Чёрный иней

17

Холодный и режущий ветер чем дальше, тем больше усиливался, и позёмок перерастал в метель. Гвоздь успел оглянуться и увидел, как немцы, перегруппировавшись, пустились по их следам. Группы противников теперь разделяло метров четыреста. Он посмотрел вперёд и ускорил и без того бешеный темп — товарищи успели отдалиться на приличное расстояние.

А ещё через минуту они уже ничего не различали вокруг: всё исчезло в серых снежных сумерках, только едва-едва маячила сгорбленная спина впереди идущего. И хотя двигаться было нелегко (перехватывало дыхание, и очки забивало снегом), душу согревала надежда: оторвёмся. Обязательно оторвёмся.

Они пытались спуститься справа и пересечь испещрённый огромными щелями восточный ледопад. Однако, поблуждав в поисках прохода, ежесекундно рискуя провалиться, они осознали полную тщетность и опасность дальнейших поисков снежного моста или конца разлома и решили спускаться по леднику в сторону западного побережья. Другого выхода они не видели. Погони уже не боялись, поскольку натолкнуться на преследователей в такой снежной круговерти можно было только случайно. Изредка сквозь снежную пелену ненадолго проглядывало серое небо. Ориентироваться они могли только по карте острова, которую каждый держал в голове, из-за чего местность узнавали приблизительно и поэтому двигались почти на ослеп.

После четырёх часов движения они очень устали и думали лишь об одном: не потерять окончательно ориентации и побыстрее найти укрытие, ведь палатки не было. Когда спускались с ледника, неожиданно слева возник едва заметный силуэт морены. Но очень быстро выяснилось, что они перепутали морену с выходом коренных пород.

Двинулись дальше. Подъёмы чередовались со спусками, спуски — с подъёмами. Время от времени они падали на твёрдых скользких снежниках. Тяжелее всего приходилось Чёрному, хотя англичанин, как мог, старался облегчить тяготы напарника. Часто им приходилось то снимать лыжи, то снова их одевать...

В душу Гвоздя начала закрадываться мертвящая безнадёжность. Но на своём бурном веку он уже переживал подобные чувства и научился превозмогать себя. Гвоздь начал злиться. На войну, на метель, на врага, на англичан, на себя. Он бормотал свои солдатские заклинания, пытаясь удержаться на ногах:

— ... Наломались по горло... язык на плечах... хрен им в горло!..

И, в конце концов, начал свирепо ругаться.

Вдруг он замер. На северо-западе среди скал ему почудились два тусклых расплывчатых огонька. Они походили на свет из приоткрытых дверей землянки, обещая тепло и тишину. Он протянул руку, но в следующий миг понял, что это лишь фата-моргана, вероятно, следствие перенапряжения. Он просто увидел то, чего так жаждал.

Двигаться становилось всё тяжелее, ледяной вихрь выдувал из них не только тепло тела, но и всё земное тепло. Невыносимо холодный ветер проникал в душу, сбивал с ног, давил, корёжил. Хотелось хотя бы минуту покоя, но они понимали: после остановки уже не поднимутся, для того, чтобы выжить, надо двигаться, пусть даже ползком, но вперёд и только впёред.

Спрятаться бы где-нибудь в складках морены, отыскать пещеру...

Остановились на самом крае обрыва. Внизу торчали каменные лезвия скал. Плоская равнина спускалась в залив, а слева они узнали силуэты нескольких пиков, стало быть, вышли на гребень гор Сванлунд. Теперь их ожидал головокружительный спуск, но они были так измучены, что это испытание уже не пугало. Вот только бы англичанина не потерять...

Очередной порыв ветра сбил Гвоздя с ног и покатил по склону. Перекувыркнувшись, успел ощутить тупой удар, отдавшийся дикой болью, и потерял сознание.