Чертополох и золотая пряжа

2.10 Королева без сердца

Николасу не спалось. Он перечитывал донесения кэрлов из разных уголков страны и то, что он узнавал, нравилось ему все меньше и меньше. Некогда первый советник попросил за службу реки страны, и король, будучи молодым, опрометчиво дал такой «ленд», и вот теперь имел неудовольствие наблюдать за последствиями. Лэрд Конна строил плотины и заводи, перекрывая доступ к воде земледельцам и взимая дань за полив. Ввел налог на рыбную ловлю, но самое скверное было то, что под видом речных надзирателей советник собрал целый флот. Узкие, быстроходные лодки с вооруженными гребцами контролировали все артерии страны. Король нахмурил седые брови и прошел к карте. Если верить донесениям о количестве судов, их оснащении и скорости передвижения, то выходит, что люди Конны способны захватить центральный остров меньше чем за неделю.

«Чего он тогда ждет?»

Король прошелся по комнате. К предательству советника он был не готов. Это выходило за рамки истории. Гинерва — вот от кого следовало ждать судьбоносного удара в спину. С другой стороны, лэрд Конна - ее дядя, а потому вполне может быть причастен. На вторых ролях.

Правитель устало опустился в кресло. Полвека он упрямо цеплялся за жизнь, вгрызался в нее всеми доступными средствами. Хотя уже давно должен был сгинуть в пылающем замке. Что ж, пора перестать бегать от вирда и повернуться к смерти лицом.

Николас сам наполнил свой кубок. Слугу он отпустил, надеясь, что сегодня придет леди Исеут, но фаворитка не торопилась, и король потягивал вино и смаковал одиночество. Он пытался бороться с судьбой, он пытался подстроиться под судьбу, он пытался покориться судьбе, но вот о том, чтобы перехитрить судьбу, не было и речи. Правильно, поганка не любит болтунов…

В дверь постучали. Николас хмыкнул и отставил кубок. Долго же леди Исеут шла до его покоев. Пожалуй, пришло время выдать замуж очередную, спутавшую солнце с луной фаворитку.

Король распахнул дверь и замер, наткнувшись на ту, которую меньше всего ожидал увидеть. За пять лет пребывания в замке Гинерва вытянулась, округлилась в должных местах и стала похожа на спелую грушу, в которую так и хочется впиться. Запах, что источало ее тело, пьянил, а алые губы приковывали взгляд.

Николас тряхнул головой, прогоняя морок.

— Что вы тут делаете? Вам запрещено покидать свою часть замка без сопровождения, — Николас постарался добавить в голос стали, но тот предательски охрип. Взгляд утонул в разрезе женского платья. Тонкая рубашка со множеством складок мешала рассмотреть, созрели ли персики на этом юном древе.

— Стража на моем этаже лежит обездвиженная, а в покоях кто-то есть. Я слышала, как скрипят половицы. Мне страшно, — королева держалась из-за всех сил, хоть предательские слезы душили, мешая говорить. — Позвольте мне остаться у вас.

Николас посторонился, пропуская супругу в свою опочивальню. Манящий аромат мягко окутал сознание, хотелось уткнуться лицом в волосы и дышать, дышать…

«Вот какая ты, смерть, самая приятная и самая постыдная из всех возможных».

— Позволю, конечно, позволю, — прошептал он, запирая дверь и поворачиваясь к супруге. Гинерва стояла, завороженно глядя на не растерявшего мощи короля. Николас подошел ближе, положил тяжелые руки на хрупкие девичьи плечи и медленно соскользнул вниз. Нашел пояс, поддерживающий грудь, и рванул его с невероятной силой.

— Не уходи никуда, не исчезай. Я скучал. Ты дважды покидала меня, останься на третий, — шептал Николас, словно в бреду, неистово чередуя слова признания с поцелуями. Гинерва старалась отрешиться, не слушать, не понимать, о чем идет речь. Утонуть в сладком мареве чужой страсти. Хотя бы раз познать то, о чем говорят люди лишь шепотом.

«Эх, надо было выпить вина, прежде чем прийти сюда, — подумала она и содрогнулась. — Неет. Вино оставим для Исеут, а я ясной головой запомню эту ночь. Каждый вздох, каждый стон. Я запомню боль, перемешанную с наслаждением, простыни, липнувшие к спине, колючую бороду и слова, из которых ни единого не сказано лично мне. Я напьюсь ощущениями сполна, ибо ни одно вино не пьянит так, как украденная страсть».

Утром, когда утомленный ярой ночью король заснул, в дверь осторожно постучали. Гинерва взглянула на разорванную вдоль камизу, хмыкнула, накинула меховой плащ на голое тело и отворила засов.

— Ваше величество! – на пороге, не сумев совладать с удивлением, застыл лэрд Конна. – Простите, я…перепутал.

— Отчего же, вы совершенно правильно назвали свою королеву, лэрд, — Гинерва с потаенной радостью отметила, что голос ее не дрогнул, а спина осталась столь же ровной, как и минуту назад.

— Могу я увидеть короля? – лэрд Конна быстро взял себя в руки и начал судорожно соображать, как связаны между собой утренние новости и наличие племянницы в покоях Николаса. – Я обязан доложить, что одна из придворных дам, леди Исеут, скончалась сегодня ночью.

— Вот и доложите в урочный час. Думаю, леди уже все равно, и вы с докладом можете не торопиться.

Дверь перед носом советника захлопнулась. А Гинерва юркой лаской вернулась в постель. Впервые за долгие годы она была счастлива.

Лэрд Конна не находил себе места. Весь план полетел Фенриру под хвост. Леди Исеут мертва, лекарь разводит руками и что-то лопочет о слабом сердце, король рвет и мечет, но не о кончине фаворитки, а потому что в спальне королевы погром и изодранная перина. Гинерва сидит рядом со скорбным лицом, то и дело касаясь руки супруга. Если бы советник предполагал у племянницы наличие хотя бы унции ума, то решил, что она сыграла свою партию. Но откуда, скажите на милость, мозги у женщин, да и зачем они им нужны? Булавки пересчитывать?

Значит, или Николас узнал о планах советника, или кто-то третий решил провести пешку в настоящие королевы. Теперь нужно узнать, кто стоит за этими ходами. То, что глупышку Исеут отравили, ясно, как светлый день. Видимо, кто-то узнал, что дама понесла, и решил поторопить события. Но кто идет по следу, где прячется неизвестный игрок, за кем следующий ход?

Конна растянул силки, расставил сети и принялся ждать, когда Гинерва и ее тайный помощник попадутся. Светлая часть года подходила к концу, а королева ни действием, ни словом, ни взглядом не выдала своего покровителя. А Николас явно поменял отношение к своей супруге. Вот он уже и тан Румпеля ограничил в передвижениях по замку. Раньше мальчишке позволялось, накинув капюшон, сновать где угодно, а теперь дальше Западной башни и ступить не смеет.

Наконец терпение лэрда Конны треснуло, как худо слепленный кувшин. Во время большой охоты он схватил Гинерву за локоть и отвел в сторону.

— Что ты задумала, ослица? — прошипел он в бешенстве.

Гинерва опустила взгляд на руку, держащую локоть, затем подняла на перекошенное лицо советника. Приподняла бровь и холодно усмехнулась. От ледяного спокойствия племянницы лэрда пробил озноб. Пальцы свело судорогой. Повисло молчание. Лэрд Конна не выдержал и медленно отпустил руку королевы.

— Благодарю, — голос Гинервы был сух и официален. – Впредь не смейте меня касаться без особого дозволения. Впрочем, как и обращаться первым.

— Да как ты смеешь? — Советник подавился воздухом. — Отвечай, с кем связалась, иначе уничтожу!

Гинерва не поменялась в лице, лэрду почудилось, что перед ним одна из раскрашенных статуй, а не женщина. Казалось, дотронься он сейчас до щеки и ощутит мрамор под пальцами, а не теплую кожу.

— Лэрд, мне странен ваш гнев, – уголки тонких губ слегка дернулись. – Я разве не в точности исполняю ваши распоряжения.

— В точности? – советник наконец взял себя в руки и вновь перешел на повелительный тон. – Вам было велено зачать наследника, а не сидеть подле трона.

— Боитесь, что мы втроем не поместимся? – Королева так и не поменялась в лице, но голос ее стал тягуч, словно мед по весне. – Думаю, тут вы правы. Высоких кресла только два, а вот претендентов я насчитала намного больше. Но вы же с этим справитесь, дядя, ведь так?

Лэрд нахмурился, пытаясь сообразить, что имеет в виду племянница, а Гинерва отошла на шаг, коротко ему подмигнула, потом вскрикнула подстреленной птицей и упала на траву. Выехавший в эту секунду на поляну король дернулся, как от удара, соскочил с коня, подбежал к супруге.

— Миледи.

Гинерва открыла глаза, слабо улыбнулась и мягко коснулась глубокой складки, что пролегла меж седых бровей мужа.

— Не переживайте, Ваша милость. В лесу душно, а мне с самого утра нездоровится, вот и повело.

Николас подхватил королеву на руки, кивнул своему лекарю и скрылся за пологом шатра.

А к вечеру каждый из свиты знал главную государственную тайну – королева ждет дитя.

Гинерва лежала на подушках и смотрела, как по плотной ткани шатра ползет паук. Маленькое животное деловито плело прозрачную паутину, а королеве казалось, что она -та самая муха, которой суждено попасть в нее. Сердце болело. С каждым днем эта боль становилась все сильней и нестерпимей. Гинерва понимала, что медленно умирает, но при этом чувствовала себя как никогда живой. Король влюблен в нее, словно юнец. Его потребность быть рядом, дышать, касаться тешит женское тщеславие. И она хотела бы обмануться, но не может – знает, что дело лишь в том неуловимом аромате, что она источает после посещения Холма. И это знание рвет душу. Горько принимать ласки, трепетать от поцелуев, слушать терпкие слова и знать, что это навеяно магией сидов, а не ее личным очарованием. Любовь короля - сладкая ложь, но она примет ее, ибо правды рядом нет и не будет.

По щеке скатилась едкая, как щелок, слеза.

Ничего вскоре не будет. Она родит дитя, подарит королю долгожданного наследника и умрет. Пусть Гинерва молода, но отнюдь не глупа. Ясно, как светлый день, что сида не просто так расщедрилась на такой дорогой подарок. Ждет плутовка, что королева не устоит перед соблазном продлить свою жизнь. Но нет: как можно убить того, с кем делишь хлеб и постель, в чьих руках горишь?! Кто шепчет признания ночью и говорит их громко днем. Именно поэтому хочется урвать клочок счастья, хочется ослепнуть от любви и оглохнуть от сладких речей, именно поэтому больше не страшен дядя. А стук сердца в груди воспринимается как песня.

Тук-тук, тук. Тук-тук, тук. Тук-тук, тук.

Зима в тот год выдалась снежная. Люди судачили, будто синелицая Кайлех согнала с горных вершин своих овец, да и принялась их стричь не в сезон, от того и белым-бело кругом, пожухла вся трава, состарилась. Облетели листья. Лишь король-Дуб в бурой бороде стоит, да король-Остролист зеленые косы вьет.

В замке закрыли, заколотили на зиму часть башен. Только в Центральной да Западной топят, да еще на кухне тепло, разве что черно все от торфа.

Кухари сидят, бороды чешут, голову ломают, что б госпоже на стол подать. Сытное да легкое. А то бела, как снег за окном, и худая, словно банши. Без слез не взглянешь. Одни глаза зеленые на пол-лица горят, светильников не надо.

— Овсяный суп, — басит один.

— Нее, лярд, да поплотнее, — гудит второй.

— Лучше рыбу со сливками да белым хлебом, — тянет третий.

Наконец решают подать все. Даром, что у королевы отменный аппетит. Сразу видно, сына носит, воина, славного потомка великого героя. Вон и живот такой огромный, что из-под подола туфли стало видно. Но чем больше и крепче ребенок в утробе, тем бледнее и тоньше мать. Уж и близость короля сменилась теплой заботой, и советник в почтенье гнет спину, улыбается, заглядывает в глаза, словно ждет чего. Не дождется. В голове нет мыслей – лишь покой и забвение.

«Убей короля», — свистит февральский ветер.

«У меня съедается сердце, а не разум. Я не сделаю это».

«Убить можно и бездействием».

«Вон пошла из моей головы, гадкая сида!»

Смеется в ответ черная птица, хлопает тяжелыми крыльями.

Сердце стучит, словно капли тающего снега. И боль привычная, почти родная, стачивает силы.

Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.

Земля просыпалась медленно, тяжело, с дождливым плачем и громовыми перекатами. Дождь растопил снег в грязных подворотнях и потек реками по извилистой мостовой. Там и тут бегают мальчишки, подгоняя щепки, соревнуются, чья быстрее дойдет. Самая резвая вылилась на широкую улицу и разломилась под конскими копытами. Везет гонец письмо, печатью первого советника скрепленное, а что в нем, даже королю не ведомо. Торопится лэрд Конна, чует, что цепь золотая, сюзереном подаренная, удавкой стягивается на шее. Вот и ответ держать пришлось, отчего рыбаки недовольны. И королевский отряд сгинул, когда с проверкой явился в Уйсгерский[1] форпост. Потому спешит гонец, везет приказ поднимать паруса и идти на столицу. Нужно ловить свой шанс, ибо второго не будет. В день, когда появится наследник, король умрет. Конна долго служил монарху и знал, когда нанести точный удар.

Королева сидела в кресле, сложив руки замком. Указательные пальцы едва касались тонких алых губ, а в зеленых глазах отблескивало пламя. В груди почти не болело, и можно было думать ясной головой. Близится срок родов, а значит, и окончание собственной жизни. Сейчас это не вызывает слез, но что останется после? Не перечеркнет ли ее смерть все старания? Не станет ли она пустой, бессмысленной жертвой? Способен ли стареющий король защитить сына от алчущего власти дядьки? Сколько золотых ниток ему отмерили вечные пряхи? И что будет с сыном после смерти отца? А что, если тан Румпель снимет проклятье? Есть ли хоть одна живая душа, готовая защитить ее ребенка? Гроган? Увы, он слаб. Мало того, что от замкового огня ему достаются лишь стылые головешки, так и с ее смертью он лишится хозяина и подпитки. Ребенок кормить духа не может, ведь нужно добровольное согласие. Оглядываясь назад, понятно, что вообще не следовало связываться с сидой. Но жалеть о прошедшем так же глупо, как пытаться поймать ветер в ладони. Нужно думать о грядущем. Дядя что-то затевает. Кейр Муллах собрал столько свидетельств, хватит ни на одну плаху. Только вот король слишком спокоен. Знает? Тогда почему не схватит? Чего ждет? Гинерва закрыла глаза, слушая, как тихо, словно далекое эхо, бьется последний осколок ее сердца.

Тук. Тук. Тук.

Скрипнула тяжелая дверь, и в покои вошел Николас.

— Лэрд Конна затевает переворот! – Гинерва приняла решение. Мужу она доверяла больше, чем дяде.

Король обошел кресло и уткнулся в волосы супруги, стараясь надышаться.

— Не успеет. Твой яд убьет меня раньше. Или ты думала, что я не знаю, чем пахнет «поцелуй сиды»?

Гинерва повернула голову и хмуро посмотрела на супруга, ожидая продолжения.

— Мне нет пользы от твоей смерти, — наконец произнесла она. — Напротив, если ты умрешь — это ослабит шансы нашего ребенка дожить до своей первой охоты.

— Только если ты не нашла себе сильного союзника из племени богини Дану, — король обошел кресло и сел на медвежью шкуру, прислонившись спиной к ногам Гинервы. Женщина хмыкнула и провела пальцами по жестким седым волосам.

— Ты так спокойно говоришь об этом.

— Я знаю свой вирд и готов принять смерть от руки твоей, точнее, от аромата, что ты источаешь.

Гинерва молчала. Крошечные остатки сердца разогнали по венам злость. Мерзкая сида обманула. Николас умрет в любом случае. Только вот смерть от яда - прямой путь во тьму к Двуликой. Высокий не откроет свои чертоги павшему не в бою.

«Ничего не делая, я поспособствую большему злу». — Мысль придала сил и решимости. Гинерва сжала плечо мужа.

— Клянусь, что ты умрешь, как воин! – процедила она сквозь зубы.

Николас поднял на нее удивленный взгляд.

— Тогда и похорони меня по древнему обряду.

Гинерва кивнула. Она знала, как исполнить свою клятву.

Ночью, когда супруг заснул, королева поднялась с кровати, приоткрыла дверь и окликнула служанку:

— Беги за повитухой!

Девка вскинулась и исчезла в темноте коридора. Вскоре пожилая опрятная женщина в белоснежном переднике предстала перед своей госпожой. Гинерва прижала к губам палец и молча проследовала в смежную со спальней комнату.

— Осмотри меня и скажи день, когда я буду рожать.

Повитуха покачала головой, взяла свечу и проверила королеву.

— Точно не сегодня, потерпите, ваша милость, еще пару дней.

— Нет. Нужно сегодня. Я знаю, у тебя есть специальные травы, да и умения не занимать.

— Это может быть опасно как для вас, так и для дитя.

— Может. Но дала обещание и намерена его исполнить.

— Если обещание убить себя и ребенка, то я не собираюсь в этом участвовать!

Повитуха поджала морщинистые губы, накинула на плечи шаль, желая, уйти.

— Стоять! – Гинерва злилась. Чувство, что возникло несколько часов назад, так и не выветрилось из крови. – Я приказываю тебе сделать так, иначе ты пойдешь на плаху, а мне придется искать другую повитуху. Совершенно не обязательно, что она будет обладать твоим умением и твоей щепетильностью. И тогда твои слова окажутся пророческими.

Повитуха вновь покачала головой. Не следовало ей идти в замок - слишком опасной оказалась работа. Хоть и платили золотом. Притом в двойном объеме. Король - за заботу о супруге во время родов, а советник - за информацию о состоянии здоровья и начале схваток.

Делать нечего. Женщина достала котелок, покидала в него спорынью, крапиву, душицу и еще какие-то едко пахнущие травы, залила все водой и повесила над огнем. Затем растворила настежь ставни. Развязала подвязки на чулках королевы, расстегнула застежки на ее туфлях.

— На рубахе шнурок сами распустите и дайте мне свой гребень.

Королева достала из сундука костяной гребешок и протянула его повитухе, ежась от холода.

– Плащ на плечи накиньте, только не стягивайте его ничем. А окна я шкурами завешу, но закрывать их нельзя. Теперь сядьте, я вам косы расплету.

Гинерва достала шелковый плащ с меховым подбоем и уселась в кресле. Повитуха подала ей исходящий паром кубок, распустила тяжелые рыжие косы и принялась чесать.

— Развяжись, раскройся, распустись,

От бремени тяжкого освободись!

Горькая водица,

Помоги дитю родиться.

Женщина чесала Гинерве волосы, пока те из волнистых не сделались прямыми и тяжелыми. Королева от тепла камина, взвара и тихого бормотания разомлела, погрузилась в сон. Но тут поясницу словно обожгло железом. Начались схватки.

----

[1] Уйсге – дословно с гельского вода