Черный осьминог

Глава XXXI. «ОСВОБОДИТЕЛИ»

Из хат сначала одиночками, а затем все чаще и чаще начинают, словно тараканы из щелей, вылезать «освободители». Матерная ругань хлестко несется над ласковыми полями, кажется, что она грязнит чудесное осеннее утро.

Проснулся и «толстый черт» — сам Колесников, или «начальник главных повстанческих сил», как он сам себя окрестил. С вечера было так выпито, что Колесников и до сих пор прийти в себя не мог, и его чуть ли не за ноги стащили с кровати. Выпучив глаза, он, ничего не понимая, смотрел на окружающих и только сопел.

Подошел Игнатенко с каким-то молодым парнем.

— Дозорный к тебе приехал. Говорит, что в Барановске красные крепкий кулак собирают и к чему-то готовятся.

— Ладно, разберу, — прохрипел Колесников. — Собери всех командиров, доклад поручика Чернавского прочитаем и боевой план разработаем. Вот посмотришь, как я красных проучу.

Игнатенко вышел и послал дежурного собирать командиров.

Военная организация Колесникова была чрезвычайно спутана. Правда, на бумаге она носила название «повстанческой дивизии», которая разделялась на четыре полка с соответствующим разделением на батальоны и роты. Числилась в дивизии артиллерия и пулеметы. Касаясь состава этих полков, можно было отметить, что худшего сброда трудно было найти даже у различных украинских «батек». У большинства было весьма солидное уголовное прошлое. Понятие о дисциплине у этого сброда было весьма относительное. Правда, когда предстояла возможность хорошо пограбить, они воодушевлялись «любовью к Родине». Большей же частью они были храбры только из-за угла, да еще в том случае, когда на одного красноармейца приходилось не менее десяти «повстанцев».

Постепенно «начальники и командиры» собрались в сад при доме Игнатенко. Пришел и зареченский поп Василий.

Явился Колесников и началось заседание. Заслушали сообщение Чернавского, который писал о последних операциях в районе Барановска, о взятии в плен Аренского и Васютина, о приезде отряда Захарова. Временные неудачи красных толковались, как окончательное поражение. Это обстоятельство так воодушевило белогвардейцев, что они постановили дать решительный бой и захватить город Барановск.

Начали писать приказ.

«Во имя Родины нашей, я, начальник главных повстанческих сил Колесников, приказываю:

1. Командиру 1-го пехотного повстанческого полка взять все свои вооруженные силы, оставив на месте одну комендантскую роту при одном пулемете, двинуться по направлению ст. Кондратовка через сл. Черновку в 11 час ночи.

2. Командиру 2-го кавалерийского повстанческого полка двинуться совместно с 1-м полком через сл. Черновку, взять направление на Десятский разъезд и левее его, порвав железную дорогу, направиться по направлению слов. Россово и связаться с Кондратовской.

3. Командиру 4-го повстанческого пехотного полка двинуться в 12 часов ночи по направлению ст. Николаевки, заняв сл. Чекуловку, где остановиться со штабом и держать фронт со стороны станции Голдомировки.

4. Командиру 3-го повстанческого пехотного полка остаться на месте при одном пулемете и держать фронт со стороны Поспеловки и города Владимирска; 2-й пулемет „Максима“ с лошадьми и номерами отдать в распоряжение командира 4-го полка.

Разбив противника, забрав трофеи и пленных, направиться в сл. Новую Горелое, где и ждать особого распоряжения, выслав разведку в сторону Заречного, Птичного и Коневки.

Начальник дивизии Колесников.

Начальник глав, штаба Ремезов.

С подлин. верно: адъютант Закутан».

Написав приказ, на что было потрачено немало времени, решили выпить. Появился самогон, и пошло дело.

Крестьяне все по домам от «спасателей Отечества» по-забились и думали только об одном: чтобы на глаза начальству не попадаться.

В самый разгар выпивки со станции, словно очумелый, примчался рыжий мужик по прозвищу Кулик, приходившийся двоюродным братом Игнатенко, и вызвал Колесникова. О чем они шептались, никто не узнал, но сейчас же после разговора Колесников, собрав командиров четырех полков, приказал им отобрать по пятнадцать человек наиболее надежных повстанцев и прислать к штабу дивизии.

Когда отряд собрался, Колесников присоединился к нему и, отдав какие-то приказания Игнатенко, двинулся с отрядом в сторону видневшегося на горизонте леса, верстах в трех от которого было расположено село Коневка.

Было уже темно, и всадников трудно было различить. Слышалось только цоканье копыт удаляющихся лошадей.

Глава XXXII. СМЕРТЬ НА ПОСТУ

Приехав в Коневку, отряд Александровского расположился в одной из крайних хат, причем люди из разведки решили ночевать с конями на дворе под навесом, где было свалено сено. Устав с дороги, все быстро улеглись, и только Находцев, сидя у стола, изучал карту уезда. Часов около двенадцати он услышал какой-то глухой шум и говор на улице. Взяв наган он выглянул в окно и моментально отскочил, крикнув:

— Товарищи, нас окружили бандиты!

Все семь человек вскочили, словно подброшенные пружиной, и схватились за оружие. Находцев накинул крюк на дверь, хотя и понимал, что сильного напора дверь все же не выдержит. Только у трех были винтовки. У остальных наганы.

Залп с улицы хлестнул по окнам. Находцев и один из следователей, не успевшие отойти от окна, упали на пол, буквально изрешеченные пулями. Александровский бросился к ним — помочь было нельзя: и тот и другой были убиты наповал. Оставшиеся в живых легли на пол и стали отстреливаться.

Послышались удары в дверь. Трещит все сильней… Рухнула… Бандиты, напирая один на другого, ломятся в комнату. Залп по бандитам. Второй, третий. Передние падают, но остальные врываются и шашками рубят отчаянно защищающуюся горсточку людей.

Александровский видит, что один за другим падают его товарищи. Он отступает в угол и, прижавшись, отстреливается из нагана.

— Брать живьем, — слышится голос Колесникова.

— Врешь, бандит, коммунисты не сдаются!

Холодное дуло револьвера скользнуло в рот. Нажал курок. Глухой выстрел — и Александровский тихо сползает на пол.

Бандитам достался только его труп.

— Сволочи, б…, сучье мясо! Живыми в колодец покидаю! Десять человек одного не могли взять! — И долго еще неслась бешеная ругань.

— Позвать ко мне Короткова.

Явился тот самый парень в кожаной тужурке, который с отрядом в двенадцать человек явился от имени Захарова и Фальберга встречать Александровского.

— Рассказывай, — бросил ему Колесников.

— По вашему приказанию я явился на станцию. Встретил Александровского и Находцева и представился им, как посланный от красных из Барановска. Мне поверили. К вечеру мы были в Коневке, и я поместил отряд у одного из наших. Чекисты ушли ночевать в избу, а я, под видом охраны лошадей, расположился на дворе под навесом. Выходную дверь подпер колом, расставил ребят вокруг избы и стал ждать вас. Остальное вы знаете.

— Молодец, Коротков, ты не то, что эта трусливая сволочь. Уж я отыграюсь над ними — дай только в Заречное вернуться.

— Колесников, где Колесников? — эти крики испуга и растерянности смешались с частой стрельбой на улице.

В комнату вбежал один из бандитов и крикнул:

— Чекисты с пулеметами!

Из переулков выносились на площадь конные группы и с шашками наголо бросались на бандитов, рубя их и охватывая кольцом.

Колесников, удачно отмахнувшись шашкой от одного конника, свернул в пустой переулок и, перебравшись через речонку, поскакал в сторону Заречного. Однако, спустя немного, он заметил, что из Заречного навстречу ему бегут в беспорядке отдельные части его «полков». От них он узнал, что отряд Захарова, соединившись с чоновцами и составив компактную группу человек в триста, произвел энергичный конный натиск в сторону Заречного и, застав врасплох бандитов, расколотил их самым основательным образом, захватив два орудия.

Видя, что в Заречном делать нечего, Колесников повернул к Барановским лесам.

Не доезжая верст пяти до леса, он наткнулся на небольшой отряд красных, который, узнав Колесникова, понесся за ним, стремясь взять его в круг.

Никогда еще не трусил так «вождь повстанческой армии». Он чувствовал, что вот-вот его снесет с седла красная пуля. Все его жирное тело подергивалось мелкой дрожью. Выхватив кинжал, он колол им взмыленные бока запыхавшейся лошади.

Начался кустарник. Вот и Волчий овраг. На всем скаку лошадь, споткнувшись, упала. Колесников покатился в кусты, вскочил и, еле живой от страха, бросился по тропинке к озеру. Скоро показался отряд, преследовавший Колесникова. Нашли издохшую лошадь, спешились и бросились на поиски. Дошли до озера, заглянули в башню, облазили версты на три все кусты кругом — Колесников словно сквозь землю провалился, не оставив никаких следов.

Глава XXXIII. ПРЫЖОК СМЕРТИ

Когда в Загорске узнали, с одной стороны, об убийстве Александровского и Находцева, о похищении Васютина, а с другой — о разгроме Колесникова под Заречным, — туда был вызван телеграммой для подробной информации уполномоченный Губчека Фальберг.

Поезд отходил часов в восемь вечера. Сборы были недолгие — портфель с бумагами, два нагана под кожанкой, кусок хлеба с салом в кармане — и все.

Осмотрев в последний раз комнату — не забыл ли чего — Фальберг подошел к окну и по выработавшейся привычке окинул улицу взглядом.

Через дорогу, немного вправо, тянулся забор сада. Над забором широко раскинули свои ветви старые тополя. На одном из них, немного повыше забора, сидела, согнувшись, какая-то фигура — это Фальберг отлично заметил.

«Следят, — понял он. — Неужели узнали, что сегодня еду? Надо заметать следы. Сиди, сиди, голубчик, там до зари, авось что-нибудь и высидишь, а мне некогда».

С этими словами Фальберг зажег электрическую лампочку, лег на пол и выполз в кухню, выходившую во двор. Тихо открыл окно и стал всматриваться в темноту. Казалось, все было спокойно.

Вылез на двор и с наганом в руках стал ползком передвигаться вдоль огородов.

Выбравшись на улицу, он забежал в Ревком, который был возле станции, и попросил послать двух-трех человек, чтобы захватить шпиона.

— Вы его совсем легко можете взять обходным движением: двое пусть зайдут в сад, а третий пойдет вдоль забора — прыгай тогда, куда хочешь…

Поезд уже стоял на станции, когда туда явился Фальберг. Он быстро вошел в вагон.

Только что он скрылся в дверях, как два крестьянина переглянулись и отодвинулись в темноту.

— Фальберг едет в Загорск, — прошептал один. — Собери наших человек десять, и разместитесь рядом в вагонах. Я сяду в один вагон с Фальбергом. Помни, что он не должен ни в коем случае живым доехать до Загорска. Особенно надо беречь его портфель: там мы, несомненно, найдем много интересных вещей. Только брать Фальберга надо обязательно до Лисок. А теперь расходись.

Устроившись в вагоне, Фальберг огляделся кругом — ничего подозрительного не было. Крестьянки, крестьяне, красноармейцы набились, словно сельди в бочке. Дело было к ночи, и каждый стремился поудобней устроиться. Устроился и Фальберг на уголке скамейки около выходной двери, положив под себя портфель. Напротив сидел какой-то крестьянин и, положив голову на руку, дремал, покачиваясь в такт вагона.

В вагоне было невыносимо душно, не помогали и разбитые окна.

Как ни длинна показалась ночь, но и ей пришел конец. Мутный осенний рассвет, словно молоком, разлился по окрестным полям.

В вагоне большинство пассажиров еще спали. Фальберг решил пойти в уборную — умыться, причем, уходя, он захватил с собой и портфель. Только что он намылил лицо, как услышал в дверь резкий стук.

— Занято, — бросил он, не оборачиваясь.

Стук не прекращался. Чувствовалось, что на дверь налегли несколько человек. Фальберг понял, что за ним началась охота. Мыло ело глаза нестерпимо. Кое-как побрызгав лицо водой, он быстро снял ремень, засунул портфель за пояс брюк, снова стянул пояс и выглянул в разбитое окно вагона.

Дверь трещала.

Стал на подоконник, ухватившись за верхний край, и стал осторожно выпрямляться, вытянув руки. Вот и крыша под руками. Ухватившись за крюк для сигнальной веревки, Фальберг забросил ноги на крышу и перевалился с трудом сам.

Вагоны качало, крыша была скользкая от утреннего тумана, ветер бил в лицо. Почти на четвереньках Фальберг начал продвигаться вперед. Сапоги скользили, и поэтому он их сбросил и босыми ногами он уже более уверенно мог идти по крыше вагона.

Оглянулся, увидел своих преследователей, из которых один уже стоял на крыше, а другой еще только поднимался. Стараясь получше прицелиться, Фальберг выстрелил по стоящему, но качка вагона сделала выстрел безрезультатным. Вот влез и второй. Медлить было нельзя, и Фальберг, смерив расстояние между вагонами, прыгнул на крышу следующего и, несколько освоившись с качкой, почти бегом стал продвигаться вперед. Вслед ему грянули, почти сливаясь, два выстрела. Оба мимо.

Вот и последний вагон. Больше бежать некуда. Преследователи все ближе. Фальберг лег и стал старательно целиться.

Что это? Какие-то тени замелькали над его головой. Мост через Дон.

«А если?.. Ведь это было бы спасением», — мелькнуло в голове Фальберга.

Некогда думать. Он быстро вскочил и, подпрыгнув, схватился за железную перекладину. Порывом ветра чуть не сорвало. Словно белка, цепко хватаясь, лезет все выше, на гребень моста. Пули стремятся догнать его, щелкая по решетчатым переплетам. Мимо, все мимо…

Наконец-то наверху. Оглянулся — словно серый червяк, подбирался к нему один из его преследователей, держа наган в зубах. Отступать было некуда. Борьба на смерть.

Нет, есть еще выход, который обещает на девяносто процентов смерть и только на десять жизнь.

Сорвал кожаную куртку и, бросив ее в сторону врага, задорно, по-мальчишески крикнул:

— Лови!

Вытянув вперед руки, он оттолкнулся от перекладины и полетел головой вниз в мутные волны Дона.

Глава XXXIV. ПАВЕЛ ВОСТРЯКОВ ДЕЙСТВУЕТ

— Знакома вам, молодой человек, эта морда? — обратился к Павлуше Чернавский. — Неужели она и в таком виде для вас неузнаваема? А вот подождите, мы ее так скоро распишем, что вы и совсем ее не узнаете. Хо-хо-хо… — насмехался Чернавский, указывая на связанного Васютина. — Мы бы и сейчас этим занялись, да некогда, много уж очень вашей сволочи развелось — никак не передушишь…

Слушая это, Павлушка стоял ни жив, ни мертв. Он почти не слышал, что ему говорил Чернавский. Мысль была занята одним: обнаружат или не обнаружат перетертую им веревку. От этой мысли Павлушка присмирел против обыкновения, ничего не ответил на эти насмешки.

В это время, пока Чернавский наслаждался произведенным эффектом, Кузьма распутывал веревку, которой был связан Васютин.

Так же, как и Павлушку, они его привязали к такому же кольцу, находившемуся от Павлушки саженях в двух. Только помимо рук ему связали также и ноги.

После этого Чернавский и Кузьма опять куда-то ушли, и в пещере по-прежнему стало совершенно темно.

— Товарищ Васютин, — позвал шепотом в темноте Павлушка.

— Кто тут?

— Это я, товарищ Васютин, — Павлушка Востряков. У нас с вами еще не все потеряно — я тут перетер веревку, а с свободными руками многое можно сделать…

Услышав это, Васютин, упавший было духом, вскрикнул от радости. Сразу явилась сообразительность и бодрость духа.

— Я сейчас к вам подойду, товарищ Васютин, — продолжал из темноты Павлушка, усиленно пыхтя над оставшейся неперетертой еще частью веревки.

После минуты работы Павлушка почувствовал, как веревка, туго обхватывающая его руки, упала, и руки облегченно и сладко заныли. Он был свободен.

В пещере было совершенно темно, поэтому Павлушка, осторожно передвигая затекшими от долгого стояния ногами, стал перебираться, нащупывая руками стену, к Васютину.

Подойдя к нему, Павлушка нащупал узел, которым были завязаны руки Васютина, и принялся было его развязывать.

— Подожди развязывать, — остановил Павлушку Васютин. — Это мы всегда сумеем сделать в последний момент. Прежде скажи, где мы находимся.

— Не знаю, товарищ Васютин, куда они нас запрятали…

— Развязать руки — это пустое, но как выйти отсюда? Когда меня выбросили из мешка, я присматривался, но ничего не мог заметить.

— Я тоже ничего не видел…

— А они могут вернуться в любую минуту и, если застанут меня развязанным, то нам тогда несдобровать…

— Что же делать?

— Пошарь-ка в темноте — может, на что-нибудь наткнешься… Стоп… — вдруг вскрикнул Васютин. — Тут вот, недалеко от меня, на выступе, я, когда они тут были, заметил фонарь — пошарь-ка там, если они его не захватили.

Павлушка продвинулся по стене дальше и, действительно, наткнулся на выступ. Обшарил его кругом. Скоро нащупал руками коробку фонаря. С большим трудом, так как не умел этого делать, открыл его. Яркая полоса света пронизала густую тень пещеры.

— Ну, теперь мы живем! — радостно воскликнул Васютин. — Осмотри-ка, Павел, кругом пещеру, да получше, авось, что-нибудь найдешь. Да смотри, осторожнее.

Павел внимательно обошел всю пещеру кругом — стены были везде одинаковы — корявы и сыры, нигде не было видно и признака выхода. За одним из выступов Павел увидел телефон, около телефона стоял стол и два стула. Тут же рядом стояла деревянная дощатая кровать. Павел осмотрел ее кругом, поднял подушку и вдруг ахнул.

— Что такое? — тревожно отозвался из темноты Васютин.

— Товарищ Васютин, два нагана нашел! — радостно, захлебываясь, проговорил Павлушка.

Под подушкой действительно лежали два полнозарядных револьвера.

— Теперь-то мы не пропадем, товарищ Васютин, — и, захватив оба револьвера, Павлушка, играя лучом электрического фонаря по мрачным стенам пещеры, направился к тому месту, где стоял привязанный Васютин.

Через минуту Васютин, потирая затекшие руки, был освобожден. Он был доволен. Два револьвера сделают свое, когда будет нужно. Ведь имеется же отсюда какой-нибудь ход. Надо только умело подсидеть мазуриков, когда они будут входить, и дело будет в шляпе.

— Молодец, Павел. Хороший из тебя комсомолец выйдет, — улыбаясь, сказал Васютин.

При свете фонаря он внимательно осмотрел револьверы — все было в порядке.

— Стрелять можешь? — обратился к Павлушке Васютин.

— Нет, ни разу не стрелял.

— Ну вот, брат, теперь научишься — и не в галок или там чучел каких-нибудь, а в самых настоящих врагов советской власти. По этому зверю учиться стрелять — одно удовольствие…

Васютин показал, как надо владеть револьвером. Павлушка быстро понял.

— Только смотри, не бей до смерти — они нам живыми понадобятся, крой лучше в живот, самое мягкое место, если боишься промахнуться, а лучше — в ногу… А теперь пойдем посмотрим, что это за чертово логовище.

Так же, как и Павлушка, Васютин внимательно осмотрел все стены, но выхода не нашел. Он давил и дергал на все выступы, ковырял пальцами малейшие щели, думая таким путем открыть потайной ход, но все безрезультатно. Внимание его задержалось на телефоне.

— С кем это они разговаривают?

— Я слышал, товарищ Васютин, как тут один разговаривал с каким-то Бергом.

Павлушка подробно передал слышанный разговор.

— А это нам тоже на руку. Мы тут такое коленце выкинем, что чертям тошно станет!

Васютин был в восторге от всего этого. Если бы не этот несчастный случай с ним, вряд ли когда-нибудь удалось бы открыть это надежное бандитское убежище.

Пока Васютин внимательно перетряхивал кровать, думая найти еще что-нибудь полезное в их положении, Павлушка заметил в одном из темных углов какой-то серебристый свет. Он храбро направился к нему. Светился он так же, как тогда, когда он был с ребятами в башне на берегу озера — светилось лицо человека, подъехавшего в лодке.

Не спуская глаз с этого светлого пятна, Павлуша уверенно приближался к нему, как вдруг поскользнулся и, дико вскрикнув, полетел вниз в какую-то яму.

Васютин слышал этот крик Павлушки и, сжимая наган, освещая путь фонарем, бросился в ту сторону. Потом он услышал всплеск воды и отдаленное барахтанье.

Фонарь осветил большую яму, в глубине которой тускло поблескивала вода. В этой воде бился Павлуша, безуспешно пытаясь выбраться.

— Держись, Павлуша, держись, — бодряще крикнул ему Васютин и бросился к тому месту, где лежали веревки, которыми он недавно был связан.

Глава XXXV. МЕЧТЫ, МЕЧТЫ…

Вешнев и Зенчиков выехали из Москвы в четверг утром. В утренних золотых сумерках осеннего утра мелькали пригородные московские постройки, тускло поблескивали многочисленные маковки церквей. Неумытая Москва притягивала к себе неотступно — не хотелось ее покидать.

Поезд тарахтел, затыкаясь на частых пригородных стрелках. Вот уже замелькали первые дачи, потянулись в золоте осеннем леса. Было грустно.

Приткнувшись у окна вагона, Вешнев проклинал все на свете.

«Черт меня дернул, — размышлял он, — впутаться в эту проклятую организацию! Спал бы я сейчас, ни о чем не думая, день рабочий прошел бы быстро, а там вечером оперетта, „Зизи“ — тайный кабачок на Басманной…»

Нить его мыслей прерывали знакомые подмосковные места, через которые мчался поезд.

Знакомые картины вызывали старые, еще не зажившие воспоминания, бывшая разгульная жизнь забубенного корнета, никогда не имевшего нужды в деньгах.

«Нет, это хорошо, что я поехал. Я им припомню старое! Будут они помнить корнета Вешнева!»

Замелькали легкие мысли предстоящих удач. Корнет Вешнев стоит во главе широко разросшегося повстанческого движения. С многочисленным войском он идет на Москву, беря один город за другим. Вот уж он под Москвой — и она, белокаменная, приветствует его колокольным звоном. Большевики пали. Вешнев въезжает с многочисленной блестящей свитой в Кремль. Толпы народа приветствуют его. Оркестры гремят туш. Вешнев беспрестанно, ловко гарцуя на английском кровном рысаке, козыряет народу рукой, туго стянутой белой лайковой перчаткой. Гремит несмолкаемое «ура»…

— Ваши документы, товарищи…

От этого голоса Вешнев вздрагивает и бледнеет, как будто этот веселый в строгом шлеме с красной яркой звездой поймал его с поличным.

Вешнев долго шарит по карманам, отыскивая мандат. Мечта недавняя разлетелась в прах.

Вешнев осмотрелся кругом. На верхней полке дремал, устало свесив бывшие подполковничьи усы, Зенчиков.

«Тоже — старая калоша — туда же, восстания делать», — зло подумал, смотря на него, Вешнев.