Черный мотылек

ГЛАВА 14 Мистрисс Диана ведет себя не по-девичьи

Идиллические летние дни летели быстро, и каждый раз, когда милорд заговаривал об отъезде, поднимался такой крик возмущения, что он поспешно смолкал и решал остаться еще на несколько дней. Плечо его несколько поджило, но полностью не излечивалось, а упражнения вызывали немедленную боль. По этой именно причине большую часть времени он проводил с мистрисс Ди на воздухе, помогая ей с садом и цыплятами, потому что Диана с большим рвением занималась разведением птицы, правда, в небольших количествах, и ухаживала за любимыми животными. Если у Фидо в лапу попадала заноза, его препровождали к мистеру Карру, если Нелли, спаниель, ловила живого кролика, то, конечно, мистер Карр знал, что с ним делать. То же касалось и многих других животных. Молодая пара сближалась все больше и больше, а мисс Бетти и О'Хара наблюдали за этим со стороны, первая с чувством удовлетворения и гордости за свою любимицу, а последний с возрастающей тревогой. О'Хара понимал, что его друг, сам того не подозревая, влюбляется и страшился того времени, когда Джон осознает это. В очень длинном и очень ирландском письме он доверил свои страхи жене, которая с юным Дэвидом гостила у матери в Кенсингтоне. Она ответила, что он должен попытаться уговорить милорда переехать к ним, где ее обаянье немедленно затмит обаяние Дианы, хотя, надо сказать, она не возьмет в толк, почему Майлз не хочет, чтобы тот влюбился, Раз сам прекрасно знает, сколько удовольствия это Доставляет. А если он этого не знает, то он гадкий. И слышал ли он когда-нибудь о таком чуде? Дэвид нарисовал лошадь! Да, да, действительно лошадь! Разве этот ребенок не умница? И еще, не согласится ли Майлз, ну пожалуйста, приехать и забрать ее домой, потому что хотя мама очень-очень милая и хочет, чтобы она осталась еще на несколько недель, она решительно не может жить без своего мужа. Ни одной секундой больше.

Как только О'Хара прочел последнюю часть письма, он отбросил все мысли о Карстерзе и его сердечных делах в сторону и немедленно отправился в Лондон выполнять желанное распоряжение.

Время шло, и милорд наконец обнаружил, что по уши влюбился в Диану. Сначала сердце его воспарило, а потом сорвалось в пропасть. Он вспомнил, что опозорен и не может просить ее руки, и тут же, посмотрев правде в глаза, решил, что должен немедленно уехать. Первым его движением было пойти к мистеру Боули и сообщить о своем решении. Когда тот спросил о причине столь внезапного отъезда из усадьбы Хортон, Карстерз ответил, что любит Диану, но честь не позволяет ему открыться. Услышав это, мистер Боули ахнул и потребовал объяснений. Карстерз признался, что по профессии он разбойник с большой дороги, и увидел, как тот сердито вздернул подбородок. До сих пор любезный и улыбчивый, мистер Боули стал холодно вежлив. Он вполне понимает положение мистера Кар-ра и… э-э… да, уважает за то решение, которое он принял. И все же очень, очень холодно держался мистер Боули. Карстерз приказал Джиму немедленно упаковывать вещи, чтобы ехать на следующий день, и неохотно сообщил мисс Бетти о предстоящем отъезде. Она была поражена и растеряна. Она думала, что он проведет с ними весь июнь…– Увы, обстоятельства, с сожалением произнес он, – сложились так, что иначе он поступить не может. Он навсегда запомнит ее доброту к нему и надеется, что она простит ему такой поспешный отъезд.

Когда он сказал об этом Диане, глаза ее широко открылись, и она рассмеялась, погрозив ему пальцем.

– Вы дразните меня, мистер Карр! – воскликнула она и побежала в дом.

Тем же вечером мисс Бетти подтвердила слова Джека, но заметив огорченный взгляд девушки, сочла за благо не распространяться на эту тему.

На следующее утро, встретив в саду милорда, Диана подошла к нему и грустно спросила:

– Вы действительно сегодня нас покидаете, мистер Карр?

– Боюсь, что должен это сделать, мистрисс Ди.

– Так неожиданно? Значит вчера вы не шутили?

– Нет, мадемуазель… не шутил. Боюсь, я и так, пользуясь вашей добротой, слишком долго здесь задержался.

– О, нет, нет! – уверила она его. – Право же, нет! Неужели вы обязательно должны уехать?

Посмотрев в ее поднятые к нему глаза, Джон увидел в них ответную любовь и побледнел. Ему стало еще хуже от мысли, что он тоже ей не безразличен. Если бы только он считал, что она равнодушна к нему, расставание не было бы таким невыносимым.

– Мадемуазель… вы слишком добры ко мне… я должен ехать.

– О, мне очень жаль. Ваше пребывание у нас доставило нам такое удовольствие! Я… – она замолчала и поглядела в сторону на цветы.

– Вы? – Джек не смог не переспросить ее.

С легким смешком она снова перевела взгляд на него.

– Разумеется, мне очень жаль, что вы должны нас покинуть.

Она присела на скамью в беседке, увитой розами, и похлопала рукой, приглашая его сесть рядом с ней, с тем же естественным дружелюбием, с которым всегда обращалась к нему. Милорд остался стоять на прежнем месте, опираясь рукой о ствол дерева, а другой теребя монокль.

– Мистрисс Ди… думаю, будет только справедливо, если я расскажу вам то, что сказал вашему отцу, и что некоторое время назад сообщил вашей тете, когда она отказалась мне поверить. Я здесь в некотором смысле под чужим именем. Я не тот, за кого вы меня принимаете.

Диана сплетала и расплетала пальцы, она решила, что поняла его.

– О, нет, мистер Карр!

– Боюсь, что да, мадемуазель. Я… я обычный преступник… грабитель с большой дороги! – он говорил отрывисто, не глядя на нее.

– Но я знала это, – мягко промолвила она.

– Вы это знали?

– Ну, конечно? Я помню, как вы сказали об этом Бетти.

– Вы мне поверили?

– Видите ли, – она говорила извиняющим тоном, – я все время думала, почему вы были в маске.

– И все же вы позволили мне оставаться здесь…

– Ну, что за глупости, мистер Карр! Конечно, мне все равно, кто вы! Я стольким вам обязана.

При этих словах он круто обернулся к ней.

– Мадам, я готов вынести все, кроме вашей благодарности! Вы только из-за нее терпели меня все это время?

Она крепко сжала пальцы.

– Ну, сэр… почему же, сэр…

Пламя погасло в его глазах, он чопорно выпрямился и с поразившей ее сухостью сказал:

– Прошу прощения. Меня следует публично высечь за такой наглый вопрос. Молю вас, забудьте о нем.

Диана поглядела в его суровое лицо, одновременно удивленная и оскорбленная.

– Не думаю, что вполне понимаю вас, сэр.

– Тут нечего понимать, мадемуазель, – ответил он пересохшими губами. – Просто я чересчур самонадеянно полагал, что чуть-чуть нравлюсь вам сам по себе.

Она снова поглядела с грустной улыбкой на его полуотвернувшееся лицо.

– О! – пробормотала она. – О! — и затем вздохнула. – Наверное, это ужасно быть разбойником на большой дороге.

– Да, мадемуазель.

– Но вы ведь можете перестать быть им, – произнесла она уговаривающим голосом.

Он не рискнул ответить.

– Я уверена, вы можете это сделать. Пожалуйста.

– Дело не только в этом, – заставил он себя выговорить. – Есть кое-что похуже.

– Хуже? — переспросила она, широко открыв глаза. – Что же еще вы наделали, мистер Карр?

– Я… однажды, – Господи, как же трудно было это произнести! – Я однажды… сжульничал… в карты, – вот он и сказал все. Теперь она с отвращением отпрянет. Он закрыл глаза и отвернул лицо, ожидая ее прозрения.

– Только однажды! — послышался мягкий голос, полный почтительного восхищения.

Он открыл глаза и рот.

– Мадемуазель!

– Боюсь, я всегда жульничаю в карты, – призналась она. – Я понятия не имела, что это так ужасно, хотя тетушка всегда сердится из-за этого и клянется, что больше не будет со мной играть.

Он не мог сдержать смех.

– Дитя мое, когда это делаете вы, в этом нет ничего ужасного. Вы же не играли на деньги.

– О! А вы играли на деньги?

– Да, дитя мое.

– Тогда с вашей стороны это было нехорошо, – согласилась она.

Он стоял молча, борясь с желанием рассказать ей всю правду.

– Но… но… не надо, сэр, быть таким серьезным, – молящий голос не умолкал. – Я уверена, что у вас было веское оправдание?

– Никакого.

– И теперь вы позволяете этому портить вам жизнь? – укоризненно спросила она.

– А моего позволения не требуется, – с горечью ответил он.

– Ах, какая жалость! Неужели минутная оплошность должна калечить всю жизнь? Это нелепо… Вы ведь… как это называется… искупили свой грех… Да? Искупили, я уверена.

– Прошлое нельзя отменить, мадемуазель.

– Это, конечно, верно, – кивнула она с важным видом. – Но его можно забыть.

Его рука взметнулась, потянулась нетерпеливо к ней и тут же упала вниз. Безнадежно. Он не мог рассказать ей правду и просить разделить с ним его позор. Он должен один нести свой крест и, главное, не ныть. Он решил взять на себя вину Ричарда, и последствия этого нести ему одному. Эту ношу не отбросишь потому только, что она стала слишком тяжела. Это бремя ему нести вечно… вечно. Он принудил свой разум смириться с этим фактом. Всю свою жизнь он стоял один против всех, его имя никогда не обелить, он никогда не сможет попросить эту милую девочку, сидевшую сейчас рядом с таким печальным и умоляющим выражением прелестного лица, чтобы она вышла за него замуж. Он сумрачно взглянул на нее, убеждая себя, что на самом деле ей безразличен, всему виной лишь глупое его воображение. Она заговорила снова, и он слушал ее мягко льющийся голос, который повторил:

– Разве нельзя это забыть?

– Нет, мадемуазель. Это никуда не денется, останется навсегда.

– Но разве нельзя забыть намеренно? – настаивала она.

– Это всегда будет стоять у меня на пути, мадемуазель.

Наверное, деревянный невыразительный голос принадлежал ему. В голосе стучала одна мысль: «Ради Дика… ради Дика. Ты должен молчать ради Дика», – он решительно взял себя в руки.

– Стоять на пути куда? – спросила Диана.

– Я никогда не смогу попросить женщину стать моей женой, – ответил он.

Диана бездумно обрывала лепестки розы. Душистые и нежные, они плавно скользили на землю.

– Не понимаю, почему не сможете, сэр.

– Ни одна женщина не захочет разделить со мной мое бесчестье.

– Думаете, нет?

– Нет.

– Вы так уверены, мистер Карр. Ради Бога, вы спрашивали у этой леди?

– Нет, мэм, и это было бы поступком… э-э… человека…

– Какого, мистер Карр?

– Пса! Негодяя! Мерзавца!

Вторая роза разделила судьбу первой.

– Я слыхала, говорят, что некоторые женщины… любят… псов… и негодяев… и даже мерзавцев, – заметила она вызывающим голосом. Не поднимая ресниц, она наблюдала, как побелели костяшки руки, опирающейся на дерево.

– Не та леди, которую я люблю, мэм.

– О! Вы уверены?

– Уверен. Она должна выйти замуж за человека с незапятнанной честью, человека, не являющегося безымянным изгоем, который не живет… за счет… игры в кости… или грабежа на большой дороге.

Он увидел, что в карих глазах заблестели слезы, но тут же отвел взгляд и даже отвернулся. Теперь у него не было сомнений: она неравнодушна к нему и знает, что он это понял. Он не мог оставить ее с мыслью, что ее любовью пренебрегли. Нельзя ее обидеть, но она должна понять, что он не может говорить ей о своей любви. Ее не надо обижать, но следует объяснить, что он не может признаться ей в своей любви. Но как же тяжко было все это! Ее душераздирающий взгляд был прикован к нему, а в голосе звучала мольба. Сейчас он задрожал.

– Обязательно должна, сэр?

– Да, мэм.

– Но предположим… предположим, леди это все равно? Предположим она… любит вас… и готова охотно разделить ваш позор?

Земля у ее ног была усеяна оборванными алыми лепестками, а вокруг и над ней качали и кивали головками розы. Легкий ветерок шевелил ее кудри и кружево платья, но Джон не мог позволить себе снова поглядеть на нее, потому что не смог бы противиться искушению схватить ее в свои объятия. Она была готова вверить себя ему, встретиться с любой опасностью, лишь бы быть с ним. Просто и безбоязненно она предложила себя, а он ее отверг.

– Невозможно представить себе, чтобы леди так пожертвовала собой, мэм, – произнес он.

– Пожертвовала! – у нее перехватило дыхание. – Вы называете это жертвой?

– А как же еще?

– Я… я… я не думаю, что вы мудрый человек, мистер Карр. И… и что вы понимаете женщин… хорошо понимаете. Возможно, она не сочтет это жертвой.

– Неважно, как она это назовет, мэм. Она погубит свою жизнь, а этого быть не должно. Никогда.

Белая роза присоединилась к своим сестрам, так же разорванная на лепестки дрожащими, пальцами.

– Мистер Карр, если эта леди… любила бы вас… разве это справедливо… ничего ей не сказать?

Наступило долгое молчание, а затем милорд мужественно солгал.

– Надеюсь, что она… со временем… забудет меня.

Диана сидела очень тихо. Она больше не рвала роз, легкий ветер поднял лепестки и осыпал ими ее ноги, нежно и шаловливо. Где-то в живой изгороди запела птица свою полнозвучную рыдающую песнь, и со всех сторон раздалось ей в ответ щебетанье и посвистывание. Солнце заливало яркими лучами весь сад, купая его в золоте и счастье, и только для двоих в беседке свет погас, и мир погрузился в тьму.

– Понимаю, – прошептала, наконец, Диана. – Бедная леди!

– Злосчастным был день, когда я вошел в ее жизнь, – простонал он.

– Может быть, и так, – эти слова ей подсказала раненое сердце.

Он склонил голову.

– Я лишь могу надеяться, что она не будет думать обо мне слишком плохо, – чуть слышно проговорил он. – И что она найдет в своем сердце… хоть каплю жалости… ко мне.

Она встала, мягко касаясь юбками травы, подошла к нему и умоляюще протянула к нему руки.

– Мистер Карр…

Он не должен позволять себе глядеть в эти глаза с золотыми искорками… Он должен помнить о Дике… о своем брате Дике!

Он прикоснулся к кончикам ее пальцев и, поклонившись, поцеловал их. Затем круто повернулся и широким шагом быстро пошел между живыми изгородями в тишину леса. Сердце его разрывалось от жгучей страсти и бессильной ярости. Он должен уйти куда-то, побыть один, побороть демона, который побуждал его во весь голос прокричать правду и, забыв долг ради любви, сбросить с плеч эту тяжкую ношу.

А Диана осталась среди рассыпанных цветов, заледеневшая, тихая, и в ее глазах ее светилась горькая обида и безнадежная тоска.