, после того как Соклей разрешил загадку, которая сбила с толку самого Менедема, промолчал. Его братец-философ заслужил передышку… Ненадолго.