Чёрный властелин

Глава 9: АРАПСКАЯ ЦИТАДЕЛЬ

Все сказаны слова, все сделаны дела...

В голове крутится песня Арии, та самая, которую они перевели с английского. А всё потому, что «пробил час, не остановишь нас». Тьфу, блин. В общем, осада началась. По пути от Ассаля армия не встретила никакого сопротивления. Причём, рыбацкие деревеньки на побережье оставлены не были — местное население относилось к армии вторжения «филосовски». Султан, негус — какая разница? Да и религиозного фанатизма я не видел. То ли пленный араб был исключением, то ли муллы не жаловали провонявшие рыбой деревеньки на несколько дворов.

Дружелюбность, а точнее равнодушие местного населения подал мне несколько идей, и часть моего полка конец пути проделала параллельно (насколько позволял рельеф побережья) основному войску в «зафрахтованных» рыбацких лодках и баркасах. Негус, к счастью, на мою самодеятельность не реагировал. Видно, принял мои эксперименты как должное — то ли осознал их потенциальную полезность, или же просто плюнул. Но теперь наш путь подошёл к концу.

Вот она, Таджура. Столица джибутийского султаната оказалась небольшим городком, скучковавшимся вокруг гавани. Где-то в миле от моря холмы спускались с высоты девятиэтажки до уровня моря, образовав долину, по форме напоминавшую амфитеатр. Окружали этот псевдоамфитеатр крепостные стены. На мой взгляд — хлипкие и невысокие, по местным же стандартам — вполне «на уровне». Ну я и не жалуюсь — мне этот город не оборонять, а совсем наоборот.

Другой слабостью города было местоположение. Тридцатиметровые холмы были значительно выше городских стен, и вражеская пародия на цитадель была как на ладони. Не хватало только подзорной трубы — разглядеть детали. Но и без неё было видно расположение оборонявшихся частей. Впрочем, в городе сейчас сооружали навесы над всеми улицами, чтобы затруднить наблюдение. Ещё видны были около десятка кораблей в гавани. Интересно, это военно-морские силы султана или «гости города»? У гавани весьма узкий выход в море, что наводило на мысли. Правда до воплощения этих мыслей предстояло много работы, для обсуждения которой я проводил военный совет.

— Берта, ты жил в Таджуре, что можешь сказать о стенах? Видишь сейчас какие-то изменения, с тех пор как ты покинул город?

— Стены... Пообветшали они на вид, при нынешнем султане. Да что там, ещё его отец о городских стенах не слишком заботился. Насколько крепки они — сказать не могу, прости принц.

— Мастер Зенабу? — Я повернулся к нашему аксумскому строителю.

— Дерьмо, а не стены. — Старик скривился и сплюнул на землю. — Лет через сорок они сами обвалятся. Камня маловато. Раствор, с виду, на ослиной моче замешивали. И это я ещё к ним близко не подходил. Рва вокруг города нет... Руки за такие укрепления отрывать надо. Но! — Тут он поднял палец и ехидно усмехнулся. — Если мы их пинать будем, то как раз эти лет сорок и простоим. Без осадных машин здесь будет грустно, принц.

— Осадных машин? — подал голос рас Бахыр.

— Да. Монахи принца Ягбы мне интереснейший манускрипт показывали. Греки великое множество хитроумных механизмов для разрушения стен придумали, оказывается.

Негусовский военачальник неразборчиво пробормотал что-то себе под нос.

— Ну что ж. Осадных машин у нас с собой нет, но есть кое-что получше. Алхимическая бомба.

Бахыр хмыкнул в усы.

— Это, как то, чем ты в шатре у негуса людей пугал?

— Не совсем, — возразил я.

Сейчас я вам всем продемонстрирую.

Петарда, фитиль, горшок. Остолбеневшие негры, тупо глядящие на раскиданые осколки горшка. У одного из них по лицу бежит струйка крови из разсечённого лба (а я предупреждал, говорил отойти на пару шагов). Таков триумф современной мысли над африканским мракобесием. Техническая мысль, кстати, работала в основном над фитилём. Ох, как с ним намаялись... Слава Богу, один из моих бляхоносцев придумал использовать кишки мелких животных в качестве оболочки дла фитиля. Нет, конечно, есть простейшая конопляная верёвка напитанная селитрой... но «кишечный» вариант показал себя куда более надёжным.

Первым от оцепенения очнулся царский полководец.

— И что, принц, мы просто положим твою ахреническую бонбу к стене и её так же разнесёт?

— Если бы... Придётся копать. — Я вздохнул.

На самом деле, поначалу я надеялся сделать именно так, но несколько экспериментов в Хайке напомнили мне о законах физики.

— Зачем?

— Третий закон Соломона. — Ах да, здесь же кроме кузнеца на моих лекциях никто не сидел. — В общем, если мы положим алхимическую бомбу на стену, то сила взрыва бесполезно рассеется в воздух. А если правильно подкопать и заложить под стеной, то сама земля направит всю силу вверх, на стену. — Спорить со мной никто не стал. — Задачи на сегодня следующие. Мастер Зенабу, бери моих сапёров, и к вечеру мне нужно знать, с какой скоростью на этой земле можно копать проход в земле. Копать будем по ночам. Бахыр, Берхан. Нам нужно обсудить, насколько близко от стены можно начинать подкоп, а так же оговорить, как мы будем скрывать работу от осаждённых.

— О Мамбаду, дух земли, прости меня, не пожирай меня, но исторгни из своих недр!

— Тише, глупец, иначе тебя услышит не только великий Мамбаду, но и десятник!

— Но брат мой, если я не буду молить Мамбаду, то он не отпустит меня!

— А если тебя услышит десятник, то нас выгонят из войска и мы снова будем жрать коровьи лепёшки. Меньше надо было нажирать задницу, или меньше лениться и копать шире лаз. Так, вбери брюхо, я тебя снова потяну.

Я чувствовал себя героем анекдота, где закодированный кореец гипнотизирует овчарку, говоря: «Ты не собака, ты свинья».[1] Ладно бы дикие негры, но я знаю этих двух сапёров. Они — натуральные амхара, а их сестричка не так давно радовала меня «любовью по-негусовски». С чуством глубокого офигения, я по плечи вылез из лаза. По ушам сразу ударил гул барабанов. Вот тебе, Чёрный властелин, и ночная инспекция.

— Десятник, твои бойцы застряли, пошли им в помощь кого-нибудь.

Вопросы язычества обсуждать с младшим командным составом я не стал. Но когда следующим утром я встретил моего духовного наставника, тема всплыла.

— Йесус-Моа, скажи мне, как получается, что люди, живущие в половине дня пути от монастыря, могут поклонятся духам земли и прочему бреду?

— Ну и вопросы у тебя, Ягба... Кто-то из новобранцев?

— Да, двое парней из Ардибской деревни просили какого-то Мамбаду о милости.

Акабэ сэат усмехнулся.

— Ну что тебе сказать... В своё время я много размышлял об истории веры в нашей стране, так что, считай, тебе повезло, и я, наверное, смогу ответить. Мы, амхара и тиграи, — наследники Аксума, а до этого — царства Саба. Свет истинной веры пришёл к нам даже раньше чем в Римскую империю. Но дело в том, что о Боге на нашей земле знали и до пришествия Христа. Ты помнишь «Славу царей», где описывается путешествие негуса Менелика к царю Соломону.

— Естественно.

— Так вот, Македа и Менелик принесли в Эфиопию веру народа Израилева, а потом ещё наш народ был благословлён Ковчегом Завета... Часть старых верований сплелась тогда с новым учением. Потом в наши земли пришло Откровение Христово. Мы приняли его, но опять же, мы не отринули старую веру, но до сих пор следуем многим обрядам, что были у нас до Крещения. Мой давний друг, что рассказал мне символ веры на языке русичей, много рассказывал о северных землях. Наши братья-христиане на севере, например, не практикуют усекновений крайней плоти, и перестали следовать некоторым другим наказам Ветхого Завета.

Как же, знаю. До сих пор свининки хочется!

Йесус-Моа перевёл дух и продолжил:

— А ещё, он рассказал мне о том, как Христианские святые получают иногда атрибуты языческих богов. Святой Илья, например, у них сильно похож на их местного бога-громовержца. Как там его...

— Перуна.

— Его самого... Эх, Ягба, никак не привыкну к твоей новой памяти. Но вернёмся к язычеству. У них на Руси народ верит в Христа и не забывает молиться языческим божествам. То, что ты видел, на первый взгляд похоже. Но... не совсем. Видишь ли, наша церковь не отрицает существования духов и не клеймит их всех бесами злыми. — Абун посерьёзнел. — Впрочем, молиться и поклоняться духам сим — грех. Я займусь этим по возвращению в Хайк, а ты, Ягба, не забудь отправить этих двоих на исповедь. Впрочем, и настоящего язычества в наших землях хватает. Многие чёрные племена ещё не приняли христианскую веру. Даже среди амхара, порой, попадаются идолопоклонники. Но редко, слава Богу, редко.

— Понятно, абун. Кстати, вот и ещё одна причина для того, чтобы использовать церкви и монастыри как школы и центры просвещения. Наш народ должен правильно понимать веру и церковные положения. А преподавание грамоты, арифметики и естествознания священниками только укрепит авторитет церкви.

— Ах ты хитрец. Любой разговор сводишь к своим нововведениям.— Йесус-Моа рассмеялся. — Уговорил, поддержу я тебя, когда ты будешь Текле убеждать. Но смотри, этот разговор не следует начинать до конца кампании. Ычеге волнуется с тех пор как увидел стены Таджуры. Ученик мой в вере крепок, но злату счёт ведёт суровый.

— Понятно, никаких новых предприятий до возвращения начального капитала и получения прибыли.

— Опять твоя экономика. Раз уж ты упоминул про неё, расскажи мне ещё раз про эти самые «банки».

Две недели мои эфиопы изображали из себя ансамбль народной песни и пляски. По ночам гудели там-тамы, играли лютни, а конные отряды практиковались в стрельбе пращами по стенам. Сей цирковой бред сивой кобылы мог по праву считаться планом действий по многоцелевой маскировке. Во-первых, под прикрытием шумовой завесы негросапёры медленно, но верно рыли подкоп. Изготовление металлического инструмента на мануфактуре себя полностью оправдало. Во-вторых, велась моральная атака на арабов. Немного портился сон, а главное — исподволь подрывалась боевая готовность. Мало кто будет ждать решительных действий от клоунов, непрестанно поющих под стенами. В-третьих, закладывалась психологическая мина. Когда сработают заряды под стенами, сразу включится ассоциация с колдовством. А многодневные изгаляния под стенами запомнятся как колдовские ритуалы.

Самым сложным было протолкнуть план на военном совете. Первым порывом многих командирских душ было пожурить малолетнего принца и посоветовать ему заняться чем-то полезным, вроде игры в солдатиков (естественно в максимально корректной форме), но, к счастью, когда некоторые горячие головы стали клеймить мой коварный план и предлагать немедленный штурм Таджуры, слово взял рас Бахыр. Сей умудрённый полководец не только донёс до «молодого» поколения военачальников всю глупость неподготовленной атаки на крепость, но и раскрыл доселе неизвестные мне глубины амхарского языка. Особенно меня впечатлили обвинения в религиозном поклонении продуктам пищеварения... Впрочем, полной победы моего плана не получилось, так как большинство расов не осознали необходимость выделения войск для участия в клоунаде, а негус нагаст не счёл необходимым применить власть. Таким образом, первую пару дней, пока я не нашёл общий язык с ычеге, за всё войско отдувался мой полк. У Текле, оказывается, есть чувство юмора, и он проникся идеей перспективного глума над арабами. Чёрные православные колдуны — это сила!

По сравнению с тем, сколько нервов я потратил на убеждение воевод (со времён Великого Аксума наши деды воевали именно так!), практические сложности были на удивление малы. Ну вывели на свет языческий культ духов природы, ну и что? Но наконец сегодня — последний день клоунады. Прошлой ночью сапёрные работы подошли к концу. Мины заложены, фитили выведены и неоднократно продублированы. Причём заложили не абы как, а по идеям направленного взрыва. По идеям — потому что я не подрывник и ничего детально не рассчитывал. Но всё лучше, чем тупо закладывать бочонок или ящик. Завтра — штурм. И не только...

— Берхан, Сэйфэ. Работаем по плану «Иерихонский Осёл». Берём всех ветеранов и лучших из новобранцев. Смотри, чтобы все отоспались, так как начинаем в полночь.

— Принц, а может, не стоит? Вдруг негус разгневается?

— Стоит, Сэйфэ, стоит. Отец что сказал? Делай что хочешь, только под ногами не мешайся. Главное, чтобы со стенами проблем не было. — Я гнусно ухмыльнулся.

— Но ведь ты не говорил негусу, что именно хочешь сделать!

— Вот именно! В этом весь сок. Мы же не хотим стоять в очереди, как бедные родственники. — Мои офицеры улыбнулись сравнению. — Кстати, отцы-командиры, если когда-нибудь поймаю вас на попытке также развести меня — сгною. Среди своих — никаких хитрозадостей.

— Принц, но разве негус не свой?

— Свой, конечно. Но есть свои и свои. Мы все — эфиопы. У нас одна цель — величие и процветание нашего народа. Но вот мы, из Хайка, — это новый путь нашей страны. Мы — ядро, вокруг которого должна переродиться остальная страна. А в окружении негуса слишком много тех, кому старые обычаи и личное благополучие куда дороже будущего Эфиопии. Так что они тоже свои но... не совсем. Кто-то, и я надеюсь, что их будет большинство, примет наш путь.

— А остальные?

— На заслуженный отдых. Или на свалку истории. Кто что заслужил. Но уже после моего воцарения. А это, надеюсь, будет нескоро. Дай Бог долгих лет негусу нагасту.

Бойцы понимающе переглянулись. Некоторые события стоит не только не торопить, но и отдалять. Впрочем, этим увлекаться тоже не надо. Делай, что должно, и будь что будет. Умные люди японцы.

— Берхан, координация штурма обеспечена?

— Да, принц. С рассветом команды сапёров подорвут стену там и там. — Он указал пальцем на планируемые места атаки. — Третья команда будет в резерве, на всякий случай... Я немного обеспокоен тем, что из моей группы никого не будет. Всё-таки с маскхалатами мы тренировались намного больше новобранцев.

— Знаю. Но план мы обсуждали вместе. Сам понимаешь, что каждый из твоих — наперечёт. Сэйфэ, что по твоей части?

Полковник тряхнул головой.

— Принц, ты вместе с памятью, похоже, потерял и страх, и рассудок. Но мне это даже нравится. Или сдохнем, или станем героями. Со щитом или на щите.

— Спартанец выискался на мою голову. Кто не рискует, тот не пьёт ш...э.... спиритус.

Бравый полковник вдруг сморщился.

— Принц, я тогда лучше рисковать не буду. Спиритус пьют только самоубийцы.

— Правильно, нечего эту гадость пить. Пусть арабы пьют. Но по делу?

— По делу вопросов нет. План ясен, пути выполнения видны. Только...

— Что?

— Принц, ты, главное, около полуночи в сортир не ходи — а то будет неожиданная вылазка врагов, и все наши планы пойдут ишаку под хвост!

— ... — прошипел я под хохот бойцов. — И насколько эта шуточка разошлась?

Сэйфе потупился, а вместо него мне ответил Берхан.

— Ну... обычно, когда наши замечают, что ты пошёл оправиться, то полковник командует строиться для отражения атаки.

— Да врёт он всё! — вспылил Сэйфэ. — Один раз только тренировка совпала с твоим походом… ну, туда. Совпала, я сказал!

Берхан только хмыкнул.

— Суеверные вы мои. — Я демонстративно закатил глаза. — И с этими людьми мне предстоит строить светлое будущее.

— А светлое будущее — это как?

— Построим — увидишь, Берхан. Сейчас главное — операция «Иерихонский Осёл» Будем отвлекаться, не избежать песца.

— Когда-нибудь я совершу паломничество в далёкие северные земли. Что же это за лиса такая, что ты её постоянно упоминаешь, принц?

— Если не замёрзнешь в пути — сам увидишь. Впрочем, если замёрзнешь, то тоже увидишь.

— То есть если я доберусь до дальнего севера, то песец мне так или иначе обеспечен?

— Хорошо сказал, Берхан, надо взять на заметку. Кстати, вопрос к вам. Есть идеи, как Симран в лагере оставить?

Спецназовец сдавленно хмыкнул, а Сэйфэ покачал головой:

— Слишком много воли ты ей дал, принц. Где это видано, чтобы женщина в бой шла, не убоявшись сотен всадников? Сейчас уже поздно, вкусила она жизни воинской и пристрастилась. Нет, не оставишь ты её в лагере, кроме как со слоном. А слон тебе нужен. Разбаловал ты её. Вот я, когда женюсь...

— Знаешь, Сэйфэ, — перебил я заболтавшегося полководца, — у моей Симран есть сестра. Такая же непоседа, только на год младше. Так вот, женишься ты на ней. И посмотрим, насколько реальны твои размышления.

— Э-э… ты шутишь, принц, да?

— Кто знает? Может, шучу, а может, и не шучу...

— К чёрту такие шуточки! Я лучше монахом стану. В моей семье командовать буду я!

Глядя на нашу перепалку, Берхан оседал на землю, сдавленно хихикая.

— Размечтался. Я поговорю с ычеге, и всё равно тебя женю, будь ты хоть трижды монах.

— О, горе мне! Остаётся только героически погибнуть сегодня ночью.

— Трагична судьбя тех, кто насмехается над принцем, Сэйфэ. Ладно, поржали и хватит. Вперёд по делам. Сбор на закате, у берега.

Операция «Иерихонский Осёл» начиналась как упражнение в стратегическом планировании для моего нового штаба. Мы долго спорили, обсуждая множество деталей и вероятностей, а потом, доведя план «до кондиции», отложили его в долгий ящик. Ибо реализация его казалась невозможной. Изменилось всё по двум причинам. Во-первых, полаявшись с царём, хотелось повредничать. Во-вторых, неожиданная доступность водного транспорта перевела план «Осла» из разряда отвлечённого бреда в категорию теоретически осуществимого. «Осёл» — это всего лишь план захвата порта, пользуясь суматохой штурма.

План довольно прост — сложный план просто невозможен в наш век, когда банально нет возможности знать точное время. Мы тихо подплывём, захватим корабль-другой. Потом, когда начнётся штурм, мы внезапно высадимся в порту и покажем отступающему врагу «кузькину мать». Если же штурм провалится, нам придёт тот самый зверёк, которого я так люблю поминать к месту и не очень. На самом деле, план проработан более детально, но... эти самые детали как раз и не переживут контакта с врагом. Одна уже, кстати, всплыла. Оказалось, что плавание в ластах в пресной воде Хайка и Ардиббо весьма отличается от плавания в морской воде. Хорошо, что во время отдыха на перешейке мы додумались освежить навыки — иначе весёлое хлопание ласт по поверхности воды мигом бы похерило всю скрытность. Сколько ещё этих деталей выявится? Не знаю. Ну ничего, в худшем случае сожжём к такой-то матери весь их город. Или порт... В общем, насколько хватит зажигательных гранат. Даёшь русское «авось» в эфиопском исполнении!

А войско не дремлет. Идёт подготовка к осаде. Встали уже шатры, расчехлялись и собирались осадные лестницы (хоть что-то у наших негров было по части осадной техники). Контрвалационных линий, правда, никто не строил. Обычных циркумвалационных — тоже. Это я так умничаю... точнее, нервничаю. Хотя сам виноват. Мог же спокойно сидеть в тылу со слоном и секретаршей, вернее, уже двороначальницей. Но нет, мне приспичило внести небольшую, но личную лепту в дело захвата вражеской «цитадели». Почему? Совсем не потому, что мне так уж захотелось погеройствовать. Просто нужно нарабатывать авторитет: и в войсках, и пошатнувшийся недавно в глазах царя. Так что да, всё не гордыни ради, а сугубо для дела. Нужно посеять в умах и сердцах народа простой лозунг: «Путь Чёрного властелина (меня) — это путь побед малой ценой и с большой добычей». В нашем случае, малая цена — это подрыв стен и немедленный штурм, вместо недель или месяцев долбления в городские стены. А большая добыча — пресечение бегства султана путём закрытия порта. Уверен, что эта магометанская сволочь схватит мешок с золотом и рванёт из города, как только всерьёз запахнет жаренным.

Остаётся только готовиться. В моём случае, одеть «бронежилет», вкрутить детонаторы в две «осколочные» гранаты и не забыть в лагере кувалду. Ах да, ещё упаковать секретаршу. В памятный (мне) голозадый бой Симран залезла в мой старый доспех. Тот самый, которому я совсем не доверяю. Но на безрыбье и рак рыба, так что доспех я подарил индианке, и за прошедшие дни наш оружейник должен был ей это разукрашенное старьё подогнать.

У места дислокации слона меня ждала несколько ошарашенная индианка. На мой вопрос, в чём проблема, она молча указала на палатку, в которой лежал подогнанный доспех.

— ... — Слов нет, одни выражения.

— ... — согласилась со мной Симран, добавив целую тираду на своём языке.

— Погоди. Бхаанчод — понятно, сестролюб. С лобковой вошью тоже. Пот с зада ящерицы — это само собой. А причём здесь сын филина?

— Это идиот.

— Действительно, идиот. Только кретин мог приделать на боевой доспех сверкающие сиськи.

Огромные, посеребрёные, начищенные сверкающие сиськи с рубиновыми сосками. Песец. Женщина с огромными латунными сиськами из фантастического романа про Велисария отдыхает.

— Воистину... Гадай теперь, клиника у него, или просто в голову не уложилось, что ты в этом металлоломе на дело пойдёшь.

— А что такое клиника?

— Болезнь, неизлечимая. В его случае — болезнь головы.

— А может без доспеха?

— О! Точно. Доспеха нет, значит ты остаёшься в лагере.

— Ни за что! Слон идёт, значит иду и я.

— Тебя же убьют сразу! У тебя на груди будет большая сверкающая мишень! Одну стрелу эта железка может и выдержит, но в тебя их всадят штук двадцать!

— Ну и пусть. Я иду!

— ...

— Ягба, ты лучше придумай, как это исправить. Ты же умный. — Индианка хитро улыбнулась, видя, что спор выиграла.

— Вумный як вутка.

— Что это было? Русский язык?

— Почти. — Тут мой взгляд наткнулся на грязный пустой мешок тёмно-серого цвета, лежавший подле палатки. Я мерзко осклабился, поднял мешок и достал кинжал. — Живём. Учи новое слово — маскировка.

— О, Кришна! Ягба, неужели ты заставишь меня надеть этот ужас поверх доспеха?

— Ещё как заставлю. В следующий раз будешь проверять, что за ... делает тебе сбрую.

— О, Кали... — Девушке только и осталось, что сокрушённо покачать головой.

— Ну вот. А ты ещё не хотела меня учить ругаться на хинди.

— ...

— Что? Тысячу чего мне в зад?

— Так, уроки языка на сегодня закончены. Зайду за тобой через час. — Я счёл наимудрейшим ретироваться, пока расстроенная индианка не посвятила меня в тонкости родного языка по самое нехочу.

— И куда мы поплывём? Темно, как у негра в дупле.

— Ай, зачем врёшь, а? Наверху кусок луны светит, звёзды совсем яркие. Светло почти, да? Как в дупле у эфиопа, сейчас. Вот у негра там да, темно, — отозвалась чернота сбоку. Только белки глаз сверкнули.

— Да уж, по негритянским дуплам знаток у нас только один.

— Зато какой! Даже принца напугал!

Ночь зашлась тихими смешками.

— Спецназ, прекратить галдёж. — Голос Берхана. — Плывём по нитке, как тренировались. Ачан, ориентиры видишь?

— Вижу, всё вижу. Я и корабль вижу. — Донеслось со стороны и сверху.

— Пойдёшь первым, держи нитку. Всё, пора, в воду.

Одна за одной две дюжины тёмных, почти невидимых в ночи фигур вошли в чёрные волны. Уже через минуту только следы на песке могли рассказать о том, что здесь была группа спецназа, но разглядеть эти следы во мгле было невозможно... да и некому. Лишь несколько поодаль горели рыжие звёзды костров, очерчивая границу осаждённой Таджуры.

Диверсанты плыли не слишком быстро. Но недостаток скорости более чем компенсировался отсутствием шума. Шелест их дыхания легко глушился редким плеском волн ночного залива. Казалось, сама ночь решила подыграть сумасбродному плану Чёрного властелина. Света луны было как раз достаточно, чтобы не затеряться во мгле, но фигуры пловцов на фоне тёмного моря не смог бы различить даже зоркий «людоед» Ачан. А таинственного морского свечения, что могло бы поставить крест на скрытности предприятия, не наблюдалось уже несколько суток. Видно, заклинание принца «Да пропади ты пропадом, чёртов зоопланктон», было весьма действенным и хорошо напугало духов моря.

Метр за метром, минута за минутой, всё ближе вражеский город и его корабли. По итогам вечерних наблюдений, целью нападения стала средних размеров галера, вставшая на якорь в нескольких сотнях метров от входа в бухту. Галер таких в порту было две, и вторая была причалена к берегу, почти в самом конце бухты. За ней был лишь спуск в воду для плоскодонок и прочей водной мелочи. По словам принца, султан держал её там на случай необходимости «рвать когти». Прочие корабли были помельче и, с виду, являлись парусниками. Стояли они так же, у причалов, внутри городских стен.

Рано или поздно, упорный труд неизбежно приносит плоды. Угрюмая громада галеры наконец нависла над диверсантами, что сгрудились вокруг её мокрого и склизкого носа. Берхан прижался затылком к судну и стал проверять, все ли на месте. Он уже собирался отдать команду, как вдруг с небес низвергнулась пахучая струя и, весело журча, с брызгами «приводнилась» совсем рядом с лицом ошалевшего бойца.

— ... — только и оставалось, что прошептать.

Неизвестный ссыкун довольно долго избавлялся от излишков пива (а что ещё могло вызвать столь обстоятельные излияния?), после чего он со смаком пустил ветры, да так, что его наверное было слышно даже на берегу, и весомо схаркнул в воду, таким образом завершив своё «выступление». Командир выждал с минуту и приказал готовиться к атаке. Бойцы аккуратно сняли под водой ласты, закрепив их на спинах, отстегнули более ненужные меха с воздухом и приготовили абордажную снасть. Наступал момент истины — настоящая вражеская галера, это вам не причал на озере.

— Махмуд, как же невовремя нагрянули эти гяуры! Я как раз собирался пойти в «Усладу моря» и снять на ночь их новенькую, Ниду. Если бы ты видел, какой у неё сочный зад! — Матрос причмокнул и обрисовал руками монументальную фигуру объекта своей страсти.

— Ай, Усама, откуда у тебя деньги идти в «Усладу моря»? Небылицы из твоего рта разлетаются так же быстро, как ветры из твоего дупла, и так же плохо пахнут. — Собеседник похотливого матроса закончил подвязывать штаны верёвкой и осуждающе покачал головой.

— Все ветры моего дупла не сравнятся с тем, что только что испустил ты! Воистину, Аллах наказал меня, поставив в один караул с тобой. — Первый моряк притворно закатил глаза, выражая всем своим видом неземные страдания.

— Наказал тебя не Аллах, а капитан. Наверняка за то, что ты в очередной раз что-то сбрехал.

— Не прав ты, Махмуд. Неужели ты не знаешь, что я выиграл у Ахмеда пятнадцать монет? Их я и собираюсь потратить на прекрасную Ниду.

— Ну разве что. Всё равно, где-то ты да брешешь.

— Раз ты так мудр, то чем возводить поклёп на праведного меня, скажи мне другое. Какого Иблиса мы торчим здесь на воде? У чёрных гяуров мало того, что кораблей нет, так они даже вообще плавать скорее всего не умеют. А если бы и были корабли, то стоять здесь должен «Крыло Пророка», а не наша «Гордость султана». И вообще, почему капитан не приказал выбросить охранные буи?

Несмотря на внешнюю непочтительность, молодой Усама уважал мнение старшего Махмуда и всегда с огромным интересом слушал его объяснения.

— Ага, Усама! Ну что ж, сегодня я щедр, припадай к источнику моей мудрости и радуйся. Мой брат Удай, что служит во дворце султана, поведал мне, что Светоч Ислама, да продлит Аллах его годы, — тут матрос оглянулся вокруг — мало ли кто может оказаться рядом, — изволил гневаться и сказал, что сухопутные черномазые обезьяны — на море не угроза и что команда «Крыла Пророка» принесёт больше пользы на стенах, чем просиживая задницы на воде. Кстати, именно поэтому, наверное, у нас на берегу осталась половина команды. А буи стоят монет. Зачем тратить их на сухопутных обезьян?

— А зачем нас вообще сюда отправили?

— Об этом тебе придётся спросить у капитана, Усама. Чем ты вообще недоволен? Сидел бы сейчас в городе, нюхал пот и ждал пока гяуры пойдут в атаку?

— Махмуд, сейчас я нюхаю твои ветры, и Аллах — мой свидетель, что пот не может смердеть больше.

— Если бы я не был женат на твоей двоюродной сестре, то я сейчас выбросил бы тебя за борт.

— Я за это буду тебе благодарен до самой смерти — если бы не ты, то на ней пришлось бы жениться мне. А я слишком молод, чтобы связать себя узами брака! А скажи мне ещё, Махмуд, кто эти чёрные гяуры и почему они пришли войной на наши земли?

— Чему только учил тебя твой почтенный отец, Усама?

— Как чему? Ходить в море и портить портовых девок!

Матросы посмеялись вместе: отец Усамы действительно был пьяницей и моряком и был известен в Таджуре тем, что умер от непомерного пьянства прямо на портовой шлюхе.

— Да, действительно. Слушай же. Чёрные гяуры зовутся эфиопами. Мой брат говорил, что они давно уже зарятся на наши земли, и сотни лет назад тоже ходили на нас войной. Но тогда собралась могучая армия Ислама и разрушила их царство.

— Но, Махмуд, разве сейчас сможет собраться армия Ислама? Купцы бают, что на севере государства правоверных насмерть бьются с жуткими захватчиками из далёкого востока.

— Ты зря беспокоишся, гяуры посидят под стенами и уйдут. Они даже оголодают раньше нашего благословенного города — море открыто, и завтра рыбаки выйдут на промысел. Кстати, наверное мы здесь именно за тем, чтобы рыбаки везли улов в город, а не бежали в свои деревни.

— А это правда, что чёрные гяуры — колдуны?

— Не знаю, Усама... Недавно в город прискакал воин Светоча Ислама, сбежавший из плена гяуров. Мой брат мне рассказывал, что этого воина пытал какой-то жуткий колдун Мбонга. Но ты не бойся, Аллах защитит правоверных от гяурского колдовства.

В это время вдруг шевельнулся якорный канат.

— Что за...

Многомудрый Махмуд не успел закончить свой вопрос, так как за борт с чавком ухватилась страшная металлическая лапа, а мгновение спустя через борт перемахнула огромная чёрная фигура. Мысль о морском шайтане и зловещем колдовстве успела зародиться в головах оцепеневших моряков... и погасла, когда холодные жуткие когти смерти унесли их в мир иной.

Это был не бой и даже не избиение. Это была резня. Большая часть команды мирно спала на верхней палубе и многие даже не успели проснуться, будучи зарезанными, подобно баранам. Те из моряков, кто бодрствовал и стоял на часах... пали жертвами животного страха. Произойди нападение днём, и джибутийцы, привычные к сражениям на палубе и знавшие родной корабль до последней щепки, наверное легко перебили бы вторгнувшихся негров, но ночью... Ночью диверсанты были не абордажниками, а порождениями дьявола, Иблиса, вызванными к жизни жутким чёрным колдовством буквально из ниоткуда. Ведь слухи про колдунов дошли не только до Махмуда и Усамы. А кожаные доспешные маски на многих спецназовцах только усиливали впечатление.

— Шайтаны! — Чей-то вопль во время кровавой вакханалии окончательно разжёг панику в рядах джибутийских моряков, а стрела чёрного лучника, вонзившаяся в горло капитана, что выскочил из своей каюты, похоронила последнюю надежду на эффективное сопротивление. Немногие надсмотрщики с нижней палубы так же не смогли оказать сопротивления, а рабы... что те рабы? Если шайтаны убивают хозяев и обещают жизнь и свободу тем, кто будет вести себя тихо и спокойно, только идиоты будут им перечить. Впрочем, несколько идиотов всё же нашлось, и их трупы присоединились к телам галерной команды.

…Командир диверсионной группы наконец позволил себе перевести дух. Захват прошёл почти по плану, кроме разве что арабского ссыкуна, что доставил Берхану пару неприятных минут. Чёрт с ним, с запахом — отмоется. Беспокоило то, что невовремя объявившийся матрос, мог заметить группу и поднять тревогу. Но... не заметил, и слава Богу. Ещё диверсанта удивляла лёгкость, с которой удалось перерезать команду. Впрочем, неожиданное ночное нападение... Командир содрогнулся, вспомнив, как совсем недавно он защищал своего принца в похожей ситуации. Но пора вернуться к делу.

— Осмотреть трупы. Если найдёте капитана — он должен быть побогаче одет, — зовите меня, остальных, кто ещё жив, прикончить. Тела в воду не бросать, — раздал он команды, — их может отнести к крепости.

Это был ещё один повод для беспокойства. Верхнюю палубу взяли сравнительно тихо, и те крики, что всё же имели место, должны были потеряться, благодаря расстоянию и шуму прибоя, но... кто знает. Если джибутийцы заметили захват галеры и вышлют корабль проверить, что происходит, то операция «Иерихонский Осёл» встретит печальный и бесславный конец. Удержать галеру в случае абордажа диверсанты не смогут. А даже если бы и смогли, то скрытность была бы всё равно безвозвратно утеряна. Оставалось бы только прыгать за борт и «делать ласты» при выходе вражеского корабля из гавани. Впрочем, даже в таком случае диверсия уже принесла бы пользу — необъяснимая смерть всей команды на одном из кораблей весьма пошатнула бы боевой дух противника.

Всё же пронесло. Около получаса командир, затаив дыхание, всматривался в тёмную громаду крепости на берегу — и... ничего.

— Похоже, нас не заметили. Кааса, подавай сигнал.

Когда в черноте моря замерцала долгожданная серия вспышек, я уже давно сидел в одной из лодок. Ждать и догонять... да уж, фигуральный зуд в моём седалище был беспощаден, и я в который раз с трудом останавливал порывы подплыть поближе к вражеской галере. Собственно поэтому я и был в лодке, а не на слоне — Хитрый Глаз начал нервничать от моего постоянного ёрзания.

— Отплываем!

Моё судёнышко было первым в сборище лодок, что тянули за собой солдат на плотиках или просто на надутых мехах. Ну и, как маленькое попущение для принца, я не тянул за собой бойцов. Хотя может и стоило бы... Со всеми ухищрениями, мне удалось загрузить на плавсредства чуть более сотни боевых негров. Плюс места для спецназа, что уже на галере. Надеюсь там обошлось минимальными потерями. Так вот, вроде бы солдат и не много, но... на не слишком широкой улице, ведущей к причалам, мы станем живой баррикадой. А с зажигалками так вообще хрен нас выбьешь... в теории. Ладно, пожуём — увидим.

Плыть было на удивление легко. Отморгав кодовое сообщение, диверсанты, как и было оговорено, оставили сигнальный фонарь зажжённым в качестве маяка. Так что нам оставалось только грести на свет. Море было тихим, и волны плыть не мешали, и, как следствие, через достаточно короткий промежуток времени я взбирался на борт...

Ничего себе! Запах крови ударил в нос мутящей волной, тем более что ветра почти не было. Мясокомбинат какой-то. Усилием воли я подавил рвотные позывы и поблагодарил Бога за тусклый свет редких факелов на галере — штабеля мертвецов не так сильно бросались в глаза и не добивали деталями.

— ... Берхан. Вижу вы не ленились.

— Война, принц. Выглядит она именно так.

— Кто бы сомневался. Потери есть?

— Нет.

Я выдохнул с облегчением.

— Отлично. Как прошёл захват?

— Если честно... отвратительно. Палуба шатается, норовит выскользнуть из-под ног. Размахнуться трудно — везде какие-то верёвки, палки. Копья вообще бесполезны. Под ногами всякий мусор. Я чувствовал себя как новобранец, в первый раз взявший саблю. Спасло то, что почти вся команда спала... а те, кто не спал, вели себя как оцепеневшие бараны.

— Понятно. Ну что ж, будем учиться сражаться на кораблях. Никуда от этого не деться. Пленные есть?

— Только рабы. Солдат убили всех... включая капитана — он поймал стрелу в бою.

— Суровые вы парни. Слушай, а какого чёрта мертвецы на палубе лежат? Нельзя было в море сбросить?

— Нельзя, принц. Вдруг их морем отнесёт к крепости.

— Конспирация... — Я обернулся вокруг и вдруг наткнулся на пару глаз, висящих в темноте. — Людоед, ... ...!

— Ачан не людоед, принц, — ответила мне чернота. — Наше племя не ест сердца врагов, мы только отрезаем их головы.

Успокоил, называется.

— Ну уж нет, ты будешь у нас людоедом, только в хорошем смысле этого слова.

— Это как? — опешил негр.

— Не волнуйся, жрать никого не надо будет. Я, как военный вождь, дарю тебе новое воинское имя, Людоед. Носи его с гордостью. Пусть твоё оружие пожирает жизни моих врагов, а твоё имя вселяет ужас в их сердца!

Негр прорычал в ответ что-то восторженное и умчался. Праздновать, наверное.

— Принц, ты понимаешь, что тебе придётся теперь переименовывать весь мой отряд, а мне к этим именам привыкать?

— Осилим. Как раз отличный повод узнать твоих ребят поближе. А то кроме тебя, Каасы и людоеда я никого толком не знаю.

— Растёшь, принц.

— Так, проехали. Вернёмся к предстоящему бою. Корабль — хорошо, но операция далеко не закончена...

Я хотел продолжить, но странная активность возле трупов привлекла моё внимание.

— Берхан, чем они там занимаются с мертвяками? Не рановато трофеи снимать?

Диверсант повернул голову вслед за моим взглядом.

— А, это. Они отрезают у врагов уды.

— Что?! Что они отрезают?

— Уды, мужское достоинство.

Мне поплохело.

— Это древний эфиопский обычай, принц... Принц?

Я ухватился за плечо Берхана.

— Так, веди меня... подальше от этого обычая.

Берхан меня отвёл действительно подальше, но лучше мне не стало, ибо отвёл он меня на гребную палубу. А палуба эта... воняла. Нет, не так, она смердела. Или даже нет, палуба гребцов адски, феерически смердела кошмарными миазмами, что, похоже, годами впитывались в дерево галеры. Ох и зря я сетовал на отсутствие сегодня ветра. Вот здесь ветер действительно отсутствовал.

— ..., ... в рот, с наскоком и расстановкой, слоновый ... им ... — В таком русле я выражался ещё с минуту, наверное.

Все ужасы древнего эфиопского обычая меркли в сравнении с беспощадной атакой, которой подвергся мой несчастный нос. Казалось, открой рот — и можно ощутить вкус отборного, выдержанного амбре на языке и зубах... Суровые деревенские сортиры советских времён — это цветочные оранжереи по сравнению с боевым кораблём арабов. Решено, с сегодняшнего дня арабы будут именоваться говнюками, и не иначе.

Берхан понимающе покачал головой и даже прикрыл нос. Собрав волю в кулак, я огляделся. Жуть. Ряды скамеек. На них сидят грязные, тощие существа, больше похожие на каких-то обезьян, чем на людей — настолько они заросли и испоганились. На палубе вперемешку со ржавыми кандалами и цепями вольготно расположились лужи и кучки отходов жизнедеятельности. Мерзость-то какая. Какими свиньями надо быть, чтобы допустить такое на своём корабле? Плевать, в рабском отсеке или нет. Я собирался было уже сделать ноги из негостеприимного нутра захваченной галеры, как один из рабов проворчал своему соседу.

— Ты глянь на этих — чернючие, как черти, а от нас кривятся. — Точнее, сказал он не совсем так, но месяцы постоянной «работы» автопереводчика в голове приучили меня не зацикливаться на словах, а «зрить в корень», то есть улавливать смысл сказанного.

— Сам ты чернючий. Да по сравнению с грязью на тебе моя шкура — Снегурочка. И кривлюсь я не от вас, а от свинарника, что здесь ваши хозяева развели. Хотя нет, свинарник — образец чистоты по сравнению с этим ...ом.

Галерный раб с поражённо посмотрел на меня. А его сосед вперил в меня мутный взор и молвил.

— Вот ведь чудо какое: чёрт басурманский по-нашему болтает, хоть и странно. Да и байку про снежную девицу знает.

— Эй, ты, сам ты чудо — вроде человек, а лаешься, как собака, на незнакомца, что спас от хозяев-рабовладельцев. Я, ..., тебе не чёрт басурманский, а самый, что ни на есть православный негр.

Что-то здесь не так.

Тайна прояснилась быстро. Берхан смотрел на меня с удивлением, мало уступавшим в силе изумления галерного раба.

— Ну и что ты на меня смотришь, как баран на новые ворота?

— Принц, ты... ты с ними говорил.

— И что с этого?

— На незнакомом языке! Как апостолы в Писании!

— Что? — Я медленно повернулся к рабам на скамейке. Неужели? Схватив у Берхана факел, я подскочил к ним и пристально всмотрелся в их лица. Япона мать... Под грязью и волосами было то самое, необъяснимое, что всегда позволяло нам узнать друг друга, хоть в Штатах, хоть в Европе, хоть в Таиланде. Несмотря на западные костюмы и безупречный английский язык... — Вы... русские?

И хоть я и ожидал этот ответ, он опустился на меня, как кузнечный молот на заготовку.

— Да, русичи мы.

С огромным трудом я взял себя в руки и подавил щенячий восторг от встречи с сородичами. Или всё же предками? Русские — это просто обалденно, но у меня ещё и дело есть.

— Сколько вас здесь? В смысле, русских.

— С десяток наберётся, — ответил мне гребец. Тот, что чёртом басурманским обзывался.

— Это радует.

— А кто ты есть? Я — Твердята, сын Ждана, крещён Иоанном.

— Я? — От чёрт, чуть не назвался русским именем. — Я — Ягба Цион, сын и наследник негуса нагаста.

— Кто-кто? Прости невежество, но больно чудно ты баешь по-нашенски.

— Ягба Цион, князь я здешний. Ладно, погоди, чуть позже договорим. — Надо остановить поток слов, уже было готовый выплеснуться из русича. А то мой начальник спецназа начинает нервничать. — Берхан! — Я переключился на «родной» амхарский. — Собирай своих членорезов, делом заниматься будем. Всех солдат, что на плотах и мехах, поднять с воды на борт. Дальше, найди на корабле вёдра и организуй цепочку. Здесь всё на фиг надо водой залить и смыть дерьмо. На моих, — это слово я особо выделил голосом, — кораблях срача не будет. Подключи к делу солдат. Нечего им до рассвета дурью маяться. И есть среди наших, кто в кандалах разбирается? — Я чихнул от вони.

— Да, мой оружейник.

— Отлично, ко мне его. Ещё: соберите и рассортируйте оружие говнюков.

— Кого?

— Арабов. А как их ещё называть после этого запаха?

Берхан хмыкнул.

— Будет исполнено, принц.

— Вот и отлично, а я пока посмотрю, сможет ли кто-то здесь встать в наши ряды.

— Сможем, рас! — Этот голос с совсем другой скамьи тоже оказался для меня неожиданностью.

— И эфиопы есть. И сколько здесь вас, моих подданных?

— Две дюжины с половиной, рас. Только мы подданные разных негусов, а двое даже под султаном были.

Юморист. А это радует, значит, дух не сломлен. Надеюсь, здесь будет достаточно таких же людей, для кого рабство ещё не стало диагнозом.

— Мои вы подданные, мои. Я — сын самого негуса нагаста.

Русича и говорливого эфиопа я собирался расковать собственноручно, просто снеся крепление их цепи своей царской кувалдой. Но был остановлен их воплями — оказывается, таким образом я бы им ноги поломал. Затем в трюм спустился спецназовец-оружейник. Повторив мои мысли по поводу запаха в трюме, он забрал у меня кувалду и показал, как правильно отмыкать кандалы — ключами, снятыми с надсмотрщиков. После чего занялся прочими эфиопами и русичами, которых по моему требованию указали первые освобождённые. Я же позвал этих двоих за собой наверх, посчитав их лидерами соответствующих этнических групп среди рабов.

Оба страдальца, оказалось, понимали по-арабски. Что радовало, так как позволяло не светить знание «иноземного» русского языка лишний раз. Кстати, с русским было несколько неясно — я и церковнославянский не скажу что свободно понимал, а тут должен быть натуральный, беспощадный древнерусский. Никак автопереводчик снова включился и пашет на базе русского и украинского? Впрочем, не до этого сейчас. Дав освобождённым рабам окунуться в воду, спустив их за борт, пока запах несколько не спал (сколько же лет без мытья! да и самому нюхать их смрад тошно было), я завёл с ними разговор.

— Ну что, полегчало?

— Полегчало, рас, — ответил эфиоп. — Но мы здесь не для разговоров о нашей тяжкой доле. Что тебе нужно от нас?

— Для начала, среди гребцов есть кто-то, кто сможет управлять галерой?

— Рас, ты шутишь? Я, конечно, благодарен за освобождение, но...

— Я смогу, — русич перебил эфиопа. — Я с детства на море. В своё время ладьи водил. Сейчас, правда, рабом, но всё равно на море. Ну а здешние воды за столько времени грех не выучить.

— Понятно. Тогда план такой: нужно эту самую галеру ввести в бухту и причалить.

— Сейчас?

— С рассветом.

— Потопят, — вклинился эфиоп.

— Не должны. Бухта небольшая — успеем на берег выброситься. Но пока дойдём, галеру потреплют, — возразил русич, на что я ухмыльнулся.

— Им не до этого будет.

— Штурм?

— Увидишь. Так вот, от вас мне нужна организация гребли и управление судном. Справитесь — награжу.

— Свободой? — скептически спросил эфиоп.

— Это я вам и так дарю. А за помощь — отдельно. Могу деньгами, могу на службу взять... Кстати, среди гребцов дураки есть? Которых не следует освобождать?

— Уже нет. За своих я ручаюсь.

— Я тоже, — добавил русич. — Бешеных твои люди уже порубали.

— Вот и отлично. Сейчас помоем палубу, и отправлю вас организовывать гребцов.

— Э-э… рас... — встрепенулся освобождённый негр.

— Что?

— Не стоит гребную палубу мыть.

— Не понял.

— Там стока нет. Нальёшь воды — будем грести в дерьме по щиколотку.

— ...!

Выматерившись по-амхарски, я бросился отменять своё распоряжение. Вот что значит — не моряк. К несчастью, несколько вёдер уже были разлиты, и вонища стала ещё сильнее. Теперь заметно воняла и верхняя палуба. Прокол. Чтобы как-то исправить ситуацию, я велел партиями выводить бывших рабов наверх. Как для вёдерно-водных процедур (на дальнем от крепости борту; темно, но чем чёрт не шутит), так и для организационных бесед с «главарями» рабов — русичем и эфиопом.

Тем временем поднялась на борт основная масса моих солдат. На галере довольно быстро стало тесновато, но русич дал дельный совет по поводу штабелей арабских мертвяков.

— Княже, вели вспороть животы басурманам и вложить по паре камней из трюма, а потом за борт их. От галеры не убудет.

Я отдал распоряжение Сэйфэ (он уже был на борту) и вернулся к «предку».

— Из личного опыта?

— Вестимо, княже. На море оно как, человек человеку — волк.

— А скажи мне, Твердята, — я наконец-то решился задать мучающий меня вопрос, — легко ли тебе мою речь понимать?

— Не дюже... Ты баешь где-то как поляк, где-то как серб. Что-то по-нашему, по-новгородски. Слова из речи поганых татар часто пользуешь. Меня, например, русским каким-то, а не русичем кличешь. Но мне понятно — ухо у меня привычное, я много разных говоров слышал. Всё лучше, чем арапский.

Вот тебе и раз... Не у меня одного в голове автопереводчик.

— Ну что ж. Если решишь остаться на моей земле, попрошу научить меня правильной речи. А за то дам тебе учителей нашего языка.

— А что я на твоей земле делать буду, княже?

— Служить, что ещё? Мне моряки нужны, как воздух. Куда лучше тебя, православного, на службу брать, чем басурман. И тебе выгода. Мало того, что высоко подняться сможешь, но и шансов когда-нибудь увидеть дом будет куда больше на мостике своего корабля, чем пешим переть через земли мамелюков, турок, греков и монгол.

— Эх, княже. Я до рабской скамьи кормщиком был. И прочие русичи на этой галере — с моего корабля. На одном рынке нас продали. Но правда твоя — пешему ещё хуже. — Твердята помолчал, принимая решение, и продолжил: — Бери нас на службу, княже. Моё слово твёрдое, и за воев своих я говорить могу. Не подведём.

— Отлично! Надеюсь, твои вои за время рабства оружие держать не разучились?

— Не разучились. — Русич ощерился и хищно сверкнул глазами.

Трупы утопили, рабов помыли, солдатам дали отдых. Некоторое беспокойство вызывал слон. Но Хитрый Глаз пребыванием в тёплой воде не тяготился, плавая около галеры и изредка хватаясь хоботом за борт, от чего галеру заметно покачивало. А потом ушастый шутник нащупал ногами отмель, на которой он мог встать и отдохнуть, выставив хобот, как перископ. После первого такого «погружения» моя индианка показала завидное знание амхарского языка и перебралась на галеру сохнуть, оставив колосса под присмотром менее прихотливых слонопоклонников. Парни — молодцы. Не умея плавать, они, сцепив зубы, сопровождали слона с одними лишь мехами вместо спасательных жилетов. Индианка же сразу припахала парочку солдат помочь ей выжать плащ. Догадалась реквизировать нечто более приличное, чем жуткого вида мешок. А я уж было, надеялся, что она не выдержит надругательства и останется в лагере. Размечтался.

Понемногу галера приходила в приемлемое, в какой-то мере, состояние. Всё же мы — непуганые идиоты. Иначе не назовёшь. Наши изначальные выкладки по захвату галеры выглядели детским лепетом. Допустим, эффект неожиданности мы рассчитали верно. Берхан и его диверсанты перерезали арабскую команду, как баранов. Но не попадись нам новгородский моряк, сосали бы... хобот. Уговаривая слона отбуксировать приз к берегу. Штурвал, руль... Ага, размечтался. Какая-то штуковина без инструкций к пользованию. И всё. Наивный я — думал, что при необходимости смогу управлять галерой. Да и с помощью свежеиспечённого капитана (точнее, под его руководством) наши возможности ограничиваются входом в бухту. Морской бой нам не светит — потопят к чертям или перестреляют. Правда, если мы успешно минуем башни и войдём во вражескую гавань, то удара в спину можно не сильно опасаться. Алхимики Чёрного властелина (мои, то есть) приготовили весёлые сюрпризы для посудин врага. Те же осколочные гранаты. Кстати, придумал их не я, а тот самый бляхоносец, что пострадал при взрыве. Умница — догадался сделать толстостенный горшок с множеством железных осколков, набить его баллиститом и совместить со взрывателем на базе гремучей ртути. Дороговато и нетехнологично (пока), но на чудо-оружие вполне тянет.

За хлопотами и волнением время летело незаметно, и я с удивлением заметил, что на востоке заалела заря.

Рас Бахыр вглядывался в темнеющие стены вражеской твердыни. Рассвет. В любое мгновение должна сработать алхимическая задумка принца. Алхимическая, как же. В глубине души Бахыр был уверен, что принц занимается натуральным колдовством. Что, впрочем, не уменьшало преданности военачальника своему негусу и его сыну. Рас и сам частенько молился духам предков в довесок к обязательным молитвам в церкви. А свой колдун — это хорошо, пусть его враги боятся.

Войска были готовы. Солдаты выстроены, осадные лестницы выданы специально обученным воинам. Впрочем, предстоящий штурм особого энтузиазма у полководца не вызывал. Ему приходилось брать крепости и раньше, да не жалкие укрепления южных магометан, а старо-аксумские цитадели, что ничем не уступали стенам Таджуры. И хотя с тех пор прошло немало лет, опытный воевода прекрасно помнил, какой кровью давался каждый штурм. Но негус сказал «надо», а армия ответила «есть». Бахыр хмыкнул про себя. Странные словечки молодого Ягба Циона расходятся по всей армии, а не только в его собственном полку.

Молодец парень, хоть и колдун. Достойная смена растёт негусу нагасту — не каждый сможет за несколько лун сделать из новобранцев полк, способный выстоять супротив конников. А то, что у него в том полку сотня ветеранов, наоборот хорошо — значит, принц не гнушается у старших и опытных людей совета спросить.

Раскат рукотворного грома прервал размышления военачальника. С первыми лучами солнца стены Таджуры озарились вспышками, и в следующее мгновение ворота города и участок восточной стены окутались дымом.

— На приступ! — раздались крики командиров.

Гулко ударили барабаны, и тёмная волна эфиопской армии хлынула вперёд.

— Колдовство! — Мустафа не слышит собственный вопль.

Голова всё ещё звенит и раскалывается от боли. Как?! Как ещё могут несокрушимые стены города взять и осыпаться, словно старая дряхлая скала во время землетрясения?! В ужасе молодой воин делает шаг назад. Облако пыли накрывает его, и он заходится кашлем. Ещё один шаг. Затем два... Араб разворачивается и почти срывается на бег, но перед ним встаёт знакомая с детства фигура.

— Остановись, воин Аллаха! В городе наши жёны и матери. Твой долг — заслонить их собой, а Всевышний защитит правоверных от чёрного колдовства!

Мулла Хуссейн. Мало кто не знает этого святого человека в Таджуре. Он мудр, добродетелен и справедлив. И сейчас его голос заглушает страх в сердцах и возвращает утерянную смелость. Взгляд Хуссейна проникает в самое сердце воина, и тот чувствует прилив сил. Мустафа возвращается к стене, решительно сжав в руке саблю, и он не один. Десяток солдат султана закрывает собой пролом в стене. К ним присоединяется ещё один, и ещё... Сам мулла становится в строй защитников города. Его пример воодушевляет бойцов Аллаха. Они верят, что смогут отстоять родной город.

Утренний бриз лениво уносит облако пыли — что ему до людских дел? Восходящее солнце глумливо режет глаза, но Мустафа упрямо щурится и ищет взглядом врага. О, Аллах! Они уже совсем рядом, и их много, очень много. Где же лучники? Со стен летят стрелы, но их куда меньше, чем должно быть! Чёрная лавина подступает всё ближе, не замечая потерь. И вот первые враги уже лезут на груду камней, что совсем недавно была частью городской стены.

— Аллах акбар! — Господь велик! Но клич защитников тонет в рёве, что исторгают глотки сотен чёрных шайтанов.

Бой. Сабли таджурцев карают дерзких, что посмели посягнуть на их родной город. Но на место убитых встают всё новые враги. Как обезьяны, они карабкаются через препятствия и наседают на защитников. Вот и первые потери. Один, другой, третий... Воины Аллаха падают под саблями и копьями звероподобных пришельцев.

Сабля Мустафы поёт свою последнюю песню. Кровь! Она хочет крови! Молодой воин не надеется выжить. Он лишь хочет не пустить врага в свой дом, а его жизнь — такая смешная цена за это. Как же их много...

Стон справа. Сердце пронзает льдом и мир замирает. Медленно, очень медленно, мулла Хуссейн оседает наземь с копьём в груди. Праведный свет в его глазах гаснет, и время возобновляет свой бег. Рот Мустафы раскрывается в немом крике боли. Он рвётся вперёд. Удар, ещё удар! Враги падают. Но... ненависть — это слишком мало, когда умерла надежда, и душа молодого воина устремляется в мир иной, вслед за его духовным наставником.

Он — первый. Первый всегда и во всём. Он рос первым в своей деревне и был взят в войско негуса нагаста. Он стал первым в своём десятке, а потом и в сотне. Когда ему исполнилось две дюжины лет, ни один воин его полка не мог превзойти его в умении владеть оружием. Копьё в его руках — неотразимое жало. Сабли его — быстрее стрелы. В любом бою он всегда в первом ряду.

Впереди — ворота города. Не успел затихнуть колдовской гром, как рас командует атаку. Он летит навстречу победе. Тренированные ноги несут его быстрее газели. Он гепард! Он убийца! Облако пыли всё ближе, оно прячет заветную цель. Наконец ветер относит завесь и открывает раненную Таджуру. Ворот больше нет! Вместо них — завал из рухнувших сторожевых башен. Плевать! Его не остановишь!

Слева и справа на камни падают лестницы. Ему же они не нужны. Скачок вперёд и вверх! Он будет первым, как всегда. Нога бьёт по камням, отталкивается вновь, и вот он уже сверху. Стрела? Смешно, сабля отбивает её в сторону. С грозным кличем он несётся вниз, на врага. Где-то позади него на приступ идут другие воины негуса, но он о них не думает.

Наконец-то схватка! Он в кольце врагов, но страха нет. Он неуязвим, враг не может его достать. С железными когтями в обеих руках, он сеет смерть направо и налево. Вперёд, дальше, глубже! Он видит глаза, а в глазах страх. Он видит руки, что дрожат от ужаса. Он счастлив.

Новый враг, глаза смотрят пронзительно и без страха. Одет богато, сабля в руках хищно сверкает под восходящим солнцем и являет взору вязь на клинке. Удар, другой, но враг отражает их. Он счастлив встретить достойного противника, но всё равно он будет первым. Клинки сталкиваются вновь и вновь, их радостная песня будоражит кровь.

Он чувствует боль в ноге. Плевать! В следующее мгновение тот, кто нанёс рану, отправляется в ад. Он всё ещё полон сил, одной царапиной не остановить его. Вдруг рука вспыхивает пламенем. Нет! Затем всё тело превращается в лёд. Он видит себя, без руки и головы, видит врага. Мир кружится перед его взором и гаснет... Но как же так? Он ведь первый...

— Мой султан! Твой сын остановил врага перед городскими воротами!

— Отлично. Мы можем сосредоточиться на прорыве с востока. Выслать резерв к пролому в стене. Мы должны выдавить амхара из города, тогда у нас будет время восстановить укрепления, и их осада окончится ничем!

— Будет исполнено, Светоч ислама.

— Что там с галерой?

— «Гордость султана» возвращается в город, повелитель.

— Отлично. Несколько десятков головорезов моего племянника будут совсем не лишними. Как причалит, снять с галеры команду и отправить на усиление пролома у ворот. Когда мы закроем восточную стену, нечестивцы обязательно попытаются снова атаковать ворота.

Визирь удалился, а правитель углубился в думы. Как смогли чёрные дикари разрушить стены? Султан не тешил себя иллюзиями о неприступности его столицы — он своими глазами видел по-настоящему мощные и величавые стены городов Леванта и Палестины. Но для орды впавших в варварство негров стены Таджуры должны были стать неодолимыми. Даже во времена Аксума африканцы не могли наскоком брать города, а тем более сейчас, когда у них нет ни катапульт, ни таранов. Но они уже смогли прорваться внутрь, и один Аллах знает, выстоит ли Таджура. Неужели действительно колдовство? Получается, заточённый сейчас в подземелье воин не врал, когда винил в разгроме конного полка чёрное колдовство Мбонга.

Да уж, хозяин Джибути сделал большую ошибку, ввязавшись в континентальные распри и поддержав мятежного негуса Гафата. И теперь, как и сотни лет назад, на побережье бесчинствует взбесившаяся армия дикого соседа. А помощи ждать неоткуда. Мамелюки завязли в войне с монголами. К Хиджазу и Оману идти на поклон бесполезно — они будут только рады разгрому конкурента на Красном море.

Впрочем, поздно горевать. Пожелает Аллах — правоверные отстоят город. А если же нет... Ну что же, Таджура — крупнейший город султаната, но совсем не единственный. Можно уйти морем в один из городов южного берега залива, куда негры не доберутся. А эфиопы пограбят и уйдут. Через несколько лет, когда мамелюки справятся с вторжением, султан накажет чёрных наглецов.

— Повелитель, полки раса Бахыра ворвались в город через восточную брешь и ведут уличные бои. Но джибутийцы держат оборону в проломе у ворот.

Негус нагаст кивнул в ответ на донесение. Сын не подвёл — его алхимические... изделия обрушили стены Таджуры. Прямо как во время легендарного похода Иисуса Навина на Иерихон. Йикуно Амлак улыбнулся про себя — после сегодняшнего боя многие вспомнят эту легенду. Не без помощи монахов Текле, конечно же. Вот так, понемногу и будет строиться вера в богоизбранность соломоновой династии. А через несколько поколений и колдовство ребёнка назовут чудесами святыми. Надо только его вовремя одёргивать.

Интересно, чего ещё можно ждать от его «знаний свыше»? Сегодняшний штурм — это уже переворот в военном деле. За одну ночь существующие крепостные стены перестали быть надёжной защитой. Негус чувствовал, что одним оружием принц не ограничится — меньше чем за год деревня, отданная сыну, сильно разбогатела. Пусть большая часть серебра пришла из казны Ягба Циона, но ведь принц более чем возместил потраченные деньги — Йесус Моа не только вёл счёт казне юноши, но и осведомлял его отца о состоянии дел отпрыска... Но об этом можно подумать позже, а сейчас — бой!

— Используйте третий... заряд. Султан должен уже бросить в бой резервы, и западная стена будет слаба. И призвать ко мне принца Ягба Циона.

Удай нервно закусил губу и сильнее сжал лук. Проклятые негры! Он отчётливо слышал раскаты грома, с которыми совсем недавно чёрные колдуны пробили стены города. Да и сейчас до него доносились звуки боя у ворот. Десятник почти ничего не говорил, но солдат понимал, что ситуация серьёзна — совсем недавно, соседний десяток (и далеко не он один) был снят со стены и отправлен куда-то в город. Скорее всего останавливать прорыв.

Боец поёжился и заставил себя расслабить руку — лук не топор и не любит слишком грубого обращения. Всё-таки снятие стольких солдат сильно оголило стену. Хотя на самом парапете число стражей почти не изменилось, казармы подле стен были совсем пусты. Вот и сейчас вместо надёжных и привычных лиц рядом стояли головорезы корабельных команд султана. Удай не сомневался, что моряки страшны в своей стихии, но насколько хороши будут они на стенах? Стражник надеялся на то, что милостью Аллаха ему не придётся узнать ответ на этот вопрос.

— Не зевать! Смотреть в оба! — Злобный голос десятника одёрнул солдата.

Командир, видимо, тоже нервничал, что в общем весьма понятно — уже много лет Джибути воевал лишь на море. Войско обленилось за годы раздавания редких оплеух адальцам и устрашения диких племён. Причём ясно это было даже простому стражнику на стенах...

Что-то происходит впереди, но что? Присмотревшись получше, Удай в ужасе выдохнул.

— О, Аллах! Колдуны!

— Где?! — Десятник появился за плечём воина, как джинн из кувшина.

— Вон там, смотри!

Указующий перст стражника нацелился на группу негров в цветастых хламидах, что становились в круг за несколько сот шагов от стены. Позади них виднелась группа всадников, скачущих в сторону города.

— Ахмед! Бегом! Доложи тысячнику! — Десятник судорожно схватился за плечо Удая. — Иблис! Не достать стрелами, — прошипел он, вперив ненавидящий взгляд в колдунов.

— Что будем делать, господин? — обратился солдат к начальнику.

— Молиться Аллаху.

Тем временем на стене явственно услышали топот негритянских коней, и он становился всё громче с приближением всадников. Но взгляды защитников стены были прокованы не к ним, а к кругу вражеских колдунов, что творили свои таинственные ритуалы. Один лишь десятник смог сбросить с себя гипнотическое оцепенение.

— Не спать! Стреляйте по всадникам, раз колдуны слишком далеко.

Удай испонил команду первым, и не удивительно, ведь он стоял прямо подле десятника. Стражник натянул лук и пустил стрелу. За ним последовали другие. Но... стрелы пропадали впустую, впиваясь в сухую, холодную землю вместо плоти эфиопов и их лошадей. Десятник и сам понимал, что редкая стрельба со стены практически бесполезна против галопирующих всадников, но душа его требовала сделать хоть что-то, а не безропотно дожидаться окончания колдовского ритуала.

А негры были всё ближе. Уже слышно было ржание лошадей и были видны факелы в руках всадников. Факелы? Удай вздрогнул и чуть не выронил стрелу. Конечно! Они должны быть частью колдовского ритуала. Как мудр десятник! Стражник прицелился со всем старанием и... вновь промахнулся.

— Шайтан!

Он потянулся за следующей стрелой. Негры почти достигли городской стены. Удай наложил стрелу на тетиву. Краем глаза он заметил, как эфиопы стали поджигать какие-то горшки и швырять их о стену. Он натянул тетиву, выцеливая ближайшего всадника. Тот тоже бросил горшик под основание стены и вздыбил лошадь, разворачивая её.

— Вот ты и попался, — промелькнула мысль в голове стражника в тот момент, когда он выпустил стрелу в замершего на мгновение врага.

Вспышка. Грохот. Длань Аллаха подняла Удая, и на мгновение он почувствовал себя парящим. Затем когтистая лапа Иблиса схватила его и разбила о камни.

В своём дворце султан Джибути пошатнулся, вновь услышав гром. Сердце его пропустило удар, и он метнулся к окну, бледнея на глазах. О, ужас! Над западной стеной вздымался столп дыма и пыли. За спиной правителя послышался глухой стук. Это визирь уронил свой посох, схватившись за сердце.

— Колдуны ударили вновь, повелитель.

— Я вижу... — Султан зажмурил глаза и глубоко вздохнул. — Отошли весть Абдулакеру, пусть снимет со стен всех, кого можно и задержит амхара на западе.

Визирь поклонился, но султан ещё не закончил.

— Собрать мою казну и гарем. Гвардии выстроиться перед дворцом. Послать за капитаном Крыла султана. Мы выступаем в порт.

— Но Светоч ислама, твой сын...

— Абдулакер — мой младший сын, — отрезал правитель. — Он исполнит свой долг. Таджура потеряна, но Джибути должен жить. Мы ещё отомстим проклятым колдунам.

Первый слуга султана склонился вновь и удалился, оставив своего повелителя наедине с его чёрными мыслями.

И грянул гром. Впрочем, на таком расстоянии грохот взрывов уже не слишком походил на гром. Но спутать его было не с чем.

— Сработало! ..., ... в ..., и весло им в ... — То, что я от возбуждения перешёл на руский, я понял, наткнувшись на изумлённый взгляд новгородца.

— В детстве по морю ходил, княже?

— Не важно. Командуй галерой, пора.

Капитан рявкнул команду по-арабски. Гулко грянул барабан и вёсла корабля ударили по воде. Я ощутил ногами толчок и оскалился. Вот и всё, эндшпиль. Пан или пропал. Совсем скоро станет ясно, сработает ли мой хитрый план, или же место моё за экраном лэптопа, а не в суровой реальности Эфиопии. Впрочем, лэптоп мне скорее всего светит только если после смерти я снова куда-нибудь «попаду». Лучше не проверять.

С каждой секундой галера набирает ход, а за ней уже тянется вереница рыбацких лодок, в которых тоже сидят мои солдаты. Замыкает же колонну боевой эфиопский слон, на котором гордо восседает моя секретарша. Это просто отпад. Плащ на девушке распахнулся, и начищенные сиськи доспеха хищно сверкают рубиновыми сосками на восходящем солнце. Я её когда-нибудь прибью. Уверен, что с плащём — это не случайность. Так и стоит перед глазами её хитрющая физиономия.

Город всё ближе. Интересно получается: если я не совсем ослеп, то с башен поснимали стражу. Точно — вон, похоже, уходит отряд вглубь города. Я ухмыляюсь и потираю руки, так как одной проблемой стало меньше.

Входим в бухту. Оказывается, я затаил дыхание, когда галера проходила мимо башен. Пронесло. Я встаю в полный рост, так как конспирация кончилась — галера не тормозит, а рвётся к берегу полным ходом. Да и солдаты мои совсем не похожи вблизи на арабов. Мой корабль проскакивает мимо здорового парусника. За его высоким бортом ничего не видно, но диверсанты швыряют туда зажигалки. Пусть там сражаются с пожаром, а не с нами. Парусную мелочь мы просто игнорируем — с галеры видно, что корабли почти без команд. Тем более, что впереди ещё одна галера — близнец нашей. «Флагман Эфиопии», как я его переименовал, пролетает мимо своего арабского братца, и диверсанты закидывают очередную жертву зажигалками. Мой выход. Я бросаю осколочные бомбы в скопления людей на вражеском корабле и ныряю под прикрытие борта. Чёрт знает, какой там разброс осколков. Крики, взрыв, ещё крики. Я вскакиваю на ноги и оцениваю нанесённый ущерб. Отлично! В ближайшее время эта галера нам не противник.

Берег совсем близко. Капитан что-то командует гребцам — моего арабского не хватает, чтобы понять его. Вёсла пенят воду. Галера затормаживает и поворачивается боком. Я обалдеваю — даже не представлял себе, что этой чушкой можно настолько плавно и отточено управлять. Поторопился насчёт плавности. Галера цепляет дно и её весьма заметно качает. Чудом остаюсь на ногах — пригодилась быстро применённая поговорка «Одна рука себе, а другая — лодке», а солдаты валятся в этакую кучу-малу. Единственные, кто совершенно без последствий переносит «причаливание» — это гребцы. У них с опытом всё в порядке. Ну и как потом эту галеру снимать с песка? Ага, всё понятно, сейчас бойцы сгрузятся, и вода сама поднимет корабль. Командую высадку.

Горе-десантники. Сэйфэ начинает наводить порядок и ссаживать фалангитов с галеры. Я в очередной раз проникаюсь глубоким идиотизмом своей афёры. Мог хотя бы спросить у новгородца, как будем высаживаться, и проинструктировать солдат. И не наблюдал бы сейчас высадку на берег старшей группы детского сада. Слава Богу, портовая площадь пуста. Лишь одинокий всадник скачет к кораблю из глубины города, но его вскоре насаживает на стрелу опомнившийся диверсант. Высадка с лодок проходит куда более успешно благодаря проведённым тренировкам, и вскоре фаланга начинает обретать форму. К десанту присоединяется слон. Громадная туша находит опору и медленно выталкивает себя из воды. Мои негры, кто не успел отойти от берега, рассыпаются в стороны, пропуская гиганта.

— Симран! Баррикады! — кричу я моей воительнице.

Она кивает и наклоняется к уху Хитрого Глаза. Не знаю как, но у неё получается находить общий язык с этим слоном лучше всех, включая слонопоклонников и меня. Колосс фыркает и хватает хоботом ближайшую лодку. Всего лишь за минуты он перегородит все переулки, построив для меня эрзац крепость. Благо материала вокруг достаточно.

Наше вторжение не остаётся незамеченным. Жители припортовых кварталов покидают дома и бегут вглубь города. Впрочем, не все — кто-то наоборот запирается в своём жилище... Не самая умная тактика, особенно если мне придётся яростно разбрасываться зажигалками. Но не важно, мне сейчас не до жителей города, пусть и мирных. Я нахожу взглядом Берхана и показываю ему на причалы. По плану, диверсанты должны сейчас обезопасить десантной роте тыл.

А вот по части галеры внятного плана нет. Приходится импровизировать. Гребцы в городском бою, думаю, будут малополезны, так что пусть остаются на своих местах. Подхожу к капитану и ставлю ему боевую задачу — на всякий случай приготовиться к экстренному приёму солдат на борт и спешному бегству из гавани. Благодаря галере у нас появилась какая-никакая, но альтернатива героической смерти в случае провала. Оставляю пару бойцов с зажигалками на случай психоза на борту, а сам спускаюсь на берег. Это что за хрень?

— Жен, ...!

Парень замирает и втягивает голову в плечи.

— Ты что здесь делаешь, ...? Мало мне ...ой Симран, у которой ... ... заиграло. Нет, ты мне скажи, какого ... ты сюда полез?

Порученец мнётся.

— Так ведь, принц, для усиления фаланги набирали лучших из новобранцев.

— А ты здесь... — Осекаюсь. Сам ведь отправлял пацана на занятия со спецназом. Вот и выучили его на мою голову. В принципе, его пример полезен — нечего чиновничеству по тылам отсиживаться... Но и терять полезные кадры на войне... К чёрту, потом об этом думать буду. — От меня ни на шаг. Пока Берхана с Каасой нет, будешь за них.

В это время с запада донёсся рокот очередного взрыва. Ага, значит негус сейчас воткнёт обороняющимся по самые помидоры. Ну а нам следует очень скоро ждать гостей. Султан вряд ли решит разделить судьбу осаждённого города. Счёт пошёл на минуты.

— Негус нагаст, принца нет в войске.

— Объясни.

— Согласно утверждённому тобой плану, повелитель, принц Ягба Цион возглавил высадку в гавани Таджуры с цалью воспрепятствовать бегству султана из города.

Йикуно Амлак хотел было обрушить монарший гнев на голову посланника, но перед его мысленным взором вспыхнул вчерашний разговор с сыном: «Делай что хочешь, только под ногами не мешайся». Вот щенок! Или всё-же нет?

— С какими силами мой сын предпринял высадку?

— Полторы сотни его лучших воинов, повелитель.

Негус нахмурил брови. План мальчишки мог и сработарь. Риск, да, но... Греческий строй принца уже не раз показал себя именно в обороне. Так что, если он нашёл способ пробраться в городскую гавань, то шансы продержаться в порту у него есть. А способ он нашёл — негус вспомнил о множестве лодок, собранных наследником на побережье. Что до риска... Принц может позволить себе много больше, чем правитель, но и неизмеримо меньше, чем простой человек. Негус решал, был ли поступок сына блажью щенка, алчущего славы, или же взвешенным, оправданным шагом.

В случае удачи, принц получал многое: славу удачливого полководца, уважение армии и богатую добычу — султан наверняка прихватит своё золотишко, когда будет бежать из города. А главное — война, по большому счёту, окончится сегодня же. Это действительно цель, стоящая риска. Но почему Ягба не пришёл с этим планом к нему, отцу? Негус вздохнул — нужно быть честным с собой. Принеси принц этот план, то в лучшем случае негус поставил бы одного из своих расов ответственным за выполнение, а скорее всего просто запретил бы — ибо до сих пор воспринимает наседника как пацана, щенка. Хотя и придётся теперь пересматривать оценку. Удивил старшенький... И по большому счёту он прав — военачальники негуса не готовы к операциям на воде. Слишком чуждая для них стихия. Осталось одно — какого чёрта сын самолично попёрся в бой? Знает же, что место генерала командовать, а не в строю. В обеих схватках, где Ягба успел поучаствовать, он в первые ряды не рвался. Что же потащило его на этот раз? Негус, впрочем, быстро нашёл ответ на этот вопрос. С боевым слоном наследника лучше всех управлялись он сам и его фаворитка. При таком раскладе выбора нет. Мужчине гордость не позволит послать вместо себя женщину, а государь не может позволить появиться слухам, что он, дескать, прячется за бабской спиной. Нелегко, когда дети растут.

— Молодой Ягба запамятовал известить меня о своём намерении возглавить высадку лично.

— Я проведу с ним беседу, о необходимости яснее излагать свои планы, негус нагаст. — Духовный наставник принца вовремя вступил в разовор, избавив негуса от необходимости развивать тему прилюдно.

— Хорошо, акабэ сэат. Сейчас же стоит завершить этот штурм. Передайте приказ второму полку возобновить атаку на пролом у ворот. Арабы не смогут отразить этот удар сейчас, когда их последние резервы связаны ещё двумя прорывами. Приказ пятому полку: войти в город через восточную брешь и следовать к порту. Отряду Ягба Циона потребуется поддержка.

С принцем негус разберётся потом, наедине.

Колонна султана проделала половину пути в порт, когда её остановило появление богато одетого гвардейца.

— Светоч ислама! В порту враги!

Султан судорожно вцепился в поводья скакуна. Шайтан! Но как?

— «Звезда Таджуры» горит, но парусные корабли выглядят невредимыми, разве что на «Крыле Пророка», похоже, только что потушили пожар. «Гордость султана» стоит у Рыбацкого ряда, похоже, что негры прибыли на ней.

— Не иначе здесь поработало колдовство. Сколько врагов в порту? Одна галера?

— Похоже на то, повелитель. их немногим больше сотни, и они выстроились у входа на портовую площадь. И ещё...

— Что?

— У негров слон!

Визирь, ехавший подле султана не смог сдержать испуганного вздоха. Но тут к разговору присоединился капитан дворцовой гвардии.

— Сотня бойцов не страшна. Нас больше, и твои гвардейцы несомненно лучше диких негров, Светоч ислама. Слон тоже не смертельная угроза... Я сталкивался с этими зверями далеко на востоке... Их довольно просто отогнать огнём. Нам ведь не нужно убивать животное, а лишь выиграть время для посадки на корабли. Но колдовство...

— Колдовство не страшно. Молитвы имама Юсуфа защитят нас, не так ли, имам?

Следовавшему рядом жрецу ислама оставалось только согласиться.

— Расчисть мне дорогу, мой верный слуга, и ты будешь вознаграждён.

— Идут!

Идут, куда они денутся. Три взрыва — три пролома в стенах, судя по дыму и пыли. И если при целых стенах эфиопская негусовско-завоевательная армия могла бы безрезультатно сидеть до морковкина заговения, то сейчас арабам определённо придёт кирдык. У защитников гораздо меньше войск, да и качеством они весьма слабоваты, если верить разведке, конечно.

Красиво идут. Даже кони на вид не слишком голодные. А не переоценил ли я боеспособность моей фаланги? Страшновато. Андреналиновый мандраж ничуть не слабее, чем в оба моих «сортирных» боя.

— Полундра! — Сотня лужёных глоток яростно встречает удар врага. Бронза вонзается в плоть, сталкивается с железом. Повсюду крики людей и лошадей, но боевой клич чёрного воинства не утихает — Полундра!

Нет, вроде не переоценил. Арабы не воспользовались опытом боя в ущелье и тупо ударили в лоб построенной фаланге. И закономерно огребли пиками и зажигалками по самое не хочу. Видно, сильно их прижало. Впрочем и нам не сладко. Эти арабы куда крепче отряда, встреченного в ущелье. Они чуть не прорвались, пока не подоспели зажигалки. Но «чуть» не считается.

Откатились. Сейчас попробуют сунуться в обход. А фигушки! Там баррикады! И не только они — зажигалок я привёз много, и жареным арабским мясом будет пахнуть и из переулков. А пожары нам только на пользу — труднее будет магометанам зайти во фланг. Всё, сейчас только отстояться до подхода штурмующей армии и можно считать добычу. Эти придурки даже лучников не захватили.

— Принц! — раздаётся вопль над ухом.

Одновременно с криком мощный толчок сшибает меня с ног. Что за... Японамать! Расслабился, ...! Они на крышах! И лучники у них есть. Спасло только то, что практически весь залп арабов ушёл в слона. В слона... Сердце ухнуло и пропустило удар — там же Симран... Хитрый Глаз трубит — в его шкуру впилось не меньше десятка горящих стрел.

Прихожу в себя от крика Жена — враги спрыгивают с крыш и рвутся в атаку, а мы слишком близко к домам. Я только и успеваю, что подняться, а бляхоносец уже закрывает меня собой. Лязг столкнувшихся сабель, вопль — и его противник падает. Не успеваю обрадоваться, как парень схлёстывается с новым врагом, и вот уже мой верный порученец со стоном оседает на землю.

— Ненавижу! — с рёвом я метаю кувалду.

Против лома нет приёма. Если, конечно, лом попал. А я попал. Причём, похоже, во всех смыслах: кувалда осталась в трупе, а на меня прёт очередной воин ислама. Из оружия остался только давешний подарок негуса — кинжал. Пытаюсь изобразить ниндзя и метаю этот самый кинжал, но араб с ухмылкой отбивает его саблей и, уже не спеша, идёт ко мне. Умирать так с музыкой.

— Бойся Мбонга!

Дымовая шутиха взрывается на его груди, а я буквально ныряю вперёд. Сабля шипит где-то над головой и я приземляюсь у ног араба. Изо всех сил бью кулаком вверх. Яростный рык врага сменяется фальцетом. Краем взгляда вижу свою кувалду, пока свежеиспечённый кастрат валится набок, и рвусь к оружию. Шмяк — и нету больше нашего тенора. Жен жив, зажимает рану на ноге, нормально. Осматриваюсь и вижу шагах в десяти ещё пару говнюков. А они боятся! В глазах отчётливо виден страх!

— Бойся! Великий Мбонга пожрёт ваша душа! — С акцентом надо что-то делать.

Через секунду я понимаю, что боялись они отнюдь не меня — справа пролетает туша слона и с рёвом буквально втаптывает их в землю. А нечего стрелять по животному, уроды!

— Жен, держись! — Под охраной слона быстро перевязываю парню ногу. Я не лекарь, и помочь могу только самым примитивным способом. Да и беспокойство об индианке не даёт сосредоточиться. —До свадьбы заживёт.

Договаривал я, уже забираясь на слона. Симран! Проклятие! Лицо в крови, из посеребрённого нагрудника торчит стрела. В ушах растёт гул, барабанные удары сердца вытесняют все прочие звуки. Горечь потери, ярость, ненависть.

— Смерть арабам! Полундра! — Я иду не сражаться, я иду убивать. На слоне.

Джибутийцы в этот день облажались по полной программе. Сначала они растеряли почти всё численное преимущество в лобовой атаке, а потом чересчур понадеялись на огненные стрелы. Обезумевший слон и вправду более опасен для своих — они ближе, чем враги. Но разъярённый слон, который полностью себя контролирует, опасен именно для врагов. И если в обычном состоянии Хитрый Глаз не рвался в «бивнепашную», то после обстрела он занялся арабами вплотную. К тому времени, как он до меня добрался, колосс уже успел перебить чуть ли не треть нападающих крышелазов. А дальше стало ещё кровавее. Слон увлечённо делал лепёшки и фарш из человечины, а я готовил из неё поджарку «на спирту».

При виде уничтожения слоном их товарищей, солдаты султана, что вяло отвлекали внимание фаланги, дрогнули. Сэйфэ не преминул воспользоваться моментом,и послал фалангу в контратаку. А я, в сопровождении вернувшегося от причала спецназа, добавил. Хитрый Глаз разметал им же построенную баррикаду, и негроспецназ со слоновой поддержкой ударил врагу во фланг. Разгром был полный. Бежать противнику было некуда — сзади уже доносились звуки боя с армией негуса. Спереди неумолимо напирала фаланга, ощетинившись пиками и плюясь огнём. Сбоку пёр «великий колдун Мбонга» на ярящемся слоне. А султан вдруг осознал, что очень хочет жить.

— Мы сдаёмся! Мы сдаёмся, пощадите!

Остатки отряда султана мы прижали на небольшой площади. Последние защитники сгрудились вокруг богато украшенных возов. Огрызки гордой стражи. Перепуганные жёны и наложницы. Несколько трусливых царедворцев, что дрожали почище женщин. Сам султан через призму моей ненависти выглядел жалко и отвратительно. Растоптать его слоном или сжечь оставшимися зажигалками? Их мало, но на него хватит. Я не торопился, смакуя про себя слова, которыми я обреку врага на смерть. Но вдруг за моей спиной послышался стон. Мир вновь обрёл краски и запахи.

— Бросай оружие. Мбонга пощадит вас. — сказал я совсем не то, что собирался.

[1] Короткая версия: В армии Украины служит кореец. Как ни пойдёт в караул, обязательно съест собаку. Командир части отправляет воина к гипнотизёру, чтобы тот внушил солдатику, что он не кореец. По возвращении солдат опять приступил к службе. "Я не кореец - я украинец...", - говорит он собачке, - "а ты... не собака, ты... свинья".