Четверка червей

Глава 19 Четверка червей

Легкий румянец вернулся на лицо Тая — или это был результат выпитого виски. Как бы там ни было, он сказал:

— Я не верю этому. Вы пытаетесь напугать нас несуществующим призраком.

— Вы не хотите, чтобы мы поженились? — ошеломленно проговорила Бонни. — Вы имеете в виду, что мама… тоже? Значит… значит…

— Глупости! — презрительно усмехнулся Тай. — Мне надоело выслушивать вас, Квин. Все, что вы сделали, это запутали меня вконец!

— Несчастный глупец! — воскликнул Эллери. — Вы и понятия не имеете, что я сделал ради вас! Как люди могут быть так слепы?

— Это обо мне, — сказал инспектор. — Я не просто слеп, я огорошен и ошеломлен. Квин, попытайтесь изъясняться вразумительно, ладно? Дайте мне факты, а не всякие заковыристые фантазии!

— Факты? — проворчал Эллери. — Очень хорошо, сейчас вы получите…

Прозвенел звонок в прихожей. Бонни устало окликнула: — Клотильда, посмотри, кто там! — но Эллери и инспектор, сталкиваясь друг с другом в проходе, сами поспешили ко входной двери. По дороге они чуть не сшибли француженку с ног. Тай и Бонни недоуменно смотрели им вслед, словно на пару сумасшедших.

Эллери рывком распахнул дверь. На плетеном половичке у входа с надписью «Добро пожаловать!» стояла негодующая тучная дама без шляпы, но в каракулевой шубе поверх цветастого домашнего платья, безуспешно пытаясь стряхнуть с себя цепкие руки одного из детективов Глюке.

— Отстаньте от меня! — возмущенно пыхтела дама. — Это надо же! А я ведь хотела всего лишь…

— Впускать или выгнать? — спросил детектив у своего начальника.

Глюке беспомощно оглянулся на Эллери.

— Думаю, мы можем пригласить даму войти, — сказал тот, устремив на женщину взгляд неподвижных глаз. — Да, мадам?

— Конечно, — фыркнула мадам, — если с вами обходятся так не по-соседски…

— Что там? — спросила Бонни, появляясь из-за их спин. — Кто это?

— О, мисс Стьюарт, — мгновенно расплылась в улыбке тучная дама, протиснувшись между Эллери и инспектором и тяжеловесно подпрыгивая перед Бонни в странной позе, отдаленно смахивающей на реверанс. — Вы так похожи на себя, когда вы на экране! Я всегда говорила мужу, что вы самая миленькая…

— Да-да, благодарю вас, — поспешно проговорила Бонни. — Я сейчас немного занята…

— Что вы хотели, мадам? — строго спросил инспектор Глюке. Эллери по ему одному лишь известной причине неотрывно следил за руками толстой дамы.

— Надеюсь, вы не сочтете меня бесцеремонной, мисс Стьюарт, но только что случилась странная история. Я миссис Струк — вы знаете, большой желтый дом за углом? Ну так вот, пять минут тому назад у моей двери прозвенел звонок, и моя вторая горничная — как всегда, с опозданием! — открыла дверь, однако там уже никого не было, и только конверт лежал на половике у входа, но адресованный не мне, а вам, мисс Стьюарт, и мистеру Ройлу. И я подумала про себя: «Что за нелепая ошибка?». Потому что ваш адрес достаточно ясен, а названия наших улиц абсолютно разные…

— Да-да, конверт, — нетерпеливо перебил ее Эллери, протягивая руку. — Можно мне его взять?

— Прошу прощения! — сказала миссис Струк с негодующим выражением во взоре. — Письмо адресовано мисс Стьюарт, а не вам, кем бы вы ни были, и вы не мистер Ройл, уж это-то я знаю! Как бы то ни было, мисс Стьюарт, — обернулась она к Бонни, опять расплываясь в улыбке, — вот оно, и я уверяю вас, что торопилась сюда, как могла, хоть это и не очень быстро у меня получается, — она застенчиво хихикнула, — так как мой доктор находит, что я немного поправилась за последнее время. А как вам удается сохранить фигуру? Я всегда говорила, что вы…

— Благодарю вас, миссис Струк, — сказала Бонни. — Вы позволите?

Тучная дама с сожалением достала конверт из кармана пальто и вручила его Бонни.

— Можно мне поздравить вас по случаю вашего обручения с мистером Ройлом? Я только что услыхала сообщение по радио. Несомненно, это приятнейший момент в жизни двух юных, прекрасных сердец…

— Благодарю вас, — пробормотала Бонни. Она с ужасом смотрела на конверт в своей руке.

— Кстати, — спросил Эллери, — вы или ваша горничная заметили того, кто звонил в ваш дверной звонок?

— Нет, что вы! Когда Мерси подошла к двери, там уже никого не было.

— Хм-м… Большое спасибо, миссис Струк. — Эллери вежливо затворил дверь перед лицом тучной дамы. Она негодующе фыркнула и промаршировала вниз по ступенькам в сопровождении детектива, который довел ее до ворот и наблюдал за ней, пока она не завернула за угол, после чего сам ретировался в укрытие.

— Благодарю вас… — в четвертый раз проговорила Бонни, обращаясь к закрытой двери.

Эллери взял конверт из ее безвольных пальцев и с озабоченным лицом вернулся в гостиную. Инспектор Глюке осторожно поддержал Бонни под руку.

— В чем там опять дело? — спросил Тай.

Эллери вскрыл слишком знакомый конверт, адресованный карандашными печатными буквами «Мисс Бонни Стьюарт и мистеру Тайлеру Ройлу» — без марки, без штампа или других надписей, кроме адреса Бонни, и достал оттуда две игральные карты с синей, оборотной стороной.

— Четверка червей? — еле слышно проговорила Бонни.

Тай схватил обе карты:

— Четверка червей? И пиковый туз!

Он подошел к Бонни и, повинуясь внезапному порыву, прижал ее к своей груди.

— Сегодня утром я говорил вам, Глюке, что мы имеем дело с игривым субъектом, — заметил Эллери. Он посмотрел на карты, зажатые в кулаке Тая. — Может быть, вы теперь послушаете меня.

— Пиковый туз, — пробормотал инспектор, словно не мог поверить очевидному свидетельству своих собственных глаз.

— Что это значит? — жалобно спросила Бонни.

— Это значит, — сказал Эллери. — что интервью, которое вы дали сегодня газетам, принесло свои плоды. Я полагаю, экстренные выпуски были за час распроданы на улицах, и вы слышали, как эта ужасная женщина упомянула про радио. Наш друг Эгберт так торопился доставить вам это послание, что отказался от услуг обычной почты, которая вручила бы вам карты в понедельник, и даже от срочной доставки, которая сделала бы то же самое завтра днем.

— Но что они означают?

— В переводе на обычный язык? — Эллери пожал плечами. — Обе карты вместе говорят: «Бонни Стьюарт и Тайлер Ройл, разорвите свою помолвку, или приготовьтесь к смерти».

Инспектор издал горлом хриплый нечленораздельный звук и нервно огляделся.

Бонни побледнела еще сильнее, чем Тай, сжимавший ее Руку.

— Значит, это правда, — прошептала она. — Все действительно складывается по установленному шаблону. Тай, что нам делать?

— Причина, — заметил мистер Квин, — по которой Эгберт так торопился отправить это послание, заключается в том, что в понедельник, очевидно, будет уже слишком поздно. Даже завтра может быть слишком поздно. Надеюсь, вам понятна подоплека его поспешны действий?

Тай, сгорбившись, опустился на диван. Он устало произнес:

— Я отлично все понял. Все верно: мы не должны жениться, а если посмеем, то это означает конец для нас. Так что я думаю, мы должны удовлетворить всех — Бутча, студию, Эгберта Л.Смита — и отказаться от наших планов на свадьбу…

— О, Тай! — простонала Бонни.

— К чему обманывать себя, дорогая? — нахмурился Тай. — Если бы дело касалось только меня, я бы послал Эгберта ко всем чертям. Но я здесь не один, ты замешана тоже. Я не могу рисковать тобой. Я не могу жениться на тебе и сделать тебя беззащитной мишенью для убийц.

— О, какой же ты глупый! — сердито топнула ногой Бонни. — Все ведь совсем не так, разве ты не видишь? Я получала угрожающие письма еще до того, как мы объявили о помолвке. И эти письма были адресованы мне, мне одной! Только сейчас они стали угрожать тебе, уже после того, как стало известно о нашем намерении пожениться!

— Трижды ура женскому уму! — сказал Эллери. — Боюсь, Бонни здесь права. Это истинная правда. Я не хотел упоминать об этом прежде, но умалчивать дольше уже нельзя. Все мои попытки разлучить вас предпринимались исключительно ради вас, Тай, а не ради Бонни. Только связь с Бонни подвергала вашу жизнь смертельной опасности. А жизнь Бонни, с вами или без вас, находилась под угрозой с момента смерти ее матери.

— А я еще врезал вам по челюсти! — извиняющимся тонем смущенно проговорил Тай.

— Женитесь на Бонни, и вы погибли. Не женитесь на Бонни, и вы в безопасности. А вот она все равно под угрозой, женитесь вы на ней, или нет. Тут есть над чем поразмыслить.

— Что в лоб, что по лбу, — криво усмехнулся Тай. — Я уже оставил попытки отыскать здравый смысл во всей этой дурацкой головоломке. Если то, что вы говорите, правда, мы поженимся. Я не намерен оставлять ее в одиночестве, лицом к лицу с опасностью. Пусть этот подлый сукин сын попытается убить меня — пусть только попробует!

— Нет, Тай, — печально проговорила Бонни. — Я не могу тебе позволить так поступить. Просто не могу! Зачем тебе ставить под угрозу свою жизнь? Я тоже не претендую на то, что понимаю здесь хоть малую толику, но как я могу позволить тебе разделить опасность, которая, по всей видимости, направлена против меня одной?

— Ты, — сказал Тай, — завтра выходишь за меня замуж, и никаких возражений!

— О, Тай! — прошептала Бонни, бросаясь к нему в объятия. — Я надеялась, что ты именно так и скажешь! Я очень боюсь…

Инспектор Глюке в расстроенных чувствах мерил шагами комнату.

— Знать бы только, кто это! — ворчал он про себя. — Если бы мы знали, то могли бы хоть что-то предпринять.

— О, но ведь мы знаем! — сказал Эллери и недоуменно поднял глаза в ответ на удивленные возгласы присутствующих. — Ах да, я совсем забыл, что вы не в курсе… Я-то, конечно, знаю, и можете мне поверить, что ничего тут поделать нельзя…

— «Конечно», говорит он! — возмущенно взревел инспектор, Он набросился на Эллери и встряхнул его за плечи: — Кто же это?

— Вот именно, — присоединился Тай. — Кто это?

— Отпустите меня, Глюке! Просто зная, кто убийца, проблемы не решить, — Эллери принялся безостановочно расхаживать по комнате.

— Почему нет?

— Потому что отсутствуют элементарные улики для возбуждения уголовного дела. Большое жюри вернет его на доследование, если дело вообще дойдет до суда. Обвинение рухнет из-за отсутствия доказательств, и вы упустите шанс повесить преступление на шею тому, кто его совершил!.

— Ради Бога, люди, о чем вы толкуете? — воскликнул Тай. — Не можем же мы сидеть сложа руки и ждать, когда убийца нападет! Надо же что-то сделать, чтобы подрезать ему копти!

— Дайте подумать! — раздраженно отозвался Эллери. — Вы слишком шумите!

Он шагал из угла в угол, заложив руки за спину и низко склонив голову. Тишину нарушал лишь звук его шагов.

— Послушайте, — прервал его раздумья инспектор. — Полицейский несет ответственность за охрану человеческой жизни в не меньшей степени, чем за расследование обстоятельств смерти. Вы утверждаете, Квин, что знаете, кто стоит за всей этой затеей. Очень хорошо. Давайте пойдем к нашему хитрому отправителю игральных карт и скажем ему, что мы знаем все, предупредим, что за ним до самой смерти днем и ночью будет следить бригада детективов. На его месте самый глупый из дураков тут же, не задумываясь, отказался бы от своих планов!

— Я думал о подобном варианте, — возразил Эллери. — Но у него есть один существенный недостаток. В этом случае Эгберт никогда не будет повешен за убийство Джека и Блайт; а если в целом мире и найдется парнишка, кого бы я не прочь увидеть вздернутым на виселицу, то это Эгберт.

— Если такой вариант означает безопасность Бонни, — сказал Тай, — то черт с ним! Пусть убирается на все четыре стороны! Глюке прав.

— А почему бы нам… — начала Бонни и замолкла, — Я придумала! Почему бы нам с Таем не пожениться прямо сейчас, сию минуту, а потом исчезнуть? Отправиться куда-нибудь на край света, где нас никто не смог бы найти. Никто! Мы были бы в безопасности.

— Ив течение всей своей долгой жизни оглядывались чрез плечо всякий раз, как только услыхали бы шаги за спиной? — возразил Эллери. Но тут он неожиданно замер на месте, уставившись на Бонни. — Конечно же! В этом вся суть. Исчезнуть! Точно!.. Заставить его поторопиться. Ему придется тогда… — Голос его стал неразборчивым, и он беспорядочно забегал по комнате, точно муравей, неслышно шевеля губами.

— Придется что? — спросил инспектор.

— Попытаться убить их, конечно! — бросил на ходу Эллери. — Да, разумеется! Давайте-ка все обдумаем хорошенько. Если мы выкинем такой фортель…

— Попытаться убить нас? — повторила Бонни, растерянно моргая.

Эллери прекратил свою беготню.

— Да, — отрывисто сказал он. — Именно так мы и поступим. Мы вынудим нашего противника сделать решительный ход —• попытаться убить вас. Если побудительные причины окажутся достаточно серьезными — а я думаю, что мы сможем это организовать, — то он должен будет поторопиться… покончить с вами, Бонни! — Глаза Эллери сияли от возбуждения. — Согласны ли вы пойти на риск подвергнуться открытому покушению на вашу жизнь, если благодаря этому мы получим реальный шанс поймать убийцу вашей матеря на месте преступления?

— Вы хотите сказать, — медленно проговорила Бонни, — что если это удастся, я буду свободна? Тай и я — мы оба будем свободны?

— Свободны, как ветер!

— О, разумеется, я готова ради этого на все!

— Не так быстро, — остановил ее Тай. — В чем заключается ваш план?

— В том, чтобы осуществить объявленную свадебную церемонию, использовав ее как ловушку для убийцы.

— С Бонни в качестве приманки? Глупости!

— Да говорю же вам, что жизнь Бонни находи гея в опасности в любом случае, — кипятился Эллери. — Будь она даже окружена вооруженной охраной денно и нощно, неужели вы хотите, чтобы она провела весь остаток своей жизни под дамокловым мечом? Уверяю вас, Тай: на сея раз вопрос стоит так — либо Эгберт, либо Бонни. Поверьте моему слову. Убийца зашел слишком далеко, чтобы остановиться теперь. Его замыслы делают смерть Бонни неизбежной.

— Вы заставляете меня принимать чертовски непростое решение… — пробормотал Тай.

— Выслушайте меня, Тай! Уверяю вас, это самый безопасный путь из всех. Разве вы не понимаете, что приготовив ему ловушку, мы вынуждаем его к активным действиям? Мы заставляем его предпринять покушение на жизнь Бонни, но под нашим контролем и под нашим наблюдением. Короче говоря, мы незаметно заманиваем его в капкан, зная, что он намерен делать, и будучи готовы к этому. Предприняв такой решительный шаг, мы сведем всякую опасность до минимума. Неужели непонятно?

— А откуда вы знаете, — осведомился инспектор, — что он нападет?

— Ему ничего другого не остается. Он не может ждать слишком долго; я в этом уверен — неважно, почему. Если мы объявим завтра, что после свадебной церемонии Тай и Бонни отбывают в неизвестном направлении на неопределенное время, ему придется совершить покушение. Эгберт не может допустить, чтобы Бонни, живая, исчезла; он либо попытается убить ее завтра, либо будет вынужден оставить весь свой преступный замысел.

— А почему бы ему действительно не бросить свои гнусные попытки?

— Потому что, — мрачно ответил Эллери, — он уже убил двух человек, преследуя известную ему цель. Потому что мы предоставим ему еще один удобный случай, которого он не сможет упустить. Потому что это отчаянный хладнокровный убийца, и его мотив составляет для него главный смысл жизни.

— Мотив? Какой мотив? Я думал, он просто сумасшедший!

— Да, что за мотив? — удивленно спросила Бонни. — Зачем кому бы то ни было убивать меня?

— Очевидно, кому-то это нужно, как указывает последнее послание. Но не будем отвлекаться. Главное в другом: готовы ли вы вступить в игру?

Бонни склонила голову на плечо Тая. Тай вопросительно взглянул на нее сверху вниз, и она слабо улыбнулась ему в ответ.

— Ладно, Квин, — сказал Тай. — Начинайте!

— Хорошо! В таком случае мы все четверо должны ясно представить себе всю процедуру. И вы тоже, Глюке. У вас будет ответственная задача. Мы оставим без изменений планы Сэма Викса относительно свадебной церемонии; более того, мы ими воспользуемся. Рекламная шумиха в студии окажется для нас очень кстати, поскольку все будет выглядеть вполне естественно, что нам как раз больше всего и нужно — естественно развитие событий, не вызывающее возможных подозрений со стороны Эгберта — будем и дальше называть его так. Мы можем рассчитывать, что Сэм растрезвонит обо всем до небес еще сегодня вечером; с этой минуты и до завтрашнего дня будет много шума. Мы дадим ясно понять, что вы оба намерены совершить брачную церемонию в самолете; мы также подчеркнем — это крайне важно! — что вы отправляетесь в неизвестном направлении на неопределенный срок. Что никто, даже студия, не знает, куда вы уезжаете и когда вернетесь. Что вам все до чертиков надоело, и вы хотите некоторое время побыть наедине, забыв о Голливуде и его заботах. Неплохо, если бы вы сообщили об этом прессе… как можно убедительнее.

— Учитывая мое настроение, — усмехнулся Тай, — можете не сомневаться, что у меня получится!

— Как же должен будет поступить Эгберт? Ему надо убить Бонни — а после обручения и вас тоже, Тай, — прежде чем вы ускользнете из его лап. Каким образом он постарается это сделать? Отравленная пища и питье отпадают; он сообразит, что смерть Джека и Блайт еще слишком свежа в вашей памяти, и вы вряд ли станете дегустировать непроверенные подарки в виде напитков и деликатесов. Значит, ему придется прибегнуть к более прямым способам. Наиболее прямой способ — револьвер.

— Но… — начал было инспектор, нахмурясь.

— Дайте мне закончить! Стрелять на аэродроме бессмысленно; даже если он и сумеет произвести два прицельных выстрела из толпы, ему не удастся оттуда выбраться. Поэтому, — резко заключил Эллери, — он должен будет следовать единственно логичным путем. Чтобы быть уверенным в успешном двойном убийстве и в благополучном исходе задуманного, ему придется проникнуть в самолет вместе с вами!

— Да… понимаю, — тихо проговорила Бонни. Губы ее плотно сжались.

— Я тоже понял, — пробормотал Глюке.

— Более того, коль скоро мы знаем, что Эгберт будет стремиться попасть в самолет, нам известно, как он попытается это сделать. Войти в самолет, не вызвав подозрений, он может только в качестве летчика.

— Так же, как в случае с Джеком и Блайт! — воскликнул инспектор.

— Значит, если мы уверены, что он воспользуется благополучными обстоятельствами, — а в этом у нас не может быть сомнений, — то нам остается лишь создать для него подобные обстоятельства. Поэтому мы пригласим профессионального летчика, что является частью объявленной нами программы. Надо будет позаботиться, чтобы пилот не находился под особо пристальным наблюдением, дать возможность Эгберту завести его в темный уголок, оглушить его — не думаю, чтобы летчику грозила серьезная опасность, хоть и следует принять определенные меры, чтобы свести ее к минимуму, — и позволить занять пилотское место в кабине самолета.

— А зачем вообще нужен пилот? Я сам вожу самолет. Не будет ли это подозрительным? — спросил Тай.

— Нет, так как пилот должен высадить вас где-нибудь у пристани или у железной дороги. Ведь даже он не будет знать, куда вы направляетесь, до самого взлета с аэродрома. Поэтому, конечно, пилот нужен, чтобы пригнать самолет обратно после того, как он вас высадит. Тут все в порядке. Во всяком случае, дружище Эгберт заберется в самолет и взлетит, будучи уверенным, что не оставил следов и сможет без помех совершить задуманное преступление в воздухе.

— Минуточку, — остановил его Глюке. — Мне нравится ваш план, но он означает, что придется подвергнуть опасности жизни этих двух юнцов, оставив их в самолете с опасным преступником, вдвоем, не считая дурака-священника, который, пожалуй, сможет только испортить дело!

— Этот священник не испортит.

— Эрминиус — старая баба!

— Но это будет не Эрминиус. Это будет лишь некто, похожий на Эрминиуса, — спокойно возразил Эллери.

— Кто же?

— Ваш покорный слуга. У Эрминиуса шикарная пара черных бакенбард, так что загримироваться под него будет несложно. Кроме того, Эгберт вряд ли станет обращать внимание на священника. Я могу это обещать. Он будет слишком озабочен тем, чтобы поднять с земли самолет, не вызвав подозрений. К тому же, Тай и я будем вооружены и не преминем пустить в ход оружие при малейшем признаке опасности.

— Опасности… — повторила Бонни, облизывая губы и пытаясь сохранить присутствие духа.

— Мы с ним справимся, но мы должны дать ему возможность показать зубки, чтобы было что предъявить ему на суде.

— Черт побери! — запротестовал инспектор. — Но вы же должны понимать, что даже поймав злодея на месте преступления, вы не сможете пришить ему убийство Джека и Блайт?

— Мне кажется, это уже не так существенно. Я думаю, наш приятель, будучи схваченным за руку, рассыплется, как соломенное чучело, и признается во всем. Если каш трюк сработает, то обнаружив себя в ловушке в тот самый момент, когда у него уже не останется сомнений в успешном осуществлении своего замысла, он растеряется и попадет впросак. Во всяком случае, это наш единственный шанс поймать его вообще.

Возникла небольшая неловкая пауза, после которой Глюке заявил:

— Похоже на бред, но может сработать. Что скажете, вы оба?

— Я скажу «да», — быстро ответила Бонни, словно испугавшись, как бы не сказать «нет» в случае малейшего колебания. — А ты что скажешь, милый?

— Я люблю тебя, курносая. — Тай поцеловал ее и совершенно другим тоном заявил Эллери: — Но если что-нибудь случится, Квин, то клянусь, что задушу вас своими собственными руками. Даже если это будет последним делом в моей жизни!

— Таким оно, наверное, и будет, — пробормотал Эллери. — Потому что план Эгберта, без сомнения, состоит в том, чтобы с помощью своего револьвера устроить в самолете вторую бойню в день Святого Валентина[62], а потом выпрыгнуть с парашютом, позволив самолету разбиться где-нибудь в пустыне.

Глава 20 Воздушный замок

Время, до сих пор незаметно проплывавшее мимо, внезапно приобрело чудовищные вес и скорость. Эллери непрестанно с тревогой поглядывал на наручные часы, обсуждая малейшие детали своего плана, вновь и вновь инструктируя Тая и Бонни относительно их роли.

— Помните, Тай, вам придется взять на себя всю подготовку; Глюке и я не должны в это соваться. Более того, вплоть до завтрашнего дня мы будем держаться как можно дальше от вас. Есть у вас пистолет?

— Нет.

— Глюке, дайте ему свой. — Инспектор повиновался, вручив свой автоматический пистолет Таю, который со знанием дела осмотрел его и сунул в карман пиджака. — А теперь. что вы сообщите газетчикам?

— Бонни получила предупреждение с требованием разорвать нашу помолвку, но мы оба считаем, что это дело рук какого-то психопата, и решили обручиться немедленно. Я покажу им карты.

— Правильно. Никому ни слова о наших истинных планах. Через полчаса позвоните Эрминусу. и пригласите его провести свадебную церемонию. Бонни?

Бонни выглянула из объятий Тая.

— Как вы себя чувствуете?

— Отлично, — ответила Бонни.

— Славная девочка! А теперь приступайте к тому делу, за которое Бутч платит вам гонорары. Вы счастливы, хотя радость, естественно, сочетается с печалью. Вы выходите замуж за Тая, потому что любите его, и вы чувствуете, что Блайт и Джек тоже счастливы где-то там. на небесах, и благословляют вас. Вражде конец, и больше она никогда не возобновится. Ясно?

— Д-да, — тихим дрожащим голосом проговорила Бонни.

— Клянусь, я чувствую себя настоящим режиссером! — усмехнулся Эллери с уверенностью, которой вовсе не ощущал. и протянул руку Таю. — Удачи вам! Завтра к этому времени весь кошмар будет уже позади.

— Не беспокойтесь за нас, Квин, — сказал Тай, с серьезным видом пожимая ему руку. — Мы справимся! Только проберитесь в самолет!

— Оставайтесь здесь, — отрывисто распорядился Глюке. — Пошлите за вашим гардеробом, Тай. Не выходите из дома. Он сейчас окружен, но я пришлю сюда еще пару человек на всякий случай, чтобы вести скрытое наблюдение. Не делайте никаких глупостей, как. те герои, которых вы играете в фильмах! При малейшей угрозе кричите, как черти в аду!

— А вот эту часть я возьму на себя, — с легкой гримаской заявила Бонни; затем она попыталась улыбнуться. Все пожали друг другу руки, и Эллери с инспектором выскользнули из дома через черный ход.

Следующие двенадцать часов были сумасшедшими внешне и еще более сумасшедшими подспудно. Необходимость руководить всем из-под полы становилась сущим наказанием. Эллери постоянно отвечал на телефонные звонки, сидя у себя в номере гостиницы и давая осторожные инструкции и наставления. Ему оставалось только надеяться. что Тай и Бонни проведут свою часть спектакля удовлетворительно.

Первый ощутимый результат прогремел по радио вечером того же дня. К концу весьма дорогостоящей субботней программы радиокомментатор прервал передачу, чтобы сообщить подробно о предстоящей сенсации. Очевидно, Сэм Викс принялся за дело со своей обычной неиссякаемой энергией. В течение двух часов четыре крупнейшие радиостанции на Тихоокеанском побережье передавали сообщения о воскресном бракосочетании в самолете Тайлера Ройла и Бонни Стьюарт. Знаменитая женщина-комментатор, запыхавшись, ворвалась в эфир, чтобы сообщить трепещущей от любопытства публике интимнейшие детали плана, якобы переданные ей из уст самих влюбленных. Интервью, сообщила радио-дама, прошло в очень-очень милой обстановке. Некто, осуждающе заявила она, проявил дурной вкус, предостерегая Бонни против замужества. Но это, по ее мнению, было явным и грубым lèse majesté[63]. Дама надеялась, что каждый друг и доброжелатель этой пары бедных, страдающих, несчастных детей в пределах достижимого расстояния до аэропорта Гриффит-Парк будет находиться рядом с ними в воскресенье, чтобы продемонстрировать Таю и Бонни, как относится мир к их будущему союзу!

Газеты разразились сенсацией в субботнем вечернем выпуске, изгнав для этой цели с первых полос заготовки о японо-китайской войне.

И так далее, и тому подобное, до самой глубокой ночи.

Эллери в два часа ночи тайно встретился с инспектором в полицейском управлении, чтобы обсудить ход развития событий. До сих пор все шло безупречно. Ничего не подозревавшего доктора Эрминиуса должным образом пригласили провести уникальную церемонию. Доктор Эрминиус, казалось был весьма доволен ниспосланной ему Небесами возможностью соединить две невинные юные души в святой союз на фоне чистой небесной лазури, хотя и молил пылко Господа, чтобы не случилось повторения ужасного финала первой свадьбы Ройла и Стьюарт, в которой он принимал участия.

Пилот также был приглашен; он, сам того не зная, был выбран скорее за свой характер, чем за мастерство в управлении самолетом. Все знали о его повышенной чувствительности к огнестрельному оружию.

В своем кабинете Глюке подготовил несколько фотографий священника для Эллери, который явился с коробкой грима, похищенной из гримерной «Магны»; оба они провели несколько вдохновенных часов, гримируя Эллери и сравнивая результат с фотографиями доктора Эрминиуса. В конце концов они пришли к соглашению, что широкое просторное пальто с бобровым воротником, в которое доктор Эрминиус кутался в прохладную погоду, окажет им неоценимую помощь, и расстались, договорившись о встрече на следующее утро.

Эллери возвратился в Голливуд, урвал три часа неспокойного сна и в восемь утра встретился с инспектором и двумя детективами у входа в солидный особняк доктора Эрминиуса в Инглвуде. Они вошли в дом, и когда вышли оттуда, их было меньше на два детектива и больше на одно пальто с бобровым воротником. Изнутри вслед за ними неслись протестующие вопли почтенного священнослужителя.

Несколько телефонных звонков, финальная проверка… Эллери скрестил пальцы на руках.

— Кажется, все, — вздохнул он. — Что ж, пока, Глюке. Увидимся либо в Трое, либо в аду!

В воскресный полдень места для стоянок автомобилей вокруг аэропорта Гриффит-Парк были почти заполнены. В час дня здесь уже было столпотворение, порядок в котором, потея и ругаясь, тщетно пыталась навести сотня полицейских. В час пятнадцать было перекрыто движение между Лос-Фелис и бульварами Гриффит-Парка, и все автомобили заворачивались обратно; в час тридцать казалось, будто каждый владелец автомобильного транспорта штата Калифорния счел своим долгом присутствовать при свадебной церемонии Тая и Бонни.

Красный с золотом самолет Тая стоял посреди свободного пространства, значительно более широкого, чем неделю назад. Но шумная толпа наседала, натягивая канаты оцепления, угрожая их разорвать, и полиция, крича и толкаясь, изо всех сил сдерживала ее натиск. Когда синий лимузин доктора Эрминиуса под охраной мотоциклетного эскорта подкатил к взлетному полю и почтенный пастырь вышел из него в полном комплекте — с лоснящимися черными бакенбардами, закутанный до ушей в просторное пальто с бобровым воротником — как выяснилось, доктор был немного простужен, — восторженные приветственные крики потрясли небеса. А когда появились Тай и Бонни, бледные, но улыбающиеся, оглушительные вопли вспугнули стаю голубей, вспорхнувшую в небесную синь в поисках спасения.

Камеры заработали в полную силу, репортеры сорвали голоса, надрываясь от крика, и Тай, Бонни и доктор Эрминиус были запечатлены на бесчисленных фотографиях во всевозможных ракурсах и позах, совместимых с моральными принципами семейных газет.

Тем временем нанятый летчик, очень аккуратный и подтянутый в своей пилотской униформе, получил загадочную записку и отошел к пустовавшему ангару, в котором всего лишь неделю назад были захвачены Тай и Бонни. Он вошел в ангар и огляделся по сторонам.

— Кто меня звал? — окликнул он.

Ему ответило эхо; впрочем, ответ тут же материализовался, и челюсть у летчика отвисла, когда полная бесформенная фигура в широком комбинезоне, огромных защитных очках и авиаторском шлеме вышла из-за покрытого брезентом самолета и направила револьвер прямо ему в грудь.

— А-ах! — выдохнул пилот, поднимая руки вверх.

Револьвер сделал недвусмысленный повелительный жест, и летчик на заплетающихся ногах шагнул вперед. Рукоятка револьвера описала в воздухе короткую изящную дугу, и пилот рухнул на пол, утратив всякий интерес к происходящему.

А сквозь дыру в брезенте, под которым он задыхался уже битых два часа, инспектор Глюке с пистолетом наготове наблюдал, как свалился пилот, как закутанная фигура наклонилась над упавшим и оттащила его в угол. Инспектор и пальцем не шевельнул; удар был не опасен, а любое вмешательство могло бы нарушить все планы.

Из-за своей неудобной позиции инспектор Глюке мог видеть только неподвижное тело, лежавшее на бетонном полу, и пару рук, принявшихся раздевать пилота, освобождая его от верхней одежды. Инспектор сразу обратил внимание на разный покрой обоих пилотских костюмов; разумеется, Эгберт должен был переодеться в униформу своей жертвы, а также надеть ее шлем и защитные очки, чтобы избежать разоблачения.

Все было закончено за две минуты. Глюке видел, как нападающий швырнул на бесчувственного нилота свой комбинезон, шлем и очки; затем так же быстро исчезла и одежда летчика.

Потом нападавший снова появился в поле зрения инспектора, переодетый уже в униформу летчика; очки и шлем на голове делали его совершенно неузнаваемым. Он склонился над неподвижной фигурой и аккуратно связал пилота, вставив ему в рот надежный кляп, Инспектор продолжал наблюдать, не шевелясь.

Нападавший втолкнул связанную жертву под тот же брезент, за которым скрывался инспектор, сунул револьвер в карман и с какой-то мрачной решимостью вышел из ангара.

Глюке приступил к действию не мешкая. Он выкарабкался из-под покрывавшего самолет брезента, подал предупредительный сигнал, и три переодетых в штатское детектива появились из металлических шкафчиков для одежды. Оставив бесчувственного пилота на их попечение, инспектор выскользнул из ангара через боковой проход и поспешно обогнул строение, смешавшись с публикой на взлетном поле. Беспечной походкой он направился к шумной, жестикулирующей толпе, окружившей золотисто-красный самолет.

«Пилот» деловито загружал сваленный в беспорядке багаж в самолет. Никто нс обращал на него ли малейшего внимания. Наконец, он забрался,в кабину, и спустя мгновение пропеллер повернулся и под вспыхнувший монотонный рокот мотора завертелся, превратившись в сплошной сверкающий диск. Пилот выглянул из окна, нетерпеливо помахав рукой.

Преподобный доктор Эрминиус выглядел несколько обескураженным. Но уловив в толпе взгляд инспектора Глюке, кивнувшего ему, он облегченно вздохнул.

— Все в порядке, — шепнул он на ухо Таю.

— Что? — закричал тот, пытаясь перекрыть шум мотора.

Доктор Эрминиус бросил на него многозначительный взгляд. Бонни уловила его тоже и на секунду закрыла глаза; затем она улыбнулась, замахала руками, и Тай, выглядевший довольно мрачно, подхватил ее стройную фигурку на руки и понес в самолет под одобрительные возгласы толпы. Преподобный доктор Эрминиус последовал за ними более степенно. Пилот вышел из кабины, тщательно запер дверь и опять вернулся на свое место; полиция и служащие аэропорта очистили взлетную полосу; наконец, был подан сигнал, разрешающий взлет, и золотисто-красный самолет медленно покатил по полю, набирая скорость… вот его хвост приподнялся над бетонной дорожкой, крылья поймали встречный воздушный поток. Затем он оторвался от земли и взмыл в синеву, унося с собой своих пассажиров навстречу их судьбе.

Впоследствии, вспоминая пережитое, им казалось, что все произошло очень быстро. Но в те минуты время словно остановилось, сменившись бесконечностью, во время которой тысячи людей внизу становились все меньше и меньше по мере того, как самолет кружил над летным полем, набирая высоту, и наконец превратились в движущиеся точки; ангары и административные здания выглядели игрушками, а сам аэродром неожиданно принял облик серого пятна, кишащего бесчисленными муравьями.

Бонни продолжала смотреть в окно, пока Тай прикреплял к ее голове наушник переговорного устройства; второй наушник он взял себе, а еще один вручил доктору Эрминиусу. Бонни пыталась выглядеть веселой, с глупым выражением на лице махая собравшейся внизу толпе, избегая смотреть в сторону пилотской кабины, в которой за приборами управления спокойно восседала фигура летчика.

Тай крепко обнимал Бонни, прижимая ее к себе; правая рука его стискивала в кармане рукоять автоматического пистолета. И он не сводил глаз с затылка пилота в кожаном летном шлеме.

Что касается преподобного доктора Эрминиуса, то сей достойный джентльмен лучезарно улыбался земле и небу и перебирал в руках Слово Божие, готовясь, по всей видимости, к свадебкой церемонии, дабы скрепить узами брака предстоящий союз двух юных неопытных душ.

Тем временем самолет, достигнув высоты в восемь тысяч футов, незаметно начал склоняться в сторону пустыни, расположенной на северо-востоке.

— Мне кажется, — торжественно провозгласил доктор Эрминиус, и толпа муравьев, оставшихся внизу, замерла при звуках этого голоса, усиленного динамиком аэропорта, — что пришло время соединить вас, дети мои, в несказанном блаженстве супружества!

— Да, доктор, — слабым голосом проговорила Бонни — Я готова… — Она с трудом проглотила застрявший в горле ком, и этот звук сухим громом разнесся над аэродромом. Она поднялась и встала рядом с Таем, ухватившись за его плечо. Тай тоже поднялся, закрывая ее собой и не вынимая правой руки из кармана.

— Господин пшют, сэр! — окликнул доктор Эрмикиус, перекрывая гул мотора.

Пилот вопросительно обернулся через плечо, сверкнув защитными очками, закрывавшими половину его лица.

— Не могли бы вы на минуточку оставить управление самолетом?

— Да, доктор, — ответил за него Тай, — Видите ли, это мой самолет. Он оборудован автопилотом системы Сперри,

— В таком случае не согласитесь ли вы присоединиться к нам, мистер пилот, чтобы принять участие в нашей церемонии как свидетель? Нам здесь будет удобнее, чем толпиться в пилотской кабине, не правда ли?

Пилот согласно кивнул, и все увидели, как он, обернувшись к ним спиной, что-то переключает на приборной панели пульта управления. Это заняло у него целую минуту, во время которой ни один из них не произнес ни слова.

Наконец, пилот поднялся со своего кресла, повернулся, согнулся и вышел в салон самолета; его грузное тело двигалось ловко и уверенно; парашютный ранец у него на спине делал его похожим на уродливого горбуна. Преподобный доктор Эрминиус держал раскрытую Библию наготове, улыбаясь Таю и Бонни. Правая рука Тая все еще находилась в кармане; Бонни стояла рядом с ним и чуточку позади, укрытая его телом и массивной фигурой добродушного священника.

— Итак, начнем! — сказал доктор Эрминиус. — Однако, во имя Неба, мы, кажется, покидаем пределы аэродрома! Разве не предполагалось, что мы…

Рука пилота резким движением нырнула в карман и появилась оттуда с короткоствольным пистолетом; он быстро направил его прямо в сердце Бонни; указательный палец его напряженно застыл на спусковом крючке.

В то же мгновение из правого кармана Тая вырвался язык пламени, и такая же огненная струя вылетела, словно чудом, из страниц священной книги в руках переставшего улыбаться священника; пилот закашлялся и согнулся пополам, выронив пистолет из руки в перчатке, внезапно покрывшейся кровью.

Бонни закричала и отпрянула назад; Тай и доктор Эрминиус метнулись к шатающейся фигуре пилота. Тот неожиданно выпрямился и здоровой рукой нанес Таю сильный удар в челюсть, отшвырнувший его на Бонни. Доктор Эрминиус зарычал и навалился на сыплющего проклятиями убийцу. Оба упали на пол салона самолета, тузя друг друга кулаками.

Тай, восстановив равновесие, снова бросился в схватку.

Однако пилот каким-то странным образом — никто так и не смог понять, каким именно, — ухитрился стряхнуть с себя обоих. Некоторое время все трое барахтались на полу, но затем пилот вскочил на ноги; во время борьбы шлем и защитные очки были сорваны с его пылавшего яростью лица.

— Вам никогда меня не повесить! — закричал он и, прежде чем кто-либо из мужчин сумел подняться с пола, бросился к двери, рывком распахнул ее и выпрыгнул прямо в бескрайнее небо.

Тело его ударилось о гладкую металлическую обшивку крыла и рухнуло вниз, навстречу далекой безлюдной каменистой земле.

Оставшиеся на борту в ужасе следили за его падением.

Кувыркающаяся фигура, неистово размахивая руками, становилась все меньше и меньше.

Однако спасительный купол парашюта так и не вспыхнул над ней, и тело превратилось в крохотное, все уменьшающееся пятнышко, которое вдруг перестало уменьшаться и едва заметной точкой застыло на сморщенной поверхности земли.

Глава 21 Экскурсия во времени

Аэродром представлял собой кипящий котел, когда они приземлились. Полиция вовсю работала своими дубинками. Репортеры с камерами и репортеры с блокнотами вступали с ней в открытую борьбу, чтобы прорваться через кордон.

Эллери с одной отклеившейся бакенбардой склонился над Бонни, успокаивая ее. Он заметил инспектора Глюке, энергично жестикулировавшего посреди небольшой армии детективов у пустого ангара, и удовлетворенно улыбнулся от сознания только что пережитой смертельной опасности.

— Все в порядке, Бонни, — сказал он девушке. — Все уже прошло. Вам больше нечего беспокоиться. Все в порядке. Поплачьте немного, и вам станет легче.

— Погоди минутку! — проворчал Тай, сидя за штурвалом. — Дай мне остановить эту чертову летающую телегу!

— Я жду, — всхлипывала Бонни. — О, Тай, я жду! — и она вновь и вновь вздрагивала при воспоминании о маленькой человеческой фигурке, переворачивающейся в воздухе, точно мертвая букашка.

Инспектор торопливо завел их в ангар, подальше от глаз любопытной толпы. Он был оживлен, краснолиц, разговорчив, и непрестанно улыбался, пожимая руки Таю, Эллери и Бонни, выслушивая подробности, отдавая приказания и уверяя, что все произошло точно, как в кино. Снаружи полицейскому самолету удалось отыскать свободную площадку для взлета; от направился на северо-восток с траурной миссией обнаружить и собрать останки того, кто искал спасения, а обрел смерть.

Тай обхватил Бонни, словно боясь ее потерять, и принялся проталкиваться сквозь толпу детективов к выходу из ангара.

— Эй, вы куда? — схватил его за руку Эллери.

— Отвезу Бонни домой. Не видите разве, что бедная крошка готова вот-вот упасть в обморок? Послушайте, ребята, помогите нам выбраться из аэропорта!

— Ты ведь не захочешь покинуть меня сейчас, Бонни? — усмехнулся Эллери, потрепав ее по подбородку. — Ну же, выше голову! Не вешай нос, и давай совершим еще одну воздушную прогулку!

— Еще одну? — закричал Тай. — Куда же, во имя Бога? Мало вам воздушных прогулок для одного дня?

— Мне мало, — сказал Эллери. Он начал срывать с себя фальшивые бакенбарды, вопросительно поглядывая на инспектора. Тот довольно хмуро кивнул, и, прежде чем Тай успел раскрыть рот для возражения, его и Бонни поспешно провели на взлетное поле между рядов полицейских прямо в большой транспортный самолет, стоявший на бетонной дорожке с работающим мотором.

— Эй, имейте же совесть! — раздались возмущенные голоса репортеров. — Глюке! Дайте нам шанс! Глюке!

— Тай!

— Бонни!

Однако инспектор оставался непреклонным, последовав за Таем и Бонни в самолет, где их уже ожидали несколько знакомых фигур с побледневшими лицами, сбившихся в тесную группку.

Они уставились на Тая и Бонни, а Тай и Бонни в недоумении уставились на них; Глюке подождал, пока Эллери займет место в салоне самолета, и негромко сказал несколько слов пилоту.

После этого они все стали смотреть на уносящееся назад запруженное толпой взлетное поле, когда самолет, набрав разбег, оторвался от бетонной полосы и взмыл в воздух, взяв курс на юго-восток.

Вскоре они уже садились на маленьком аэродроме возле горного поместья Толленда Стьюарта. Как только они приземлились, еще один самолет, сопровождавший их от самого Лос-Анджелеса, опустился на посадочную полосу вслед за ними.

Эллери, теперь уже со своим собственным лицом, спрыгнул на землю еще до того, как самолет остановился. Он помахал рукой второму самолету и бросился бежать к ангару, перед которым высилась тощая фигура доктора Джуниуса. Рот у доктора был широко раскрыт, а глаза выпучены в недоумении и замешательстве.

Из второго самолета высыпала толпа полицейских и быстро рассеялась в лесу вокруг дома.

— Что это? — заикаясь, пробормотал доктор Джуниус, глядя на неожиданных посетителей, выходящих из первого самолета. — Мистер Ройл? Мисс Стьюарт? Что случилось?

— Все в свое время, доктор, — отрывисто сказал Эллери, беря его за руку. Он крикнул остальным: — Пошли к дому? — и зашагал вместе с врачом по тропинке через рощу.

— Но…

— Ну-ну, немного терпения!

Приблизившись к дому, Эллери спросил:

— А где же старый пожиратель огня? Мы не можем обойтись без него!

— Мистер Стьюарт? Он в своей комнате, простуженный и поэтому страшно злой. Он уверен, что подхватил грипп! Погодите, я предупрежу его… — Доктор Джуниус вырвался из цепких пальцев Эллери и бегом бросился вверх по лестнице, ведущей в жилые помещения. Эллери с усмешкой наблюдал за ним.

— Наверх, — обратился он к остальным. — Старый джентльмен для разнообразия решил сказаться больным.

Поднявшись на второй этаж, они обнаружили доктора Джуниуса, уговаривающего и успокаивающего старика, который сидел на кровати, опершись на две огромные подушки, закутанный чуть ли не до бровей в шерстяное индейское одеяло, сердито сверкая глазами на незваных гостей.

— Кажется, я сказал вам, — начал старик свою гневную тираду, но тут он заметил Бонни: — А. так ты снова явилась! — прохрипел он.

— Вот именно, — сказал Эллери, — и, как видите, с многочисленным сопровождением. Надеюсь, мистер Стьюарт, на сей раз вы не будете таким негостеприимным, как в прошлое наше посещение. Видите ли. я должен рассказать небольшую историю, и было бы жаль, если бы ее не выслушали.

— Историю? — с кислой миной переспросил старик.

— Историю о головоломных трюках в небесах Калифорнии. Мы только что поймали убийцу Джона Ройла и вашей дочери Блайт.

— Что? — ошеломленно ахнул доктор Джуниус.

Старик раскрыл беззубый рот, снова закрыл его, и опять раскрыл, молча переводя взгляд с Эллери на Глюке и обратно, Рот его так и остался открытым.

— Да, — сказал Эллери, глядя на тлеющий кончик сигареты. — Худшее уже позади, джентльмены. Очень опасный негодяй покончил свои земные счеты. Впрочем, я не совсем прав, говоря «поймали». Он мертв, если только не изобрел способ остаться в живых, выпрыгнув с самолета на высоте восьми тысяч футов с парашютом, который не раскрылся.

— Мертв… Да-да, понимаю… — растерянно моргал доктор Джуниус. — Кто же он? Я не могу себе представить… — Его выпученные глаза, глядевшие из желто-фиолетовых орбит, медленно обегали присутствующих в комнате.

— По-моему, самым разумным будет, если мы рассмотрим всю эту печальную историю по порядку, — сказал Эллери, выдыхая клуб табачного дыма. — Итак, начну с начала. В двойном убийстве Джона Ройла и Блайт Стьюарт имелись два звена, которые указывали на нашего ныне покойного приятеля, как на единственного вероятного виновника преступления: мотив и возможности его осуществления.

Именно в связи с мотивом преступления случай был наиболее любопытным. В своем роде даже уникальным. Давайте поглядим, с чем нам пришлось иметь дело.

Ни у Блайт, ни у Джека не было за душой ни ломаного гроша, ради которого стоило бы их убивать: таким образом, убийство из-за денег исключалось. Поскольку романтические причины, как, например, ревнивые обожатели с обеих сторон, также отсутствовали — Блайт вела высокоморальный образ жизни, а все приятельницы Джека, как установил Глюке, имели безупречное алиби, — то единственно возможный эмоциональный мотив мог исходить лишь из вражды между Ройлами и Стьюартами. Однако мне удалось, как знают некоторые из вас, отклонить вражду в качестве мотива преступления.

Если вражда исключалась, то ни Джек Ройл, ни Тай Ройл не могли быть заподозрены в преступлении, поскольку кроме вражды никаких других мотивов у них не было.

Но если так, — пожал плечами Эллери, — то мы сталкиваемся с загадочной ситуацией. Никто не извлекает никакой выгоды из двойного убийства, ни моральной, ни материальной. Другими словами, двойное убийство совершено на первый взгляд без всяких видимых причин.

Получается явный абсурд. Единственный вид преступлений, который можно отнести к беспричинным, есть преступление в состоянии аффекта, совершенное под влиянием сиюминутного импульса, — да и то, строго говоря, за подобным преступлением обычно всегда таятся глубоко скрытые мотивы, даже если сам мотив проявляется только во внезапном эмоциональном взрыве. Однако убийство Джека и Блайт не подпадает и под эту категорию. Это было явно преднамеренное, заранее обдуманное преступление — угрожающие письма, керамика с термосами, фальшивый след для обвинения Джека и Тая, яд и так далее.

Почему, в таком случае, Блайт Стьюарт, против кого первоначально и исключительно замышлялось преступление, была приговорена к смерти? Нет сомнения, что в столь тщательно спланированных действиях должен быть скрытый мотив. Но какой?

Бот тут-то и возник один из самых необычных вопросов в моей практике. Возможно ли существование такого мотива убийства, чтобы его нельзя было обнаружить самыми тщательными методами логического и следственного анализа? Он существует — мы это знаем — но мы не видим его, не в состоянии уловить даже его тени; он таится в области сплошного мрака.

Но может быть, — медленно продолжал Эллери, — мы не в состоянии увидеть мотив по самой простой из всех очевидных причин? Мы не видим его потому, что он не существует… пока.

Он умолк, и инспектор Глюке заговорил с раздражением:

— Вы утверждали, что существовал мотив, что Блайт Стьюарт была убита именно в связи с этим мотивом, что нам надо только его обнаружить, и все преступление будет раскрыто. А теперь вы заявляете, что мы не можем обнаружить этот мотив, поскольку его еще нет! Но если его нет, то как мог убийца планировать свое преступление? И за каким дьяволом он вообще планировал его? Вы соображаете, о чем говорите?

— Наша занимательная дискуссия, — усмехнулся Эллери, — свидетельствует об ограниченных возможностях человеческой речи. Глюке, все так просто, что граничит с абсурдом. Суть дела во времени — я употребил слова «пока», если вы помните.

— Во времени? — удивленно повторила Бонни.

— Именно — в том невидимом «нечто», которое становится видимым на ваших ручных часах. Основа «Волшебной горы» и математических исчислений Альберта Эйнштейна. Время… Сколько времени? Есть ли у вас свободное время? Я прекрасно провожу время!

Он рассмеялся.

— Вот посмотрите. Как бы великие умы ни определяли время, человечество для практических целей разделяло его на три категории: прошлое, настоящее и будущее. Все живущее на Земле руководствуется одной, двумя или всеми тремя из этих категорий. Деловой человек выплачивает сумму денег в банк, потому что он брал у него кредит в прошлом; разумеется, его текущая головная боль непосредственно связана с прошедшими событиями. Я курю эту сигарету потому, что имею желание удовлетворить свою потребность в никотине в настоящем. Но разве будущее не столь же важно в нашей жизни? Человек копит на черный день — наш способ воспринимать будущее как реальность. Женщина покупает бифштекс утром, так как знает, что ее муж придет вечером голодный. «Магна» планирует фильм о футболе в мае, поскольку известно, что в октябре люди будут болеть за свои любимые футбольные команды. Будущее, будущее, будущее; им продиктовано девяносто процентов всей нашей деятельности.

В свою очередь, — резко подчеркнул он, — меня поразило, что преступление — убийство — связано со временем так же неразрывно, как и прочие человеческие поступки. Муж убивает жену сегодня, потому что она была ему неверна вчера: преступление, обусловленное прошлым. Или тот же муж может убить жену, застав ее за актом супружеской измены — что означает уже настоящее время. Но не может ли муж также убить жену, подслушав о ее намерении изменить ему завтра?

Итак, — подытожил Эллери, — не найдя в прошлом события, которое могло бы повлечь за собой убийство Блайт Стьюарт, не найдя в настоящем подобного же события, совпадающего по времени с преступлением, я внезапно с поразительной ясностью понял, что Блайт Стьюарт могла быть убита из-за события, которому предназначено состояться в будущем!

— Вы хотите сказать… — неуверенным голосом проговорил инспектор Глюке. Он не закончил, но после этого уже не спускал глаз с одного из присутствовавших в комнате. Во взгляде его светилось то ли смутное любопытство, то ли неясное подозрение.

— Но какое событие, — продолжал Эллери, — должно было произойти в будущем, чтобы послужить серьезным мотивом для убийства Блайт Стьюарт? Из всех фактов, создававших личность Блайт Стьюарт — женщина, актриса, член общественной формации, которую мы называем «семьей», — только один фактор стоял особняком. Когда-нибудь отец Блайт Стьюарт покинет нашу земную юдоль. И когда отец Блайт Стьюарт умрет, она унаследует огромное состояние. Она еще не была наследницей, но ей было предназначено ею стать.

Старик в постели поглубже зарылся в свои одеяла и подушки, с горечью глядя на Бонни.

— Но это значит… — побледнев, сказала Бонни. — В случае маминой смерти, я бы унаследовала…

— Квин, вы с ума сошли? — возмущенно перебил ее Тай.

— Вовсе нет; ваши руки чисты, Бонни. Ибо разве после гибели вашей матери не стало очевидно, что и вы тоже приготовлены к смерти? Все эти угрожающие письма? Пиковый туз?

— Нет, — продолжал Эллери, — вы были единственной, кто получил бы прямую выгоду в результате смерти вашей матери — с точки зрения наследства, разумеется. Но существовала также единственная личность, которая выиграла бы от смерти вас обеих — вашей матери и вас, — единственная личность, стоящая следующей на очереди после того, как вы, обе женщины, умрете.

Вот каким образом я пришел к выводу, что за всем этим дьявольским замыслом должен скрываться единственный из родственников Толленда Стьюарта, который останется в живых после смерти вас и вашей матери. Вот каким образом я пришел к выводу, что убийцей был Лу Бэском.

Глава 22 Начало конца

Наступило короткое молчание, во время которого слышно было только тяжелое астматическое дыхание старика в постели,

Наконец, он пробормотал:

— Лу? Мой кузен Лу Бэском?

Доктор Джуниус продолжал растерянно моргать, не говоря ни слова.

— Да, мистер Стьюарт, — сказал Эллери, — ваш кузен Лу Бэском, задумавший и весьма успешно продвинувшийся на пути к осуществлению блестящей перестановки обычной процедуры убийства ради получения наследства. Странный тип, этот Лу. Вечно в долгах, без копейки денег, слишком непостоянный, чтобы остепениться и направить свои несомненные таланты на будничные и полезные дела, он планирует убийство как более легкий путь к обогащению. Конечно же, путь оказался трудным, но такого человека, как Лу, в этом убедить никак невозможно.

Лу был не сентиментален и, естественно, немного не в своем уме. Все убийцы в чем-то ненормальные. Но сдвиг в его психике не помешал ему сообразить, что у человека значительно больше шансов избежать подозрения в убийстве, если ему удастся скрыть мотив преступления. Обычно при убийстве ради наследства первым убивают владельца состояния, чтобы начать за ним охоту. Затем устраняются наследник или наследники, пока состояние, легально переходя от одного к другому, не попадет наконец к последнему из оставшихся в живых, становясь его собственностью. Существует множество подобных дел. Но беда в том, как убедились многие убийцы на своем печальном опыте, что в подобном методе чересчур явственно прослеживается мотив.

Для Лу это было слишком очевидно. Если ваша дочь Блайт будет убита в то время, как ее отец Толленд Стьюарт останется в живых, то для полиции истинный мотив ее убийства останется безнадежной и неразрешимой загадкой. Конечно, первоначально Лу рассчитывал, что фальшивый след, ведущий к Джеку Ройлу, тут же натолкнет полицию на мысль о их непримиримой вражде, как о возможном мотиве. Но даже после того, как ему пришлось убить Джека Ройла и разрушить с таким трудом созданный им же ложный след, он все равно оставался в полной безопасности: Толленд

Стьюарт продолжал оставаться в живых. Затем Лу планировал убить Бонни, и вновь ее смерть казалась бы логическим результатом вражды между Ройлами и Стьюартами. Вся глупая детская затея с игральными картами преследовала лишь одну цель: проложить след к Таю Ройлу. И все это время Толленд Стьюарт будет жить, не подозревая, что именно его смерть, а не смерть дочери и внучки, была последней и окончательной целью убийцы.

— О, дедушка! — воскликнула Бонни, подходя к старику и садясь рядом с ним на кровать. Тот испуганно откинулся на подушки, совершенно измученный.

— Значит, он задумал убить меня? — пробормотал он.

— Вряд ли, мистер Стьюарт, Я думаю — я знаю — что он решил позволить Природе следовать своим путем. Вы старый человек… Впрочем, мы к этому еще вернемся.

Теперь относительно второго звена: возможности осуществления преступления. Каким образом Лу Бэском совершил убийство в аэропорту? Эта проблема заставила меня немного поразмыслить.

— А ведь верно, — вмешался Алая Кларк, до сих пор молча стоявший между Сэмом Виксом и задумчивым, хмурым Жаком Бутчером. — Лу был с тобой и со мной в то воскресенье, когда подставной пилот угнал самолет. Так что Лу просто не мог быть тем пилотом. Ничего не понимаю!

— Верно, Алан; он не мог быть угонщиком самолета. И я понял, что если мне удастся доказать непричастность угонщика к запланированному убийству, то я смогу методом простого исключения вычислить того, кто отравил Джека и Блайт.

Итак, кто же был угонщиком? О нем мне было известно, как вы только что заметили, лишь одно: кем бы они был, это не Лу.

— А почем вы знали, — спросил инспектор Глюке, — что это не его сообщник? Я бы сразу так подумал!

— Не мог он быть сообщником Бэскома, инспектор. Пола Пэрис снабдила меня необходимой информацией — первой из двух улик, которые я получил благодаря ей.

— Опять эта дамочка Пэрис! Вы хотите сказать, что она тоже в этом замешана?

— Господи, нет! Но Пола сообщила о похищении самолета до того, как похищение состоялось. Некто позвонил ей из аэропорта — она вам этого не говорила, но мне сказала. Кто мог знать о похищении самолета и позвонить Поле до того, как оно совершилось? Только тот, кто задумал или был вовлечен в это похищение. Однако «некто», позвонивший Поле, вовсе не делал секрета из того, кто он такой, — она призналась в этом мне, хоть из этических соображений и не назвала имени.

— Назойливая, вечно путающаяся под ногами всезнайка! — зарычал Глюке. — Ну, теперь-то я ей шейку сверну! Сокрытие важной улики!

— О нет, ничего вы ей не сделаете, — сказал Эллери. — Прежде чем мы закончим, вы еще будете благодарить ее, Глюке; если бы не она, это дело никогда не было бы раскрыто.

Итак, если бы угонщик самолета был связан с убийством, как сообщник Лу, то стал бы он выдавать себя газетчице, особенно перед тем, как должно было совершиться преступление? Ерунда, И если бы он гам был преступником — он, а не Лу, — то стал бы он выдавать себя Поле, ни с того ни с сего вручая ей свою судьбу? Совершенно невероятно. И в самом деле: его телефонный звонок к ней, откровенное стремление к тому, чтобы она его узнала, указывает со всей очевидностью, что он и понятая не имел о готовящемся убийстве, что он не был отравителем или пособником отравителя, и даже, если на то пошло, настоящим угонщиком самолета и похитителем людей.

— Чем дальше, тем хуже, — пробормотал Глюке, — Повторите-ка еще раз!

— Мы к этому вернемся, — усмехнулся Эллери. — Давайте продвинемся дальше по линии Лу Бэскома. Я пришел к выводу, что угонщик самолета ни с какой стороны не был причастен к убийству. А это означает, что он не сыпал отраву в термосы с коктейлями.

Но если не он, то кто же? В самом деле, кто? Напитки были абсолютно безопасные, когда все пропустили по стаканчику перед отлетом — факт совершенно очевидный, поскольку никто из приложившихся к рюмке не пострадал, а пили многие. Поэтому морфий с этаминалом натрия должен был попасть в термосы после того, как разлили по последней.

Но когда именно? В самолете этого случиться не,могло, поскольку мы исключили Джека, Блайт и угонщика из числа возможных убийц, а только они входили в самолет между заключительным «посошком на дорожку» и отлетом. Значит, термосы были отравлены до того, как корзинка с гаши попала в самолет, но после окончания дегустации их содержимого. Но я сам сидел на корзинке с термосами после того, как их закрыли, и вставал с нее только раз, чтобы передать ее из рук в руки угонщику, когда он укладывал багаж в самолет.

Таким образом, вы видите, — продолжал Эллери, — что путем простого исключения я приблизился к единственно возможному отрезку времени и единственно возможному исполнителю. Термосы могли быть отравлены только в момент между последним распитием и той минутой, когда я сел на корзинку. Кто предложил выпить по последней? Лу Бэском. Кто разливал напитки? Лу Бэском. Кто сразу после этого уложил термосы в корзинку? Лу Бэском. Поэтому только Лу Бэском и мог подбросить яд в термосы, скорее всего тоща, когда заворачивал на них крышки.

Инспектор сердито проворчал что-то про себя.

— Итак, оба звена — мотив и возможность совершения преступления — указывают на Лу, как на единственно реальное действующее лицо, имевшее повод и способное осуществить задуманное. Но какие у меня были доказательства. которые могли бы удовлетворить суд? Абсолютно никаких. Я установил истину путем чисто теоретических размышлений и логических выводов, не имея никаких вещественных или хотя бы юридически обоснованных улик наподобие свидетельских показаний или документальных подтверждений. Вот почему Лу надо было заманить в ловушку. поймать на месте преступления, заставить выдать себя, и в результате всего этого обезвредить. Что и случилось сегодня.

— Но кто же, черт побери, тот загадочный угонщик самолета? — спросил Бутч.

— Если вы помните, я сказал, что он, в сущности, вовсе и не был настоящим угонщиком. Если бы он действительно серьезно намеревался силой похитить Джека и Блайт, держать их взаперти с требованием выкупа или чего-нибудь подобного, стал бы он сообщать об этом в первую очередь газетчице? Конечно нет. Поэтому для меня было ясно с самого начала, что похищение было не настоящим. Призрак, за которым мы охотились, разыграл фальшивое похищение!

— Фальшивое? — закричал Глюке. — Хорошенькое дельце! После того, как мы все глаза высмотрели, разыскивая его?

— Ну, конечно, инспектор. Ибо кто же станет разыгрывать похищение и информировать о нем заранее известную газетную обозревательницу? Только тот, кто заинтересован в газетной публикации, в рекламе. А кто мог быть заинтересован в газетной шумихе вокруг Джека Ройда и Блайт Стьюарт? — Эллери усмехнулся. — Ладно, чего уж там, Сэм; давайте, выкладывайте! Все равно вам деваться некуда!

Викс побледнел и с трудом проглотил комок, застрявший у него в глотке. Его единственный глаз дико бегал по сторонам в поисках выхода.

— Вы? •— ахнул инспектор. — Ах вы, тупоголовый одноглазый бабуин, вы…

— Спокойно, — прервал его Эллери. — Можно ли вытравить инстинкты у хищного ястреба или у закоренелого рекламного агента? Ведь это был звездный шанс всей вашей жизни, не правда ли, Сэм?

— Да, — с трудом проговорил Викс.

— Свадьба двух всемирно известных людей, гигантский всплеск всенародного интереса к проводам в аэропорту… ну, а если вдобавок этих двух еще и похитят, то фильм, который Бутч собирается снимать в киностудии «Магна», получит миллионную рекламу!

— Миллион страданий я получил от всего этого! — простонал Викс. — Я хотел сделать сюрприз, даже Бутчу не сказал. Я решил открыться Джеку и Блайт, когда мы улетим на безопасное расстояние, а потом спрятаться где-нибудь на несколько дней. Они ведь все равно мечтали об уединении и покое… О, жалкий идиот! Когда я обернулся и увидел, что они мертвы, у меня все внутренности перевернулись. Я понял, что попал в худшую из передряг. Если я сдамся полиции и расскажу правду, мне никто не поверит; особенно такие как Глюке, с одноцилиндровым мозгом. Я уже видел себя обвиняемым в двойном убийстве и совершающим прогулку в эфире с петлей на шее. Что мне оставалось делать? Я посадил самолет в первом удобном месте и сбежал.

— Вы, — ядовито процедил инспектор Глюке, — у меня попляшете за ваши фокусы! Я вам покажу рекламу!

— Успокойтесь, инспектор, — проворчал Жак Бутчер. — К чему заставлять студию терпеть убытки? Конечно, Сэм совершил глупость, но его ни под каким видом нельзя обвинить в случившемся; если бы не убийство, то ничего страшного бы не произошло. Конечно, он получит по заслугам в газетах; уж те-то разделают его по первое число! А вы наконец нашли беглого пилота, и можете прекратить поиски.

— Вы не только нашли беглого пилота, — вкрадчиво произнес Эллери, — но если будете пай-мальчиком, Глюке, то я, возможно, подкину вам кое-что еще.

— Неужели весь этот кошмар еще не кончился? — в отчаянье воскликнул инспектор, воздев руки к небесам.

— Итак, что заставило Лу изменить свои планы? — спросил Эллери. — Что заставило его убить не только Блайт, но и Джека Ройла? Что произошло между началом его угроз с помощью игральных карт и днем убийства?

Произошло только одно очень важное событие — Блайт зарыла топор войны, отказалась от многолетней вражды с Джеком, фактически объявила о своем намерении выйти за него замуж и выполнила обещание.

Но каким образом замужество Блайт могло вынудить Лу пойти на убийство не только ее, но и ее мужа? Посмотрим, что лежало в основе его замысла: завладеть всем состоянием Стьюартов. Кто этому препятствовал? Блайт и Бонни. Но когда Блайт вышла замуж за Джека Ройла, он тоже стал помехой. Потому что согласно условиям завещания Толленда Стьюарта половина состояния переходила во владение Блайт Стьюарт, а в случае ее смерти — ее наследникам. Но теперь ее наследниками являлись не только ее дочь Бонни, но и ее муж Джек. Лу не мог допустить, чтобы Джек унаследовал половину состояния Блайт,* что неизбежно произошло бы, останься он в живых. Только смерь Джека до того, как состояние перейдет наследникам, решала проблему и оставляла Бонни единственной наследницей.

Итак, Лу убил Джека. Теперь он должен убить Бонни. Но что произошло перед тем, как он подыскал подходящий случай, чтобы осуществить свой замысел? История повторилась. Бонни объявила о своем намерении выйти замуж за Тая. Теперь уже Тай становится помехой на пути у Лу Бэскома, ибо если Бонни выйдет замуж за Тая, а Лу убьет одну Бонни, то все состояние старого Толленда согласно его завещанию переходит к ее наследникам — или к Таю, ее супругу!

Поэтому Лу всячески старался воспрепятствовать их браку, так как если бы ему угрозами и запугиванием удалось заставить Бонни отказаться от намерения выйти замуж за Тая, ему пришлось бы убить только одну Бонни; в противном случае он вынужден был бы убить их обоих, что, как вы сами понимаете, намного сложнее.

— Все это очень хорошо, — пробормотал Глюке, — но вот чего я никак не пойму: каким образом Бэском рассчитывал держать под контролем завещание мистера Стьюарта? Как он мог быть уверен, что мистер Стьюарт, узнав о гибели дочери, не напишет новое завещание, по которому Лу не достанется ни цента, задумай он хоть сотню убийств?

— А! — сказал Эллери. — Очень важный вопрос, Глюке. Обсуждая его и связанную с ним тактику поведения мистера Бэскома, я вынужден вновь сослаться на моего бесценного друга, мисс Полу Пэрис. Не женщина, а сокровище! В первую же нашу встречу она нарисовала интересный словесный портрет Толленда Стьюарта. Она рассказала мне о его ипохондрии, о его брошюрах, яростно обличающих вред различных стимуляторов, включая кофе и чай; о том, как он пьет холодную воду из чайной ложечки, поскольку боится, что иначе вода может повредить его" желудку — простудит его, я полагаю; о его резких выступлениях против белого хлеба…

— Но я не понимаю, что общего может иметь…

— Все это истинная правда, — неожиданно вмешался доктор Джулиус, откашлявшись. — Но я тоже не вижу, насколько уместно сейчас…

— Мне кажется, доктор, — сказал Эллери, — что вас ожидает неприятное потрясение. Вашей вере в человечество грозит суровое испытание. Можете ли вы себе представить Толленда Стьюарта, противоречащего собственным принципам?

Лицо доктора Джулиуса стало похожим на желтое тесто:

— Ну, в определенном смысле, возможно…

— Естественно, это вас смущает. Вы удивлены тому, что Толленд Стьюарт может поступать вопреки своей ипохондрии?

— Нет, почему же, такое случается. То есть, я не знаю, что вы имеете в виду, но…

— Ладно, доктор, — твердо сказал Эллери. — Сейчас я вам объясню. В пятницу после полудня мисс Стьюарт и я, как вы помните, явились сюда, чтобы навестить ее дедушку. Вы отсутствовали — отправились за покупками, если я не ошибаюсь? И очень жаль. Потому что когда мм пришли к мистеру Толленду Стьюарту, лежащему в этой комнате, — да, в этой самой кровати, — то чем он был занят? Человек, испытывающий панический ужас перед белым хлебом, ел сэндвич из мяса с белым хлебом! Человек, который прихлебывает холодную воду из чайной ложечки, потому что боится простудить желудок, человек, который избегает всяких возбуждающих средств, считая их смертельным ядом, этот человек большими глотками поглощал: невероятнее количество ледяного чая!

Старик в постели захныкал, а доктор Джулиус весь как-то сморщился, словно увядшее на корню растение. Что касается остальных, то они в недоумении следили за происходящим, не зная, что и подумать. Только инспектор Глюке, казалось, был начеку; он подал сигнал одному из своих людей. Детектив подошел к кровати и жестом предложил Бонни удалиться. Тай подскочил, схватил Бонни за руку и стащил ее с постели.

Старик с живостью отчаяния отшвырнул в сторону индейское покрывало и потянулся за ружьем, стоявшим у его изголовья. Но Эллери оказался более проворным.

— Э, нет, — сказал он, вручая ружье инспектору. — Еще не время, сэр!

— Ничего не понимаю, — воскликнула Бонни; взгляд ее растерянно перебегал с Эллери на старика и обратно. — Какая-то бессмыслица! Вы говорите так, словно… словно этот человек — не мой дедушка!

— Так оно и есть, — ответил Эллери. — У меня имеются все основания подозревать, что перед нами человек, якобы покончивший жизнь самоубийством, — старый, отчаявшийся и больной человек, известный в голливудской общине статистов под именем Артура Уильяма Парка, актера.

Если инспектор Глюке и ожидал каких-либо откровений, то не таких ошеломляющих; он оторопело уставился на съежившегося на кровати старика, спрятавшего лицо за сморщенными руками.

— Этот сэндвич и ледяной чай, — продолжал Эллери, — навели меня на мысль о возможности подмены Толленда Стьюарта. Я начал сопоставлять мелкие детали друг с другом; детали, которые озадачили меня или ускользали прежде от моего внимания, но которые стали складываться в единое целое после того, как у меня возникли подозрения.

Прежде всего, подмена была вовсе не трудным делом; в данном случае совершить ее было проще простого. Сложность замены одного человека другим заключается в том, что двойники встречаются крайне редко, и даже самый искусный грим при длительном контакте с самозванцем не может ввести в заблуждение людей, хорошо знающих того, кто подвергся подмене.

Однако, — пожал плечами Эллери, — кто хорошо знал Толленда Стьюарта? Его родная дочь посетила его всего два или три раза за последние десять лет; но даже если допустить, что Блайт сумела бы распознать подмену, она была мертва. Бонни? Едва ли; она не встречалась с дедом с тех пор, как носила детские переднички. Доктор Джуниус? Пожалуй, он единственный, кто виделся с Толлендом Стьюартом ежедневно, изо дня в день, на протяжении десяти лет… нет-нет, доктор, уверяю вас, это бесполезно. Дом окружен, а за дверью дежурит полицейский.

Доктор Джуниус прекратил попытки незаметно приблизиться к двери и застыл, нервно облизывая губы.

— Потом был инцидент в воскресенье, когда мы прилетели сюда после обнаружения мертвых Джека и Блайт в самолете Тая на плато. Мне показалось тогда, что я расслышал шум мотора сквозь грохот грома. Я вышел под дождь и хоть не увидел самолета, но зато увидел человека, лежащего сейчас в постели, притаившегося снаружи у стены дома с пилотским шлемом на голове. В то время это только удивило меня, но когда я заподозрил подмену, то понял, что объяснение здесь весьма простое; этот человек был только что доставлен в усадьбу Стьюартов самолетом, мотор которого я слышал. И, несомненно, пилотируемым Лу Бэскомом, улетевшим с плато до нас на армейском транспортнике. Лу имел навыки летчика, что мне было известно, поскольку он сам вызвался пилотировать свадебный самолет, когда обсуждался план организации торжественной церемонии обручения Джека и Блайт; более того, он даже предлагал использовать для этой цели свою собственную машину. Так что Лу, должно быть, вернулся в аэропорт с военным транспортником, захватил Парка в его жилище, высадил его здесь, в поместье Толленда Стьюарта, и спокойно вернулся в Лос-Анджелес. Вы ведь, Парк, не так ли?

Старик в постели открыл лицо. Доктор Джуниус попытался что-то крикнуть, однако закрыл рот, так и не издав ни звука.

— Вы ведь не Толленд Стьюарт?

Старик не шевельнулся и не ответил, Лицо его совершенно изменилось; резкие черты еще более обострились, но утратили былую раздражительность и злобу; теперь он выглядел просто больным и старым, точно замшелый валун, человеком, до смерти усталым и измученным.

— Есть возможность установить это с предельной точностью, — сказал Эллери со странной жалостью в голосе. — В ящике письменного стола в кабинете внизу находится завещание Толленда Стьюарта, подписанное им самим. Не могли бы вы, мистер Парк, подписаться именем Толленда Стьюарта с целью сравнения?

— Не надо! — в отчаянии воскликнул доктор Джуниус, но старик покачал головой: — Бесполезно, Джуниус. Все раскрыто…

Он откинулся на подушки, закрыв глаза.

— Были еще и другие подозрительные мелочи, — продолжал Эллери. — Например, поведение доктора Джуниуса в то воскресенье. Он устроил грандиозный обман. Он знал, что Толленда Стьюарта нет наверху. Он ожидал Парка; наше неожиданное появление должно было привести его в бешенство. Когда мы в конце концов поднялись наверх и обнаружили Парка, доктор так удивился, что едва не потерял сознание. Он не слышал шум мотора самолета. И мог ли он ожидать, чтобы человек, ни разу не бывавший в доме, сумел проникнуть в него, на ощупь в потемках отыскать комнату Стьюарта, торопливо переодеться в его ночную пижаму и забраться в постель старика? О, все это было выполнено мастерски! Мистер Парк первоклассный актер; он досконально изучил свою роль и сопутствующие ей обстоятельства. После воскресенья, само собой разумеется, он получил дальнейшие инструкции.

— Выходит, доктор был сообщником Бзскома? — ошарашенно опросил инспектор.

— Конечно. Как и мистер Парк, хотя последний, как мне кажется, виновен меньше остальных двух.

Заподозрив подмену Толленда Стьюарта, я задался вопросом: для чего это понадобилось? Ответ мог быть только один. Весь план Лу Бэскома основывался на том, чтобы старик Стьюарт оставался в живых посте смерти Блайт и Бонни; если Толленда Стьюарта подменили, то это могло означать только то, что Толленд Стьюарт мертв. Когда же он умер? Я знал, что за четыре дня до смерти Джека он был еще жив…

— А откуда вы могли знать это?

— Потому что в тот день, когда Блайт и Джек посетили его здесь, его дочь видела отца и могла заподозрить подмену. Но главное, он выписал ей чек на сто десять тысяч долларов, который она передала Джеку. Принял бы банк Стьюарта этот чек, если бы на нем стояла фальшивая подпись? Вот почему я не сомневался, что за четыре дня до убийства Стьюарт все еще находился среди живых.

Вероятнее всего, он умер между тем днем и следующим воскресеньем. Наверное, в субботнюю ночь, то есть в ночь накануне убийства, потому что Лу пришлось спешно переправлять сюда Парка при весьма критических и рискованных обстоятельствах, чего он не стал бы делать в воскресенье, если бы мог это совершить раньше. В моем понимании все обстояло примерно так: в субботу ночью доктор Джулиус позвонил Лу Бэскому и сообщил о внезапной смерти Толленда Стьюарта. Лу вспомнил о Парке, приказал доктору зарыть тело своего благодетеля как можно глубже, а сам вплотную занялся разработкой варианта подмены покойника Стьюарта самозванцем Парком. Парк оставил предсмертную записку, инсценировав самоубийство, и исчез, чтобы на следующий день появиться здесь в роли сумасбродного старика, деда Бонни.

— Невероятно! — проговорил Жак Бутчер, переводя взгляд с Джуниуса на Парка. — Но почему? Как могли Парк и Джуниус надеяться выйти невредимыми из всей этой авантюры?

— Парк? Мне кажется, я догадываюсь. Парк, как мне стало известно давно от самого Лу, умирает от рака. У него нет ни цента за душой, а его жена и калека-сын где-то на востоке всецело от него зависят. Он знает, что долго не протянет, а для своей семьи готов на все — такой уж это человек! — лишь бы заработать достаточно денег для их безбедного существования.

Доктор Джуниус? У меня есть некоторые преимущества перед всеми вами: я читал завещание Толленда Стьюарта. В нем он оговаривает выплату доктору ста тысяч долларов, если доктор сумеет продлить ему жизнь до семидесятилетнего возраста. Из текста завещания и даты его написания — оно было составлено, когда старику стукнуло шестьдесят, ровно девать с половиной лет тому назад, — можно судить, что Стьюарт в возрасте шестидесяти девяти с половиной лет. Доктор Джуниус провел почти десять лет своей жизни в сущем аду, чтобы заслужить эти сто тысяч. Он не остановился бы и перед парочкой тривиальных убийств ради достижения этих денег. Но доктор не стал бы рисковать своей шеей, если бы не был уверен, что Стьюарт не доживет до семидесяти. Все это убедило меня, что будучи далеко не здоровым человеком, Стьюарт на самом деле был смертельно болен, и что Джуниус скрывал истину, уверяя всех, будто его пациент всего лишь ипохондрик. Я убежден, что Стьюарт, скончавшийся скоропостижно, умер от своей старой болезни, а не насильственной смертью или от несчастного случая, поскольку Лу в отношении старика всячески старался избегать случайностей или насилия.

— В вас есть что-то от дьявола! — злобно прошипел доктор Джуниус.

— Мне кажется, эта метафора лучше подходит к вам, — возразил Эллери. — И, конечно, это вы снабдили Лу Бзскома морфием и этаминалом натрия в соответствующей дозе — пустячное дело для медика!

— Я согласился на предложение Бэскома, — тем же злобным шепотом сказал Джуниус, — так как знал, что Стьюарт не выживет. Когда он нанял меня девять с половиной лет тому назад, у него была тяжелая язвенная болезнь. Я упорно лечил его, но у него развился рак, что довольно часто случается. Я чувствовал себя… обманутым; я знал, что он вряд ли доживет до семидесяти. Когда Бэском; связался со мной, я согласился участвовать в его замысле. Бэском тоже знал, что старик умирает. В определенном смысле наши… интересы совпадали; мне нужно было, чтобы Стьюарт дотянул до семидесяти, а Бэскому нужно было, чтобы он оставался в живых, пока Блайт и Бонни не… — Он замолк и облизал языком пересохшие губы. — Бэском заранее договорился с Парком на случай, если старик умрет преждевременно, что и случилось. У Парка было много времени, чтобы выучить свою коронную роль…

— Скотина! — презрительно бросила Бонни.

Доктор Джуниус больше ничего не сказал; он молча отвернулся к стене. Старик в постели, казалось, уснул.

— А поскольку у Парка тоже рак, — подытожил Эллери, — он тоже долго не проживет, не так ли? Все складывается превосходно! Когда он умрет, никто не заподозрит, что это не Стьюарт; даже вскрытие подтвердит, что он умер от рака, как и следовало ожидать. А к тому времени у него отрастут настоящие волосы вместо парика и гуммозы на лице, как сейчас. О, это был весьма остроумный план! — Он помолчал и заметил: — Меня от него немного тошнит. Вы хорошо спите по ночам, доктор Джуниус?

Спустя некоторое время Глюке настойчиво вернулся к тревожившему его вопросу:

— Но Бэском ведь не знал, когда умрет старик Стьюарт? Вы так и не ответили мне, каким образом он намеревался держать его под контролем, пока он был жив? Как он мог быть уверен, что старик не составит новое завещание?

— Очень просто. Существовало старое завещание, ныне действующее. Лу оставалось только проследить — очевидно, с помощью Джуниуса — чтобы старик не имел доступа к собственному завещанию. В таком случае, если бы он даже и составил новое завещание, они всегда могли бы его уничтожить, оставив прежнее в силе.

Когда Стьюарт преждевременно скончался, стало даже проще. Вопрос о новом завещании отпадал сам собой. Парк, играя роль Стьюарта, не мог его составить, даже если бы и захотел. Старое завещание как было, так и остается действующим.

Кстати, я был уверен, что Лу обязательно попадется сегодня в ловушку. С умирающим от рака Парком, чьи дни, а возможно и часы были сочтены, Лу не мог позволить Бонни и Таю исчезнуть на неопределенное время. Если бы Парк умер во время их медового месяца, протекающего неизвестно где, весь замысел Лу потерпел бы провал. Ведь он был основан на том, чтобы скрыть истинные мотивы преступления, для чего Бонни должна была умереть прежде, чем умрет ее дед. Если бы Лу убил Бонни — и Тая тоже, поскольку ему ничего другого бы не оставалось, — после смерти Парка, выступающего в роли Стьюарта, его мотивы были бы яснее ясного и выдали бы его с головой. Поэтому я был уверен, что он пойдет на любой риск, чтобы расправиться с Бонни и Таем прежде, чем они исчезнут надолго в неизвестном направлении, и пока Парк еще жив.

Эллери вздохнул и закурил новую сигарету. Никто не произнес ни слова, пока инспектор Глюке с неожиданной тревогой в глазах не окликнул:

— Парк! Эй, вы там — Парк!

Но старик в постели ничего не ответил, — он даже не шевельнулся и ни единым жестом не дал понять, что слышит.

Эллери и Глюке одновременно бросились к кровати. Затем они выпрямились, даже не прикоснувшись к старику, потому что в его безвольно лежащей сморщенной руке заметили маленький пустой флакончик; старик был мертв.

А доктор Джуниус отвернулся от стены и съежился в кресле, хныкая, как ребенок.

Глава 23 Конец начала

Когда Эллери воскресным вечером повернул ключ в своем номере и вошел, захлопнув за собой дверь, швырнув в сторону шляпу и пальто и погрузившись в самое глубокое кресло, он чувствовал себя совершенно опустошенным. Все кости его болели, и голова тоже. Так приятно было просто сидеть здесь, в тихой спокойной гостиной, и не думать ни о чем.

Он всегда чувствовал себя так после завершения трудного дела — усталым, вялым, полностью утратившим жизненную энергию.

Инспектор Глюке снова рассыпался в грубоватых восхвалениях; были приглашения, благодарности, теплый поцелуй Бонни и молчаливое крепкое рукопожатие Тая. Но он сбежал от всего этого, чтобы побыть одному.

Эллери медленно закрыл глаза.

Чтобы побыть одному?

Это было не совсем так. Черт побери, опять он анализирует! Но на сей раз его мысли концентрировались вокруг более приятного предмета, чем убийства. Каковы его чувства к Поле Пэрис? Жалеет ли он ее из-за ее странного душевного расстройства, потому что она сидит взаперти в своих уединенных комнатах и лишает мир возможности наслаждаться общением с нею? Жалеет? Нет, только не это. Если быть откровенным, ему даже нравится, когда он бывает у нее, чувствовать, что они одни, что весь мир отгорожен от них. Почему так происходит?

Эллери застонал; голова уже не просто болела, она раскалывалась на части. Он занимается пустыми рассуждениями, как мальчишка! Надо же изводить себя таким образом! К чему эти мысли? Что в них хорошего? По-настоящему счастливые люди не держат мысли в своих головах. Поэтому-то они и счастливы!

Он со вздохом поднялся с кресла и снял пиджак; во время этих манипуляций у него из кармана выпал бумажник. Эллери нагнулся за ним и вспомнил о конверте, который лежал в бумажнике. Странно, что он совсем забыл о нем в суматохе последних двадцати четырех часов!

Эллери достал конверт из бумажника, с удовольствием ощупывал его гладкую поверхность. Отличное качество! Качество — вот что самое главное! А Пола представляла собой особую, уникальную коллекцию человеческих качеств, нежных, милых, застенчивых, безмолвно взывающих к лучшим проявлениям души!

Он усмехнулся и разорвал конверт. Догадалась ли она в самом деле, кто убил Джека Ройла и Блайт Стьюарт?

На бумаге четким и разборчивым почерком Полы Пэрис было написано:

«Милый дурачок! Неужели вы не знаете, что женщина способна интуицией постичь то, что требует от мужчины зигфридовских[64] усилий его интеллекта? Конечно, это Лу Бэском. Пола.»

«Черт побери ее непостижимую проницательность!» — сердито подумал он. Не следовало бы ей быть так насмешливо-язвительной! Он схватился за телефон.

— Пола? Это Эллери. Я только что прочел вашу записку…

— Мистер Квин! — проворковала в трубку Пола. — Герой вернулся с войны. Я полагаю, мне следует передать вам поздравления, причитающиеся победителю?

— О, пустяки! Нам просто повезло, что все так удачно сложилось. Однако Пола, по поводу вашей записки…

— Мне едва ли нужно сейчас открывать ваш конверт.

— Но я открыл ваш, и должен сказать, что вы совершенно точно попали в цель, я в абсолютном мраке. Каким образом…

— Вы бы могли также. — прозвучал в трубке мелодичный голос Полы, — поздравить и меня!

— Ну да, конечно! Поздравляю. Но не в этом дело. Догадки! Вот в чем суть. Куда они могут завести? Да никуда!

— Неужели вы столь непоследовательны? — засмеялась Пола. — Ответ у вас в руках. К тому же это не просто результат предположений и догадок. За ними были и определенные веские основания, о Всезнающий!

— Основания? А, перестаньте!

— Я и вправду не понимала, зачем Лу делал это — его мотивы, побуждения и тому подобное; убийство Джека совсем не вписывалось в общую картину… вам придется все это растолковать мне…

— Но вы только это сказали, — простонал Эллери, — что у вас были веские основания!

— Женские основания! — Пола на секунду замолкла. — Но неужели мы должны обсуждать этот вопрос по телефону?

— Вы только скажите мне!

— Да, сэр. Видите ли, я хорошо знала, что собой представлял Лу Бэском, и сразу обратила внимание па то, что характер Лу абсолютно точно совпадает с характером преступления.

— Как это?

— Ну, Лу был человеком идеи, верно? Он блестяще придумывал, но осуществлял совершенно бездарно — это было характерно не только для него, но и для его действий.

— И что из того?

— Но ведь все преступление, если посмотреть на него с моей точки зрения как раз таковым и являлось — блестяще задуманным и бездарно выполненным!

— Вы хотите сказать, — пробормотал Эллери, — что подобного рода чепуха и есть ваши основания?

— О, но ведь это правда! Вы хоть раз посмотрели на все события со стороны? — вкрадчиво проговорила Пола. — Идея с игральными картами была великолепно задумана: необычная, загадочная, фантастическая — истинная идея Лу Бзскома! — но как она была выполнена? В этом весь Лу! Затем хитрая ловушка для Джека, такая же впоследствии для Тая… ловушки, которые вообще не сработали! А эта неуклюжая затея с подпиливанием литер на пишущих машинках? Чистая бездарность!

— О Боже! — простонал Эллери.

— И еще целая дюжина явных указаний. Корзинка с термосами, например. Предположим, ее бы не доставили вовремя? Предположим, ее в сутолоке забыли бы на летном поле? Или предположим, что Джек и Блайт были бы настолько увлечены друг другом, что не стали бы пить коктейли, даже если бы и захватили их с собой в самолет? Или предположим, один из них выпил, а другой нет? Все страшно неопределенно, рискованно, Эллери, так плохо продумано. А вот Жак Бутчер, будь он преступником, ни за что бы…

— Ладно, ладно, — прервал ее Эллери. — Вы меня убедили — то есть, совсем наоборот. Вы увидели блестящую идею с фантастической подоплекой и бездарным исполнением, а поскольку и сам Лу был таким, то вы решили, что это он и есть. Порекомендую-ка я этот метод Глюке: он будет в восторге! А теперь, мисс Пэрис, как насчет расплаты за пари?

— За пари… — обескураженно проговорила Пола.

— Вы сказали, что я никогда не поймаю преступника. Так вот: я его поймал, следовательно, я выиграл, и вы должны пригласить меня в клуб «Подкова»!

— О! — сказала Пола и надолго замолкла. Он явственно ощущал ее панический страх, передававшийся по проводам. — Но… но пари заключалось не в этом, — заявила она наконец с отчаянием в голосе. — Мы поспорили, что вы разоблачите его перед законом, передадите его в руки правосудия. Вы этого не сделали. Он улизнул от вас — совершил самоубийство, пытаясь бежать, но его парашют не раскрылся…

— Э нет, не выкручивайтесь! — твердо возразил Эллери. — Не пытайтесь уклониться от расплаты, мисс Пэрис. Вы проиграли, и должны рассчитаться за проигрыш!

— Но Эллери, — взмолилась она, — я не могу! Я… я уже много лет не ступала за порог моего дома. Вы не представляете, насколько сама мысль об этом заставляет меня дрожать от ужаса и…

— Бы приглашаете меня в клуб сегодня вечером.

— Мне кажется… я уверена, что упаду в обморок, или со мной случится нечто подобное. Я понимаю, все это звучит достаточно глупо для нормального человека, — воскликнула она, — но как люди не могут понять? Они бы поняли, если бы у меня была корь или ветрянка. А это тоже болезнь, только не органическая. Это болезнь толпы…

— Одевайтесь, иначе вы не успеете!

— А мне нечего надеть, — торжествующе заявила она. — То есть, нет вечерних туалетов. У меня никогда не было случая надевать их. Даже… даже накидки нет…

— Я уже переодеваюсь. Буду у вас в восемь тридцать.

— Эллери, не надо!

— В восемь тридцать!

— Пожалуйста! О, пожалуйста, Эллери…

— В восемь тридцать, — непреклонно повторил мистер Квин и повесил трубку.

Ровно в половине девятого мистер Квин появился перед парадным входом в очаровательный белый дом на Холмах, и хорошенькая девушка отворила ему дверь. Мистер Квин с некоторым трепетом заметил, что глаза юной леди сияют, а щеки розовы от возбуждения. Девушка была одной из очаровательных фей-секретарш мисс Полы; она с ревностной придирчивостью окинула взглядом его затянутую во фрак стройную фигуру, точно строгая мать, встречающая впервые явившегося с визитом ухажера своей любимой дочери.

«Что за ерунда! — возмутился про себя мистер Квин. — Ну-ка, с дороги, красавица!»

Но красавица восторженным шепотом произнесла:

— О, мистер Квин, это просто чудесно! Вы думаете, она решится?

— Конечно, решится, — небрежно ответил мистер Квин. — Вся болтовня о толпофобии — сплошной вздор! Ерунда! Где она?

— Она и смеется, и плачет — о, она просто прелестна! Погодите, когда увидите ее! Это самое невероятное чудо из всех, когда-либо происходивших с ней! Я надеюсь, ничего не…

— Ладно, ладно, — ворчливо оборвал ее Эллери. — Хватит болтать, милая! Дайте-ка мне самому взглянуть на эту прелесть!

Тем не менее, к двери Полы он приблизился с замирающим сердцем. Что с ним происходит? Вся эта суета и нервотрепка из-за такой мелочи, как посещение ночного клуба?

Он постучался, и озабоченная секретарша испарилась, а мелодичный голос Полы робко произнес из-за двери:

— Входите… входите, пожалуйста!

Мистер Квин поправил свой черный галстук, откашлялся и вошел.

Пола стояла, высокая и напрягшаяся, на фоне закрытой стеклянной двери в противоположной стене, молча глядя на него. Руки ее в браслетах и красных перчатках до локтей были прижаты к груди. На ней была надета, переливаясь и сверкая в тех местах, на которые падал свет — ткань или чистое золото? Длинная накидка из белого пушистого меха была схвачена у подбородка великолепной маркизетовой[65] брошью. Прическа напоминала придворного пажа елизаветинской эпохи. Одним словом — совершенство с головы до ног!

— Святые угодники! — пробормотал Эллери.

Она стояла бледная, с побелевшими губами.

— Как я… как я выгляжу?

— Вы выглядите, — благоговейно произнес мистер Квин, — как один из ангелов. Вы выглядите, — сказал мистер Квин, — как популярное представление о Клеопатре, хотя у Клеопатры был горбатый нос и вероятно темная кожа, а ваши нос и кожа… Вы выглядите, — сказал мистер Квин, — как одно их тех божественных созданий с Альдебарана или откуда-то там еще, которых любил описывать Герберт Дж. Уэллс[66]. Вы выглядите отлично!

— Не говорите глупостей! — слегка сердито сказала Пола. — Я имею в виду одежду.

— Одежду? Одежду! Кстати, мне помнится, вы сказали, что у вас нет никаких вечерних туалетов. Лгунья!

— Не было и нет, поэтому я и спрашиваю, — возразила она. — Мне пришлось одолжить накидку у Бесс, платье у Лилиан, а туфли у соседки через несколько домов отсюда, у которой такой же размер обуви, как у меня. Я чувствую себя настоящей коммунисткой! Правда, Эллери, вы уверены, что так сойдет?

Эллери решительным шагом пересек комнату. Пола съежилась, прижавшись к стеклянной двери.

— Эллери… Что вы собираетесь…

— Позвольте предложить самой прелестной даме из всех известных мне, — с пылкой галантностью произнес мистер Квин, — вот это!

И он протянул ей небольшую целлофановую коробку, в которой лежал очаровательный букет из белых камелий.

— Ах! — воскликнула Пола и добавила мягче: — Как это любезно! — Внезапно напряжение оставило ее; она стала естественнее, раскованнее и непосредственнее, когда быстрыми ловкими движениями приколола букет к своему корсажу.

А мистер Квин, проведя языком по пересохшим губам, сказал:

— Пола…

— Да?

— Пола… — снова сказал мистер Квин.

— Да? — нахмурившись, взглянула она на него.

— Пола, вы позволите… Можно мне… А, черт возьми, единственный способ сделать это — просто взять и сделать!

Он схватил ее и прижал к своей накрахмаленной сорочке так тесно, как только позволила сорочка, и неуклюже поцеловал ее в губы.

Пола неподвижно лежала в его объятиях, закрыв глаза и учащенно дыша. Затем, не открывая глаз, она проговорила:

— Поцелуйте меня еще…

Спустя некоторое время мистер Квин хрипло пробормотал:

— Я подумал… давайте никуда не пойдем, а скажем, будто мы ушли. Давайте… ну, останемся здесь!

— Да, — прошептала она. — О, да!

Но у Эллери дута была из стали. Он твердо отбросил прочь искушение:

— Нет, мы уйдем отсюда! В этом весь смысл вашего лечения!

— О, я не могу! Я хочу сказать… мне кажется, я не смогу…

Мистер Квин взял ее за руку и провел через всю комнату к запертой двери.

— Откройте дверь, — сказал он.

— Но я… я сейчас в таком беспорядке!

— Вы прекрасны. Откройте дверь!

— Вы и вправду этого хотите?.. Открыть ее?

— Откройте ее сами! Собственными руками!

Два испуганных чертенка выглянули из ее широко раскрытых печальных глаз. Пола судорожно глотнула, словно маленькая девочка, и ее рука в алой перчатке нерешительно протянулась к дверной ручке. Она в отчаянии посмотрела на Эллери.

— Откройте ее, дорогая, — тихо сказал мистер Квин.

Пальцы ее медленно повернули дверную ручку до упора. Затем торопливо, словно маленькая Лулу, решившаяся проглотить свою порцию рыбьего жира, Пола зажмурилась и распахнула дверь.

И все еще не раскрывая глаз, она на ощупь шагнула через порог в открытый мир.