Черные ножи

Глава 8

Костюм нашелся. Ну как костюм, бывшая Лехина форма школы ФЗО: брюки из темно-синей шерстяной ткани, хлопчатобумажная гимнастерка, застегнутая под самое горло, ремень с бляхой, ватная куртка, шинель из грубошерстного сукна, да суконная фуражка с фибровым козырьком. Брюки были коротковаты, гимнастерка узковата и жала в груди, от шинели я решил отказаться в пользу своего пальто, которое было чуток просторнее, хотя я из него давно вырос, а фуражку отложил в сторону — все же я не учащийся ФЗО, и нацепил для сугрева кофту поверх гимнастерки и теплую шапку на голову.

В таком виде, бодрой походкой, без четверти девять утра я явился к зданию школы, построенной в стиле конструктивизма из стекла и бетона лет десять назад. Над выпирающим вперед кубическим входом блестели на солнце большие окна, за которыми располагался актовый зал. На верхней террасе стояли несколько человек и курили. Сам я не знал, но Петр Михайлович рассказал вчера, что школу временно перенесли в другое место, а сейчас в здании разместились эвакуированные семьи из Ленинграда, Днепропетровска, Харькова и других городов — им выделили третий этаж. На втором этаже устроили госпиталь для тяжелораненых, а первый целиком отдали под административные помещения — тут то и находились обкомовские кабинеты по соседству с кабинетами врачей и медсестер.

У входа стояла группа раненых: один на костылях, второй — с ужасно обожженным лицом, перебинтованным так, что оставались видны только блестящие глаза, часть засохшей корки, покрывавшей лицо, и пересохшие губы, и третий — самый здоровый на вид, с подвязанной к шее рукой. Раненые курили и негромко разговаривали о чем-то своем. Мое появление их нисколько не заинтересовало. Я на всякий случай поздоровался и зашел в школу.

На нижнем этаже царила рабочая суета. Люди в белых халатах сновали туда-сюда, другие носили обычные костюмы и галстуки. Мужчины стриглись достаточно коротко, но при этом сбоку оставляли небольшой объем и зачесывали волосы назад. Усы почти никто не носил, бородатых я вообще не встречал. А вообще все люди производили на меня странное впечатление — они были другими, не такими, как в моем времени, и даже не такими, как в моем детстве. Я подметил это еще в самый первый день, только лишь выйдя на улицу, а после попав на завод. Сложно объяснить словами, в чем заключается основное отличие. Может, в глазах, в которых чувствовалась затаенная грусть и усталость. Может в движениях — уверенных и надежных. Или в лицах — простых, но словно светящихся внутренней красотой.

По лестнице спустилась женщина, за которой семенили двое детишек — видно, беженцы, расселенные на третьем этаже. Я вежливо распахнул перед ними дверь. Женщина смущенно улыбнулась и кивком поблагодарила меня за помощь.

Никакой охраны в здании не имелось, так что и спросить, где именно находится нужный кабинет, было не у кого.

— Простите! — попытался я обратиться к стремительно пробегавшей мимо девушке с тугой луковкой волос, стянутых на затылке, и стопкой документов в руках, но она даже не повернула голову в мою сторону, исчезнув, словно тень отца Гамлета.

— Извините! — вторая попытка была более удачная. Высокий мужчина в белом врачебном халате вопросительно взглянул на меня. — Я ищу представителей обкома!

— Дальше по коридору, — коротко махнул рукой врач, и отправился по своим делам.

Ладно, общее направление поисков понятно, и на том спасибо. Табличек на дверях не было — из-за неразберихи, видно, не сделали, но вот на некоторых кнопками были пришпилены тетрадные листки, где имелись надписи от руки.

Найдя листок, на котором размашисто было выведено: «Челябинский Обком ВКП(б)», я постучался, и, получив, неразборчивый ответ с той стороны, потянул на себя дверь.

— Вам кого, молодой человек? — в небольшой комнатке за столами сидели трое мужчин лет сорока и работали с бумагами.

— Моя фамилия Буров, меня вызывали на девять утра, — представился я, скромно теребя шапку в руках.

Мужчины переглянулись. Один из них, в круглых очках, недоуменно пожал плечами.

— Буров? — переспросил он. — Не припомню… а кто именно вас вызывал, в какой отдел и по какому поводу?

Я слегка растерялся. Михалыч не упоминал фамилию звонившего, сказал лишь время и место. Так я и начал объяснять:

— Я рабочий ЧТЗ, сборочный цех. Некоторое время назад помог милиции задержать преступников… грабителей магазина. Вчера об этом написали в «Комсомолке», и меня сразу вызвали сюда. А кто именно вызвал, я не знаю. Мне бригадир передал приглашение.

Непонимание в глазах мужчин рассеялось. Тот, в очках, даже улыбнулся:

— Как же, как же, читали! Так это ты и есть, герой?

Я развел руками.

— Да какой там герой… случайно мимо проходил и помог…

— В одиночку взять банду — это подвиг. Мне рассказывали друзья из милиции. Лейтенант Денисов, знаешь такого? Но, в общем, я все понял. Тебя вызывали не к нам, а в обком комсомола, это третья дверь дальше по коридору. А у нас обком партии, ты для нас пока интереса не представляешь, разве что на будущее, — мужчина вновь улыбнулся, потом подумал, взял со стола лист бумаги, что-то написал на нем и протянул мне: — Возьми! Тут моя фамилия и местный номер телефона. Если будут сложности или проблемы, звони!

Я глянул на листок, под коротким номером стояла фамилия — Петерсон, поблагодарил всех троих и вышел. Как все сложно. Вся эта внутрипартийная иерархия являлась для меня темным лесом. В воспоминаниях Димы, конечно, все было относительно структурировано, но требовалось сделать усилие, чтобы нужные данные всплыли в голове.

Итак, комсомол или ВЛКСМ — Всесоюзный ленинский коммунистический союз молодежи — организация, занимающаяся правильным воспитание подрастающего поколения в возрасте от четырнадцати лет. До этого возраста — пионерия, а совсем малышня могли стать октябрятами.

«Если тебе комсомолец имя — имя крепи делами своими!» — всплыл в сознании старый лозунг, и тут же вспомнился еще один: «У партии и комсомола одна цель — коммунизм!»

Я отсчитал нужное число дверей и, увидев аббревиатуру «ВЛКСМ.ЧЕЛ» на двери, постучался, надеясь, что в этот раз меня тут ждут.

— Войдите! — раздался чуть приглушенный дверью женский голос.

Я вошел и увидел ту самую девицу, у которой пытался узнать дорогу десять минут назад. Вторым в кабинете был белобрысый парень лет двадцати пяти, одетый в светлый костюм в тонкую полоску.

— Моя фамилия Буров, — насуплено представился я, надеясь, что меня не пошлют лесом повторно. — Меня вызывали!

Парень порывисто вскочил на ноги, в два шага подошел ко мне и, схватив мою ладонь, начал ее восторженно трясти.

— Буров! Дмитрий! Рад с вами познакомиться! Моя фамилия Светлов, зовут Евгений, я — первый секретарь челябинского обкома комсомола. А это товарищ Пташкина! — Девица скривились в улыбке, я скривился в ответ. Светлов, между тем, продолжил: — Что же ты стоишь в дверях, товарищ Дмитрий? Проходи, присаживайся! Обычно у нас тут не протолкнуться, но сегодня все на выездах. Дела, дела, дела…

Я последовал приглашению, приглядываясь к обоим сразу. Если с Пташкиной все было понятно с первого взгляда — комплексы и фанатичная вера, плюс, кажется, влюблена в своего руководителя, то секретарь вызывал вопросы. Открытая, обаятельная улыбка, приятное, европейского типа, лицо, крепкая, плечистая фигура — Светлов явно не чурался занятий спортом, быстрый и цепкий разум — первый секретарь был на своем месте.

Борьба за умы подрастающего поколения — это невероятно важно! Я бы даже поставил это незримое сражение на первое место, определяющее существование любого государства. Чуть позабудь о подростках, упусти их, дай идеологическим врагам шанс завладеть их умами, и завтра они сметут любое правительство. История показывает, что за подобные ошибки позже приходится платить огромной кровью. Благо, в Союзе это прекрасно понимали, по крайней мере, сейчас.

— Итак, — начал Евгений, снова широко улыбнувшись, — рад лично встретиться с героем!

Мне это геройство в горле сидело, поэтому я лишь отмахнулся и в очередной раз повторил:

— Случайно вышло…

— Случайно или нет, но мы обязаны это использовать! — неожиданно серьезно сказал Светлов, посмотрев мне прямо в глаза. Гипнотизировал, что ли?.. — Но для начала… позволь вручить тебе!

Он порылся в ящиках стола, достал оттуда лист формата А4 и торжественно передал мне его, а потом вновь тряс руку, выражая официальную радость. Я недоуменно прочитал то, что было написано на документе:

«Грамота. Обком ВЛКСМ города Челябинска вручает почетную грамоту товарищу Бурову Д. И., с благодарностью за проявленную доблесть в поимке особо опасных преступников».

Дата, подпись первого секретаря Светлова, печать.

Пташкина вяла зааплодировала. Я не знал, что должен Сказать в ответ, поэтому просто молчал.

— Ты настоящий комсомолец, товарищ Буров… Дмитрий! — продолжал трясти мою руку секретарь. — Я навел справки на заводе, ты на хорошем счету, вот только на собраниях появляешься редко.

В каждом цеху завода, где присутствовали юноши и девушки нужного возраста, в обязательном порядке имелась комсомольская ячейка. И с некоторой периодичностью проводились собрания, на которых обсуждались разного рода вопросы, начиная от выборов комсорга, и оканчивая политинформацией и взятием на себя дополнительных обязательств. Димка работал на ЧТЗ не так давно, поэтому еще не успел толком влиться в деятельность ячейки, хотя в комсомол он вступил еще в четырнадцать лет.

— Здоровье не позволяло, — отбрехался я, думая в этот момент, что от меня хотят на самом деле. Ведь не за вручением же грамоты меня пригласили?..

— Так вот, — Евгений перешел к сути вопроса, — у меня к тебе есть предложение. Понимаешь, своим поступком ты показал всем, как должен вести себя истинный комсомолец. И то, что эта история попала во всесоюзное издание, и ты стал знаменитостью масштаба страны, только подтверждает то, как нужны нам подобные люди, и как важно освещать такие события! Согласен?

Я кивнул. Он был прав. Всем нужны герои, с которых хочется брать пример. И чем более правильный и понятный герой, тем больше у него будет почитателей и последователей. Вот только один момент — я, оказавшийся в эпицентре славы, вовсе не желал ее. Наоборот, я мечтал, что рано или поздно обо мне позабудут, и каждый встречный в цеху, столовой и даже общественном транспорте перестанет хлопать меня по плечам в знак широчайшего одобрения.

— Рад, что мы понимаем друг друга! Теперь поясню чуть подробнее твою задачу. Благодаря собственной отваге, ты стал лицом комсомола на заводе и даже в городе. Предлагаю тебе перейти к нам в обком в отдел агитации, я это легко устрою, и начать заниматься настоящей работой — ездить по школам, заводам, фабрикам нашего города и области, и рассказывать молодежи на собраниях о целях и сути нашей организации. Если ты слаб в теории, я охотно помогу тебе наверстать упущенное. И вообще, сколько классов ты закончил? Не желаешь продолжить учебу? Это даст тебе хорошие перспективы на будущее. С цехом придется попрощаться, но твоя новая работа будет не менее, а то и более важной, поверь! Своим примером ты сможешь привлечь внимание тех, кто еще сомневается, тех, кто неуверен. А это, к сожалению, еще сотни и тысячи молодых людей… не всем повезло в жизни. В твоих силах будет оказать помощь беспризорникам! Каждый новый человек, который, благодаря тебе, придет к нам, сделает победу коммунизма — нашу общую победу на шаг ближе! Что скажешь, Дмитрий?

Это было отличное предложение, из разряда тех, от которых невозможно отказаться. Челябинский обком ВЛКСМ — это даже не горком, это влияние на всю область. Вот только… мне это предложение не подходило. И вовсе не потому, что зарплаты в комсомоле были низкими, никаких доплат, служебного жилья и каких-то привилегий в снабжении — на этом мне было плевать.

Я — солдат, боевой офицер, пусть и не из этого времени. Но страна-то вокруг моя! Родина! Звучит пафосно? Но это так. Комсомольская работа нужна и важна, но стать лицом челябинского комсомола я не хотел, не мое это. Да и на фронт не выпустят, а место солдата на войне. Я еще не знал, каким именно способом, но обязательно пойду добровольцем туда, где идет борьба тьмы и света, где решается будущее всего мира. И до сих пор я не написал заявление лишь потому, что прекрасно понимал — в таком физически слабом состоянии, как сейчас, я никому ТАМ не буду нужен. Но это ничего! Дайте мне несколько месяцев, я наберу форму — лишь бы сердце не подвело, но вроде, тьфу-тьфу-тьфу, ни разу за все время оно меня не побеспокоило.

Как отказаться от предложения, чтобы при этом тебя не внесли в черный список. Светлов производил впечатление человека адекватного, но… кто знает, насколько лично он воспримет мой отказ, нарушающий уже заранее построенные им, но неизвестные мне, планы.

— Молчишь, Дмитрий? Сомневаешься? — правильно понял затянувшуюся паузу Евгений. — Может быть, у тебя есть собственные условия? Так скажи, не бойся! Здесь лишь твои товарищи! Мы с радостью выслушаем тебя и все обсудим вместе!

Да уж, Пташкина, с ее вялой улыбкой сушеной воблы, точно мне не товарищ. Больно сильно она зациклена на своем прямом начальнике, ясноликом товарище Светлове, против которого, кстати, я вообще не имел ничего против. У него даже фамилия была подходящая, правильная такая фамилия.

— Нет у меня никаких условий, — наконец, ответил я. — Я бы с радостью принял это предложение… но мое место в цеху. Я — простой рабочий, вовсе не герой. Происшествие то — правда, случайность. И говорить особо я не умею, не место мне в агитработе, не подхожу я…

Светлов нахмурился, и в комнате будто стало темнее, словно облако нашло на солнце. И Пташкина сдвинула брови, непривычная к тому, что с ее кумиром спорят.

— Не хочешь? Хорошо! Тогда я позвоню в комитет комсомола завода, и они найдут тебе занятие…

— Могу я идти? — поторопил я мыслительный процесс секретаря. — Работы очень много…

— Иди, — по тону Евгения чувствовалось, что он весьма недоволен, — еще раз от лица всех комсомольцев города Челябинска выражаю тебе благодарность!

— Служу трудовому народу! — вытянулся я во фрунт, а потом развернулся и бежал из кабинета.

Повезло, удалось отделаться! Хотя Светлов вполне мог предпринять новые попытки привлечь меня к агитационной работе. Там были и свои несомненные плюсы. Работники обкома получали зарплату, а ездить по трудовым коллективам и вести просветительную работу не слишком сложно. Да, пришлось бы изучить кое-какой материал в его нынешней трактовке, но это мелочи. И все же, еще раз, не мое это, и точка.

После визита в обком комсомола, я быстро забежал домой, переоделся, перехватил отложенный кусок хлеба с совершенно несъедобной бумажной колбасой, выпил холодного чая, и опрометью бросился к трамвайной остановке. И все же, разумеется, в который раз я опять опоздал в цех. Благо, сегодня с официального дозволения Петра Михайловича и всего на несколько часов.

Я включился в процесс, вспоминая свой визит в обком и думая, правильно ли поступил, отказавшись от предложенной работы. Леха то и дело делал мне какие-то странные знаки, словно хотел что-то рассказать, но не решался сделать это сейчас, когда все были сосредоточены на монтаже.

Казалось бы, крутить раз за разом однотипные детали — это просто. На самом же деле такой труд требовал высокой концентрации внимания, и не прощал расслабленности и ошибок. Производственный брак мог стоить чьей-то жизни, и все мы это отчетливо понимали. Поэтому работали не за страх, а за совесть, как бы банально это ни звучало.

С трудом дождавшись обеденного перерыва, Леша схватил меня за руку и потащил в сторону от остальных.

— Ты все пропустил!

Он даже не поинтересовался итогами моего похода в обком. Это значило, что его известия перевешивали по значимости мои.

— Рассказывай!

— Первое, — Леха слегка приплясывал на месте от желания рассказать все горячие новости дня, — с утра было общее получасовое собрание. Коллектив единогласно решил на собственные средства, сверхурочно поставить армии новые танки и самоходные орудия… целый корпус! Это будет подарок фронту от нас, уральцев! Представляешь! Объявлен сбор средств, я уже отдал свой декабрьский аванс целиком!.. точнее, то, что от него осталось… но даже не это главное… корпус будет укомплектован рабочими нашего и других заводов. Так решено! Мы с тобой можем попасть в корпус, нужно просто подать заявление, и дело в шляпе!

Шикарная новость, Леша был прав. Это моя возможность уйти туда, где я буду приносить больше пользы. Эх, знал бы заранее, поиграл бы немного в игры со Светловым. Пользуясь поддержкой обкома комсомола, мои шансы попасть в корпус были бы существенно выше. Ну, ничего, и своими силами справлюсь. Время еще есть, быстро подобные дела не делаются.

— Есть еще и вторая новость, — Леха перешел на таинственный шепот, — я проследил сегодня за бригадой Зуева… они явно что-то замыслили!