Черная Фиола

25

Жогин узнал это ночью.

Его потянуло наружу — прислушиваться, смотреть.

Ночь была мрачная, без звезд. Доносился вой филартиков.

Люк ракеты закрылся. Он с грохотом вдвинулся в проем, выпятив черную округлость. Отойти Жогин не решился, а прижался спиной к полированному металлу.

Холод его вливался в Жогина неумирающей звездной вечностью металла высшей чистоты. Без разъедающих примесей, без частиц, делающих хрупким и самое крепкое вещество.

И вдруг толпа зверей окружила ракету.

Жогин глядел вниз. Глядел так долго, что глаза привыкли и вобрали все слабые отблески, в которых густо шевелилось живое мясо этой планеты.

Жогин глядел на туманное, что растекалось вокруг. Белое, дымное, почти лишенное плоти. Под ударом его пистолета оно не умерло и теперь крадется. Проклятая нечисть!

Обернулся: позади него висел, тускло посверкивая, Блистающий Шар. Жогин ощутил упругий поток его любопытства.

— Ну их всех, — устало сказал он. — Надоели, все.

Дешифровщик переводил:

— Буду защищаться.

— Он несет гибель.

— Я досягну. Ударю! Продолжаем ромашить.

Загрохотало. Ракета шатнулась. Начиналось землетрясение? Но Черная Фиола как будто не знает землетрясений.

Долина погасла. Поднялась желтая пыль. Забегали туда-сюда синие вспышки.

Земля лопалась — светящиеся шнуры извивались в земляных трещинах. Гуще поднялась пыль и скрыла все. И в этот момент ударил автомат защиты: клуб огня покатился по долине.

А ракета загудела от ударов: «Бам!.. Бам!.. Бам!..»

Кто это? А, это гри. Они подошли, они били по высоким костылям ракеты чем-то твердым. Должно быть, камнями.

Где-то нашли! Пусть стараются сокрушить то, что не мог сжечь звездный полет.

— Бам-бам-бам… Банг!

Ракета задрожала — так ударили!

— Интересно, чем это они хватанули? — бормотал Жогин.

Земля с грохотом расходилась. Теперь ракета качалась на краю расщелины.

«Надо лететь», — решил Жогин. И хотя все задернула пыль и была ночь, Жогин увидел низкое небо. В нем плыли два красных вертолета. Там, где пролетали они, небо виделось Жогину голубым, ясным, вымытым.

Зато вокруг клубились и ворочались тучи, бросая молнии в машины. Снова темь и опять проглянуло голубое небо.

А на громадной высоте (и все выше) беззвучно шли два вертолета. Будто ангелы, возвращающиеся в земной рай…

Жогин приказал — ракета взлетела. Он пробежал к аварийному управлению и схватил штурвал. И, круто его повернув, описал в небе пылающую кривую. Он гнал ракету низко над поверхностью планеты.

Ракета шла неслышно: грохот двигателей отставал. Далеко.

Жогин вынул кадмиевый стержень и пустил реактор на полную мощность. Смело ворочая рычагами, он склонял ракету к сложным эволюциям. Двигатель бил и хлестал планету разорванными тяжелыми частицами.

А снизу — Жогину так казалось, нет, он слышал — несся крик существа пронзительный хор голосов, полных ужаса. У Жогина зашевелились волосы на затылке. Показалось — он слышит в общем хоре крик папахена, молящего о своей жизни.

А Черная Фиола светилась — вся! — несравнимым светом атомного распада. И тогда Жогин увел ракету. Он ушел в звезды, оставив в небе Черной Фиолы клубящийся след. Теперь ему открывались и звездная дорога, и крики гри… Он помнил их.

Сделано непрощаемое, он сам не простит себе этого, он убийца. Жогин ощутил изнеможение и тошноту.

— Вы убили их, — сказал Блистающий Шар.

Жогин с усилием разжал челюсти. Глотнул.

— Наверняка, — медленно ответил он. — Плесень… уйдет… из оставшихся… элементов возникнет что-нибудь… лучшее… новая цивилизация.

— Через сколько лет? Через миллиард? — спросил киборг. — Вы нарушили ход опыта. Признайтесь, вы мстили? Тем, на Земле? Вас вела страсть. Вы склонны не к познанию, а к действию. И недостойны нашей жизни.

— Ну, нет! Я буду киборгом, я хочу стать им! — злобно сказал Жогин. — Да, я убил эту плесень. Но разве она достойна жить?

Голос Блистающего Шара прозвучал сухо:

— Когда я исследую новую планету или наблюдаю рост живорастений на ней, я не ищу виновных. Правых тоже. Я только познаю. Вы же хотите судить всех. К тому же до сих пор среди нас, Блистающих, не было убийц.

— Ты хочешь быть первым? Ты убьешь меня?

— Я хочу? — Шар рассмеялся. И тоскливо ныло в душе. Жогин подумал, что это был бы отличный выход: умереть…

Блистающий Шар смеялся, и Жогину страшно было слышать холодную тень человеческого смеха.

— К чему? Я отпущу вас, сброшу в пространство.

— Мертвым? А пистолет? Видишь его?

Жогин скалился. Нет, киборгу не удастся избавиться от него.

И Жогин прицелился.

И снова тень смеха, опять равнодушные, сухие слова:

— Все-таки жаль своей жизни.

— Глупости! Мне жалко гри! А себя нет, не жалею.

Жогин вдруг знакомо ощутил поток любопытства, исходящий от Шара.

— Вам не жалко себя? — спросил киборг. — Это нарушение механизмов самосохранности. Вы все сделали так, чтобы снова жить на Земле, около презираемого отца.

— Но я бы хотел кое-что убить и в своем отце!

— А убили планету. Впрочем, с вами, людьми, у нас как-то не ладится. Я сброшу вас на подходе к Земле.

— Убейте! Мне все равно.

Жогин отбросил пистолет. Тот, падая, тихо звякнул — обойма выпала из него. Он даже поставил ее неправильно. А, все равно.

— Чего вы хотите?.. — спрашивал Блистающий Шар. — Остаться человеком?

— Нет!

— Быть киборгом?

— Нет!

— Тогда чего же вы хотите?

— Помереть, — говорил Жогин. — Нет! Не это.

— Ваше последнее желание? — спросил Шар.

— Нет желаний… Увидеть брата.

— Я сброшу вас на ракетной шлюпке.

Опять прошли вертолеты в ярком пятнышке высокого неба.

Винты их не вращались, но красные машины тихо плыли. И напряженный голос шептал:

— Мне никогда, никогда не написать их…

Но это шептал ему Генка?

Года три назад он приезжал к Жогину в экспедицию, желая писать этюды, а затем картину. Увидев его, Жогин сказал:

— Ты, я вижу, постарел и толстеешь.

Потом они сидели за столом, и высоко над ними прошли эти вертолеты.

— Я бездарен, — хныкал пьяненький Генка. — Сознавать мне это тяжело.

— Не преувеличивай, — говорил ему Жогин.

— Молчи! Вот и Надька все ждала, когда я разверну свой талант и… рукой махнула. Петр… У него-то какой талант, я тебя спрашиваю? О-о, не говори, у него великий талант: я иду, я хожу к ним и не знаю, кто тянет, он или баба.