Чернь и золото

21

Помещение квартирмейстера освещали две тускло горящие лампы, сам квартирмейстер благоразумно отсутствовал. Тальрика, вошедшего туда в ранних сумерках, уже ждали четверо — все рекефовцы. Он в этом не сомневался, хотя знал только одного из них.

— Полковник Латвок. — Тальрик отдал честь, чего не делал уже давно. Пожилой осоид в штатском жестом пригласил его сесть и представил ему присутствующих.

— Лейтенант Одисса. — Это была арахнидка; она понемножку таскала финики из мешка, к которому прислонялась. — Лейтенант те Берро. — Тот самый мушид, который прилетал к Тальрику. Рекеф, особенно его зарубежный отдел, часто пользовался услугами иностранцев, но в звании их повышали редко.

Четвертый был осоид с тонким терпеливым лицом. Его имени Латвок не назвал, что Тальрик немедленно принял к сведению.

— Вы что-то нервничаете, майор, — заметил полковник.

— Нисколько, — ответил Тальрик, хотя и знал, что своим напускным спокойствием никого не обманет.

— Ну что ж. Согласно уставу уведомляю вас, что мы четверо являемся отделением Рекефа в Асте и что все последующие решения будут приняты от имени императора. — Покончив с формальностями, Латвок улыбнулся и перешел к делу: — Вы можете помочь нам решить одну проблему, майор.

— Слушаю вас, господин полковник. — Что за проблема — уж не сам ли майор? Рекеф, запуская в кого-то жало, не знал милосердия, и Тальрик за годы службы повидал немало арестованных офицеров. Рекеф помимо Империи с ее армией контролировал и собственные ряды. Тальрик не знал за собой грехов, но понимал, что это никакого значения не имеет.

— Вы ведь знакомы с полковником Ультером, верно? — спросил Латвок, дав ему потомиться.

— С полковником? Некоторое время назад я знал некоего майора Ультера.

— Это тот самый. Вы знали его хорошо, не так ли?

— Он был моим командиром в армии. — Тогда, после взятия Минны, Тальрик получил свое первое повышение, и сразу вслед за этим Рекеф посчитал, что на секретной службе он будет более полезен Империи. — Я давно его не видел, но в то время, пожалуй, в самом деле хорошо его знал. Я слышал, он был губернатором Минны?

— Был и остался. — Латвок взглянул на Одиссу, и следующий вопрос задала она:

— Вы его уважали?

— В ту пору да.

— И он вам нравился? — Тальрик чувствовал, как ее Наследие ищет слабые места у него в голове.

— Я уважал его как хорошего офицера. Это было давно и…

— Ясно, майор, ясно. Вы не поддерживали с ним отношений, поступив на службу в Рекеф?

— Нет. — На лбу у Тальрика выступил пот. Ультер, очевидно, в чем-то проштрафился, а вместе с ним под колпак попал и майор. Теперь его используют, чтобы окончательно утопить полковника.

— Скоро мы начнем войну с городами Нижних Земель — для вас это, конечно, не новость, — произнес Латвок. — Вы всемерно заботились о том, чтобы проложить имперской армии путь к победе.

— Так точно.

— Но другие, как заметил Рекеф, исполняли свой долг не столь ревностно.

Одисса посмотрела на безымянного. Тот едва заметно кивнул и стал разминать пальцы, как перед боем. Тальрик заставил себя не напрягаться.

— Из Минны поступили донесения о непорядках в управлении городом. Провиант и боеприпасы, необходимые для нижнеземской кампании, поступают медленно и в малом количестве. Мелочь, казалось бы — как явно и полагают виновные, — но без хорошего снабжения армия много не навоюет. Одно влечет за собой другое, а в итоге расквартированные в Асте войска испытывают недостаток во всем, от сапог до деталей летательных аппаратов.

Латвок сделал паузу, чтобы Тальрик мог вставить слово — но тот промолчал, не понимая, к чему это все говорится.

— Император, назначая человека губернатором города, дает ему власть, которой нет даже у армейского генерала. Такая власть вкупе с ответственностью может вскружить офицеру голову. Появляется соблазн придержать имперские товары и средства для собственных нужд. Подобные случаи бывали, и полковник Ультер, к несчастью, тоже стал внушать определенные подозрения — надеюсь, вы понимаете?

— Прекрасно понимаю, господин полковник, — устало ответил Тальрик.

— Вы работаете, правда, в зарубежном отделе, — тон полковника давал понять, что внутренний отдел гораздо престижнее, — но ваши прежние связи делают вас самым подходящим для нас человеком. Утром в Минну отправится лейтенант Ааген из инженерного корпуса. Вы поедете с ним, расследуете дело своего друга, предпримете то, что сочтете необходимым, и доложите нам.

Тальрик втайне перевел дух.

— Вопросы, майор?

— Со мной двое пленных, которых я хотел допросить здесь.

— Ааген тоже везет живой груз, добавьте к нему и этих. В Минне превосходные условия для допроса — можете сказать Ультеру, что приехали как раз по этой причине. Еще что-нибудь?

— Больше ничего, господин полковник.

— Тогда вы свободны.

Тальрик встал, отдал честь и вышел. Только через полсотни шагов он позволил себе расслабиться. Значит, не в этот раз — может быть, в следующий. Он не задумываясь пользовался Рекефом как оружием для устрашения посторонних, но никогда не забывал, что этот самый клинок могут приставить и к его горлу.

«Зачем я, собственно, это делаю?» Он уже думал об этом и давно приготовил ответ: «Из любви к Империи, разумеется». Но в глубине души, куда и Рекеф не проник бы, засела предательская мыслишка: что же это за государство такое, где даже его хранители должны постоянно опасаться за свою жизнь?

Еще до рассвета наверху послышались голоса. Чи, Сальму вместе с дюжиной других пленников на ночь поместили в яму. Сальме и еще двум, способным летать, руки сковали за спиной, но с Чи возиться не стали. Всю ночь она пыталась освободить их — с тем же успехом она могла бы попробовать вылететь из ямы сама.

Не надо было мечтать, когда медитировала. Надо было овладевать Наследием — хотя жуканы, как всем известно, и с Наследием неважные летуны.

— Смирно! — послышался голос Тальрика. И сразу же: — Да никак Ааген из Динаса?

— Провалиться мне! Капитан Тальрик! — ответил другой. — Пять лет прошло — я уж счастливчиком стал себя почитать.

— Лейтенант Ааген, — продолжал Тальрик.

Все рабы в яме уже проснулись, но к разговору прислушивались только Чи и Сальма.

— Произведен при подавлении майнесского восстания. Чем могу быть полезен, господин капитан?

— Отправляешься в Минну?

— Да, на заре. Из запчастей, которых мне не хватает, можно свободно собрать новый транспорт. Авось, в миннском депо что-нибудь раздобуду. — Чи стало грустно: так вполне мог бы говорить кто-нибудь из механиков Коллегиума.

— Удачи. Машина идет пустой?

— У нас в армии так не бывает. Особый груз, да еще пассажир — вы, стало быть.

— И двое пленных. Сможешь их разместить?

— Я тоже везу пленных — верней, одного пленного.

Наверху передвигали что-то наподобие больших ящиков.

Вечером Чи успела разглядеть там целый автомобильный парк — одну из машин, видимо, сейчас и грузили. Она также подозревала, что упомянутыми пленными окажутся как раз они с Сальмой.

— Только одного? — удивился Тальрик. — Я думал, у вас в армии горючего зря не тратят.

— Это не я решаю. Мне приказывают — я делаю. Говорю же, особый груз.

В яму помимо искусственных огней просачивался рассвет, которому Чи не радовалась. Ночь она теперь любила больше — она никогда не снилась себе рабыней.

Вверху, на сером кружке неба, показалась черная голова.

— Отошли, — приказал Тальрик. В яму спустили дощатую платформу, и он добавил: — Чируэлл Вершитель и Сальме Дин. Не заставляйте меня спускаться за вами.

Они переглянулись, и Сальма шепнул:

— После. Кажется, у нас появился шанс.

Чи, настроенная скептически, взошла на платформу и крепко вцепилась в Сальму. Сейчас о побеге нечего было и думать: наверху суетилась куча осоидов.

Многие из них, однако, прерывали свою работу и смотрели в туже сторону, что и Сальма. К машинам вели кого-то — женщину. Скованное Горе, бабочку-танцовщицу.

— Это и есть твой особый груз? — спросил Тальрик ее конвоира.

— Так точно, — ответил тот — Ааген, судя по голосу. — Мне сказали, что она полетит одна, но последнее слово за вами, господин капитан.

Тальрик хлопнул его по плечу, удивив Чи человечностью этого жеста.

Руки Скованного Горя оставались свободными — Ааген вел ее на цепочке, прикрепленной к ошейнику. Не отпуская свою пленницу, он открыл люк машины, по форме напоминавшей кирпич. Судя по выхлопным трубам, работала она на пару. Сзади у нее были два пропеллера, под днищем еще один, здоровенный, а по бокам от него — четыре короткие ноги. Чи не верилось, что это уродливое сооружение способно подняться в воздух, но места внутри должно быть много — больше, чем отводили им последнее время.

Скованное Горе поднялась на борт первой, точно арахнидская принцесса, садящаяся в карету. Ааген, прикрепив к чему-то ее цепь, сказал Тальрику:

— Хорошо, что с нами летите вы. Будь мы вдвоем с кочегаром… мало ли что. Лакомый кусочек, вы не находите?

Тальрик проявил к танцовщице полное безразличие — если не подлинное, то хорошо сыгранное. Чи и Сальму по его сигналу тоже загнали в трюм. Ааген, критически оглядев неуклюжую жуканку и стрекозида со скованными руками, сказал солдатам:

— Приковать за шею к стене, как ту женщину. Я рисковать не люблю.

— Вы только посмотрите, — пробормотал Стенвольд, глядя в подзорную трубу. Он предполагал, что увидит нечто подобное, и все-таки был поражен. Открывшаяся ему картина наглядно подтверждала то, что он столько лет проповедовал, но он от души предпочел бы оказаться неправым.

— Это Аста? — справился из-за его плеча Тизамон.

— Если она по-прежнему так называется.

— Что за Аста? — спросила Таниса.

Тото, провозившийся с машиной всю ночь, только пошевелился во сне.

Тизамон тут же умолк. Эти двое даже не пробовали поговорить друг с другом, с мысленным вздохом констатировал Стенвольд. Замкнутостью Таниса точно пошла в отца.

— Когда мы здесь проезжали последний раз, это была деревушка, где караваны останавливались на отдых. Большей частью жуканская, хотя других народов тоже хватало, а имя ей дали скорпи. Крайний северный оазис Сухой Клешни. Теперь же… вот, посмотри сама.

Они находились на рубеже Нижних Земель. На юге и западе их родные края граничили с морем, на севере высился горный Барьер, на востоке простиралась пустыня. Обойти ее можно было лишь двумя способами: с юга, по приморскому Шелковому Пути, или здесь, с севера.

Северный путь когда-то был проще, чем в нынешние времена. Одна дорога, каменистая и неровная, вела вдоль Торносских гор, огибая Даракионский лес с севера, другая пролегала к югу от леса. В том месте, где деревья и кустарники уступали место пустыне, как раз и стояла Аста.

Теперь она сильно разрослась, и произошло это не благодаря торговле с востоком. Вокруг старых мазанок лепились поставленные наспех бараки, а дальше раскинулся черный с золотом палаточный город. Осоиды, придя в Асту, превратили ее в сборный пункт.

— Готовят вторжение, — тихо промолвил Стенвольд.

Эх, перенести бы сюда старцев из Ассамблеи — пусть посмотрели бы! Ему стало страшно за любимый близорукий Коллегиум. Неужели Ассамблея прозреет лишь в тот момент, когда осоиды подойдут к городским стенам?

Он молча наблюдал за движением автомобилей и вьючных животных, за ревущими ортоптерами и марширующими солдатами. Здесь, даже принимая во внимание масштабы имперской армии, скопилось огромное количество войск.

— Как же мы их найдем в такой толчее? — приуныла Таниса.

— Ночью, — проронил Тизамон. — Я займусь этим.

— Ты уверен? — забеспокоился Стенвольд.

Мантид кивнул.

— Пока что у нас другая проблема. Если подойдем ближе, они нас заметят — особенно с этой штуковиной.

— Машину оставим здесь, — решил Стенвольд, — а сами пойдем скрытно, лесом.

Настроение Тизамона сразу переменилось.

— Не забывай, — сказал он, — это Даракион.

— Только не начинай снова…

— В этот лес заходить нельзя, — отрубил Тизамон.

— А я вам что говорил? — Ахей, сидевший в глубине кузова, вылез, щурясь, на солнце. — Мой народ смыслит в этом больше любого из вас, но и мы без крайней нужды в Даракион не суемся.

— Все дело в ваших суевериях, — вмешалась Таниса. — Лес как лес.

— Когда-то им владели мантиды, — не глядя на нее, сообщил Тизамон. — Но теперь в нем никто не живет, и лишь глупцы ходят по нему, не подготовившись основательно. У вас такой подготовки нет.

— Что же тут такое стряслось? — удивилась Таниса. Тизамон, глядя все так же в сторону, молча потряс головой. — Вот только не надо… — вскипела она, но ее перебил Ахей, утративший долю своей отрешенности.

— Наши народы, его и мой, творили здесь злые дела. После революции, цепляясь за остатки былого могущества. До конца это ведомо только Провидцам, которые знают и видят все, но я могу сказать вот что: эти злодеи по-прежнему здесь, и гостей они не привечают. Почему мантиды ушли отсюда? Почему ни осоиды, ни жуканы не рубят в лесу деревья? Дело в том, что меж этих стволов застоялось время: все осталось таким же, как пятьсот лет назад.

Таниса чуть не фыркнула, но Ахей явно верил в то, что рассказывал — и Тизамон, судя по всему, тоже верил.

— Это же смешно, — примирительно сказала она.

В конце концов они согласились на том, что пойдут вдоль самой опушки. Даже и там царил густой полумрак. Тото шагал как ни в чем не бывало, Стенвольд беспокойно оглядывался. Таниса вспомнила, что в Коллегиуме его пользовал доктор Никрефос: для жукана он обладал весьма необычным опытом.

В сумерках для тепла разложили крохотный костерок: лесной холод пронизывал до костей, и деревья собирали вокруг себя тьму, как скликающие детей матери.

— Не рискуй без надобности, — попросил Стенвольд собравшегося уйти Тизамона. — Это не город, а военный лагерь — там за каждым следят.

— Не учи, профессор.

— Я пойду с ним, — заявила Таниса, догадываясь, что Тизамону не терпится заняться привычным для него делом.

Старые друзья опасливо переглянулись, и Стенвольд сказал:

— Вряд ли это разумно…

— Мы, как-никак, ищем мою сестру. Этого человека она не знает, поэтому я тоже иду.

Стенвольд скривился, глядя на Тизамона. Миг спустя тот кивнул — спасибо, что соизволил, — и тут же зашагал прочь, надевая перчатку с когтем. Таниса, оглянувшись на несчастного донельзя Стенвольда, последовала за ним.

— Ну вот, — беспомощно промолвил жукан.

— Таниса сумеет о себе позаботиться, — заверил его Тото.

— Если между ними проскочит искра, взрыва не миновать. Мне очень не хотелось оставлять их вдвоем.

— Насчет мантида она, в общем, права… если Чи его увидит так сразу…

— Нет в мире совершенства, — грустно подытожил Стенвольд и нахмурился: — Где Ахей?

Ном куда-то исчез.

Сидя в лесу вместе с ними, он истратил все свое мужество и даже сверх того. Толстый жукан и чумазый мальчишка бесили его особенно: устроили себе бивачок! Таниса тоже не волновалась ни капли, хотя ей, как арахнидке, следовало бы знать. Смотреть больно, как изувечило ее жуканское воспитание.

Тизамон — тот понимает. Это место всколыхнуло в нем страх, непостижимый даже для Ахея. Мантидские отцы из поколения в поколение предостерегают детей против зла, которым может обернуться их родовая гордость. Ахей по привычке хотел достать кости: вместе с ними он как будто лишился одного из своих чувств.

Теперь мантид с арахнидкой — странная пара — отправились в лагерь искать Чируэлл Вершитель. Нужно помочь им, чтобы все это поскорее закончилось. Ахей сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. «Приготовься, маг — если ты, конечно, имеешь право так называться». Он так и не овладел во всей глубине знанием собственного народа, но кое-что все же умел. Теперь, если Чи не найдется, жуканский скептицизм получит полное оправдание.

«Ты торнский ясновидец, так смотри же как следует». Отойдя от костра, но не углубляясь в страшный лес, он собрал вокруг себя нити мира. Он прикасался к Чи, ее руки окрасились его кровью, когда она его перевязывала. Между ними тогда образовалась связь, крепкая связь, которая не даст ему заблудиться.

Пугавший его Даракион вместе со всеми своими былыми ужасами наконец-то уснул, и сосредоточиться стало легче.

В Асте кишели многие тысячи душ, но все они были осоиды или рабы осоидов. Кое-где вспыхивали искрами злосчастные отпрыски старых рас. При желании он легко бы нашел Тизамона и Танису по одной только ауре. Номы, арахниды, мантиды — древние правители мира.

Чи такого наследия не имела, но он чувствовал нить, связавшую их благодаря ее милосердию — а может быть, и не только ему? Отгоняя от себя эти мысли, Ахей пробирался через времяночный город Аста, сквозь мертвое скопище машин, сквозь спящих солдат, надсмотрщиков и механиков. «Где же ты, Чи?»

Его мастерство оказалось еще слабее, чем он полагал. Уж знакомого-то человека на таком близком расстоянии он обязан найти! Может быть, это машины препятствуют его магии? Или он, к стыду своему, вовсе ни на что не способен? Ему не попадалось ни малейшего знака, который мог бы привести к ней.

Каков первый признак глупца, говорят у номов? То, что он прислушивается к глупцам. Все верно. Он, Ахей, оказался в компании глупцов, составляющих заговоры и придумывающих машины. Стенвольд заявил, что Чи увезли в Асту, а он и поверил. Ее там нет — Тизамон попусту тратит время и силы. Поняв, в чем дело, Ахей испытал определенное облегчение: не так уж он, выходит, и плох — но это чувство тут же сменилось отчаянием. Чи вне его досягаемости, и он не сможет освободиться.

Даракион у него за спиной пробуждался, расправлял члены. Ахей поспешил к костру и тут заметил, что он не один.

— Вершитель! Полукровка! — окликнул он. Оба уже вскочили и взялись за оружие. — Прочь от костра, дураки! — Они кинулись на его голос вслепую, ничего не видя в не существующей для него тьме. Сам он ясно видел их, видел деревья, костер и солдат-осоидов, которых привлек сюда их тусклый огонь.

Стенвольд и Тото успели скрыться во мраке, прежде чем те подошли. Кто-то из солдат открыл потайной фонарь и обвел лучом лес, другие закричали на него, веля прекратить. Их было с полдесятка. Один, став на колени, осматривал землю.

— Я же сказал, что видел костер. Контрабандисты, что ли? — донеслось до Ахея.

— Уходим в лес, только тихо, — прошептал Стенвольд.

— Не надо в лес, — начал Ахей, но эти двое уже углубились туда. Он чувствовал, как что-то шевелится вокруг — не деревья, а пролитая здесь кровь, боль и ужас тех, кто здесь погибал. Дыхание у него пресекалось, сердце бешено билось. Осоиды крались за ними, прислушиваясь к хрусту веток под ногами беглецов.

— Вот теперь посвети, — сказал кто-то.

Стенвольд и двое других бегом устремились в самую чащу.

Луч нащупал Ахея. Позади закричали, мимо него с треском прошел разряд. Он бежал, чуть не плача; Даракион шевелился вокруг, осоиды с гиканьем неслись по пятам.

Стенвольд и Тото впереди спотыкались, точно слепые. Он прибавил ходу, стараясь догнать их, и сам споткнулся о какие-то лозы, которых миг назад еще не было здесь. Осоиды посылали в него разряды и арбалетные стрелы. Густой колючий подлесок опутывал ноги, цеплялся за рукава. Он свернул, чтобы обойти эти заросли. Стенвольд и Тото бежали по кругу, возвращаясь к опушке, а его самого затягивало все дальше.

Он разбудил лес, привлек его внимание. Чувство неизбежности охватило Ахея. Лучше уж погибнуть от рук осоидов, но выбирать теперь поздно. Вокруг высились огромные, корявые, с растрескавшейся корой стволы, терн и шиповник росли повсюду. Куда ни сворачивай, свободна только одна тропа — та, что ведет в глубину.

Сзади послышался вопль. Оборачиваться не хотелось, но что-то помимо нездорового любопытства заставило его сделать это. Поле зрения заслоняли деревья, но ужас, звучавший теперь в голосах осоидов, он различал хорошо.

— Что это? Бей его! Бей! — Ахей на миг разглядел фигуру — не человека, не насекомое и не растение. Ее усеянные шипами руки поднимались и опускались смертельно быстро.

Потом стало тихо. Думая о крови, впитавшейся в почву Даракиона, Ахей закрыл свои зоркие ночные глаза и стал ждать.

Даракион тоже ждал. Открыв наконец глаза, Ахей не увидел ни химер, ни чудовищ, но между деревьями стоял мрак, непроницаемый даже для его взгляда. Собравшиеся там тени были не просто тенями, и он, поняв это, постарался на них не смотреть.

— Чего ты от меня хочешь? — еле слышно просипел он, но тени молчали, и он догадался, что лес задает ему тот же вопрос. У Ахея достало дерзости привлечь его внимание, и лес желал знать причину.

Прошло не меньше ста лет с тех пор, как с Даракионом говорил кто-то. У номов это было строго запрещено из-за осквернивших лес темных деяний.

Но Ахея, стоящего живым в этом месте вечного умирания, посетила такая мысль: если люди не говорили с Даракионом больше ста лет, откуда им знать, на что он способен? Номы пугают детей сказками о Даракионе, но даже они согласны с тем, что в лесу обитает сила.

Ахей не просто так оказался здесь. Он искал Чи, когда почувствовал, что лес пробудился. Он слабый провидец, и поиски не удались ему, но сейчас он находится в самом сердце великой магии.

Ночь потеряла реальность. Он был вне времени, вне законов. В этот миг он чувствовал себя способным на что угодно. Он мог возместить своей расе ее потери, отменить революцию… да мало ли что еще.

— Дай мне свою силу, — сказал он, простирая руки к деревьям. — Одолжи на одну только ночь.

Кто просит? — ответил на это Даракион ста шелестящими голосами. Звук, шедший то ли от самих деревьев, то ли из промежутков между стволами, оледенил кровь Ахея. Голос сухой листвы, тени умерших… пятьсот лет прошло.

Кто готов почерпнуть из того, что нами накоплено? — вопрошал Даракион. Стало так холодно, что дыхание превращалось в пар. Гордость того, кто только что держал в ладони весь мир, осыпалась с Ахея подобно осенним листьям.

— Я Ахей, ясновидец…

Ш-ш-ш! Ты всего лишь неофит. Как ты намерен убедить нас одолжить тебе свою силу?

Он не нашелся с ответом, и лес спросил:

Чем ты можешь спастись от нас?

— У меня есть дар ясновидения… — начал он снова.

В ответ раздался смех, еще хуже голоса.

Никто по тебе не заплачет. Ты листок, упавший далеко от нашего древа.

Ахей дрожал от холода и от страха. Он по-прежнему простирал руки, но таившаяся во мраке сила, огромная и чуждая, не давалась ему… с тем же успехом он мог бы отдавать приказания солнцу.

Ты думаешь, что отмеченный знаком все еще способен тебя защитить? Тебя, пробудившего нас ото сна и пришедшего в наши недра?

— Нет-нет, — пропищал Ахей. — Я всего лишь хотел найти…

Ты думал, что твоя жертва насытит нас, маленький неофит?

— Осоиды… да, это жертва для вас.

Сухой, трескучий смех послышался снова.

А те двое рабов, что мечутся в наших пределах, пытаясь выйти — они тоже наши?

Искушение было сильным. Купить милость Даракиона кровью Стенвольда и Тото, жукана и полукровки… Если бы речь зашла об одном Тото, этом ходячем недоразумении, но Стенвольд — ее родня. Более того, он один способен управлять мантидом, который уж точно узнает…

— Нет, — выдавил Ахей, — не ваши.

Новый раскат смеха.

Как будто ты способен остановить нас. Чем ты заплатишь за их жизнь, маленький неофит? И о чем ты нас просишь?

От такой перемены у Ахея свело живот.

— Я хотел бы только… найти ее. — Жалкая просьба, по что поделаешь.

Посмотрим.

Тени между деревьями переместились, и что-то, шипя наподобие кислоты, прожгло его лоб. Ахей, не в силах даже крикнуть, повалился навзничь в параличе.

Миг спустя все прошло. Он, дрожа и задыхаясь, лежал на боку среди змеистых даракионских корней.

Несчастный, сказал призрачный голос. Ты даже себе не хочешь признаться, по какой причине ищешь то, что ищешь. Но мы видели, каких страданий будет стоить тебе избранный тобою путь. Ты не можешь требовать, чтобы мы дали тебе свою силу.

Ахей свернулся в комок, ожидая смертельного удара.

Однако мы видели и другое, маленький неофит. Тени сделались четче, но он по-прежнему не хотел к ним приглядываться. В тебе есть мужество, которое мы ценили всегда.

В этом последнем слове было заключено многое: чувство давней потери и скорбное сознание, что былые дни прошли безвозвратно. Когда-то здесь жили мантиды, вспомнил Ахей… и нельзя сказать, что они отсюда ушли.

Требовать ты не можешь, но просьбу твою мы исполним. Помни, что отныне ты наш должник.

Ахей хотел сказать, что ему не нужны их подарки, но опоздал. Он просил, и его просьба была удовлетворена.

Жгучий холод переместился из черепа в грудь, въедаясь все глубже.

У Ахея вырвался крик — но кричал не он, а наполнившая его властная сила.

Чируэлл!