Честь Афродиты

44

Обсудить или обменяться мнениями мы не успели. Только собрались было… Прерывая, у Пастухова прозвенел звонок сотового телефона. Он у него трезвонит по-старому, как обычный звонок с телефонного узла. Дзыннь-дзыннь, дзыннь-дзыннь, а говорит по новому: «Это я, Арина Родионовна, Саша Пушкин, возьми трубку, ответь, ответь…» Ни у кого так больше. Тревожно, в общем. Потому что голос противный. Но прикольно. Так и хочется оглянуться по сторонам, чтоб придушить тот голос. Ан нет. Опция у телефона такая, современная. Хит.

— Да-да, — коротко ответил Пастухов, поднятым указательным пальцем призывая нас к вниманию. — Что? — Услышав, дядя Гриша изменился в лице, в мгновение посерьёзнел. — Так! Понятно. Хорошо. Это не подстава? Серьёзно? — Выслушал ответ, потребовал. — Адрес… Ага, ага… я запомнил. Хорошо. Выезжаем. — Сказал в трубку и отключил связь.

Мы смотрели и слушали в полном молчании и со вниманием.

— Звонил майор…?!

— Да, сам. Он на даче у генерала, которого мы упустили. Туда нас приглашает. Говорит, ждёт. Генерал там. Всё под контролем.

— А не подстава это, дядь Гриша, — спросил Волька. — Собаки там, охрана… Не залетим?

Вольку больше беспокоили собаки. Он хорошо помнил, как никто из его отделения, даже роты, не мог убежать от собаки. На заставе, в учебке, их несколько раз старики сержанты на скорость так тренировали. Но это в начале только. «Упражнение» быстро «на ноги» новобранцев ставит. За тобой же четыре лапы и зубы, а зубы… о!

— Волька, мы не женщины, чтобы залетать, — усмехнулся Волков, явно человек с собачками не встречался. — Это девочки только…

Про девочек Волька и без него хорошо знал, грамотный, читал, как говорится, а вот приехать на дачу, в логово к… это подумать надо.

— Раз приглашает, значит едем. И нечего думать, — словно угадав Волькины мысли, разрешил все сомнения КолаНикола. Ему не терпелось реабилитироваться в глазах своего друга, в своих тем более. Спросил только. — А кто такой майор, Гриша? Он твой человек, наш?

— Он… — Пастухов вздохнул, подёргал свои усы, глянул на Вольку, неуверенно произнёс. — Кто его знает, вроде наш уже… Как ты думаешь, Волька, наш, нет?

— Я думаю, да, — убеждая больше себя, чем остальных ответил Волька. — К тому же, собак выпускают ночью, майор сказал, так что…

— Ну тогда всё. Едем. Куй, как говорится, пока горячо, — засуетился КолаНикола. Едем, едем…

Это и перевесило. И Волька уже был согласен, и Волков.

И как было не согласиться, когда зло повержено и наказано, связано-повязано. Ждёт их, как букет цветов в целлофан упакованное. Ага! Интересно, отдубасил его майор или одним ударом свалил, размышлял Волька сидя в машине. Одним ударом, наверное. Силы в майоре — немерено. Волька помнил его руку, пожатие пальцев… Да и спецподготовка, к тому же.

Ехали…

Дорога предстояла длинной. Времени для размышлений было предостаточно. Мандраж, спутник тревоги, постепенно выветрился, оставшись где-то в глубине сознания. Тоненько-тоненько так, чуть-чуть. Не беспокоил, но и не уходил. Так примерно чувствовал себя Волька на всех учебных тревогах в полку. Знаешь, что тревога, и вместе с тем понимаешь, что не настоящая, учебная. Так и здесь вроде.

Спешили…

На МКАД нужно выехать, потом на радиальную из города свернуть, и ещё двадцать километров по трассе. Времени о-го-го! Думай-размышляй. Ехали молча. Волков вырулил на своей тойоте на крайнюю левую полосу, стрелой нёсся в потоке…

Если откровенно, Волька на генерала зла не держал, даже в глаза его не видел, но слышал. Да и грудь напоминала, иногда побаливала, не то от вырванной взрывом гостиничной двери, не то от сбившего его с ног дяди Гришиного тела, там, в затоне… локтём, наверное… Побаливало… И это всё он, генерал оказывается команды давал. И когда в розыск их объявляли, менты облавы устраивали, и когда убийца в санаторий приходил, даже два, и когда к Волкову Петерс с пушкой приходил и… Уже перебор… Хотя не всё. И майора натравлял… Тот снайпера… Жаль Евгения Васильевича Забродина, только-только полковника получил, жена, дочь сиротами остались, хороший мужик, говорят, был — погиб… И мы бы уже сто раз с Пастуховым могли… Один приход майора чего стоил… с двумя фээсбешными бесшумными ПССами. О, это копец! Хорошо майор с понятием оказался. Хотя… С каким понятием, если он дяде Грише, оказалось, обязан был. А если б нет? Тогда всё, тогда бы хана бы! Суши вёсла, дядя! Кранты, и вообще…

И бедную секретаршу Волкова или кто она, убили — за что? И Волкова бы тоже, наверное, грохнули, если бы Волька с Марго и напарником не подоспели… Вот сволочь! Непонятно другое — зачем ему всё это надо? Ему что, делать больше нечего? Кем он вообще, гад, работает? Он же мент, в смысле милиционер. Он защищать людей должен, на страже должен стоять, а он… Сволочь! Сучара! Вот Михаил Трубач молодец, и его ребята тоже… Олег, Николай… Эх, Олег! Эх, Николай! бедняги… Марго… Маргоша… Маша… Волька несколько раз на разные лады произнёс про себя её имя, прислушиваясь к себе, но уже второй раз, за последнюю минуту, желанной приливной горячей волны в душе почему-то не обнаружил, удивился. Но одёргивая себя подумал, не вовремя наверное на память пришла, о ней потом, после. Не та сейчас волна, сейчас скорбная. Эх, Олег с Николаем, тоже от его рук погибли… Сколько ж можно! На майоре споткнулся. Майор остановил. Молодец! Майор, тот может. Майор, кстати, Вольке сразу понравился. Зашёл не смущаясь, что Волька на пути стоял, выложил всё, что знал, своих ликвидаторов с «улицы» снял и вот, генерала повязал. Не все, значит, КГБешники с ФСБэшниками плохие в Конторе. Есть и нормальные.

А Волков думал о другом.

«Фирму придётся бросить, да-да, закрыть, как ни жаль!» Мечты создать что-то нужное, достойное и надолго, рушились день за днём. Все разговоры и заверения правительства и разного уровня законодателей о необходимости улучшения жизнедеятельности предпринимателей гасли, едва выйдя за стены кабинетов. Милицейская крыша не спасала, наоборот, она действовала в прямом сговоре. Где в наглую «доила», где прибирала к рукам управление. Посещения разных «проверяющих» не прекращались. Приобрели системный характер к праздникам, в середине месяца… Словно в кассу. В этом случае «крыша» выступала всего лишь посредником. Беспомощным и удивлённым. Нужна ли она, эта крыша вообще и такая. Да, нужна была, но раньше, когда-то. Когда бандиты-беспредельщики и просто синявщики «наезжали» и навязывали своё покровительство начинающим предпринимателям, за деньги, естественно. Тогда милиция и подсуетилась, стоя якобы на позиции законности. На самом деле уловила момент, где и договорилась с бандитами. Те часто наводчиками становились. В фирмы устраивались: служащими, рабочими… «Свой глаз», оплаченный и вороватый. Уже через некоторое время «крыша» сама тариф навязывала. Организует проблему, и «крышует»… «В этом случае деньги, господин президент, извините, вы сами виноваты, решают всё. Время и деньги!». Иначе, мол, сами понимаете, мы руки умываем… С ухмылкой смотрят. Профи. Таких крыш выросло много: от ветеранских, до милицейских.

Последнее время на фирму Волкова активно наезжала миграционная служба. Те ещё «заботливые» ребята. По схеме. Кто-то из них накануне обычно звонит, готовьтесь, мол, мы едем. И приезжают. Широко, мощно, с большой уверенностью в полномочиях и законности своих действий. Ха… Всё заканчивается тем, что один из них — особо доверенное лицо, неприметное вроде, вёрткое — получает увесистый пакет с деньгами, а предприятие — как на зоне опущенное, кисло «гарантирует» госслужащим в кратчайшие сроки выполнить все условия по перечню… А перечень там, в советское время профсоюзам не снилось. Столько заботы… О местных бы, законодатели хреновы позаботились. Гастарбайтеру всё это не нужно. Койки сломает, комнату загадит, душевую с умывальной комнатой в туалет превратит. Полотенца, простыни… всё в половые тряпки пойдут. Потому что гастарбайтер ненавидит. И себя и жизнь свою, и всех вокруг. Ненавидит и презирает. Не привык он… там у себя на родине.

Законы местные напрочь не принимает. Чуть что, сразу немым становится. Языка русского не понимает, волком смотрит. А кто виноват? Страна? Борис Фатеевич? Время? Последнее не выбирают, а вот страну, пожалуйста… Пусть себе едет туда, откуда приехал. Нет, кому-то нужно стравливать людей. Выгодно. Кому? Вопрос. Хотя всё это хорошо известно. Волков это проходил. Создавал для рабочих условия, старался, всё прахом уходило. Не успеет одной группе рабочих условия приготовить, как всё нужно заново — по предписанию миграционной службы — восстанавливать. А за чей счёт, прикажете? Снова за деньги фирмы? Спасибо! Проще откупиться. К этому и подталкивали. «Нет, придётся бросить фирму, придётся»… К тому же, чуть не убили, в наручниках держали, били; в соучредители какую-то неизвестную личность ввели, зарубежные поставщики «поплыли», то деньги куда-то теряются, то две машины с товаром, недавно, пройдя границу, бесследно исчезли, кредиты растут, банкиры по-волчьи улыбаются. «Да пошли они все на…» Куда им всем нужно идти, Волков для себя называл определённо. Коротко и ясно. Здоровья только своего было жаль, дела загубленного, потерянного времени. «Эх!» И партии эти, демократические — дерьмо! Мутят только народ лидеры, а сами на Охотный ряд быстрее стараются попасть. Поняли, где тепло и можно отсидеться… Трепачи!

О генерале не думал. Понимал, генерал получит своё или уже получил. Уверен был, не сомневался, опыт другое подсказывал, за этим генералом другие люди были, и не один… «Кто они? Сколько их? Где они?»

А вот и съезд с МКАДа…

— Указатель бы не проскочить, — чуть повернув голову, вслух заметил он.

— Нет, его хорошо должно быть видно. Не проскочим. Я по карте смотрю. Ещё двадцать пять километров, — ответил, задремавший было Пастухов с картой Москвы и Московской области на коленях. — Сейчас не гони, Боря, ГАИшников полно…»

— Угу… Я вижу, смотрю.

И Пастухов не дремал, нет. Вжавшись в сиденье, покачиваясь, скрестив руки на груди, прикрыв веки, думал полковник о превратностях судьбы, перебирал в памяти жизненные ситуации. Удивлялся их несовершенству, часто парадоксальности. О генерале он знал как никто другой. Ему безвинно расстрелянный Евгений Васильевич, там, в пивной палатке, успел перед разговором несколько листков бумаги сунуть. Три листа. Мелким компьютерным шрифтом. Интересный документ, он прочитал позже, важный. Раньше бы знать! «Эх, Женя, Женя, друг ты мой родной. Как же так, как? Жаль! За меня человек пострадал… И семья… Наташа одна осталась, дочь Лера». Озлился на себя: «Всё, завтра же съезжу к ним. К чертям всю осторожность. Пусть знают, Пастухов не боится. Пастухов плевать на них хотел». Сейчас ждал встречи с генералом. Увидеть его хотел. В глаза взглянуть… Спросить кое о чём…

Раздумывал и Свешников Николай Николаевич.

Тоже как ни странно о превратностях судьбы. Хотя с ним всё понятно. Вчера ещё человек жил проблемами своей газеты, города, проблемами Марго и конкурса… Увидел по телевизору новостную передачу ЦТ и… Пожалуйста, сегодня боец неофициальной группы специального реагирования. Уже! Один из них. Хоть и самый маленький и самый лёгкий, но ловкости и тренированности в нём «агромадный объём». Ни с кем не сравнить, с Джеки Чаном если. Кстати, на тренировках, в школе китайского кун-фу, его так и звали — «рюсский Джеки». «О, рюсски Джеки к нам пришла! Ну-ка, ну-ка…» Освоил кое что, и смежные виды тоже. Сенсей доволен был, в пример русского ставил. КолаНикола мастером домой вернулся, русским сенсеем. Зачем этим занимался? А кто его знает! Себя наверное хотел победить. Очень хотел этого, и звёзды наверное так хотели. Потому и осваивал восточные единоборства и восточную психологию. И победил, достиг совершенства. Не полного, конечно, начального… Было время, были денёчки.

Свешников задержал дыхание, медленно выдохнул… Методами восточной психоподготовки привёл дух и тело в боевое состояние, почувствовал тепло в нижней и средней чакре, после чего расслабился. Подумал, как там Марго без него справляется, с газетой, с конкурсом… Интересно! С газетой она безусловно справится, его школа, хоть завтра главным редактором ставь, а вот с конкурсом… Хм, с Конкурсом… И с конкурсом тоже. Начали почти шутя, найти убийц, и в точку попали. Это Марго придумала. Умница. Славная девчонка, хорошая. КолаНикола несколько раз пытался её как-то вовлечь в тренировки духа и тела, она отмахнулась, у неё другое оружие, сказала. Убойное. Он переспросил, а она ответила: женское обаяние и интеллект, КолаНикола, плюс мыслительный аппарат. И рассмеялась. Похоже, права девочка. В такое мероприятие конкурс раскачали, традиционным может стать. Знаковым. А тираж газеты каким стал, ооо…

— Где-то сейчас должен быть указатель, — чуть качнувшим к передним сиденьям, заметил Свешников, держа перед собой карту.

Мазнув по карте глазами, Волков кивнул головой. Вскоре указатель возник.

Снизив скорость, тойота плавно вписалась в поворот. «Ещё пять километров», — складывая карту и доставая телефон, заметил Пастухов. Волков увеличил скорость машины. Никто уже не дремал, все по сторонам поглядывали и на дорогу. Она выглядела очень свежей и ухоженной. Гладкая и ровная, двухполосная, практически пустая. Волька заёрзал на сиденье. Подъезжаем.

Коттеджный посёлок открылся за поворотом яркими разноцветными крышами, спутниковыми тарелками на них, высоченными глухими заборами, кирпичными и толстостенными, с величественной отчуждённостью причудливой архитектуры многоэтажных жилых строений, тонированным стёклами в окнах, в большинстве забранных решётками, видеокамерами, большими зелёными территориями. Величественные «лежачие полицейские» гасили скорость, заставляя машину и сидящих в ней кланяться заметному окружающему шику, чистоте и важности чинов здесь обитавших.

«Подъезжаем», кому-то по телефону коротко сообщил Свешников. Все поняли кому. Майору, конечно. Чтоб знал.

Наконец тойота свернула в очередной асфальтированный проулок и, притормозив, нацелилась носом на возникшие перед ней глухие металлические ворота, они, как ждали, сами собой раскрылись. Ни в воротах, ни на территории, ни людей, ни овчарок, ни какой охраны не наблюдалось. Вообще. Это майор коттедж зачистил, понял Волька, чтоб не мешали. Молоток! Но и его людей нигде не было… Странно. Не один же он здесь постарался, хотя, кто их знает, чем они, эти «конторские» обладают. Эта мысль ещё раз подчеркнула высокие способности майора. Ну, мастер! Молодец, мужик! Молоток!

Дорога от ворот к величественному трёхэтажному зданию, вернее к его подъезду с высоким крыльцом, была выложена фигурными дорожными плитками, чистыми и многоцветными, как своеобразный ковёр. Рядом, уже спокойным рисунком, и справа и слева, выделялись тоже цветной плиткой выложенные пешеходные дорожки. Аккуратной разметкой возвышались невысокие столбики вечернего и ночного освещения. Несколько надворных построек, тоже добротных, красного кирпича, тоже с тонированными окнами, застыли поодаль. Трава подстрижена, цветы ухожены, высокие хвойные деревья приятно дополняли ландшафт, и ни одной души, ни окурка, ни пылинки…

Гостей никто не встречал…

Втроём молча поднялись по парадной лестнице — Пастухов, Свешников и Волька. Волкова дядя Гриша оставил в машине. На всякий случай, наверное, или как своеобразный сюрприз генералу. Волков было возмутился, но Свешников его успокоил: «Извини, так надо». Волков остался.

Большая двустворчатая парадная дверь, в тонированных стеклянных квадратах была не заперта. С трудом отворив тяжеленную дверь, гости вошли в вестибюль. Дверь бесшумно закрылась. О! Ё-моё, как в Георгиевский зал Кремля попали… Как живут люди, ну надо же! Какая красота! Здесь наверное обувь снимают, одними глазами спросил Волька Пастухова. Тот коротко скривился, и отрицательно качнул головой, не надо.

Волька восхищённо по сторонам смотрел, осматривался. Шик-карно! КолаНикола в кулак озадаченно кхыкал… Но стоять и разглядывать никакого времени не было, не в музее. Следовало подняться на второй этаж. Так лестница указывала. Приглашённые зацокали каблуками туфель по мозаичной плитке холла. Пастухов впереди, не задерживаясь… А Волька и Свешников, поднимаясь выше, крутили головами и спотыкались, потому что и справа и слева, по стенам, висели художественные полотна, в золочёных рамах. Такие Свешников видел где-то в Художественном музее или в Третьяковской галерее, кажется.

— Это Клод Моне! — сдерживая восхищение, сам себе, узнавая, комментировал Свешников. — А это… понятное дело Айвазовский, бушующее море. «Среди волн», называется. А это, Коровин Константин с портретом артистки. — Юная красавица на подоконнике на фоне зелени сада. Молодость, свежесть, столько ещё впереди… с раскрытой книгой на коленях. Но Марго симпатичнее, машинально отметил главред, у Марго глаза другие. Ближе, роднее.

Шагнув дальше, КолаНикола неожиданно наткнулся на Вольку. Волька зацепился взглядом… Почти полностью обнажена девица парит на фоне какого-то города, рукой склонившись к седому старцу. Старик на вытянутых руках держит посудину полную чего-то… Вольку привлёк не сюжет, а фигура обнажённой девушки. Жаль, читалось по его лицу, лёгкое газовое полотно прикрывало самое интересное, а зря. Но груди и живот отлично прорисованы. Сексуально! Волька Свешникову так и подмигнул, смотри, мол, какая девушка. «Но в «Плейбое» я круче видел», шёпотом похвастал он. КолаНикола усмехнулся, прошептал Вольке: «Балда! Это Фортуна и нищий», Маркова. Андрея или Алексея — не помню. Она сыплет нищему золотые монеты, видишь? Бесценная работа. Старинная». Волька согласно кивнул головой, понял, мол, молодец Марков, я не против, спросил: «А почему голая, если такая богатая?» «Потому что Фортуна. Образ такой! Иди-иди, плейбой, не задерживай». Картин по стенам было ещё несколько. Они были впереди и выше… Ну, это… конечно, «Демон» Врубеля, потому что мазками!.. Угадал Волька. Большая картина, широкая, но не прописана, мазками намалёвана… «Лицо цыганской национальности» угрюмо сидело, обхватив руками коленки, размышляло… Как современный гастарбайтер, обиженный своей родиной. Хорошая картина, знаковая. И схвачено здорово. Но мазками… Волька скривился, манера «письма» у художника была странная. Но здорово. Почему именно такая манера, переспрашивать Волька не стал, на усмешку нарываться не захотел. Наверное тонких кисточек не было, только шпатели, сам себе усмехнулся Волька. Ха-ха! Но это всё копии. Конечно. Наверняка. Так, выразительно лицом он и заключил Свешникову. С чего бы подлинникам здесь оказаться?!

Таких фотографий с картин он раньше у себя на заставе видел множество, с интересом листал альбомные страницы, в библиотеке перед дембелем, под рубрикой «Шедевры русской живописи». Всё собирался как-нибудь вживую галерею или музей живописи посетить, но, увы! В школе некогда было, а в армии — на все триста шестьдесят «пять» градусов, целых полтора года живой ландшафт вокруг простирался, пейзаж то есть. Тоже красивый, и воздух тоже! А горы, а река в ущелье, а ребята… во все времена года… Классно в общем. Но здесь… В музей ходить не надо. О! У! А это… О!!

Остальные полотна Свешников рассматривать не стал, подталкивал Вольку, времени на это не было, да и Пастухов уже наверху был. КолаНикола решил позже шедевры рассмотреть, детально. Знал, время для этого будет. Он выделит. Обязательно. Из-за Вольки хотя бы.

К тому же, лестница не очень длинной оказалась, вывела наконец на второй этаж. А там, извините, тоже… ё-моё!.. все буквы алфавита… и все с восклицательными знаками… Всё классно декоративно-прикладное, невиданно современное и… Здесь ждал майор.

Он стоял скрестив руки на груди. В середине зала. Как крепкий утвердительный знак. В кепке на голове, в лёгкой светлой куртке, тёмной безрукавке, джинсах, туфлях… Но без улыбки. Был серьёзен. Молча указал гостям рукой на огромный диван молочного цвета. Диван занимал почти всю середину пространства. Как центр баскетбольной площадки. Имел форму буквы «П», в середине стоял длинный низенький столик, напротив два мягких полудиванчика, такого же молочного цвета, между ними большой цветной рельефный глобус Земли. Над всем этим, вверху многоэтажная люстра. Всего, по площади высоченного потолка, пять таких. В глубине, у дальней стены, большой камин — сейчас без огня — забранный в тёмно-фиолетовый мрамор, стояли кресла, ещё что-то. Ничего больше Волька рассмотреть не успел, потому что гости опустились на диван, и Волька. Сел, почти провалился. Диван оказался невероятно мягким и удобным. Куча разноцветных подушек приятно окружила. Но связанного генерала здесь нигде видно не было, точно не было, как заметил Волька. Почему? Ни сидящего, ни висящего, ни лежащего. И никаких следов разрушений, связанных с отчаянной борьбой… Как это?! Почему это? Где он? Пастухов и Свешников вопросительно смотрели на майора. Волька, пряча в глазах недоумение, расталкивал подушки. Подушки расслабляли, лишали тело оперативности. Волька справился. Сел на них.

Всё стало ясно через секунду. Послышались шаги… В комнату, широко шагая, вошёл человек. Тот самый генерал, живой и невредимый. В штанах с лампасами, в тапочках, в домашней пижамной куртке на голое тело… из под куртки на груди выглядывал пушок седых волос. Круглолицый, большелобый, с редким волосом на круглой большой голове, с улыбкой во весь рот… Маленькие глаза, под тяжёлыми веками, перебегали от одного визитёра к другому и обратно, искрились победной усмешкой, и холодным любопытством. Одобрительно кивнув головой майору, который так и остался стоять напротив расположившихся на диване гостей, генерал прошёл к полудиванчикам, и по хозяйски сел на один из них, напротив, ближе к глобусу. Откинувшись на спинку, закинул ногу на ногу, ещё выше вскинул голову, и одними губами, в упор, не мигая глядя на визитёров, спросил майора: «Оружие?»

Майор ответил ровно, без интонации, как робот:

— Пистолет. Один. У полковника Пастухова. Наградной ПМ.

— На стол! — с той же приклеенной улыбкой на лице, приказал генерал.

Гости во все глаза смотрели то на генерала, то на майора… Ах, вы ж… Сволочи! Сука, предатель, прихвостень, ясно читалось по их лицам.

— Сидеть! — прикрикнул генерал, угадывая намерения.

Визитёры были заметно смяты, удивлены, ошарашены. Они же поверили майору, они же верили ему, а он… Майор как бы не замечал этого, а генерал в открытую наслаждался ситуацией, в которой оказались так называемые гости. Не ожидали.

— На стол, я сказал… — вскричал генерал, затем, угрожающе сдерживая голос, прошипел. — Только медленно, Пастухов, без нервов. Майор прилично стреляет.

Словно подтверждая, майор чуть повёл корпусом, из под распахнувшейся полы куртки показалась рукоять пистолета… Вот сволочь! У Вольки вся спина и ноги от ужаса заледенели, на голове зашевелились волосы… Вот гад! Подонок! Ублюдок! Предатель!! Гости жгли глазами майора.

Видя всё это, наслаждаясь, ха-ха-ха… генерал в голос рассмеялся.

— А вы думали, что с вами шутить здесь будут, да? Чай, кофе… Хрена вам! Попались, субчики! — улыбка неожиданно исчезла с лица генерала, он угрожающе качнулся вперёд, в голос заорал. — На стол, тебе сказали, сволочь старая, оглох? И медленно. Ну!

Пастухов, бледный, не спуская тяжёлого взгляда с лица генерала, демонстративно медленно сунул руку за спину, перевёл взгляд на майора и медленно, очень медленно, именно для него, достал из-за пояса оружие, и положил его на стеклянную столешницу. Металл громко дважды цокнул о толстое стекло. Помедлив, Пастухов оттолкнул от себя пистолет. Генерал небрежно смахнул его в сторону майора. Тот взял его, вынул обойму, глянул на неё, сунул себе в карман. Передёрнул затвор, спустил с взвода, поставил на предохранитель. Всё это проделал механически и быстро, в полной зловещей тишине.

— Так-то лучше, — заметно расслабляясь и откидываясь на спинку дивана, произнёс генерал, вновь раздвигая рот в довольной улыбке. — Теперь можно и… подвести итог нашему… ха-ха… знакомству. Так нет, майор?

Майор едва заметно кивнул головой, засовывая пистолет за пояс.