Черная жемчужина

VII.

Корнелиус резко захлопнул за ним дверь; затем оба молодые человека осторожно приблизились к Христиане, которая сидела на постели, неподвижно уставившись главами в пространство. Она не плакала, но дрожала всем телом, как в лихорадке.

— Христиана, дитя мое, — сказал Бальтазар, пытаясь взять ее за руку, которою она впилась в одеяло, — мы теперь одни, вокруг тебя только твои друзья… Теперь ты скажешь?

— Я не хочу здесь оставаться, — сказала Христиана хриплым голосом, — я хочу уйти… пустите меня!..

Корнелиус кротко заставил ее снова сесть:

— Вы не можете уйти, Христиана, вы не можете сделать этого, не ответив нам.

— Скажи нам правду, — снова начал Бальтазар, — я прошу тебя, Христиана, всю правду, дитя мое… Тебе ничего не сделают… я честью клянусь тебе в этом… Я тебе все прощу и никто не узнает об этом… клянусь тебе, Христиана… Богом клянусь!.. Разве ты не слышишь меня?..

— Да! — отвечала не слушавшая его Христиана. — Ах! я не могу больше плакать… Сделайте так, чтоб я заплакала!..

Корнелиус с беспокойством взглянул на своего друга. Он взял молодую девушку за ее горячие ручки и, тихо пожимая их, сказал ей насколько только мог нежно:

— Христиана… милая… все имеют право на сожаление, а вас мы слишком любим, чтобы быть безжалостными! Послушайтесь меня, пожалуйста. Ведь вы узнаете меня?

— Да, — ответила Христиана, взглянув на него, и глаза ее покрылись влагой.

— Ну, ведь я люблю вас, вы знаете это… люблю ото всего сердца!

— Ах! — воскликнула, размягчившись, молодая девушка и залилась слезами. — И вы говорите, что я украла!

— Так нет же, — живо возразил Корнелиус, — нет! Я не говорю этого, я не верю этому! Но вы видите, милое дитя мое, что вам надо помочь мне оправдать вас и найти виновного, а для этого вам надо быть откровенною со мной и все рассказать мне, решительно все!..

— Да, вы добрый, — отвечала сквозь слезы Христиана. — Вам жаль меня, и вы не верите тому, что они говорят! Защитите меня!.. Разве вы не видите, до чего они глупы со своим воровством?.. Да разве не вся моя душа в этом доме?.. Да есть ли в этой стене, — сказала она, в экзальтации колотя по стене рукой, — хоть один камень, который бы я не любила?.. Да разве станет кто-нибудь красть собственную жизнь, собственную кровь?.. И как подумаешь, что нет уж здесь моей доброй мамы!.. (Так она обыкновенно называла госпожу Ван-дер-Лис.) О! если б она была тут… да, она заставила бы вас провалиться сквозь землю с вашим воровством!.. Но я теперь одинока, не правда ли?.. и меня обвиняют, потому что я цыганка!.. и потому что я была воровка, когда была маленькою… И меня называют воровкой!.. воровкой!.. воровкой!.. Меня называют воровкой!..

Она снова со страшными рыданиями упала на подушки.

Бальтазар не мог выдержать долее: он стал на колени пред постелью и сказал самым кротким, самым умоляющим голосом, как будто бы он сам был виноват:

— Христиана, сестра моя, дитя мое, взгляни на меня!.. Ты видишь, я стою на коленях! Я прошу у тебя прощения за все зло, которое я причинил тебе. Никто больше не скажет ни слова, и говорить-то об этом перестанут; это все кончено… слышишь?… Но ведь ты любишь меня… ты не захочешь моего несчастья, не правда ли?.. ты не отплатишь скорбью и мучениями за благодеяния? Ну, так я заклинаю тебя, если только ты знаешь, где мой маленький медальон… Я не спрашиваю тебя, где он, слышишь?.. я вовсе не хочу этого знать… мне все равно… Но если ты знаешь, где он… умоляю тебя именем моей матери, которую ты тоже так называешь… сделай так, чтобы нашелся… только он один… Вся моя жизнь зависит от этого, и тот, кто взял его, отнял у меня все мое счастье… Возврати мне мой медальон… ведь ты сделаешь это? скажи… ты отдашь мне его?

— О, Боже мой! — с отчаянием воскликнула Христиана, — да если б я должна была умереть от этого, то все-таки вы бы давно уже получили его!..

— Христиана!..

— Но у меня нет его!.. нет!.. нет!.. — сказала она, ломая руки.

Бальтазар вне себя вскочил па ноги:

— Послушай, несчастная!..

Корнелиус остановил его… а Христиана взялась обеими руками за голову.

— А! — со смехом сказала она, — когда я сойду с ума… все это кончится, не правда ли?..

И она опустилась в изнеможении, закрыв лицо руками и как бы решившись не говорить больше ни слова.