Черный мотылек

ГЛАВА 15 О'Хара принимает решение

Джим Солтер свернул один из жилетов милорда и аккуратно уложил в огромный чемодан. Затем он поднял кафтан и расстелил его на постели перед тем, как сложить столь хитроумно, чтобы потом ни одна складка не нарушила его безупречности. Вокруг него повсюду были разбросана одежда милорда: мехлинские кружевные воротники и галстуки украшали один стул, шелковые чулки – другой. Роскошные кафтаны висели на спинках, туфли всех видов, и с красными каблуками, и белые, сапоги для верховой езды и домашние туфли, стоя в ряд, ожидали своей очереди, на всех подручных выступах кокетливо восседали парики, а из почти упакованной дорожной сумки выглядывала стопка белых батистовых рубашек.

Джим нежно уложил в чемодан кафтан и расправил его красивыми складками, размышляя в то же время, куда мог подеваться его хозяин. Его не было все утро и, вернувшись, он выглядел таким больным, что Джим забеспокоился и пожалел, что они должны покинуть усадьбу Хортон столь поспешно. Некоторое время назад милорд закрылся с хозяином, и Джим предположил, что он до сих пор находится там. Он протянул руку за следующим жилетом, но прежде чем пальцы его коснулись узорчатой ткани, он замер и поднял голову, прислушиваясь. Быстрые нетерпеливые шаги послышались на лестнице, а затем в коридоре. Дверь резко отворилась, и на пороге явился милорд. Джим с беспокойством всмотрелся в его усталое лицо и с упавшим сердцем отметил, что синие глаза сверкают, а красиво очерченный рот сжат в одну жесткую линию. Тонкая рука, вцепившаяся в ручку двери, нервно дернулась, и Джим ясно понял, что милорд не в духе.

– Закончил? – резко проговорил Карстерз.

– Не совсем, сэр.

– Если ты, конечно, не против, хотелось бы уехать в этом году, а не в следующем.

– Да, сэр. Я не знал, что вы торопитесь, сэр.

Ответа не последовало. Милорд вошел в комнату и, бросив взгляд на разбросанные вещи, оглядел всю комнату.

– Где мой костюм для верховой езды?

Дрожь пробрала Джима от макушки до носков туфель.

– Я… э-э… запаковал его, сэр. Вы хотите его?

– Конечно, я хочу его! Ты что, полагаешь, будто я поеду в том, что сейчас на мне?

– Я думал, ваша честь, что вы захотите поехать в коляске.

– Не хочу. Подай мне, пожалуйста, немедленно алый костюм.

Он бросился в кресло перед туалетным столиком и взял в руки пилку для ногтей.

Солтер тоскливо поглядел на его отражение в зеркале и не сделал ни единого движения, говорящего о том, что он готов выполнять распоряжение Карстер-за. Через минуту милорд круто обернулся.

– Ну! Чего ты стоишь, не двигаясь? Ты не слышал меня?

– Да, сэр, слышал, но… прошу прощения, сэр… но считаете ли вы разумным ехать верхом сегодня… в первый раз?

Пилка со стуком опустилась на столик.

– Я еду в Хорли верхом сегодня! – угрожающим тоном произнес его хозяин.

– Это ведь миль пятнадцать или побольше, ваша честь. Не лучше ли…

– Будь ты проклят, Джим, замолчи!

Солтер сдался.

– Очень хорошо, сэр, – произнес он и раскопал требуемый наряд. – Я пригляжу, чтобы багаж был отправлен повозкой с Питером и оседлаю кобылу.

– Не с Питером. С повозкой поедешь ты.

– Нет, сэр.

– Что?!

Милорд изумленно уставился на Джима. В его почтительном тоне звучала твердая и окончательная решимость. Тон милорда стал ледяным.

– Ты забываешься, Солтер.

– Прошу прощения, сэр.

– Ты будешь сопровождать мои вещи, как обычно.

Джим поджал губы и засунул туфлю в угол дорожной сумки.

– Ты меня понял?

– Я понял вас достаточно хорошо, сэр.

– Тогда все решено.

– Нет, сэр.

Милорд уронил лорнет.

– Какого дьявола? Что ты хочешь сказать этим «нет, сэр»?

– Я прошу вашего прощения, сэр, что осмеливаюсь возражать, но я не могу и не позволю вам ехать одному верхом с едва зажившей раной.

В тихом голосе не было ни тени дерзости или вызова, но чувствовалась твердая решимость.

– Не позволишь, вот как? Ты что, считаешь меня ребенком?

– Нет, сэр.

– Или что я не могу сам о себе позаботиться?

– Я думаю, что вы слабее, чем полагаете, сэр.

– О, ты так думаешь?

Джим подошел к нему.

– Вы позволите мне поехать с вами верхом, сэр? Я вам хлопот не доставлю, и могу ехать сзади, но одного отпустить вас не могу. Вы можете упасть без чувств, сэр…

– Могу тебя уверить, что вряд ли буду приятным спутником! – произнес Карстерз со злым смешком.

– Что ж, сэр, я понимаю, вас что-то тревожит. Позвольте мне ехать с вами?

Милорд поглядел на него, насупился и вдруг смягчился:

– Как хочешь.

– Благодарю вас, сэр, – Солтер вернулся к паковке, перевязал одну сумку, поставил ее к двери и стал быстро наполнять вторую. Груды белья становились все меньше, пока не исчезли совсем. Тогда он отошел к шкафу, чтобы потом вернуться с охапкой кафтанов и панталон. Довольно долго милорд сидел молча, устремив перед собой невидящий взгляд. Затем подошел к окну и остановился там, спиной к комнате, глядя наружу, затем повернулся и снова сел в кресло. Джим, украдкой наблюдая за ним, отметил, что жесткий блеск в глазах его погас, и теперь там было лишь выражение бесконечной усталости.

Какое-то время Карстерз молча изучал ногти. Наконец, он произнес:

– Джим.

– Да, сэр?

– Я скоро снова… уеду за границу.

Солтер не мог бы проявить меньше удивления, если бы Карстерз просто заметил, какая прекрасная погода.

– Поедем за границу, сэр?

Джон, слегка улыбнувшись, посмотрел на него.

– Ты поедешь со мной, Джим?

– Я поеду с вами куда угодно, сэр.

– А как насчет этой девчушки в Фиттеринге?

Солтер покраснел и стал беспомощно заикаться.

– Дорогой мой, разве я ослеп? Неужели ты думал, что я ничего не знаю?

– Почему же, сэр… что ж, сэр… да, сэр!

– Конечно, я все знал! И ты оставишь ее, чтобы ехать со мной?

– Я не могу покинуть вас, чтобы остаться с ней, сэр.

– Ты уверен? Мне не хотелось бы, чтобы ты шел против своих склонностей.

– Женщины это не все в жизни, сэр.

– Неужели? Я думаю, что все… или очень многое, – задумчиво сказал милорд.

– Я очень привязан к Мери, но она знает, что я должен быть с вами.

– Знает? Но справедливо ли это по отношению к ней? Пожалуй, мне не стоит снова тащить тебя на континент.

– Неужели вы не хотите брать меня с собой? Вы не можете так поступить. Сэр… не собираетесь же вы поехать одни? Я… я… я не допущу этого!

– Боюсь, что мне без тебя не обойтись. Но если ты передумаешь, скажи мне. Обещаешь?

– Да, сэр. Если я когда-нибудь передумаю, – ответная улыбка Солтера была угрюмо саркастической.

– Я достаточно эгоистичен, чтобы надеяться, что ты не изменишь своего решения. По-моему, никто, кроме тебя, не выдержит моего мерзкого характера. Помоги-ка мне снять этот кафтан.

– Я никогда не изменюсь, сэр. А что касается характеров… Как будто это для меня важно!

– Нет. Ты – чудо. Мои бриджи. Спасибо.

Он скинул атласные панталоны и стал натягивать белые лосины.

– Не эти сапоги, Джим, другую пару, – он прислонился к столу и забарабанил пальцами по спинке стула.

В комнату постучали, и услышав это, он нахмурился и сделал знак Джиму. Тот пересек комнату и слегка приоткрыл дверь.

– Хозяин твой здесь? – осведомился знакомый голос, при звуке которого лицо милорда посветлело, а Солтер отступил в сторону.

– Входи, Майлз!

Ирландец вошел и окинул взглядом царивший в комнате беспорядок. При виде верховых сапог Джека, он поднял одну бровь и вопросительно взглянул на него.

Милорд ногой подтолкнул стул.

– Садись! Я думал ты в Лондоне.

– Я был там. Вчера я привез Молли, милую мою, домой, а сегодня узнал, что ты уезжаешь.

– А-а.

– И поскольку не могу позволить тебе снова ускользнуть из моих рук, то решил, что поеду сюда и удостоверюсь во всем сам. Ты чересчур верткий, Джек.

– Но я думал заехать к тебе снова, так или иначе.

– Разумеется. Сейчас и поедешь… чтобы остановиться у нас.

– О, нет!

О'Хара положил свою шляпу и хлыст на стол и со вздохом вытянул ноги.

– Господи, как я устал! Джим, там снаружи моя коляска, можешь отнести туда багаж и поскорей.

– Оставь его на месте, Джим. Майлз, это очень великодушно с твоей стороны, но…

– Свои «но» оставь при себе, Джек. Я так решил.

– Я тоже решил. Я действительно не могу…

– Дорогой мой мальчик, ты отправляешься пожить у нас, пока не оживешь. Даже если для этого мне понадобится оглушить тебя и унести на руках!

Мгновенная улыбка сверкнула в глазах Джека.

– Как свирепо! Но умоляю тебя, не говори этих нелепостей о простой царапине. Оживешь! Надо же сказать такое!

– Ты все еще выглядишь больным. Нет, Джек, не хмурься. Не поможет, я непоколебим.

Джим тихо вышел, притворив за собой дверь. Кар-стерз продолжал качать головой.

– Я не могу, Майзл. Ты должен понять, что это невозможно.

– Фу! Никто из бывающих у нас в Терз Хаусе, не знает тебя и ничего о тебе не слыхал. Ты можешь ни с кем не встречаться, но приехать к нам ты обязан!

– Но, Майзл…

– Джек, не глупи! Я хочу, чтобы ты погостил у нас, Молли хочет. Это не ловушка, тебе нечего бояться.

– Я не боюсь. Право же, я очень тебе благодарен, но… не могу. Я собираюсь вскоре за границу.

– Что?

– Да, я именно так и хочу поступить.

О'Хара выпрямился на стуле.

– А-а, так до тебя дошло! Я знал, что ты поймешь!

– О чем ты?

– Ты понял, что любишь мистрисс Ди.

– Чушь!

– А она тебя.

Джек поглядел на него.

– О, да! Знаю, что я бестактный чурбан, и манеры у меня чудовищные. Но иначе не пробьешься через барьеры, которые ты нагородил вокруг себя. Но, скажу тебе, Джек, очень больно, когда тебя отпихивают и держат на расстоянии оглобли! Не хочу насильно заставлять тебя мне довериться, но, Бога ради, не обращайся со мной, как с чужим!

– Прости меня, Майлз. Чертовски трудно довериться кому-то после шести лет одиночества, – говоря это, он натягивал кафтан и завязывал галстук. – Если хочешь знать всю правду, именно из-за Дианы я и уезжаю.

– Конечно. Ты в нее влюблен?

– Это довольно очевидно. Не так ли?

– Тогда, какого дьявола, ты не сделаешь ей предложение?

что люблю ее так сильно, что…– он коротко и зло усмехнулся и замолчал. – Как можешь ты даже задавать мне такой вопрос? Разве я «хорошая партия»! Ей-богу! За кого ты меня принимаешь?

О'Хара поднял глаза и хладнокровно принялся разглядывать его возмущенное лицо.

– За рыцарственного молодого идиота, – протянул он.

Снова послышался отрывистый недобрый смех.

– На что же это будет похоже, если я попрошу ее выйти за меня замуж? «Мадемуазель, вы видите перед собой бездумного идиота: я начал свою жизнь, смошенничав в карты, а с тех пор…» О, ведь и сам я уже в это поверил! Я стольким людям это рассказывал. Я подставил себя под такие…– он оборвал фразу, вспомнив разговор внизу с мистером Боули.

– Глупости, Джек.

– Не глупости. У меня есть только одно достоинство… только одно.

– Боже! Неужели же одно все-таки есть? Какое именно?

Милорд горько рассмеялся.

– Я одеваюсь со вкусом.

– А фехтуешь ты еще лучше, насколько мне помнится.

– Для этого у меня есть причина. Но это еще один довод против меня. Какая женщина захочет выйти замуж за фехтовальщика? О, мой Бог! Как же испортил я свою жизнь! – он попытался рассмеяться, но ему это не удалось.

– Думаю, мистрисс Ди захотела бы.

– Ее не попросят так унизить себя, – последовал гордый ответ.

– Дорогой мой Джек, ты забываешь, что ты граф Уинчем.

– Тоже мне граф! Нет, спасибо, Майлз. Графом будет сын Ричарда, а Яи в коем случае не мой. О'Хара с размаху ударил кулаком по столу.

– Будь проклят Ричард и его сын!

Милорд взял со столика булавку с драгоценным камнем и, подойдя к зеркалу, стал вкалывать ее в галстук. Его друг пылающим взором следил за ним.

– Снова замкнулся в скорлупу? – прорычал он.

Карстерз, слегка склонив голову набок, рассматривал достигнутый эффект. Затем вернулся к О'Харе.

– Мой милый Майлз, беда в том, что я неразумный упрямец: я постелил себе постель и, полагаю, должен на ней… спать.

– А как быть с другим… с тем, кто помог тебе ее постелить?

Карстерз сел и принялся натягивать сапоги.

– Я предвижу, что мы еще долго будем портить жизнь друг другу из-за этого, – жизнерадостно предположил он. – Я говорил, что сообщил мистеру Боули о моей… о моей нынешней профессии?

Майлз от удивления забыл о своем гневе.

– Не мог же ты рассказать, что грабишь на больших дорогах?! – вскричал он.

– Да, рассказал. А почему нет?

– Почему нет? Почему нет! Боже, спаси нас всех, ты что, с ума сошел? Ты собираешься всем встречным рассказывать об этом? Проклятье, ты точно совсем рехнулся!

Карстерз вздохнул.

– Я боялся, что ты не поймешь.

– Чтоб тебя понять, надо быть кудесником! Полагаю, это был еще один рыцарский жест?

– Рыцар…! Нет. Просто я не мог позволить ему считать себя достойным джентльменом. Он, в общем, мужественно принял это известие и теперь обращается со мной с ледяной вежливостью.

– Вежливостью! Надеюсь! Старый ворон! Ты же спас его дочь! Это он привел тебя в такое бешенство?

Карстерз рассмеялся.

– Он, и я сам. Видишь ли… он… прочел… мне, о, вполне доброжелательно… целую лекцию об ошибочности моего образа жизни… мне стало больно.

– Хорошо, что ты едешь ко мне, раз здесь все так получилось.

Милорд открыл было рот, чтобы возразить, и, встретив яростный взгляд, снова его закрыл.

– Ты что-то хотел сказать? – осведомился О'Хара с угрожающим блеском в глазах.

– Нет, сэр, – кротко ответил Джек.

– Поедешь ко мне?

– Пожалуйста.

О'Хара радостно вскочил.

– Молодец! Боже! А то я начал было… Надевай свой второй сапог, а я пригляжу за этим твоим негодником! – он поспешил из комнаты на поиски Джима, который предвидя исход схватки, уже грузил багаж в коляску.

Спустя полчаса, распрощавшись, милорд и О'Хара поскакали вслед за Джимом и багажом в Терз Хаус.

Некоторое время они ехали молча, изредка перебрасываясь замечаниями о прекрасном дне, о том, что кобыла норовиста с утра. Голова Карстерза, как хорошо понимал его друг, была занята тем, что он оставил позади. Прощанье его с Дианой казалось непримечательным, по крайней мере, она не выказала никаких признаков того, что считает его кем-то большим, чем просто случайным знакомым. Право, ему даже почудилось в ее обращении какая-то рассеянность, словно она думала о чем-то своем Рука ее, когда он, прощаясь, целовал ее, была безжизненна и холодна, улыбка казалась милой и отрешенной. Он знал, что задержал ее руку дольше, чем позволяли правила хорошего тона, и боялся, что сжал сильнее, чем должно, и крепче, чем было разумно, прижался к ней губами. Он гадал, обратила ли она на это внимание. Ему было невдомек, что еще долгое время после того, как он скрылся из глаз, она ощущала его прикосновение. Если бы он мог увидеть, как страстно целовала она каждый свой пальчик в страхе, что пропустит то место, которого коснулись его губы, у него стало бы легче на душе.

Конечно, она ушла в себя, раненная тем, что называла «слепым мужским упрямством». Она открыла ему свое сердце, чтобы он мог прочесть ее чувства, она предложила ему себя так прямо, как только могла, дав понять, что их разговор не просто светская болтовня. Она отчаянно боролась за свое счастье, отбросив все соображения о девичьей скромности… И когда потом она осознала, что натворила, и попыталась понять, что он теперь должен о ней думать, то густо покраснела и корила себя за отсутствие гордости и манер. Придя в ужас от мысли, что он сочтет ее нескромной, охваченная внезапной робостью, она повела себя с ним холоднее, чем намеревалась, лишь бы не показаться навязчивой. Но несмотря на всю свою холодность, как сильно надеялась она, что он ощутит ее любовь, поймет все, что она хотела сказать ему! Непостижима женская натура!

Но мог ли Джон, не наделенный женской проницательностью или интуицией, осознать двойственность ее чувств? Он считал, что ранил ее, и что она отступила, чтобы не пострадать больше. Как мог он понять ее, когда она сама не вполне себя понимала?

Раздумывая о том, как быстро пришла к ним любовь, он верил, что она может так же быстро угаснуть, по крайней мере для Дианы. Он твердил, что надеется на это, но был честен с собою настолько, чтоб понимать, что нет на свете ничего, чего он бы хотел меньше. Мысль о том, что Диана охладеет к нему или, еще хуже, станет невестой другого, заставляла его кусать губы и натягивать поводья.

О'Хара, поглядывая исподтишка на суровый профиль едущего рядом друга, размышляя, по силам ли его светлости эта тягостная поездка. Он достаточно изучил несокрушимое мужество Карстерза, чтобы предполагать, что он ее выдержит, но боялся напряжения верховой езды, которое могло оказаться чрезмерным для ослабленного раной организма.

Мудро рассудив это, он не делал попыток отвлечь Карстерза от занимавших его мыслей, и продолжал ехать в молчании мимо ждущих покоса лугов с высокой по колено травой, испещренной маками и щавельком, вдоль живых изгородей, поднимавшихся выше головы с обеих сторон дороги, через холмы и долины, – не проронив ни слова.

Спустя какое-то время, О'Хара отъехал несколько в сторону, чтобы иметь возможность беспрепятственно разглядывать своего друга. Он подумал, что никогда не видел у Джека такого угрюмого выражения лица. Тонкие брови насупились так, что их едва разделяли две резкие морщинки, рот был плотно сжат, подбородок приподнят, а глаза устремлены вперед, вдаль, меж нервных ушей лошади, и, казалось, видели все, ничего в себя не вбирая. Одна рука судорожно сжимала хлыст, другая привычно правила кобылой.

О'Хара поймал себя на том, что восхищается изящной посадкой всадника и его великолепной осанкой.

Внезапно, как бы почувствовав, что его изучают, милорд полуобернулся и встретился взглядом с О'Харой. Он слегка пожал плечами и, казалось, этим движением сбросил с себя всю тяжесть. Хмурый вид исчез, он улыбнулся.

– Прошу прощения, Майлз. Я – мрачный тип.

– Может быть, тебя беспокоит плечо? – тактично предположил О'Хара.

– Н-нет, я его едва ощущаю. Моим дурным манерам и плохому характеру нет никаких извинений.

С этой минуты он словно поставил себе целью развлекать друга, и если порой его смех звучал несколько искусственно, остроумия у него вполне хватило, чтобы развлечь О'Хару на протяжении оставшихся нескольких миль.

Ко времени их прибытия в Терз Хаус губы Карстерза подозрительно побелели от напряжения и между бровями снова залегла морщина, на этот раз от боли… Но он сумел с подобающей грацией приветствовать леди О'Хара и отпустить ей по меньшей мере три изящных шутливых комплимента, прежде чем О'Хара твердо взял его за руку и вывел из комнаты прочь, чтобы он пришел в себя и отдохнул перед обедом.

Вскоре прибыл и Джим, в высшей степени довольный окружающей обстановкой и тем, что смог произнести удовлетворительный приговор условиям, в которые поместили Дженни. После некоторых мук ревности он вполне признал в О'Харе друга и теперь радовался тому, что его хозяин будет жить в этом доме, а не бродить по весям и долам сельской Англии.

В пять часов прозвучал гонг, и милорд спустился по лестнице в наряде цвета тусклого золота с серебряной отделкой, полный решимости быть таким веселым и беззаботным, как требовали обстоятельства. Будто и не было на свете Дианы, нарушившей весь ход его жизни.

Не зря шесть долгих лет воевал он против всего мира. Он научился скрывать свои чувства за маской беспечной веселости и шуток, ни на миг не показывая, чем он уязвим, и ни в коем случае не давая никому повода заподозрить, что он не самый беззаботный на свете джентльмен. Эта наука теперь ему очень пригодилась – так что даже О'Хара удивился, увидев его столь жизнерадостным после всего, что произошло. Леди Молли была в восторге от своего гостя, восхищаясь его внешностью и учтивым манерам, и легко подпала под его обаяние.

Наблюдая за ними, О'Хара с удовлетворением отметил, что его привередливой женушке милорд действительно пришелся по душе. Это была высокая честь: ей было трудно угодить, и многие знакомые О'Хары наталкивались, если не на холодное обращение, то уж во всяком случае не на теплый прием.

В конце трапезы она удалилась, предупредив, чтобы они не слишком засиживались за вином и что Майлзу не следует утомлять его светлость.

О'Хара подвинул графин с вином к другу:

– У меня есть новость, которая, осмелюсь думать, тебя заинтересует! – заметил он.

Карстерз вопросительно поднял глаза.

– Да. Его милость герцог Эндовер отбыл своей драгоценной персоной в Париж.

Карстерз поднял бровь.

– Я полагаю, что после нашей маленькой стычки он испытывает естественное желание побыть немного в тени.

– Разве у него когда-нибудь возникало желание быть в тени?

– Ты, вероятно, знаешь его лучше меня. И что же, возникало?

– Нет. Он всегда на переднем плане и очень заметен. Будь он проклят!

Милорд слегка удивился.

– Что так? Он когда-то стал тебе поперек дороги?

– Он становился поперек дороги моему лучшему другу и небезуспешно.

– Боюсь, дело обстоит как раз наоборот!

– Но я знаю немного о том, как он мешается в жизнь Дика!

Карстерз поставил бокал на стол, теперь он был весь внимание.

– Дика? Каким образом?

О'Хара, казалось, пожалел о том, что сказал.

– Ну, в общем… у меня нет сочувствия к нему.

– Что Трэйси ему сделал?

– Да ничего особенного. Просто он и его беспутный братец пытаются выжать Дика досуха.

– Роберт?

– Эндрю. О Роберте я очень мало знаю.

– Эндрю! Но он был совсем ребенок…

– Теперь он вырос, и стал таким чертовским мотом, просто на удивление. Дик вроде бы оплачивает их долги.

– Дьявол его забери! Зачем?

– Бог его знает! Полагаю, по настоянию Лавинии. Мы же оба знаем, что для того именно Трэйси и подставлял ей вас обоих.

– Чепуха! Мы это делали по своей воле. Она только вернулась домой из школы.

– Вот-вот. И чья это была работа, как не Трэйси?

Карстерз широко открыл глаза и вытянул руки на столе, поворачивая в пальцах ножку бокала.

– И велик этот долг?

– Этого я тебе сказать не могу. Я, вообще, узнал об этом случайно. Бельмануары никогда не славились бережливостью.

– Мы тоже этим не страдали. Не будь к ним излишне суров, Майлз… Я, конечно, знал, что именье Бельмануаров заложено, но не думал, что дошло до такого.

– И я не думал. Но деньги Дика ничего не спасут. Они будут растрачены на игру и хорошеньких женщин.

Милорд грозно нахмурился.

– Да-а. Полагаю, что мне придется и за это рассчитаться с Трэйси… как-нибудь однажды.

Майлз промолчал.

– Но как же Дик справляется, не трогая моих денег?

– Не знаю, – по тону О'Хара было ясно, что ему все равно.

– Надеюсь, он сам не залез в долги, – рассуждал вслух Карстерз, – похоже, что он влип. Как бы убедить его пользоваться доходами имения, – он нахмурился и забарабанил пальцами по столу.

О'Хара взорвался.

– Ну, конечно, очень в твоем духе поступить именно так. Оставь его в покое, Христа ради, и не забивай себе голову заботами о жалком негодяе, который причинил тебе больше вреда, чем…

– Майлз, я не разрешаю тебе говорить так о. Дике! Ты не все понимаешь.

– Я все хорошо понимаю. Очень уж это у тебя по-христиански. Давай положим конец этому твоему фарсу! Я так же хорошо, как и ты, знаю, что Дик сжульничал в карты, и считаю противоестественным твое желание отдать ему еще и свои деньги, после того как он отнял у тебя честь и все остальное!

Карстерз молча потягивал вино, ожидая, пока гнев Майлза выдохнется. Вскоре так и случилось. Он смолк, яростно сверкая глазами, и Карстерз засмеялся.

– Ах, Майлз, дай мне идти своей дорогой. Знаю, я для тебя тяжкое испытание, – и, внезапно став серьезным, продолжал: – Но я не хочу, чтобы ты так думал о Дике. Ты достаточно хорошо его знаешь, чтобы понять, как это получилось. Ты знаешь, он был расточителен, часто оказывался в долгах… неужели ты не можешь простить ему мгновенного порыва безумия?

– Могу. Чего я простить не могу, так это… неописуемой низости, когда он позволил тебе взять вину на себя.

– О'Хара, он был влюблен в Лавинию…

– Как и ты.

– Я не так глубоко. Для меня это было мальчишеским увлечением, а для него – серьезно.

О'Хара молчал, сурово сжав губы.

– Поставь себя на его место, – молил Джон. – Если бы ты…

– Спасибо! – О'Хара неприятно засмеялся. – Нет, Джек, здесь мы никогда не придем к согласию, так что лучше оставим этот разговор. Я не думаю, что тебе стоит беспокоиться. По-моему, он не в долгах.

– А везет ли ему на скачках и в…

О'Хара сумрачно улыбнулся.

– Дик очень изменился, Джон. Это совсем другой человек. Он не держит скаковых лошадей и не играет в карты, разве что для компании.

– Дик не играет? А что же он делает?

– Управляет твоими имениями и сопровождает жену на рауты. Когда она в городе, – с горечью добавил Майлз, – то живет в твоем доме.

– Что ж, больше там жить некому. Но я не могу себе представить, чтобы Дик стал рассудительным!

– Легко стать добропорядочным после того, как зло совершено! Я так полагаю.

– Ей-богу, Майлз, как забавно! Я был раньше рассудительным членом семьи, и на тебе!.. Теперь я повеса: играю в кости, карты, граблю на дорогах. А беспутный Дик стал святошей. Он… э-э… ведет праведную жизнь и… э-э… его грабят родственники жены. Знаешь, в конце концов, я ему не слишком завидую.

– По крайней мере, ты от жизни получаешь больше удовольствия, – ухмыльнулся О'Хара. – Потому еще, что тебя не мучают угрызения совести.

Лицо Карстерза осталось непроницаемо. Он промокнул губы салфеткой и улыбнулся.

– Как ты говоришь, я получаю больше удовольствия… но что касается совести… не думаю, что это так.

О'Хара поглядел на него: Джек в полоборота сидел на стуле, небрежно закинув одну руку за спинку.

– Ты не оскорбишься, если я задам тебе один вопрос?

– Разумеется, нет.

– Тогда… ты собираешься вернуться на большую дорогу грабить?

– Не собираюсь.

– А что ты будешь делать?

Сумрачное лицо милорда прояснилось, и он засмеялся.

– Сказать по правде, Майлз, я еще не решил, как поступить. Пусть решает судьба, а не я.