Черный истребитель

1. Кэсс: День 6-й

— Рин. Ты должен будешь кое-что сделать сегодня, — на мгновение вспоминая обо всем, что случилось до церемонии, тихо сказала Кэсс. — Это важно.

Рин приподнял брови в немом вопросе.

— Ты расскажешь всем о том, что знаешь. О дополнительных контурах, о коде. Обо всем. Только — не о том, что в этом замешан Эскер. Приказ ты получил от начальства, и так далее.

Рин изумленно хлопнул глазами.

— Его убьют сегодня же. Несмотря ни на что. И тогда — всем несдобровать. Понимаешь?

Рин кивнул:

— Хорошо. Но зачем тогда?…

— Чтобы на тебя уже нельзя было давить. Это не лучший способ тебя обезопасить, но дру…

И тут подошел Рон Анэро.

Кэсс очень надеялась, что Рин и понял, и поверил. От этого доверия зависело очень многое.

Шли к помещению, выделенному под бар, молча. Кэсс склонила голову, глядя только на свои ботинки. Парадный китель она предусмотрительно сняла и несла на сгибе руки. Через полчаса ей будет все равно, что с ним произойдет. А это нехорошо. Мундир — это все же мундир, даже если на душе настолько паршиво.

Ее пропустили вперед, к дальнему столу. Кэсс встала у стола, уставленного бокалами, оказавшись лицом к остальным, взяла крайний, задумчиво посмотрела на ало-багровую жидкость. Потом подняла глаза, посмотрела на взведенную, напряженно ожидающую от нее слова толпу. Здесь не годились слова строгого ритуала, но и лишних, пустых говорить было нельзя.

— Есть ли жизнь после смерти, господа? — бросив этот вопрос в воздух — всем и никому, она еще раз взглянула на свой бокал, как будто именно он знал ответ. — Нам говорят — нет. Наука и здравый смысл говорят нам «нет» — и мы верим… Верим?

Склонив голову набок, Кэсс выдерживала паузу, потом подняла бокал повыше.

— Да черта с два! — повысила она голос. Аудитория смотрела на нее бешеными глазами, жадно впитывая слова. Бледные лица, уже слегка подернутые тенью безумия глаза… — Пусть верят в это те, кто не знает, что небо — бесконечная дорога. И эта дорога не кончается и за гранью смерти… Вечной дороги ушедшим! Вечной дороги — и легкого неба!

— Легкого неба! — откликнулось полсотни глоток.

Кэсс осушила бокал залпом, и швырнула с размаху об пол, яростно наступила ботинком на осколки, схватила следующий.

— Пейте, господа офицеры!

Господа офицеры разобрали бокалы, выпили молча, не чокаясь, стекло и хрусталь зарыдали, разбиваясь в мелкое крошево.

И понеслось…

Допивая очередной бокал, она с удовольствием швыряла его об пол. Все было омерзительно — хотелось расслабиться, по-привычному, с битьем посуды и крушением мебели, драками с патрулем и прочими вещами, заменявшими им возможность выплакать боль утраты, но не получалось. В памяти слишком крепко засел якорь странных и страшных загадок. Истерика набирала обороты, и как всегда, самым страшным была невозможность сказать хоть слово о том, что происходит внутри. Словно бы кто-то заклеил рот, наложил на уста печать молчания, вырвал язык — и слова метались в горле, не находя выхода. Не было истинных слов — только вопрос «почему?», и с этим вопросом она ударила ладонями по столу, оставив кровавый отпечаток.

Рин положил свои ладони поверх ее. Кэсс подумала, что, если он скажет хоть одно слово утешения, она ударит его наотмашь и уйдет. Но Рин молчал, и, глядя ему в глаза, она видела, что вопрос у них — один на двоих. Рин поднял левую руку и протянул к ней ладонью вперед — на половину ширины стола, и Кэсс поняла, и прижала к этой ладони свою. Кровь смешалась, от нажима рана раскрылась, и несколько тяжелых капель упало на стол.

— Элло, — одними губами сказала она. — Брат…

Кто-то произнес тост, все поднялись, выпили молча. Еще один тост, еще один…

Потом завертелась круговерть — бокал за бокалом, потом бутылка — из горла, потом Эрг притащил полную горсть белых капсул, и Кэсс закинула в рот сразу три. Крышу мгновенно снесло — она, широко взмахнув рукой, смела со стола полные и полупустые чужие стаканы, встряхнула головой. Стены качались, ей вдруг стало совершенно ясно, что, если удастся промолчать ровно три минуты, время начнет обратный отсчет, все двинется назад, как запись при перемотке, и удастся вернуться туда, двенадцатью часами раньше, и все исправить. Но промолчать не удалось — она с удивлением обнаружила, что о чем-то говорит с Роном, а, судя по горе осколков у правой ноги, прошло уже довольно много времени.

Потом Рон из поля зрения пропал, рядом обнаружились Эрин и Эрти, причем Эрти левой рукой обнимал Эрин за плечи, а правой пытался отнять у нее осколок, которым Эрин намеревалась вспороть себе руку от запястья до локтя. Кэсс протянула руку и выхватила осколок, с наслаждением растоптала его каблуком. Эрин оскорбилась, но досталось почему-то не Кэсс и не Эрти, а Истэ, которого разбушевавшаяся девица толкнула ладонью в живот.

— Вы такие все умные, умелые, что же вы…

Истэ не стал вступать в ссору, просто отошел на пару шагов, вернулся с двумя стаканами, протянул один Эрин.

— Пей, — жестко сказал он. — Пей…

Эрин взяла стакан, выхлебала и швырнула куда-то за спину. Кэсс проследила траекторию — нет, никому по голове не прилетело. Истэ наклонился к Эрин, и, внимательно глядя ей в глаза, сказал:

— Пей. Не одной тебе больно, но не надо делать больно своим…

Эрин вырвала у него из рук второй стакан, сделала глоток, вернула Истэ Анки. Видимо, выпитого хватило, чтобы вдруг остановиться, и девушка легла на стол грудью, тихо прошептав:

— Оставьте меня все, оставьте…

Эрти попытался что-то ей сказать, но Кэсс оборвала его жестом. И Эрти, и Эрин впервые были на подобном мероприятии, и им было сложнее, чем прочим. Кэсс задумчиво созерцала Эрти Лальяду. Милый мальчик — действительно мальчик, не в сравнении с кем-то. Узкое, подвижное лицо, на котором отражаются все эмоции, забавная торчащая вперед челка. Шутник, балагур, непоседа… новичок. На что он будет похож, когда все это уйдет? На очередного человека без лица, манекен в летном костюме, выгоревшую изнутри тень? Он так хочет быть похожим на старшее поколение, копирует манеры и у нее, и у Эрга. Ему трудно держать себя в руках, но он старается. А зачем? Зачем он вообще пришел сюда, хулиганистый мальчишка, который сказочно рисует, почему не стал художником? Ей очень захотелось выгнать его взашей — не из бара, из Корпуса и армии…

Всех младших — и Эрти, и Эрин, и Сэлэйн ей вдруг захотелось выгнать, пока они еще не стали такими, как она сама, почти мертвыми. И Кэни, которого уже ниоткуда нельзя выгнать… Но эту мысль она утопила в очередном бокале.

Потом у Кэсс случился провал в сознании, а когда оно включилось, она беседовала с Рином, причем на семейные темы, и была абсолютно трезва и адекватна.

— Эссох… Эссох, — Кэсс задумчиво качала головой. — Рин, ты из семьи губернатора Алгеды?

— Да, приемный ребенок.

Кэсс понимающе кивнула. Брать приемных детей, сирот или отказников, считалось почетным и среди знатных родов. Они воспитывались наравне со своими, считались членами дворянского сословия, вся разница была в наследовании имущества и титула — эти дети не могли передать титул потомкам, если приемные родители не устраивали им соответствующий брак.

— Многовато нас тут вдруг с этой планеты… — сказал Рин.

— Ты о чем?

— Да этот, скотина Эскер, тоже наш земляк.

— С какой стати? — в безупречном столичном выговоре эсбэшника Кэсс не уловила ни единой нотки родного ей акцента.

— Я своих узнáю… Поспорим? — протянул руку Рин.

— Нет уж, не буду я с тобой спорить. Лучше выпьем.

— Выпьем! — тут же присоединилось к этому предложению еще несколько человек.

И они выпили.

Где-то неподалеку Эрг вразумлял бармена на тему того, что слово «хватит» сегодня он произносить не должен. Мальчишка был из персонала десантников, причем совсем молоденьким, и чего-то явно не понимал. Непонимание уже стоило ему синяка под глазом, дальнейшее непонимание грозило свернутой челюстью. Кто-то из ребят Эрга вяло пытался вмешаться, но Эрга нужно было оттаскивать от бедолаги бармена силой, а по фигуре Эрг больше годился не в пилоты, а в борцы-тяжеловесы, и затея была явно безнадежной.

Бедный мальчик, без всякой жалости подумала Кэсс, оглядывая зал. Зрелище не для слабонервных — полсотни крепких и совершенно сумасшедших людей, которым «позволено все». И которым наплевать на то, что позволено, а что — нет, потому что позволено все, кроме одного — вернуться назад, оказаться в воздухе и изменить ситуацию. И эта невозможность исправить, помноженная на невозможность смириться — черное безумие, в котором любое слово, любая мысль становится ключом, открывающим двери ненависти ко всему миру.

Экая философия в пьяную-то голову лезет, подумала Кэсс, и усмехнулась. Философствуй, не философствуй, а кончится все одним — погромом. Потому что табуретку можно уничтожить, она под рукой и не может сопротивляться. А собственное отчаяние не поставишь перед собой, не дашь пинка.

Терять они не умели, вот в чем дело. Никак не давалось это умение — отпустить прочь из своих рядов одного своего, командира или подчиненного. Тот, кто погиб — он не имел права уйти, оставив всех остальных, не имел права разрывать связи.

— Пей, — вложил ей в руку стакан Истэ, видимо, заметив по лицу Кэсс, что ее тянет в размышления. Думать было нельзя — каждая мысль была все тяжелее и нестерпимее.

И они пили…

Кэсс заплетающимся языком повествовала Эрти и Сэлэйн о какой-то истории из детства. Парочка слушала жадно, и стоявший за плечом со стаканом в руке Рон прислушивался тоже — она исключительно редко говорила о своем прошлом, о чем-то, выходившем за пределы их повседневного бытия.

— И там был мост над сгоревшей рекой…

Заметив вспышку изумления в глазах Сэлэйн, она остановилась.

— Что? Я что-то не то сказала?

— Мост над сгоревшей рекой — это как?

Кэсс хотела поправиться, но не смогла произнести ни слова. «Мост над сгоревшей рекой, мост над… мост…» Перепутанные, переставленные местами собственные слова ударили ее наотмашь, вдруг открыв глаза на происходящее. Всего три слова — словно три прямых попадания в корпус, выжигающие защиту и превращающие машину в груду беспомощно падающего на землю металла. И чудовищная ложь Эскера вдруг легла ей в ладони. Еще ничего не было окончательно понятно, но от сердца отлегло — нет никакого предателя, никакого шпиона среди тех, кто сидит рядом с ней. Его нужно искать, он существует, этот шпион, он действует — но здесь его нет.

— Что с вами, командир? — встревожилась Сэлэйн, должно быть, часть мыслей Кэсс отразилась на лице.

— Все в порядке. Уже все в порядке… Спасибо тебе. — Она протянула руку и хлопнула Сэлэйн по плечу. — Эрти, не зевай, мы же все уже допили…

Дальнейшее она осознавала смутно, а помнила еще хуже. Что-то забавное творилось с сознанием, словно в полусне. Она помнила, что говорила минуту назад, но минутой спустя не могла этого вспомнить. Впрочем, неудивительно — всю предложенную выпивку и таблетки она планомерно отправляла внутрь, нимало не интересуясь, как все это вместе на нее повлияет.

Запомнились только несколько моментов — искаженное криком, белое лицо Истэ, искусанные в кровь губы Сэлэйн, руки Эрга, ловящие ее вместе со стулом, когда она докачалась-таки, и ножка подломилась, ее собственные кулаки, сжатые так, что ногти впивались в мясо, миг, в котором она и Рин прижимались друг к другу лбами, кажется, пытаясь немедленно освоить телепатию и что-то объяснить друг другу. Между этими фрагментами было только общее ощущение шума, гама и бесконечного отчаяния, стискивавшего горло так, что оставалось только толчками пропихивать в это горло алкоголь, чтобы иметь возможность вздохнуть.

Про связного она вспомнила к утру. Рин помог согнать в стельку пьяную эскадрилью к ее столу, и Кэсс попыталась втолковать им, что если скоро кого-то привезут, то ни в коем… н-ик! — и в ик! — коем случае… Рин понял, что она имела в виду, и принялся переводить это остальным, Кэсс вдумчиво кивала, пытаясь понять, зачем он так сложно выражается.

Потом Эрин вывел на улицу патруль, представлявший собой очаги относительной трезвости (отказаться хлебнуть хотя бы пару глотков при тостах означало бы оскорбить и живых, и покойного), впрочем, вскоре она вернулась, по уши счастливая — патруль только отобрал у нее нож, а ей удалось поставить патрульному синяк на лбу.

До утра досидели далеко не все. Кто-то еще до рассвета отправился бродить по базе в поисках приключений, кого-то патрульные все-таки увели продышаться и уже не выпустили. В общем, все шло своим чередом. Кэсс угнетало только одно — до конца расслабиться она не могла. Приходилось балансировать на грани — и пытаться утопить боль в стакане, и не вытворить чего-нибудь совсем уж запретного.

Рин чувствовал себя в баре, как дома. Он переобщался со всеми офицерами, выпив с каждым не по одному разу, ответил на вопросы, вернее, на главный вопрос «а он-то тут при чем», в общем, и выполнял просьбу Кэсс, и старательно пытался надраться. Кэсс видела, что несколько раз он был на грани срыва, но удерживал себя в руках. В результате к утру он оказался самым трезвым из немногих, досидевших до того момента, когда неоднократно побитый за ночь бармен в сопровождении двух патрульных из утренней смены разнес всем по стакану горячего стимулятора и недвусмысленно попросил освободить помещение.

Кэсс встала, оглянулась. Из столов только два стояли, как положено, остальные были перевернуты, пол был усеян битым стеклом всех оттенков. Ножка стойки была погнута, стойка, в результате, стояла криво. Кэсс вспомнила, что пинала эту ножку, но, кажется, не одна. Кого-то заснувшего в обнимку с другой ножкой патрульные безуспешно пытались разбудить.

— Привезли, — сказал над ухом Рин. — Пора идти смотреть.

Кэсс обернулась, с трудом сфокусировала на нем взгляд, хотела уже переспросить, кого — привезли, но вспомнила сама, кого.

Пресловутый связной оказался дряхлым босым дедулей в свободном темно-коричневом балахоне. Руки его были связаны силовыми наручниками, и двое конвоиров почти несли дедушку под локти, тот едва переступал грязными, черными до колен ногами. Кэсс усмехнулась — на пресловутого связного дедушка походил мало, скорее, на случайно подобранного на обочине нищего. Впрочем, едва ли со случайным нищим два здоровенных десантника стали бы так бережно обращаться, стараясь не морщиться, — видимо, мыться дедушка не любил: его несли, как хрупкое сокровище.

Между посадочной площадкой и постройкой, отведенной под камеру, выстроилась в две шеренги целая толпа — видимо, Эскер расстарался вовсю, и про пойманного связного знал каждый, включая уборщиков и снабженцев. Когда дедулю вели мимо Кэсс, она подняла голову — дед был высок — и заглянула ему в глаза. Дед был настоящий орел — в глазах его гнева и презрения плескалось столько, что можно вычерпывать ведрами, а крючковатый нос добавлял сходства с птицей.

Кэсс отыскала взглядом своих, поманила жестом. Когда вся семерка — сердце больно дернулось, семерка, семерка, и ничего тут не сделаешь — подошла, пошатываясь и спотыкаясь, Кэсс распорядилась:

— Сегодня весь день вы держитесь вместе. Чтобы ни один не отлучался ни на минуту. И чтобы ни один не приближался к камере с этим гордым птицем на сто метров. И вообще — идите-ка вы в столовую, и не высовывайтесь оттуда до вечера!

— А к медикам?

— Только по моему приказу, или приказу Полковника.

Ну что, Эскер, подумала она. Что же вы будете делать, если с вашим шпионом что-нибудь случится? На кого попытаетесь списать все грехи?

Эта мысль была последней связной, видимо, кончилось действие стимулятора. Дальше пошел классический отходняк — разброд мыслей, дрожащие руки, тошнота и муть в голове. Кэсс не боролась с этим, напротив, старательно раскачивала в себе все неприятные ощущения. В идеале, стоило бы наблевать где-нибудь на видном месте и свалиться рядом. Пока не получалось, но уже за три метра было понятно, что она одновременно пьяна, похмельна и под кайфом, в общем, в воздухе ей не место. Остальным и стараться было не нужно, уже по одной только походке веселой компании, помогавшей друг другу идти и едва переставлявшей ноги, все было предельно ясно.

Теперь оставалось обеспечить себе безупречное алиби до самого вечера. Не заехать ли по физиономии кому-нибудь из десантников, подумала она. Драка, парализатор, карцер — и попробуйте, прикопайтесь, господин штаб-капитан. Нет, не годится — дадут в ответ по голове, и ей будет светить не только алиби, но и хирургическая операция. Десантникам наплевать на неписаное правило Корпуса «по голове не бить, пальцы не ломать». У них модифицирующие компоненты расположены несколько по-иному.

Эрг, конечно, может помочь в плане драки. Правда, его не видно, а искать как-то затруднительно. Сдаться медикам? А если поднимут в воздух? Она так старательно напивалась и спаивала остальных, жалко было бы теперь лишиться преимущества полной непригодности к полету. А в полет сегодня никак нельзя. Эскер, кажется, еще не согласился демонтировать свои платы. Есть все шансы не вернуться.

Потом где-то за спиной оглушительно грохнуло. На мгновение Кэсс оглохла.

В голове все как-то окончательно смешалось в кашу цветов и звуков, она пошатнулась, но не упала — вдруг оказалось, что ее удерживает за плечи кто-то из десантников, как раз тот, которого она недавно намечала объектом для драки.

— Что это было? — попыталась спросить она, но вышло что-то невнятное. Десантник, впрочем, понял.

— В ангарах что-то, — показал он себе за спину. — Хорошо рвануло.

— Посмотрим? — предложила Кэсс.

— А то, — ухмыльнулся парень. — Неужели пропустим…

Взвыла сирена общей тревоги. В сторону ангаров побежали все, кто стоял в момент взрыва неподалеку от Кэсс. Бежать она была не способна — спотыкаясь и качаясь на каждом шагу, шла рядом с десантником, причем ухитрялась идти с ним в ногу. Должно быть, парень не торопился, впрочем, скорость передвижения Кэсс оценить не могла. Шла пока что сама — и ладно.

Возле ангаров творилась какая-то неразбериха. Крыша одного была внятно покорежена, оттуда несло дымом и гарью, но огня не было. Техники носились с распылителями, патруль и СБ, мешая друг другу, пытались отогнать любопытствующих и оцепить ангар.

Рядом откуда-то возникли полковник Конро, Эскер, подполковник СБ и Рин, почему-то в изрядно порванном и обгорелом комбинезоне, все быстрым шагом прошли мимо Кэсс, не заметив ее. Рин возмущенно жестикулировал, Эскер тоже вовсю размахивал руками, подполковник угрюмо молчал. Кэсс потянула спутника за рукав, они пошли следом, держась на расстоянии пары шагов.

Из обрывков реплик Кэсс удалось разобрать, что взорвалось нечто, прикрепленное снаружи к фюзеляжу командирской машины (Эрга — сообразила она), что истребитель пострадал серьезно, что погиб находившийся рядом техник. Возможно, он обнаружил устройство и попытался его снять — Рин находился неподалеку, но стоял спиной и подробностей не видел. Кэсс подкралась еще на шаг.

— Обследуйте остальные машины, — приказал Полковник. — Соберите все улики. Вы, Эссох, отправляйтесь к медикам, а заодно переоденьтесь.

Рин и Эскер одновременно покачали головами.

— Я сам… — начал говорить техник, но Эскер тут же перебил его.

— Вы арестованы, старший лейтенант Эссох. Подполковник, вызовите патруль.

Подполковник СБ перевел взгляд на полковника Конро, тот улыбнулся и кивнул. А потом сказал подполковнику что-то одними губами, и тот тоже кивнул, но без улыбки. Рин стоял в легком шоке, поправляя изодранный воротник, и глядел на Полковника так, словно видел его в первый раз в жизни. Подполковник нажал кнопку на браслете, через несколько секунд двое патрульных из оцепления подошли к ним.

— Поместите арестованного Эссоха в мой кабинет и охраняйте. Никого, кроме меня, не впускать, никого, — громко распорядился он. — Разрешаю применять оружие. При необходимости обращайтесь прямо к полковнику Конро.

Теперь уже на лице Эскера отобразился легкий шок, но он быстро взял себя в руки. Рин огляделся, заметил позади Полковника Кэсс, подмигнул ей и, посвистывая, отправился к штабу в компании патруля так, словно шел с ними на прогулку.

И тут сирена взвыла вновь.

— Опасность в воздухе! Всем занять свои места! — заорал механический голос.

Место Кэсс было в ангаре, рядом со своей машиной, но второй ангар был тоже оцеплен, и она, недолго думая, отправилась следом за Полковником. Десантник куда-то исчез, но он уже не был особо нужен — Кэсс его запомнила, смогла бы описать, а он мог точно подтвердить, где она находилась в момент взрыва. Опьянение подхлестнуло паранойю, и в каждом происшествии виделся подвох.

Впереди Полковник и подбежавший к нему адъютант о чем-то спорили, Эскер шел следом, внимательно слушал. Кэсс прислушивалась, но ничего не могла разобрать. Временами она косилась в небо, где активированные на полную мощность лазеры ПВО сплели светящийся купол. Никакой опасности она не наблюдала, но сообщение означало налет на базу. Трио вошло в тактический класс, Кэсс остановилась слева от дверного проема — дверь они не закрыли. Напрягла слух, пытаясь расслышать, что происходит в дальнем конце, у карты во всю стену. Полированный металл двери отчасти отражал происходящее внутри.

— Поднимайте третью эскадрилью! — распорядился Полковник.

— Вторую! — немедленно встрял Эскер, приказывая адъютанту. — Вторую эскадрилью.

Кэсс остолбенела от этакой наглости и даже не сразу поняла, что вторая — как раз ее. А когда поняла — кажется, на минуту утратила способность воспринимать происходящее. Упрямство, с которым Эскер гнул свою линию, ее ошеломило. В буквальном смысле — ударило, как по шлему, начиненному хрупкой аппаратурой.

Эскер сказал что-то неразборчивое.

— Подите вон, Эскер, — сквозь зубы, с непередаваемой интонацией сказал Полковник, и Кэсс вспомнила, что он не только полковник Конро, но и герцог Конро. — Займите место согласно штатному расписанию.

— Я вам приказываю! — крикнул Эскер, демонстрируя переливчато блистающую пластиковую карту.

— Подите вон, — еще раз повторил Полковник и отвернулся к адъютанту, что-то быстро и деловито говоря.

У Эскера был такой вид, словно на него упала луна с неба или с ним заговорила почва под ногами. В самом деле, поступок Полковника шел вразрез с любыми представлениями о правах и полномочиях, которыми наделял высший допуск. Его грубо, бесцеремонно послали подальше — да еще и при младшем по званию. Тем не менее, он мог бы действовать дальше. Ему оставалось или применить оружие и взять управление базой на себя, или утереться и уйти составлять рапорт. Эскер выбрал третий вариант — утерся, но остался, внимательно слушая все то, что говорил Полковник. Кэсс, к сожалению, не могла слышать всего разговора.

Надо было высунуться и встать в дверном проеме, но Кэсс поостереглась. Она и так услышала и увидела сегодня слишком много, и находилась там, где находиться ей не следовало.

Ангары первой и второй эскадрилий стояли рядом, два других — поодаль, Полковник считал, что риск повторного взрыва будет минимальным. Через некоторое время в лазерном куполе на секунду образовалась брешь, дюжина машин взмыла в воздух, купол тут же закрылся вновь. Едва различимые за светящейся сеткой машины ушли куда-то на север.

Кто-то наконец сообразил захлопнуть дверь, и Кэсс оказалась отрезана от источника информации. Она раздумывала, попытаться ли занять место по штатному расписанию — то есть в ангаре, у своей машины, и удастся ли по дороге встретить мрачного медика, имени которого она так и не узнала, и с ножом у горла потребовать, чтобы в любой ситуации их поднимали в воздух последними; или отправиться найти свою команду и потом уже встретиться с медиком, прихватив в компанию двух-трех человек для алиби, и опять-таки потребовать того же самого; или…

Одновременно она увидела бегущего ко входу в тактический класс Эрга, злого, как пара сотен чертей, и получила по импланту приказ явиться туда же. Предусмотрительно пропуская Эрга вперед, она вошла. Одна из стен сейчас служила экраном, на который передавалась информация из диспетчерской. Используя коммуникатор и для связи с диспетчерской, и для еще каких-то переговоров, Полковник напряженно следил за развертывающейся на стене картиной воздушного боя.

На третье крыло наседала целая стая машин Олигархии. Кэсс сбилась со счета — ей показалось, что тех не менее полусотни. Пока что обходилось без потерь, и бомбардировщики, которые держались поодаль, к базе подойти не могли. ПВО старалась изо всех сил — кто-то, видимо, вручную управляя пушкой (луч иногда нервно дергался и отшарахивался от своих машин), пытался достать особо нахальных нападающих.

— Справятся? — не оглядываясь, спросил Полковник.

— Нет, — хором ответили Эрг и Кэсс. И так же хором, не сговариваясь, продолжили: — Разрешите взлет!

— Эрг, на чем вы-то собираетесь лететь? На метле? — все так же, не оборачиваясь, спросил Полковник.

— На восьмой машине, пилот у медиков…

— Эрг, ваша очередь третья, будьте готовы, но не торопитесь.

— Я настаиваю, чтобы вы ввели в бой вторую эскадрилью, — немедленно активизировался до того внимательно следивший за боем Эскер. Но его дружно проигнорировали.

Кэсс забыла о том, что Эскер наготове и ждет момента, чтобы подкинуть какую-то подлянку, ей нужно, необходимо было быть сейчас там, где шло сражение. И там, где одна из машин Империи, взятая в тиски, все же получила удар плазмой и пошла вниз. Но не кувыркаясь и врезаясь носом в землю — по плавной дуге, ее прикрыл напарник, отгоняя устремившуюся следом «Ласточку», аварийная посадка удалась, как сообщила система управления базе. Машина приземлилась совсем неподалеку, и оператор лазерной пушки накрыл сектор веером лучей, давая возможность трем десантникам ринуться на помощь.

— Полковник, — взвыла она, глядя, как другая машина, уже всерьез искалеченная, пытается уйти от лобовой атаки. — Мое место там!

— Твое место там, где я прикажу, — Полковник на миг повернул к ней голову, ударил глазами так, что показалось — она получила пощечину, и тут же отвернулся к коммуникатору, спрашивая что-то непонятное; ответ его устроил. Кэсс заткнулась, для верности прикусив большой палец на сжатом кулаке.

— Эрг, боевая готовность. В ангар, бегом, — приказал он.

При необходимости истребители Корпуса могли стартовать не со взлетной полосы, а прямо из ангаров, у которых крыши легко сдвигались, как раз на подобный случай.

Эрг просиял так, словно его представили к награде, и выбежал вон, с оглушительным грохотом захлопнув за собой дверь.

Повезло, задохнулась черной завистью Кэсс. Эрг был одним из тех, с кем она была в более дружеских отношениях. Они не соревновались между собой, не хвастались. Но сейчас ей было обидно, словно Эрг выхватил у нее из-под носа приз.

В воздух пошла четвертая эскадрилья. Кэсс сидела как на иголках, не отрывая взгляд от экрана и мечтая услышать только два слова — «боевая готовность». Но пока что их не следовало, и она погрузилась в происходящее на экране. Пятеро из третьей эскадрильи уже ушли из боя, четвертая пока что перестраивалось после вертикального подъема из ангара, а из «Ласточек» выбили не более десятка. Наконец, четвертая эскадрилья по-настоящему вступила в драку и принялась оттеснять Олигархию от базы. «Ласточки» проигрывали по всем параметрам, но давили массой, и все же через десять минут стало ясно, что произошел перелом. «Ласточки» еще пытались пробить коридор для бомбардировщиков, но несли потерю за потерей.

— Поднимать первую? — спросила спина Полковника, и Кэсс только по молчанию адъютанта поняла, что вопрос адресован к ней. Она еще раз оценила обстановку, вспомнила ребят из четвертой и уверенно сказала «нет».

— Прорвутся, — пояснила она чуть позже. — А Эрг без командирской машины…

Нужного слова не нашлось, «не потянет» — не годилось, он потянул бы на любой машине; «не удержит» — тоже не подходило, звенья могли действовать самостоятельно. Кэсс впала в лингвистический ступор и молча уставилась на экран.

«Ласточки» и бомбардировщики, модели которых Кэсс знала плохо, поднялись заметно выше, постепенно сбиваясь в плотный рой. Кэсс прикусила губу. Разбить тройку сгрудившихся машин было не так уж сложно, но образование из добрых двадцати пяти (а ведь уже половину выбили! — обрадовалась Кэсс), установивших вокруг себя плотную защиту полями и пушками, могло не только обороняться, но и вполне успешно атаковать. По крайней мере пробить себе коридор им удалось бы. Сколько бомбардировщики несут снарядов на борту, она представляла себе слабо, но была уверена, что этого с лихвой хватит, чтобы выжечь защиту и накрыть их базу бомбовым ковром. Она уже жалела о своем «нет», нужно было поднимать и ее эскадрилью, и Эрга, стараться выбивать машины поодиночке…

Кэсс уже открыла рот, чтобы объяснить это все, но тут пронзительно пискнул сигнал спутника. Полковник нажал клавишу, услышал что-то, с размаху ударил ладонью по металлу стола.

— Свяжитесь с ВКС, а не со мной! — рявкнул он, но после паузы добавил: — Отправьте торпедные катера!

Кэсс подвинулась по скамье поближе к адъютанту, вопросительно повела бровями. Адъютант, к которому информация шла параллельно, шепотом пояснил:

— Транспорт Олигархии на орбите…

— Очень вовремя нашли, м-мать… — тоже шепотом выругалась Кэсс, потом взглянула на экран, и вскочила, закричав:

— Они уходят, уходят, а не атакуют!

Не поняв, что происходит на самом деле, истребители Империи яростно рванулись к «Ласточкам», стремясь любой ценой разрушить построение. Кэсс застонала — они так откровенно подставлялись под удары… Полковник держал палец над клавишей, но не нажимал ее, еще сомневаясь.

— Уверена? — прозвучал вопрос.

— Да, да! — не отрывая глаз от экрана, крикнула она, и Полковник, что-то решив для себя, нажал на клавишу, командуя отход.

Держась вплотную друг к другу, машины Олигархии ушли вверх, на орбиту, где их ждали торпедные крейсера. Бой был выигран.

— Потери? — спросил Полковник у диспетчерской, услышал ответ и уронил микрофон.

— Нет потерь, — наконец-то поворачиваясь к сидевшим за ним Кэсс и адъютанту, сказал он с безмерным удивлением. — Восемь битых машин, двое с тяжелыми повреждениями, но жить будут. Остальные отделались легкими.

— Быть не может, — сказала Кэсс, укладываясь грудью на стол и чувствуя себя вымотанной так, словно это она только что дралась в воздухе. Волноваться за своих было тяжелее, чем драться.

Адъютант сиял, Полковник широко улыбался (редкое зрелище), только у Эскера вид был такой, словно удивительно успешная победа нанесла ему глубокое личное оскорбление. Переживает, что ли, что не смог вытряхнуть нас в воздух, мельком подумала Кэсс. Идея показалась абсурдной, но другого объяснения она придумать не могла.

— Тем не менее, — улыбнулся Полковник. — Ты вовремя сообразила.

— Они же не любят напрасных потерь, — равнодушно пояснила Кэсс и прикрыла глаза. Она не могла понять, пьяна она или трезва. Но сейчас ей было все равно — после бессонной ночи хотелось только спать, желательно вот так, щекой на холодном металле, спать долгим, беспробудным сном. Она была согласна даже на парочку кошмаров. Но, желательно, не тех, что обычно снились пилотам после тризны.

Раздались шаги — мерный гул металла. По звуку Кэсс узнала торопливо-изящную походку Эскера, обрадовалась, что он, наконец, ушел.

— Кэсс, — негромко позвал Полковник и постучал пальцами по металлу. Стук отозвался ударами кувалды по голове, но даже это не заставило ее открыть глаза.

— Полковник… Оставьте в покое пьяную женщину, — пробормотала она сквозь сон.

— Где твои? — спросил он, и Кэсс тут же рывком села.

— Должны были быть в столовой, когда началась вся эта петрушка, — сказала она. — А сейчас… я им запретила соваться к деду и велела держаться вместе.

— Отлично, — похвалил ее Полковник и похлопал по плечу: — Иди к ним.

— А платы? — спросила она уже в дверях, вдруг вспомнив, что Олигархия-то ушла, а капитулирует ли после этого местный гарнизон, неизвестно. По всему получалось, что следующий вылет — ее, никуда не денешься. Эрг остался без машины, а третья и четвертая эскадрильи крепко побиты.

— Платы как раз сейчас снимают. Под предлогом поиска взрывных устройств, — подмигнул ей Полковник.

— Вы окончательно решили плюнуть на полномочия Эскера? — удивилась Кэсс.

— Да, — кивнул Полковник. — Но ты будь поосторожнее.

Кэсс выползла, нашаривая в кармане кителя очередную упаковку стимулятора. Здравый смысл возражал, но уж если идти куда-то, так быстро и на своих двоих, а не лежа на носилках. Гранула обожгла язык, ее прошибло горячим потом: организм уже отказывался терпеть над собой такое насилие. Но энергии прибавилось, хотя и меньше, чем обычно. Все, на этот раз — последняя пачка, новую брать не буду, решила она, заранее зная, что этой решимости хватит ненадолго. Она искала своих.

Нашлись они вовсе не в столовой, а в ликующей толпе возле летного поля, где Корпус встречал своих героев. Держались все, как она и приказала, рядом.

— Так, господа. Кто-нибудь знает тихое, но достаточно людное место, где можно отдохнуть, но быть на глазах?

— Бар пока закрыт, — сказала Ристэ, на лице которой были видны две переполнявшие ее эмоции — радость за одержавших победу и злость, что ее нет в составе победителей.

— Уточните задачу, — улыбнулся Эрмиан.

— Уточняю, — вздохнула Кэсс. — Чтобы Эскер не повесил на нас какую-нибудь неприятность, которая случится с дедулей, а она случится, я уверена… Нам нужно провести где-то время, пока устаканится весь здешний бардак и нас не бросят разбираться с остатками гарнизона.

— Медики? — предложил Рон. — У них как раз ведется запись пребывания в капсулах, да и я лично не готов идти в воздух после вчерашнего без отдыха.

— После сегодняшнего, ага, — уточнила Эрин, но кто-то, кажется, Сэлэйн, пнул ее сзади в щиколотку, и Эрин заткнулась, наклоняясь, чтобы растереть ногу. Очень вовремя — еще одна реплика, и Кэсс засветила бы ей пощечину прямо посреди толпы. Впрочем, глаза у девушки были настолько шалыми, что она могла сказать все, что угодно, не думая, как и о чем говорит. Рановато начинает Эррэс принимать что-то серьезное, подумала Кэсс и поставила себе заметку на память — по возвращении на основную базу поговорить на эту тему.

— Идет, — согласилась Кэсс. — Будем отдыхать, пока не запустят разгонку. И пусть Эскер хоть за руку тащит нас резать, стрелять, душить его связного…

— Мы будем упираться и оказывать сопротивление, — продолжил Эрти.

— Но только пассивное, ни-ни, у него же допуск, — закончил Эрмиан.

— Именно! — подытожила Кэсс. — Ну, пошли.

У медиков их послали подальше — все капсулы были заняты пострадавшими в недавней схватке, и «процедуры протрезвления», как выразился кто-то из медиков, могли подождать несколько часов. Незнакомый медик велел приходить к вечеру, не раньше. Кэсс посмотрела на солнце. До вечера было часов пять, если имелся в виду закат. Впрочем, никто не решился идти уточнять — их буквально пинками согнали со ступенек, одновременно покрикивая и веля не шуметь.

— Этого мы не учли, — огорченно сказал Рон. — Но есть еще вариант. Сесть напротив входа в камеру и изображать охрану.

— И поди докажи потом, что не входил…

— А камеры на что?

— Камеры можно и отключить, — наобум сказала Кэсс, еще не зная, что обрела вдруг талант предсказывать большинство поступков Эскера. — Пойдемте к Полковнику!

— Уж он-то нас не с лестницы спустит, он нас еще дальше пошлет… — усомнился Истэ. — Ему сейчас не до нас.

— О! — осенило Сэлэйн. — Не пойдем мы к Полковнику, мы пойдем в казарму к патрулю. Им заняться особо нечем, а один охламон вчера отчаянно строил мне глазки. Вот мы к нему и пойдем. Я на свидание, а вы — меня охранять. Наряд патрульных — идеальное алиби. А потом уже к медикам.

Четверка патрульных, коротавших досуг за игрой в кости, сперва восприняла пришествие восьмерых пилотов, как откровенный наезд. У одного на лбу красовался свежий, еще не успевший раскраситься во все цвета побежалости синяк, явно результат вчерашней попытки кого-то успокоить. Патрульные решили, что визит — продолжение вчерашних бесед, и сначала, вскочив из-за стола, потянули руки к парализаторам. Но потом один из них узнал Сэлэйн, Кэсс сказала что-то вполне мирное, в общем, обстановка теплела на глазах. По крайней мере, руки от стволов патрульные убрали, переместив их на пояса.

— Я, в общем-то, тебя одну приглашал прогуляться, — заржал тот, что был повыше и посимпатичнее прочих. По правде сказать, парень был — загляденье, с такой фигурой и мордой не в патруле ходить — во всеимперских хитах сниматься.

— А что ты думал, приличная девушка из высшего общества на свидание ходит только с охраной! — подмигнула Сэлэйн. — И то с разрешения мамы и папы, старшего брата и двоюродного дяди. Вот, пришла со всей родней, извольте встречать.

Патрульные рассмеялись, кто-то выставил на стол стаканы и бутылку. Стаканов было всего три, но двенадцать прекрасно делилось на три, а в бутылке оказалось что-то крепкое. Обнаружилось, что общаться с патрулем и можно, и даже относительно приятно. Кости, карты, анекдоты по кругу вслед за стаканами — получалась настоящая дружеская попойка. Особенно, учитывая, как старательно эскадрилья Кэсс создавала и поддерживала дружескую атмосферу, забыв про не самое теплое отношение к патрулям (удар парализатора обычно не располагает к любви и доверию) и аристократическую спесь.

— Ребята, сделайте доброе дело, — попросила Кэсс. — Закройте дверь изнутри, на свой код, и не выпускайте никого до вечера, или пока всех не вызовут из диспетчерской. В общем, поодиночке — не выпускать.

Патрульные посмотрели на нее, потом пожали плечами.

— Это игра такая? — спросил красавчик, набирая нужный код.

— Типа того, — улыбнулась ему Кэсс, с трудом сдерживая зевоту.

Через полчаса ей совсем уж нестерпимо захотелось спать, и она отправилась к ближайшей койке. Разбудил ее Эрмиан, тряся за плечо. Кэсс показалось, будто она только что закрыла глаза, и она пробухтела что-то недовольное, но Эрмиан постучал пальцем по браслету. Оказывается, было уже поздно.

Заснула не она одна — Эрти и Эрин дремали, положив головы на стол, Рон и Истэ тоже оккупировали койки, Сэлэйн сидела в единственном кресле и клевала носом, почти не слушая очередной анекдот, которым красавчик-патрульный собирался ее, видимо, уморить. Одна Ристэ, как ни в чем не бывало, обыгрывала тройку патрульных в карты.

На этот раз медики их подальше не послали, но и ничего особенного делать не стали — рассовали по свободным капсулам, включили программы. На этом день и завершился — для всех, кроме Кэсс.

Сигнал, разбудивший ее, был настолько предсказуем, что ей показалось, будто всю дорогу она так и лежала без мыслей, ожидая вспышки света и резкого тонкого звука. Но в теле уже было трезвое, легкое ощущение отдохнувших мышц, и в голове уже не гудело, и стены не качались перед глазами. Она неспешно оделась, медленно надевая брюки, ботинки, плотную трикотажную майку, китель, потом долго и вдумчиво причесывалась, укладывая пробор волосок к волоску, с удовольствием оправляла обшлага кителя, любовалась отполированными кем-то ботинками. В общем, всячески тянула время, как в детстве, когда ее внизу ожидал пирожок или новая игра, принесенная отцом, а она нарочито медленно выверяла домашние задания и раскладывала по местам учебные кристаллы. Знать, что подарок уже ждет ее, и оттягивать время до его получения было едва ли не приятнее самого подарка. Вот и сейчас она знала, что подарок — выражение лица Эскера, когда он узнает: никто не имел возможности навредить его драгоценному связному — уже принесен, упакован и ждет, когда она дернет ленточку.

У выхода ее встретил давешний «мрачный медик», и Кэсс пообещала себе, что немедленно после разговора спросит, наконец, как его зовут. Мысленно называть его «мрачным медиком» уже надоело.

— Вам сюда, — указал он на одну из дверей.

— Вы уверены? — переспросила Кэсс. — Не в штаб?

— Нет-нет, именно сюда, — медик распахнул перед ней дверь. В залитом пронзительным светом помещении центром интерьера являлся стол, а на нем покоился голый труп дедка. Было сразу ясно, что это именно труп — у живых не бывает такого блекло-синюшного оттенка кожи и настолько выпрямленных в последней судороге ног. Никаких ран или отпечатка веревки на шее от порога Кэсс не увидела, а на зрение она не жаловалась. Впрочем, она подошла поближе, заглянула в стеклянные мертвые глаза, поразившись тому, что зрачки настолько расширены — не видно радужки. Рот его был открыт, словно в безмолвном крике, по выражению лица было ясно, что умер он не сразу и не так уж легко. Губы были отчетливо синими, словно выкрашенными идиотской помадой.

— Поздравляю вас, Эскер, — рассматривая труп, сказала Кэсс, зная, что Эскер стоит где-то неподалеку. Она его не увидела, когда входила — в лицо ударил слишком яркий свет, а потом она смотрела уже только на покойника. Но видеть было и не надо, она и так чувствовала — он рядом. Взаимная ненависть связала их тонкой чувствительной нитью. — Я, конечно, не врач, но, по-моему, он совершенно, абсолютно, безнадежно мертв.

— Вы рады? — спросил Эскер, возникая у нее за плечом.

Кэсс приподняла ладонь покойника, с удивлением увидела на ней и на запястье ярко-синюю сетку сосудов, оттянула веко, с равнодушием прикасаясь голыми руками к мертвой плоти. Конъюктива тоже была украшена синей паутиной.

— Да, разумеется, рада. Все прошло по плану. Шпион отравлен, можно подводить итоги, — старательно пряча удивление в голосе, сказала она.

— И каков же итог? — с нетерпением спросил Эскер, но тут где-то рядом, кашлянув, заговорил Полковник:

— Итоги мы обсудим завтра, в десять.

— Но…

— Это не обсуждается, — отрезал Полковник, и Эскер не стал ни спорить, ни размахивать своим великим и могучим, но мало кого теперь интересующим допуском.

— Чем его отравили? — спросила Кэсс медика.

— Пока не понял, какой-то редкий минеральный яд. Выясню к утру, нужно найти реактивы и тесты.

— Выйдем, — предложил Эскер ей и Полковнику. Они вышли в холл. Кэсс с интересом смотрела на Эскера, тот смотрел на нее.

— Камера была кем-то отключена? — поинтересовалась Кэсс, и Эскер сначала кивнул, а потом уже сообразил, что промахнулся.

— Где сегодня были ваши люди? — спросил он.

Кэсс радостно улыбнулась. Вот он, подарок, вот она, ленточка. Дерг!

— Мои люди сегодня весь день были на виду у остальных, к покойнику не приближались.

Подарка не вышло. Эскер слишком хорошо владел собой. Кажется, его ничуть не удивила и не разочаровала эта новость. Кэсс чертыхнулась про себя, но спросила спокойно:

— Я могу вернуться в капсулу?

— Я проверю ваши слова, — пообещал Эскер.

— Проверьте, конечно же, проверьте. Я вам даже помогу: бар — столовая — холл диспетчерской — летное поле — казарма патруля — медики. Запомнили? Проследите, пожалуйста, весь маршрут, не упустите чего-нибудь, — заботливо издевалась она, и Эскер дрогнул скулами, напряг ноздри. Видно было, что еще пара фраз в подобном тоне, и он все-таки взорвется. Но она поймала предостерегающий взгляд Полковника и кротко промолчала.

На рассвете их подняли на задание. Едва очнувшись, Кэсс услышала, как по крыше барабанят капли дождя, и, наспех натянув костюм, вылетела во двор. Крупные, тяжелые, удивительно холодные капли падали ей на щеки, скатывались с гидрофобного покрытия летного костюма на голые ладони, и, предвкушая удовольствие полета в рассветном дожде, она пошла к тактическому классу, с трудом удерживаясь, чтобы не перейти на бег.

По дороге ее все-таки скрутило, и хорошо, что никого из ребят не оказалось рядом. Дождь вдруг оказался пощечиной — она будет мчаться сквозь тугие струи, рассекать собой-машиной грозовую тучу, а Кэни, не убереженный ей Кэни, уже никогда не поднимется в воздух. Шрам на руке запульсировал, впервые напомнив о себе, и от рассеченной ладони боль ползла куда-то вверх, к груди, свивалась там змеей и толкалась в стенки грудной клетки. Боль тлела проглоченными углями, и не было того вина, той крови, которыми можно было бы ее загасить, залить выжигающее пламя. Залить такое можно только слезами, но этого было не дано. И ничего с этой требовательной болью не поделать — только нести ее в себе и не давать выплеснуться на остальных. У каждого — своя боль, и делиться нельзя. Не поможет. Ее не разделишь — лишь только умножишь.

Задание сообщил адъютант, который был недавно в этом же классе, когда над базой схлестнулись машины Империи и Олигархии. Он дружески кивнул Кэсс, та постаралась улыбнуться в ответ.

— У вас кровь на подбородке, капитан, — тихо сказал он.

Кэсс и не заметила, что прокусила губу. Она отерла тыльной стороной ладони подбородок, еще раз улыбнулась — «пустяки». Они подождали остальных — таких же мокроволосых, предчувствующих редкую, истинную радость и тщательно скрывающих друг от друга стон, рвущийся из груди.

— Задание несколько странное. Сейчас с гарнизоном обсуждают условия капитуляции. Речь, конечно же, идет о том, чтобы сохранить технику. Гарнизон угрожает ее уничтожить. Так вот, от вас требуется довольно простая вещь — устроить над ними маленькое представление. Простое, но эффектное. По возможности, не уничтожая ангары и прочие скопления техники.

Кэсс засмеялась. Она знала, ей не нужно было переспрашивать, чтобы быть уверенной в том, кто сделал именно им этот подарок. Выбирая между двумя более-менее функционирующими эскадрильями, Полковник вспомнил о том, как она любит дождь.

— Это будет самое незабываемое представление в их жизни! — пообещала она, оглядела своих и скомандовала: — По машинам!

…Ветер, наверное, был иллюзией, ведь лицо защищено шлемом и раструбом кислородной маски, но у нее не было лица, не было рук, только два стальных крыла и послушное мощное и гибкое тело между ними, и эти крылья взрезали воздух, и вибрировали на них капли дождя. Не было лица, рук, кожи, только чувствующая каждую каплю, каждую молекулу встречного ветра стальная броня, только ровно ревущие моторы, только точность прицела. Разрывая ветер, она неслась где-то в небе, падала в него, в сияющее пламя восходящего солнца, и у солнца был миллион оттенков, неразличимых снизу, с земли, а слева от нее дождь уже закончился, и там высилась хрупкая арка радуги, а в радуге было не восемь знакомых всем[7] — дюжина, две дюжины цветов. Она выполняла фигуры — на двоих с Сэлэйн, и в их слиянии была такая запредельная степень взаимного понимания, взаимного доверия, которой не могло быть даже в самой огромной любви на земле. На земле. В этом было все дело. На земле они не жили, жили они лишь в небе, а земля была пустым звуком, гравитационной компонентой в системе координат, которыми она жила.

В небе нельзя умереть, шептал ей дождь. Тот, кто умер в небе, тот жив — становится дождем, градом, штормом на морском побережье, радугой, самим небом, бескрайним его простором. Умирают на земле, в небе — просто делают еще один, финальный шаг на пути, и становятся ласковыми ладонями, которые поддерживают каждого, кто осмеливается подняться в него. Небо не убивает — небо зовет к себе, каждого в свой срок, небо знает, когда пора делать шаг, подсказывает, приглашает. Нет, он не умер, зеленоглазый мальчик, объяснял ветер. Он здесь, он — это я, он и все остальные, кого вы, наивные люди, еще не ставшие небом, считаете мертвыми.

А я, а как же я, спрашивала ветер и дождь Кэсс, почему ты не зовешь меня? И дождь смеялся, лаская ее крылья новыми упругими струями: тебе еще рано. Закончи все, что должна закончить, пройди свой путь до конца, и тогда я встречу тебя. И это обещание утешало, а ледяные капли вымывали потихоньку из груди горящие угли. Останется боль ожога — боль утраты, останется чувство вины — знание об ошибке, но небо простило ее, не швырнуло на землю, отвергая. А если небо простило — кто посмеет судить?

Что-то они делали с гарнизоном, кажется, исполняли заказ адъютанта, разнося хозяйственные постройки и демонстрируя, что могут достать любого в его укрытии. Но Кэсс не существовало в этой системе координат — там, где были казармы и кабаки, медблоки и лавки. Она танцевала с небом, и было небо, и был танец, а если какие-то движения оказывались ударами лазерных пушек или метко пущенной в цель ракетой, ее это совершенно не волновало.