Жогин решил заставить гри прогнать филартиков. Тогда, позабыв страх, они будут жить иначе, достойнее.
Жогин осматривал корненоги. И видел их различное развитие, от вполне ясных очертаний до полного слияния их с землей.
Да, корненоги разные. Иные впивались в землю присосками, иные дергались, словно порывались двинуться.
Как же убедить гри ходить?
Жогину казалось — если гри пойдут, то произойдет что-то очень хорошее. Они и филартиков прогонят.
Как следует поразмыслив, Жогин решил действовать ночью, когда филартики спят, а гри бывают склонны к предприимчивости. С аппаратом Жогин отправился в ночь.
Поколебавшись, он взял пистолет. И на ходу тот неприятно хлопал его по бедру.
Ночь была великолепной, гри ласковы в прикосновениях.
— Ну, Хопп, как дела? — сказал Жогин и пошлепал толстяка. Затем вытер руку о штанину.
— Дела? — заинтересовался Хопп.
— Д-де-де-де-ла-ла-ла! — тотчас откликнулись близнецы. Де-ла-ла-де-ла-ла!
Идиотское бормотание погнало Жогина. Он шел сквозь его стену мимо огненных глаз.
Затихли…
— Вы, — спрашивал Жогин. — Вы боитесь смерти?
— Боимся, боимся… ся-ся-ся… бо-бо-бо, — заколготили вокруг. Жогин подождал тишину, приходящую только с усталостью их дряблых языков.
— Смерть — это филартик, — сказал он, кивая на зверя (тот прислушивался). Гри вдруг окоченели, прекратили шевеленье щупалец, а только водили глазами, указывая Жогину на зверей: там, вон еще, еще… Ночью гри не решались называть вслух имя смерти. Вывод был прост, как дважды два — четыре. Такой — зверей надо прогнать, и все станет хорошо.
— Прогоните своих филартиков. Разом! Всех гоните! Ну, раз-два-три. Гоните!
Жогин поставил ручку прибора на абсолютную мощь и проревел на всю долину приказ. Голос его рокотал громом:
— Встаньте! Идите! Гоните!
Он бежал и кричал. Мелькали огнистые глаза. Попадавшихся под ноги филартиков он пинал.
— Встаньте и гоните! Прогоните!
И сам гнал их, омерзительных, жирных, трусливых. Не смеющих огрызнуться и укусить.
Но случилось другое. Страшное.
— Искушение! — завопили гри. — Сам такой!.. Хватай его, филартики! Лови его!.. Вон он! Здесь! Идите сюда!
Протягивая щупальца, они старались схватить Жогина. И вдруг кто-то метко («Генка»?) ударил его по голове.
Все перевернулось в глазах Жогина. Он присел и так ждал, когда перестанет кружиться голова. А над ним злобно сопел кто-то знакомый. Генка?.. Папахен?.. Доносился кислый запах пота и дыхание — тяжелое.
Но… нет здесь папахена, и Генка за миллионы километров от него. Это гри…
Затем пришел гнев.
— Добром не хотите? — закричал он, поднимаясь. — Так я вас силой заставлю!
Он подбежал к ближнему гри, обхватил его и вырвал из земли. Бросил. Тот, бормоча, ворочался на земле, торопясь укорениться. Жогин вломился в поросль, вырвал другого, толкнул третьего, четвертый переломился, вымазав его ладони густым и липким, пятый визжал и отбивался.
— Я проучу вас! — кричал Жогин. — Поганки чертовы! Я вас переделаю!
Пронесся глухой вой. Жогин оглянулся. К нему подходили филартики — стаей.
Пасти их были раскрыты, зубы мерцали, языки возбужденно дергались.
А с другой стороны накатывал белесый туман. Ежились в нем и стонали гри.
Жогин выдернул из кобуры тяжелый пистолет, не целясь, нажал спуск белесое дернулось и попятилось. Филартики прыгали на Жогина и кусали его. Зубы их были мелкие иголки.
Жогин сунул пистолет к филартикам, выстрелил (визг, запах горелой шерсти) и отступил.
Он бежал к ракете, а белое — валом — катилось за ним, догоняло, дыша сырым запахом.