Черное солнце Афганистана

1

Капитан Серегин выбил командировку и прилетел в Кабул. Формально — для создания цикла очерков о лучших политработниках и комсомольских вожаках для специального номера газеты, посвященного предстоящему окружному слету. Этому событию политуправление и командование ТуркВО придавало большое значение. Предполагался приезд высоких гостей из Москвы.

Серегин привез с собой пачку газет со статьей Корниловского и послал ее с попутным транспортным вертолетом в Джелалабад. Из штаба армии капитан позвонил замполиту, своим звонком намекая, что он уже в Афганистане, свое слово сдержал, статью опубликовал, и предупредил:

— В вашем полку буду обязательно!

Корниловский, в свою очередь, подтвердил, что тоже свое обещание выполнил, и ждет приезда специального корреспондента.

Получив пакет с газетами, замполит, закрылся у себя в кабинете. С волнением и затаенной радостью раскрыл окружную газету «Фрунзевец». Улыбнулся. Подумал о том, что этот номер газеты поступит в части, дислоцированные в Афганистане, лишь завтра, а в отдаленные гарнизоны и того позже.

— Где ж статья? — прошептал он, быстрым взором оглядывая страницы. — Вот она!

Большая, солидная. Под рубрикой «Передовой опыт». Название: «Летать на предельно малых высотах», — набрано крупными буквами. Взгляд Семена Михайловича остановился на подписи, в груди потеплело. «Подполковник Корниловский С.М., заместитель командира Н-ского полка по политической части». Ай да я!

Замполит дважды прочел статью. Первый раз быстро, ухватывая главный смысл и общее впечатление. А второй раз — вникая в каждую фразу, в каждое слово. Серегин писал деловито, основательно и, главное, убедительно. Приводил конкретные примеры полета вертолета «в условиях, приближенным к боевым», доказывал техническими расчетами и цифрами выгодность «внезапного появления над противником» на малой высоте, раскрывал возможности маневрирования на «крейсерской скорости» в горно-пустынной местности…

Статья была написана от первого лица. Впечатление такое, что своим опытом делился весьма бывалый летчик, много времени проведший в воздухе и успешно освоивший технические возможности боевого вертолета Ми-24.

«Немного переборщил», — подумал Корниловский. Здесь, в Джелалабаде он ни разу не летал на «предельно малых высотах». И вообще, не совершил ни одного боевого вылета. Но положения и выводы, приведенные в статье, были правильными. Из опыта других летчиков. По их докладам и донесениям, по шумным обсуждениям при разборе боевых полетов. По своему содержанию статья была своевременной и актуальной. Кроме маленькой неточности насчет «личного опыта». И замполит задумался, стоит или не стоит вывешивать «свою» статью на всеобщее обозрение.

Но на следующий день, когда газета поступила в Джелалабад с очередной почтой, она появилась на доске приказов и объявлений. Без ведома Корниловского.

Увидев ее, замполит обомлел. Статья была вырезана из газеты и укреплена отдельно. А сверху, как заголовок, красовалась надпись крупными печатными буквами: «НАРОЧНО НЕ ПРИДУМАЕШЬ» (ее, как сразу догадался замполит, умники вырезали из популярной рубрики сатирического журнала «Крокодил»). И по всей статье наискось красным фломастером написано от руки: «Кто умеет — тот летает, а кто не умет и не летал — нас учит!»

Корниловский, злобно матюгнулся. В гневе попытался сорвать надпись и статью. Не получилось. Поскреб ногтями. Безрезультатно. И замполит догадался, что ее приклеили. Намертво, крепчайшим авиационным клеем для ремонта лопастей.

Он, в бессильной ярости, стукнул по статье кулаком, но тут же взял себя в руки. Вызвал вожака комсомольской организации ТЭЧа и, указав на статью, приказал:

— Убрать!

— Есть, убрать! — отчеканил вожак комсомольцев.

Тоже безуспешно попытался оторвать статью. Поскреб ногтем, подумал. Понял, что дело серьезное. Этот клей он хорошо знал. Клеит намертво, зубами не отдерешь. Н-да, работы тут не на один час…

Вынув из ножен штык-нож, начал старательно выполнять приказ. На глазах у всех прохожих, нарочито насупившись, тщательно, миллиметр за миллиметром, стал соскабливать статью.

2

Техническая комиссия, обследовал поврежденный вертолет, пришла к заключению, что восстановлению он подлежит, но требуется основательный капитальный ремонт.

Командир эскадрильи вызвал в штаб экипаж капитан Паршина.

— Поздравлять с наградой не буду, но скажу, что наградные документы, как мне сообщили, уже пошли на верх, — сказал им Екимов. — Зато могу порадовать. В летных частях начинается замена. Мы ожидает прибытия новых экипажей.

— Выходит, нам скоро домой? — обрадовано спросил Беляк.

— И скорее, чем вы думаете. Ваш вертолет, как известно, идет на капитальный ремонт. А вы, чтоб не бездельничали, досрочно идете в отпуск. С командованием вопрос согласован.

— В отпуск? — переспросил Беляк, не веря своим ушам.

— Да, — ответил Екимов. — Приказ подписан. Все документы получите в Кабуле, в штабе.

— С какого числа? — уточнил Чубков, не выдавая своих эмоций.

— С завтрашнего, — и, улыбнувшись, майор, сказал: — Только прошу не спаивать эскадрилью, завтра предстоят боевые вылеты.

На стол выставили все, что сохранялось, как неприкосновенный запас. Всего было вдоволь — и закуски и выпивки. Но это были не проводы в отпуск, а расставание.

Весть о том, что в ближайшее время состоится замена, моментально облетела весь летный гарнизон. И каждый понимал, что таким составом они собрались за общим столом, возможно, в последний раз.

Пели, пили, веселились. Но… Короткое слово «замена» — приятно-радостное и долгожданное — оказалось наполнено гремучей смесью, разорвавшей невидимую цепь общего единства. Цепь общей судьбы распадалась на отдельные кольца, на отдельные судьбы. Каждый вдруг задумался о том, как выжить, уцелеть, не погибнуть в последние дни, сохранить себя для будущей жизни на мирной родине…

Но жизнь непредсказуема. Живя будущим, нельзя отринуть прошлое. А оно обладает удивительным свойством — вновь соединять разорванные, казалось бы, кольца в общую цепь, которая связывает людей уже навсегда, которая обрела звучное и весомое имя — боевое братство афганцев.

А утром счастливый экипаж капитана Паршина загрузился в транспортный вертолет. Их провожали невыспавшиеся друзья-товарищи, однополчане и сослуживцы, с которыми летчики вместе делили радости и печали нелегкой командировки на необъявленную войну.

Уверенно гудя моторами, вертолет плавно набирал высоту.

Александр Беляк неуютно чувствовал себя пассажиром. Он почти не летал в таком качестве. Находиться в грузовом отсеке — совсем не то, что сидеть в кресле командирской кабины. Беляк встал и прильнул к иллюминатору. Его примеру последовали Паршин и Чубков.

Внизу простирался аэродром, такой знакомый и памятный. Он постепенно уменьшался в размерах, отдалялся. Но открывался вид на реку, на долину, на голубое блюдце водохранилища, на город с его минаретами и дворцами, тонувшими в зелени садов, который тоже уменьшался и покрывался легкой голубоватой дымкой.

А слева и справа круто вздымались горы, их снежные вершины отчетливо вырисовывались на эмалевой голубизне чистого неба.

— Прощай, Джелалабад! — тихо прошептал Беляк, продолжая прижиматься лбом к стеклу иллюминатора, и что-то защемило в груди. — Прощай!..

3

В Кабуле они пробыли недолго. Паршин ходил по кабинетам и отделам, а Беляк с Чубковым его сопровождали, как верные адъютанты, с чемоданами и сумками. Получили нужные документы и все прочее, что полагалось офицерам, убывающим из Афганистана.

Сюда они уже не приедут. Отгуляв отпуск, должны будут вернуться в свой отдельный вертолетный полк, в город Цхинвали, расположенный в Южной Осетии. Туда, откуда почти год назад улетали к горам Афганистана.

— Туда и обратно, словно слетали в командировку, — сказал Чубков, запихивая документы в нагрудный карман.

— В длительную командировку на войну, — уточнил Александр. — И теперь возвращаемся.

— Только сюда летели вместе, одним экипажем, а обратно возвращаемся поодиночке, — сказал Чубков.

Он был прав. Александр после отпуска в экипаж не вернется. Это уже решено. Он будет готовиться к зачетным полетам и, после сдачи контрольных заданий, займет кресло командира вертолета МИ-24. У него будет свой экипаж. Вместе они летят лишь до Ташкента, а там их пути расходятся. Паршин — на Кавказ, в свой полк, где в военном городке его ждут жена и дети, холостяк Чубков — к родителям на Смоленщину, а Беляк — к себе, в родную Ломовку.

— Приятая новость, господа офицеры, — загадочно произнес Паршин, выходя из кабинета начальника отдела кадров.

— Выкладывай, командир! — сказал Чубков.

— Из столицы пришел циркуляр, по которому офицера, который прослужил в Афганистане не меньше полугода, за особые заслуги, можно представлять досрочно к очередному званию, — и, сделав паузу, добавил: — По секрету скажу, что наши фамилии уже фигурируют в списках. Понятно?

— Это здорово, командир! — обрадовался Беляк. — За такую новость и бакшиш полагается.

— Не пугай птицу удачи, — предостерег Чубков. — Заранее негоже радоваться. Вернемся из отпуска в полк, тогда, коль придет приказ, и отметим по всем статьям!

— А теперь на аэродром, — повелел Паршин. — Туда идет машина из штаба и нас подбросят.

Кабульский аэродром — это постоянный шум, грохот, гам, толкотня и вечная серая пыль, мелкая, как мука, которая облаком покрывает все и вся.

Паршин, Беляк и Чубков едва успели погрузиться в военно-транспортный самолет, как он, взревев моторами, стал выруливать на взлетную полосу.

Еще через пару минут, тяжелая машина оторвалась от земли и круто пошла вверх, резко набирая спасительную высоту, — несмотря на все «зачистки» ближайших окрестностей, душманы подбирались к аэродрому и постоянно обстреливали самолеты.

4

Первым улетал Беляк. В ташкентском аэропорту, в закусочной под открытым небом, заказали тощие палочки шашлыка. Старательный Чубков разлил в стаканы бутылку коньяка.

— До встречи в полку! — сказал командир, и они сдвинули стаканы.

— До встречи!

Перелеты, пересадки… Нескольку часов в воздухе, короткое пребывание на земле и — снова в небо. А из Уфы Беляк ехал поездом. Появилась возможность отдохнуть, выспаться.

Александр лежал на верней полке в купейном вагоне, закрыв глаза. Но сон не приходил. Слишком много событий, резко изменивших ход его жизни, произошло за последние дни. Пару дней назад еще находился в Джелалабаде, был готов к боевым вылетам, а сегодня безмятежно лежит на полке купейного вагона. Едет домой! Даже не вериться, что это не фантазия и не сон…

А дома он не был около двух лет. Всего-навсего около двух лет, а какие разительные перемены произошли в его судьбе! Последний раз он приезжал домой в зимние каникулы бравым и щеголеватым курсантом третьего курса, который был несказанно горд тем, что уже летал. Пусть не самостоятельно, а с инструктором, пусть на учебном легком вертолете, но уже поднялся в небо и ощутил неповторимую прелесть полета.

А теперь домой приезжает лейтенант, зрелый и опытный пилот, прошедший горнило войны летчик с боевым опытом, с боевым орденом на груди, командир самой современной винтокрылой машины (а то, что он будет командиром вертолета нет никакого сомнения, осталась лишь формальность по сдаче официальных зачетов).

Но это так — внешняя сторона, констатация фактов, хотя и далеко немаловажная. Беляк не умел гордиться и подчеркивать свою значимость. Он был скромным от рождения, работящим парнем. Александр думал о доме, о встрече с родными и близкими, с Любой…

Он ехал домой не с пустыми руками. Хозяйская сметка и рачительность, заложенные в нем с детских лет родителями, их строгим воспитанием и крестьянским бытом, научили ценить деньги и беречь каждую заработанную копейку. О подарках Александр позаботился заблаговременно — еще в те дни, когда они пригнали из Союза третью партию вертолетов. Беляк постоянно удивлялся тому, что в мусульманской стране, где Кораном водка строго запрещена, именно этот напиток пользовался повышенным спросом. За водку можно было купить все. Сдав ее афганским дуканщикам, Беляк не прогулял, не пропил вырученные деньги, а выделил значительную их часть на подарки родным и близким. Чего он только не понакупил! А своей девушке, своей Любушке-голубушке, кроме всего прочего, вез еще и невероятно красивый комплект женских украшений из чистого серебра. Серебро в Афганистане очень ценится. Крупные сережки с алыми рубинами, ажурная брошь, изящный, в виде сердечка, медальон с рубином на витиеватой цепочке, великолепной работы браслет и кольцо с рубином. Браслет был выполнен в виде змеи и на ее голове сверкали глазками алые рубины. Мысленно Александр уже был в Ломовке и встречался с Любой, такой желанной и родной…

Как Беляк уснул, и сам не заметил. Проспал до самого Белорецка.

— Вставай, служивый! — разбудила проводница. — Чай поезд дальше не идет!

На вокзале успел вскочить в рейсовый автобус, идущий в Ломовку. День выдался солнечный, празднично-ясный. Старый автобус был до отказа наполнен пассажирами. Беляк, отвыкший от народного транспорта, поначалу почувствовал себя неуютно, а потом успокоился, припомнив, что всегда автобус ходил из Ломовки и обратно загруженным, как говорят, под завязку. Знакомых среди пассажиров не было.

— Вам билет до кудова? — полная лицом и грузная телом, кондукторша протиснулась почти вплотную, и вдруг широко улыбнулась. — Сань, это ты?

— Ага! — ответил Беляк.

— Ну, ты жених вылитый! Красавец! Дома не узнают! — и, протягивая ему билет, удивленно спросила. — А орден у тебя за что?

— За Афган, — скромно ответил Александр.

— Так разве ж там воюют? — встрепенулась моложавая женщина.

— Нет, мандарины собираем, — усмехнулся Беляк.

— Мой сынок тоже пишет, чтоб не волновалась, что помогают они тем афганцам собирать мандарины и апельсины, и еще эти самые, как их, маслины.

— Только те апельсины и мандарины почему-то взрываются…

Женщина тихо ойкнула и зажала рот ладонью.

— Ломовка! — объявила кондукторша. — Улица Ленина!

Александр, подхватив чемодан и сумку, стал протискиваться к выходу. Это его остановка, как раз рядом с домом. Там его ждут, он отослал телеграмму. С улицы доносился веселый шум голосов, радостное пение, залихватски играли две гармошки. «Гуляет народ! — подумал Беляк. — Хорошо живут!»

— Свадьба! Свадьба! — донеслись восклицания тех, кто уже вышел из автобуса. — Свадьба!

Пассажиры зашумели, стали вглядываться в запыленные окна.

— Смотрите, Любка!

— Рогушкина?

— Она самая!

Александр, услышав ее имя, обрадовался. Сердце сильно забилось. Сейчас они встретятся! Она радуется сейчас на чужой свадьбе, а скоро будет плясать и на своей. На их свадьбе! Он поспешно выбрался из автобуса.

Ступил на землю и замер.

Оборвалась музыка, веселая компания остановилась посреди улицы. Все взгляды скрестились на нем. Смолкли голоса. Ряженые прекратили веселить народ.

Александр не верил своим глазам. Перед ним, в окружении своих родных, друзей и подружек замерла на месте невеста. Вся в белом. И невестой была — Люба… Его Люба!? А рядом с ней незнакомый ему, видно приезжий, высокий парень. Пьяный от счастья.

Не может быть! Беляк закрыл глаза, как бы отметая кошмарный сон, и снова открыл. Нет, может. Она! Его Любушка-голубушка. Нарядная и красивая…

Они стояли друг напротив друга. Один растерянный, другая отрешенная. Не произносили ни слова. Только смотрели, молча смотрели друг на друга. Он видел ее лицо, такое знакомое, ее слегка припухшие губы, которые когда-то так страстно его целовали… Только глаза Любы были другими. Чужими. Словно их подменили. Они смотрели на Александра и не видели его.

Шустрая моложавая женщина, видимо родственница жениха, сверкая маленькими черненькими глазками, колобком подкатила к Беляку. В руках тарелочка, на ней полная рюмка.

— Лейтенант, поздравь молодых! — она протянула ему тарелочку. — Пожелай им счастливой жизни!

Александр взял рюмку. Рука не дрогнула, хотя комок подкатил к горлу. Показалось, что и земля под ногами дрогнула. Усилием воли он удержал равновесие, устоял.

Выпил одним махом и глухо, чужим голосом, выдохнул:

— Горько!

Ему действительно было горько.

Александр коротко взмахнул рукой и бросил рюмку на землю. Брызнули осколки. А он почувствовал, что разбилась не стеклянная рюмка, а его надежда, его мечта. Вдребезги разбилось его счастье. И солнце на небе стало ослепительно-черным. Как тогда, когда он падал в горящем вертолете…

А компания враз ожила.

Заиграли гармони. Запели дружки и подружки, заплясали ряженые. Свадебное шествие шумно двинулось дальше по улице.

Дома ждали.

Сестренка, повзрослевшая за эти два года, ставшая совсем невестой, повисла на его шее, засыпая поцелуями. Александр обнимал и целовал постаревшего отца и поседевшую маму, многочисленных родственников. Раздавал подарки. Сидел за праздничным столом, пил вместе со всеми и не пьянел.

На душе было муторно. Он казнил себя. Почему дрогнул? Почему растерялся? Почему не проявил характер? Надо было не теряться, а побороться за свою любовь, за свое счастье. И действовать! Решительно! Схватить ее, Любушку-голубушку, поднять на руках. Оторвать! Умыкнуть! Унести в свою жизнь!..

Но он не решился. Остановил ее взгляд. Странный, отрешенный… А надо было рискнуть! Ведь он привык рисковать, ставя на карту все, даже жизнь…

Какая она теперь будет — его жизнь? Темная и беспросветная… Она потеряла всякий смысл.

Но человек не знает своего будущего. Не знал его и Александр Беляк. Жизнь его еще только начиналась. Многое было впереди. Победы и радости, горе и потери. И — новый Афган…

Москва, 2007 г.