Чёрный иней

54

Удивительно пустынным показался старшине этот ледник и тот километр, который они десятки раз прощупали, промерили глазами... Такой настороженной и пустынной бывает лишь нейтральная полоса, разделяющая две враждебные силы, где всё пристреляно, где повсюду за тобой следят чужие глаза и ловят нацеленные на тебя чужие стволы. И ты идёшь в эту западню, сдерживая дрожь и отгоняя прочь бередящие мысли о растворённой в воздухе опасности, как будто тянет тебя туда какая-то неведомая сила.

— Тьфу, чертовщина... Поджилки трясутся, Рома?.. Это от того, что гансы стволы наставили, — успокаивал он себя. — Самое время нашему гауптману голос подать, — и он быстро приблизился к пленному.

Угрозу от пулемёта своих гауптман Айхлер чувствовал на расстоянии. Подспудная тревога, охватившая, когда он увидел реакцию товарищей по оружию на их появление в зоне видимости, усилилась, как только из барака вышел офицер. Айхлер легко узнал в нём Гревера. Потом увидел, как Гревер, оправдывая его подозрения, которые он сейчас гнал от себя, боясь им верить, оторвался от бинокля и стремглав бросился к пулемёту, оттолкнул стрелка и сам прильнул к прицелу.

«Он заметил меня. Он узнал... — Страшная мысль обожгла его: вот удобный момент для сведения счётов! Фельдфебелю Рану не удалось, так что же может помешать сейчас?..» — Айхлер вздрогнул, холодные мурашки поползли по спине, а в груди всколыхнулось что-то тошнотворное, что противной одурью поползло в голову.

Айхлер почувствовал, что способен с рёвом кинуться на своего врага в вермахтовском мундире. Но... обстоятельства были против него. Шансов на спасение — ни одного. Он это понял едва Гревер кинулся к пулемёту. Враз Айхлер, непреклонный, жестокий, почувствовал себя жалким, беззащитным и ничтожным в этом холодном и бесконечном снежном безмолвии. Ствол был нацелен прошить его горячим свинцом, только для этого и ничего другого. Айхлер вздрогнул. Нужно что-то сделать, предупредить, остановить...

Он рванулся вперёд. Но его крик застрял в горле...

Густой морозный воздух разрезала пулемётная очередь. Струя свинца разрубила пространство слева от основной группы и ударила по гауптману, старшине и Сиротину. Волна оглушительных звуков бросила людей на лёд.

Огненные трассы низко стелились над ледником. Но вскоре сквозь клубящуюся снежную взвесь ужасающие огненные трассы потянулись прямо к ним.

«Сорвалось? Почему? Неужели немец догадался?..»

Щербо падал в снег, кувыркался, переползал, а башку раздирал вопрос: «Почему? Что не сработало?!»

Пули били рядом, разбрызгивая осколки льда. За спиной кто-то остервенело матюкался.

Всё укрыла снежная круговерть. Метель — на счастье или...

Начинать атаку в таких условиях было безумием. Они обрекали себя на бессмысленную гибель. Либо от пуль, либо от метели.

Поэтому они сделали единственно возможное, что можно было успеть до того, как метель набёрет силу, — попробовали вернуться туда, откуда начали свой последний, как им казалось, бросок — на пост.

Немцы прекратили стрельбу — снежная завеса разделила врагов. Положили на лыжи раненого в ногу Назарова и убрались, пока метель не разошлась так, что ни зги не видно. Щербо немного задержался, время от времени пуская поверху короткие трассеры. Трассирующими пулями он показывал направление старшине.

Быстрее, быстрее! Злость на себя и на фашистов рвалась наружу, но Щербо подавлял эмоции и продолжал плавно и расчётливо нажимать на спуск.