Чероки

26

Первым приехал Кроконьян. Чтобы развлечь Жоржа, он захватил с собой портативный телевизор, которым размахивал на ходу, словно нес легкую коробочку с пирожными. Присев на телевизор и глядя на Жоржа своим взглядом переутомленного слона, он глухо, короткими фразами обрисовал ему сложившуюся ситуацию. Пока Дональд рыскал по городу в поисках Женни Вельтман, он, Кроконьян, проследил за агентами Бенедетти. Эти типы добрались до Бернара Кальвера, малопривычного к допросам, и тот мигом раскололся, сообщив все, что знал о Жорже. Затем Кроконьян сам порасспросил Бернара Кальвера и тут же рванул сюда в мощной серой «БМВ» — самая подходящая машинка для угона, заметил он между строк, указав в окно на здоровенный серый автомобиль. Бок и Риперт наверняка скоро подоспеют в эти края, но теперь, когда дюжий человек уже здесь, он защитит от них Жоржа.

Жорж кивнул и ткнул пальцем в лежавший на боку контрабас. «А, музыка», — бросил Кроконьян. «Да», — ответил Жорж. И пошел в чулан за саксофоном. «Что ты о нем скажешь?» Коренастый человек туманно намекнул на какой-то духовой оркестр в какой-то далекой армии. За два часа они отдраили саксофон порошком, смазали кнопки, начистили мундштук и тщательно настроили оба инструмента. Великану удалось извлечь из саксофона несколько обрывистых звуков, затем он припомнил гаммы, а затем исполнители посвятили весь день разучиванию композиции «What’s new»[45], стоя лицом к лицу возле окна. Кроконьян, заслонив глаза рукой, недовольно буркнул что-то по поводу жаркого солнца и, за неимением шляпы, накрыл голову зеленым носовым платком, завязав его узелками по всем четырем углам. Вечером они решили посмотреть фильм по телевизору, но очень скоро утратили интерес к сюжету, вырубили звук, снова взялись за инструменты и начали озвучивать мутное изображение примитивной мелодией, состоявшей из струнного пиццикато и сиплых выдохов саксофона. Потом, где-то на третьей части фильма, за окнами заурчал мотор, они тут же смолкли, и мотор снаружи тоже утих.

Кроконьян ринулся к двери, размахивая своим саксом, как алебардой. В дверь постучали, потом открыли ее, не дожидаясь ответа изнутри, и вошел Бернар Кальвер с дорожной сумкой в руке. Жорж начал было представлять коренастого человека хозяину дома. «Виделись уже», — проворчал Кроконьян. Бернар Кальвер старался не встречаться с ним глазами. Они поужинали яичницей, распределили между собой комнаты. «С Вероникой у нас последнее время не очень-то складывалось», — признался Бернар Кальвер на следующее утро. Вот он и решил сменить обстановку. Он надеется, что не помешал им?

— О, вовсе нет, — сказал Жорж, — но предупреждаю вас: скоро здесь может стать жарко.

— Что, неужели этот тип?..

Тем временем Кроконьян спускался в деревню, чтобы купить все необходимое для торта.

— Нет, другие типы, — ответил Жорж. — Те, что допрашивали вас, ну вы помните?

— Ах те, — воскликнул Бернар. — Простите меня, я не должен был им говорить.

— Да ничего, все равно, найдутся и другие. В общем, посмотрим.

Великан привез вишневую настойку местного розлива и целую кучу засахаренных фруктов. Какое-то время он хлопотал в кухне, затем они снова взялись играть. Бернар Кальвер присоединился к оркестру, барабаня двумя обструганными ветками по пустому чемодану, накрытому газетой, — в общем, образовалось почти классическое трио. Вечером они выпили за Кроконьяна, которому стукнуло сорок три года.

На следующее утро все отправились наверх, собирать хворост. Когда они проходили по лугам, из-под их ног фонтанами брызгали во все стороны кузнечики, ярко-зеленые и ярко-красные, и крупные бледно-зеленые сверчки. Кроконьян изловил кузнечика; насекомое рвалось из его пальцев, как маленькая живая пружинка; великан оторвал ему ножку, попробовал на вкус, скривился и отпустил свою колченогую жертву на волю. Ближе к вечеру они спустились в деревню и сделали закупки у бакалейщицы, которая сварила им на печке кофе с сильным преобладанием воды. Помешивая ложечками в чашках, они наблюдали сквозь узкую витрину за хилым трафиком на шоссе: загорелые светлоглазые мужчины на красных тракторах; фургончики «403» и «404» с помятыми дверцами, из которых торчали стебли соломы, и номерами, намалеванными от руки и прицепленными проволочкой к лобовому стеклу; пятичасовой красно-синий автобус, доставлявший крестьянских детишек из ближайшего коллежа и крестьянских жен с прочной новой одеждой, купленной в городе на смену старой; торговец электробытовыми товарами, объезжающий клиентов для постпродажного сервиса; иногда длинный итальянский трейлер, а в конце недели — юркие двухместные автомобильчики или огромные семейные рыдваны с приморскими номерами.

Не успела колокольня деревенского «Вестминстера» отзвонить семнадцать часов, как вдали показался фюзеляж автобуса. Автобус затормозил напротив бакалеи, по другую сторону улицы. Это была машина фирмы Chausson с громоздким синим кузовом, исчерченным красными стрелами, довольно старая и весьма непрезентабельная на вид — грязные стекла, перекошенные фары, потускневшие хромированные части. То ли в силу мимикрии, то ли по взаимному выбору шофер был так же безобразен: красномордый, косоглазый, одетый в синюю спецовку, перемазанную чем-то белым и черным. Дверь автобуса открылась под тяжкие всхлипы сжатого воздуха. Из лавки, где сидела троица, автобус казался пустым. Была среда[46], и это значило, что детишки помогали родителям на фермах, а самые маленькие смотрели японские мультики по телевизору. Через секунду дверца закрылась все с тем же печальным всхлипом, автобус шатнуло, точно умирающего слона, пришедшего на кладбище слонов, и он тронулся в путь (конечная остановка — огромное кладбище автобусов), открыв взорам троих мужчин маленькую площадь с каштаном, колодцем и дорожным указателем, которую на миг заволокла серая пыль; в этом облаке стояла Вероника с чемоданом в руке, она смотрела прямо на них. Потом перешла улицу.

— А вот и я, — объявила она. — Мне надоело жить в одиночестве.

Ее встретили более или менее принужденными улыбками, прикидывая про себя, как решить проблему размещения и как узнать, умеет ли Вероника петь, — ведь тогда она могла бы петь в их ансамбле! — правда, Жорж не припоминал, чтобы она пела в его присутствии. Они вернулись на виллу Кальвера, оставили Веронику отдыхать в холле, а сами исчезли в горных высях, чтобы набрать еще топлива.

Вероника тут же обследовала дом — кухню, ванную, комнаты. Ей вовсе не хотелось отдыхать, и она стала раздумывать, что ей делать.

Тот же вопрос в то же самое время задавал себе и Бок, притаившийся снаружи, возле окна. Он только что отыскал этот дом. Осторожненько заглянув внутрь, он разглядел молодую женщину, стоявшую со скрещенными на груди руками посреди гостиной. Присев на корточки, он прополз под окном вдоль стены до входной двери, сделал глубокий вдох и вытащил из кармана пиджака свое оружие.

Поскольку все окружающие издевались над его «Манюфрансом», Бок решил приобрести что-нибудь посолидней, а именно 45-миллиметровый автоматический кольт Government Model 1911 — оружие, у одних вызывающее скепсис, у других — желание создать нечто похожее, но до сих пор не имеющее аналогов. Выбирая среди кольтов этого типа, предложенных ему оружейником на улице Реомюра, Бок положил глаз на декоративную модель, которая подошла бы скорее коллекционеру, нежели практику. Приклад украшали медальки с изображением американского орла, на стволе была искусно выгравирована сцена боя при Шато-Тьерри (июль 1918 г.): у самого дула американцы в фуражках устроили засаду под кустом, за мешками с песком, подстерегая неприятеля, захватившего другой берег Марны, аккурат у переправы. Автор гравировки позволил себе безобидное озорство: офицер, следивший в бинокль за дислокацией вражеских войск, носил у пояса все тот же кольт-1911. Трое солдат, лежащих перед ним в укрытии, готовы действовать: первый накручивает ручку полевого телефона, второй целится из пулемета в оккупированный Шато-Тьерри, третий, правда, ничего не делает, а лежит, опершись подбородком на руку, и мечтает о своей невесте, что преданно ждет его в Сен-Клу, штат Миннесота.

Марсьяль Бок не собирался использовать это оружие — во всяком случае, по его баллистическому назначению. Он просто рассчитывал на устрашающий вид кольта и потому даже не снял курок с предохранителя. Подкравшись к порогу, он некоторое время колебался, не будучи вполне уверен в своем новом методе. Конечно, куда как приятно было бы ворваться в дом без всяких церемоний: распахнуть дверь ударом ноги и сказать этой женщине пару слов усталым голосом американского шерифа — то-то бы она задрожала, то-то бы ползала в страхе у его ног, соглашаясь на все, что он захочет! Однако он обуздал свою фантазию, решился, открыл дверь как нормальный человек. Вероника обернулась к нему.

— Не двигайтесь, не говорите ничего, — нервно приказал Бок. — И, главное, не кричите. Следуйте за мной!

Он помахал перед ней своим разукрашенным стволом и бросил на стол сложенный листок бумаги. Вероника вышла из дома и зашагала по тропинке, ведущей к шоссе; Бок шел сзади, и она без конца оборачивалась. В двухстах метрах от дома Риперт ждал за рулем белого «Тальбот Горизонта». Бок усадил Веронику на заднее сиденье, сам устроился рядом.

— Можем ехать.

Риперт включил мотор, «Тальбот» закашлялся, умолк, кашлянул еще несколько раз, потом много раз, но безрезультатно и начал подавать признаки усталости. Риперт обернулся к Боку.

— Придется подтолкнуть, — смущенно пробормотал он.

Бок со вздохом вышел из машины, сунул кольт в карман и начал толкать.

Мотор сухо чихнул один-два раза и снова заглох. Вероника бросила взгляд на ручку скоростей, стоявшую на «первой». «Переставьте лучше на „вторую“, — посоветовала она, — тогда пойдет легче». Риперт вздрогнул, бросил на молодую женщину неуверенный взгляд, но послушался. Бок снова толкнул машину, та наконец стронулась с места, тяжело затрюхала вниз по узкой дорожке и исчезла за первым поворотом.