Черный мотылек

ГЛАВА 18 На сцене появляется капитан Лавлейс

В конце августа, на исходе тихого лета в деревне, леди Лавинию снова охватила тоска по городу и его развлечениям.

Не слушая возражений Ричарда, твердившего, что дороги в ужасном состоянии, она объявила, что ей это все безразлично и она должна ехать в Лондон. Тогда он перестал возражать и пообещал отвезти ее в город на следующей неделе, в душе поздравляя себя с удачей, позволившей так долго удерживать ее в Уинчеме, притом в довольно жизнерадостном настроении. Лавиния была вне себя от радости, она целовала его снова и снова, ругала себя за то, что она такая несносная, и спешно принялась готовиться к путешествию.

Дороги оказались еще хуже, чем предполагал Ричард, карета дважды чуть не опрокинулась, и бесчисленное число раз застревала в грязи, доставляя пассажирам кучу неудобств. Ричард ехал рядом с тяжелым экипажем, в котором находились его жена, служанка, крошечный песик и бесчисленные коробки и свертки. Несмотря на хлопоты из-за бесконечных остановок, он получал от путешествия истинное удовольствие, потому что Лавиния была в прекрасном настроении и относилась легко ко всем неприятностям, встречая каждую очередную веселым смехом и каким-нибудь остроумным замечанием. Когда в одной из гостиниц, где они останавливались на ночлег, в ее спальне самым чудовищным образом задымила печь, Ричард ожидал, что она рассвирепеет и откажется минутой дольше оставаться в этом доме. Но она сначала расстроилась, а потом развеселилась и сообщила дорогому Дикки, что пойдет в его комнату, он же пусть идет к ней, и тогда на утро он будет сухим и прокопченным. В прекраснейшем настроении она спустилась с ним к обеду, объявила, что куропатки великолепны, пирожные почти французские, а вино на удивление пристойное для такого захудалого местечка, и продолжала веселить его своими шуточками до самого отхода ко сну.

Путешествие их неизбежно затянулось, не только из-за плохих дорог, но и потому, что когда миледи замечала росший у обочины шиповник, она должна была его сорвать. Потом они с Ричардом обязаны были прогуляться, он вел на поводу коня, а карета следовала за ним. Все это было очень идиллично, и Ричард чувствовал себя на седьмом небе.

Когда, наконец, они приехали в Уинчем Хаус, в Мейфэре, то оказалось, что слуги, прибывшие неделей раньше, за это время хорошо поработали. Никогда, по словам Лавинии, дом не выглядел таким привлекательным и гостеприимным… таким безупречным.

Один из арапчат поднес ей, с многочисленными поклонами и белозубыми ухмылками, маленькую обезьянку, бормоча: «Подарок господина».

Леди Лавиния кинулась обнимать своего Дикки. Как он догадался, что она давно мечтает об обезьянке? Наверняка, она лишь раз или два упомянула об этом! О, он самый лучший из всех мужей! И, танцуя от восторга, она поднялась в свои аппартаменты.

Бомонд возвращался в город, и когда несколькими днями позже Карстерз сопровождал жену в Сады Рэнила, они нашли, что там полно народа и очень весело. Хотя было еще светло, но на ветвях деревьев уже висели зажженные фонари, скрипачи пиликали, не переставая, а в отдалении пускали фейерверки. Летние домики были заново окрашены, а Павильон блистал огнями.

Сознание своей красоты и изысканности наряда (а на ней было георгианское шелковое платье с золотой сеткой поверх юбки) значительно прибавляло удовольствия Лавинии. Волосы ее были напудрены и завитыми локонами обрамляли лицо. Они были полуприкрыты изящными кружевными воланами, а сверху накинут серый капюшон. Ее палантин был отделан золотым шнуром под стать юбкам, и она застегнула его брошью, усаженной рубинами. Рубины, сверкающие в ее висячих серьгах, были такой величины, что другие дамы оборачивались, чтобы бросить на них еще один завистливый взгляд. Браслеты, надетые ею поверх длинных перчаток, также полыхали громадными красными камнями. Она была очень довольна внешностью Ричарда и размышляла о том, что, когда захочет, он может выглядеть очень модно. Его винно-красный бархатный кафтан смотрелся изысканно, а золотые стрелки на чулках были просто восхитительны.

Они находились в Садах не более десяти минут, а вокруг них собралась целая толпа мужчин, изъявлявших свой восторг при виде прекрасной леди Лавинии. Один принес ей стул, другой бокал негуса, остальные нетерпеливо толпились поблизости.

Очаровательно раскрасневшись от триумфа, миледи протянула свою маленькую ручку мистеру Селвину, бывшему когда-то ее страстным поклонником, посмеялась его изящному комплименту и объявила, что он ужасный, дьявольский льстец, и ей безусловно не стоит его слушать!

Вдруг выяснилось, что сэр Грегори Маркем, принесший ей негус, только что вернулся из Парижа. Услышав это, она оборвала на середине свой разговор с французским шевалье и, обернувшись к нему, подняла свои фиалково-голубые глаза, сжимая руки в туго-облегающих перчатках.

– О, сэр Грегори! В Париже? Тогда расскажите мне… пожалуйста, скажите… вы не видели там моего дорогого Дьявола?

– Ну, конечно же, сударыня, – отвечал Маркем, подавая ей принесенный бокал.

Она отпила немного негуса и дала подержать бокал шевалье.

– Тогда заявляю, что я вас просто люблю! – воскликнула она. – Что он поделывает? И когда, о! когда вернется в Англию?

Сэр Грегори улыбнулся:

– Откуда мне знать? – протянул он. – Боюсь monsieur s'amuse [9] .

Она кокетливо поиграла веером.

– Вы – ужасное существо! – вскричала она. – Как осмеливаетесь вы говорить такие вещи!

– Бельмануар? – осведомился лорд д'Эгмонт, вертя в пальцах трость. – Он вроде бы увлечен Помпадур, кажется так… не при вас будет сказано, леди Лавви!

Лавиния уронила веер.

– Помпадур! Ему следовало бы поостеречься!

– По-моему, там уже были какие-то неприятности по поводу Дьявола между Его Величеством и прекрасной Жанной. С тех пор считается, что она к нему охладела.

– Я слышал, что это ему надоела мадам, – заметил Маркем.

– Пусть так. Как бы то ни было, я рада, что этот эпизод закончился, – объявила Лавиния. – Это слишком опасно, заигрывать с любовницами Людовика. О, мой дорогой шевалье! Я чуть не забыла о вашем присутствии! Но я уверена, вы тоже говорите всякие нехорошие вещи о нашем Георге, не правда ли? О! И вы все это время держали мой негус?! Как ужасно благородно с вашей стороны! Вот, я сейчас допью его, и Джулиан отнесет пустой бокал…

– Voila! [10] – она передала его д'Эгмонту и, хлопнув веером по руке мистера Селвина, стоявшего за ее стулом, лукаво полуобернувшись, посмотрела на него.

– Гадкий человек! Перестанете вы когда-нибудь шептать мне в ухо. Клянусь, я не слушаю ваши дерзкие шутки! Нет, нет! Я не смеюсь над ними! Сэр Грегори, вы мне не ответили. Когда Трейси вернется? Может быть, к рауту у Кавендишей в следующую среду? Ах, скажите «да»!

– Конечно, я скажу «да», прекрасная мучительница! Но, по правде говоря, когда я его видел, Трейси ни слова не сказал о возвращении в Лондон.

Она надула губки.

– Теперь я вас ненавижу, сэр Грегори. Ведь его нет с мая! О, Джулиан, вы уж вернулись? Тогда проводите меня поближе к фейерверкам. О, мой веер! Где же он? Я знаю, я уронила его на землю… Селвин, если вы взяли его… О, Дикки, он у тебя! Спасибо! Видишь ли, я ухожу с Джулианом, а ты можешь пококетничать с миссис Клайв, я вижу, она идет сюда… Да, несомненно, можешь строить ей глазки, я не буду ревновать! Прекрасно, Джулиан, я иду! Шевалье, надеюсь увидеть вас в среду на рауте, но до этого времени вы должны меня навестить. Лицо француза повеселело.

– Мадам так добра. Значит, я могу нанести визит в Уинчем Хаус? Поистине до этого дня я буду не жить, а существовать! – и отчетливо слышным всем шепотом он доверительно сообщил Уайлдингу, что «Miladi est ravissante! Mais ravissante» [11] .

Леди Лавиния удалилась, опираясь на руку благородного кавалера, встречая на пути множество поклонов и восхищенных взглядов, а покинутый ею муж не стал строить глазки прекрасной Китти, как она советовала, но в обществе Тома Уайлдинга и Маркема проследовал к Павильону.

Д'Эгмонт провел миледи одной из извилистых аллей, и вскоре они вышли на большую лужайку, переполненную людьми всех сословий. Им навстречу сразу попался брат Лавинии, полковник лорд Роберт Бельмануар, очень богато и щегольски одетый. Когда он увидел сестру, на его румяном лице отразилось изумление, и он лихо ей поклонился:

– Честью клянусь… Лавиния!

Миледи этого своего брата недолюбливала и ответила на его приветствие легким кивком.

– Рада видеть тебя, Роберт, – чопорно проговорила она.

– Простое «рад» не может выразить моих чувств, – отвечал ей полковник, растягивая слова и произнося их довольно неприятным тоном, свойственным и ему, и герцогу. – Ваш слуга, д'Эгмонт. Я-то считал, Лавви, что ты в деревне.

– Ричард привез меня в Лондон в прошлый вторник, – ответила она.

– Как неразумно с его стороны, – язвительно проговорил полковник, – или ты не оставила ему выбора? Она сердито вскинула голову:

– Если ты решил быть неприятным, Роберт, разреши мне не задерживать тебя! – вспыхнула она.

Д'Эгмонта совершенно не смутил этот обмен колкостями. Он слишком хорошо знал семейство Бель-мануаров, чтобы чувствовать себя неловко при их пикировках.

– Покинем его? – улыбаясь спросил он Лавинию.

– Да, – надула губки она. – Он настроен говорить мне гадости.

– Дорогая моя сестрица! Наоборот, я надеюсь доставить тебе некоторое развлечение. Лавлейс в городе.

– Капитан Гарольд? – недоверчиво воскликнула она.

– Он самый.

– О, Боб! – она порывисто выдернула руку из под руки Джулиана и положила ее на руку полковника. – Я немедленно должна его увидеть! Подумать только, что он вернулся после всех этих лет! Быстрей, Джулиан, дорогой мой… пойдите и найдите его… и скажите ему, что это я, Лавиния, хочу его видеть! Вы ведь знакомы с ним? Да… я так и думала. Пришлите его ко мне немедленно! Немедленно!

У д'Эгмонта был очень разочарованный вид: его прогулка с богиней так быстро оборвалась, ему пришлось поцеловать ей руку и повиноваться.

– Да, я так и думал, что ты будешь довольна, – заметил со смешком Роберт. – Разреши мне указать тебе, что вон там стоит стул… два стула… даже, пожалуй несколько стульев… прямо позади тебя.

Она присела, продолжая возбужденно болтать:

– Подумать только, прошло почти пять лет с тех пор, как я видела Гарри! Он изменился? Бог мой! Он, наверное, решит, что я старуха! Интересно, долго он пробудет в Лондоне? Смотри, Боб, на двух дам возле того стула!.. Ради всего святого! Что за невероятные прически, ей-Богу! И вишневые ленты впридачу! Скажи мне, Боб, где ты встретил Гарри Лавлейса?

Полковник, который вместо того, чтобы слушать ее монолог, посылал нежные взгляды явно смущенной девушке, цеплявшейся за руку отца, который беседовал с полной вдовой, неохотно перевел глаза на сестру.

– Что ты сказала, Лавви?

– Как это раздражает, что ты меня совсем не слушаешь! Я спросила, где ты встретил Гарольда?

– Где я его встретил? Дай подумать… где же я его встретил? О, вспомнил. В «Какао-дереве», две недели назад.

– Он изменился?

– Никоим образом, дорогая сестрица. Он такой же сумасшедший отчаянный повеса, как и раньше. И не женат.

– Как чудесно! О, я буду счастлива снова увидеться с ним!

– Тебе надо представить его Ричарду, – насмешливо проговорил полковник, – как свою старую любовь.

– Да, пожалуй, надо будет, – согласилась она, не замечая иронии. – О, я вижу его! Смотри! Вон он идет по траве!

Она поднялась навстречу высокому белокурому гвардейцу, который торопливо направлялся к ней, и присела в реверансе, который умела делать только леди Лавиния: одновременно величественном и кокетливом.

– Капитан Лавлейс! – она протянула ему обе руки.

Лавлейс схватил их в свои и склонился над ними, так что мягкие напудренные локоны его свободного парика упали вдоль его лица.

– Леди Лавиния!.. Чаровница!… У меня нет других слов! Я немею!

– Я тоже!

– В этом случае. – протянул полковник, – ваше общество вряд ли будет занимательным. С вашего разрешения, я удаляюсь! – он поклонился и зашагал прочь по дорожке с особенно злорадной улыбкой на губах.

Лавиния и Лавлейс нашли два стула, стоявших несколько в стороне от остальных, и сели, продолжая пылко разговаривать.

– По-моему, вы забыли меня, капитан Лавлейс? – поддразнивала она его.

– Никогда! – не кривляясь, ответил он. – Хотя вы почти разбили мое сердце!

– Нет, нет. Я не делала этого. Я никогда не хотела ранить вас.

Он недоверчиво покачал головой.

– Вы отвергли меня, чтобы выйти замуж за другого! Вы хотите сказать, что не собирались этим меня ранить?

– Вы гадкий Гарри!.. Вы так и не женились?

– Я? – на его тонком лице отразился болезненный ужас. – Я? Женился? Нет! Я всегда оставался верен моей первой любви.

Она развернула веер, и он затрепетал в ее руках от испытываемого ею удовольствия.

– О! О! Всегда, Гарольд? А теперь говорите правду!

– Почти всегда, – поправился он.

– Ужасный человек! Значит, признаетесь, что у вас были прегрешения?

– Но такие мелкие, дорогая моя, – извинялся он. – И клянусь, первым моим шагом по прибытии в Лондон был визит в Уинчем Хаус. Вообразите мое разочарование… мое несказанное огорчение (это сверх того, что я проиграл тысячу в фараон), когда я нашел раковину пустой, а Венера…

Она остановила его, ее веер укоризненно замер в воздухе.

– Сэр! Вы сказали, что вашим первым шагом был визит ко мне!

Он улыбнулся, откинув локоны.

– Я должен был сказать первым существенным шагом.

– Вы считаете потерю тысячи гиней несущественной? – задумчиво спросила она.

– Ну… едва ли. Жизнью надо наслаждаться, и, в конце концов, что такое тысяча гиней? Я получил от этого удовольствие.

– Да! – выдохнула она, глаза ее сверкнули. – И я так считаю! Какие удовольствия у человека, если он не азартен и не тратит денег? О, ладно! – она пожала плечиком, закончив разговор на эту тему. – Видели вы последнее время Трейси?

– Он был на придворном балу в Версале, где я тоже присутствовал, но не имел возможности поговорить с ним. Я слышал, что он очень популярен в Париже.

– Да! – гордо заявила она. – У него французские манеры… Я так хочу увидеть его, но боюсь, он и не думает возвращаться. Я знаю, что он месяцы назад обещал герцогине Девонширской быть на ее рауте… даже до того, как был назначен день. Она обожает Трейси… но я не надеюсь увидеть его там, – она вздохнула и постучала по земле туфелькой с алмазной пряжкой. – Гарри, я замерзла! Отведите меня в Павильон! Не сомневаюсь, там танцуют… там должен быть Дикки.

– Дикки? – повторил он, – Дикки! Лавиния, только не говорите мне, что это еще один претендент на ваше сердце?

– Какой вы гадкий, неделикатный! Это мой муж!

– Ваш муж! Неужели…!

Она искоса бросила на него взгляд, кокетливый и укоризненный.

– Теперь, полагаю, ваша душа успокоилась?

– Конечно! Всего лишь муж! Пустяк, не более того!

– Мой муж вовсе не пустяк! – рассмеялась она. – Я очень к нему привязана.

– Это становится серьезным, – нахмурился он. – Но ведь это, безусловно, не модно?

Она встретила его поддразнивающий взгляд и опустила ресницы.

– Капитан Лавлейс, вы можете проводить меня в Павильон.

– Милая мучительница, только после того, как вы перестанете называть меня так.

– Гарольд, я правда, замерзла, – жалобно промолвила она и вырвала у него руку, которую он начал подносить к губам. – Нет, нет! Люди смотрят… Глядите, вот возвращается мой противный братец! Заявляю, что не останусь выслушивать его гадкие издевательские замечания!.. Пойдемте!

Они вместе пересекли лужайку, перебрасываясь легкими остротами, перемежаемыми с его стороны комплиментами, полными классических сравнений, более или менее ошибочных, а с ее – довольными смешками и шутливыми упреками. И так они подошли к Павильону, где музыканты играли на скрипках для тех, кто хотел танцевать, и где собралась к этому времени большая часть посетителей, так как снаружи очень похолодало. В одном конце зала были расставлены карточные столы, за которыми представители обоих полов играли в кости и карты, пили бургундское или негус, мужчины поднимали тосты за дам и очень часто дамы возвращали тосты с большим кокетством и низкими приседаниями.

Лавиния откинула капюшон, расправила свои перья, отряхнула юбки и разгладила оборки. Затем она величественно прошествовала вперед, с поднятой головой, раскрытым веером, опустив руку в перчатке на бархатный рукав кафтана Лавлейса. Ричард, заметив движение у входа, поднял глаза и увидел ее. Он не узнал ее спутника, но блеска в ее глазах и счастливого изгиба полных губ ему было достаточно, чтобы понять, что с ней кто-то, кого она с удовольствием встретила. Он мог хорошенько разглядеть Лавлейса, пока эта красивая пара приближалась, и не мог не восхититься изящным породистым лицом со смеющимися серыми глазами, четко очерченными жизнелюбивым ртом и решительным подбородком. Он не был сюсюкающим нарумяненным комнатным песиком, очевидно, что у этого мужчины был характер, воля и, помимо всего, огромное обаяние. Он увидел, что Лавиния покраснела и хлопнула капитана веером по руке в ответ на какое-то замечание, и сердце его упало. Он поднялся и пошел им навстречу.

Леди Лавиния, мило улыбнувшись, похлопала его по руке с несколько хозяйским видом.

– Дикки, дорогой, я нашла старого друга… очень старого друга! Разве это не прелестно! Капитан Лавлейс – мистер Карстерз.

Мужчины поклонились друг другу, Ричард неохотно, капитан с веселой bonhomie [12] .

– Сэр, хочу признаться, что я один из молящихся в храме, где вы первосвященник! – дерзко объявил он, снова кланяясь, на этот раз миледи.

– Вы один из многих, сэр, – улыбнулся Ричард.

К ним спотыкающейся походкой подошла леди Деверу и поцеловала Лавинию с демонстративной нежностью.

– Жизнь моя, дражайшая! Моя милая Лавиния! Леди Лавиния подставила ей напудренную щеку.

– Дорогая Фанни, как чудесно снова видеть вас! – заворковала она. Сквозь полуопущенные ресницы она поглядывала на огромнейшую прическу подруги, с ее валиками, напудренных локонов и искусственными цветами, водруженными на верхушку этого, сооружения.

– Но, ангел мой! – воскликнула леди Фанни, отступая на шаг, чтобы окинуть ее взглядом. – Вы, наверное, болели?

– Как странно, моя дорогая! – улыбнулась Лавиния. – Я как раз хотела задать вам тот же вопрос! Я целый век вас не видела. Неужели мы обе выглядим такими жуткими клячами? – она обратила свое очаровательное лицо к мужчинам и умоляюще улыбнулась им.

Комплименты посыпались на нее, и леди Деверу, прекрасно осознавая, что ее болезненно желтоватый цвет лица, несмотря на пудру и румяна, должен был казаться еще желтее рядом с бело-розовой Лавинией, вспыхнув от раздражения, отвернулась, умоляя свою дражайшую Лавинию пойти с ней вместе поиграть в фараон. Но, как выяснилось, Лавиния собиралась посмотреть на игру в кости за столом Ричарда: она клялась, что принесет ему невероятную удачу.

– Не сомневаюсь, дорогая моя, – отвечал ей муж. – Но я сегодня не играю. Может быть, ты пойдешь и принесешь удачу Бобу? – он кивнул в сторону полковника, который, откинувшись за столом, сидел со стаканчиком костей в руках.

Лавиния надула губки.

– Нет. Я хочу, чтобы играл ты!

– Не поможет, леди Лавиния! – протянул сэр Грегори. – У Ричарда сегодня дьявольское настроение.

Селвин встряхнул стаканчиком с костями и оглянулся на Маркема с невинно удивленным видом. Затем он медленно повернулся и уставился на серьезное, почти суровое лицо Карстерза с еще большим удивлением. Он начал снова трясти кости и, поджав губы, перевел взгляд на своего противника.

– Неужели? – процедил он с нарочитой грустью.

Даже Лавиния присоединилась к общему смеху, не столько из-за слов остроумца, сколько из-за комического выражения лица и преувеличенной медлительности, с которой он разыграл эту сценку.

Кто-то выкрикнул пари Лавлейсу, который тут же его принял, и глаза Лавинии снова засверкали, когда она проводила капитана к столу.

Ричард пошел за каким-нибудь освежающим напитком для нее, а по возвращении нашел ее, склонившейся над стулом Лавлейса. Положив руку на его плечи, она бросала кости на стол. Он появился как раз во время, чтобы увидеть, как она захлопала в ладоши и услышать ее крик:

– Мне повезло! Мне везет! Я брошу еще!

Оглянувшись назад, она увидела лицо мужа, и лицо ее изменилось.

– Ты не возражаешь, Дикки? – молящим голосом произнесла она.

Он возражал, но не мог показаться неумолимым рядом со всеми этими мужчинами. Так что он рассмеялся и подошел к ней поближе, чтобы понаблюдать за ее игрой.

Когда в конце концов она бросила игру, удача ей уже изменила, и она проиграла свою драгоценную рубиновую серьгу мистеру Селвину, который осторожно положил ее в карман жилета и поклялся, что будет вечно носить у сердца. Затем, и только затем, она согласилась покинуть игорные столы ради танцевального зала, и еще час Ричард имел счастье наблюдать, как она отплясывает менуэт с различными молодыми красавцами, но чаще всего с новообретенным Гарри Лавлейсом.