Часть вторая

Глава 6 Шоколадные горы

Небо было так близко, потому что оно рухнуло вниз с высоты триллиона миль. Вниз, сквозь булавочные отверстия бесчисленных звезд. Вниз, на поросшее густым колючим плато. Вниз, прямо на голову Бонни.

Она закрыла глаза ладонями:

— Этого не может быть… Я просто не верю в это… Не верю…

— Бонни, — жалобно проговорил Жак Бутчер.

— Но этого не может быть! Только не с Блайт! Только не с мамой!

— Бонни… Дорогая, прошу тебя…

— Она уверяла всех, что никогда не постареет. Она всегда говорила, что будет жить миллионы, миллионы лет!

— Бонни, позволь мне увести тебя отсюда!

— Она не хотела умирать. Она боялась смерти. Иногда посреди ночи она начинала плакать во сне; тогда я забиралась к ней в постель, и она прижималась ко мне, как ребенок…

— Я попрошу одного из военных летчиков отвезти тебя назад в Лос-Анджелес…

— Это какая-то глупая шутка, — медленно проговорила она. — Вы все здесь сговорились! Этого не может быть!

Вернулся Тайлер Ройл, еле переступая на заплетающихся ногах; лицо его казалось бледным и безжизненным на фоне мертвого света сигнальных огней.

— Пошли, Бонни, — сказал, он, проходя мимо, так, словно в этом пустом мрачном мире существовали только он и Бонни.

И Бонни отвернулась от Бутча и послушно последовала за Таем в каком-то неестественном оцепенении, словно в гипнотическом трансе.

Лу Бэском подошел к Бутчеру, который остался стоять безмолвно и неподвижно, и хрипло произнес:

— Ради Бога, как можно отсюда выбраться?

— Отрасти себе пару крыльев!

— Не-е, — сказал Лу. — Я… мне нехорошо… — Он сунул свою толстую физиономию в густую листву кустарника и принялся издавать икающие звуки, словно его выворачивало наизнанку. — Бутч, я должен убраться отсюда, с этой проклятой столешницы! Мне надо выпить. Мне надо здорово выпить!

— Не морочь мне голову!

— Я не выношу покойников! Они ведь… они ведь…

Бутчер повернулся и молча пошел прочь. Тай и Бонни, казалось, медленно плыли сквозь рассеянный свет звезд вперемешку со светом сигнальных огней, словно в волшебном ореоле. Их темные фигуры слились с остальными, толпившимися возле стоящих самолетов.

Лу опустился на жесткую траву, схватившись руками за живот и дрожа на холодном ветру. Спустя мгновение он с трудом поднялся на ноги и заковылял к военному самолету с вращающимся пропеллером, готовому взлететь.

— Вы улетаете отсюда? — закричал он, стараясь перекрыть шум мотора.

Пилот кивнул, и Лу торопливо забрался на заднее сидение. Шляпу его унесло порывом ветра. Он глубоко опустился на сидение, дрожа всем телом. Самолет тронулся с места и покатил, набирая разбег.

В кабине золотисто-красного моноплана высокий мужчина в мундире авиатора недоуменно пожал плечами:

— Они были похищены человеком, который предусмотрел все, чтобы его не узнали, а потом вдруг — такой финал. Странно все это, мистер Квин!

— Странно? — прищурился Эллери. — У греков на сей счет имеется другое определение, лейтенант.

Джон Ройл и Блайт Стьюарт сидели полулежа в кабине в кожаных креслах с откидными спинками, разделенные узким проходом. Их багаж, корзины с цветами, плетеная корзинка стояли в проходе между ними. Крышка корзинки была открыта. На полу под безвольно повисшей левой рукой Ройла лежали остатки недоеденного сэндвича. Один из термосов из плетеной корзинки стоял тут же. Пустая завинчивающаяся крышка-колпачок застряла у Джека между колен. Его красивое лицо было абсолютно спокойно. Казалось, что он просто мирно уснул.

Второй термос очевидно выпал из правой руки Блайт; он лежал на боку, зияя открытым горлышком среди смятых розовых бутонов в цветочной корзине, стоявшей подле нее. Скомканный пакет из вощеной бумага — упаковка от сэндвича — лежала у нее на коленях. Крышка от второго термоса валялась на полу, у нее между ног. Блайт тоже казалась спящей, с закрытыми глазами и спокойным невозмутимым лицом.

— Тем не менее, очень странно, — настаивал лейтенант, вглядываясь в их холодные неподвижные лица, — что они погибли практически одновременно.

— Уверяю вас, ничего странного.

— Но ведь их не застрелили, не зарезали, не задушили: вы сами можете в этом убедиться. А одновременная остановка сердца кажется очень уж невероятным совпадением!

— С таким же успехом можно утверждать, — возразил Эллери, — что человек с разбитым вдребезги черепом погиб от остановки сердца. Взгляните-ка сюда, лейтенант!

Он наклонился над телом Ройла и большим пальцем оттянул веко его правого глаза. Зрачок был почти невидим; он сократился до размеров точки.

Эллери перешагнул через загроможденный проход и таким же способом раскрыл правый глаз Блайт Стьюарт.

— Сильно сокращены зрачки, — пожал он плечами. — И обратите внимание на разлитую бледность и синюшную окраску кожных покровов — цианоз. Они оба погибли от отравления морфием.

— Джек Ройл и Блайт Стьюарт убиты? — опешил лейтенант. — Не может быть!

— Убиты! — в дверях кабины появилась фигура Бонни Стьюарт. — Нет! О, нет!

Она упала на тело матери, сотрясаясь от рыданий. Тай Ройл вошел вслед за ней, молча глядя на мертвого отца. Он вынужден был опереться рукой о стенку кабины, но не сводил глаз с этого спокойного холодного лица, словно вырезанного из мрамора.

Бонни внезапно седа, с испугом уставившись на свои руки, только что касавшиеся тела матери. Хотя на их белоснежной коже не было никаких следов, Эллери и лейтенант поняли, на что она смотрит. Она искала на них холодные неземные отпечатки смерти.

— О, нет! — шептала Бонни с отвращением.

— Бонни… — бесцветным голосом произнес Тай и неловко шагнул к ней через проход.

Но Бонни с криком вскочила на ноги и, выпрямившись во весь рост, словно обезумев, с посеревшими щеками и высоко вздымающейся грудью, внезапно зашаталась и медленно начала опускаться на пол, как надувная резиновая игрушка, из которой выпустили воздух. Пока она опускалась, ее широко раскрытые глаза закатились, так что остались видны только белки.

Тай подхватил ее на руки, когда она упала.

* * *

Ледяные порывы горного ветра продували плато. Бутч взял Бонни из рук Тая, отнес ее по высокой, хлещущей по ногам траве к военному самолету и уложил ее там, укрыв меховым полушубком, одолженным у летчиков.

— Так чего же мы ждем? — хриплым голосом спросил Тай. — Пока не замерзнем до смерти?

— Успокойтесь, мистер Ройл, — ответил ему лейтенант.

— Чего же мы ждем? — не успокаивался Тай. — Черт побери, здесь на свободе разгуливает убийца! Почему никто не хочет его выслеживать?

— Успокойтесь, мистер Ройл, — снова сказал лейтенант и нырнул внутрь самолета.

Тай начал мерить шагами пространство, заросшее высокой, до колен, травой, вслепую топча ее гибкие стебли.

— Где мы, собственно говоря, находимся? — спросил Эллери у летчика.

— На северном отроге Шоколадных гор.

Эллери одолжил у военных фонарь и приступил к обследованию грунта возле золотисто-красного моноплана. Однако если таинственный авиатор, перенесший Джека Ройла и Блайт Стьюарт через воздушный океан к их смерти, и оставил какие-либо следы, убегая от приземлившегося самолета, то они давно были затоптаны толпой обнаруживших самолет военных. Эллери отправился дальше по плато, исследуя его границы.

Вскоре он при свете мощного электрического фонаря убедился, что попытки обнаружить следы неизвестного пилота почти безнадежны. Сотни тропок и дорожек вели вниз с плато через заросли кустарниковой сосны в низину — в большинстве своем, судя по следам подков и остаткам навоза, лошадиных троп. К востоку, насколько он помнил топографию, находилась Черная Пустошь; к северо-западу — южные отроги гор Сан-Бернардино; к западу — долина, по которой проходила колея Южно-Тихоокеанской железной дороги, а за нею — озеро Солтон-Си и отроги Сан-Хасинто. Скрывающийся летчик мог бежать в любом из трех направлений через мало населенную местность. Опытным следопытам понадобился бы не один день, чтобы напасть на его след, а к тому времени он уже давным-давно бы испарился.

Эллери вернулся к золотисто-красному самолету. Лейтенант опять находился здесь.

— Черт знает что за путаница! Мы связались по радиофону с тремя представителями местных властей. Скоро целая толпа их нагрянет сюда.

— А в чем путаница?

— Эта оконечность Шоколадных гор лежит в пределах округа Риверсайд, а основная часть находится в округе Империал, к югу. Самолет, приземлившийся здесь, пролетел, несомненно, над территорией Лос-Анджелеса и, возможно, над юго-восточной оконечностью округа Сан-Бернардино. Таким образом, его пассажиры могли умереть а пределах трех различных округов.

— И посему достойные представители закона, — мрачно сказал Эллери, — сражаются за право запустить зубы в это сочное дело?

— Ну, как говорится — чья устрица, тот пусть сам ее и выцарапывает. Мои полномочия заканчиваются с той минуты, когда появится кто-нибудь из них и примет на себя юридическую сторону дела.

— Не знаю насчет ваших полномочий, лейтенант, — отрывисто бросил Бутчер, — но с мисс Стьюарт надо что-то делать немедленно. Ей очень плохо.

— Мы могли бы переправить вас в городской аэропорт, но…

— Что с ней? — взволнованно прервал его Тай. Эллери было жутко смотреть на его осунувшееся лицо. Губы сто посинели, и он весь дрожал от холода, причина которого заключалась вовсе не в ледяном ветре.

— Бонни упала в обморок, Тай. Ей надо немедленно к врачу.

— Ну конечно, — отвлеченно проговорил Тай. — Конечно! Я сам доставлю ее к доктору. Мой самолет… — Голос его внезапно осекся.

— Сожалею, — сказал лейтенант, — но ваш самолет не может покинуть плоскогорье до прибытия полиции.

— Да, пожалуй, — пробормотал Тай. — Конечно же, вы правы… Провались оно все ко всем чертям! — внезапно вырвалось из его груди.

— Ну-ну, успокойтесь, — сказал Эллери, беря его за руку. — Вы сами сейчас близки к обмороку. Лейтенант, имеете ли вы какое-нибудь представление о том, как далеко отсюда до усадьбы Толленда Стьюарта? Она должна быть где-то поблизости, поскольку поляна посреди Шоколадных гор, на которой она расположена, находится на территории округа Империал.

— Да, до нее всего несколько минут по воздуху.

— Вот туда мы ее и переправим, — решительно заявил Бутчер. — Если вы будете так любезны предоставить нам самолет…

— Но я не уверен, вправе ли я…

— Мы будем у Толленда Стьюарта, если кому-нибудь понадобится связаться с нами. Вы же сами сказали, что туда всего пара минут лета.

Лейтенант выглядел очень несчастным. Наконец, он пожал плечами и крикнул:

— Гармс! Подбрось их туда!

Летчик откозырял и забрался в большой транспортный самолет. Мотор зафыркал, зачихал и ровно загудел на холостых оборотах. Все бросились бегом к самолету.

— А где Лу? — закричал Эллери, стараясь перекрыть грохот мотора.

— Он не выдержал! — закричал ему в ответ Бутчер. — Улетел обратно в Лос-Анджелес с одним из военных самолетов!

Огни на плато превратились в бледное сияние, затем в светлую точку и, наконец, пропали совсем. Бутчер поддерживал Бонни, глаза которой были закрыты, прижимая девушку к своей груди. Тай сидел в одиночестве впереди, спрятав лицо в воротник своего тонкого пальто; казалось, он дремал. Но однажды Эллери удалось заметить горячечный блеск его глаз.

Эллери вздрогнул и отвернулся, устремив взгляд вниз, на черную измятую панораму гор, проплывавших под ними.

* * *

Менее чем через десять минут транспортный самолет уже делал вираж над светлым плоским прямоугольником, разместившимся посреди хаотического нагромождения скал. Эллери он показался не больше почтовой марки, и ему в голову пришла тревожная мысль о его бессмертной душе.

Уцепившись за подлокотники сидения, Эллери смутно различал могучий склон горы, покрытой лесом, позади крохотной освещенной площадки. Самолет начал снижаться по направлению к посадочной полосе, и он мог бы поклясться, что им не избежать столкновения с расположенным впереди ангаром.

Тем не менее, каким-то чудом после нескольких толчков и прыжков самолету удалось благополучно приземлиться, и Эллери открыл глаза.

Перед выходом в ангар стоял высокий тощий мужчина, прикрывая глаза ладонью от яркого света самолетных фар, уставившись на вновь прибывших. Необычная напряженность и неподвижность мужчины показалась Эллери довольно странной — словно самолет был чем-то вроде Горгоны Медузы, и он окаменел при одном лишь взгляде на него.

Затем мужчина обрел самообладание и побежал к ним навстречу, энергично размахивая руками.

Эллери нетерпеливо потряс головой, сдерживая чересчур живую игру своего воображения. Он похлопал Тая по плечу и негромко сказал:

— Пошли, Тай! — Тай вздрогнул. — Мы на месте.

Тай поднялся.

— Как она?

Бутчер покачал головой.

— Послушайте, я… Давайте, я вам помогу!

Им вдвоем удалось вынести Бонни из самолета. Тело девушки было безвольным, словно все ее кости размякли; раскрытые глаза, не видя ни Бутчера, ни Тая, с пугающей пустотой во взгляде были устремлены в пространство.

Эллери задержался, чтобы переговорить с летчиком. Когда спустя несколько секунд он спрыгнул на землю, то услышал, как высокий худой мужчина кричит тревожным голосом:

— Это невозможно! Просто ужасно! Когда это случилось!

— Позже поговорим, — коротко бросил Бутчер. — Сейчас мисс Стьюарт нуждается в вашей профессиональной помощи, доктор Джуниус!

— Потрясающе! — воскликнул доктор. — Бедная девочка: в одночасье лишиться всего! Естественно! Сюда, пожалуйста!

Военно-транспортный самолет снова поднялся в воздух, когда они миновали ангар, в котором Эллери заметил маленький, тупоносый, очень мощный на вид самолет, и вышли на скрытую под густыми кронами деревьев тропинку, которая вела к мрачному темному зданию у ее дальнего конца. Транспортный самолет сделал над ними круг, подняв громогласное эхо среди окружающих поляну каменных стен, и взял курс на северо-запад.

— Осторожно. Тропинка здесь очень неровная. — Доктор Джуниус освещал путь электрическим фонарем. — Смотрите под ноги.

Молча следуя за ним, Эллери заметил широкий дверной проем. Открыто. Позади входа лежала темная мрачная пещера. Луч фонаря то и дело прокалывал мрак, выхватывая из темноты один предмет за другим. Внезапно вспыхнул свет, и фонарик погас.

Они стояли в огромном, пахнущем сыростью вестибюле с массивными дубовыми балками, с громоздкой темной дубовой мебелью, с каменным, устланным плетеными циновками полом и чудовищной величины темным отверстием камина.

— На диван, — указал доктор Джуниус, торопливо вернувшись, чтобы закрыть дверь. Кроме одного проницательного взгляда, брошенного доктором в сторону Эллери, он больше не обращал на него никакого внимания.

Кожа на лице тощего доктора, пожелтевшая и бледная, была так туго натянута на черепе, что даже не имела морщин. Умные глаза смотрели хмуро и недружелюбно. Сутулая фигура его была еще более худой, чем показалось Эллери с первого взгляда. На нем были бесформенные замызганные рабочие штаны, заправленные в высокие шнурованные башмаки лесоруба, и поношенный пиджак цвета зеленоватой плесени, изрядно залоснившийся от длительной носки. Все в этом человеке казалось древним — как в высушенном музейном экспонате, сохранившемся благодаря процессу обезвоживания. И еще была в нем какая-то странная настороженность, постоянная тревога, словно он ежеминутно ожидал откуда-то неожиданного толчка или удара.

Тай и Бутч осторожно уложили Бонни на диван.

— Мы не ждали гостей, — заныл доктор Джуниус. — Мистер Ройл, не будете ли вы добры разжечь камин?

Он суетливо скрылся в маленькой боковой прихожей, в то время как Тай чиркнул спичкой, поднес ее к смятой газете и сунул загоревшуюся бумагу под дрова, уложенные в камине. Бутч растирал окоченевшие ладони, озабоченно глядя на белое лицо Бонни. Она застонала, когда огонь в камине с гулом и треском разгорелся.

Доктор Джуниус поспешно вернулся с целой охапкой одеял и маленьким черно-зеленым чемоданчиком с оторванной ручкой, болтавшейся на одной заклепке.

— А теперь, джентльмены, будьте добры оставить меня с больной. Может быть, кто-нибудь из вас окажет мне любезность и позаботится о кофе? Кухня в конце той прихожей. Бренди тоже там, в буфетной.

— А где, — спросил Эллери, — мистер Толленд Стьюарт? Доктор Джуниус, стоявший на костлявых коленях перед диваном, укутывая одеялом беспокойно мечущуюся фигуру Бонни, поднял на него глаза с испуганной заискивающей улыбкой:

— Вы тот джентльмен, который звонил мне несколько часов тому назад из аэропорта Гриффит-Парк, верно? То-то я смотрю, что голос знакомый. Не задерживайте меня, мистер Квин. Мы сможем поговорить о чудачествах мистера Стьюарта и потом.

* * *

Все трое устало пересекли прихожую и, пройдя сквозь вращающуюся дверь, очутились в колоссальных размеров кухне, скупо освещенной единственной тусклой электрической лампочкой. Большой медный кофейник булькал на старомодной газовой плите.

Тай сел на стул у разделочного стола и обессиленно опустил голову на руки. Бутч бесцельно бродил по кухне, пока не обнаружил дверь в буфетную, откуда он и вышел вскоре с запыленной бутылкой коньяка.

— Выпей это, Тай.

— Пожалуйста, оставь меня в покое!

— Выпей, тебе говорят!

Тай устало повиновался. Чудо-мальчик захватил бутылку и стакан и вышел из кухни. Он вернулся с пустыми руками, и некоторое время все трое сидели в молчании.

Эллери выключил газ под кофейником. Весь дом казался неестественно тихим и безмолвным.

Вошел доктор Джуниус.

— Как она? — хрипло спросил Бутчер.

— Ничего опасного. Она перенесла большое потрясение, но уже приходит в себя.

Он схватил кофейник и торопливо выбежал из кухни. Эллери от нечего делать отправился в буфетную, движимый естественным любопытством. Первое, что он заметил, был ящик с коньяком, стоявший на полу. Он вспомнил румяный кончик носа доктора Джуниуса и молча пожал плечами.

* * *

Спустя довольно долгое время доктор Джуниус пригласил их в вестибюль:

— Все в порядке, джентльмены!

Трое мужчин поспешили воспользоваться его приглашением.

Бонни сидела перед камином, потягивая из чашки кофе. Щеки ее приобрели более или менее нормальный цвет, и хотя под глазами оставались темные свинцовые круги, смотрели они вполне осмысленно.

Она протянула Бутчеру руку и прошептала:

— Извини, что я наделала вам столько хлопот, Бутч!

— Не говори глупостей, — строго ответил Бутч. — Пей лучше свой кофе!

Не поворачивая головы, она проговорила:

— Тай… Мне так трудно сказать это… Мне так жаль…

— Меня? — засмеялся Тай, и доктор Джуниус вздрогнул и с испугом посмотрел на него. — Мне тоже жаль. Тебя. Отца. Твою маму. Весь этот Богом проклятый мир!

Он прервал смех на самой высокой ноте и рухнул плашмя на коврик перед камином у ног Бонни, закрыв лицо руками.

Бонни молча глядела на него. Нижняя губа ее начала дрожать. Не глядя, она на ощупь отставила чашку с кофе.

— Послушайте, не надо… — жалобно начал Бутчер.

— Оставьте их в покое, — прошептал доктор Джуниус. — В сущности, им ничего не нужно, только дать возможность нервному потрясению и истерии пройти естественным путем. Пусть она как следует выплачется, а парень сам отлично справится с собой.

Бонни тихо плакала, закрыв лицо руками, а Тай молча лежал ничком перед камином. Чудо-мальчик пробормотал проклятье и принялся мерить комнату шагами, отбрасывая на стены черные эпилептические тени.

— Я опять спрашиваю, — сказал Эллери. — Доктор Джуниус, где, черт побери, находится Толленд Стьюарт?

— Полагаю, вам покажется это странным. — Руки доктора заметно дрожали, и Эллери пришло в голову, что предубеждение Толленда Стьюарта против алкоголя причиняло немалые трудности его врачу. — Он наверху, забаррикадировался.

— Что такое?

На лице доктора Джуниуса появилась виноватая улыбка:

— О, нет, он полностью в своем уме!

— Но он должен был слышать, как приземлился наш самолет. Неужели у него отсутствует даже нормальное любопытство?

— Мистер Стьюарт… необычный субъект. Он столько лет вынашивал зло на все человечество, что не терпит даже вида людей. К тому же, он ипохондрик. И имеет много других странностей. Полагаю, вы обратите внимание на отсутствие здесь центрального отопления? Так вот, у него теория, что пар — тепло, созданное при помощи пара, — высушивает у человека легкие. Подобные теории имеются у него почти обо всем.

— Очень интересно, — сказал Эллери, — но что тут общего с тем, что родная внучка впервые за много лет навестила его здесь? И у него хватает совести не спуститься вниз и не поздороваться с нею?

— Мистер Квин, — сказал доктор Джуниус, обнажая в невеселой улыбке фальшивые зубы, — если бы вы знали мистера Толленда Стьюарта так, как я, то вы не удивлялись бы его странностям и капризам. — Улыбка превратилась в жалобную гримасу. — Когда он вернулся сегодня перед вечером со своей проклятой вечной охоты на кроликов и я сообщил ему о вашем звонке и о том, что его дочь Блайт, по всей видимости, похищена в день свадьбы, он заперся в своей комнате наверху и пригрозил мне увольнением, если я посмею его побеспокоить. Он, видите ли, не переносит волнений!

— В самом деле?

— Толленд Стьюарт здоровее любого из своих сверстников, — язвительно произнес доктор. — Черт бы побрал его ипохондрию! Мне приходится прятать свою выпивку и кофе по всем укромным углам, уходить в лес, чтобы покурить, и готовить себе мясную пищу, пока он уходит на охоту. Он просто хитрый, скаредный и зловредный старый маньяк, а почему я похоронил себя здесь вместе с ним — выше моего понимания!

Казалось, доктор сам испугался своей чересчур эмоциональной вспышки; он побледнел и смущенно умолк.

— И все же, не кажется ли вам, что в данном случае можно сделать исключение? Ведь, в конце концов, не каждый же день у человека погибает дочь насильственной смертью!

— Вы хотите сказать, подняться по лестнице к его спальне, когда он строго-настрого запретил мне это?

— Вот именно.

Доктор Джуниус поднял руки над головой, словно капитулируя:

— Только не я, мистер Квин, только не я! Мне хочется сохранить свою шкуру в целости на те немногие годы, что мне еще осталось пожить!

— Фу, да он вас просто пугает!

— Что ж, можете попытаться, если не боитесь получить заряд утиной дроби. Он постоянно держит заряженное ружье возле кровати.

— Что за нелепость! — коротко бросил Эллери.

Доктор усталым приглашающим жестом указал на дубовую лестницу и, уныло опустив плечи, побрел через вестибюль на кухню к своему ящику с бренди.

Эллери подошел к подножью лестницы и окликнул:

— Мистер Стьюарт!

Тай поднял голову.

— Дедушка… — слабым голосом проговорила Бонни. — Я совсем забыла о нем! О, Бутч, надо же сказать ему!

— Мистер Стьюарт! — снова окликнул Эллери, на сей раз почти сердито. Нс получив ответа, он решительно заявил: — Черт возьми, я поднимусь наверх!

Вернулся доктор Джуниус, причем его нос приобрел еще более интенсивную окраску.

— Постойте! Если уж вам так хочется подвергнуться глупому риску, то я поднимусь вместе с вами. Но это ни к чему хорошему не приведет, предупреждаю!

Он присоединился к Эллери, и они оба начали подниматься по лестнице наверх к скоплению мрачных сумеречных теней на площадке второго этажа.

И тут их слух уловил отдаленное гудение, становившееся все громче с каждой секундой, пока не превратилось в рокот над их головами. Оба замерли на полдороги, остановившись посреди лестницы.

— Самолет! — воскликнул доктор Джуниус. — Сюда прилетел, что ли?

Шум мотора усиливался. Без сомнения, это был самолет, и он кружил над усадьбой Толленда Стьюарта.

— Нет, это уже последняя соломинка! — простонал несчастный доктор. — Он будет невыносим в течение многих недель! Оставайтесь здесь, прошу вас. Я пойду посмотрю.

И, не дожидаясь ответа, он сбежал с лестницы и скрылся в темноте за дверью.

Эллери какую-то секунду в нерешительности оставался стоять на лестнице, затем медленно спустился вниз.

— Я не понимаю дедушку, — сказала Бонни. — Он заболел? Почему он не спускается вниз?

Никто не ответил. В наступившей тишине единственным звуком был треск пылающих поленьев. Грохот мотора замолк.

Вернулся доктор Джуниус, заламывая руки:

— Он убьет меня! И надо же было вам всем прилететь сюда!

Вслед за ним на пороге появился крупный высокий мужчина в пальто и мягкой фетровой шляпе, щурясь после темноты на яркий огонь в камине. Также прищурясь, он оглядел всех присутствующих, одного за другим.

Эллери усмехнулся.

— Кажется, мы снова встретились, инспектор Глюке!

Глава 7 Старик

Инспектор Глюке буркнул что-то неразборчивое и подошел к камину, сбросив пальто и энергично потирая большие красные руки. Следом вошел человек в форме летчика, и доктор Джуниус поспешно захлопнул за ними наружную дверь от поднявшегося резкого ветра. Авиатор спокойно уселся в уголке. Он не произнес ни слова, и инспектор Глюке не счел необходимым знакомить его со всеми.

— Давайте сразу разберемся, — сказал Глюке, сдвинув густые черные брови. — Полагаю, вы — мисс Стьюарт, а вы — мистер Ройл? А вы, должно быть, Бутчер.

Тай поднялся на ноги.

— Ну и что? — нетерпеливо спросил он. — Вы поймали его?

— Кто он? — воскликнула Бонни.

— Ну-ну, всему свое время. Я замерз до полусмерти, и нам предстоит долгое ожидание, поскольку пилот говорит, что приближается буря. А где старик?

— Притаился наверху, — сказал Эллери. — Вы, кажется, не очень-то рады видеть меня, старый дружище? И как вас угораздило впутаться в это дело?

Глюке усмехнулся.

— Что же вы хотите? Ведь они оба были из Лос-Анджелеса, не так ли? А здесь, у огня, чертовски приятно!

— Я так понимаю, что вы всех обскакали и первым захватили бразды правления?

— Бросьте ваши штучки, Квин! Когда нам сообщили в Главное управление, что мистер Ройл и мисс Стьюарт найдены мертвыми — о том, что их похитили, мы уже знали — я взял самолет и прилетел на плато, на волосок обогнав людей из Риверсайда и Сан-Бернардино. Если хотите знать, они были до смерти обрадованы, что полиция Лос-Анджелеса вмешалась и взялась за расследование. Для них оно слишком сложно.

— А для вас нет? — пробормотал Эллери.

— О, мне здесь все ясно, — ответил инспектор.

— Значит, вы его нашли? — закричали Тай и Бонни одновременно.

— Пока нет. Но когда найдем, все сразу станет на свои места.

— Когда вы его найдете? — сухо бросил Эллери. — Не хотите ли вы сказать «если»?

— Может быть, может быть, — засмеялся Глюке. — Во всяком случае, это дело не для вас, Квин. Просто обычное, будничное похищение.

— А откуда вы знаете, — спросил Эллери, зажигая сигарету, — что похититель был мужчиной?

— Но вы же не станете предполагать, что он был женщиной? — иронически возразил инспектор.

— Я предполагаю возможность. Мисс Стьюарт, вы и мистер Ройл видели того летчика при нормальном освещении. Был ли он мужчиной или женщиной?

— Мужчиной, — сказал Тай. — Не валяйте дурака. Он был мужчиной!

— Не знаю, — вздохнула Бонни, пытаясь сосредоточиться. — Трудно сказать. Летная форма, конечно, была мужской, но ведь и женщина могла ее надеть. А ни волос, ни глаз, ни даже лица не было видно. Очки скрывали его верхнюю часть, а нижняя пряталась за поднятым воротником.

— Но походка у него была мужская, — настаивал Тай. — И он слишком высок для женщины!

Одухотворенная нотка прозвучала в голосе Бонни:

— Глупости! Голливуд полон актерами обоих полов. И я готова поспорить, что я ничуть не ниже, чем… чем то существо!

— И никто, — вставил Эллери, — не слышал его голос, по той простой причине, что преступник всячески избегал разговаривать. Будь он мужчиной, к чему бы ему такие сложности? Ведь голос можно изменить.

— Э, послушайте, Квин, — взмолился Глюке. — Бросьте заправлять турусы на колесах! Ладно, мы не знаем, был ли то мужчина или женщина. Но вес, общее телосложение, рост…

— Вы уверены? Каблуки могут значительно увеличить рост, а летний комбинезон — довольно бесформенная одежда, скрывающая фигуру. Нет, относительно преступника мы можем быть уверены лишь в одном.

— В чем же?

— Что он умеет водить самолет.

Глюке глухо простонал. В наступившем молчании послышался кашель доктора Джуниуса:

— Не хочется выглядеть негостеприимным, но… Я хочу сказать, не считаете ли вы благоразумным, инспектор, вылететь отсюда сейчас, пока еще буря не разразилась?

— А? — Инспектор устремил холодный взгляд на доктора.

— Я говорил…

— Я слышал, что вы говорили, — Глюке пристально уставился на шафранную физиономию Джуниуса. — Что это с вами? Нервничаете?

— Нет. Разумеется, нет!

— А кто вы такой, кстати? Что вы здесь делаете?

— Мое имя Джуниус, и я врач. Я живу здесь с мистером Стьюартом.

— Откуда вы прибыли? Вы знали Блайт Стьюарт и Джека Ройла?

— В общем-то нет. То есть… я видел мистера Ройла в Голливуде время от времени, а мисс Стьюарт иногда приезжала сюда… Но я не видел ее уже несколько лет.

— А давно вы здесь?

— Десять лет. Мистер Стьюарт нанял меня наблюдать и ухаживать за ним. За довольно приличное годовое вознаграждение, должен признать, а то моя врачебная практика была не слишком…

— Откуда вы сами? Я не слышал, чтобы вы об этом упоминали.

— Буэнависта, Колорадо.

— Зарегистрированы в полиции за противоположные действия?

Доктор Джуниус с достоинством выпрямился:

— Мой дорогой сэр!

Глюке внимательно оглядел его тощую фигуру.

— Я не имел намерения оскорбить вас, — миролюбиво сказал он. Доктор отступил на шаг назад, отирая вспотевшее лицо. — Теперь о том, что мы установили. Вы были правы, Квин, относительно причины смерти. Коронер из округа Риверсайд прилетел сюда с шерифом, осмотрел трупы…

Бонни опять смертельно побледнела. Бутчер решительно вмешался:

— Доктор Джуниус прав. Мы должны поскорее убраться отсюда и доставить домой детей погибших: вы же видите, они едва держатся на ногах! Вы можете побеседовать с ними завтра!

— Да нет, со мной все в порядке, — слабым голосом проговорила Бонни. — Я себя хорошо чувствую, Бутч.

— Что касается меня, — заявил Тай, — то чем скорее вы приступите к делу, тем лучше. Неужели вы полагаете, что я буду в состоянии спать, есть, смеяться и работать, когда убийца моего отца бродит где-то на свободе?

Инспектор невозмутимо продолжал, словно никто ничего не говорил:

— Итак, предварительный осмотр показал, что оба погибли от очень высокой дозы морфия.

— В термосах? — спросил Эллери.

— Ну да. Напитки в них были буквально насыщены ядом. Доктор не мог сказать с уверенностью без химического анализа, но он считает, что на каждую порцию коктейля приходилось никак не меньше пяти гран морфия. Я поручу Бронсону, нашему химику, произвести анализ того, что осталось в термосах, как только мы сможем приняться за них вплотную.

— Но я не понимаю, — нахмурилась Бонни. — Мы же пили из термосов перед самым отлетом. Почему же мы сами не отравились?

— Не отравились, потому что тогда напитки еще были безвредны. Помнит ли кто-нибудь из вас точно, что происходило с термосами, прежде чем они оказались в самолете?

— Я помню, — сказал Эллери. — Они были в плетеной корзинке, а в толпе и толчее я был вынужден сесть на нее сразу после того, как мы выпили по коктейлю на дорожку. И корзинка находилась у меня на глазах, прежде чем я на нее уселся.

— Это важно. А вы сидели на корзинке все время, пока не появился тот лже-пилот?

— Более того, — устало произнес Эллери. — В сущности, я сам поднялся и собственными руками передал ему корзинку, когда он вошел в самолет.

— Следовательно, напитки были отравлены уже внутри. Таким образом, с этим вопросом у нас предельная ясность. — Глюке казался чрезвычайно довольным. — Он захватил самолет, отравил напитки, пока убирал корзинку, взлетел, подождал, пока Джек и Блайт нальют себе по коктейлю — яд практически безвкусен, как сказал коронер, особенно в алкоголических напитках, — и когда они погибли, просто посадил самолет на безлюдном плато и скрылся. Никаких тревог, забот и волнений. Дьявольски придумано, и дьявольски хладнокровно осуществлено.

Гроза, предсказанная летчиком, наконец разразилась. Словно тысячи демонов завыли, засвистали и застонали вокруг; яростные порывы ветра с дождем хлестали уединенную поляну среди гор, стучали ставнями и дребезжали оконными стеклами одинокого дома. Внезапно сверкнула молния, ударив в ближайшую горную вершину, и загрохотал гром.

Никто не произносил ни слова. Доктор Джиниус наклонился к камину, чтобы подбросить очередное полено в огонь.

Гром гремел и грохотал, словно не собираясь замолкнуть. Эллери с тревогой прислушивался к нему. Ему показалось, будто он различил в нем какой-то слабый посторонний звук. Он огляделся, но ни один из его спутников, по-видимому, ничего не заметил.

Гром прекратился на мгновение, и Глюке сказал:

— Весь штат разыскивает убийцу. Его поимка — всего лишь вопрос времени.

— Но этот дождь! — воскликнул Тай. — Он же смоет все следы на плато!

— Знаю, знаю, мистер Ройл, — успокоил его Глюке. — Не тревожьтесь и не волнуйтесь понапрасну. Мы его поймаем. А теперь, молодые люди, мне бы хотелось, чтобы вы рассказали немного о ваших родителях. Может быть, ключ к загадке таится в их прошлом.

Эллери взял шляпу и пальто со стула у входной двери, где он их оставил, и, никем не замеченный, выскользнул на кухню, а оттуда через кухонную дверь наружу.

* * *

Деревья, окружавшие дом, сгибались под натиском бури, и ливень, состоявший, казалось, не из водяных капель, а из железных прядей, моментально вымочил его до нитки, как только он ступил на раскисшую почву. Тем не менее, он согнулся против ветра и, ухватившись обеими руками за шляпу, пользуясь периодическими вспышками молнии, направился в сторону взлетного поля.

Спотыкаясь и скользя по лужам, Эллери добрался до ангара и остановился, переводя дыхание. Гражданский самолет — очевидно тот, что доставил Глюке в горную усадьбу Толленда Стьюарта, — находился внутри сарая рядом с маленьким тупоносым аэропланом; дверь ангара была открыта нараспашку, навстречу всем ветрам.

Эллери нетерпеливо потряс головой, напрягая зрение, чтобы увидеть взлетное поле во всю длину. Но голая и ровная поверхность пустыря была совершенно безжизненной.

Он подождал очередной вспышки молнии и пристально вгляделся в мятущееся небо над головой. Но если гам что-либо и было, оно скрывалось среди низких плотных черных туч.

Значит, ему все-таки показалось. А ведь он мог поклясться, что слышал в грохоте грома шум самолетного мотора. Эллери повернулся и побрел назад по своим следам.

И тут, когда он уже готов был выйти из-под прикрытия деревьев и в последнем рывке добежать до дома, Эллери увидел человека.

Человек притаился у задней подветренной стены дома — сгорбленная в три погибели темная фигура. Услужливая молния сверкнула снова, и Эллери увидел, как человек поднял голову.

Это было лицо старика с небритой седой щетиной на месте усов и бороды, с глубокими морщинами и дряблыми отвисшими губами; это было лицо человека, увидевшего перед собой смерть или даже нечто худшее. Эллери потрясло выражение явного, ничем не прикрытого ужаса в глазах старика. Казалось, будто он очутился внезапно загнанным в угол самых страшных чудовищ из его худших ночных кошмаров.

В наступившей затем темноте Эллери с трудом разглядел согнутую фигуру, которая крадучись пробиралась вдоль стены дома, чтобы исчезнуть где-то за углом.

Дождь хлестал не переставая, но Эллери продолжал стоять неподвижно, не замечая ливня, уставившись в окружавший его мрак. Что делал мистер Толленд Стьюарт здесь, в бурю, свирепствующую вокруг его горного убежища в то время, как считалось, будто он сидит, дрожа от беспричинных страхов, забаррикадировавшись в своей спальне наверху?

И в самом деле, почему спустя лишь несколько часов после гибели в самолете своего единственного ребенка, он тайком пробирался по собственной усадьбе в пилотском шлеме, нелепо сидевшем на его голове?

* * *

Эллери застал инспектора стоящим перед камином, широко расставив ноги.

— Нет, здесь вряд ли что-нибудь может нам помочь, — говорил он, очевидно, подводя итоги только что услышанному перечню подробностей быта Джона Ройла и Блайт Стьюарт. — А, это вы, Квин!

Эллери стряхнул с полей шляпы дождевую воду и растянул пальто перед огнем для просушки.

— Мне показалось, будто я слышал какой-то шум на взлетной площадке.

— Еще один самолет? — простонал доктор Джуниус.

— Нет, меня подвело мое воображение.

Глюке нахмурился:

— Ладно, так мы ни к чему не придем. Итак, кроме опустившегося неудачника Парка, о котором вы упомянули, мистер Ройл, вы считаете, что у вашего отца не было врагов?

— Во всяком случае, никого, о ком бы я знал.

— А я совсем забыл о том небольшом скандале в «Подкове» пару недель тому назад, — медленно проговорил Эллери.

— Пустой номер! Старик был просто раздражен оттого, что его разоблачили. Тут не так все просто.

— Бедняга совсем чокнулся, — коротко заметил Тай. — А от чокнутого всего можно ожидать.

— Ладно, мы его проверим. Только если он и есть злоумышленник, зачем он убил мать мисс Стьюарт с вашим отцом? Что он мог иметь против нее?

— Он мог считать ее виновницей всего случившегося, — сухо возразил Тай. — Ненормальный человек именно так бы и поступил.

— Возможно, — сказал Глюке, внимательно разглядывая ногти у себя на руках. — Кстати, мне кажется, ходило немало слухов о том, будто ваши семьи… э-э… не очень ладили друг с другом?

Горящее полено громко треснуло в камине, последние гром и молния эффектно прогрохотали в финале, и гроза прекратилась, перейдя в равномерный устойчивый дождь.

Пилот поднялся со стула.

— Пойду, взгляну на мой самолет, инспектор, — сказал он и вышел.

— Бессмыслица, — пробормотал Чудо-мальчик.

— Я что-нибудь не так сказал? — невинно поинтересовался Глюке.

— О том, что Джек и Блайт нс ладили друг с другом. Но разве их примирение и женитьба нс лучшее доказательство обратного?

— А как насчет молодых? — спросил Глюке. Наступило очередное молчание. — Ну, что скажете?

Бонни уперлась взглядом в самую нижнюю пуговицу на пиджаке инспектора. Тай отвернулся и уставился на огонь.

— Нет смысла скрывать характер наших отношений, Бутч. Мы с детства терпеть не могли друг друга. Нас так воспитывали — на ненависти. Если вас утром, днем и вечером с пеленок пичкают подобными вещами, то немудрено, что они впитываются в вашу плоть и кровь.

— И вы чувствуете то же самое, мисс Стьюарт?

Бонна облизала языком пересохшие губы:

— Да.

— Но это вовсе не значит, — медленно проговорил Тай, отворачиваясь от камина, — что один из нас совершил двойное убийство. Или вы думаете иначе, инспектор Глюке?

— Как могла ему в голову прийти такая ужасная мысль! — воскликнула Бонни.

— Откуда я знаю, — пожал плечами инспектор, — что история с нападением и захватом в ангаре аэропорта Гриффит-Парк соответствует действительности?

— Но мы же свидетели друг у друга!

— Даже отбросив данный аргумент, — мрачно проговорил Тай, — неужели вы считаете меня способным отравить собственного отца, чтобы отомстить матери Бонни Стьюарт? Или что Бонни может убить собственную мать, чтобы поквитаться с моим отцом? Да вы просто с ума сошли!

— Ничего я не считаю, — бесстрастно возразил инспектор, — и не знаю ничего. Вам, может быть, интересно услышать, что отдел по расследованию убийств нашел парня, который вызвал мисс Стьюарт в ангар перед отлетом. Я получил эту новость по радиофону, когда осматривал ваш самолет на плато.

— Ну, и что он говорит?

— Парень утверждает — он стюард, посыльный или нечто подобное в городском аэропорту — будто его у ангара остановил высокий худой человек в комбинезоне летчика и с защитными очками на глазах… — Тон инспектора был дружелюбный, но он не сводил пристального взгляда с Тая и Бонни. — Тот человек сунул парню под нос листок бумаги с надписью, отпечатанной на машинке. Там было сказано, чтобы он пригласил мисс Стьюарт в ангар, где ее ожидает мистер Ройл.

— Ложный вызов, — пробормотал Тай. — Все сходится: это был тот проклятый летчик. Что за неуклюжая уловка!

— И тем не менее, она сработала, — заметил Эллери. — Вы уверены, инспектор, что посыльному можно доверять?

— Люди в аэропорту о нем хорошо отзываются.

— А что с запиской, отпечатанной на машинке?

— Парень даже не держал ее в руках. Ее ему только показали. А потом переодетый летчик исчез в толпе, как утверждает посыльный, забрав записку с собой.

Бонни поднялась с дивана, бледная от негодования:

— Так как же вы могли заподозрить одного из нас в таком чудовищном преступлении?

— А я и не утверждаю ничего подобного, — возразил инспектор. — Я только сказал, что вы могли быть замешаны.

— Но нас захватили и связали по рукам и ногам!

— Предположим, один из вас нанял этого долговязого типа, чтобы инсценировать захват — с тем, чтобы отвести от себя подозрение?

— О Боже мой! — воскликнул Бутчер, в изнеможении подняв руки к потолку.

— Вы дурак, — коротко бросил Тай. Он сел на диван и закрыл лицо руками.

Инспектор Глюке усмехнулся и, подойдя к своему пальто, порылся в одном из его карманов. Он вернулся к камину, держа в руке большой конверт из плотной бумаги, и медленно развязал красную вощеную бечевку, удерживавшую его клапан.

— Что это? — поинтересовался Эллери.

Большая ладонь Глюке нырнула внутрь конверта и появилась вновь с чем-то круглым, плоским и синим. Инспектор поднял это вверх для всеобщего рассмотрения.

— Видели ли вы нечто подобное раньше? — спросил он, не обращаясь ни к кому конкретно.

Присутствующие столпились вокруг него. Доктор Джуниус также сунул свой нос вместе с остальными. То была синяя фишка, украшенная выгравированной золотой подковой,

— Клуб «Подкова»! — в один голос воскликнули Тай и Бонни. Они были настолько заинтересованы, что даже второпях столкнулись друг с другом. Несколько мгновений тела их тесно соприкасались, затем оба они спохватились и отшатнулись в разные стороны.

— Обнаружена в кармане Джека Ройла, — сказал инспектор. — Ничего особенного.

Однако вопреки этому утверждению Эллери заметил, с какой осторожностью он держит фишку между большим и указательным пальцами за узкий ободок, словно опасаясь стереть возможные отпечатки пальцев.

Глюке бросил фишку обратно в конверт и вытащил оттуда еще один экспонат — тонкую пачку рваных листков бумаги, скрепленных канцелярской скрепкой.

— Скрепка моя, — объяснил инспектор. — А эти обрывки я обнаружил также в кармане у Ройла.

Эллери взял у него бумажки. Отцепив скрепку, он разложил их на диване. Понадобилось всего несколько минут, чтобы собрать из отдельных обрывков пять некогда целых прямоугольных листков линованной бумаги для записей со словами «Клуб «Подкова», отпечатанными синей типографской краской над маленькой золотой подковкой наверху каждого листка.

На всех листках стояли даты, в совокупности охватывающие период приблизительно в тридцать дней, причем последний листок был помечен вторым числом текущего месяца. Одинаковыми чернилами твердым почерком на листках были начертаны три буквы «IOU»[40], сумма с предшествующим ей знаком доллара и подпись: Джек Ройл. Во всех пяти расписках фигурировали разные суммы. Нахмурясь, Эллери подсчитал общий итог. Он равнялся ста десяти тысячам.

— Кто знает что-нибудь об этом? — спросил инспектор.

Тай недоверчиво осматривал расписки. Казалось, подпись

Отца привела его в недоумение.

— В чем дело? — быстро задал вопрос Эллери. — Подпись не вашего отца?

— В том-то и загвоздка, — пробормотал Тай, — что подпись его.

— На всех пяти расписках?

— Да.

— Почему вы говорите «загвоздка»? — вмешался Глюке. — Разве вам ничего не было известно об этих долгах?

— Ничего. Во всяком случае, я не знал, что отец столько Задолжал Алессандро. Сто десять тысяч долларов! — Тай сунул руки в карманы и принялся озабоченно шагать взад и вперед по комнате. — Он всегда был азартным игроком, но такое…

— Вы хотите сказать, что он до такой степени залез в долги, а его родной сын не знал об этом?

— Мы редко обсуждали с ним денежные дела. Я жил своей жизнью, а он… — Тай медленно опустился на диван, — а он Своей.

Он словно погрузился в пристальное изучение огня в камине. Глюке собрал обрывки расписок, сколол их скрепкой И молча уложил в конверт из плотной бумаги.

Послышался чей-то нетерпеливый кашель. Эллери обернулся. Кашлял доктор Джуниус. Эллери совсем забыл о нем.

— Кажется, дождь прекратился, — нервно проговорил доктор Джуниус. — Теперь вы можете спокойно улететь.

— О, вы опять за свое, доктор, — сказал инспектор. — Вам, видимо, очень не терпится избавиться от нас?

— Нет-нет, — поспешно возразил доктор. — Я просто беспокоюсь о мисс Стьюарт. В ее состоянии… Ей необходимо как следует отдохнуть.

— Ага, хорошо, что вы мне напомнили, — Глюке посмотрел на лестницу, ведущую на второй этаж. — Думаю, мне следует поговорить со стариком, пока я здесь.

— Доктор Джуниус придерживается другого мнения, — сухо проговорил Эллери. — Как вы относитесь к заряду утиной дроби? Толленд Стьюарт держит у кровати заряженное ружье.

— Вот как? — сказал инспектор Глюке и направился к лестнице.

— Осторожно, инспектор! — закричал Джуниус, торопясь следом за ним. — Он даже не знает еще о смерти дочери!

— Вряд ли, — угрюмо бросил Глюке, — Такого сорта скромники имеют хитрую привычку подслушивать на лестнице и у замочных скважин.

Он решительно зашагал вверх по ступеням. Эллери, припомнив мертвенно-бледное лицо старика под дождем у дома, в душе зааплодировал проницательности Глюке: в том, что Толленду известно о факте гибели людей в самолете, он нисколько не сомневался.

Он последовал за обоими мужчинами вверх по лестнице.

По мере того, как они поднимались, свет, проникающий сюда из нижнего вестибюля, постепенно тускнел, и когда они достигли лестничной площадки наверху, их уже окружал холодный и угрюмый мрак.

Глюке споткнулся о верхнюю ступеньку.

— Неужели в этой проклятой мертвецкой нет света?

Доктор уверенно проскользнул мимо него в темноте.

— Одну минутку! — прохныкал он. — Выключатель находится…

— Погодите! — схватил его за руку инспектор. Эллери замер, насторожившись. Но как он ни напрягал слух, ничего, кроме потрескивания огня в камине внизу и приглушенного монотонного голоса Бутчера, успокаивавшего Бонни, он не услышал.

— В чем дело?

— Мне почудился шорох, словно кто-то украдкой прошмыгнул по коридору. Но, пожалуй, я ошибся. Этот дом способен любого свести с ума!

— Не думаю, чтобы вы ошиблись, — сказал Эллери. — Наш радушный хозяин, вероятно, тайком подслушивал нас отсюда, как вы и предполагали.

— Включите свет, Джуниус, — проворчал инспектор. — И давайте посмотрим на старого индюка!

Магия неожиданно вспыхнувшего света материализовала из сплошного мрака обширный, продуваемый сквозняками холл с толстым ковром на полу и стенами, увешанными, как показалось Эллери, подлинными произведениями старых мастеров — прекрасными картинами, покрытыми густой коричневой патиной голландского периода и не менее густой пылью современности. В холл выходило много дверей, но все были закрыты и не носили на себе никаких признаков присутствия мистера Толленда Стьюарта.

— Мистер Стьюарт! — окликнул Джуниус. Он обернулся к инспектору и беспомощно развел руками:

— Вот видите, инспектор! Не могли бы вы навестить нас завтра? Он наверняка в ужасном состоянии!

— Я бы мог, но не хочу, — отрезал инспектор. — Которая пещера его?

Доктор в отчаянии развел руками и с возгласом: — Да он нас всех перестреляет! — указал на двойную дверь в конце коридора. Дрожа всем телом, он постучал.

— Вон отсюда! — донесся из-за двери старческий голос, и Эллери услышал звук шаркающих шагов, как будто владелец голоса на цыпочках поспешно ретировался от двери.

Доктор Джуниус испуганно охнул и отскочил.

— Должно быть, у старика непростой характер, — усмехнулся Глюке. — Высохшая мумия с куриной душой! Эй, послушайте, мистер Стьюарт! Откройте дверь! — загремел он.

— Кто там?

— Полиция!

— Убирайтесь! Уходите прочь с моей земли! Я не желаю иметь никаких дел с полицией!

Скрипучий старческий голос поднялся до визга со странным шепелявым произношением согласных, что объяснялось, очевидно, беззубым ртом.

— Известно ли вам, — строго настаивал инспектор, — что ваша дочь Блайт стала жертвой убийства?

— Я слышал разговоры там, внизу! И вас тоже слышал! Убирайтесь вон, я сказал!

— Дедушка! — послышался голос Бонни, бегущей к ним по плотному ковру холла.

Доктор Джуниус выскочил ей наперерез:

— Прошу вас, мисс Стьюарт! Не сейчас. Он… не в очень хорошей форме. Он обидит вас!

— Дедушка! — всхлипывала Бонни, колотя руками в дверь. — Впусти меня! Я Бонни. Мама… она умерла. Ее убили, слышишь? Теперь нас только двое. Пожалуйста!

— Мистер Стьюарт, сэр, — взмолился доктор Джуниус. — Здесь ваша внучка, мисс Бонни Стьюарт. Ей нужна ваша помощь. Откройте, поговорите с ней, успокойте ее!

Ответа не последовало.

— Мистер Стьюарт! Это я, доктор Джуниус. Прошу вас!

Скрипучий шепелявый голос послышался снова:

— Убирайтесь вон, вы все! Никакой полиции! Бонни, не… не сегодня. Среди вас смерть. Смерть! Смерть… — визгливый голос прервался на восходящей ноте, и все отчетливо услыхали тупой стук упавшего тела.

Бонни кусала пальцы, уставясь на дверные створки. Подбежал Бутчер и в недоумении остановился, оглядываясь вокруг. Глюке мягко проговорил:

— Станьте-ка в сторонку, мисс Стьюарт. Нам придется вышибить дверь. Прочь с дороги, Джуниус!

По лестнице поднялся Тай и, прищурясь, стал наблюдать за ними с противоположного конца холла.

Инспектор разбежался и изо всех сил навалился плечом на двойные дверные филенки. Внутри что-то хрустнуло, и дверь распахнулась. С минуту все стояли неподвижно, тяжело дыша. Минута, казалось, тянулась бесконечно, включив в себя множество таких же застывших минут.

Комната была обширная и мрачная, заставленная тяжелой и громоздкой мебелью, как и вестибюль-гостиная внизу; старинная английская кровать под бархатным балдахином с четырьмя деревянными резными колонками ручной работы, с развороченной в беспорядке постелью; тяжелое охотничье ружье, стоявшее подле нее на расстоянии протянутой руки, — все было на месте. На полу перед ними лежало, скорчившись, щуплое тело старика, которого Эллери недавно заметил крадущимся вдоль стены дома. Он был одет во фланелевую пижаму и вязаный шерстяной халат, на костлявых ногах были теплые шерстяные носки и ковровые домашние туфли. Единственный свет исходил из маленького коричневого ночника у кровати. Огонь в камине не горел.

Доктор Джуниус поспешно опустился на колени рядом с неподвижной фигурой и схватил ее за руку.

— Он в обмороке. Страх… потрясение… сильные переживания… не знаю, в чем причина. Но пульс хороший, так что нет оснований для беспокойства. А теперь, пожалуйста, оставьте нас. Сегодня бесполезно пытаться разговаривать с ним.

Он поднялся на нош, наклонился и с поразительной для своего тощего тела и явно немолодых лет силой поднял тело старика и на руках отнес в постель.

— Притворяется, наверное, — неприязненно поморщился инспектор Глюке. — Высохший старый таракан! Пошли отсюда; надо успеть вернуться в Лос-Анджелес, пока погода опять не испортилась.

Глава 8 Многозначительные мелочи

— Куда? — спросил пилот.

— Городской аэропорт в Лос-Анджелесе.

Самолет был небольшой, и они набились в нем довольно тесно, молча выжидая, пока пилот набирает высоту и ложится на обратный курс на северо-запад. Вскоре они очутились высоко над темным плато, строго придерживаясь водораздела между горами Сан-Бернардино и Сан-Хасинто.

— Что с моим самолетом? — спросил Тай, прижимая лицо к забрызганному дождем окошку кабины и пытаясь разглядеть что-нибудь внизу.

— Наверное, уже в Лос-Анджелесе, — ответил инспектор. — Конечно, мы не могли оставить их… здесь, — помешкав, добавил он.

Бонни вздрогнула, прижавшись к неподвижному плечу Бутчера.

— Я была однажды в морге. Так требовалось по сценарию. Но даже и в вымышленной ситуации… Там было холодно. Мама никогда не любила холода… — Она закрыла глаза: — Дай мне сигарету, Бутч!

Он зажег сигарету и молча вручил ее Бонни.

— Спасибо… — Она раскрыла глаза. — Мне кажется, вы все думаете, что я веду себя, как ребенок. Но вы ведь понимаете — такое потрясение… Теперь еще хуже, когда я вновь обрела способность думать. Мама умерла… Я просто не могу себе этого представить!

Не оборачиваясь, Тай хрипло проговорил:

— Мы все знаем, что ты должна чувствовать.

— О! Извини, Тай…

Эллери выглянул в грозовую темноту за окном. Рой светлых огоньков далеко внизу и впереди начал быстро вырастать, напоминая рассыпанные бриллианты на черной бархатной подушке.

— Риверсайд, — сказал инспектор. — Скоро мы оставим его позади, и тут уже будет недалеко до аэропорта.

Они молча наблюдали, как россыпь огоньков сначала разгоралась и разрасталась, затем начала тускнеть, расплываться и, наконец, исчезла в темноте.

Тай неожиданно поднялся с места и двинулся, словно слепой, вдоль прохода. Остановившись в нерешительности, он растерянно повернулся и пошел назад.

— Зачем? — спросил он.

— Что зачем? — не понял удивленный инспектор.

— Зачем убили отца? Зачем убили их обоих?

— Если бы мы это знали, сынок, дело не представляло бы трудностей. Садитесь-ка лучше!

— Но ведь тут сплошная бессмыслица! Разве их ограбили? У отца при себе была тысяча долларов наличными. Я вручил их ему только сегодня утром в качестве… ну, в качестве свадебного подарка. Или — Бонни! Мама имела при себе много денег?

— Не заговаривай со мной, — отрезала Бонни.

— Нет, тут дело совсем в другом, — сказал Глюке. — Их личные вещи и деньги оказались нетронутыми.

— Тогда почему? — настаивал Тай. — Почему? Или убийца просто сумасшедший?

— Садись, Тай, — устало проговорил Чудо-мальчик.

— Погодите! — сказал Тай. — А не мог это быть несчастный случай? Я имею в виду, что задумали убить только одного, а другой стал жертвой неожиданного совпадения?

— Поскольку вы подняли этот вопрос, — вмешался Эллери, — давайте обсудим его систематически.

— Что вы имеете в виду?

— То, что мотивы являются краеугольным камнем в этом деле.

— Вот как? — прищурился инспектор. — И почему же?

— А потому, что они на первый взгляд совершенно отсутствуют!

Глюке нахмурился, размышляя над услышанным. Тай неожиданно сел и закурил сигарету. Он не сводил глаз с лица Эллери.

— Продолжайте. У вас имеются какие-то соображения по поводу случившегося.

— Он у нас немножко сумасброд, — проворчал инспектор, — но должен признать, что у него в черепушке имеется кое-что еще, кроме опилок.

— Вот послушайте, — сказал Эллери, опираясь локтем о колено. — Начнем с самого начала. Верно ли, Тай, что ваш отец не пил ничего, кроме коктейля «сайдкар»?

— Ну, еще коньяк. Он любил коньяк.

— Да, да, конечно. Ведь «сайдкар» это тот же коньяк с куантро и каплей лимонного сока. А что касается твоей матери, Бонни, то она, кажется, особенно любила сухое мартини?

— Да.

— Помнится, она однажды с пренебрежением отозвалась о «сайдкаре». Значит ли это, что она его не любила?

— Терпеть не могла.

— А отец не выносил мартини, — проворчал Тай. — И что же из этого следует?

— А вот что. Некто — очевидно, убийца; едва ли в данном случае мы имеем дело с совпадением; точно рассчитанный способ убийства нс оставляет в этом сомнения, — так вот, некто посылает Джеку и Блайт на дорожку корзинку с двумя термосами, и что же мы видим? В одном — литр «сайдкара», а в другом — такое же количество мартини.

— Если ты хочешь сказать, — вмешался Бутч, нахмурясь, — что посылая термосы, убийца тем самым выдал свое интимное знакомство со вкусами Джека и Блайт, то боюсь, Эллери, что ты далеко не уйдешь. Все в Голливуде знали, что Блайт любит мартини, а Джек — «сайдкар».

Физиономия инспектора Глюке выражала явное удовольствие.

Однако Эллери в ответ лишь улыбнулся:

— Я не это имел в виду. Я высказываю аргументы против теории Тая о случайности, чтобы доказать ее несостоятельность и больше к ней не возвращаться, -поскольку в ней кроется логическое противоречие. Ибо если признать бесспорным, что даритель корзинки знал об особой приверженности Блайт к мартини, а Джека к «сайдкару», то зарядив оба термоса с божественными напитками смертельной дозой морфия, он явно стремился к тому, чтобы оба пьющих были отравлены. Если бы он намеревался убить только Блайт, он бы отравил один лишь термос с мартини. То же самое и с Джеком, если бы он был избран единственной жертвой… — Он тяжело вздохнул. — Боюсь, здесь просто нет другой альтернативы. Ни ваш отец, Тай, ни ваша мать, Бонни, не должны были выйти живыми из этого самолета. Мы имеем дело с двойным предумышленным убийством.

— И к чему же приводят все ваши рассуждения? — насупился Глюке.

— Могу лишь с абсолютной уверенностью утверждать, что не знаю. На этой стадии игры такое редко бывает.

— Мне показалось, — кратко заметил Чудо-мальчик, — ты начал что-то говорить о мотивах?

— А, вот ты о чем, — пожал плечами Эллери. — если признать, что в смерти обоих фигурирует один и тот же мотив, что кажется наиболее вероятным, то дело становится еще более запутанным.

— Но что же это могло быть? — воскликнула Бонни. — Мама никогда в жизни даже мухи не обидела!

Эллери не ответил. Он смотрел в окно кабины на клубящуюся темноту снаружи.

— Мисс Стьюарт, ваш отец жив? — неожиданно спросил инспектор.

— Он умер, когда я была девочкой.

— Ваша мать не выходила замуж вторично?

— Нет.

— А какие-нибудь… — Инспектор заколебался, но в конце концов задал деликатный вопрос: — Были ли у нее какие-нибудь романтические привязанности?

— У мамы? — засмеялась Бонни. — Не мелите чепухи. — И она сердито отвернулась.

— А как насчет вашего отца, Ройл. Ваша мать также умерла, верно?

— Да.

— Ну-с, в общем, из всего того, что я слышал, — сказал инспектор, прочищая горло, — ваш отец вроде был большой любитель женщин. Не могла ли некая дама возненавидеть… посчитать, будто у нее есть основания возненавидеть Джека Ройла после известия о его женитьбе на Блайт Стьюарт?

— Откуда я знаю? Я же не был отцовской сиделкой.

— Значит, такая женщина могла существовать?

— Могла, — сердито бросил Тай, — но только не думаю, что она существует в действительности. Отец не был ангелом, но он знал женщин, разбирался в их психологии, и в душе был очень порядочным человеком. Несколько связей, о которых я знаю, закончились весьма мирно. Он никогда не лгал женщинам, и те всегда отлично знали, на что они идут. Вы на миллион миль далеки от истины, Глюке. К тому же, вся работа выполнена мужчиной.

— Хм-м, — протянул инспектор и откинулся на спинку кресла. Он казался далеко не убежденным.

— Предлагаю двигаться от обратного, — сказал Эллери. — Строя гипотезы о мотивах преступления, обычно ищут, кому оно выгодно. Мне кажется, мы быстрее продвинемся вперед, если установим, кто потерпит от него убытки. Начнем с основных потерпевших. Вы, Тай, и вы, Бонни. Несомненно, из всех, имеющих отношение к этому делу, вы понесли самую жестокую утрату. Вы потеряли единственных родителей, к которым были горячо и нежно привязаны.

Бонни прикусила губу, отвернувшись к окну. Тай раздавил в пальцах горящую сигарету.

— Студия? — передернул плечами Эллери. — Не смотри на меня удивленно, Бутч: логике чужды сантименты. Студия потерпела колоссальный денежный убыток — она навсегда лишилась популярных и очень доходных артистов. Говоря конкретно, наша собственная команда терпит прямой и невосполнимый урон: работу над большой картиной, которую мы задумали, придется прекратить.

— Погодите-ка минутку, — вмешался Глюке. — А как насчет противников студии? Деловые неурядицы, например, трения с контрактами, а, Бутчер? Знаете когда-нибудь, кто был бы нс прочь оставить «Магну» без двух ведущих актеров?

— Не говорите глупости, инспектор, — отрезал Бутчер. — Мы же в Голливуде, а не в средневековой Италии.

— Мне так не кажется, — проворчал Глюке.

— Продолжая нашу тему, — сказал Эллери, насмешливо глядя на инспектора, — можно прибавить, что посредническое агентство, заключившее контракты с Джеком и Блайт — кажется, это контора Алана Кларка, — тоже терпит убытки. Таким образом каждый, лично или по делу связанный с Джеком и Блайт, несет крупные потери.

— Много же нам это помогло!

— Но великий Боже, Эллери, — запротестовал Бутчер, — кто-то же должен получить выгоду от этого преступления?

— С точки зрения денежной? Давай посмотрим. Джек и Блайт оставили крупные состояния?

— Мама не оставила практически ничего, — отрешенно ответила Бонни. — Даже драгоценности ее были поддельные. Она тратила каждый цент, который зарабатывала.

— А как насчет Джека, Тай?

Тай поморщился:

— А вы как думаете? Вы же видели его расписки.

— А страховка? — спросил инспектор. — Или какой-нибудь профессиональный фонд? Вы, артисты Голливуда, всегда откладываете денежки на черный день в страховые компании.

— Мама, — напряженным голосом проговорила Бонни, — никогда не верила в страховку или долгосрочные вклады. Она вообще не знала цену деньгам. Я постоянно исправляла ошибки в ее счетах.

— Отец однажды расторг страховой полис на сто тысяч долларов, — сказал Тай. — Договор вступил бы в силу, если бы отец уплатил последний взнос. Он сказал: черт с ним, — ему надо было в тот день торопиться на бега.

— Но во имя всех святых, — воскликнул инспектор, — должна же быть где-то какая-то ниточка! Если не выгода, то месть. Хоть что-нибудь! Я начинаю думать, что пора, пожалуй, уже сегодня взяться как следует за того парня, Парка!

— Ладно, — холодно бросил Тай. — А как насчет Алессандро и отцовских расписок?

— Но они же оказались во владении вашего отца, — возразил Эллери. — Если бы он не расплатился, неужели вы думаете, что Алессандро вернул бы ему расписки?

— Я ничего об этом не знаю, — пробормотал Тай. — Я только спрашиваю: откуда отец достал сто десять тысяч?

— Вы абсолютно уверены, — медленно проговорил Глюке, — что он нигде не мог получить такую сумму?

— Разумеется!

Инспектор задумчиво потер подбородок:

— Настоящее имя Алессандро — Джо Ди Сангри, и он был замешан во множестве махинаций в Нью-Йорке. Когда-то, давно, Джо был одним из громил Аль Капоне[41]. — Он с сомнением покачал головой. — Только тут не пахнет гангстерской разборкой. Отравленная выпивка! Если бы Джо Ди Сангри захотел наказать несостоятельного должника, он воспользовался бы пистолетом. Это у него в крови.

— Времена переменились, — бросил Тай. — Пора вывести на чистую воду этого проходимца! Или мне самому заняться им?

— О, мы его тщательно проверим.

— Во всяком случае, — вставил Эллери, — неужели Джо Ди Сангри, или Алессандро, убил также и мать Бонни из-за того, что ваш отец отказался оплатить карточный долг?

— Я знала, что их женитьба приведет к несчастью, — горячо заявила Бонни. — Я знала! Зачем только они решились на это?

Тай покраснел и отвернулся. Глюке задумчиво грыз ноготь на большом пальце и не сводил глаз с Тая и Бонни.

Пилот открыл дверцу кабины.

— Мы прибыли, — сказал он.

Все посмотрели вниз, в черную пустоту под ними. Смутно виднеющееся взлетное поле было черным-черно от переполнявших его людей.

Бонни побледнела и схватила Бутча за руку:

— Это… это похоже на что-то большое и неживое, по которому ползает множество мелких муравьев…

— Бонни, ты до сих пор держалась молодцом. Потерпи еще немного. Не сорвись напоследок. Выше голову, девочка!

— Но я не могу! Все эти миллионы глаз, уставившиеся на тебя…

Она крепко вцепилась в руку Чудо-мальчика.

— Ну-ну, мисс Стьюарт, успокойтесь, — проговорил инспектор, поднимаясь на ноги. — Вам придется это перенести. Мы здесь…

— В самом деле? — с горечью перебил его Тай. — А по-моему, мы нигде. И с каждой минутой удаляемся откуда бы то ни было все дальше и дальше.

— Поэтому я и говорил, — пробормотал Эллери, — что когда мы узнаем, почему Джек и Блайт были отравлены и получим четкие указания относительно мотивов, мы разгрызем этот твердый орешек!

Глава 9 Девятка треф

В среду двадцатого единственными абсолютно спокойными фигурами в городе Лос-Анджелесе и его окрестностях оставались лишь Джон Ройл и Блайт Стьюарт: они были мертвы.

Это были сумасшедшие три дня. Репортеры, кинооператоры, журналисты всех направлений, пожилые дамы из критических и художественных журналов, полиция штата и люди инспектора Глюке из Отдела по расследованию убийства, режиссеры, продюсеры, директора киностудий, ищущие вдохновения, бальзамировщики, священники, должники, продавцы погребальных принадлежностей, юристы, дикторы радио, торговцы недвижимостью, тысячи потрясенных поклонников у гроба своих мертвых кумиров, — все это кипело, бурлило, толкалось и заполняло время бодрствования Тая и Бонни — времени для отдыха совсем не было — превращая его в оживший ночной кошмар.

— С таким же успехом я мог бы принимать участие в подготовке веселой пирушки, — выходил из себя Тай, растрепанный, небритый, с красными от усталости глазами. — Ради Бога, кто-нибудь, неужели я не могу проводить отца в последний путь по-человечески?

— Он принадлежал публике при жизни, — спокойно объяснял Эллери. — Вы не можете ожидать, чтобы публика отказалась от своих прав на него и после смерти.

— После такой смерти!

— Любой, какой бы она ни была.

— Да они просто стервятники!

— Убийство всегда выпячивает худшие стороны человеческой натуры. Подумайте только, что приходится переживать Бонни в Глендейле!

— Да, — скривился Тай. — Я полагаю… для женщины это слишком сильное испытание… — Подумав, он добавил: — Квин, я должен поговорить с ней.

— Вот как, Тай? — Эллери попытался скрыть удивление.

— Это чертовски важно.

— Сейчас будет очень трудно организовать спокойную встречу.

— Но мне надо!

Они встретились в три часа пополуночи в невзрачном маленьком кафе, затерявшемся в тупике, отходящем от Мелроуз-стрит, чудесным образом избавившись от преследовавших их зевак. Тай надел темно-синие очки, а Бонни густую вуаль, оставлявшую открытыми лишь ее бледные губы и подбородок.

Эллери и Чудо-мальчик стояли на часах у кабины, в которой велись переговоры.

— Извини, Бонни, что я пригласил тебя сюда в такое время, — отрывисто проговорил Тай. — Но нам с тобой надо кое-что обсудить.

— Да? — Голос Бонни удивил его: он звучал глухо, отчужденно и был полностью лишен жизненной теплоты и эмоций.

— Бонни, ты нездорова.

— Я в полном порядке.

— Квин… Бутч… кто-нибудь из них должен был сказать мне!

— Со мной все в порядке. Просто я думаю о… о предстоящей среде. — Тай заметил, как задрожали ее губы под вуалью. Он смущенно переставлял на столе бокал с шотландским виски.

— Бонни… я никогда не просил тебя об одолжении, правда?

— Ты?

— Да, я… Полагаю, ты считаешь меня дураком, ударившимся в сантименты подобного рода…

— Ты стал сентиментальным? — Губы Бонни на сей раз слегка скривились в усмешке.

— Вот о чем я прошу тебя… — Тай оставил в покое стакан. — Не ради меня. Даже не только ради моего покойного отца. Я прошу тебя ради их обоих — отца и твоей матери.

Бонни убрала руки со стола и сложила их на коленях:

— Ближе к делу, пожалуйста.

— Мне кажется, их надо похоронить вместе, — выпалил он.

Бонни молчала.

— Я уже говорил тебе, что прошу не ради отца. Ради их обоих. Я думал об этом с самого воскресения. Бонни, они любили друг друга. Раньше… я так не считал. Мне казалось, будто за этим кроется нечто другое — не знаю, что. Но теперь… Они умерли вместе. Неужели ты не видишь?

Бонни молчала.

— Они жили в разлуке столько лет, — продолжал Тай, — чтобы потом умереть перед самым… Я знаю, что с моей стороны глупо говорить о таких вещах. Но я не могу избавиться от чувства, что папа — да, и твоя мама тоже! — хотели бы быть похороненными вместе.

Бонни молчала так долго, что Тай даже испугался, не случилось ли с ней чего. Но только он собрался окликнуть ее, как она пошевелилась. Руки ее появились из-под стола и откинули с лица вуаль. И она смотрела, смотрела, смотрела на него своими окаймленными темными тенями глазами, не говоря ни слова и не меняя выражения лица.

Затем она тихо сказала: — Хорошо, Тай, — и встала.

— Спасибо!

— Я просто подумала о маме.

Никто из них не проронил больше ни слова. Они вернулись домой различными путями: Тай отправился в двухместном автомобиле Эллери на Беверли-Хиллз, а Бонни в лимузине Чудо-мальчика в Глендейл.

* * *

Коронер подписал разрешение на выдачу тел, Джон Ройл и Блайт Стьюарт были набальзамированы, и в течение нескольких часов в среду утром их величественные гробы из красного дерева в футляре из чистой красной меди фирмы «Анаконда», с восемнадцатикаратовыми золотыми ручками, обитые японским шелком ручной выделки по 50 долларов за ярд, устланные пухом черных лебедей, были выставлены для всеобщего обозрения в величественном похоронном зале на бульваре Сансет, который Сэм Викс, негласно занимающийся рекламой этого заведения на базе двух процентов комиссионных, уговорил Жака Бутчера уговорить Тая Ройла уговорить Бонни Стьюарт выбрать для этой цели. Четверых женщин придавили в толпе, причем одну серьезно, шестнадцать упали в обморок, и полиции пришлось разгонять толпу на своих величественных лошадях, которые по этому случаю были специально вычищены и приведены в надлежащий вид. Один неряшливо одетый человек — очевидно коммунист — попытался откусить стремя у конного полицейского, наехавшего на него, получил дубинкой по голове и был отправлен за решетку. Внутри похоронного зала все сливки общества в изысканнейших утренних туалетах — мадам Фло, Маньен и Л’Эрез наняли целую кучу портних, чтобы успеть заказать новые наряды к моменту похорон, — отмечали, как великолепно выглядит Блайт: «Словно она заснула, бедняжка; если бы не стекло, можно было бы поклясться, что она вот-вот пошевелится!» «А тем нс менее, она набальзамирована; они творят просто чудеса!» «Вот именно; и подумать только, что у нее внутри практически ничего нет. Я читала, что ей делали вскрытие, а ведь знаете, что они вытворяют во время вскрытия!» «Не говорите гадостей! Откуда я знаю?» «Да, но не был ли ваш первый муж…» — и какой тонкий вкус проявила Бонни, нарядив Блайт в это великолепное белое атласное вечернее платье с таким искусно скроенным лифом — «У нее был прекрасный бюст, дорогая. Знаете, однажды она призналась мне, что никогда не носила корсет. И мне достоверно известно, что ей не нужно было носить бюстгальтер с чашечками!» — со сборками у талии и множеством мелких плиссе — «Если бы только она могла встать, бедняжка, вы бы увидели, какой удивительный эффект создают эти плиссе!» — с изящным корсажем из орхидей и с такими щегольскими бриллиантовыми застежками на плечевых бретельках — «Я считаю, что они смотрятся шикарно. Они настоящие, как вы думаете, дорогая?» — и как прелестно выглядит бедняга Джек в крахмальной сорочке и фраке, со своей полуциничной улыбкой на лице — «Ну разве не готовы вы побожиться, что он сейчас собирается встать из гроба и заключить вас в объятия?» «А кто положил рядом с ним золотую статуэтку, которую Джек получил в тридцать третьем?» «Не знаю кто, но по-моему, это уже немного отдает чванством, вы не находите?» «Здесь присутствует Комитет Академии изящных искусств, и они, кажется, вполне довольны!» «Несмотря ни на что, он был чертовски обаятельным, этот Джек Ройл! Мой второй муж однажды сбил его с ног…» «Не кажется ли тебе, дорогая, что говорить об этом в присутствии стольких детективов немного опрометчиво? Ведь Джек, как-никак, был убит.» «Не смеши меня, Нанетта! Тебе отлично известно, что Ллуэллин сбежал в Африку и еще Бог знает куда с той глупой девчонкой из кордебалета два года тому назад!» «Вот что я могу сказать тебе о Джеке Ройле, дорогая — не говоря худого слова о мертвых: в определенном смысле Блайт просто повезло. Она никогда не была бы счастлива с ним, судя по тому, как он бегал за каждой юбкой в городе!» «О, как ты права, милочка! Я совсем забыла, что ты ведь очень хорошо его знала, не так ли?»

А в большом опустевшем доме в Глендейле Бонни, холодная, оцепеневшая и почти столь же безразличная ко всему, как ее мать в Голливуде к восторгам и пересудам своих завистниц и поклонниц, готовилась к последней церемонии, пока Клотильда, чьи пухлые щеки и выдающийся галльский нос казались постоянно опухшими от слез, одевала ее в великолепное траурное платье — хотя Бонни в прошлом часто выражала протест против публичных демонстраций скорби и типичных голливудских похорон, — одевала без всякой помощи со стороны Бонни, словно и впрямь обряжала покойника.

В осиротевшей копии рыцарского замка на Беверли-Хиллз Тай проклинал Лаудербека в перерыве между парой очередных глотков бренди, не желая бриться, настаивая на спортивных брюках и куртке просто в пику проклятым стервятникам, так что Алан Кларк и поспешно созванная компания мускулистых приятелей вынуждены были в конце концов скрутить его по рукам и ногам, пока Лаудербек водил электрической бритвой по его щекам, а доктор убирал графин с коньяком и заставлял Тая проглотить вместо бренди таблетку люминала.

Потом Тай и Бонни встретились над величественными гробами в погребальном зале, превращенными в гигантскую клумбу из только что срезанных живых цветов, число которых росло и увеличивалось до такой степени, что и они сами, и покойники, и служащие морга, и священник стали похожи в конце концов на фигуры на карнавальной колеснице во время ежегодного праздника цветов. Епископ прочел великолепную проповедь, изобилующую такими перлами красноречия, как «воля Провидения», «дорогие усопшие», «безвременная кончина», «безутешные родственники и друзья». Инспектор Глюке буквально высмотрел все глаза, выискивая в толпе преступника, исходя из функциональной теории, что тот не может не прийти на похороны своих жертв, но так ничего и не увидел, хотя очень пристально глядел на Джо Ди Сангри Алессандро, присутствовавшего здесь и походившего на маленького итальянского банкира в своем строгом утреннем пиджаке и полосатых брюках. Жаннина Каррель, чье великолепное сопрано как внутри, так и вне стен «Метрополитен Оперы» было непревзойденным в исполнении «О, эта сладкая тайна жизни», прочувственно спела «Ближе к Тебе, о Господи» в сопровождении всего состава мужского хора студии «Магна», участвовавшего в супер-мюзикле «Споем эту штучку». Лу Бэском даже не зашатался под тяжестью своей доли веса гроба Блайт, что свидетельствовало о его выносливости и стойкости, ибо он высосал с воскресенья пять кварт шотландского виски, и его дыхание могло бы вызвать головокружение и тревогу даже у опоссума.

Среди прочих людей, шествовавших за гробами, были Луис С. Селвин, исполнительный президент компании «Магна», один бывший мэр, один бывший губернатор, три выдающиеся эстрадные звезды (отобранные Сэмом Виксом на основании последнего общественного опроса, проведенного Полой Пэрис для газетного синдиката, на который она работала); президент Киноакадемии; бродвейский режиссер-постановщик в Голливуде, выпускающий комические короткометражки; Рэнди Раунд, знаменитый бродвейский обозреватель, для которого ни одна компания этой страны кино не была запретной зоной; очень важный чиновник из банка и специальная делегация из Монашеского клуба. В общем, толпа была довольно значительная.

Спустя целую вечность моторизованная процессия, состоявшая из «Изотт-Фраскини», «Роллс-Ройсов», «Линкольнов» и изготовленных на заказ «Дюзенбергов», сумела добраться и проникнуть в «Мемориальный Парк» — что по-голливудски соответствовало кладбищу, — где настоящий океан скорбящих почитателей таланта безвременно, усопших шумел и гудел, вздымаясь нетерпеливыми волнами в ожидании погребальной церемонии. Епископ, который казался неиссякаемым, отслужил еще один молебен в сопровождении хора чисто вымытых мальчиков в великолепных стихарях и с ангельскими лицами. Еще тридцать одна женщина упала в обморок, и кареты скорой помощи незаметно и безостановочно подъезжали и отъезжали от места грандиозного действа. Одно гранитное надгробье было свалено на землю, а два каменных ангела навеки лишились своих левых рук. Джек и Блайт были опущены рядом друг с другом в скорбно украшенные еловыми ветками могилы, усаженные по краям гигантским папоротником и засыпанные доверху венками из белых лилий. Бонни, не замечая руки Чудо-мальчика, стояла молчаливая, холодная, строгая и безучастная, наблюдая, как ее мать совершает свой последний уход со сцены, где разыгрывается вечный драматический спектакль под название Жизнь. Тай стоял в одиночестве с опущенными плечами и невыразимо горькой усмешкой на губах, следя за тем, как его отец совершает тот же прощальный уход. В конце концов все практически — не совсем, однако, — закончилось. Единственной частью траурного туалета, которую Бонни оставила на память грядущим поколениям, был сухой черный батистовый платочек, выхваченный из ее руки какой-то толстой женщиной в соболях и с маниакальным взглядом, когда Бутчер вел ее назад к лимузину. Тай, заметив это, утратил последние остатки выдержки и бросился на толстуху с кулаками, но Алан, Лу и Эллери с трудом оттащили его прочь. Звезды плакали и плакали, а солнце ослепительно сияло над Голливудом. В общем, все отлично провели время, и Сэм Викс с чувством заявил, вытирая испарину под своей черной повязкой на глазу, что все было — другого выражения не подберешь! — просто великолепно!

* * *

Но как только Бонни удалилась на безопасное расстояние от всевидящего ока толпы, она дала волю горьким слезам, спрятав лицо на груди и сотрясаясь от рыданий в объятиях Чудо-мальчика, пока лимузин пробирался в густом потоке уличного движения, пытаясь улизнуть от преследовавших их автомобилей ненасытной прессы.

— О, Бутч, все было так ужасно! Совсем как на п-параде роз. Удивительно, что они не п-попросили меня спеть что-нибудь п-по радио!

— Все уже позади, дорогая. Забудь про это. Все уже прошло!

— И дедушка не приехал. О, я его ненавижу! Я сама звонила ему сегодня утром. Он отказался. Сказал, что очень болен. Что не может выносить похорон, и что я должна попытаться его понять. Его родная дочь! О, Бутч, я так несчастна!

— Забудь этого старого сухаря, Бонни. Он не стоит твоих переживаний.

— Я надеюсь, что никогда больше его не увижу!

Когда они прибыли домой в Глендейл, Бонни извинилась и отослала Бутчера прочь, и приказала Клотильде захлопывать дверь перед носом любого, будь то друг или враг, кто бы ни постучал. А сама она заперлась в спальне, всхлипывая и пытаясь, как ни странно, отыскать успокоение в толстой пачке корреспонденции, оставленной для нее Клотильдой.

Тай, которому пришлось кружным путем добираться до Беверли-Хиллз, сменил открытый бунт на угрюмое замкнутое молчание; его сопровождающие благоразумно оставили его на попечение Лаудербека и удалились. Но едва он успел пропустить третий стаканчик бренди, как зазвенел телефон.

— Меня нет! — рявкнул он Лаудербеку. — Ни для кого, слышишь? Я покончил навсегда с этим городом! Я покончил со всеми, кто в нем живет! Здесь все насквозь фальшиво, безумно и порочно! Пошли того, кто звонит, ко всем чертям!

Лаудербек воздел к потолку страдающий взор и произнес в телефонную трубку:

— Извините, мисс Стьюавт, но мистева Войла…

— Кто? — завопил Тай. — Погоди! Дай сюда трубку!

— Тай, — сказала Бонни таким странным голосом, что его охватила холодная дрожь. — Ты должен приехать сюда немедленно.

— Какого дьявола случилось, Бонни?

— Прошу тебя. Поторопись. Это ужасно важно.

— Дай мне три минуты, чтобы переодеться!

Приехав в дом Бонни, Тай обнаружил Клотильду плачущей у подножья лестницы, ведущей из холла на второй этаж.

— Клотильда, где мисс Стьюарт? Что происходит?

Клотильда заломила свои пухлые руки:

— О, мсье Ройаль, это в самом деле вы? Мадемуазель поистине сошла с ума! Она там, наверху, все переворачивает вверх дном! Я желала позвонить мсье Бутчерру, но мадемуазель пригрозила мне. Elle est une tempête![42]

Тай взбежал вверх по лестнице, перескакивая сразу через три ступеньки, и обнаружил Бонни в развевающемся розовато-лиловом крепдешином халатике, которая, как сумасшедшая, выбрасывала на пол содержимое ящиков секретера и письменного стола. Будуар се матери выглядел так, словно в него ударила молния.

— Их здесь нет! — кричала Бонни в отчаянии. — Или я не могу их найти. Какая же я дура!

Она в изнеможении свалилась на кровать матери. Распущенные волосы были перевязаны золотой лентой и ниспадали сверкающим каскадом, словно топленый мед, вдоль ее плеч, где их пронизывали яркие солнечные лучи.

Тай смущенно вертел в руках шляпу, отводя глаза в сторону. Затем он решился и посмотрел на девушку:

— Бонни, зачем ты меня вызвала?

— О, потому что я неожиданно вспомнила… А потом, когда я просматривала почту…

— А почему ты не позвала Бутча? Клотильда сказала, будто ты запретила звонить ему. Почему же… меня, Бонни?

Она замерла в неподвижности, смутившись, плотнее запахнула на себе халатик и отвела взгляд, не выдержав жгучего пламени, пылавшего в его глазах.

Тай бросился к ней и поднял ее с кровати, грубо обняв за плечи:

— Хочешь, я сам скажу тебе, почему?

— Тай… Ты так странно смотришь… Не надо!

— Я чувствую себя очень странно. Я сам не понимаю, что со мной. Глупейшая, дурацкая ситуация… Но видя тебя здесь, на кровати — одинокую, испуганную, как потерявшийся ребенок… Бонни, почему ты первым делом подумала обо мне, когда тебе понадобилось сообщить кому-то о чем-то очень важном?

— Тай, прошу тебя, перестань!

— Считается, что мы ненавидим друг друга?

Она попыталась освободиться из его объятий, не очень настойчиво:

— Пожалуйста, Тай, не надо! Ты не должен…

— Но я ведь не ненавижу тебя, — с удивлением в голосе произнес он. Руки, державшие ее, напряглись еще сильнее. — Я только что понял это. Я вовсе не ненавижу тебя. Я люблю тебя!

— Тай! Нет!

Он плотнее прижал ее к груди одной рукой, а другой поднял ей подбородок, чтобы заставить взглянуть на себя.

— И ты любишь меня. Ты всегда любила меня. И знаешь, что это правда.

— Тай, — прошептала она. — Отпусти меня…

— Ничего не поделаешь!

Бонни дрожала, точно стеклянная статуэтка от сильного удара; затем дрожь внезапно исчезла, и вся ее нежность полностью передалась ему.

Они стояли молча, прижавшись друг к другу, не глядя на беспорядок, царивший в комнате.

Спустя долгое время Бонни прошептала:

— Это безумие. Ты сам так сказал.

— Тогда я не желаю больше быть здравомыслящим!

— Мы оба сейчас очень ослабели. Мы чувствуем себя потерянными и… О, эти ужасные похороны!

— Мы стали наконец самими собой, Бонни! И если их смерть не принесла им ничего другого…

Бонни спрятала лицо у него на груди.

— Это похоже на сон… Я чувствовала себя словно обнаженной… Как хорошо быть так близко к тебе, когда знаешь, что ты и я… из всех людей на земле…

— Поцелуй меня, Бонни. Боже, как я хотел… — Губы его касались ее лба, век, ресниц…

Внезапно Бонни отшатнулась от него и обессиленно опустилась на шезлонг.

— А как же Бутч? — жалобно спросила она.

— О! — сказал Тай. Радость и пылкая страсть быстро увяли на его лице. — Я совсем забыл о Бутче… — Но тут его брови сурово сошлись на переносице, и он сердито воскликнул: — А черт с ним, с Бутчем! И черт со всеми! Я слишком долго был лишен тебя. Ты была всей моей жизнью — перевернутой, точно в кривом зеркале, — и мы должны получить за это компенсацию. С самого детства мне внушали ненависть к тебе; она была постоянно со мной, а значит, ты была со мной днем и ночью еще с тех пор, когда я бегал в коротких штанишках. И сколько я себя помню, я всегда думал о тебе… Я имею больше прав на тебя, чем Бутч!

— Я не могу причинить ему боль, Тай, — лишенным выражения голосом произнесла Бонни. — Он самый лучший человек в мире!

— Но ты не любишь его, — решительно возразил Тай.

Она опустила глаза:

— Я… я не в состоянии сейчас разобраться. Все произошло так неожиданно… Он любит меня!

— Ты была всей моей жизнью, Бонни. — Тай попытался вновь заключить ее в объятия, ища ее губы.

— Нет, Тай. Мне нужно… немного времени. О, это звучит банально! Но ты ведь не можешь ожидать… Я должна привыкнуть…

— Я никуда не отпущу тебя!

— Нет, Тай. Не сейчас. Ты должен обещать мне, что не скажешь… ну, обо всем этом… ни одной живой душе. Я не хочу пока, чтобы Бутч узнал. Может быть, я неправа. Может быть… Но ты должен пообещать!

— Не думай ни о ком, кроме меня, Бонни!

Она вздрогнула.

— Единственное, что приходило мне в голову последние три дня — это желание увидеть мою маму отомщенной. Вот видишь, просто невозможно говорить о простых вещах, чтобы они не звучали… мелодраматично! Но я действительно хочу этого. Очень хочу! Она была милейшим, самым безобидным существом на свете. Кто бы ни убил ее — он чудовище! Он не может быть человеком! — Губы ее сложились в жесткую линию. — Знай я, кто он, я убила бы его сама, не задумываясь, как бешеную собаку!

— Позволь мне помочь тебе, дорогая…

— И любого, — с гневом продолжала Бонни, — любого, в малейшей степени причастного к убийству, я ненавидела бы, как… как самого убийцу! — Она взяла его за руку. — Так что ты сам видишь, Тай, почему все так… почему мы вынуждены ждать.

Он ничего не ответил.

— А ты разве не хочешь найти убийцу своего отца?

— И ты еще спрашиваешь? — с укором спросил он.

— Тогда давай искать вместе… У нас с тобой — теперь я ясно вижу — всегда была по крайней мере одна общая черта… Тай, посмотри на меня… — Он повиновался. — Я не отвергаю тебя, милый, — прошептала она, тесно прижавшись к нему. — Когда все это случилось… я признаюсь тебе, что ни о ком не могла думать, кроме тебя. Тай, они… они умерли, и оставили нас одних! — Подбородок ее задрожал, и губы сложились в печальную гримасу.

Тай вздохнул, поцеловал Бонни, потом подвел ее к кровати и усадил девушку на нее.

— Отлично, партнер. Ведь мы партнеры, не так ли? Маленькая частная война против маленького частного преступления. Давай ее объявим! — оживленно воскликнул он.

— О, Тай!

— А в чем причина этого беспорядка?

Бонни смотрела на него сквозь слезы, но с улыбкой на губах. Затем улыбку сменило выражение холодной решимости, и она достала из-за лифа почтовый конверт.

— В течение некоторого времени, — сказала Бонни, шмыгая носом и утирая остатки слез, — мама получала какие-то письма. Я думала, что это обычная почта от поклонников и почитателей, и не обращала на них внимания. Но теперь… я не знаю.

— Угрожающие письма? — насторожился Тай. — Дай-ка взглянуть!

— Погоди. Знаешь ли ты кого-нибудь, кто посылал бы карты по почте? Имеют ли карты какое-нибудь значение для тебя? Получал ли Джек что-нибудь подобное?

— Нет… Карты? Ты имеешь в виду игральные карты?

— Да. Из клуба «Подкова».

— Опять Алессандро, а? — пробормотал Тай.

— Я искала остальные конверты — ну, те, что приходили перед… несчастьем. Но они куда-то пропали. Когда я вернулась с похорон, я начала перебирать кучу писем и телеграмм с соболезнованиями, и нашла… вот это. Тут я вспомнила про остальные.

Тай взял конверт. Он был надписан выцветшими синими чернилами, и почерк — грубо нацарапанные печатные буквы — свидетельствовали о том, что надпись была сделана плохим пером.

— Письмо адресовано Блайт Стьюарт, — озадаченно проговорил Тай. — А по штемпелю видно, что оно отправлено в Голливуд вчера вечером, девятнадцатого. То есть, через два дня после смерти адресата! Какая-то бессмыслица!

— Вот поэтому я и считаю, — напряженным голосом сказала Бонни, — что это важно. Возможно, если мы сопоставим все факты, которые покажутся нам бессмысленными, мы найдем кое-что, имеющее смысл!

Тай достал из конверта то, что в нем лежало, и с недоумением уставился на него:

— И это все, что здесь было?

— Я же говорила тебе, что это бессмыслица.

Единственным содержанием конверта была игральная карта с золотой подковой, изображенной на ее синей рубашке.

Карта была девяткой треф.

Глава 10 Свобода печати

То ли причиной этому была статья в газете, то ли постоянно подавляемое желание снова увидеть Полу Пэрис возобладало наконец над сдержанностью, но в четверг мистер Эллери Квин после трехдневной напряженной внутренней борьбы сел в свой двухместный автомобиль и отправился к белому зданию на холме.

И здесь, в одной из приемных, поглощенный в интенсивное изучение воскресной вечерней колонки Полы Пэрис «Увидеть звезды», опубликованной в понедельник в утренней газете, сидел инспектор Глюке. Увидев Эллери, он поспешил затолкать газету в карман.

— Вы тоже один из общественных информаторов мисс Пэрис? — полюбопытствовал Эллери, стараясь скрыть от глаз инспектора свою собственную копию той же газеты.

— Хеллоу, Квин! — проворчал инспектор, насупившись. —

Послушайте, зачем нам ходить вокруг да около? Я вижу, вы уже заметили статейку. Чертовски странно, сказал бы я!

— Ничуть. Какая-то ошибка, вне всякого сомнения.

— Ну, конечно! Именно поэтому вы здесь! Этой дамочке придется дать мне подробные объяснения. Заставила меня побегать с самого понедельника! Да я ей шею сверну!

— Прошу вас, — ледяным голосом прервал его Эллери. — Мисс Пэрис — леди. Не говорите о ней в таком тоне, словно она одна из ваших полицейских чиновниц!

— Ага, значит, она и вас подцепила на крючок! — прорычал Глюке. — Послушайте, Квин, мы с ней уже не впервые сталкиваемся. Когда бы она ни выудила что-нибудь важное, и я попросил бы ее — очень вежливо, заметьте! — заглянуть ко мне в Управление на беседу, я неизменно получаю в ответ все тот же вздор о том, что она, видите ли, не может покинуть свой дом, об этой проклятой толпофобии…

— Я был бы вам весьма обязан, — отрезал Эллери, — если бы вы перестали ее оскорблять!

— Я посылаю ей повестку за повесткой, и она постоянно ускользает, чтоб ей провалиться! Врачебные свидетельства — Бог весть, о чем! Когда-нибудь я привлеку ее за подлог, попомните мои слова! Толпофобия!

— А между тем, — ехидно заметил Эллери, — гора опять приходит к Магомету. Кстати, что у вас слышно?

— До сих пор никаких следов того летчика. Но это лишь вопрос времени. Мое личное мнение, что он припарковал свой собственный самолет где-то поблизости, а возможно, и на самом плато. После того, как он приземлился на самолете Тая, он просто пересел в свой аэроплан и улетел. В воздухе следов не остается.

— Хм-м… Я слышал, доктор Полк официально подтвердил мою версию о причине смерти.

— Вскрытие показало почти одинаковое количество морфия, немногим более пяти гран, в каждом трупе. Это означает, утверждает док, что в термосы подсыпали чертовски большую дозу. И еще некое снадобье, которое Бронсон называет… постойте-ка, у меня где-то записано… вот: этаминал натрия — новое производное барбитуровой кислоты; убаюкивает вас сразу, точно младенца в люльке!

— Не удивительно, что не было следов борьбы, — пробормотал Эллери.

— Полк говорит, что морфий в сочетании с этим этаминалом натрия усыпил их минут за пять. А потом смертельная доза яда постепенно всосалась в их кровь во время сна, и они погибли меньше чем через полчаса после того, как хлебнули отравы.

— Я думаю, что Джек отключился первым, а Блайт подумала, что он просто задремал. Снотворное играло в данном случае важную роль. Вы понимаете? Поскольку первая жертва, кем бы она ни была, казалась уснувшей — в то время как она умирала или уже умерла, — вторая, ни о чем не подозревая из-за безмятежного выражения спящего соседа, спокойно налила себе порцию отравы из второго термоса. Этаминал служил предосторожностью на случай, если они не станут пить свой коктейль одновременно. Чертовски умно!

— Умно или нет, но оно сработано. Смерть от паралича дыхательного центра — так говорит Полк. Хуже всего то, что мы не можем проследить, откуда это снадобье. Этаминал натрия продается сейчас в любой аптеке, а насчет морфия — сами понимаете, как сложно установить его происхождение.

— Но все-таки есть что-нибудь новое?

— Ну-у, —. смущенно протянул инспектор, — я бы не сказал, что очень уж много. Я попытался проследить, откуда взялась корзинка с термосами; нашли место отправления, но заказ был прислан по почте, и они выбросили письмо, Имя, конечно, вымышленное. Самолет стерильный: отпечатки пальцев только Джека, Блайт и Тая — тот тип всю дорогу, очевидно, не снимал перчаток. С другой стороны…

— Да? Говорите же, не тяните!

— Ну, мы начали разрабатывать версию о приятельницах Джека. Вот это был мужчина, могу поклясться! Получили несколько любопытных фактов… — Инспектор усмехнулся. — По тому, как городские девицы летели ему под крылышко, можно было бы подумать…

— У меня нет настроения распространяться про любовь, — хмуро бросил Эллери, — А как насчет того человека по имени Парк? В новостях о нем ни слова.

— Да, он мертв.

— Что?!

— Совершил самоубийство. Об этом будет в сегодняшних газетах. Мы обнаружили его барахлишко нетронутым в дешевом клоповнике в Голливуде, где он обитал. Там же была записка, в которой он писал, что все равно умирает, что ничего хорошего не сделал для жены и калеки-сына, живущих на пособие где-то на востоке, что много лет не в состоянии был заработать даже на то, чтобы свести концы с концами, а поэтому отчаялся во всем и уходит из жизни на океанское дно, к рыбам.

— Ага, — сказал Эллери. — Значит, тела вы не обнаружили?

— Послушайте, мой многоумный друг, — осклабился Глюке. — Если вы думаете, будто предсмертная записка подделана, выбросьте это из головы. Мы проверили его почерк. С другой стороны, мы вполне определенно установили, что он не умел управлять самолетом.

Эллери пожал плечами.

— Кстати, сделайте мне одно одолжение после того, как освободитесь от варки мисс Пэрис в кипящем масле.

— Что именно? — подозрительно поинтересовался инспектор.

— Организуйте днем и ночью наблюдение за Бонни Стьюарт.

— Бонни Стьюарт? За каким чертом?

— Провалиться мне, если я знаю. Должно быть, мне подсказывает внутренний голос… — Тон его внезапно изменился, и он добавил без всякого юмора: — Не пренебрегайте этим, Глюке. Это может быть весьма существенным, как говорят наши друзья-французы.

И тут одна из секретарш мисс Полы Пэрис проговорила с кокетливой улыбкой:

— Не будете ли вы любезны зайти, инспектор?

* * *

Когда инспектор Глюке появился из гостиной мисс Пэрис, вид у него был положительно убийственный.

— Вам нравится дамочка, что прячется там, за стенкой, не так ли?

— В чем дело? — спросил встревоженный Эллери.

— Если так, заставьте ее говорить. Вышибите из нее дух, целуйте ее, делайте все, что хотите, но только узнайте, откуда она взяла эту историю!

— Так значит, она не захотела быть с вами откровенной, а? — пробормотал Эллери.

— Нет, а если она намерена продолжать и дальше в том же духе, я вытащу ее из этого дома за ее седую прядку на голове и запру в каталажку вместе с ее толпофобией или без нее! Я арестую ее по обвинению в… в преступном заговоре! Буду держать ее в качестве главного свидетеля!

— Тише, тише, успокойтесь! Не станете же вы оказывать давление на прессу в нашу эпоху чрезмерной конституционной чувствительности? Вспомните прискорбный случай с пресловутым газетчиком Гувером!

— Я предупредил вас! — прорычал Глюке и вышел, хлопнув дверью.

— Прошу вас, мистер Квин, — сказала секретарша.

Эллери степенно вступил в святая святых. Он нашел здесь Полу, доедавшую яблоко и выглядевшую прелестно, безмятежно и укоризненно.

— И вы тоже? — засмеялась она, указывая на стул. — Не напускайте на себя такой трагический вид, мистер Квин! Садитесь и рассказывайте, почему вы так непростительно долго избегали меня?

— Вы слишком очаровательны, — вздохнул Эллери, — и слишком красивы, чтобы провести следующий год в тюрьме. Я никак не могу решить…

— Чего же именно?

— Какой из советов Глюке применить к вам: вышибить из вас дух, или поцеловать. Что бы вы предпочли?

— Представить только, что это чудовище прикидывалось Купидоном! — укоризненно покачала головой Пола. — Отвратительно! Почему вы хотя бы не позвонили мне?

— Пола, — серьезно сказал Эллери. — Вы знаете, что я ваш друг. Что кроется за этой статьей? — Он похлопал рукой по газете за понедельник.

— Но я первая задала вопрос, возразила она, демонстрируя свою неотразимую ямочку на щеке.

Эллери жадно глядел на нее. Пола была восхитительна в серебристом парчовом платье для приемов с широкой разрезной юбкой поверх турецких шаровар.

— Вы не боитесь, что я прибегну к совету Глюке?

— Мой дорогой мистер Квин, — холодно сказала она. — Вы переоцениваете свои способности — да и его тоже! — в нагнетании страхов.

— Ей-Богу, — промолвил Эллери, не сводя с нее глаз, — я так и сделаю! Будь я проклят, если я не сделаю!

Он шагнул к ней. Пола не двинулась с места и спокойно глядела на него.

— Вижу, — с сожалением сказала она, — что Голливуд оказывает на вас дурное влияние.

Мистер Квин замер неподвижно, покраснев до корней волос. Придя в себя, он резко произнес:

— Мы отвлеклись от темы. Я хочу знать…

— Каким образом в моей колонке, напечатанной в ночном выпуске воскресной газеты, вышедшей в понедельник, появилась заметка о похищении Джека Ройла и Блайт Стьюарт во время их свадебного путешествия?

— Не уклоняйтесь от моего вопроса!

— О, как самоуверенно! — проговорила она, скромно опуская глаза.

— Черт побери! — воскликнул Эллери. — Не стройте из себя святую невинность! Вы должны были сочинить эту заметку, учитывая время, необходимое чисто технически для ее написания, еще до того, как было совершено похищение!

Пола ничего не ответила.

— Как вы узнали, что их собираются похитить?

Мисс Пэрис тяжело вдохнула.

— Знаете, мистер Квин, вы выдающаяся личность, но почему вы считаете, будто имеете право разговаривать со мной таким тоном?

— О Боже мой, Пола, разве вы не видите, в какой попали переплет? Откуда вы получили эту информацию?

— Я вам отвечу так же, — холодно отпарировала Пола, — как ответила инспектору Глюке. А именно: не ваше дело!

— Вы обязаны сказать мне! Я ничего не сообщу Глюке. Но я должен знать!

— Мне кажется, — проговорила Пола, вставая, — наш разговор окончен, мистер Квин.

— О нет, не окончен! Вы должны мне рассказать, иначе я…

— Я не отвечаю за удовлетворение ваших детективных инстинктов.

— Черт с ними, с моими детективными инстинктами! Ведь я только о вас беспокоюсь!

— В самом деле, мистер Квин? — проворковала Пола.

— Я… я не совсем то хотел сказать… — смутился Эллери.

— Но тем не менее, сказали? — улыбнулась Пола; проклятая соблазнительная ямочка опять появилась на ее щеке. — Вы в самом деле беспокоитесь обо мне?

— Я не то имел в виду…

Неожиданно Пола расхохоталась и в изнеможении опустилась на стул.

— Вот так комедия! — смеялась она. — Великий детектив! Гигантский интеллект! Ищейка в облике человека!

— Что здесь смешного? — сухо спросил Эллери.

— Вы заподозрили, будто я имею нечто общее с этим двойным убийством! — От смеха у нее выступили слезы, и она стала промокать их батистовым платочком.

Эллери покраснел.

— Это… абсурд! Я никогда не говорил ничего подобного!

— Но зато думали! Да, мистер Шерлок Холмс, неважного же я мнения о ваших тонких методах! Попытаться построить их на базе личных взаимоотношений! Мне следовало бы на вас рассердиться… И я действительно сердита на вас! — Смущенный Эллери убедился, что она в самом деле на него сердита.

— Но я вас уверяю…

— Это недостойно! Вы, сверхчеловеки, Муссолини, самоуверенные мужчины-зазнайки! Вы намеревались взяться за несчастную, больную, беззащитную женщину и обвести ее вокруг пальца? Использовать свое обаяние, вскружить ее глупую голову, сбить ее со слабых ножек, заворожить всякими милыми пленительными пустячками — отважно ринуться в романтическую атаку, постоянно думая лишь о том, как бы выудить из нее нечто чертовски любопытное!

— В качестве самозащиты я хотел бы заметить, — с достоинством проговорил Эллери, — что моя «романтическая атака», как вы изволите столь романтически выразиться, началась задолго до убийства Джека Ройла и Блайт Стьюарт!

Она полуотвернулась от него, продолжая прикладывать платочек к глазам, и Эллери заметил, как конвульсивно вздрагивают ее обворожительные плечи. Проклятый, неуклюжий дурак! Он заставил ее плакать!

Эллери уже совсем было собрался броситься к ней и приложить все силы, чтобы утешить ее и успокоить, когда Пола повернула к нему лицо, и он с изумлением и досадой заметил, что она смеется.

— Я глупец, — кратко констатировал Эллери, уязвленный до глубины, души. Он поднялся и молча побрел к двери. Смеяться над ним!..

Пола быстро скользнула между ним и дверью и встала к ней спиной, загородив собой выход.

— О, какая же вы прелесть! — задыхаясь от смеха, проговорила она. — Нет, не уходите пока!

— Не вижу причины, — возразил он, ничуть не смягчившись, но тем не менее останавливаясь, — почему я должен остаться.

— Потому что я так хочу!

— Ах вот как!

— Не слишком-то оригинальное замечание… Что случилось с его знаменитым остроумием? Просто поразительно!

— Вот что я вам скажу, — продолжала Пола, глядя на него огромными ласковыми глазами. — Я сообщу нечто, чего не говорила этому грубияну Глюке. Так вы остаетесь?

— Пожалуй…

— Отлично! Значит, мы снова друзья! — Она взяла его за руку и отвела его обратно к дивану. Неожиданно Эллери ощутил удовлетворение самим собой. Неплохо сработано, верно? Кое о чем свидетельствует, не правда ли? Он ей понравился. И ладошка ее такая теплая и миниатюрная. Для женщины ее размеров очень даже изящная. Не то, чтобы сама Пола была так уж велика! Ну… и не так уж и маленькая. Но не толстая. Конечно, нет! Ему никогда не нравились коротышки. Он всегда считал, что мужчина обманывает себя, прижимая к груди маленькую женщину; мужчина имеет право на достаточно обширный источник преданности. Ого, неплохо сказано! Эллери исподтишка оглядел Полу. Да-да, обширный — именно то слово! Щедрость рога изобилия и благородная строгость рыцарского меча. Прекрасная аристократка! Просто гран-дама! Можно сказать, выглядит просто как королева.

— Как королева! — непроизвольно вырвалось у него, и он поспешно прикрыл рот ладонью.

— Что вы сказали? — спросила она, но руки так и не отняла.

— О, ничего! — скромно пожал плечами Эллери. — Небольшой каламбур, только что пришедший мне на ум[43]. Королева… xa-xa!.. Я хочу спросить, о чем вы собирались мне рассказать?

— Вы говорите загадками, — вздохнула Пола, усаживая его рядом с собой на диван. — Наверное, поэтому вы мне и нравитесь. Так забавно поддерживать с вами беседу!

Эллери пришла в голову мысль, что произойдет, если он — о, совершенно случайно! — обнимет ее за плечи? Они казались такими сильными, и в то же время женственными; были ли они также мягкими и теплыми? Будет ли она искать спасения в своей фобии? Научный подход — вот именно: чисто научный подход! — давал ему право на проведение подобного эксперимента.

— Что… — пробормотал он, приступая к осуществлению своего научного опыта, — …случилось?

Какое-то обворожительное мгновение Пола терпела благоговейное давление его руки. Ее плечи действительно были сильными и одновременно мягкими — именно такими, какими им и положено быть. Мистер Квин в пылу научного рвения прижал их посильнее. Она вывернулась, словно чистокровная кобылица, и замерла на диване, залившись пунцовой краской.

— Вот что я скажу вам, — едва разборчиво произнесла Пола в свой платочек. — Я…

Она замолкла, поднялась с дивана, подошла к столику и взяла из коробки папиросу.

— Итак? — коротко напомнил Эллери.

Пола села в кресло-качалку, занявшись папиросой.

— Примерно за час до похищения самолета мне сюда позвонили по телефону и сообщили, что Джека и Блайт собираются украсть.

— Откуда звонили?

— Этого я не могу вам сказать.

— Вы не знаете? — Она не ответила. — Кто звонил? — Эллери вскочил с дивана. — Пола, вы знали, что Джека и Блайт собираются убить?

Глаза ее вспыхнули негодованием:

— Эллери Квин, как вы смеете задавать мне такие гнусные вопросы?

— Вы сами на них напрашиваетесь, — с горечью ответил он. — Пола, все это… очень странно.

Она долго сидела молча. Эллери, как во сне, смотрел на ее шелковистые гладкие волосы с эффектной очаровательной седой прядкой. Это для него хороший урок. Единственное, о чем он не имел ни малейшего понятия в этом мире, были женщины. А сидевшая здесь женщина была исключительно умна и увертлива; он просто не в состоянии был совладать с ней. Эллери повернулся и вторично направился к двери.

— Стойте! — воскликнула Пола. — Погодите. Я… я скажу вам все, что смогу.

— Я жду, — проворчал он.

— О, мне не следовало бы этого делать, но вы так… Пожалуйста, не сердитесь на меня!

Ее необыкновенные глаза излучали такое мягкое, лучистое тепло, что Эллери почувствовал, как понемногу начинает таять. Он торопливо произнес:

— Итак?

— Я знаю, кто звонил… — Она говорила очень тихо, опустив на глаза длинные ресницы. — Я узнала голос…

— Значит, этот тип не назвал себя?

— Не будьте таким умным: я ведь не сказала, что звонил мужчина. Собственно говоря, эта личность назвала свое имя — настоящее, потому что голос ему соответствовал.

Эллери нахмурился:

— Значит, нет никакого секрета в том, кто вам звонил? Он — или она — не пытались скрыть этого?

— Ни в малейшей степени.

— Так кто же тоща вам звонил?

— К сожалению, не могу вам сказать… — Она вскрикнула в ответ на его протестующий жест. — Неужели вы не понимаете, что я просто не имею права? Это противоречит элементарной журналистской этике. Если я хоть раз выдам своего информатора, то поверяю доверие тысяч людей, поставляющих мне новости!

— Но тут речь идет об убийстве, Пола.

— Я не совершила никакого преступления, — упрямо возразила она. — Мне следовало бы предупредить полицию, но я проверила, откуда был звонок, установила, что звонили из аэропорта, и к тому времени, когда у меня была точная информация, самолет успел улететь, и полиция уже знала о случившемся.

— Из аэропорта… — пробормотал Эллери, прикусив нижнюю губу.

— И кроме того, откуда мне было знать, что все закончится убийством? Мистер Квин… Эллери, не смотрите на меня так!

— Вы заставляете меня принимать очень многое из сказанного вами на веру. Даже сейчас ваш долг как гражданина рассказать Глюке о звонке и сообщить ему, кто вам звонил.

— В таком случае, — почти прошептала она, — вам придется довольствоваться лишь тем, что я сказала.

— Очень хорошо, — и он в третий раз направился к двери.

— Погодите! Я… Хотите, я дам вам настоящую подсказку?

— Еще одну? — саркастически заметил Эллери.

— Только для ваших ушей. Я этого еще не публиковала.

— Отлично; в чем же она состоит?

— Больше недели тому назад — точнее, тринадцатого, в позапрошлую среду — Джек и Блайт совершили небольшую прогулку на самолете.

— Я этого не знал, — сказал Эллери. — И куда же они летали?

— В имение отца Блайт в Шоколадных горах.

— Я здесь не вижу ничего особенного. Джек и Блайт к тому времени помирились, и вполне естественно, что люди, собиравшиеся пожениться, отправились навестить отца будущей невесты.

— Не говорите, что я вас не предупредила!

Эллери поморщился:

— Вы обладаете даром всеведения, которое меня смущает, Пола. Так кто же отравил Джека и Блайт? *

— Quien sabe?[44]

— И что еще более важно: зачем их отравили?

— О! — пожала она плечами. — Так вот что вас беспокоит?

— Вы мне не ответили.

— Милый мой, — вздохнула Пола. — Я всего лишь одинокая женщина, сидящая взаперти в уединенном доме, и мне известно лишь то, о чем я могу прочитать в газетах. Тем не менее, я начинаю думать… что в состоянии догадаться…

— Догадаться! — с насмешкой наморщил нос Эллери.

— И я также начинаю думать… что и вы в состоянии тоже!

Они оба в строгом молчании смотрели друг на друга. Затем Пола поднялась и протянула ему руку.

— До свидания, Эллери. Заходите как-нибудь еще. Боже, я начинаю выражаться, как Мей Уэст![45]

Но когда Эллери ушел, на сей раз уже окончательно, Пола долго стояла неподвижно, глядя на закрытые створки дверей и прижимая ладони в пылавшему лицу. Наконец, она вышла в спальню, заперлась там и села перед туалетным столиком, снова глядя перед собой, но теперь уже -в зеркало на свое отражение.

Мей Уэст… «Собственно, а почему нет?» — вызывающе подумала сна. Для этого нужно всего лишь немного храбрости и… определенных природных данных. А он, кажется…

Пола неожиданно вздрогнула всем телом, хотя дрожь началась в той чувствительной точке в области ее плеч, откуда мистер Квин, воодушевленный страстью к науке, начинал свои эксперименты.

Глава 11 Карты правду говорят

Мистер Квин, несмотря на то, что он ехал от дома Полы довольный тем, что ему удалось выведать, в душе, тем не менее, ощущал щемящий холодок, предупреждавший его о многом, оставшемся» невысказанным.

Непогрешимость его интуиции подтвердилась немедленно, как только он вошел в офис Жака Бутчера. Чудо-мальчик читал колонку Полы в угрюмом молчании, в то время как Сэм Викс пытался состроить скорбную мину, а Лу Баском провозглашал монолог, хитро рассчитанный на то, чтобы отвлечь грустные мысли Чудо-мальчика.

— Я — точно птица Феникс, — трещал Лу. — Просто удивительно, как я восстаю из собственного пепла! Мы продолжаем осуществлять наш план с картиной, только Бонни и Таю придется дублировать Блайт и Джека, понимаете?..

— Замолкни, Лу, — оборвал его Сэм Викс.

— А вот и наш вдохновитель, — сказал Лу. — Послушай-ка, Квин! Нс думаешь ли ты…

Не отрывая глаз от газеты, Бутч коротко бросил:

— Это невозможно. Во-первых, Бонни и Тай не согласятся, за что я не стану их винить. Во-вторых, контора Хейса[46] не разрешит: история обрела слишком дурную славу. Голливуд всегда был чересчур чувствительным к убийствам.

— Что случилось, Бутч? — встревоженно спросил Эллери.

Бутч поднял на него глаза, и Эллери был поражен, увидев выражение его лица.

— Ничего особенного, — ответил он с неприятной усмешкой. — Просто еще одна маленькая новость от Полы Пэрис.

— О, ты имеешь в виду ту колонку в газете на понедельник?

— Кто говорит о понедельнике? Газета сегодняшняя.

— Сегодняшняя? — Эллери замер с раскрытым ртом.

— Ну да. Пола здесь пишет, будто Тай и Бонни на пути к медовому месяцу.

— Что?!

— А, не верь тому, о чем пишет эта полоумная, — вмешался Лу, — На-ка, Бутч, лучше выпей!

— Но я только что от Полы, — удивился Эллери, — и она ни словечком не обмолвилась об этом!

— Может быть, — сухо заметил Викс, — она думает, что вы умеете читать?

Бутч пожал плечами.

— Наверное, я должен был когда-нибудь пробудиться от сна. Мне кажется, я все время знал о том, что Бонни и я…

Она сходит с ума по Таю; не будь я таким слепым, я бы давно понял: за всей их пикировкой и перебранкой кроется нечто более значительное и глубокое… — Он усмехнулся и наполнил до краев джином стакан для воды. — Ваше здоровье!

— Это нечестно! — пробормотал Лу. — Она не смеет так поступать с моим другом!

— А они знают, что вам все известно? — коротко спросил Эллери.

— Пожалуй, нет. Да и какая теперь разница!

Где они сейчас?

— Мне только что позвонила Бонни — веселая, точно жаворонок… сравнительно, конечно. Они вдвоем отправляются в клуб «Подкова» играть с Алессандро в полицейских и гангстеров. Желаю успеха!

Эллери поспешно выбежал из офиса и поймал проезжающее мимо такси.

Он обнаружил ярко-красный родстер[47] Бонни у входа в «Подкову»; внутри заведение было угнетающе пустынно, с единственной уборщицей, оттиравшей с пола следы Дорогих подошв голливудской элиты, и скучающим барменом, безучастно протиравшим пустые стаканы за стойкой.

Бонни и Тай стояли, наклонившись над подковообразным письменным столом в кабинете Алессандро, а сам Алессандро восседал перед ними, выстукивая пальцами по столу какую-то мелодию.

— Сегодня, кажется, у меня с утра черный день, — сухо заметил он, увидев Эллери. — Все в порядке, Джо; эти ребята не носят пулеметов под мышкой. Ладно, выкладывайте! Что у вас на уме?

— Хеллоу, мистер Квин! — оживленно воскликнула Бонни. Она выглядела свежей и очень привлекательной в отлично сидевшем на ней габардиновом костюме и шляпке наподобие малиново-клубничного пирожного, увенчивавшей копну золотисто-медовых волос; щеки ее разрумянились от возбуждения. — Мы как раз спрашивали мистера Алессандро о тех расписках.

«Значит, им еще ничего не известно», — подумал Эллери. Он усмехнулся:

— Какое совпадение! Я здесь по тому же поводу!

— Вы и инспектор Глюке, — хихикнул маленький толстый хозяин игорного дома. — Ох уж эти мне сыщики! Только он был здесь в понедельник.

— Мне на это наплевать, — прорычал Тай. — Вы подтверждаете, что отец задолжал вам сто десять тысяч долларов?

— Конечно, подтверждаю. Потому что это святая правда.

— Тогда почему его расписки были обнаружены в его кармане?

— Потому что, — безмятежно отпарировал Алессандро, — он расплатился.

— Расплатился, вот как? И когда?

— В четверг четырнадцатого — ровно неделю тому назад.

— И чем же?

— Добротной устойчивой американской валютой. Тысячедолларовыми бумажками.

— Вы лжец!

Человек по имени Джо нахмурился. Но Алессандро рассмеялся.

— Я немало перетерпел от вас, — дружелюбно проговорил он, — от вас и вам подобных, улавливаете? Я мог бы приказать Джо прямо сейчас вздуть вас за такие шуточки, Дойл. Но вы только недавно потеряли своего старика, и поэтому, возможно, немного возбуждены.

— Вы со своими гориллами меня не запугаете!

— Так вы полагаете, будто я каким-то образом связан с этими убийствами? — рявкнул Алессандро. — Предупреждаю вас, Ройл, выбросьте подобную дурь из головы! У меня здесь чистый, легальный бизнес, и неплохая репутация в городе!

Бонни затаила дыхание. Но тут же глаза ее блеснули, и она выхватила из сумочки конверт, швырнув его на стол:

— Может быть, вы сумеете объяснить вот это?

Изумленный Эллери, вытаращив глаза, смотрел, как

Алессандро достал из конверта игральную карту с синей оборотной стороной и уставился на нее. Одно из таинственных загадочных посланий! Эллери в душе простонал от досады. Он совсем забыл про них! Нет, он явно стареет!

Алессандро пожал плечами:

— Да, карта из клуба. Ну и что?

— А это, — заявил Тай, — мы как раз и собираемся выяснить!

Хозяин игорного заведения покачал головой:

— Пустой номер! Карты могут оказаться у любого. Мы сотнями расходуем их здесь каждую неделю и раздаем дюжины колод в качестве сувениров.

— Полагаю, — поспешно вмешался Эллери, — что Алессандро прав. Мы здесь ничего не узнаем. Пошли отсюда!

Он почти насильно повел их перед собой к выходу прежде, чем они успели выразить протест, и как только все очутились в родстере Бонни, тут же потребовал:

— Бонни, дайте мне конверт!

Бонни вручила ему письмо. Он внимательно осмотрел его и сунул себе в карман.

— Эй, верните мне конверт! Он мне нужен, — заявила Бонни. — Это важная улика!

— О чем вы догадались куда быстрее меня, — сказал Эллери. — Я сохраню конверт, если вы не возражаете — вместе с остальными, которые благодаря стечению обстоятельств оказались у меня. О, какой же я идиот!

Бонни едва не переехала русскую овчарку, выбежавшую на дорогу.

— Вы! — закричала она. — Так, значит, вы…

— Да-да, — нетерпеливо подтвердил Эллери. — Полагаю, меня следует покрепче обругать за всю мою забывчивость! В студию «Маша», Бонни, пожалуйста!

Тай, который почти не прислушивался, пробормотал:

— Он лжет!

— Что такое?

— Алессандро. У нас есть только его голословные уверения, будто долги по расписках погашены. Предположим, отец отказался платить, или — что более вероятно, — объяснил, почему он просто не в состоянии наскрести такую крупную сумму. Так для Алессандро было бы просто наслаждением поручить одному из своих головорезов сыграть роль подставного пилота и после убийства отца и Блайт сунуть ему в карман порванные расписки!

— Но почему, Тай? — нахмурилась Бонни.

— Потому что он знал, что в любом случае никогда больше не увидит этих денег. И зная это, жаждал расплаты. А порванные расписки в кармане мертвого отца явятся для полиции свидетельством того, что долга уплачены, и таким образом исключат у них любые подозрения относительно Алессандро.

— Немного чересчур замысловато, — заметил Эллери, — однако вполне допустимо.

— Но даже если и так, — возразила Бонни, — при чем здесь мама? Неужели ты не видишь, Тай, что этот вопрос переворачивает все вверх ногами? Зачем было убивать маму?

— Не знаю, — упрямо ответил Тай. — Я знаю только одно: у отца не было таких денег, и достать он их не мог ниоткуда.

— Кстати, — как бы между прочим проронил Эллери, — известно ли вам, ребята, что Пола Пэрис в сегодняшней колонке намекает, будто вы окончательно помирились?

Бонни медленно изменилась в лице, а Тай растерянно заморгал. Девушка резко подвела машину в тротуару:

— Что вы сказали?

— Не я, а она говорит, что вы находитесь на пути к любви и поцелуям.

На мгновение показалось, будто побледневшая Бонни готова вот-вот опять впасть в истерику. Но затем ее подбородок решительно поднялся, и она гневно обернулась к Таю:

— А ведь ты обещал!

— Но, Бонни… — начал Тай, все еще моргая.

— Ты — предатель!

— Бонни! Не думаешь же ты, в самом деле…

— Не разговаривай со мной, ты, болтливый негодяй! — с отвращением сказала Бонни.

* * *

Таково было начало этого необычного дня. Каждый из них выглядел исключительно жалко; и когда они приехали в офис Чудо-мальчика, Бонни подошла к нему и демонстративно поцеловала его в губы, затем схватила телефонную трубку и попросила Мэдж соединить ее с Полой Пэрис.

Бутч ошеломленно переводил взгляд с Бонни на Тая; лица у обоих были красные от злости.

— Мисс Пэрис? Говорит Бонни Стьюарт. Мне буквально сию секунду стало известно, что вы с вашей необычной проницательностью узнали, будто Тай Ройл и я собираемся пожениться — или нечто подобное, столь же мерзкое и лживое, как эта выдумка!

— Бонни, я не понимаю… — пробормотала Пола.

— Если вы не хотите предстать перед судом за клевету, будьте любезны немедленно опубликовать опровержение!

— Но, Бонни, у меня был абсолютно достоверный источник…

— Не сомневаюсь. Так вот: я презираю его в той же степени, как и вас, за то, что вы его слушаете!

— Но я не понимаю. Тай Ройл…

— Вы слышали меня, мисс Пэрис! — Бонни швырнула трубку на аппарат и яростно взглянула на Тая.

— Так-так… — протянул Лу, усмехаясь. — Совсем, как в добрые старые времена, слава Всевышнему! Теперь насчет нашей картины…

— Значит, это все неправда? — медленно проговорил Бутчер.

— Разумеется, нет! А что касается этой… презренной личности…

Тай повернулся на каблуках и вышел за дверь. Эллери последовал за ним:

— Так вы ничего не говорили Поле?

— За кого вы меня принимаете?

— Хм -м… Пикантная сцена! — Эллери искоса взглянул на него. — Я бы не удивился, если бы Бонни сама это устроила.

— Что? — взорвался Тай; он замер на месте, словно налетел на кирпичную стену. — А в самом деле, вполне возможно, вы и правы! Теперь я ясно вижу — всю эту затею, направленную на то, чтобы выставить меня на посмешище, как она всегда со мной поступала! Что за гнусная уловка!

— Таковы женщины, — вздохнул Эллери.

— Сперва я подозревал ее проклятую француженку. Она единственная, кто мог подслушать…

— О, так значит, вы в самом деле обнимались, и всякое такое?..

— Н-ну… Но теперь с этим покончено! Окончательно и бесповоротно! Я навсегда покончил с этой маленькой интриганкой и обманщицей!

— Прекрасное решение! — сердечно приветствовал его Эллери. — Мужчина лучше всего себя чувствует, когда он одинок. Куда вы сейчас направляетесь?

— Не знаю… — Они стояли.перед шеренгой небольших каменных изящных домиков. — Странно как-то получилось: здесь отцовская гардеробная и гримерная. Сила привычки, а? — проговорил Тай. — Если не возражаете, Квин, я бы предпочел войти сюда один.

— Ничуть не бывало! — ответил Эллери, беря его под руку. — Из нас обоих сделали дураков, так что мы обязаны совместно влачить свой позор.

И он вместе с Таем вошел в бунгало Джека Ройла.

И обнаружил ключ к шифру.

* * *

Эллери нашел его случайно, просто потому, что находился в комнате покойника, и ему пришло в голову, что со времени смерти Ройла-старшего никто здесь ничего не трогал. Даже засаленное полотенце с пятнами грима оставалось лежать на гримерном столике по соседству с новенькой портативной пишущей машинкой.

Эллери пошарил немного вокруг, пока Тай, растянувшись на кушетке, каменным взглядом уставился в перламутрово-белый, цвета устричной раковины, потолок, и почти первой его находкой в ящике стола был испачканный и потертый лист обычной желтой писчей бумаги размером в 8,5 на 11 дюймов, чистый с одной стороны, но зато с другой весь заполненный напечатанным на машинке текстом.

Эллери прочел отпечатанный большими буквами подчеркнутый заголовок: «ЗНАЧЕНИЯ КАРТ», и издал вопль, который заставил Тая вскочить на нош.

— Что случилось? В чем дело?

— Нашел! — в восторге кричал Эллери. — Какая колоссальная удача! Карты! Все отпечатано, честь по чести. Благодарю тебя, король Случай! Да, здесь все, до мелочей… Погодите-ка секундочку! Возможно…

Тай, насупившись, молча глядел на лист бумаги. Эллери сорвал футляр с портативной пишущей машинки, покопался в столе, нашел чистый канцелярский бланк, вставил его в каретку и принялся торопливо печатать, время от времени сверяясь с измятым желтым листком. И по мере того, как он печатал, выражение удовлетворения постепенно покидало его лицо, уступая место мрачной задумчивости.

Он встал, запер машинку в футляр, аккуратно спрятал лист бумага в карман, подхватил машинку и произнес тусклым невыразительным голосом:

— Пошли, Тай!

* * *
ЗНАЧЕНИЯ КАРТ
(Если карта разорвана пополам, значение ее становится противоположным)

Они нашли Бонни и Чудо-мальчика друг у друга в объятиях. Лицо Бонни все еще оставалось грозным, зато Бутч выглядел отчаянно счастливым. Лу сидел, улыбаясь им обоим, как добродушный сатир.

— Мы принесли новости, — сказал Эллери. — Отцепись от нее, Бутч. Вопрос требует обсуждения.

— В чем дело? — презрительно спросил Лу.

— Во многом. Не знаю, известно ли тебе, Бутч, но Тай и Бонни в курсе. С некоторых пор до последнего воскресенья Блайт получала анонимные письма.

— Я не знал этого, — медленно проговорил Бутч.

— Что за письма? — нахмурился Лу. — Угрожающие?

— Простые конверты, надписанные печатными буквами, очевидно перьевой ручкой в почтовой конторе, отправленные в Голливуд и содержащие всего лишь игральные карты. — Он достал бумажник и вытряхнул из него тонкую пачку конвертов, перетянутых эластичной лентой. Бутч и Лу недоверчиво покосились на них.

— Клуб «Подкова» — пробормотал Лу.

— Но что они означают? — спросил Бутч. — Бонни, почему ты мне ничего не говорила?

— Я не думала, что это важно.

— Меня следует винить больше. Я таскал эти письма всю дорогу в своем кармане и ни разу не вспомнил о них с прошлого воскресенья. Но сейчас, — с триумфом добавил Эллери, — я нашел ключ к картам!

Он положил на конторку Чудо-мальчика лист желтой бумаги. Лу, Бутч и Бонни прочли его с безразличными лицами.

— Не понимаю, — проговорила Бонни. — Мне это кажется чем-то вроде гадания.

— И предсказывает оно довольно мрачное будущее, — процедил Эллери. — Эта таблица — можете называть ее шифром — объясняет значение каждой карты, посланной по почте. — Он поднял конверты и помахал ими в воздухе. — Первое письмо было отправлено одиннадцатого и доставлено двенадцатого, то есть десять дней тому назад, или за пять дней до убийства. И что же было в конверте? Две игральные карты — валет и семерка пик.

Непроизвольно все склонились над листом желтой бумаги. Значение валета и семерки пик определялось в нем, как «Враг».

— Итак, два врага, — сказал Эллери. — Буквально, как если бы кто написал: «Берегись! Мы оба против тебя!»

— Двое… врагов? — обескураженно проговорила Бонни. В ее глазах, которые она непроизвольно устремила в сторону Тая, явственно читался страх. — Двое!..

— Второй конверт прибыл в пятницу пятнадцатого. И он тоже содержал две карты — десятку пик и двойку треф. Что же они означают?

— «Большие неприятности», — пробормотал Тай, — Это десятка пик. И «Через два дня или две недели» — это двойка треф.

— Через два дня! — воскликнула Бонни. — Пятница пятнадцатого — а мама была убита в воскресенье семнадцатого!

— А семнадцатого в воскресенье, на аэродроме, — продолжал Эллери, — я видел, как Клотильда принесла третий конверт. Я подобрал его после того, как ваша мать, Бонни, выбросила его вон. Вот он: восьмерка пик, разорванная пополам. Если вы обратитесь к сноске в конце таблицы, то поймете значение карты, разорванной пополам. Следовательно, известие означает — и всею лишь за несколько минут до похищения самолета и до совершения убийства, — что «Грозящая опасность не будет предотвращена»!

— Все это, — сказал Бутчер, — самая глупая бессмыслица, какую я когда-либо слышал. Просто невероятно!

— И тем не менее, вот оно! — пожал плечами Эллери. — А только что Бонни вручила мне последнее сообщение, включившее я себя девятку треф, что означает: «Последнее предупреждение». Вот здесь-то и кроется самое невероятное, Бутч, поскольку «предупреждение» было послано Блайт спустя два дня после ее смерти!

Чудо-мальчик разозлился не на шутку.

— И прежде было черт знает что, но сейчас… Проклятье, как можно серьезно относиться к подобной чепухе? Впрочем, если так надо… Похоже, тот, кто послал это последнее письмо, ничего не знал о смерти Блайт, верно? А поскольку все письма явно дело рук одного и того же человека, то я не вижу здесь никакой связи…

— Комедия, да и только! — ядовито констатировал Лу Бэском. — Явно дурацкие шутки… — Тем не менее, он спросил: — Послушайте, а где вы нашли этот листок?

— В гардеробной Джека Ройла. — Эллери снял крышку с портативной пишущей машинки. — Более того, если вы сравните тест, только что отпечатанной мной на этой машинке, с особенностями текста на желтом листе, то увидите, что маленькие буквы «р» и «г», например, имеют одинаковые характерные дефекты. Одинаковые дефекты… — задумчиво повторил он. Схватив со стола Бутчера увеличительное стекло, служившее прессом для бумаг, Эллери тщательно исследовал сквозь него означенные литеры на ударных рычагах машинки. Так и есть: недавно подпилены напильником! Однако вслух он всего лишь сказал: — Тут нет никаких сомнений. Таблица, определяющая значения игральных карт, отпечатана на машинке Джека Ройла. Машинка ведь принадлежала вашему отцу, Тай?

— Да, — сказал Тай и отвернулся. — Да, разумеется!

— Так значит, Джек?.. — удивленно протянул Бутчер.

— Да бросьте вы! — засмеялся Лу. — Зачем бы Джек стал играть в такие дурацкие игры? — Однако смех его прозвучал как-то неестественно. Он с тревогой покосился на Бонни.

— На пишущей машинке Джека Ройла… — Голос Бонни осекся, словно у нее перехватило горло. — Вы в этом уверены?

— Абсолютно. Поврежденные литеры в данном случае столь же убедительны, как отпечатки пальцев.

— Тай Ройл, ты слышал? — спросила Бонни, обращаясь к его спине и яростно сверкая глазами. — Ты слышал?

— Чего тебе от меня надо? — спросил Тай, не оборачиваясь.

— Чего мне надо? — закричала Бонни. — Мне надо, чтобы ты повернулся и посмотрел мне в глаза! Твой отец напечатал эту таблицу — твой отец посылал конверты с игральными картами моей матери — твой отец убил мою мать!

Тай с угрюмым лицом резко обернулся, готовый к защите и нападению:

— У тебя, очевидно, снова истерика, иначе ты бы поняла всю несусветную глупость подобного обвинения!

— Вот как? — вспылила Бонни. — Я знала, что в его раскаянии, в его предложении маме выйти за него замуж спустя столько лет обоюдной ненависти было нечто странное! Теперь я знаю, что Джек Ройл все время лгал, играя свою роль, — да, Лу, ужасную роль! — притворяясь до той поры, когда он… замыслил убить ее! Обручение, свадьба — все было ловушкой! Он нанял кого-то, чтобы симулировать похищение, и затем отравил маму своими подлыми руками!

— И себя тоже, я полагаю? — спросил взбешенный Тай.

— Да, потому что когда он понял, какой страшный поступок он совершил, у него возник первый за всю его жизнь честный порыв, и он покончил с собой!

— Я не собираюсь драться с тобой, Бонни, — глухо проговорил Тай.

— Враги… Два врага! Конечно, почему бы и нет? Ты и твой отец! Вчерашняя очаровательная любовная сцена… о, ты тоже считаешь себя очень умным! Ты знаешь, что он убил мою маму, и пытаешься прикрыть его! Скорее всего, ты даже помогал ему продумать свой план — ты, убийца!

Тай стиснул кулаки и медленно разжал их. Он потер тыльную сторону ладони, словно она чесалась или болела. Затем, не говоря ни слова, он повернулся и вышел из офиса.

Бонни, вся в слезах, упала в объятия Бутчера.

* * *

Однако позже, когда Бонни вернулась домой, поднялась наверх в свою комнату и не раздеваясь упала на кровать, в самом дальнем и темном уголке ее разламывающейся от боли головы зашевелилось сомнение: а так ли все было? Могло ли все происходить именно так? Притворился ли Тай вчера, когда уверял, что любит ее? Подозрения были страшными. Все факты свидетельствовали против него. Кто мог рассказать Поле Пэрис об их примирении? Только Тай. И это после того, как она умоляла его не выдавать пока их секрет!

А потом находка таблицы со значением карт… Нет, долгие и долгие годы ненависти невозможно стереть тремя короткими словами, как бы приятно они ни звучали!

О, Тай, ты — чудовище!

Бонни оставалась в своей комнате, запершись от всего мира, обессиленная, больная и опустошенная. Ночь тянулась медленно и казалась бесконечной, заполненной таким множеством теней, что в три часа утра, злая на разгулявшиеся нервы и содрогаясь от постоянно посещавших ее жутких мыслей, она встала и зажгла свет везде, где только могла. За всю ночь она так и не сомкнула глаз.

В восемь Бонни впустила обезумевшую Клотильду:

— О, Бонни, ты сделаешь себя больной! Смотри, я принесла p’tit déjeuner. Galettes et marmelade[48]…

— Нет, спасибо, Тильда, — устало проговорила Бонни. — Письма были?

Она углубилась в разборку почтовых конвертов, грудой лежавших на подносе. «Дорогая Бонни Стьюарт! Мое сердце стремится в Вам в Вашей печали, и я хочу сказать, как я Вам сочувствую…» Слова. Почему люди не могут оставить ее в покое? И в то же время, как-то невежливо так относится к состраданию… Ведь все они такие милые, так любили Блайт, так…

Сердце замерло.

На подносе лежал конверт — ужасно знакомый конверт… Она трясущимися пальцами надорвала уголок — но нет, этого не может быть! Адрес на конверте напечатан на машинке, довольно небрежно. Но сам конверт, штемпель Голливуда…

Синяя игральная карта выпала из конверта. Семерка пик.

Больше ничего.

Клотильда, раскрыв рот от удивления, уставилась на нее:

— Mais chérie, il semble que tu[49]…

— Иди, Тильда, — выдохнула, Бонни.

Семерка пик. Опять… «Враг»…

Бонни отбросила конверт и карту, словно они были чем-то отвратительным, мерзким и грязным. И впервые в жизни, свернувшись клубком на своей развороченной постели под встревоженными взглядами Клотильды, она почувствовала тошнотворную слабость от охватившего ее страха.

Враг. Тай… Тай был ее единственным врагом.

* * *

Прежде чем Эллери покинул территорию киностудии «Магна», он по наитию, захватив с собой пишущую машинку Джека Ройла, отправился к ряду каменных бунгало, где находились гардеробные и уборные кинозвезд, и проник в туалетную комнату Блайт Стьюарт.

И здесь Эллери, как он почти что ожидал, обнаружил напечатанную под копирку копию желтого листа со «Значением карт», спрятанную от посторонних глаз в ящике гримерного столика.

Итак, Блайт Стьюарт был известен смысл получаемых ею посланий? Эллери не сомневался, что слишком безразличное отношение ее к странным письмам скрывало тревожное знание.

Он выскользнул на улицу и направился к ближайшему телефону-автомату.

— Пола? Эллери Квин.

— Очень приятно! И к тому же так скоро! — Судя по голосу, звонок Эллери ее действительно обрадовал.

— Я думаю, — отрывисто бросил в трубку Эллери, — совершенно бесполезно спрашивать у вас, откуда вы узнали про Тая и Бонни?

— Совершенно бесполезно, сэр Сыщик!

— Полагаю, что здесь не обошлось без Клотильды — больше просто некому. Вот вам и верная прислуга!

— Вам ничего не удастся выкачать из меня, мой дорогой мистер Квин! — сказала она, однако по ее слегка настороженному тону Эллери понял, что угадал.

— Эх, почему же вы не сказали мне об этом утром, когда я был у вас? Впрочем, речь теперь о другом. Пола, поверили бы вы, что Джек Ройл убил Блайт Стьюарт — что его раскаяние, обручение, свадьба были лишь частью тщательно продуманного зловещего замысла, направленного на то, чтобы отомстить ей?

— Я бы сказала, — сухо ответила Пола, — что настолько глупую версию об этом преступлении я еще не слышала. Джек никак не мог… Версия принадлежит вам?

— Нет, Бонни Стьюарт.

— О! — вздохнула она. — Бедная девочка выдала мне по телефону «Держись, Колумбия!»[50] несколько минут тому назад. Конечно, публиковать такую новость сразу после похорон было не очень-то порядочно. Но ведь такова специфика газетного дела. Нельзя быть профессиональным репортером и непогрешимым моралистом одновременно.

— Послушайте, Пола. Не согласитесь ли вы сделать величайшее одолжение? Напечатайте опровержение, которое потребовала от вас Бонни. Прямо сейчас.

— Зачем? — В голосе ее сразу зазвучало любопытство.

— Потому что я прошу вас об этом.

— Ох! Ну и настырный же вы!

— Отбросим в данном случае личные качества. Дело жизненно важное. Понимаете значение этого слова? Пола, вы должны! Вернитесь к их прежним отношениям — к их неутомимой вражде с самого детства, к тому, как они ненавидят друг друга, как смерть родителей еще более оттолкнула их. Подбросьте побольше сочных эпитетов. Держите их в постоянной драке!

— Но почему вы хотите разлучить этих двух несчастных запутавшихся детей? — медленно спросила Пола.

— Потому что, — ответил Эллери, — они любят друг друга.

— Блестящая логика! Или вы противник браков, явившийся со своей миссией в этот грешный мир? Держать их врозь, потому что они любят друг друга! Зачем?

— Потому что для них, — мрачно заявил Эллери, — любить друг друга очень и очень опасно.

— О! — Помолчав, Пола с чувством добавила: — Разве только для них? — и повесила трубку.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги