Совсем поздно вечером конюх помладше привел в конюшню новую лошадь и еще какого-то молодого человека с трубкой в зубах. Пока конюх возился с лошадью, человек этот с ним разговаривал. Потом конюх ему сказал:
— Поднимись, пожалуйста, на чердак, Тоулер, и принеси сена. Мне нужно дать его этой лошади. Только трубку свою здесь оставь.
— Ладно, — ответил Тоулер и поднялся по лестнице.
Скоро его шаги раздались прямо над моей головой. Потом он спустился с охапкой сена в руках. Конюх покормил лошадь и вместе с молодым человеком ушел. Еще чуть погодя Джеймс заглянул пожелать нам с Горчицей спокойной ночи. Когда же и он удалился, конюшню заперли до утра на засов.
Среди ночи чувство ужасной опасности заставило меня подняться с подстилки. Лишь окончательно пробудившись, я начал кое-что понимать. В конюшне стояла невыносимая духота. Горчица кашляла. Другие лошади тоже проснулись и выказывали крайнее беспокойство. Тьма стояла кромешная. Я не мог ничего разглядеть. Резкий запах в конюшне усиливался. Дышать стало труднее. Из открытого люка, который вел на чердак, доносились странные и тревожные звуки. Будто туда забрались какие-то люди и с треском ломали сучья. Я не понимал еще, что случилось, но от неясного страха меня сотрясала дрожь. Других лошадей тоже охватил ужас. Они топали и пытались сорваться с привязи.
Наконец я услышал шаги во дворе. Дверь конюшни открылась. Молодой конюх начал одну за другой отвязывать лошадей. По тому, как он торопился, я почувствовал, что ему очень страшно, и сам начал еще сильнее трястись. Другие лошади тоже шарахались от него. Молодой конюх вбежал в мой денник. Он попытался вывести меня силой, но у него конечно же ничего не вышло. Другие лошади тоже не подчинились. Тогда конюх в полной панике выбежал вон.
Оглядываясь сейчас с высоты прожитых лет на то давнее происшествие, могу заявить, что все лошади, включая меня, по собственной глупости тогда едва не погибли. Мы просто поддались панике. А так как место нам всем было чужим, казалось, будто опасность исходит буквально от каждого, кто к нам приближается. Хорошо еще, что свежий воздух проник сквозь открытую дверь. Дышать стало легче. Я немного пришел в себя и глянул наверх. В открытом люке мелькали красные отблески. Треск раздавался сильнее прежнего.
— Пожар! Пожар! — вдруг услышал я крики с улицы.
Тут в конюшню вошел старый конюх. В отличие от своего помощника он совершенно не нервничал, а спокойно приблизился к одной из лошадей и повел ее из конюшни. Когда он вернулся за другой лошадью, треск наверху перешел в рев.
— Ну, красавцы мои! — услышал я родной голос Джеймса. — Просыпайтесь и пошли отсюда скорее. Пора, пора, милые!
Джеймс говорил так весело и спокойно, что у меня сразу же отлегло от сердца. «Если ему не страшно, значит, нам всем ничего не грозит», — решил я. С этого момента я просто слушал его приказания и старался их в точности выполнить.
— Давай, Красавчик, — приговаривал Джеймс. — Сейчас наденем уздечку и быстренько выберемся из этого пекла.
С этими словами Джеймс снял с себя шейный платок, осторожно повязал его мне на глаза и, по-прежнему говоря что-то ласковое, вывел меня на улицу.
— Эй, подержите-ка кто-нибудь моего Красавчика! — снимая платок с моих глаз, крикнул он. — Мне надо вывести еще одну лошадь.
Он поручил меня заботам широкоплечего мужчины высокого роста и снова исчез в конюшне. Я заржал ему вслед. Мне было очень за него страшно.
Во дворе собиралось все больше людей. Одни наблюдали. Другие, боясь, как бы пламя не охватило каретный сарай, спешено выкатывали на улицу экипажи. Третьи стерегли лошадей, которых уже успели вывести из конюшни. Все окна гостиницы, которые выходили во двор, были распахнуты. В них тоже виднелись люди.
Я внимательно следил за входом в конюшню. Дым внутри становился гуще, всполохи пламени были все ярче, и мне опять стало страшно.
— Джеймс! Джеймс Ховард! Где ты? — услыхал я вдруг совсем рядом голос мистера Гордона.
Сквайр остановился совсем рядом с конюшней.
— Джеймс! Джеймс! Ответь мне! — вновь закричал он.
В это время из конюшни послышался оглушительный грохот.
«Все кончено! Бедный Джеймс!» — скорбно заржал я. Но всего секунду спустя в моем голосе уже не было ни одной грустной ноты. Потому что в дверях конюшни окутанные густым едким дымом появились Горчица и Джеймс!
— Мой мальчик! Да ты у нас настоящий герой! — воскликнул хозяин. — Надеюсь, не ранен?
Джеймс улыбнулся, кашлянул и отрицательно покачал головой.
— Таких смельчаков, как он, поискать, — с восхищением произнес высокий мужчина, который меня стерег.
— Совершенно с вами согласен, — с гордостью ответил сквайр Гордон. — А теперь, — повернулся он к Джеймсу, — выводи лошадей со двора.
Мы уже подошли к арке, которая выходила на площадь, когда из нее с шумом и грохотом вылетела повозка красного цвета. Везли ее две сильные лошади.
— Пожарные! Пожарные едут! — закричали в толпе.
Пламя уже плясало над крышей конюшни. Соскочив со своей повозки, пожарные принялись за работу. Больше я ничего не видел. Хозяин и Джеймс быстро вывели нас с Горчицей на площадь. За аркой оказалось неожиданно тихо. Лишь время от времени мой чуткий слух в ночи улавливал отдаленные крики. На небе ярко сияли звезды.
На другой стороне рыночной площади находилась другая гостиница. Сквайр Гордон отвел нас туда. Вызвали конюха. Едва тот появился, хозяин сказал Джеймсу:
— Оставайтесь тут, а мне нужно вернуться. Миссис Гордон, наверное, очень волнуется.
Я смотрел сквайру Гордону вслед. По-моему, прежде он никогда не двигался с такой быстротой. Итак, ужасы этой ночи были для нас позади. Однако отнюдь не для всех лошадей пожар в конюшне закончился столь счастливо. Прежде чем меня и Горчицу завели в денники на новом месте, мы услыхали ужасные вопли. Мы сразу все поняли. Это последний раз взывали к людям о помощи лошади, которых не смогли вывести из горящей конюшни. Вот почему, несмотря на прекрасное обхождение конюха в новой гостинице, остаток той ночи мы с Горчицей провели с тяжелыми чувствами.
Наутро хозяин пришел нас проведать. Он долго беседовал с Джеймсом. Мы разобрали не все слова, но нам было ясно, что сквайр Гордон не скупится на похвалы нашему молодому кучеру. Джеймс от радости покраснел, рот его растянулся в улыбке.
— Мы решили остаться тут еще на один день, — объявил под конец Джеймсу сквайр Гордон. — Жена моя очень нервничала всю ночь. Теперь она чувствует себя совершенно разбитой. Ей надо как следует отдохнуть. Так что до завтра отдыхай, Джеймс.
Конечно же Джеймс первым делом пошел разузнать о вчерашней трагедии. Вернувшись, он рассказал все конюху.
— Первоначально никто не мог разобраться в причинах пожара, — говорил наш Джеймс. — А после один человек вспомнил, что видел вчера вечером Дика Тоулера. Тоулер, покуривая, зашел в конюшню, а когда вышел, трубки в его зубах уже не было. Тут у помощника конюха тоже в памяти всплыло, что Тоулер поначалу курил. Потому помощник-то и потребовал у него вынуть трубку изо рта, когда тот на чердак за сеном отправился. Дик Тоулер, конечно, не вынул, только ни в чем не признался. Но и без всяких признаний теперь все стало ясно.
Мы с Горчицей слушали и возмущались. Можно ли таким, как этот Дик Тоулер, доверять жизнь лошадей! Наши конюхи Джон и Джеймс ни за что бы не стали курить в конюшне. И никого другого с трубкой или сигарой ко входу в конюшню близко не подпустили бы. Даже самого сквайра Гордона.
Самое печальное Джеймс сообщил конюху под конец. От конюшни остались одни лишь стены. Крыша и балки рухнули. Под ними сгорели заживо две прекрасные лошади.