Четверка червей

Глава 1 Голливудский «Божий дар»

Отлично известно, что любой, подвергающийся воздействию Голливуда более шести недель, становится ни с того, ни с сего неизлечимым психом.

Мистер Эллери Квин нащупал в раскрытом чемодане бутылку шотландского виски.

— За Голливуд, город сумасбродов! Пей до дна! — Он проглотил все, что оставалось в бутылке, и отшвырнул ее в сторону, продолжая укладываться. — Прощай, Калифорния! Я уезжаю — неоплаканный, непризнанный и невоспетый! Ну и черт с тобой!

Алан Кларк улыбнулся той загадочной улыбкой Моны Лизы[1], по которой безошибочно узнаешь члена братства голливудских посреднических агентов, будь он толстым или худым, высоким или низеньким, юным и свежим или изрядно потрепанным жизнью. Улыбкой мудреца, святого, циника, все знающего и все понимающего.

— Вы, новички, поначалу все ведете себя одинаково. Те, кто выдерживают, избавляются от комплексов и приживаются. Те, кто не выдерживают, поджимают хвост и, скуля, возвращаются на Восток.

— Если ты пытаешься вызвать во мне праведный гнев, Алан, — проворчал Эллери, пнув ногой свою объемистую сумку для гольфа, — то прекрати бесполезные попытки. Я собаку съел на всех ваших хитрых посреднических уловках!

— А какого же дьявола ты ждал — контракт по классу «А» в первую же неделю, как только ты сунул сюда нос, и торжественный банкет в твою честь в «Кокосовой роще»?

— Работу, — коротко бросил Эллери.

— Фу-у, — протянул агент. — Здесь не работа, здесь искусство. Ведь и Рембрандт не начинал сразу с Сикстинской Капеллы[2], верно? Дай себе время пристроиться, пообвыкнуть, познакомиться со всеми ходами и выходами…

— Похоронив себя в склепе, называемой конторой, куда меня посадили, и целыми днями плюя в потолок?

— Конечно, а почему бы и нет? — мягко произнес Кларк. — Ведь деньги-то платит «Магна», разве не так? Если студия вкладывает в тебя полуторамесячное жалование, то неужели ты думаешь, что они не соображают, что делают?

— Ты меня спрашиваешь? — фыркнул Эллери, швыряя вещи в чемодан. — Так я тебе отвечу: нет!

— Тебе надо почувствовать, вжиться в специфику кино, Квин, прежде чем приниматься за сценарий. Ты же не поденщик. Ты писатель, художник — и толковый, тонкий сыщик.

— Черт-те что, и луковица сбоку!

Кларк усмехнулся, сдвинув шляпу на затылок.

— Рад познакомиться, так сказать… И тем не менее, в чем дело? У тебя здесь будущее. Ты — генератор идей, а именно за это и платят в Голливуде. Ты им нужен.

— «Магна» подписывает со мной полуторамесячный контракт с правом на возобновление; сегодня кончаются шесть недель, они ни слова нс говорят о возобновлении контракта, и это означает, что я им нужен! Типичная голливудская логика!

— Им просто не понравилось, как составила контракт их нью-йоркская контора. Такое здесь постоянно случается. Поэтому они подождали, пока истечет срок контракта, и теперь предложат тебе новый. Вот увидишь!

— Меня пригласили сюда сочинять сценарий и диалоги для ковбойского фильма. А что я сделал за шесть недель? Никто не обращал на меня ни малейшего внимания; я так ни разу и не смог повидаться или поговорить с Жаком Бутчером… Ты знаешь, сколько раз я пытался связаться с Бутчером, Алан?

— Надо иметь терпение. Бутч — это Чудо-мальчик Голливуда. А ты всего лишь паршив… один из многочисленных здешних писателей.

— Ты не сможешь подтвердить это ничем из того, что я написал, потому что я не написал ничего! Нет, сэр, я еду домой!

— Конечно, конечно, — успокаивающе проговорил агент. — Вот, возьми — ты забыл положить вишневую футболку. Я тебя понимаю. Ты нас ненавидишь до чертиков. Ты не можешь доверять здесь даже своему лучшему другу: он использует твой затылок как ступеньку в лестнице наверх, стоит тебе только отвернуться. Я знаю. Мы хамы и грубияны…

— Притом непоследовательные!

— Наше искусство…

— Искусственное!

— Швыряемся деньгами направо и налево…

— Грызетесь, как собаки!

— И тем не менее, — ухмыльнулся Кларк, — со временем ты привыкнешь и полюбишь все это. Так со всеми бывает. И станешь загребать куда больше денег, сочиняя киносценарии, чем ломая себе голову над тем, кто перерезал глотку Кэдуоллейдеру Сент-Суизину ножом для разделки бифштексов в комнате номер двести два. Послушайся моего совета, Квин, и оставайся!

— Насколько я понимаю, — заявил Эллери, — инкубационный период голливудской лихорадки длится шесть недель. После этого срока человек становится безнадежно зараженным. Так что мне лучше поскорее убраться отсюда, пока я в своем уме!

— У тебя еще есть десять дней, чтобы заказать билет до Нью-Йорка.

— Десять дней! — Эллери слегка поежился. — Да если бы не убийство Спета, я давно был бы уже на Востоке!

Кларк широко раскрыл глаза.

— Так вот почему мне показалось подозрительным то, с каким видом Глюке нацепил на себя медаль!

— Эх, выпустил-таки я кота из мешка! Не болтай об этом, Алан, ладно? Я обещал инспектору Глюке…

Агент еле сдержал порыв негодования:

— Ты хочешь сказать, стоя здесь сейчас передо мной, что расколол дело Спета, и у тебя не хватило ума размножить свою улыбающуюся физиономию по первым страницам газет?

— Для меня это ничего не значит. Куда, к черту, запропастились эти узконосые туфли?

— Да ведь с такой известностью ты мог бы без стука входить в любую голливудскую студию и выписывать себе хоть дюжину билетов куда угодно! — Кларк немного успокоился, и когда Эллери поднял на него глаза, он вновь увидел прежнюю невозмутимую улыбку Моны Лизы.

— Послушай, — сказал Кларк. — У меня родилась великолепная идея…

Эллери уронил туфли на пол:

— Но постой, Алан…

— Предоставь все мне. Я гарантирую полную…

— Я же сказал, что дал Глюке слово!

— Ну и черт с ним! Ладно, ладно; я узнал об этом деле где-нибудь на стороне. Ты останешься белокурым и добропорядочным пай-мальчиком…

— Нет!

— Пожалуй, — агент задумчиво потянул на себя нижнюю губу, — начну-ка я сперва с «Метро»[3]…

— Алан, категорически нет!

— А потом звякну в «Парамаунт» и «Двадцатый век»[4], и возможно, сумею заинтересовать и их. Столкну их вместе между собой. А «Маша» будет, как миленькая, клевать зернышки из моих рук! — Он хлопнул Эллери по плечу: — Не я буду, если не обеспечу тебе двадцать пять сотен в неделю!

В этот критический момент зазвонил телефон. Эллери бросился к нему.

— Мистер Квин? Не кладите трубку. Звонит мистер Бутчер.

— Мистер кто? — спросил Эллери.

— Мистер Бутчер.

— Бутчер?

— Бутчер! — Кларк сдвинул шляпу на уши. — Видишь, а что я тебе говорил? Бутчер Великий! Где у тебя второй телефон? Смотри, пока ни слова о деньгах! Прощупай его хорошенько. О, счастливчик! — Он сломя голову бросился в спальню.

— Мистер Квин? — прозвучал в трубке резкий живой молодой голос. — Говорит Жак Бутчер.

— Как вы сказали — Жак Бутчер? — пробормотал Эллери.

— Уже четыре дня пытаюсь отыскать вас в Нью-Йорке. Наконец получил ваш адрес от вашего отца в Главном полицейском управлении. Что вы делаете в Голливуде? Заскочите ко мне сегодня.

— Что я де… — Эллери запнулся. — Простите, не понял.

— Что? Я сказал: каким образом вы очутились на побережье? Отдыхаете?

— Извините меня, — промолвил Эллери. — Это Жак Бутчер, исполнительный вице-президент, ответственный за работу киностудии «Магна» в Голливуде, Калифорния, Соединенные Штаты Америки?.. — Он сделал паузу. — Планета Земля?

Наступило молчание. Затем в трубке послышалось:

— Как вы сказали?

— Вы не досужий шутник?

— Что? Алло! Мистер Квин? — Снова мертвый временной период, словно Бутчер на другом конце провода лихорадочно перелистывал страницы записной книжки. — Я говорю с Эллери Квином, автором детективных повестей? Где же, черт… Мэдж! Мэдж! Опять вы соединили меня не с тем, с кем нужно?

— Подождите, — глухо сказал Эллери в трубку. — Мэдж соединила вас с тем, с кем надо, все в порядке. Но мои мозги что-то плохо работают в последние дни, мистер Бутчер. Приходится всякий раз настраивать их. по-новому после каждого очередного сюрприза. Так ли я понял, что вы спрашиваете, нахожусь ли я здесь, в Голливуде, в отпуске?

— Ничего не понимаю! — Резкий голос говорившего заметно притупился. — Очевидно, линии спутались. Вы хорошо себя чувствуете, Квин?

— Хорошо? — взревел Эллери, залившись пунцовой краской. — Я чувствую себя ужасно! Вы, несравненный олух царя небесного, да я нахожусь на службе у вас в студии вот уже шесть бесконечных недель, и вы спрашиваете меня, не отдыхаю ли я здесь!

— Как? — воскликнул продюсер. — Вы уже шесть недель на студии? Мэдж!

— Я звонил в вашу контору дважды в день, по шести дней в неделю, что составляет семьдесят два раза, не считая воскресений, — именно столько раз я пытался поговорить с вами, вы, тупоголовый обалдуй! А вы телеграфируете в Нью-Йорк, разыскивая мой адрес!

— Почему… никто… ничего… не сказал мне об этом?

— Я здесь торчу, завязнув по самый бампер, — ревел в трубку Эллери, — в этой собачьей конуре, которую мне предоставили ваши клевреты, чтобы я дремал в ней целый день — в течение полутора месяцев, вы слышите? — теряя вес, изругавшись вконец, медленно подыхая всего в сотне футов от вашей конторы — а вы разыскиваете меня в Нью-Йорке! — Голос Эллери звучал устрашающе. — Я сойду с ума, я уже сумасшедший! Знаете что, мистер Бутчер? Вы — безмозглый осел! Дважды безмозглый осел!

И он величественным жестом швырнул трубку на рычаг аппарата.

Кларк торопливо выскочил из спальни, довольно потирая руки:

— О, чудесно, восхитительно! Все в порядке! Мы устроены!

— Пошел вон, — сказал Эллери, постепенно остывая. — Что ты сказал?

— Такого не происходило с тех пор, как Гарбо[5] дала свое последнее интервью «Скрин Скуиджиз», — ликующе заявил агент. — Сказать Бутчеру, что он осел! Ну, теперь мы кое-чего добились!

— Теперь… — проговорил Эллери, щупая свой лоб, — теперь… мы… кое-чего… добились?

— Бутчер — великий человек! Крупнейший из всех деятелей кино. Что за удача! Бери свою шляпу!

— Погоди… Пожалуйста, погоди! Куда мы идем?

— На встречу с Чудо-мальчиком, разумеется! Пошли скорее!

И агент выскочил за дверь, весьма довольный жизнью, окружающим миром и всем запутанным и громогласным развитием событий.

С минуту Эллери сидел неподвижно. Но, поймав себя на том, что кладет коробок спичек на голову, сует поля шляпы в рот и трет сигарету о каблук, пытаясь ее зажечь, он издал нечленораздельный звук и последовал за своим агентом с озадаченным видом человека, который отчаялся что-либо понять.

В каждой голливудской студии имелся свой чудо-мальчик. Но Жак Бутчер, как признавали даже остальные чудо-мальчики, был Чудо-мальчиком среди них всех.

Образец совершенства занимал под офис четырехкомнатное бунгало в центре параллелограмма производственных зданий на территории киностудии «Магна». Бунгало, как мрачно заметил Эллери, являлось воплощением представления неизвестного архитектурного гения об испанском здании, которое испанский администратор, ответственный за выпуск испанских фильмов, соорудил бы в своей родной Испании на фоне кровавых драк и орудийной канонады. Оно было очень желтым, очень оштукатуренным, очень мавританским и очень многоарочным; в нем было столько черепицы, кафеля, остроконечных крыш и патио[6], что ни один нанюхавшийся кокаина идальго не смог бы себе представить ничего подобного в самом страшном ночном кошмаре. Одним словом, оно было грандиозно.

Кабинет второго секретаря — который оказался второй секретаршей — явно задуманный для женского персонала, напоминал зенану[7] мавританского принца.

Эллери, разглядывая этот лепной и раззолоченный мишурный пряник, недовольно поморщился. Султан-постановщик, очевидно, должен был восседать на усыпанном аметистами троне, посасывая золоченый кальян и диктуя свою волю двум гуриям в купальниках. Что касается мистера Алана Кларка, то его манеры становились все менее энергичными и решительными по мере того, как мистер Квин становился все более твердым и самоуверенным.

— Мистер Бутчер сейчас примет вас, — жалобно проговорила вторая секретарша. — Не желаете ли присесть?

— Вы, — осведомился мистер Квин с ядовитой любезностью в тоне, — должно быть, Мэдж?

— Да, сэр.

— Ха! — сказал мистер Квин. — Я с удовольствием присяду!

И он присел. Вторая секретарша прикусила надутые губки с таким видом, словно главным желанием ее в данный момент было разразиться слезами.

— Может, нам лучше прийти завтра, — шепнул агент. — Если ты намерен проявлять такую враждебность и недоброжелательность…

— Позволь мне напомнить тебе, Алан, — благодушно заметил Квин, — что явиться сюда было твоей идеей. Я в самом деле с нетерпением ожидаю этой встречи. Я представляю себе его: мешки под глазами, одет согласно представлению машинистки из Радио-Сити о том, как должен одеваться Роберт Тейлор[8], с маникюршей по одну сторону и с евнухом по другую…

— В другой раз, — проговорил Кларк, вставая. — Думаю, завтра…

— Садись, приятель! — сухо отрезал Квин.

Кларк снова сел и принялся кусать ногти, ворча что-то себе под нос. Дверь отворилась, и он опять вскочил со стула.

Но это был всего лишь бледный мужчина, очевидно, первый секретарь.

— Мистер Бутчер просит вас, мистер Квин.

Мистер Квин усмехнулся. Вторая секретарша выглядела так, словно готовилась упасть в обморок, первый секретарь был неестественно бледен, а Кларк неустанно вытирал платком вспотевший лоб.

— Он очень любезен, — пробормотал мистер Квин, входя во владения первого секретаря. — О, все точно так, как я и предполагал. В худшем их всех возможных стилей. Le mauvais goût[9].

— Совершенно верно, мистер Квин, — сказал первый секретарь. — То есть, я хочу сказать…

— Между прочим, каковы здесь правила этикета? Надо ли преклонять колени и целовать ему руку или достаточно земного поклона?

— Пинок под зад больше подойдет, Kamerad[10], — послышался спокойный голос.

Мистер Квин обернулся. В дверях стоял молодой человек с высоко поднятыми руками. На нем были потертые испачканные холщовые штаны, открытые сандалии на босу ногу иг клетчатая рубаха лесоруба с расстегнутым воротом. Что было еще более удивительно, в зубах у него дымилась видавшая виды глиняная трубка, издававшая резкий отвратительный запах; пальцы его были в чернилах и, судя по его густой щетине, он не брился, по меньшей мере, дня три.

— Я думал… — начал мистер Квин.

— Вне всякого сомнения, я заслужил доброго пинка, — сказал Чудо-мальчик. —. Выдадите мне его сейчас или прежде потолкуем?

— Так вы и есть Бутчер? — Мистер Квин с трудом проглотил подкатившийся к горлу комок.

— Виновен, ваша честь. Послушайте, это был самый дурацкий номер из всех, которые я наблюдал в этом городишке, — а можете мне поверить, мы здесь частенько выкидываем головоломные трюки! — Он энергично потряс руку Эллери. — Привет, Кларк. Вы агент Квина?

— Да, мистер Бутчер, — проговорил Кларк. — Да, сэр!

— Заходите же, вы оба, — пригласил Чудо-мальчик, проходя первым. — Не обращайте внимания на поддельную роскошь и пышность этого дурацкого сооружения, Квин. Проклятая лачуга досталась мне в наследство. Она была построена старым Зигмундом в свободные дни, когда он разбрасывал деньги акционеров, как пьяный скряга в субботу вечером. Тем не менее, я постарался переоборудовать свой кабинет, чтобы в нем можно было работать. Заходите!

Эллери едва удержался от почтительного: «Да, сэр!». Он вошел.

Это было нечестно! Бутчер со своими проницательными зелеными глазами, рыжей шевелюрой и мальчишеской улыбкой в сочетании с великолепно небрежным костюмом выглядел абсолютно нормальным человеком! А «святая святых»? Исходя из внешних и внутренних декораций, каждый был бы вправе ожидать роскошного интерьера в латино-восточном стиле с гобеленами, изразцами и инкрустацией из ценных древесных пород. Но никакие портьеры не заслоняли солнца; стены были отделаны панелями из простой сосны, и старый деревянный письменный стол в старинном испанском католическом стиле, носивший на себе царапины от туфель для гольфа и многочисленные следы ожогов от сигарет, стоял кое-как посредине стайки нормальных честных стульев. На столе в беспорядке громоздились свидетельства интенсивной работы — желтые листы бумаги, исчерканные вдоль и поперек чернильными записями, глиняная модель декорации танцевального зала, старая, изрядно поцарапанная пишущая машинка, фотографии, ксероксы, жестянка с пленкой. Книги, выглядевшие так, словно их действительно читали, сгрудились на простых сосновых стеллажах вдоль стен, и маленький открытый переносной бар у письменного стола, забитый всевозможными бутылками, находился всегда под нетерпеливой рукой, как и полагалось бару.

— Выбросил весь ненужный хлам, — весело сказал Чудо-мальчик. — Видели бы вы эту картинку! Ну, садитесь, ребята. Выпьете что-нибудь?

— Это нечестно, — простонал мистер Квин, опускаясь на стул и поеживаясь.

— Что?

— Он хочет сказать, что ему не хватает воздуха, — поспешно подсказал Алан.

— И ничего удивительного после такого приема, которого он был удостоен, — отозвался молодой человек, бросившись открывать все окна. — Пропустите-ка глоточек шотландского, Квин. Это вам не помешает.

— Бренди, — едва слышно пробормотал мистер Квин.

— Бренди! — Чудо-мальчик явно обрадовался. — Вот человек, понимающий толк в выпивке. Это снадобье подстегивает ваш старый мотор, но зато какое удовольствие потом дожидаться коронарного тромбоза! Вот что я сделаю с вами, Квин! Я открою пару бутылочек стодвадцатипятилетнего

Наполеона, который я берег для своей свадьбы. Как между друзьями, а?

Мистер Квин колебался между демоном предубеждения и открытой улыбкой Чудо -мальчика. Пока он колебался, искуситель наклонил опаленную солнцем бутылку и разлил по бокалам золотистый напиток.

Это было уже слишком. Предполагавшийся гневный обличитель молча взял бокал из тонкого стекла и погрузил нос в соблазнительный аромат старого коньяка.

— А теперь — за тебя, — сказал мистер Квин, когда они раскупорили очередную бутылку.

— Нет-нет — за тебя! — возразил Бутчер.

Дружелюбное солнце освещало территорию «Магны» снаружи, дружелюбная атмосфера в комнате была приятной и прохладной, дружелюбный коньяк был настоящим блаженством, и они были старыми добрыми друзьями.

— Я ошибался, Бутчи-бой! — пылко заявил Квин.

— Нет-нет, — возразил Бутчи-бой, колотя себя в грудь. — Это я ошибался, Эл, старый дружище!

Кларк ушел, отпущенный Чудо-мальчиком. Он удалился с тревожным чувством, потому что магия административных методов Бутчи-боя была притчей во языцех в Голливуде, и как хороший и добросовестный литературный агент Кларк подозревал недоброе, оставив своего клиента наедине с этим кудесником.

И не без оснований. Его клиент был уже готов трудиться и умереть ради доброй старой «Магны».

— Не понимаю, как я так недо… недооценивал тебя, Бутчи, — говорил мистер Квин чуть нс плача. — Хоть ты и был полным и абс… абсолютным ослом. Поверь моему слову!

— А я и есть осел, — подтвердил Бутчер. — Не удивительно, что у людей складывается превр… превратное мнение о Голливуде. Такой анект… анекдотикский случай. Я стану всеобщим посмешищем!

Мистер Квин схватил бокал и сверкнул глазами:

— Покажи мне первого, кто посме… посмеет смеяться над тобой, и я заставлю его проглотить насмешку вместе с зубами!

— Друг мой!

— Но никто не должен распр… распространяться об этом, Бутч. Все должно оставаться между нами и Аланом Кларком. — Мистер Квин с досадой щелкнул пальцами. — Черт возьми, он проболтается!

— Конечно, проболтается. Разве ты не знал, что все агенты — крысы? Долой агентов!

— Грязная вонючка! — яростно воскликнул мистер Квин, вставая. — Завтра утром все будет опубликовано в «Верайети»!

Мистер Бутчер расплылся в улыбке:

— Садись, старый дружище! Я утер ему нос.

— Не может быть! Каким образом?

— Я сам рассказывал всю ишт… ишторию в «Верайети» перед вашим приходом!

Мистер Квин взвыл от восторга и хлопнул Чудо-мальчика по спине. Чудо-мальчик хлопнул по спине его, и оба упали друг другу в объятия.

Первый секретарь обнаружил их спустя еще полбутылки на полу среди многочисленных листов желтой бумаги, обсуждающих с абсолютно трезвым видом сюжет детективной киноленты, в которой Эллери ван Кристи, всемирно известный сыщик, убивает Жака Бушерра, всемирно известного кинопродюсера, и с дьявольским коварством и хитростью сваливает вину за преступление на некоего Алана Кларкуэлла, подлого типа, совавшего свой нос во все дырки и делавшего невыносимой жизнь честных авторов сценария.

Глава 2 Обсуждение сценария

Первый секретарь, посовещавшись со второй секретаршей, и пока та бегала за сырыми яйцами, аспирином и томатным соком, затащил творческий дуэт в старую зигмундовскую, еще добутчерскую, туалетную комнату, уговорил их раздеться, вежливо втолкнул их под душ, открыл холодную воду и почтительно удалился под вопли и стенания, чтобы позвонить тренеру в студийный гимнастический зал.

Час спустя они появились из душевой, наполненные до краев томатным соком с благочестием новоиспеченных адептов трезвого образа жизни, похожие на пару утопленников, выброшенных приливом на берег. Эллери плюхнулся на ближайший стул и схватился руками за голову, словно боялся, что она улетит прочь.

— Что произошло? — простонал он.

— По-моему, дом рухнул нам на голову, — сказал продюсер. — Хауард, отыщите Лу Бэскома. Скорее всего вы найдете его на двенадцатой площадке; он там играет в кости с персоналом. О, моя голова! — простонал он, когда первый секретарь удалился выполнять поручение.

— Алан Кларк меня убьет, — встревоженно заявил Эллери. — Ты, злодей, заставил меня что-нибудь подписать?

— Откуда я знаю! — проворчал Чудо-мальчик, после чего оба взглянули друг на друга и расхохотались.

На некоторое время в комнате воцарилась тишина и тягостная атмосфера общего страдания. Затем Бутчер принялся ходить по кабинету из угла в угол. Эллери закрыл глаза, болезненно пораженный такой сверхчеловеческой выносливостью. Он раскрыл их в ответ на резкий звук голоса Бутчера и обнаружил, что сей достойный джентльмен изучает его в упор проницательными зелеными глазами.

— Эллери, я хочу, чтобы ты вернулся на студию.

— Пошел вон, — устало ответил Эллери.

— На сей раз я обещаю: ты будешь работать, как ломовая лошадь!

— Над сценарием? — Эллери скорчил гримасу. — Я не могу отличить «наплыв» от «съемки из затемнения». Послушай, Бутч, ты по-настоящему хороший парень и все такое, но это не мое дело. Позволь мне уползти назад в Нью-Йорк…

Чудо-мальчик улыбнулся:

— Мне действительно нужен такой зеленый новичок, как ты. Черт побери, да у меня дюжина писателей, которые забыли о сценариях больше, чем ты узнаешь за миллион лет!

— Так за каким дьяволом я тебе понадобился?

— Я читал твои книжки и следил за твоими расследованиями довольно долго. У тебя замечательный дар. Ты объединяешь точный анализ с творческим воображением. И ты обладаешь свежестью восприятия, которую здешние старики, отягощенные штампами и киношными традициями, давно утратили. Одним словом, моя работа — откапывать таланты, и думаю, что ты врожденный сценарист. Продолжать дальше?

— Когда ты говоришь такие комплименты? — вздохнул Эллери. — Конечно!

— Знаешь Лу Бэскома?

— Слышал. Он писатель, верно?

— Лу думает, что он писатель. А на самом деле он гений фабулы. Киношной фабулы. Выдает их горяченькими, с пылу, с жару. Самая замечательная идея — братья Уорнер[11] купили ее потом за двадцать пять тысяч, а заработали на ней два миллиона, — пришла ему в голову за игрой в покер, когда он так набрался, что не мог отличить туза от валета. Великолепный простофиля продал идею другому сценаристу в уплату за карточный долг в сто долларов… Так вот, ты будешь работать с Лу. Будете вместе обрабатывать оригинал.

— Какой оригинал? — простонал Эллери.

— Оригинальную идею, которую он только что мне продал. Если я позволю Лу работать над ней в одиночку, то из этого получится самая фантастическая белиберда из всех, что кому-либо приходилось слышать, если вообще что-нибудь получится, в чем я сомневаюсь. Поэтому я хочу, чтобы ты разрабатывал сюжет вместе с ним.

— А он знает о твоем желании подсунуть ему соавтора? — сухо спросил Эллери.

— Он скорее всего уже пронюхал об этом; в студии невозможно ничего сохранить в секрете. Но ты не беспокойся насчет Лу: с ним будет все в порядке. Непостоянный, умнейший и благороднейший человек по природе, блестящий талант, абсолютно независимый, игрок, бабник, волокита, неисправимый пьяница — в общем, прекрасный парень!

— Хм-м, — с сомнением протянул Эллери.

— Только не спускай с него глаз и не давай ему поблажки. Ты будешь искать его, чтобы засадить за работу, а он в это время, возможно, в Лас-Вегасе проигрывает в кости свой последний доллар. Когда он появляется в компании, то поджигает свечу сразу с обоих концов. Никто в городе не помнит, когда Лу видели здесь сравнительно трезвым… Извини, минутку… — Бутчер нажал на клавишу коммутатора: — Да, Мэдж?

— Мистер Бэском только что промчался мимо конторки, мистер Бутчер, — жалобно произнес голос второй секретарши. — И по пути он снова схватил мой нож для вскрывания конвертов. Я подумала, вам следует знать об этом…

— Она сказала — нож? — встревоженно воскликнул Эллери.

Толстый человечек влетел в кабинет, точно жирная молния. Бесформенный костюм сидел на нем неряшливо; у него были надутые щеки, нос, похожий на вареную луковицу, завитые усы, всклоченные волосы, бегающие беспокойные глаза и чересчур румяный цвет лица, не являвшийся следствием долгого пребывания на открытом воздухе.

Ворвавшийся притормозил у порога, проделав несколько сложных па причудливого танца, долженствовавшего символизировать крайнюю степень негодования, неистово размахивая длинным ножом для разрезания бумаги. Затем он прыгнул через ковер к столу Чудо-мальчика, за которым сидел оцепеневший мистер Квин, и сунул стальное лезвие прямо под окаменевший нос последнего.

— Видишь это? — заорал он.

Мистер Квин молча кивнул. Он предпочел бы не видеть.

— Знаешь, что это такое?

Мистер Квин проглотил тугой комок, подкативший к горлу:

— Нож…

— Знаешь, где я его взял?

Мистер Квин покачал головой в ответ на столь непонятный допрос. Толстяк с размаху воткнул клинок в крышку письменного стола Жака Бутчера, где нож и остался торчать, зловеще дрожа.

— В моей спине! — рявкнул мистер Бэском. — Знаешь, кто вонзил его туда? Ты, крыса!

Мистер Квин на всякий случай отодвинулся вместе со стулом на один дюйм.

— Ты это сделал, ты — подлый нью-йоркский похититель чужих сюжетов! — вопил Бэском; схватив бутылку виски из бара Чудо-мальчика, он присосался к ее темно-коричневому горлышку.

— Это, — проговорил Квин, — конечно, продолжение скверного сна?

— Да нет, — с отсутствующим видом махнул рукой Бутчер. — Это всего лишь Лу собственной персоной. Постоянно все драматизирует. Такое случается в начале каждой постановки. Послушай, Лу, ты неправильно понял Квина — Эллери Квин, мистер Лу Бэском.

— Как поживаете? — формально спросил мистер Квин.

— Паршиво, — проворчал Лу из-за бутылки.

— Квин всего лишь намерен помочь тебе с обработкой сюжета, Лу. Так или иначе, это, разумеется, твоя работа. И, разумеется, твое имя будет первым в афишах.

— Это верно, — подтвердил Эллери с заискивающей улыбкой. — Я всего лишь ваш маленький помощник, Лу, старина!

Влажные губы Бэскома растянулись в благожелательной улыбке.

— Это меняет дело, — любезно произнес он. — Вот, дружище, дерни-ка глоточек! Или два глоточка. И ты тоже, Бутч. Давайте каждый дернем по два глоточка!

Увещевания благоразумного Алана Кларка, мир и здравый смысл спокойных улиц Нью-Йорка, нормальная житейская суета, казалось, унеслась на многие миллионы световых лет. Мистер Квин, невзирая на похмелье и прочие драматические переживания, с мужеством отчаяния выхватил бутылку из рук мистера Бэскома.

В офисе Чудо-мальчика нашлась свободная рабочая комната, слегка пахнущая дезинфекцией и обставленная со всей роскошью уединенной кельи монаха, истязающего свою плоть.

— Вот сюда я скрываюсь, когда хочу подумать, — объяснил Бутчер. — Вы, ребята, будете пользоваться этим помещением все время, пока будете на контракте; я хочу постоянно иметь вас поблизости.

Эллери, оказавшись лицом к лицу с перспективой быть заключенным в клетку с четырьмя голыми стенами и с джентльменом, чьи причуды ничем не отличались от повадок маниакального убийцы, молча поднял на Чудо-мальчика умоляющие печальные глаза. Но Бутчер всего лишь усмехнулся и захлопнул дверь перед его носом.

— Ну ладно, — раздраженно произнес Бэском. — Садись и слушай. Считай, что ты допущен на равных основаниях на конкурс Академии Киноискусства будущего года.

С отчаянием поглядывая на дверь, ведущую в патио и к возможному спасению в случае острой необходимости, Эллери осторожно присел на стул. Лу улегся навзничь на полу и прицельно плюнул в раскрытое окно, заложив руки за нечесанную голову.

— Я вижу все это, — мечтательно проговорил он. — Толпа, репортеры, журналисты, идиотские речи…

— Оставь-ка рекламу, — сказал Эллери. — И давай факты, пожалуйста.

— Что бы ты сказал, — продолжал Лу тем же мечтательным тоном, — если бы «МГМ» ни с того, ни с сего стала бы снимать фильм из жизни Гарбо? А?

— Я бы сказал, что тебе следует прощать эту идею «МГМ».

— Нет-нет, ты не понял. И они, к тому же, будут снимать саму Гарбо в роли самой себя, а? Ее личную жизнь! — Лу торжествующе умолк. — Послушай, что это с тобой? Разве ты не представляешь себе: ее целомудренная девичья жизнь в Швеции, встреча с гением Стиллером[12], контракт со Стиллером в Голливуде — он берет с собой неуклюжую девочку, Голливуд покорен ею, а к Стиллеру охладевает. Стиллер отдает концы, любовь Джилберта[13], разбитое сердце, скрывающееся за невозмутимой маской — о Боже мой!

— Но согласится ли мисс Гарбо? — поинтересовался Эллери.

— Или предположим, — продолжал Лу, игнорируя его замечание, — что «Парамаунт» берет Джона, Лайонела и Этель[14], и связывает их вместе в фильме про их частную жизнь?

— Что-то в этом было бы, — нерешительно проговорил Эллери.

Лу вскочил на ноги.

— Знаешь, что я имею в виду? Так вот: у меня есть история из реальной жизни, которая переплюнет эти на целую милю! Знаешь, чьи биографии мы возьмем? Это будут самые грандиозные, ошеломляющие, величайшие биографии в истории американского театра! Драматические гении, эксцентрики сцены, постоянно враждующие между собой, — первые имена в Голливуде!

— Мне кажется, — нахмурился Эллери, — ты имеешь в виду Ройлов и Стьюартов?

— А кого же еще, во имя Всевышнего? — простонал Лу. — Ты понял замысел? С одной стороны Джек Ройл и его малыш Тай, с другой — Блайт Стьюарт и ее дочурка Бонни. Старое поколение и новое. Истинный цирк с четырьмя аренами!

И, переполненный энтузиазмом, он выскочил из комнаты, вернувшись через мгновение из кабинета Бутчера с недопитой бутылкой в руке.

Эллери задумчиво пососал нижнюю губу. Идея была неплоха, ничего не скажешь. В жизни Ройлов и Стьюартов хватило бы драматических моментов на целых два полнометражных фильма, да еще осталось бы на первоклассную пьесу для бродвейских театров.

Перед войной, когда Джон Ройл и Блайт Стьюарт господствовали на нью-йоркской сцене, их бурные любовные отношения давали обильную пищу для романтических сплетен в Мэйфере и Тэнктауне. Они напоминали ухаживания двух диких лесных кошек. Они терзали и преследовали друг друга от Таймс-Сквера до Сан-Франциско и обратно, оставляя за собой след из блестящих спектаклей и распухших от полных аншлагов театральных касс. Но никто не сомневался, нег смотря на их постоянные стычки, что в конце концов они остепенятся, поженятся и займутся важными заботами по созданию и увеличению царственного семейства.

Ко всеобщему удивлению, однако, пылкие и неистовые страсти их романа ни к чему подобному не привели. Что-то случилось: репортеры скандальной хроники с тех пор и по сей день стерли себе носы до крови, пытаясь разнюхать, что именно. Но какова бы ни была причина, она разрушила их любовь, и дело закончилось слезами, рыданиями, взаимными упреками, перебранкой и горькими проявлениями ничем не прикрытой вражды, так что весь континент гудел, точно растревоженный улей.

Немедленно после débâcle[15] каждый из них тут же связал себя узами Гименея[16] с посторонними и даже, пожалуй, случайными претендентами на их руку и сердце. Джек Ройл прижал к своей мужественной груди дородную дебютантку из Оклахомы, явившуюся в Нью-Йорк, чтобы подарить театру новую Элеонору Дузе[17]. Вместо этого она подарила Ройлу сына, а еще через месяц публично отхлестала супруга хлыстом по причине неизвестной, но легко вообразимой, после чего вскоре скончалась, упав с лошади и сломав себе шею.

Блайт Стьюарт сбежала со своим рекламным агентом, который стал отцом ее дочурки Бонни, украл и заложил в ломбард ее жемчужное колье, подаренное ей в свое время Джеком, сбежал в Европу как военный корреспондент, и умер в парижском бистро от перепоя.

Когда на горизонте забрезжила звезда Голливуда, вражда между Ройлом и Стьюарт достигла своей кульминации, хоть причина ее была уже давно забыта и поддерживалась лишь благодаря пылкому темпераменту враждующих сторон. Впоследствии неприязненные отношения перешли и к их потомкам, так что вражда между Бонни Стьюарт, ставшей уже довольно известной экранной инженю, и Тайлером Ройлом, ведущим молодым актером «Магны», разгорелась с не меньшей силой, чем между их родителями.

Ненависть и нетерпимость друг к другу свирепствовала от Уилшира до Голливудских бульваров. Поговаривали, будто старик Зигмунд, заключивший контракт с Джеком и Блайт, скончался не от кровоизлияния в мозг, а от нервного расстройства в результате безуспешных попыток сохранить мир на территории «Магны»; и несколько преждевременно появившихся седых волос на затылке Жака Бутчера приписывались подобным же бесплодным усилиям в отношении их достойных отпрысков. Один студийный остряк утверждал, будто Чудо-мальчик даже сделал предложение Бонни Стьюарт в качестве последнего отчаянного средства, основываясь на теории, что любовь иногда творит чудеса.

— Бывает и так, — вслух произнес Эллери. — Бутч и Бонни помолвлены, верно?

— Это все, что ты можешь сказать о моей идее, во имя всех святых? — прорычал Лу, размахивая бутылкой.

Бутчер просунул голову в комнату:

— Итак, Эллери, как твое мнение?

— Мое честное мнение?

— Если ты выдаешь мне что-либо иное, я выставлю тебя в три шеи!

— Я думаю, — сказал Эллери, — что подобная вдохновенная идея никогда не перешагнет стадию замысла.

— Видишь? — воскликнул Лу, — Ты прицепил меня к Ионе[18]!

— Что тебя заставляет это утверждать?

— А как ты предлагаешь заставить всех четверых работать в одной картине? Они же убежденные и принципиальные враги!

Лу бросил на Эллери негодующий взгляд:

— Романтическая драма столетия, самая популярная склока последних двадцати лет, невероятные кассовые перспективы для фильма с участием четырех звезд первой величины, история такая, что пальчики оближешь — а он еще привередничает!

— Отключись, Лу, — сказал Чудо-мальчик. — Конечно, в этом главная проблема, Эл. До сих пор тоже предпринимались попытки собрать их в одной команде, но безуспешно. На сей раз, однако, я чувствую, что все будет иначе.

— Любовь отыщет путь, — продекламировал Лу. — Будущая миссис Бутчер не станет брыкаться, верно?

— Заткнись, — покраснев, отпарировал Чудо-мальчик. — Если уж на то пошло, то Лу здесь тоже нс посторонний. Он троюродный брат Блайт Стьюарт, а кроме него и отца у Блайт больше нет родственников. Мне кажется, она любит этого шарлатана достаточно, чтобы послушаться его.

— Если она не послушается, — осклабился Лу, — я сверну ей шею!

— Все четверо сидят на мели — как всегда, впрочем. Я собираюсь предложить им сногсшибательные условия контракта. Они просто не смогут позволить себе отказаться!

— Послушайте, — сказал Лу. — Когда я растолкую им, как они будут играть собственную биографию перед миллионной аудиторией, у них так защекочет в носу, что они наперегонки бросятся подписывать этот контракт. Так что дело в шляпе!

— Я беру на себя Бонни и Тая, — сухо сказал Чудо-мальчик, — а Лу будет обрабатывать Блайт и Джека. Сэм Викс, наш агент по рекламе, запустит пробный шар в газетах и еженедельниках.

— А я?

— Держись поближе к Лу. Познакомься со Стьюартами и Ройлами. Собери столько материала об их частной жизни, сколько сможешь. Конечно, надо будет потом отсортировать нужные факты — это главное. Встретимся через пару дней и сравним свои записи.

— Adiós[19], — сказал Бэском и удалился с бутылкой Бутчера под мышкой.

В комнату энергичной походкой вошел высокий мужчина с обветренным лицом и черной повязкой на глазу:

— Ты хотел меня видеть, Бутч?

— Познакомься с Эллери Квином — он будет работать с Лу Бэскомом над историей с Ройлом и Стьюарт. Квин, это Сэм Викс, глава нашего рекламного отдела.

— Э, да я слышал о вас, — сказал Викс. — Вы — тот самый парень, который проработал здесь шесть недель, и никто не знал об этом ни слухом, ни духом. Замечательно!

— Что же тут замечательного? — кисло спросил Эллери.

— Как что? — удивился Викс. — Да ведь это делает вас повсюду известным, разве нет? Бесплатная реклама за счет фирмы! Кстати, что вы думаете о замысле Лу?

— Я думаю…

— И этого достаточно. Знаете о старом отце Блайт? Вот достойный персонаж для кино! Толленд Стьюарт. Готов побиться об заклад, что дочурка уже года два-три не видела эту древнюю окаменелость.

— Прошу меня простить, — сказал Чудо-мальчик и скрылся за дверью.

— Приземляйтесь, — пригласил глава рекламного отдела. — Могу подкинуть кое-какие факты, коль скоро вы собираетесь работать над этим скандалом. Стьюарт — эксцентричный миллионер; если хотите знать, то он псих, но если у человека столько денег, как у него, то говорят, что он просто эксцентричный, — понятно, что я имею в виду? Сколотил их на нефти. Так вот, у него миллионная усадьба на самой макушке крутого склона в Шоколадных горах — это южнее хребта Сан-Бернардино в округе Империал — сорок комнат, настоящий дворец, и ни одной души во всем доме, кроме него самого и доктора по имени Джуниус, который готовит старику пилюли, вытирает нос, утешает и сдерживает его сумасбродства. Словом, экономка, горничная и сиделка в одном лице…

— Прошу прощения, — прервал его Эллери, — но думаю, надо посмотреть, где Лу…

— Оставьте Лу: он сам появится через пару дней. Итак, как я уже говорил, вокруг старого Стьюарта ходят самые невероятные слухи. Говорят, он ипохондрик по самые жабры и ведет чудаковатый образ жизни. Нечто вроде отшельника, умерщвляющего плоть. Но полагают, он здоров, как лошадь.

— Послушайте, мистер Викс…

— Зовите меня Сэм. Если и есть тропинка, ведущая с его горы, то, пожалуй, лишь горный козел или индеец сумеют пройти по ней. Доктор Джуниус пользуется самолетом для доставки нужных припасов и продовольствия — у них там оборудована взлетная площадка; я видел ее много раз с воздуха. Понимаете, я сам авиатор — этот глаз мне выбили в воздушном бою над Буало — так что, естественно, мне очень любопытно наблюдать, как эти двое сумасшедших летают вокруг своего орлиного гнездышка, словно пара духов из «Тысячи и одной ночи»…

— Послушай, Сэм, — сказал Эллери. — Конечно, я с удовольствием поболтал бы с вами о всяких волшебных сказках, но сейчас я хочу знать: кто в этом городе знает все обо всех?

— Пола Пэрис, — быстро подсказал специалист по связям с общественностью.

— Пэрис? Что-то знакомое.

— Послушайте, откуда вы свалились? Она всего лишь сотрудничает со ста восемьюдесятью газетами от побережья до побережья. Ведет знаменитый раздел сплетен вокруг кино-бизнеса под заголовком: «Увидеть звезды». А вы говорите — знакомое!

— Тогда она должна быть идеальной справочной библиотекой о Ройлах и Стьюартах.

— Я организую вам встречу, — расплылся в улыбке Викс. — Приготовьтесь к потрясению, когда увидите Полу в первый раз.

— О, эти старые алебарды в юбках меня не потрясают!

— А она вовсе не старая алебарда — скорее тонкий и звонкий клинок!

— Вот как? Хорошенькая?

— Мало сказать! Вы окажетесь у нее на крючке, как и все остальные, — от чопорных русских князей до мальчишек из «Вестерн Юнион»[20]. Только не пытайтесь назначить ей свидание.

— А, однолюбка. И кому же она принадлежит?

— Никому. Она страдает толпофобией.

— Чем-чем?

— Она боится толпы и не покидала своего дома с тех пор, как прибыла на побережье в охраняемом купе шесть лет тому назад.

— Чепуха.

— Факт. Люди вызывают у нее нервную дрожь. Она никогда не разрешает находится вместе с ней в комнате больше чем одному человеку.

— Но я не понимаю… как же она выискивает нужные факты и добывает новости?

— У нее тысяча глаз — в чужих головах, конечно. — Викс в восхищении закатил свой единственный зрительный орган. — Эх, каким бы неоценимым приобретением была бы она для студии! Ладно, я позвоню ей о вас.

— Пожалуйста, — сказал Эллери, ощупывая раскалывающуюся на части голову.

Викс ушел, и Эллери наконец остался сидеть в одиночестве. В ушах у него стоял жуткий звон, и перед глазами плавали круги и точки потрясающих расцветок.

Зазвонил телефон.

— Мистер Квин? — послышался голос секретарши. — Мистер Бутчер должен был срочно уйти в проекционный зал, чтобы просмотреть результаты сегодняшних съемок, но он хочет, чтобы вы вызвали своего агента для переговоров о жаловании и контракте. Вы согласны?

— С чем? — спросил Эллери. Я имел в виду… да, конечно.

Жалование. Контракт. Лу. Пола. Старый чудак с гор. Коньяк «Наполеон». Легендарная личность Бутч. Дикие сумасброды Ройлы и Стьюарты. Толпофобия. Шоколадные горы. Высокое давление. Супер-фильм. Съемки… «Боже мой, — подумал Эллери. — Неужели уже слишком поздно?»

Он закрыл глаза. Было уже слишком поздно.

Глава 3 Мистер Квин видит звезды

После двухдневных попыток пришпилить кого-нибудь к стулу посреди четырех стен Эллери чувствовал себя как человек, пытавшийся голыми руками поймать в аквариуме золотую рыбку.

Чудо-мальчик был занят целыми днями, проводя бесконечные совещания и конференции за закрытыми дверьми, заканчивая последние приготовления к своей широко разрекламированной ленте «Выращивание кормовых трав». Земля, казалось, поглотила Лу Бэскома. И любая попытка Эллери встретить мужских представителей семейства Ройлов или женских — семейства Стьюарт заканчивалось в первом случае насморочным английским голосом, принадлежащим мажордому по имени Лаудербек, а во втором почти неразборчивым французским акцентом из уст дамы по имени Клотильда, причем никто из них, как будто не замечал, что время не стоит на месте, а всячески торопит развитие событий.

Однажды ему чуть было не повезло. Эллери прогуливался по территории «Магны» с Аланом Кларком, тщетно пытавшимся восстановить спокойствие и присутствие духа, когда свернув за угол улицы «А» заметил высокую девушку в черных сатиновых брюках и немыслимой мужской шляпе с обвислыми полями, стоявшую возле главных ворот у будки чистильщика сапог рядом с Родериком, чернокожим владельцем этого предприятия, наводящим обычно глянец на башмаки статистов. Девушка доставала из сумочки мелочь.

— А вот и Бонни, — сказал агент. — Вон та блондинка. Ничего себе штучка, верно? Прямо сногсшибательная! Бонни! — окликнул он. — Хочу познакомить тебя с…

Звезда впопыхах уронила пригоршню монет, потерла на счастье горбатую спину Родерика и вскочила в красный двухместный «Форд».

— Погодите! — вне себя закричал Эллери. — Какого черта…

Но все, что он увидел от Бонни в этот день, была ослепительная улыбка, которую та бросила ему через плечо, сворачивая за угол улицы «В» на одной паре колес.

— Это была последняя соломинка, — взорвался Эллери, в сердцах швыряя свою панаму на тротуар. — С меня довольно!

— А ты когда-нибудь пробовал поймать игривого мотылька? Вот такая и Бонни.

— Но почему она не…

— Послушай. Сходи к Поле Пэрис, — дипломатично сменил тему агент. — Сэм Викс сказал, что договорился с ней по поводу тебя на сегодня. Она расскажет тебе об этих сумасбродах больше, чем они сами про себя знают.

— Полторы тысячи в неделю… — пробормотал Эллери.

— На большее Бутчер не соглашается, — извиняющимся тоном заметил Кларк. — Я пытался уговорить его поднять предыдущую…

— Я не о жаловании, дурак! Со вчерашнего дня я уже скопил за счет «Магны» шесть сотен долларов, и не сделал ничего полезного!

— Повидайся с Полой, — успокоил его Кларк, похлопывая Эллери по спине. — Она всегда отлично помогает от того, что тебя тревожит.

Таким образом, ворча на весь свет, Эллери поехал на Голливудские холмы.

Он обнаружил нужный дом почти по интуиции: какой-то внутренний голос подсказал ему, что это должно быть нормальное удобное жилище, каковым оно и оказалось — белое здание в спокойном колониальном стиле, окруженное остроконечным забором. Оно резко выделялось среди псевдоиспанских оштукатуренных уродов, точно скромная послушница между накрашенных женщин сомнительной добродетели.

Девушка за секретарским столом в приемной мило улыбнулась:

— Мисс Пэрис ожидает вас, мистер Квин. Проходите, пожалуйста!

Эллери вошел, провожаемый любопытными взглядами толпившихся в переполненной комнате людей. Здесь собрались представители всех слоев текучего и непостоянного населения Голливуда: статисты, потерявшие надежду на удачу, лавочники, прислуга, профессиональные театральные критики и обозреватели. Эллери уже не терпелось познакомиться с загадочной мисс Пэрис, которая умудрилась добывать свои потрясающие новости из этого пестрого винегрета.

Но следующая комната оказалась очередной приемной, где еще одна девушка записывала в блокнот то, что ей нашептывал на ухо мужчина с голодным взглядом и в безукоризненном утреннем костюме.

«Процесс сортировки известий, — подумал Эллери. — Ей надо бы поосторожнее относиться к сведениям, полученным от такого типа!»

Эллери вошел в третью комнату, поощренный молчаливым кивком второй девушки, и очутился в оклеенном обоями светлом помещении с кленовой мебелью и высокой стеклянной дверью, выходящей на выложенную плиткой террасу, за которой виднелись деревья, цветочные клумбы и заросшая пуансеттией очень высокая каменная стена.

— Здравствуйте, мистер Квин, — произнес мелодичный голос.

Возможно, внезапный выход на яркий солнечный свет подействовал на его зрение, потому что мистер Квин непроизвольно зажмурился. К тому же в ушах его продолжал звучать чарующий аккорд. Тут он сообразил, что это гармоническое созвучие музыкальных тонов исходит от человеческого существа женского пола, и обладательница волшебного голоса сидит в кресле-качалке, положив ногу на ногу, курит русскую папиросу и улыбается ему.

В то же мгновение Квин сказал, себе, что Пола Пэрис, вне всякою сомнения, — самая очаровательная женщина из тех, кого он встречал в Голливуде. Нет, во всем мире, когда и где-либо.

Мистер Квин всегда считал себя невосприимчивым к великим страстям; даже наиболее привлекательные из представительниц прекрасного пола никогда не значили для него нечто большее, чем существа, которых следует пропускать вперед, открывать перед ними дверь и подавать руку, помогая войти или выйти из такси. Но в данный исторический момент женоненавистничество, эта прочная и суровая броня, необъяснимым образом треснула и рухнула, оставив его беззащитным перед тонким и нежным оружием.

Он смущенно попытался снова нацепить на себя одежды беспристрастною наблюдения и анализа. У нее был нос — ну да, нос, и рот, и белая кожа… да, да, очень белая, — и два глаза — что можно о них сказать? — эффектная седая прядь в ее блестящих черных волосах… все это, конечно, конечно имело место. Он даже заметил ее наряд — был ли он от Ланвена, от Пату или Пуаро?[21] — впрочем, нет, последний, кажется, был маленьким бельгийским детективом, — композиция из шелка, — да, да, именно композиция: и лиф, и мягкие складки юбки, ниспадающие с ее колен длинными безукоризненными линиями, достойными великого Праксителя[22], и аромат — нет, скорее фимиам! — исходящий от нее, напоминавший призрак прошлогодней жимолости… Мистер Квин невольно улыбнулся про себя. Жимолость! К черту анализ! Перед ним была женщина. Нет — Женщина с большой буквы. А может быть… это была та самая женщина?

— Постой-постой, — в растерянности пробормотал мистер Квин почти в полный голос. — Прекрати валять дурака!

— Если вы закончили осмотр моей персоны, — с улыбкой сказала Пола Пэрис, — то, может быть, вы сядете, мистер Квин? Что-нибудь выпьете? Сигареты у вас под рукой.

Квин оцепенело уселся, нащупав рукою стул.

— Правду сказать, — пробормотал он, — я… я вроде как лишился дара речи. Пола Пэрис. Пэрис! Замечательная фамилия![23] Нет, спасибо, я не хочу пить. Прелестно! Сигареты? — Он откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. — Не будете ли вы так любезны сказать еще что-нибудь?

Когда мисс Пэрис поджимала губы, на левой щеке, у самого уголка ее рта, появлялась ямочка — не крупная, глубокая, обычная ямочка, а легкая, нежная ее тень. Сейчас она как раз и была заметна.

— Вы изъясняетесь довольно прилично для человека, утратившего дар речи, мистер Квин, хотя должна признать, что несколько бессмысленно. Кто вы — последователь Дали?1[24]

— Вот-вот. Еще, пожалуйста. Иегова, ты дал мне насладиться покоем, который выше моего понимания!

Беспокойство, слегка нахмуренные брови, напряжение во всей холодной спокойной фигуре… Да что это с тобой, во имя всевышнего?

— Вы нездоровы? — встревоженно спросила она. — Или…

— Или пьян. Вы это хотели сказать? Да, я пьян. Нет, я брежу. Я чувствую себя так, словно стою на северном гребне Большого Каньона, глядя в бесконечность. Нет-нет, это несправедливо по отношению к вам. Мисс Пэрис, если вы не будете говорить со мной, я совсем сойду с ума!

На ее лице появилось выражение любопытства, и, тем не менее, он ощущал в нем ничтожную долю замкнутости и холодка, как у испуганного зверька, которого пытаешься погладить.

— Говорить с вами? Я думала, это вы хотели поговорить со мной!

— Нет-нет, теперь это неважно! Я должен слышать ваш голос. Я купаюсь в нем. Видит Бог, я нуждаюсь в успокоении после всего, пережитого мной в этом кипящем котле, носящем название Голливуд. Говорил ли кто-нибудь вам, что звучание органа во многом проигрывает по сравнению с вашим голосом?

Мисс Пэрис внезапно отвернулась и через некоторое время села в кресло. Эллери заметил, что краска смущения медленно заливает ее лицо и шею.

— Et tu, Brute[25], — засмеялась она, хотя глаза ее продолжали оставаться серьезными. — Иногда мне кажется, что мужчины лицемерят, говоря мне такие комплименты, потому что… — Она не закончила фразы.

— Ничего подобного! — воскликнул Эллери, совершенно потеряв контроль над собой. — Вы великолепное, очаровательное, прелестное создание! И если вы не сознаете этого и живете затворницей, то лишь благодаря вашей чрезмерной скромности…

— Мистер Квин!

И тут он понял, что означало то странное нечто в ее глазах, которое не покидало их во время всего разговора. Это был страх. Раньше ему казалось невозможным, чтобы такая уравновешенная) выдержанная, аристократическая женщина могла бы бояться чего-нибудь, а тем более всего лишь скопления человеческих существ. «Толпофобия», — назвал это Сэм Викс; вернее, гомофобия — болезненный, патологический страх перед людьми… Мистер Квин достаточно быстро пришел в себя. И этот единственный взгляд, постигший глубину ее ужаса, испугал и его самого.

— Извините. Пожалуйста, простите меня. Я поступил так… на спор. Ужасно глупо с моей стороны!

— Я так и предполагала, — сказала мисс Пэрис, не отводя глаз от своих рук, в которых спокойно дымилась папироса.

— Полагаю, во всем виноват детектив, сидящий во мне. Я имею в виду неуклонную попытку подвергнуть анализу…

— Скажите мне, мистер Квин, — оборвала она, гася папиросу в пепельнице. — Как вам нравится идея привлечь семейства Ройлов и Стьюарт к участию в биографическом фильме?

Боже, каким же он был ослом! Можно ли было так недооценивать таланты этой женщины?

— Откуда вы знаете? О, наверное, Сэм Викс рассказал вам!

— Вовсе нет. У меня более солидные источники информации. — Мисс Пэрис рассмеялась, заставив Эллери вновь упиваться этим мелодичным звуком. — Видите ли, мне известно про вас все, — проворковала она своим волшебным голосом. — О том, как вы провели шесть ужасных недель в «Магне», о ваших тщетных попытках привлечь к себе внимание в студии, об оргии, которую вы устроили на днях с Жаком Бутчером, и обо всем прочем.

— Я начинаю думать, что из вас получился бы хороший детектив!

Она медленно покачала головой и спросила:

— Сэм говорил, что вы нуждаетесь в информации. — Эллери почувствовал в ее голосе барьер, преграждающий доступ к недозволенным темам. — О чем именно?

— Ройлы и Стьюарты. — Он вскочил со стула и принялся энергично ходить по комнате, чувствуя, что дольше глядеть на эту женщину становилось уже опасно. — Что они собой представляют. Их образ жизни, мысли, секреты…

— Господи, и всего-то? Да для этого мне потребуется не меньше месяца, а я не располагаю свободным временем.

— Но ведь вы знаете о них все?

— Столько же, сколько и любой другой. Сделайте одолжение, мистер Квин, сядьте. Прошу вас!

Эллери растерянно остановился и взглянул на нее. Он почувствовал, как по спине у него пробежала легкая судорога, глупо усмехнулся и сел на стул.

— Конечно, всех интересует вопрос, — неторопливо продолжала мисс Пэрис, — почему Джек Ройл и Блайт Стьюарт разорвали свою помолвку перед войной. И никто не знает ответа.

— А я думал, что вы знаете все!

— Не совсем все, мистер Квин. Я не согласна с теми, кто утверждает, будто виною здесь некая серьезная причина, наподобие другого мужчины или женщины, или чего-нибудь в этом роде.

— Значит, у вас есть свое мнение?

Мягкая ямочка на щеке появилась снова:

— Просто глупая ссора между влюбленными. Какой-нибудь пустяк, раздутый упрямством и самолюбием.

— Но с такими серьезными последствиями?

— Очевидно, вы их не знаете. Это безответственные, безрассудные, очаровательные безумцы. В течение двадцати лет они получали огромные гонорары, но, несмотря на это, оба сидят на мели. Джек был — и остается — волокитой, донжуаном, игроком, бесшабашным сорвиголовой, устраивающим совершенно немыслимые выходки, — и, конечно, великим артистом. Блайт была — и остается — прелестной, очаровательной, отчаянной девчонкой-сорванцом, которую все обожают. От них по-прежнему всего можно ожидать: от разрыва помолвки ни с того ни с сего, до кровавой вендетты из-за пустяка в течение двадцати лет.

— Или, как я себе представляю, до пиратства в открытом море.

Она засмеялась.

— Джек однажды подписал со старым Зигмундом контракт на съемку кинофильма из расчета по пяти тысяч в неделю сроком на десять недель. Вечером того же дня он проиграл пятьдесят тысяч долларов в Тиа Хуана. Так что все десять недель он работал задаром, одалживая у статистов мелочь на чаевые, и сыграл одну из самых выдающихся ролей за всю свою карьеру. Таков Джек Ройл.

— Продолжайте.

— Блайт? Она никогда не носит пояс, пьет исключительно мартини, спит без сорочки, и три года назад пожертвовала в актерский фонд трехлетнее жалование, потому что Джек отдал туда же свой трехмесячный доход. Такова Блайт Стьюарт.

— Полагаю, молодое поколение еще почище своих стариков? Обычное явление среди детей и родителей.

— О, безусловно! Между ними такая глубокая, длительная вражда, что тут, пожалуй, понадобится психиатр, чтобы объяснить механизм ее развития. Я не удивлюсь, если в ее истоках кроется сильная любовь, потерпевшая крах в результате падения с небесных высот на грешную землю.

— Но ведь Бонни помолвлена с Жаком Бутчером!

— Знаю, — спокойно возразила Пола. — И все же — попомните мои слова — упав на землю, любовь способна воспарить снова. Бедняга Бутч! Впрочем, я думаю, он об этом догадывается.

— Мальчик Тайлер и девочка Бонни не разговаривают между собой?

— Еще и как разговаривают! Право, их стоит послушать. Конечно, они появляются в картинах примерно в одно и то же время, и очень ревниво относятся к успехам друг друга. Пару месяцев назад одна из газет опубликовала Тая, борющегося с ручным гризли во время одного из знаменитых приемов, устраиваемых его отцом. Несколько дней спустя Бонни приобрела детеныша ягуара в качестве домашнего животного и повадилась прогуливаться с ним по территории «Магны», пока однажды не появился Тай с компанией девиц. Тут ягуар — разумеется, совершенно случайно — срывается с цепи и бросается на парня, вцепившись ему в ногу. Вид Тая, спасающегося бегством от преследующего его маленького хищника, очень подорвал его мужское достоинство.

— Игривая парочка, не так ли?

— Вы полюбите всех четырех точно так же, как их любят здесь все. В случае с Блайт и Бонни, по всей видимости, проявляются качества, унаследованные от отца Блайт — Толленда, деда Бонни.

— Викс довольно подробно упоминал о нем.

— Он — местная достопримечательность, совершенно ненормальный субъект. Я имею в виду не умственно, конечно, — у него хватило здравого смысла, чтобы сколотить огромное состояние на нефти. Просто большой чудак и оригинал. Потратил миллион на свою усадьбу в Шоколадных горах, но не держит даже работника, чтобы выпалывать сорняки. Зато не пожалел сорока тысяч долларов, чтобы взорвать вершину соседней горы, — она, по его словам, напоминала ему профиль одного проходимца, который обставил его однажды на нефтяном рынке.

— Прелестно, — сказал Эллери, не отрывая глаз от ее фигуры.

— Он пьет холодную воду из ложечки и издает брошюры, набитые статистическими данными о вреде возбуждающих средств, включая и чай, и кофе, и табак, и предупреждает несчастное человечество о том, что белый хлеб намного сокращает жизнь.

Она продолжала говорить, и Эллери слушал, откинувшись на спинку стула, увлеченный не столько самой информацией, сколько ее источником. Это был самый приятный день из всех, проведенных им в Голливуде.

Неожиданно он вздрогнул и пришел в себя. На лице Полы он заметил хмурую тучку, которая становилась все более грозной.

— Великий Боже! — воскликнул Эллери, вскакивая и глядя на часы. — Почему вы не выставили меня раньше, мисс Пэрис? Все люди, ожидающие там, в приемной…

— Мои девочки обслужат большинство из них, и я немного отдохнула, выступая в роли выслушиваемой, а не слушающей. А вы такой великолепный слушатель, мистер Квин! — Она тоже встала и протянула ему руку: — Боюсь, что я не смогла оказать вам существенную помощь.

Он взял ее за руку, но она почти сразу отняла ее.

— Помощь? — воскликнул Эллери. — О да! Вы оказали мне огромную услугу. Кстати, не могли бы вы посоветовать, где удобнее всего поймать эту четверку?

— Сегодня пятница. Ну, конечно. Загляните сегодня вечером в клуб «Подкова» на Уилширском бульваре.

— «Подкова», — деловито повторил Эллери, не отводя взгляда от ее губ.

— Вы не бывали там? Это, пожалуй, наиболее известное игорное заведение в Лос-Анджелесе. Им управляет некий Алессандро, очень умный джентльмен с весьма темным прошлым. Вы найдете там их всех.

— Алессандро, — повторил Эллери.

— Дайте вспомнить. — Она слегка отвернула голову, стараясь избегать его чересчур пристального внимания. — Завтра клуб закрыт… Да, я уверена — она там будут.

— А меня туда пустят? Я ведь чужой в городе.

— Позвольте мне уладить этот вопрос, — сдержанно сказала мисс Пола Пэрис. — Я позвоню Алессандро. Мы с ним договоримся.

— Вы просто чудо! — воскликнул Эллери и поспешно добавил: — Послушайте, мисс Пэрис… Кстати, почему не просто Пола? Не возражаете? Не смогли бы вы… то есть, не захотели бы вы когда-нибудь пересилить себя и составить мне компанию?..

— Прощайте, мистер Квин, — сказала Пола с легкой улыбкой.

— Но не окажете ли вы мне чести?..

— Было очень приятно побеседовать с вами. Загляните когда-нибудь еще.

Проклятая фобия!

— Предупреждаю вас, — мрачно сказал он. — Вы можете пожалеть о вашем опрометчивом приглашении!

И мистер Квин, слегка ослепленный, с трудом отыскал дорогу на улицу.

«Что за чудесный день!» — думал он, глубоко вдыхая чудесный воздух, любуясь чудесными деревьями и даже чудесными зданиями в испанском стиле, окружавшими этот сверхчудесный белый коттедж, дающий приют, несомненно, самой чудесной из всех Джульетт в истории романтических героинь.

И тут Эллери вспомнил циничную фразу Викса, которую тот бросил два дня тому назад. «Вы окажетесь у нее на крючке, как и все остальные». Остальные… Это слово предполагало множество обожателей. Ну, а почему бы и нет? Она достаточно привлекательна и пикантна на любой мужской вкус, как необычная и тонкая приправа. А он? Что за фигуру представляет собой он в этом краю загорелых, мужественных, красивых мужчин?

Ощущение чудесного окружения внезапно улетучилось, словно по волшебству.

Подавленный, мистер Квин сел в машину и укатил.

Субботний вечер застал его в клубе «Подкова» одетым в безукоризненный смокинг, проклинающим свои безвозвратно ушедшие холостяцкие годы и, поскольку память его постепенно возвращалась к некоему белому зданию на Голливудских холмах, не очень заботящимся о том, встретит ли он сегодня тех, за кем он охотился уже несколько дней.

— Где я могу увидеть Алессандро? — спросил он у бармена.

— В его кабинете, — ответил тот, кивком указав направление.

Эллери обогнул стойку бара, имевшую форму подковы, пересек небольшую эстраду для танцев рядом с оркестром, где раскачивающаяся из стороны в сторону мулатка страстно изливала душу в любовной песне, и нырнул под шелковые портьеры, закрывавшие проход, в конце которого находилась дверь из хромированной стали.

Эллери подошел к двери и постучал. Дверь тотчас же отворилась, обнаружив за собой весьма сурового вида джентльмена в смокинге, который соответственно окинул Эллери весьма суровым взглядом:

— Что надо?

— Алессандро.

— А кто его спрашивает?

— А, да пошел ты! — сказал Эллери и оттолкнул сурового джентльмена в сторону. Маленький человечек с розовыми щечками-яблочками, голубыми фарфоровыми глазками и с огромным бриллиантовым кольцом в виде подковы на левой руке поднялся, улыбаясь, из-за подковообразного стола в конце комнаты.

— Моя фамилия Квин. Пола Пэрис посоветовала мне заглянуть к вам.

— Да-да, она мне звонила. — Алессандро вышел из-за стола и протянул толстую маленькую ладошку. — Здесь рады приветствовать каждого друга Полы.

— Надеюсь, — не очень уверенно произнес Эллери, — она не «лишком плохо отозвалась обо мне?

— Нет, что вы! Хотите сыграть, мистер Квин? Мы можем предложить вам все, что угодно, и по любым ставкам — рулетку, фаро, баккара, кости, очко, покер…

— Боюсь, мой покер слишком хорош для ваших завсегдатаев, — усмехнулся Эллери. — В действительности же я пришел сюда в надежде встретиться с Ройлами и Стьюартами. Они здесь?

— Пока еще не появились. Но придут обязательно. Обычно они проводят здесь субботние вечера.

— Могу ли я подождать внутри?

— Сюда, пожалуйста, мистер Квин, — Алессандро нажал на пустую стену кабинета, и та отошла в сторону, открывая проход в спокойный, заполненный пестрой публикой и табачным дымом игорный зал.

— Вот это да! — удивленно проговорил Эллери. — И к чему здесь такие фокусы?

Хозяин казино улыбнулся:

— Мои клиенты любят подобные штучки. Вы же понимаете — Голливуд! Они ожидают получить что-нибудь особенное за свои денежки.

— Вы, случайно, не жили в Нью-Йорке несколько лет тому назад? — спросил Эллери, приглядываясь к добродушной невинной физиономии хозяина.

— Я? — искренне удивился маленький человечек, снова улыбнувшись и кивнув очередному сурового вида мужчине в секретном проходе. — Всё в порядке, Джо, пропусти джентльмена.

— Очевидно, я обознался, — пробормотал Эллери и вошел в игорный зал.

Разумеется, он не обознался. Имя Алессандро было вовсе не Алессандро, и он действительно происходил из Нью-Йорка, причем именно в Нью-Йорке сумел создать вокруг своей толстенькой розовощекой личности определенную известность. Слухи в Главном полицейском управлении приписывали его внезапное исчезновение с Бродвея дикому невезению, благодаря которому он нарвался на крупные неприятности, сильно пощипав четырех букмекеров, двух профессиональных игроков в кости и компанию игроков в покер, состоявшую из Красавчика Сицилиано, помощника окружного прокурора, судьи городского суда, члена Совета по управлению недвижимостью и Неряхи Солли.

И вот он здесь, управляет игорным заведением в Голливуде. «Увы! — подумал Эллери, — мир тесен!»

Он медленно прошелся по залу. Сразу бросалось в глаза, что мистер Алессандро значительно поднялся по социальной лестнице. За одним столом в небольшой ложе двое мужчин с невозмутимыми лицами играли в покер с президентом крупной кинокомпании, с одним из самых знаменитых голливудских режиссеров и сказочно оплачиваемым радиокомментатором-юмористом. Столы для игры в кости были монополизированы, — удивительная вещь, с улыбкой подумал Эллери, — писателями, сценаристами и авторами шуток и каламбуров. А вокруг столов с рулетками собралось больше звезд, чем мог когда-либо мечтать Тилли Тойлер[26], они проявляли такое разнообразие эмоций, что несомненно умилили бы сердца присутствовавших здесь же режиссеров, будь те сейчас в состоянии по достоинству оценить их естественность и реализм.

Эллери обнаружил здесь неуловимого Лу Бэскома в мешковатом смокинге, стоявшего в толпе у одного из колес рулетки. В одной руке он сжимал столбик фишек, другой обнимал за шею роскошную брюнетку.

— Так вот ты где, — сказал Эллери. — Только не уверяй меня, будто скрывался здесь все эти три дня!

— Оставь меня в покое, приятель, — отмахнулся Лу. — Сегодня мне чертовски везет!

На столе перед брюнеткой высилась целая гора фишек.

— И мне тоже, — проворковала брюнетка, призывно поглядывая на Эллери.

Эллери схватил Лу за рукав:

— Мне нужно с тобой поговорить.

— Почему мне нигде не дают покоя, во имя Всевышнего? Вот, детка, поиграй, пока папа вернется. — Он высыпал пригоршню фишек в глубокий вырез декольте брюнетки. — Ну, так какого же дьявола тебе нужно?

— Тебя, — твердо сказал Эллери. — Ты останешься со мной, пока не появятся Ройлы и Стьюарты, после чего тебе придется представить меня им. А потом можешь исчезнуть в клубах дыма, если пожелаешь.

Лу поморщился:

— Какой сегодня день?

— Суббота.

— А что же случилось с пятницей, черт побери? О, а вот и Джек Ройл. Пошли скорее, это колесо не может ждать меня весь вечер!

Он потащил Эллери к высокому интересному мужчине с волосами серо-стального цвета, хохотавшему над какой-то историей, которую рассказывал ему Алессандро. Это, вне всякого сомнения, был Джон Ройл собственной персоной; любому ребенку был знаком этот знаменитый профиль.

— Джек, вот парень по имени Эллери Квин, — скороговоркой пробормотал Лу. — Дай ему свой автограф и отпусти меня поскорее к колесу!

— Мистер Квин, — произнес знаменитый баритон, сопровождаемый знаменитой улыбкой под знаменитыми усиками. — Не обращайте внимания на этого пустоголового типа: он, очевидно, опять пьян, как всегда. Дурные манеры свойственны роду Стьюартов. Простите, одну минутку, — он обернулся к Алессандро: — Все в порядке, Алек; просто я сегодня сыт ими по горло!

Маленький толстяк коротко кивнул и удалился.

— Ну-с, мистер Квин, как вам нравится работать на «Магну»?

— Значит, Бутчер все рассказал вам? Знаете ли вы, сколько трудов я приложил за последние три дня, чтобы повидаться с вами, мистер Ройл?

Знаменитая улыбка по-прежнему оставалась сердечной, однако в глазах появилась смущенная растерянность:

— Лаудербек говорил что-то… Три дня! Три, вы сказали? Боже мой, Квин, вы подсказали мне цифру! Простите меня, пока я буду разбивать толстое сердце и не менее толстый кошелек Алессандро!

И он помчался к кассиру менять пригоршню банкнот на столбик синих фишек, после чего нырнул в толпу за столиком рулетки.

— Пятьсот на номер три! — услышал Эллери его оживленный голос.

Пораженный столь научным подходом к теории вероятности, Эллери упустил контроль над Лу, чем тот не преминул воспользоваться. Номер три проиграл. Ройл усмехнулся, посмотрел на часы на стене, показывавшие пять минут десятого, и быстро поставил на девятку и на пятерку. Шарик остановился на семи.

В зал торжественно вошла Блайт Стьюарт, величественная в своем роскошном вечернем платье, сопровождаемая индусом в тюрбане и смокинге с темно-коричневым и невозмутимо-бесстрастным лицом. Толпа немедленно окружила ее.

— Блайт! Кто такой твой новый дружок?

— Готов поспорить, что он либо принц, либо раджа, либо кто-нибудь еще. Пусть Блайт скажет!

— Познакомь же меня, дорогая!

— О, прошу вас! — взмолилась актриса, смеясь. — Это Рамду Сингх; он — свами[27] из Индии или еще откуда-то, не помню, и обладает вторым зрением или чем-то в этом роде. Могу поклясться, потому что он рассказал обо мне множество забавных вещей. Свами будет помогать мне в игре.

— Как интересно!

— Лу, милый! — воскликнула Блайт, заметив своего троюродного брата. — Стань-ка в сторонку и смотри, как надо выигрывать! Проходите же, мистер Сингх!

Лу затуманенным взором обвел свами с ног до головы и пожал плечами:

— Твой кошелек, Блайт, и распоряжайся им сама!

Русский режиссер уступил актрисе свое место, и свами уселся позади нее, стоически не обращая внимания на любопытные взгляды толпы. Крупье немного растерялся и покосился на Алессандро, но тот улыбнулся, пожал плечами и удалился, не сказав ни слова.

— Делайте ваши ставки, — сказал крупье.

В это мгновение глаза Джона Ройла и Блайт Стьюарт встретились над игровым столом и, не моргнув, разминулись.

Ройл с таинственным видом сделал ставку. Свами что-то шепнул на ухо Блайт Стьюарт, и та не поставила ни одной фишки, словно следуя совету подождать, пока его душа не ощутит запах верного выигрыша. Колесо завертелось, шарик запрыгал и остановился; крупье принялся сгребать со стола фишки.

— Прошу прощения, — вежливо сказал Джон Ройл, взял протянутую лопаточку из рук крупье и ударил ею через стол по тюрбану свами. Тюрбан свалился с головы индуса, обнаружив совершенно лысый, блестящий, розовато-белый череп.

«Индус» поспешно нырнул за тюрбаном. Толпа ахнула от неожиданности. Блайт Стьюарт молча растерянно уставилась на голую макушку свами.

Ройл с поклоном вернул лопатку крупье.

— Это Артур Вильям Парк, актер, — добродушно сказал он. — Помните его Полония[28], Сергей, в «Гамлете» в постановке Мензиса в двадцатом году? Прекрасно сыграл — как и сегодня, впрочем.

Парк выпрямился, гневно сверкая глазами.

— Извини, старик, — пробормотал Ройл. — Я знаю, что ты на мели, и неудачи постоянно преследуют тебя, но я не мог допустить, чтобы моих… друзей так пошло обманывали!

— Ты высоко задираешь нос, Ройл, — прохрипел Парк; было заметно, как побелели его щеки под гримом. — Погоди, когда тебе стукнет шестьдесят пять, и ты не сможешь получить приличную роль, потому что болен, как издыхающий пес, а на руках у тебя жена и калека-сын! Погоди!

Алессандро сделал знак двух своим подручным.

— Пошли отсюда, приятель, — сказал один из них.

— Погодите-ка минутку, — остановила их Блайт Стьюарт. Голос ее звучал спокойно, но глаза сверкали, точно индийский топаз. — Алессандро, вызовите полицию!

— Ну что вы, мисс Стьюарт, — суетливо возразил Алессандро. — Успокойтесь! К чему нам здесь всякие неприятности…

Парк всхлипнул и попытался бежать, но оба подручных ухватили его за руки.

— Не надо, пожалуйста!

Улыбка на лице Ройла угасла.

— Нечего срывать свой гнев на этом несчастном только из-за того, что злишься на меня. Отпустите его!

— Я не позволю публично выставлять меня на посмешище!

— Мама! Что случилось? — Бонни Стьюарт, ослепительная в горностаевой накидке, со сверкающими в ярких лучах электрических ламп золотистыми локонами своей прелестной головки, вошла в зал под руку с Жаком Бутчером. Она оттолкнула его и бросилась к матери.

— О, крошка моя, этот скот подговорил вон того типа притвориться знаменитым свами, и он привел меня сюда, а гнусный негодяй при всех разоблачил его как дешевого комедианта! — всхлипывала Блайт, расплакавшись при виде сочувствующего лица. — Меня никогда в жизни еще так не позорили! — Она решительно топнула ногой в очаровательной туфельке. — Алессандро, вы вызовете полицию или я должна это сделать сама? Я потребую арестовать их обоих!

— Не надо, дорогая, — обняв мать за плечи, мягко проговорила Бонни. — Этот человек, мне кажется, искренне раскаивается; вряд ли тебе будет приятно увидеть его за решеткой. — Она незаметно кивнула Алессандро поверх шелковистой прически матери, и тот, вздохнув с облегчением, дал знак своим людям вывести самозванца. — Но что касается мистера Ройла, — продолжала Бонни, пронзая негодующим взглядом знаменитого артиста, — то тут… дело обстоит несколько иначе!

— Бонни…. — предостерегающе проговорил Бутчер.

— Нет, Бутч, настало время высказать ему все…

— Моя дорогая Бонни, — с кривой улыбкой прервал ее Ройл. — Уверяю тебя, что я не имею ничего общего с этим маскарадом. Вероятно, Парк сам до этого додумался.

— Не уверяйте меня! — всхлипывала Блайт. — Я знаю тебя, Джон Ройл. О, с каким наслаждением я убила бы тебя!

Она подобрала длинный трен своего вечернего платья и выбежала из игорного зала. Бонни последовала за ней, сопровождаемая Чудо-мальчиком, чье лицо было красным, как кирпич, от растерянности и смущения.

Ройл с напускной бравадой пожал плечами, что ему не очень удалось. Он сунул несколько банкнот в руку Лу Бэскома, кивнув в сторону двери. Тот неустойчивой походкой вышел, пряча деньги в карман.

— Делайте ваши ставки, — устало проговорил крупье.

Лу вернулся после долгого отсутствия.

— Ну и ночка! Нет, тут явный заговор против меня, чтобы я не обчистил дотла это заведение. И как раз тогда, когда мне начало везти!

— Полагаю, — вздохнул Эллери, — все хорошо, что хорошо кончается? Никто никого не убил?

— Чуть-чуть не дошло до этого. Столкнулся в дверях с Таем Ройлом, который только что пришел. Гориллы Алека рассказали ему, что произошло, и он стал упрашивать Парка взять у него деньги. Мальчик тратит на наших актеров больше средств, чем любой благотворительный фонд в Голливуде. Нет, старик взял деньги, конечно. Теперь они все скандалят там, на улице.

— Значит, все это не было подстроено?

— Черт побери, конечно, нет! Хотя и бьюсь об заклад, Джек жалеет, что не додумался до такого!

— Сомневаюсь, — сухо возразил Эллери, бросая взгляд на Ройла. Великий актер сидел, сгорбившись, за стойкой бара перед шеренгой из шести высоких стаканов, наполненных его любимым коктейлем «Сайдкар».

— У Парка рак или нечто подобное; он вот уже два или три года не может устроиться на работу даже статистом. И что его заставило сюда явиться? Испортил мне весь вечер! — Лу скорчил свирепую гримасу. — Окостеневшая старая развалина! Я отвел его за угол и поставил пару рюмочек. Но денег Джека Ройла он не взял!

— Странная этика. Кстати, не могу сказать, чтобы Блайт Стьюарт провела сегодня очень приятный вечер.

— А, эта чокнутая дамочка! Она готова попасться на крючок любого шарлатана-предсказателя, ясновидящего или толкователя снов. Она даже за стол не сядет, пока на погадает на кофейной гуще!

Бонни с гневным лицом вернулась в зал. Чудо-мальчик встревоженно уцепился за ее руку. Он что-то серьезно втолковывал ей, но она не обращала на него никакого внимания, нервно постукивая носком туфли по ковру и озираясь вокруг. Наконец, она заметила Джека Ройла, сидевшего в позе Будды за стойкой бара, и шагнула к нему.

— Постой-ка, ретивая красотка, — прозвучал голос на весь зал, и Бонни остановилась, словно наступила на электрический провод высокого напряжения.

Представительный, статный молодой человек в вечернем костюме, окруженный четырьмя прелестными юными девицами, появился в дверях заведения Алессандро. Эллери подметил, что толстяк выглядел несчастным.

— Опять ты? — проговорила Бонни с таким колоссальным презрением, что будь Эллери на месте молодого человека, он тут же бы залез в ближайшую трещину в штукатурке. — Можешь приберечь для себя свой пропитый голос! Он хотел этого, и он это получит!

— Если «это» означает драку, — холодно произнес Тай Ройл, — то не лучше ли затеять ее со мной? Я ближе к тебе по возрасту, тогда как отец уже немножечко перезрел.

Бонни смерила его взглядом с ног до головы.

— Зато он более мужчина, чем ты, — елейным голосом сказала она. — Во всяком случае, не щеголяет своим гаремом перед лицом достойных людей!

Четверо юных дам, окружающих Тая, ахнули от негодования, и Эллери на мгновение показалось, что сейчас вспыхнет всеобщая потасовка, в которой разрушение дорогостоящих причесок будет самым незначительным из причиненных ущербов.

— Тай, Бонни, — поспешно вмешался Чудо-мальчик, становясь между ними. — Только не здесь, ради всего святого! — Он в отчаянии огляделся по сторонам. — Квин! Какое счастье! Милая, это Эллери Квин. — И он потащил Тая Ройла в сторону.

— Если Бутч думает, что я позволю этому самодовольному кухаркиному герою отговорить меня от намерения выложить его отцу все, что я о нем думаю… — начала Бонни, сверкая глазами так, что казалось, будто из них сыплются искры.

— Но будет ли это благоразумно? — прервал ее Эллери. — Я хочу сказать…

— Бедная мама буквально сгорает от стыда! Конечно, она сама виновата, раз слушает всяких шарлатанов и мошенников в индусском обличье, но какой порядочный человек позволит себе так опозорить женщину перед всеми, кто ее знает? Мама действительно очень милая и добрая, мистер Квин, только совершенно непрактичная; и я вынуждена присматривать за ней, как сиделка, иначе она обязательно попадет в какую-нибудь неприятность. Особенно с этими противными Ройлами, которые только и ждут подходящего случая, чтобы посмеяться над ней!

— Но, разумеется, не Тайлер Ройл? Он, кажется, вполне приличный парень.

— Приличный! Он отвратительный! Хотя должна признать, что маме он не докучает — он избрал своей мишенью меня, а я, слава Богу, в состоянии его приструнить. Но Джек Ройл… О, я уверена, что мама сегодня глаз не сомкнет и проплачет всю ночь! Мне придется до утра прикладывать уксусные компрессы к ее бедной голове!

— В таком случае, не кажется ли вам, — задал дипломатичный вопрос Эллери, — что, пожалуй, вам сейчас лучше уйти домой? Я имею в виду, в конце концов…

— О нет! — энергично возразила Бонни, гневно сверкая глазами по сторонам. — У меня здесь одно незаконченное дело, мистер Квин!

Эллери в отчаянии решился на небольшую диверсию:

— Боюсь, что я чувствую себя невинным христианским мучеником, брошенным на съедение исключительно очаровательной юной львице!

— Что-что? — спросила Бонни, впервые за все время внимательно приглядываясь к Эллери.

— Я так говорю, время от времени, — смутился Эллери.

Она продолжала разглядывать его, точно невиданную диковинку, и затем разразилась веселым смехом:

— Где же вы были, мистер Квин? Это самый приятный комплимент из всех, услышанных мною в реальной жизни, а не на экране. Вы, должно быть, писатель?

— Вот именно. Разве Бутч не говорил вам обо мне?

— Может, и говорил. — Губы ее сложились в прелестную гримаску, и она взяла его под руку. Эллери слегка покраснел. Ее тело в тех точках, где оно соприкасалось с ним, было удивительно мягким и нежным, и от нее исходил приятный аромат. Не такой восхитительный, как от Полы Пэрис, конечно, но все же достаточно привлекательный, чтобы Эллери подумал, не превращается ли он в заправского ловеласа. — Вы мне нравитесь. Можете проводить меня к столу с рулеткой.

— С удовольствием.

— О, я вспомнила! Вы тот, кто был вчера с Аланом Кларком?

— Значит, вы меня заметили?

— Разумеется, заметила. Я решила, что вы страховой агент. Кто-нибудь говорил вам, что вы напоминаете страхового агента?

— К столу! — простонал Эллери. — Прежде чем я напомню вам то, что вы видели в последнем ночном кошмаре!

Он нашел ей свободный стул за столом. Красный и потный Бутчер с довольным видом торопливо подбежал и высыпал перед Бонни две пригоршни фишек. Он подмигнул Эллери, вытер лицо, наклонился над девушкой и поцеловал ее в золотистый завиток на затылке.

Эллери, тут же вспомнив о леди по имени Пэрис, тяжело вздохнул. И надо же, черт побери, чтобы она оказалась такой отшельницей!

Он заметил, как Тайлер Ройл подошел к бару, положил руку отцу на плечо и весело заговорил с ним. Джек Ройл слегка повернул голову, и Эллери увидел у него на лице широкую улыбку. Тай дружелюбно хлопнул отца но спине и вернулся, чтобы проводить свою прелестную женскую свиту к столику с рулеткой, разместив их всех рядом с Бонни. Он подчеркнуто не замечал ее, рассказывая о чем-то вполголоса своим подружкам, которые в ответ на его слова оживленно хихикали.

Бонни надула губки, затем улыбнулась и взглянула на Бутчера, прошептав ему что-то на ухо. Бутчер засмеялся, не очень весело, поскольку она тут же отвернулась, чтобы сделать ставку. Молодой мистер Ройл, окинув оценивающим взглядом стол, тоже сделал ставку. Мисс Стьюарт улыбнулась. Мистер Ройл нахмурился. Мисс Стьюарт нахмурилась. Мистер Ройл улыбнулся.

Крупье завертел колесо. Шарик покатился. Фишки издавали сухой щелкающий звук. Джек Ройл сидел у стойки бара, поглощая коктейль за коктейлем и молча глядя на свое эффектное отражение в зеркале. Бонни, казалось, всецело была поглощена игрой. Тай Ройл беспорядочно делал ставки.

Эллери только начал немного успокаиваться, когда услышал неприятное ржание у своего левого уха. Он обернулся и увидел рядом с собой Лу Бэскома, ухмыляющегося, точно толстобрюхий Пан[Бог лесов и пастбищ в древнегреческой мифологии.].

— Слишком тихо стало, — пробормотал Лу. — Смотри-ка, что будет!

У Эллери возникло дурное предчувствие. Плутоватый огонек в глазах Лу не предвещал дальнейшего развития мирного процесса.

Игроки распределяли свои ставки. Бонни подвинула кучку синих фишек на номер 19, и Тай, едва ли обратив на это внимание, поставил такую же кучку на тот же номер. В эту минуту Алессандро ввел в зал весьма знаменитую в мире кино даму, только что женившую на себе князя Юсова, чья генеалогическая линия восходила чуть ли не к небесному трону. Князь со всеми своими царственными регалиями находился при ней, и все обернулись от столов, включая и крупье, чтобы насладиться зрелищем столь блестящей пары.

Лу спокойно подобрал фишки Бонни и передвинул их с номера 19 на номер 9.

«Боже мой, — ахнул про себя мистер Квин. — Если номер девятнадцать выиграет…».

— Девятнадцать! — объявил крупье, и руки Бонни и Тайлера протянулись с обоих концов стола и встретились на кучке синих фишек, придвинутых лопаточкой крупье. Бонни не убрала руку.

— Кто-нибудь объяснит этому джентльмену, — ледяным голосом произнесла она, — что это мой выигрыш?

Тай продолжал держать ладонь на ее руке.

— Хоть я и далек от намерения спорить с дамой, но не объяснит ли кто-нибудь ей, что выигрыш мой?

— Джентльмен пытается показаться остроумным. Выигрыш мой.

— Леди не смогла бы сделать того же, даже если бы и постаралась. Выигрыш мой.

— Бутч! Ты же видел, как я поставила на девятнадцать, не так ли?

— Я не смотрел. Послушай, дорогая…

— Крупье! — сказал Тай Ройл. — Разве вы не видели, что я поставил на девятнадцать?

Крупье выглядел совершенно обескураженным:

— Боюсь, сэр, что я не заметил…

— Это ставка Тая, — заявила одна из его спутниц.

— Нет, это была ставка Бонни. Я видел, она ставила ее сюда, — возразил русский режиссер.

— Уверяю вас, я видел, как Тай…

— Нет, Бонни!..

Вокруг стола поднялся шум. Тай и Бонни испепеляли друг друга негодующими взглядами. Чудо-мальчик был вне себя. Толстяк Алессандро торопливо бежал к месту скандала.

— Леди и джентльмены! Прошу вас! Вы беспокоите остальных игроков. В чем дело?

Тай и Бонни одновременно принялись объяснять.

— Это неправда! — бушевала Бонни. — сейчас же отпустите мою руку!

— Очень сожалею, — возражал Тай, — но я не вижу, почему я должен сделать это. Будь здесь замешан кто-нибудь другой, я бы мог поверить ему на слово…

— Да как ты смеешь!

— О, прекрати балаган! Ты же не на сцене. Это дешевый номер!

— Я устраиваю балаган? — воскликнула Бонни. — Я? Ах ты — комедиант!

Тай зааплодировал.

— Продолжай, сестричка: у тебя здорово получается!

— Сусальный красавчик!

Последний эпитет задел его сильнее прочих:

— Будь на твоем месте мужчина, я бы набил ему физиономию.

— Ты предвосхитил мои мысли! — И Бонни влепила ему звонкую пощечину.

Тай побледнел. Грудь Бонни вздымалась. Чудо-мальчик шепотом выговаривал ей, наклонившись к самому ее уху. Алессандро отрывисто убеждал в чем-то Тая, понизив голос.

— А мне наплевать на условности! Если она думает, будто может безнаказанно избить меня… — возражал Тай, гневно раздувая ноздри.

— Бесстыжий молокосос! — не унималась Бонни. — Обвинить меня в мошенничестве!

— Я рассчитаюсь с тобой за эту оплеуху, даже если это будет последним делом моей жизни! — кричал Тай поверх толстого плеча Алессандро.

— У меня в запасе найдется еще немало таких же, Тай Ройл!

— Прошу вас! — умоляюще причитал Алессандро. — Я выплачу каждому из вас выигрыш по этой ставке. Но теперь я вынужден просить вас, мисс Стьюарт и мистер Ройл, либо успокоиться, либо покинуть клуб!

— Покинуть? — взвилась Бонни. — Да я ни на секунду не останусь здесь дышать одним воздухом с этим фальшивым утешителем молодящихся старух!

Она вырвалась из цепких рук Чудо-мальчика и метнулась к двери. Тай оттолкнул Алессандро и бросился за ней. Чудо-мальчик поспешил вслед за обоими.

Все трое исчезли под аккомпанемент криков и возбужденных возгласов.

— Мой шаловливый дружок, — обратился Эллери к Лу Бэскому. — Вы отмочили чертовски дурацкую шутку!

— Не правда ли? — оживленно вздохнул Лу. — Пойдем, детка, посмотрим, чем закончится схватка! — И он потащил свою брюнетку от игрового стола, торопясь за исчезнувшим трио.

Какое-то внутреннее чувство заставило Эллери обернуться и посмотреть на Джека Ройла. Знаменитый актер все еще неподвижно сидел за стойкой бара, как будто все то, что происходило за его спиной, так и не коснулось его слуха.

Но в с зеркале Эллери поймал отражение его губ. Их кривила горькая печальная улыбка.

Глава 4 Все кувырком

Семь дней, последовавшие за этим тихим вечером в клубе Алессандро, пролетели мимо ушей мистера Эллери Квина с ужасающим подобием пулеметной очереди; казалось, будто он на ничейной земле попал под перекрестный обстрел двух враждующих армий. К концу недели он не только накопил дымящуюся груду потрясающих фактов, но и изрядно подорвал свою нервную систему.

Эллери сидел в студии, по уши погруженный в океан газетных вырезок о Ройлах и Стьюартах, пытаясь систематизировать свои заметки, когда Жак Бутчер через рассыльного пригласил его в свой кабинет.

Чудо-мальчик выглядел усталым, но торжествующим.

— Мirabile dictu![29], — заявил он. — Мы на макушке успеха.

— Мир — чудесная штука, — Лу расплылся в улыбке. — Это бесспорно!

— Неужели они согласились? — воскликнул Эллери, не веря собственным ушам.

— Полностью!

— Я отказываюсь в это поверить. Чем вы на них повлияли — гипнозом?

— Воззвал к их тщеславию. Я знал, что они не устоят.

— Блайт попыталась было трепыхаться, — хихикнул Лу, — но когда я сказал ей, что Джек возражает против ее участия и считает Корнелл более подходящей для этой роли, она сразу прикусила язычок и согласилась.

— А красавчик Джек что на это?

— О, с ним не было никаких проблем. — Лу нахмурился. — Конечно, насчет Корнелл — сплошная выдумка. Мне показалось, будто он действительно хочет сниматься вместе с Блайт.

— Он здорово осунулся за последнюю неделю, — озабоченно заметил Эллери.

— Черт побери, да он за несколько дней не опрокинул ни одного стаканчика! Такое может опустить на дно любого человека. Уверяю тебя, с Джеком что-то не в порядке!

— Не будем совать нос слишком глубоко в пути Господни, — благочестиво заметил Чудо-мальчик. — Главное — он согласился.

— Не могу себе представить, Бутч, чтобы с юной парой тебе удалось так же легко одержать победу!

Режиссер-постановщик пожал плечами:

— Тай в конце концов сдался, поскольку я убедил его в том, что зритель ожидает от него реалистичной роли — сейчас это в моде, — что может быть более реалистичным для Тая Ройла, чем роль самого Тая Ройла в его биографическом фильме? Знаешь, что он ответил? «Я покажу им настоящий реализм, — сказал он, — когда стисну руками милейшую шейку твоей невесты!»

— Нехорошо звучит, — покачал головой Эллери.

— Да, весьма нехорошо, — хихикнул Лу.

— Бонни, — продолжал Чудо-мальчик, — была хуже. Она согласилась принимать участие в съемках лишь при условии, если в сценарии будет хотя бы одна сцена, в которой она должна бить, царапать и истязать Тая до бесчувствия.

— А кто режиссер? — спросил Лу.

— Наверно, Кореи. У него отличная репутация еще по Бродвею. Помнишь, что он сотворил в прошлом году с той сложной сюжетной завязкой в «Дороге славы»? А почему ты спрашиваешь?

— Я просто представил себе, — мечтательно проговорил Лу, — какая будет умора наблюдать за всем этим. Кореи — самый мелочный, придирчивый и щепетильный режиссер, требующий от актеров полной достоверности. Через два-три дня съемок сцены с мордобоем Тая у Бонни под ноготками накопится фунта полтора его мяса, прежде чем Кореи найдет их игру достаточно реалистичной!

Великая церемония подписания состоялась одиннадцатого числа, то есть в следующий понедельник. Суета, предшествовавшая этому знаменательному событию, чему Эллери был невольным слушателем и свидетелем, поскольку все происходило в соседней комнате, странным образом напоминала ему приготовление к посадке терпящего бедствие самолета, со скорой помощью и пожарной бригадой, торопящимися к посадочной полосе в предвидении неизбежной катастрофы.

Тем не менее, предусмотрев все за и против, высоким договаривающимся сторонам удалось подписать контракты без особых бедствий и осложнений, чего, судя по всему, очень опасался Чудо-мальчик. Мир был достигнут благодаря простой уловке: никто из действующих лиц на раскрывал рта. Джек Ройл, одетый даже более тщательно, чем обычно, молча глядел в окно кабинета Бутчера, пока не подошла его очередь ставить свою подпись; после чего он вздохнул, улыбнулся фотокорреспондентам и так же молча удалился. Блайт, восхитительная в своем серебристом, отделанном лисой костюме, проявляла царственную выдержку и спокойствие. Правда; Бонни во время церемонии не сводила пристального взгляда с шеи Тая, словно замышляя нападение, но Тай, к чьим лучшим качествам воззвал накануне Бутчер, не обращал внимания на вызов, сверкавший в ее взгляде.

Журналисты и фотокорреспонденты были явно разочарованы.

— Черт побери, — недовольно проворчал Лу, когда все, наконец, удалились, — разве так строят конфликтные ситуации? Посмотри только, какой шанс мы упустили, Бутч?

— Пока мы не подписали контракт, — спокойно возразил режиссер-постановщик, — я не мог рисковать тем, что кто-нибудь из них пойдет на попятную и пустит все дело на ветер. Когда заряжаешь ловушку динамитом, не следует заниматься пустяками, Лу.

— Значит, сейчас можно уже приступать к работе, Бутч? — Спросил Сэм Викс.

— Поехали, Сэм!

И Сэм «поехал». Как все произошло, Эллери так и не разобрал — он сильно подозревал тайный сговор между агентами по рекламе и Лу Бэскомом, — но в понедельник вечером Бонни и Тай случайно встретились в баре клуба «Клеверный лист». Лу, очень удачно оказавшийся на месте, с подозрительным рвением принялся призывать их к примирению «ради доброй старой «Магны». Бонни, которую сопровождал некий богатый аргентинский джентльмен, вспыхнула и сказала какую-то колкость; Тай ответил тем же; аргентинскому джентльмену не понравился тон Тая; Таю не понравился тон аргентинского джентльмена; аргентинский джентльмен энергично потянул Тая за нос;

Тай швырнул аргентинского джентльмена через голову бармена прямо в зеркало за стойкой, не выдержавшее такого удара. В результате всего этого Бонни потребовала арестовать Тая за драку и нарушение общественного порядка. Выпущенный на поруки ранним утром во вторник под залог, внесенный его отцом, Тай в присутствии доброй половины всех репортеров Голливуда поклялся отомстить.

Газеты во вторник принесли Сэму Виксу полное удовлетворение.

— Даже Голдвин[30], — скромно заявил он Эллери, — остался бы доволен такой рекламой!

Но в пятницу Викс уже не выглядел столь оптимистично. Даже черная повязка на его глазу тряслась, когда он ворвался в кабинет Чудо-мальчика, где Эллери и Лу Бэском орали друг на друга в процессе «принятия сценарного решения», пока Бутч молча сидел и слушал их ругань.

— Мы пошли ко дну, — запыхавшись, выпалил Викс. — Никогда нельзя верить актерам! Они нас погубили. Пола Пэрис только что намекнула мне на это!

— Кто что сделал? — резко прервал его Бутчер.

— Единственная вещь, которая взорвала всю затею с фильмом о Ройлах и Стьюартах выше Скалистых Гор. Джек и Блайт помирились!

Он обессиленно плюхнулся в кресло. Лу Бэском и Эллери молча уставились на него. Бутчер отвернулся к окну и замер неподвижно, скорчившись на стуле.

— Продолжай, — сказал наконец Лу сдавленным голосом. — Это звучит так, как если бы мне сказали, будто Сталина и Троцкого застали за игрой а картишки с Дж. П. Морганом[31].

— Дело обстоит еще хуже! — простонал Викс. — Они собираются пожениться!

— Черт побери! — воскликнул Лу, вскакивая на ноги. — Это же пускает все дело под откос!

Чудо-мальчик снова повернулся на стуле и проговорил в коммутатор:

— Мэдж, соедините меня с Полой Пэрис.

— Requiescat in pace[32], — вздохнул Эллери. — Кто-нибудь знает расписание ближайших поездов до Нью-Йорка?

Лу мерил шагами комнату, провозглашая в потолок:

— Грандиозная идея полетела к чертям! Конфликт — ха! Ненависть! Тянули волынку более двадцати лет, и вдруг — на тебе! — вошли в клинч и погубили все дело! Да они просто не имеют права так поступать со мной!

Прозвенел телефон.

— Пола, это Жак Бутчер. Правда ли то, что Сэм Викс говорит о вашем намеке относительно Джека и Блайт?

— Они в среду согласились простить друг друга и забыть обо всем, — ответила Пола. — Я узнала об этом вчера довольно поздно. Кажется, Джек прозрел в тот субботний вечер в «Подкове» после скандала с Парком, актером, и с тех пор мучается угрызениями совести. Похоже, это настоящая любовь, мистер Бутчер. Они уже поговаривают о свадьбе.

— Что же произошло?

— Я знаю столько же, Сколько и вы.

— Хорошо. Надеюсь, вы дадите достойную рецензию по этому поводу в вашей колонке, Пола.

— Не беспокойтесь, мистер Бутчер, — проворковала Пола. — Именно так я и поступлю.

Лу скорчил свирепую мину:

— Ну что, все так и есть?

А Эллери поинтересовался:

— Она не… не спрашивала про меня?

— Да — в ответ на первый вопрос, нет — на второй. — Чудо-мальчик удобнее откинулся на стуле. — Итак, ребята, из-за чего паника?

— Я чуть с ума не схожу, — завопил Лу, — а он шуточки шутит!

— Дело ясное, — заявил агент по рекламе. — Эта женитьба превращает всю вражду в чистый блеф. На чем же теперь будет держаться наша реклама? Если уж им так приспичило жениться, черт бы их побрал, почему они не могут подождать, когда будет снят фильм?

— Послушайте, — спокойно сказал продюсер, вставая со стула и прохаживаясь по комнате. — В чем суть вашего сценария? История четырех людей, объединенных конфликтом на романтической почве. Джек и Блайт являются центральными фигурами. Почему?

— Потому что они психи, — заорал Лу, — и этим все объясняется!

— Потому что, глупая голова, они страстно любят друг друга. Вы сочиняете любовный сценарий, джентльмены, хотя никто из вас до сих пор и не догадался об этом. Они влюблены, между ними происходит разрыв, они становятся кровными врагами, но любовь превозмогает все, и через двадцать лет они соединяются вновь!

— Никакой логики, — возразил Эллери.

— И тем не менее, — возразил Чудо-мальчик, — так все и произошло. Неужели вы не видите, что у вас в руках? Естественный сюжет для нашей картины! Соответствует жизненной правде, как фотокопия. Спустя долгие годы жестокой вражды, во время которой они готовы были вцепиться друг другу в глотки, они вдруг помирились.

— Да, но почему?

— Откуда я знаю? Мотивы — это ваша работа, твоя и Лу. Вы же писатели, не так ли? В чем загвоздка? Где ответ этой романтической загадки? Как вы думаете, за что я плачу вам деньги?

— Уф! — ошеломленно воскликнул Викс.

— А что касается тебя, Сэм, то у тебя теперь более благодарная рекламная тема, чем ненависть и вражда.

— Они помирились! — торжественно провозгласил Сэм.

— Вот именно! — рявкнул Бутчер. — И каждый любитель экрана в пределах досягаемости газеты или журнала обязательно задумается, почему, черт побери, они так поступили? Вот твоя линия, Сэм — держись за нее и раскручивай на полную катушку!

Рекламный агент хлопнул ладонью по столу:

— Конечно: почему они так поступили спустя двадцать лет непримиримой вражды? Смотрите наш фильм, и вы узнаете, почему!

— Ну вот, теперь ты понял. А ты болтаешь о том, чтобы сохранить их свадьбу в секрете, пока не будет снят фильм! Ерунда! Они должны пожениться немедленно, причем с таким шумом и помпой, которых еще не слыхала наша студия!

— Предоставь это мне, — мечтательно проговорил Сэм Викс, оживленно потирая руки.

— Мы устроим им супер-свадьбу. Киносъемка. Духовые оркестры, роскошные дамские туалеты, цветы, фраки, цилиндры, пресса… Превосходный шанс для популяризации фирмы!

— Погоди, — прошептал Лу, задумчиво почесывая нос. — У меня возникла идея…

— Да?

— Во всем мире свадьба проходят одинаково. Священник, церемонии, цветы ничего не значат. Главное — необычный антураж, вот что вызывает аршинные заголовки на первых полосах газет. Почему бы не перевернуть все с ног на голову?

— Да выкладывай же, не тяни резину!

— Вот в чем штука. Предложи им использовать для медового месяца остров Рид.

— Остров Рид? — не понял Эллери.

— У меня там дом, — объяснил Бутчер. — Небольшой скалистый островок в Тихом океане к юго-западу от Санта-Каталины, с расположенной на нем рыбачьей деревней. Продолжай, Лу.

— Итак, они отправляются туда самолетом! — энергичный толстяк чуть не приплясывал от возбуждения. — Представляете: два влюбленных голубка улетают, растворяясь в лучах заката, чтобы погрузиться в океан любви! Но — что происходит до того, как они вспорхнут? Их венчают прямо на взлетном поле! Для этой цели мы сможем воспользоваться услугами старого доктора Эрминиуса, нашего приходского священника, совершающего свадебные обряды. Мы соберем миллион людей в аэропорту. На взлетном поле больше пространства, чем в церкви!

— Хм… — протянул Чудо-мальчик. — В этом что-то есть…

— Да черт побери, я сам подкину их на остров на своей развалюхе! — довольно осклабился Лу. — Я всегда считал, что костюм Амура[33] — фиговый листок и лук со стрелами — очень мне к лицу. Или вот Сэм может сделать это.

— Послушайте, — хихикнул Сэм, — а ведь этот сумасброд дело говорит! Только у меня идея получше. Почему бы на место пилота в их самолете не посадить Тая Роила? Сын прощает отца и играет роль Купидона[34] для знаменитого актерского дуэта. Он же летает, как бог, и у него отличная машина.

— Вот-вот, — задумчиво проговорил Чудо-мальчик. — С этим номером уже можно выступать перед городской общественностью. Вполне достойно и благородно. Они хотят побыть в одиночестве. Собираются провести медовый месяц в укромной усадьбе знаменитого продюсера на уединенном островке посреди Тихого океана, вдали от докучливой толпы. Журналистов просят не беспокоить… Да, так они и послушались! Остров Рид будет выглядеть, как Бродвей во время встречи Линдби![35] Лу, идея принята.

Лу схватил бутылку:

— За невесту!

— Выпустите-ка меня отсюда, — проворчал Викс и выкатился за дверь.

— Простите мне мой скепсис, — сказал Эллери, — ко не слишком ли вы, ребята, оптимистично настроены? Предположим, наши друзья-влюбленные откажутся участвовать в этом шоу? Предположим, Тай Ройл не одобрит столь неожиданное решение своего знаменитого отца зарыть топор войны?

— Предоставьте мне утрясти все детали, — уверенно заявил Бутчер. — Это моя забота. А ваша — сколотить приличный сюжет. Я хочу, чтобы сценарий был переделан и одобрен к тому времени, как они вернутся; не мешало бы также закончить и разбивку по частям и подготовить первую часть к съемкам. Так что давайте, ребята, за дело!

— Ты — босс, — усмехнулся Эллери. — Пошли, Лу?

Лу помахал перед его носом бутылкой:

— Разве ты не видишь, что я праздную свадьбу?

Таким образом, Эллери отправился на поиски сюжета самостоятельна. После нескольких телефонных звонков он направил свой взятый напрокат двухместный автомобиль в сторону Голливудских холмов. Он обнаружил дом Джека Ройла рядом с лос-анджелесским загородным клубом — чудовищное подобие английского средневекового замка, скопированное до мельчайших подробностей, вплоть до крепостного рва.

Парадная дверь стояла нараспашку, и ливрейных лакеев не было видно; поэтому Эллери, руководствуясь слухом, поднялся по лестнице в верхний вестибюль, откуда доносились приглушенные звуки негромкого, но оживленного спора. Здесь он нашел отсутствовавших слуг, столпившихся у двери в разнообразных позах любителей подслушивания.

Эллери похлопал по плечу безупречно одетого английского джентльмена.

— Поскольку здесь, кажется, публичное представление, — сухо произнес он, — то, надеюсь, вы не будете возражать, если я войду?

Джентльмен вздрогнул, покраснел, кто-то издал испуганный возглас, и все виновато попятились от дверей.

— Пвошу пвощения, но мистэу Войл…

— А, Лаудербек! — догадался Эллери. — Ведь вы Лаудербек, правда?

— Он самый, сэу, — сдержанно ответил Лаудербек.

— Счастлив заметить, — сказал Эллери, — что ваша чопорная английская лояльность к хозяину замешана на вполне человеческом чувстве любопытства, и ничего общего не имеет с привязанностью, например, мастифа или болонки. Пропустите-ка меня, Лаудербек!

Эллери вошел в комнату современного барона, приготовившись ко всему; тем не менее, он слегка оцепенел от неожиданности. На крышке огромного пианино в позе туриста у лагерного костра сидела Бонни Стьюарт, взором разъяренной тигрицы глядя в невозмутимо-мирное лицо своей матери. В другом конце комнаты сидел Джек Ройл, потягивая коктейль, тогда как его сын нервно мерил шагами пространство перед камином, хлопая руками по бокам, словно возбужденный пингвин.

— …не вынесу этого! — простонала Бонни, обращаясь к матери.

— Чего именно ты не вынесешь, моя крошка?

— …такая сногсшибательная новость! — восклицал Тай. — Отец, ты в своем уме? Это… это же предательство!

— Напротив: именно сейчас я вернулся к здравому смыслу, Тай. Блайт, я люблю тебя!

— Я люблю тебя, Джек!

— Мама!

— Отец!

— О, это немыслимо!

— …что ноги моей не будет в этом доме! — рыдала Бонни. Блайт поднялась с круглого табурета у фортепьяно и с мечтательным отрешенным выражением направилась к своему жениху. Бонни спрыгнула с крышки пианино и последовала за ней.

— Ради тебя я нарушила клятву! О, мама милая! Ни за какие блага мира не поступила бы я так, но Клотильда сказала, что ты пошла сюда, к этому… к этому человеку, и я…

— Неужели тебе так уж необходимо жениться на ней? — умолял Тай. — Спустя столько лет? Посмотри, сколько женщин могли бы быть твоими!

— Дорогая Блайт! — Джек Ройл тоже встал со стула, его сын не отставал от него. Эллери, не замеченный никем, наблюдал за ними широко раскрытыми глазами, сделав про себя вывод, что вскоре им, очевидно, понадобится некий регулировщик движения. Пути их перекрещивались и расходились, но столкновения каким-то чудом не происходило, несмотря на отсутствие дорожных знаков.

— …достаточно взрослый, чтобы самостоятельно строить свою жизнь, Тай!

— Из всех женщин на свете…

— Для меня существует только одна, — Джек заключил Блайт в объятия. — Двое против целого мира, да, дорогая?

— Джек, я так счастлива!

— О Господи!

— …после всего того, что ты о нем говорила, мама, мне кажется, тебе должно быть стыдно…

— Бонни, Бонни! Мы уже твердо решили. Мы были глупыми…

— Были? — взмолилась Бонни, подняв глаза к потолку. — Вы и сейчас дураки!

— Кто дурак? — встрепенулся Тай.

— О, на воре шапка горит!

— Ты бы лучше попридержала свой язычок!

— Она моя мама, и я люблю ее, и не желаю видеть, как она жертвует жизнью и судьбой ради отца такого смазливого, ни на что не годного, презренного турка!

— И это говоришь ты, со своей слабостью к аргентинским игрокам в поло?

— Тай Ройл, я сейчас опять надаю пощечин по твоей гнусной физиономии!

— Попытайся — и клянусь, что выдублю твою очаровательную кожу, в том числе на месте, на котором ты сидишь!

— Тай…

— Бонни, милая…

— О, привет, Квин! — заметил, наконец, Эллери Джек Ройл. — Занимайте место в ложе для зрителей. Тай, тебе придется прекратить свое выступление. Я достаточно взрослый, чтобы отдавать себе отчет в своих действиях. Блайт и я созданы друг для друга…

— Страница девяносто пятая Священного Писания, — хмуро проворчал Тай. — На завтра назначены съемки венчания. Ради всего святого, отец!

— Кто этот человек? — проворковала Блайт, глядя на Эллери. — Ну, Бонни, мне кажется, ты сказала достаточно. И тебе нужна губная помада.

— Провались она, губная помада! О мама, мама, как ты можешь?

— Джек, милый, стаканчик сухого мартини. Я вся изнываю от жажды!

— Мистер Квин! — воскликнула Бонни. — Ну, разве это не неприлично? Они уже помолвлены! Мама, я просто не могу этого допустить. Слышишь? Если ты будешь настаивать на этой немыслимой свадьбе…

— Чья это свадьба, между прочим? — усмехнулся Блайт.

— Я… я просто отрекусь от тебя, вот что я сделаю! Не нужна мне эта пучеглазая крахмальная манишка в роли приемного братца!

— Отречешься от меня, глупенькая моя?

— Это единственные разумные слова, которые я когда-нибудь слышал от этой блондинистой узколицей кривобокой мегеры в девичьем облике! — выпалил Тай в лицо своему отцу. — И я тоже. Если ты пойдешь на это, между нами все кончено, папа… О, Квин, прошу прощения! Ведь вы — Квин, не так ли? Налейте себе чего-нибудь выпить. Послушай, папа, очнись же наконец! Это всего лишь дурной сон!

— Тай, замолкни, — сухо оборвал его Джек Ройл. — Сигареты вон в том ящике, Квин. Дело решено, Тай, и хочешь не хочешь, но тебе придется проглотить это.

— Проглочу, можешь быть уверен!

— Мама, — бесцветным голосом проговорила Бонни. — Ты уйдешь сию же минуту из этого ненавистного дома вместе со мной, или нет?

— Нет, милая крошка, — нежно ответила Блайт. — А теперь — иди погуляй, как умная девочка, и не забудь навестить парикмахера. Твои волосы просто в ужасном состоянии!

— Правда? — встревожилась Бонни, но вскоре спохватилась и произнесла трагическим голосом: — Мама, это конец. Прощай, и надеюсь, что он не станет тебя бить, хоть знаю, что так оно и будет. Помни, ты в любой момент можешь вернуться ко мне, потому что я действительно люблю тебя. О, мама! — И, разразившись слезами, Бонни вслепую бросилась к двери.

— Сейчас все представляется тебе сладким коктейлем, — горько проговорил Тай, — но через год жизнь с ней покажется тебе полынной настойкой пополам с опиумом. Прощай, отец!

Таким образом получилось, что принц и принцесса обоих королевских фамилий предприняли свой драматический уход одновременно, и в попытке поскорее покинуть сцену неожиданно столкнулись в дверях своими юными царственными лбами.

— Неуклюжий грубиян! — закричала Бонни сквозь слезы.

— А ты почему не смотришь, куда идешь?

— Вот так джентльмен! Где ты набрался таких манер — у Джема Ройла, знаменитого конокрада из Сассекса?

— Послушай, это мой дом, и ты сделаешь мне одолжение, если уберешься отсюда с такой быстротой, с которой эти твои ходули восьмого размера смогут тебя унести, — холодно произнес Тай.

— Твой дом! А мне казалось, будто ты только что покинул его навсегда. По правде сказать, Тайлер Ройл, я очень подозреваю, что за всей абсурдной маминой идеей скрываются твои происки. Ты каким-то образом подстроил эту дурацкую затею, — ты, Макиавелли![36]

— Я? Да я согласился бы скорее видеть отца выступающим в роли голоса за сценой у Мински, чем связанным с твоей семейкой! Если уж на то пошло, то нынешняя комедия — твоих рук дело!

— Моих? Ха-ха! И зачем же мне это понадобилось, скажите на милость?

— Потому что ты и Блайт обречены на провал. Тогда как я с отцом в нашей последней картине…

— Ну да, я читала поистине редкостные потуги саморекламы в «Моушн Пикчер Хералд». А цифры кассовых сборов, опубликованные в «Верайети», — разве они не впечатляют?

— О, я вижу, ты одна из поклонников Ройлов!

— Разве такие существуют?

— Сплетница!

— Протирка для кинокамеры!

В самый драматический момент, когда Тай и Бонни пытались испепелить друг друга взглядами пылающих ненавистью и негодованием глаз, когда Джек и Блайт, стоя у камина, не обращая ни на кого внимания, демонстративно обняли друг друга своими знаменитыми руками, а мистер Квин тяжело вздыхал над фужером выдержанного бренди, Лаудербек, громко кашлянув, величественно вошел в комнату с подносом в руках.

— Пвошу пвощения, — произнес Лаудербек, устремив взгляд на картину Фрагонара[37] на стене напротив. — Некая фванцузская особа только что пвинесла письмо для мисс Блайт Стьюавт. Особа утвевждает, будто письмо только что пвибыло последней почтой по месту жительства мисс Стьюавт и что на нем стоит пометка «Очень важно».

— Клотильда! — воскликнула Бонни, хватая конверт с подноса. — Доставлять твою корреспонденцию сюда? Мама, и тебе не стыдно?

— Бонни, дитя мое, — спокойно возразила Блайт, отнимая у нее конверт. — С каких это пор ты читаешь письма своей матери? А я уже было поверила, будто ты навеки меня покинула!

— А ты, Тай? — с усмешкой спросил Джек Ройл, подходя поближе. — Ты тоже изменил свои намерения?

— О!.. — чуть слышно пробормотала Блайт Стьюарт.

Она в крайнем изумлении смотрела на содержимое конверта. В одной руке она держала два прямоугольных кусочка раскрашенного картона, а другой пыталась вытряхнуть из конверта что-нибудь еще, но там больше ничего не было.

— О!.. — еще невнятнее повторила она и повернулась к присутствующим спиной.

Мистер Квин, оставленный всеми без внимания, незаметно подошел сзади и заглянул ей через плечо. Кусочки картона, насколько он мог заметить, представляли собой две обыкновенные игральные карты. Одна была двойка треф, а вторая — десятка пик. Когда Блайт медленно перевернула карты рубашкой кверху, он увидел, что их тыльная сторона была синего цвета и украшена золотой подковой.

— Что случилось, мама? — встревоженно воскликнула Бонни.

Блайт обернулась. На лице ее застыла недоумевающая смущенная улыбка.

— Ничего особенно, глупышка. Кто-то решил пошутить таким странным образом. Значит, ты все еще продолжаешь беспокоиться о своей бедной старенькой маме, от которой только что отреклась навсегда.

— О, мама, не будь такой вредной! — сказала Бонни. Она тряхнула своими золотистыми локонами, и, фыркнув в сторону мистера Тайлера Ройла, величаво удалилась.

— До свидания, отец, — мрачно произнес Тай и вышел вслед за ней.

— Вот и все, — с облегчением вздохнул Джек. Он взял Блайт за руку: — Не так уж плохо получилось, верно, дорогая? Беда с нынешними ненормальными детьми! Поцелуй меня…

— Джек! Мы совсем забыли о мистере Квине. — Блайт повернулась к Эллери, одарив его ослепительной улыбкой. — Что вы должны были подумать о нас, мистер Квин! И сдается мне, мы до сих пор еще не представлены? Но Джек много говорил мне о вас, и Бутч тоже…

— Прошу меня простить, — вмешался великий актер. — Дорогая, познакомься: это Эллери Квин, который работает с Лу Бэскомом над нашей картиной. Итак, каково же ваше мнение о нас? Немного сумасбродные, правда?

— Мне кажется, — улыбнулся Эллери, — что вы живете ужасно интересной жизнью. Подумать только: вместо поздравлений вам посылают по почте игральные карты и тому подобную чепуху! Странное представление об юморе. Можно взглянуть, мисс Стьюарт?

— Да нет, это пустяки… — начала было Блайт, но каким-то образом конверт и карты очутились в руках у мистера Квина, и прежде чем она успела возразить, он уже принялся их внимательно рассматривать.

— Клуб «Подкова», конечно, — вполголоса рассуждал про себя Эллери. — Я заметил эту характерную эмблему на их картах в тот злополучный вечер. И ваш шутник очень аккуратно обошелся с конвертом. Адрес нацарапан печатными буквами обычной перьевой ручкой; чернила бледно-синие, водянистые, из тех, что встречаются, кажется, исключительно в американских почтовых отделениях. Письмо отправлено сегодня утром. Хм-м… Это первый конверт такого рода, который вы получили, мисс Блайт?

— Но вы не думаете… — начал Джек, обеспокоенно косясь на Блайт.

— Да говорю же вам… — Блайт тряхнула головой, и Эллери понял, от кого Бонни переняла свою привычку. — Нет, в самом деле, мистер Квин, это совершенно ничего не значащий пустяк. Людям нашей профессии поклонники часто посылают по почте всякую нелепую ерунду.

— Но вы прежде получали подобные конверты?

Она, нахмурясь, посмотрела на него. Он молча улыбался. Блайт пожала плечами и подошла к фортепьяно; вернувшись с сумочкой, она раскрыла ее и достала оттуда еще один конверт.

— Блайт, за этим что-то кроется, — проворчал Ройл.

— О, Джек, к чему поднимать тревогу из-за пустяков? Первый конверт я получила в прошлый вторник, в тот день, когда мы подписывали контракт.

Эллери тщательно обследовал конверт. Он был точной копией тога, который только что принесла Клотильда, совпадал даже цвет чернил. Его отправили в понедельник, и на нем, как и на втором конверте, стоял штамп голливудского почтового отделения. Внутри находились две игральные карты с золотой подковой на синей рубашке: валет и семерка пик.

— Загадки и фокусы очень забавляют меня, — сказал Эллери. — И поскольку вы не придаете никакого значения подобным чудачествам, то, конечно, не станете возражать, если я оставлю их у себя? — Он аккуратно разложил карты по конвертам и сунул их себе в карман. — А теперь, — бодро и оживленно продолжал Эллери, — вернемся к истинной причине моего визита. Сэм Викс только что принес в студию новость о вашем примирении…

— Так скоро? — воскликнула Блайт.

— Но мы же не обмолвились ни одной живой душе! — удивился Ройл.

— Вы ведь знаете Голливуд. Главный вопрос: как и почему вы решились на подобный шаг?

Джек и Блайт обменялись взглядами.

— Полагаю, Бутч вскоре свалится нам на голову, так что поневоле придется объяснять, — сказал актер. — Все очень просто, Квин. Мы с Блайт решили, что уже достаточно долго были идиотами. Мы любили друг друга все эти двадцать лет, и только глупая гордость заставляла нас держаться порознь. Вот и все.

— Когда я думаю о тех прекрасных годах… — вздохнула Блайт. — Милый, мы исковеркали всю нашу жизнь, разве не так?

— Но такое не годится для сценария! — запротестовал Эллери. — Я должен отыскать резонную причину, по которой вы зарыли топор войны! Сюжет, милые мои, сюжет! Где конфликт? Где соперник или соперница? Вы же не можете свести все лишь к глупой размолвке двух горячих голов?

— Почему же? — усмехнулся Д’ойл. — Вполне можем. Ага, телефон!.. Да, Бутч, все верно… Постой! Погоди минутку… Ну да! Спасибо, Бутч. Я немного растерян… Подожди, Блайт тоже хочет с тобой поговорить…

Сбитый с толку мистер Квин незаметно удалился.

Мистер Квин вышел из-под мрачных сводов главного портала елизаветинского замка[38] Ройлов и к своему невысказанному изумлению заметил юного мистера Ройла и юную мисс Стьюарт, которые сидели рядом на краю подъемного моста, болтая ногами над водой крепостного рва. Как добрые старые друзья! Правда, не совсем так. До него донеслось громкое негодующее ворчание мистера Ройла, и на мгновение мистер Квин поддался было невольному импульсу броситься на помощь, заподозрив того в намерении утопить свою очаровательную собеседницу среди цветущих лилий внизу.

Однако он вовремя остановился. Сердитое рычание мистера Ройла было вызвано скорее негативным отношением к самому себе, чем к мисс Стьюарт.

— Боже, каким глупым щенком я выглядел! — послышалось в ворчании. — Но я не могу бросить старика! Он все, что у меня есть. Лаудербек — напыщенный осел, а агент думает только о деньгах. Если бы не я, он давно превратился бы в такого, как старик Парк!

— Да, да, ты прав, —• согласилась Бонни, глядя в воду.

— Что ты хочешь этим сказать? Да у него в одной левой брови больше таланта, чем у всех здешних комедиантов, вместе взятых! Я хотел лишь подчеркнуть, что он ужасно непрактичный — разбрасывает направо и палево все, что заработает!

— А ты, — промурлыкала Бонни, — в противоположность ему ужасный скряга. И скопил, конечно, миллионы!

— Не будем касаться меня, — покраснев, сказал Тай. — Просто я ему нужен. Вот почему я согласился.

— Не надо мне ничего объяснять, — холодно ответила Бонни. — Меня не интересуете ни ты, ни твой отец, ни что-либо, касающееся вас обоих… Единственная причина, заставившая меня согласиться, заключается в том, что я не хотела огорчить маму. Я не могу ее бросить сейчас!

— Так кто же теперь объясняет? — язвительно усмехнулся Тай.

Бонни прикусила губу.

— Не знаю, что заставляет меня сидеть и болтать с тобой. Я тебя ненавижу и…

— У тебя стрелка поехала на чулке, — заметил Тай.

Бонни поспешно поддернула левую ногу и уселась на нее.

— Ты гадкий и невоспитанный тип! Конечно, ты сразу замечаешь подобные вещи!

— Я сожалею, что сказал тогда о… ну, о твоих ногах восьмого размера, — смущенно пробормотал Тай. — В действительности у тебя очень красивые стройные ноги, и туфли довольно маленького размера для такой крупной девушки, как ты. — Он швырнул в ров камешек и с преувеличенным внимание проследил за тем, сколько раз он подпрыгнул на воде. — И фигурка тоже хорошенькая — в своем роде, конечно…

Бонни изумленно уставилась на него, Эллери издали заметил, как побледнели ее щеки и вся она неожиданно приобрела застенчивый и смущенный вид. Он заметил также, как она украдкой послюнила кончик указательного пальца и провела им по стрелке на чулке; как в отчаянии взглянула на сумочку, словно больше всего на свете желала раскрыть ее, достать зеркальце и проверить губы — не нужно ли их подкрасить? — и поправить свои медово-золотистые волосы, и вообще стала вести себя,так, как любая нормальная женщина.

— Очень красивая фигурка, — снова повторил юный мистер Ройл, швыряя в ров очередной камешек.

— Вот как? — вспыхнула Бонни, и рука ее метнулась к волосам, чтобы привести их в порядок незаметными прикосновениями, столь бессмысленными для мужского взгляда.

— Значит, — абсолютно непоследовательно продолжал молодой человек, — мы с тобой друзья. В смысле… до их свадьбы, разумеется. Договорились?

В этот психологически чрезвычайно важный момент мистер Квин изо всех сил пытался подавить рвущийся из груди кашель. Невзирая на его усилия, кашель, тем не менее, настоял на своем и вырвался наружу.

Оба подскочили, точно у них над ухом внезапно выстрелили из револьвера. Тай покраснел до корней волос и неуклюже поднялся на ноги. Бонни с виноватым выражением прикусила губу и принялась бесцельно закрывать и открывать свою сумочку.

— Ничего мы не договорились! — холодно проговорила она. — О, хеллоу, мистер Квин! Я скорее подружусь с хорьком! Никаких условий, мой расфуфыренный петушок! Знаю я твои повадки с женщинами! Просто я не стану ссориться с тобой, пока мама и твой отец не поженятся!

— Привет, Квин. Скажите, видели ли вы в своей жизни более сварливую женщину, чем эта? — Тай тщательно отряхивал свой костюм от прилипших травинок и песчинок. — Ни одного приятного слова на несколько миллионов, которые она выпускает в минуту! Ладно, пусть будет по-твоему, Я думаю только об отце, вот и все.

— А я не стала бы этого делать ни за что в жизни, если бы не мама! Помогите мне встать, мистер Квин…

— Послушай, но ведь я…

— Мистер Квин?.. — проворковала Бонни.

Мистер Квин молча помог ей подняться на нош. Тай несколько раз распрямил свои могучие плечи, точно тяжелоатлет, разминающий мышцы перед поднятием штанги, и сердито посмотрел на девушку.

— Ладно, черт возьми, — проворчал он. — Пусть будет до свадьбы!

— Вы так любезны и воспитанны, мистер великий непревзойденный красавчик!

— Но разве я виноват, что родился с привлекательной внешностью? — взмолился Тай.

И они разошлись в разные стороны.

Мистер Квин с открытым ртом озадаченно глядел им вслед. Все это было чересчур сложно для его простого ума.

Глава 5 Унесенные ветром

Субботняя газетная колонка последних известий Полы Пэрис распространила животрепещущую новость на весь жаждущий сенсаций мир, и после полудня того же дня кинокомпании «Маша» пришлось удвоить охрану у главных ворот студии. Сторожевые овчарки хриплым лаем отгоняли любопытных от усадьбы Джека Ройла; Блайт заперлась в своем доме в Глендейле, построенном в стиле мечети, чьи двери непреклонно защищала верная молчаливая Клотильда, а Тай и Бонни, играя свою странную роль, согласились дать ошеломленным репортерам совместное интервью, в котором говорили друг другу комплименты и обменивались милыми улыбками перед объективами кино- и фотокамер.

— Все готово, — заявил Сэм Викс измотанному Эллери к концу чрезвычайно хлопотливого дня, устало вытирая вспотевшее лицо. — А завтра… О, приятель, погодите, и вы увидите, что будет завтра!

— Бонни не капризничает? — спросил Эллери.

— Пыталась, но я ее уговорил. Я боялся, что они придушат друг друга в воздухе, когда Тай возвращался с ней после посещения острова Рид.

— Удивительно, до чего послушно и согласно ведут себя Джек и Блайт, — сиял Чудо-мальчик. — А с Таем за штурвалом самолета, уносящего их к заоблачным высотам счастья — ну, разве это не сюжет, Сэм?

— Мамочки мои! — расплылся в довольной улыбке Лу Бэском. — Передайте-ка мне вон ту бутылку!

— Наши люди будут завтра руководить празднеством на летном поле, Бутч, — сказал рекламный агент. — А я слетаю на остров Рид, чтобы подготовить там все для встречи. Увидимся завтра вечером.

— Нет-нет! — торопливо возразил Бутчер. — Терпеть не могу все эти голливудские столпотворения. Я сказал Джеку и Блайт, что доктор настоятельно рекомендовал мне отдохнуть, и Бонни нс возражает. Съезжу-ка я завтра на Палм-Спрингс, поваляюсь на солнышке. Так что, ребята, устраивайте все сами. Встретимся в понедельник утром.

Ровно в полдень в воскресенье мистер Квин и Лу Бэском выехали в аэропорт на двухместном автомобиле Эллери. Бульвар Лос-Фелис был забит автомобилями, двигавшимися еле-еле, бампер к бамперу. Они потратили целый час, добираясь до поворота на Риверсайд, и еще один, с черепашьей скоростью ползя вдоль лос-анджелесской набережной через Гриффит-Парк к взлетному полю. Спустя пятнадцать минут бесполезных попыток припарковать машину Эллери бросил ее, и они принялись проталкиваться сквозь густую толпу к месту действия.

— Опоздали! — стонал Лу. — Эрминиус уже заканчивает свои причитания!

Блестящий красный с золотом моноплан Тая, сверкая на солнце, стоял, окруженный плотным полицейским кордоном. Обе пары Стьюартов и Ройлов, рука об руку, раскланивались и улыбались в бешеном круговороте фотографов, кинорепортеров, газетчиков и просто друзей и знакомых, громкими голосами перекрывающих медные звуки духового оркестра. Доктор Эрминиус с длинными черными бакенбардами, плавно развевающимися по ветру, сиял лучезарной улыбкой всем и каждому над своим молитвенником и незаметно продвигался к наиболее людному месту, где были установлены треноги кинокамер.

— Отличная работа, док! — кричали в толпе.

— Вот это свадьба так свадьба!

— Великолепно, замечательно! Как насчет того, чтобы промочить горло, док Эрминиус?

— Но меня ему все равно никогда не женить!

— Столпотворение, как во время Страшного Суда, — хихикнул Лу. — Эй, вы там, пропустите меня! Держись за мной, Квин! Джек! Блайт!

Оркестр перестал играть «Вот идет невеста» и перешел к «Калифорния, иду к тебе».

— Лу! Мистер Квин! Все в порядке, офицер, пропустите!

— Бонни! Бонни Стьюарт! Повернитесь сюда, пожалуйста! Улыбнитесь Таю!

— Не скажете ли пару слов радиослушателям, Джек?

— Доктор Эрминиус, как насчет пары снимков?

— Да, сын мой, — поспешно, но с чувством собственного достоинства произнес почтенный пастырь и встал перед Джеком Ройлом.

— Джек! Блайт! Возьмитесь за руки так, чтобы видны были обручальные кольца!

— Уберите же эту толпу от самолета, черт побери!

— Мисс Блайт! Мисс Блайт! — послышался пронзительный женский голос, и некая французская леди средних лет, одетая не без изящества, энергично прокладывая локтями путь через толпу, приблизилась к полицейскому кордону, неистово размахивая зажатым в кулаке почтовым конвертом.

— Клотильда! — воскликнула Блайт. Она вся сияла от счастья, руки были заняты охапками цветов, шляпка сбилась на затылок. Она бросилась навстречу Клотильде, но увидев конверт внезапно громко ахнула и побледнела. Через плечо полицейского офицера она выхватила письмо из руки Клотильды и разорвала конверт. Эллери видел, как она закрыла глаза, судорожно смяла конверт и отшвырнула его в сторону.

Спустя мгновение она вновь вернула себе безмятежный вид и с улыбкой возвратилась к группе людей у самолета.

Эллери протиснулся мимо корзин с цветами и фруктами, загромождавших все свободные проходы, и ухитрился незаметно подобрать письмо. Это был очередной конверт, надписанный на почте, но на сей раз отправленный срочно со специальной доставкой. Внутри находились две половинки разорванной игральной карты с золотой подковой на обороте. Карта была восьмеркой пик.

Разорванная пополам… Эллери был уверен, что Блайт ее не рвала. Странно… Он помрачнел и сунул конверт в карман, озираясь по сторонам. Француженка уже успела исчезнуть в толпе.

— Тай! Поцелуй Бонни Стьюарт для «Новостей дня»!

— Джек! Джек! Обнимись со смущенной невестой!

— А это что такое? — закричал кто-то, держа на весу изящную плетеную корзинку с крышкой.

— Чей-то подарок, наверное! — перекрыл шум толпы голос Джека Ройла.

— Открой ее!

Бонни нагнулся над корзинкой и вскоре выпрямилась, держа в обеих руках два больших термоса:

— Посмотрите, люди, что я нашла!

— Сайдкар! — в восторге объявил Джек, отвинтив крышку одного из термосов и понюхав его содержимое. — Спасибо, неизвестный друг! Откуда ты знаешь о моей слабости?

— А в моем что? Мартини! — радостно закричала Блайт, обследовав второй термос. — Самый приятный подарок на дорожку!

— Выпьем же за жениха и невесту!.

Термосы пошли по рукам; в течение нескольких секунд все хохотали и шутливо боролись за их обладание. Лу отчаянно сражался с высокой плотной дамой, отвоевал оба термоса и разлил из них по глотку в невесть откуда появившиеся бумажные стаканчики.

— Эй, оставьте и нам хоть немного! — окликнул его Джек.

— Ты и так будешь пьян от любви!

— Такой здоровенный парень — и нуждаешься в стимуляторе?

— Вперед — и да здравствует любовь!

— А я говорю — имейте совесть! Так ведь и нам ничего не останется! — хохотал Джек, отбиваясь от дружеских объятий и похлопываний по спине и плечам.

Лу неохотно поставил термосы в корзинку, завинтив их крышками. Корзинка лежала рядом с грудой багажа у самолета.

Лу и Эллери толкали, стискивали, тузили и мяли в толпе оживленных провожающих, пока они не очутились посреди сумок, чемоданов и баулов, готовых к отправке. Эллери в изнеможении уселся на корзинку с термосами и устало вздохнул:

— Не удивительно, что Бутч сбежал в Палм-Спрингс!

— Кто утащил мой шлем? — послышался голос Тая Ройла. — Мак, проверь-ка у них, пока я принесу другой! — И он нырнул в толпу, направляясь к ближайшему ангару.

— Что происходит — революция?

Эллери обернулся, пытаясь спасти свою шляпу от окончательной гибели в толпе и толчее, и увидел сзади ухмыляющегося Алана Кларка, своего литературного агента, глядевшего на него сверху вниз.

— Да нет, просто тихий воскресный день в Голливуде, Алан. Они уже готовы к вылету.

— Дайте же мне поцеловать невесту, в конце концов! — яростно шумел Лу. Он подхватил Блайт, притянул к себе и влепил ей смачный поцелуй, в то время как Джек, усмехаясь, начал забрасывать вещи в кабину самолета. Бонни, совершенно неотразимая в леопардовой шубке до колен и в круглой русской шапочке из того же меха, по всей видимости должна была оказаться его следующей жертвой, но тут к ней подбежал какой-то мужчина:

— Мисс Бонни Стьюарт! Мистер Тайлер Ройл просит вас прийти к нему в ангар.

Бонни состроила гримаску, улыбнулась в угоду глазеющей публике и последовала за ним.

Бонни огляделась внутри полутемного ангара. Он казался пустым. Девушка обернулась к приведшему ее сюда мужчине, но тот уже ушел.

— Тай! — окликнула она. Голос ее громким эхом отразился от высокого потолка.

— Я здесь!

Бонни направилась в ту сторону, откуда донесся голос Тая, и нашла его позади покрытого брезентом биплана, роющимся в железном шкафчике со спецодеждой.

Тай в недоумении уставился на нее:

— Что тебе здесь надо, липучка?

— Мне? Что тебе надо!

— Ничего — особенно от тебя.

— Послушай-ка, Тай Ройл, я уже достаточно натерпелась сегодня от тебя и без этой игры в кошки-мышки! Ты только что послал за мной. Что тебе надо?

— Я посылал за тобой? Черта с два я это делал!

— Тай Ройл, не валяй дурака, потому что в этом нет необходимости!

Тай гневно сжал кулаки:

— О, если бы ты не была женщиной!

— А мне показалось, что совсем недавно ты был благодарен судьбе именно за то, что я женщина, — холодно отпарировала Бонни. — Твой поцелуй был довольно пылким!

— Да меня кинооператор просил постараться!

— С каких это пор ты следуешь приказам кинооператора?

— Послушай! — закричал выведенный из себя Тай. — Я не стал бы целовать тебя по доброй воле, даже если бы целых пять лет в глаза не видел женщин! Твои губы похожи на два комка резины. Как только твоим партнерам не противно целовать тебя перед камерой? Им следовало бы выдать медаль за исключительное самопожертвование в выполнении своего долга!

Бонни побледнела.

— Ты… Ты… — начала она, не находя слов от негодования.

За их спина послышалось легкое покашливание. Оба обернулись, и оба замерли в недоумении.

Позади них, широко расставив ноги, молча стояла высокая фигура в наглухо застегнутом комбинезоне, в защитных очках и шлеме, с меховыми перчатками на руках. В одной руке фигура держала направленный на них револьвер.

— Ладно, сдаюсь, — сказал Тай. — В чем соль этой шутки?

Револьвер слегка качнулся, недвусмысленно призывая к молчанию. Тай и Бонни одновременно затаили дыхание.

Фигура толчком ноги со скрежетом придвинула к Таю по бетонному полу ангара железный стул. Рука с револьвером жестом приказала Таю сесть. Тот повиновался. Бонни стояла молча и совершенно неподвижно.

Моток прочной веревки, загодя разрезанной на небольшие куски, перелетел по воздуху и ударил Бонни по ногам. Револьвер указал на Тая.

Тай вскочил со стула, хрипло рыча от бешенства. Револьвер мгновенно уставился прямо ему в грудь.

— Тай, — взмолилась Бонни. — Прошу тебя, не надо…

— Не надейся, что тебе легко сойдет с рук эта дурацкая затея, — глухо сказал Тай. — Чего тебе надо? Денег? Вот, возьми!

Черный зрачок револьверного дула остановил его. Бонни торопливо нагнулась, подхватила веревку и принялась привязывать Тая к ножкам и спинке стула.

— Все ясно, — с горечью в голосе проговорил Тай. — Теперь мне все понятно. Одна из твоих милых штучек! Но на сей раз, клянусь Богом, ты зашла слишком далеко. Я отправлю тебя в тюрьму за это!

— Револьвер — не игрушка, — прошептала Бонни, — и хотя я порой грубо с тобой обращалась, но до перестрелки дело не доходило. Разве ты не видишь, что этот тип не намерен шутить? Я не очень крепко тебя свяжу…

Дуло револьвера уперлось ей между лопаток. Бонни прикусила губу и потуже затянула веревки. Приготовленный кляп появился в затянутой в меховую перчатку руке и занял свое место во рту у Тая.

Предметы стали качаться и расплываться перед глазами Бонни. Все казалось сплошным абсурдом — эта мертвая тишина, эта безъязыкая фигура, угрожающая револьвером… Бонни зажмурилась и закричала. Ответом ей было лишь глухое эхо в пустом ангаре.

Однако фигура мгновенно прореагировала на ее крик. Рука в перчатке зажала ей рот и потащила ее ко второму стулу. Девушка пыталась бороться, брыкаясь, кусаясь и царапаясь, но все было напрасно. Вскоре и она оказалась привязанной к стулу, превратившись в такую же беспомощную куклу, как и Тай; загадочная фигура, наклонившись над ним, тщательно проверила веревки, затянув потуже одни и добавив новые. Затем, все так же беззвучно, фигура подняла руку в насмешливом салюте и, сунув револьвер в карман, исчезла за прикрытым брезентом бипланом.

Глаза Тая пылали бешеной яростью над закрывавшей его рот повязкой; он извивался и корчился на стуле, пытаясь освободиться от пут, но добился лишь того, что вместе со стулом грохнулся навзничь. Голова его ударилась о бетонный пол с тупым стуком, от которого на душе у Бонни все перевернулось. Юноша замер неподвижно, лежа на спине с закрытыми глазами и не подавая признаков жизни.

— А вот и он! — воскликнул Джек, обнимая одной рукой Блайт и стоя на передвижной лесенке у входа в самолет. — Тай! Иди сюда!

— А где Бонни? — закричала Блайт. — Бон-ни!

— Застряла где-нибудь в толпе. Тай!

Высокая фигура в защитных очках и пилотском шлеме протолкалась сквозь толпу и принялась забрасывать в кабину самолета оставшийся багаж. Эллери поднялся с плетеной корзинки и предупредительно подал ее человеку в защитных очках. Тот помахал Джеку и Блайт, приглашая заходить в самолет, поднял над головой корзинку в знак прощания с провожающими, и нырнул в кабину. Дверца за всеми тремя захлопнулась.

— Счастливой посадки! — заорал Лу.

Блайт и Джек прижали улыбающиеся лица к окну кабины, и оркестр грянул «Свадебный марш» из «Лоэнгрина»[39],

Толпа оживленно подхватила мелодию.

Бонни лихорадочно озиралась вокруг. Внезапно у нее перехватило дыхание: сквозь ближайшее к ней окно ангара она увидела высокую фигуру в защитных очках, торопливо бегущую к самолету Тая. И тут до нее впервые дошло, что фигура была одета точь в точь, как Тай: летный комбинезон, шлем, защитные очки… Джек… Блайт… оживленные, смеющиеся, посылающие воздушные поцелуи… Медные звуки оркестра приглушенно донеслись сквозь стенки ангара.

И затем перед ее широко раскрытыми от ужаса глазами красно-золотистый самолет тронулся с места, покатил по взлетному полю, оторвался от него и начал набирать высоту — все выше… выше…

Последнее, что заметила Бонни перед тем, как все погрузилось во мрак, был белый носовой платок матери, которым она махала на прощание в окне кабины самолета.

Целую вечность спустя Бонни раскрыла глаза в пустой и бесцветный мир, который вскоре однако начал наполняться красками, звуками и запахами. Она лежала на боку на холодном бетонном полу, привязанная к стулу. В нескольких футах в стороне лежал Тай, очень бледный, неподвижный, совсем… мертвый. Тай!

Она пошевелилась, и тысячи острых иголочек закололи ее онемевшее тело. Вместе с болью вернулась память. Блайт… Блайт улетела.

Потеряв сознание, Бонни свалилась набок. Давно ли? Сколько… сколько времени сейчас?

Блайт… Блайт улетела… Как облачко дыма, растворившись в чистом небесном пространстве.

Во время падения кляп вывалился у нее изо рта.

И Тай мертв…

Мама…

Бонни застонала. Ее стон эхом вернулся к ней — беспомощной, растерянной, лежащей на холодном полу ангара позади прикрытого брезентом самолета.

Тай пошевелился…

Бонни, мучительно извиваясь, дюйм за дюймом поползла к нему, волоча за собой стул, к которому была привязана. Он открыл налитые кровью глаза.

— Тай, — задыхаясь, с трудом проговорила Бонни. — Их похитили! Джека… и маму… Тот человек — он улетел с ними на самолете, притворившись тобой!

Тай закрыл глаза. Когда он снова раскрыл их, Бонни

поразилась их неестественно красному цвету. Кляп судорожно дергался у него во рту, точно он изо всех сил пытался заговорить. Она заметила, как напряглись жилы у него на шее.

Бонни прижалась щекой к лицу Тая, стараясь дотянуться зубами до конца тряпки, торчавшей у него изо рта. Наконец, это ей удалось, и она принялась дергать, тащить, расшатывать кляп, пока в конце концов ее усилия не увенчались успехом. Щеки Тая были холодными, как пол, на котором они оба лежали.

— Бонни, — голос его был совершенно неузнаваем. — Попытайся ослабить эти веревки.

На мгновение их дыхание слилось воедино и взгляды сомкнулись. Затем Бонни отвернулась, а Тай перекатился на бок, чтобы ей было удобнее вцепиться зубами в узел, затянутый на его руках.

К счастью, Эллери и оба ею спутника еще не покинули летное поле. Эллери стоило лишь раз взглянуть на тысячную толпу, запрудившую место стоянки автомашин, чтобы предсказать длительную заминку. Поэтому он, Лу и Алан Кларк отправились в ресторан при аэровокзале, чтобы подкрепиться сэндвичами и кофе.

Их вялое обсуждение будущего киносценария было внезапно прервано сильной суматохой и замешательством снаружи; выскочив из ресторана, они наткнулись у одного из ангаров на возбужденный муравейник из аэродромных служащих, пилотов, механиков и полицейских, суетившихся вокруг Тая, потиравшего затекшие руки, и Бонни, которая молча сидела, сложив руки на коленях, с лицом белее собственного носового платка, отрешенно глядя на деловито снующих людей-муравьев и не замечая их.

— В том самолете — мой отец! — объяснял всем Тай. — Квин! Слава Богу, хоть одно знакомое лицо! И Лу! Свяжитесь с Бутчем. Позвоните на остров Рид. Делайте же что-нибудь, черт возьми!

— Сейчас нет смысла звонить на остров Рид, — сказал Эллери, обращаясь к Лу. — Это единственное место, о котором можно с абсолютной достоверностью утверждать, что похититель их туда не потащит. Хотелось бы мне знать…

— Маму увезли, — безучастно проговорила Бонни. Одна из стюардесс попыталась было ее увести, но она отрицательно покачала головой.

Эллери позвонил в справочную службу, затем заказал разговор с усадьбой Толленда Стьюарта. Спустя довольно продолжительное время ему ответил сухой брюзгливый мужской голос.

— Это мистер Толленд Стьюарт?

Эллери показалось, будто голос внезапно насторожился:

— Нет, это доктор Джуниус. А кто хочет говорить с мистером Стьюартом?

Эллери объяснил, что произошло, и поинтересовался, не пролетал ли моноплан Тая над усадьбой в Шоколадных горах. Однако личный врач Толленда Стьюарта отверг такое предположение.

— Ни одного самолета за целый день. Кстати, не исключено ли, что мистер Ройл и мисс Стьюарт сами прибегли к такому экстравагантному способу, чтобы избежать любопытства толпы? Возможно — и это вполне естественно, — они хотели провести медовый месяц без посторонних соглядатаев?

— И наняли бандита, чтобы тот связал Тая и Бонни и угнал самолет? — сухо возразил Эллери. — Нет, доктор, я так не думаю.

— Ладно, дайте мне знать, если что-нибудь прояснится, — сказал доктор Джуниус. — Мистер Стьюарт пошел сегодня поохотиться на кроликов и до сих пор еще не вернулся.

Эллери поблагодарил его, дал отбой и вызвал Палм-Спрингс. Однако Жака Бутчера нигде не могли найти. Поэтому Эллери оставил для него телефонограмму и позвонил на остров Рид. Сэма Викса там не было — он куда-то улетел; как Эллери ни пытался, он так и не мог добиться, куда.

— Значит, самолет мистер Ройла не приземлялся на острове Рид?

— Нет. Мы до сих пор ждем. Что-нибудь не в порядке? Они должны были бы уже прилететь к этому времени.

Эллери вздохнул и повесил трубку.

Явилась полиция, официальные чины службы безопасности, следственного отдела; тучи репортеров налетели, как саранча. За несколько секунд летное поле запрудила толпа даже более плотная, чем перед отлетом, и пришлось вызвать полицейское подкрепление. Тем временем поисковые самолеты с городского аэродрома и из ближайших военно-воздушных соединений поднялись в воздух, держа курс на юго-запад, туда, куда улетел красно-золотистый моноплан.

День тянулся бесконечно; ближе к закату с запада прилетела небольшая двухместная авиетка, из которой выскочил Чудо-мальчик и помчался к ангару. Он заключил Бонни в объятия, и она расплакалась у нею на груди; Тай в это время беспокойно шагал взад и вперед, жадно куря сигарету за сигаретой

— Есть! — закричал, подбегая к ним, один из диспетчеров аэропорта. — Военный разведчик только что заметил красно-золотистый моноплан на пустынном плато в Шоколадных горах. Никаких признаков жизни…

— Катастрофа? — хрипло спросил Тай.

— Нет. Просто посажен там.

— Странно… — пробормотал Эллери, но ничего больше не сказал, потому что заметил выражение лица Бонни. Он видел такие лица у осужденных преступников, которым в последнюю минуту объявили об отмене смертного приговора.

Было выделено еще несколько самолетов, и вскоре небольшой поисковый отряд взмыл в воздух и устремил свои крылья в сторону заходящего солнца.

В наступивших сумерках они держали курс над горами Сан-Бернардино по радиомаяку. Отсюда они взяли направление на легкий отблеск на южных горных вершинах, вскоре прекратившийся в сияние сигнальных огней на плоском пустынном плато.

Когда они приземлились, армейские летчики встретили их с пистолетами наготове. В их поведении чувствовалась какая-то неуверенность, словно они не были расположены к разговорам здесь, ночью, под яркими звездами в холодном бледном свете сигнальных огней.

— Мой отец… — начал Тай, бросившись бежать к своему золотисто-красному самолету, мирно стоявшему на плоскогорье и окруженному толпой людей.

— Моя мама… — проговорила Бонни, последовав за ним на несгибающихся ногах.

Офицер в шлеме приглушенным голосом сказал что-то Жаку Бутчеру, и тот как-то странно и жалко улыбнулся. Он обернулся к Эллери и Лу, словно ища у них поддержки, и окликнул Бонни:

— Бонни! Погоди-ка минутку…

Бонни остановилась, отвернув лицо от призрачного света сигнальных ламп; она была очень напугана, хоть и старалась скрыть это изо всех сил; Тай тоже остановился, резко, словно налетел на высокую каменную стену.

Эллери и Жак Бутчер вошли в кабину самолета, и кто-то закрыл за ними дверь.

Снаружи Тай и Бонни стояли в нескольких футах друг от друга — две неподвижные фигуры в толпе мятущихся людей. Никто из них не произносил ни слова, и оба неотрывно уставились на закрытую дверь моноплана. И никто не приближался и не заговаривал с ними.

«Как близко здесь небо, — неожиданно подумала Бонни. — Оно совсем рядом ночью, в горах…»

Дверца кабины отворилась, и Жак Бутчер тяжелыми шагами вышел из нее, словно водолаз, бредущий по морскому дну. Он подошел к Таю и Бонни и встал между ними, положив правую руку на плечо Бонни, а левую на плечо Тая.

— Пилот отсутствует, — проговорил он голосом, прозвучавшим неожиданно громко во внезапно воцарившейся тишине на плато. — Что я могу сказать вам, Бонни, Тай? Джек и Блайт там, в самолете…

— В самолете… — повторила Бонни, ступив на полшага вперед. Затем она замерла на месте.

— Внутри? — спросила она по-детски удивленно. — Почему же они… не выходят?

Тай повернулся и пошел прочь. Сделав несколько шагов, он тоже остановился, темным неподвижным силуэтом четко выделяясь на фоне ярких звезд.

— Бонни, милая… — глухо проговорил Бутчер.

— Бутч, — вздохнула Бонни. — Они не… не…

— Они оба мертвы.

Небо здесь было так близко…