Четверть века назад. Часть 2

VIII

Бѣдный капитанъ, онъ былъ такъ счастливъ за этимъ ужиномъ! Ольга сидѣла подлѣ него, улыбалась… старалась улыбнуться каждый разъ когда онъ обращалъ къ, ней рѣчь, и отвѣчала ему ласково — и разсѣянно… Она какъ-то механически сознавала что надо было обращаться съ нимъ съ этою ласковостью, надо было «не отталкивать его.» Но она старалась не глядѣть на него, не видѣть этихъ «щетинистыхъ усовъ»… и этихъ честныхъ, добрыхъ глазъ, устремлявшихся на нее съ такою безпредѣльною, простодушною любовью. Въ головѣ ея стоялъ туманъ, сердце билось ускоренно и сладко, все существо ея млѣло неодолимо охватывавшимъ ее предвкушеніемъ нѣги, счастья… «Одинъ лишь мигъ,» пѣлъ въ ней опять внутренній голосъ молодой, торжествующей страсти… Но этотъ «мигъ,» она не въ силахъ отказаться отъ него, она извѣдаетъ до дня его сладость. Какъ говорила она наканунѣ Ашанину, она «свободная,» она «понимаетъ что такое жизнь, и хочетъ все, все испробовать въ ней»…. А онъ такъ хорошъ, и ни въ чьихъ уже болѣе другихъ мужскихъ глазахъ не прочтетъ она того что въ состояніи сказать ей эти глаза….

Онъ, онъ думалъ объ одномъ: «какъ только дожить до той минуты!» Онъ уже теперь, заранѣе переживалъ ее: она придетъ — вздумалось бы ей не придти, онъ на все готовъ, онъ ворвется къ ней, ухватитъ, унесетъ ее какъ левъ свою добычу, заглушая крикъ ея своими поцѣлуями, — она придетъ…..

И среди гула и смѣха трапезовавшей кругомъ толпы, въ этой залитой огнями столовой, ему слышался въ безмолвіи и тьмѣ робкій, сдержанный скрипъ женской обуви, скользящей внизъ по ступенямъ узенькой лѣстницы, чувствовалось прикосновеніе, и благоуханіе, и трепетъ всей этой женской прелести, идущей къ нему, замирающей въ его объятіяхъ… Онъ не глядѣлъ на нее, боялся обернуться въ ея сторону, чтобы глаза не измѣнили ему, не выдали того безумнаго чувства блаженнаго и нестерпимаго ожиданія которое владѣло имъ. Онъ не говорилъ съ ней — только кончикъ его ботинки нажималъ слегка подъ столомъ ея бальной башмачекъ — и кровь горячечно билась о его виски, и онъ съ трудомъ осиливалъ дрожь, отъ которой то и дѣло принимались отучать его зубы… Онъ почти ничего не ѣлъ, какъ и не ѣла Ольга, и только отъ времени до времени отпивалъ глотками изъ стакана холодную воду, въ которую вылилъ налитую ему рюмку шампанскаго.

— Давно ль въ водѣ ты горе сталъ топить? продекламировалъ ему но этому случаю сидѣвшій насупротивъ его Свищовъ.

Ашанинъ поглядѣлъ на него и не отвѣчалъ.

Свищовъ перегнулъ голову по направленію Ольги, между которою и имъ стояла большая японская ваза съ цвѣтами:

— Не скажете ли вы, Ольга Елпидифоровна, какое мрачное дѣло замышляетъ сосѣдъ вашъ съ лѣвой стороны?

Ваза и цвѣты помѣщали ему замѣтить яркую краску покрывшую мгновенно все лицо барышни…

Ашанинъ на сей разъ поспѣшилъ отвѣтить:

— Я замышляю освистать первый балетъ который ты поставишь на сцену.

Кругомъ засмѣялись; засмѣялся даже капитанъ Ранцевъ, крѣпко недолюбливавшій Ашанина за его пассажъ съ Ольгой прошлою ночью, но которому Свищовъ еще болѣе претилъ своимъ нахальствомъ.

— Хорошо сдѣлаешь, отшучивался между тѣмъ со смѣхомъ тотъ, — потому что я намѣренъ изобразить въ этомъ балетѣ всякое твое коварство и безобразіе.

Дѣвица Eulampe, давно втайнѣ таявшая по московскомъ Донъ-Жуанѣ, почувствовала себя вдругъ ужасно обиженною за него такими словами.

— Можетъ-быть дѣйствительно и есть такіе, громогласно отпустила она, — которые въ самомъ дѣлѣ и коварные, и безобразные, только ужь конечно не monsieur Ашанинъ!

Новый дружный смѣхъ отвѣчалъ на выходку пламенной «пулярки». Свищову рѣшительно не везло…

Ашанинъ откинулся въ свое кресло, и изъ-за спинъ Ольги и капитана послалъ своей неожиданной защитницѣ глубокій благодарственный поклонъ, приложивъ при этомъ руку къ сердцу. Она вспыхнула до бровей, поспѣшно схватила лежавшій подлѣ ея тарелки букетъ свой и погрузила въ него свое счастливое лицо….

Княгиня Аглая Константиновна, державшаяся того правила что за ужиномъ не должно быть хозяйскаго мѣста, предоставила гостямъ своимъ разсаживаться по собственному ихъ усмотрѣнію, а сама со своимъ блестящимъ петербургскимъ кавалеромъ, котораго, къ немалой его злости, предварительно долго таскала съ собою, нѣжно налегая на его руку своимъ грузнымъ тѣломъ, по всѣмъ угламъ столовой, какъ бы на показъ присутствующимъ, направилась къ небольшому столу у окна, за который, не чая грозы, помѣстилась Лина съ Духонинымъ. Чижевскій сидѣлъ по другой рукѣ ея, рядомъ со своею дамой, Женни Карнауховой. Княгиня безцеремонно попросила ихъ передвинуться на два сосѣдніе свободные стула…..

— Et nous nous mettrons là, en famille, шепнула она игриво на ухо Анисьеву, — vous serez entre ma fille et moi.

Онъ дорого бы далъ въ эту минуту чтобъ имѣть право крикнуть ей на всю залу: «Дура, непроходимая, зловредная дура!..» До дѣлать было нечего, — онъ отставилъ стулъ и скользнулъ чтобъ усѣсться, мимо Лины, нагибаясь предъ ней съ изысканною учтивостью и извиненіемъ…

Она безмолвно и поспѣшно, не глядя на него, прижала рукой волны газа своей юпки, давая ему мѣсто пройти….

«Я ей внушаю отвращеніе, просто!» заключилъ чуткій Петербуржецъ изъ одного этого торопливаго, нѣмаго, какъ бы гадливаго движенія; «je lui fais Peffet d'un cloporte,» перевелъ онъ это себѣ по-французски, морщась и закусывая губу.

Онъ не привыкъ внушать такія чувства, и серіозно озлился на ту которую почиталъ ихъ главнымъ источникомъ.

— Какія порученія дадите вы мнѣ въ Петербургъ, княгиня? проговорилъ онъ отчетливо и громко, развертывая свою салфетку.

— Почему въ Петербургъ? тревожно спросила она, держа вилку надъ глазурною поверхностью подносимаго ей въ эту минуту блюда майонеза.

— Потому что я ѣду завтра и буду тамъ черезъ три дня, спокойно отвѣчалъ онъ.

Тяжелая серебрянная вилка выскользнула изъ рукъ Аглаи и, ударившись о край блюда, съ грохотомъ упала на ея тарелку, растрескавъ ее на три большіе куска.

— Это, говорятъ, къ счастію, княгиня! невозмутимо улыбнулся графъ Анисьевъ, учтиво спѣша обмѣнить своею обломки ея тарелки, и передавая ихъ вмѣстѣ съ виновною вилкой подбѣжавшему съ испуганнымъ лицомъ слугѣ.

Тарелка была саксонская, дорогая, съ рѣдкимъ, вѣнчаннымъ королевскою короной вензелемъ А. R. [3] на ея оборотѣ, но сломайся въ эту минуту и весь цѣнный сервизъ къ которому принадлежала она, наша разчетливая княгиня осталась бы къ этому равнодушною. Она была совершенно уничтожена.

— Comment, vous nous quittez, mon cher comte? могла она только вымолвить, растерянно воззрясь на него.

— Къ сожалѣнію моему, обязанъ! отвѣчалъ онъ съ соотвѣтствующимъ пожатіемъ плечъ.

— Mais ce n'est pas du tout ce que j'ai cru comprendre dans nôtre conversation d'hier? вскликнула она, переводя съ весьма недвусмысленнымъ для него и еще болѣе озлившимъ его намѣреніемъ круглые глаза свои съ него на затылокъ дочери, спокойно разговаривавшей въ это время со своимъ кавалеромъ.

— Я бы почелъ себя совершенно несчастливымъ, княгиня, отвѣчалъ ей опять по-русски Анисьевъ (въ досадѣ своей онъ какъ бы наказывалъ ее тѣмъ что не удостоивалъ ея французскую рѣчь отвѣтомъ на томъ же языкѣ), — еслибы вамъ угодно было искать въ моихъ словахъ то чего въ нихъ нѣтъ. Я уже потому не могъ говорить вамъ о продолжительномъ пребываніи въ вашемъ прекрасномъ Сицкомъ что я, какъ вы знаете, принадлежу не себѣ…..

Онъ не досказалъ, и легкимъ движеніемъ руки указалъ на свои эполеты.

Она почтительно какъ бы испуганно взглянула на нихъ:

— Конечно, mon cher comte, если вы нужны à Sa Majesté l'Empereur….

— И къ тому же я жду изъ-за границы матушку на ближайшемъ пароходѣ, сказалъ онъ.

— La comtesse vôtre mère! вскликнула Аглая;- но въ послѣднемъ письмѣ, которое я получила отъ нея три недѣли назадъ, она обѣщала мнѣ très catégoriquement что какъ только вернется въ Россію, то пріѣдетъ непремѣнно къ намъ сюда….

— Въ настоящую минуту, къ сожалѣнію, это будетъ для нея очень трудно сдѣлать, сухо возразилъ флигель-адъютантъ, — у нея дѣла, которыя на довольно долгое время задержатъ ее въ Петербургѣ.

«Да это отказъ! Lina l'a degouté avec ses grands airs, съ ужасомъ пронеслось въ головѣ нашей княгини;- мать найдетъ ему другую невѣсту въ Петербургѣ!..»

— Послушайте, mon cher comte, заговорила она вся красная и рѣшительнымъ тономъ, — я не довольствуюсь всѣмъ тѣмъ что вы мнѣ сказали; я желаю знать настоящее…. les vraies raisons, подчеркнула она, — которыя заставляютъ васъ покидать насъ такъ скоро?

И она при этомъ еще разъ, многозначительно и гнѣвно, повела взглядомъ въ сторону княжны.

Лина все также, обернувшись къ нимъ своею увѣнчанною длинною гирляндой полевыхъ цвѣтовъ головкой, продолжала разговаривать съ Духонинымъ…. Разобиженной княгинѣ нашей рѣшительно было суждено въ этотъ вечеръ видѣть дочь только съ затылка…

Но тотъ изъ-за котораго она такъ негодовала на эту, равнодушную къ нему, дочь взглянулъ на нее самую въ это время такимъ холоднымъ, чуть не враждебнымъ взглядомъ что она разомъ опѣшила и смутилась.

— Вы думаете ѣхать завтра…. непремѣнно? молвила она чуть не плача.

Онъ наклонилъ утвердительно голову.

— Вы зайдете ко мнѣ проститься? уже совсѣмъ робко пролепетала Аглая.

— Помилуйте, княгиня, можете ли вы въ этомъ сомнѣваться, — это мой долгъ! вскликнулъ онъ на это съ отмѣнною любезностью, кланяясь ей въ полоборота….

— Я васъ буду ждать… одна, потому что намъ непремѣнно нужно объясниться, добавила она съ новымъ взрывомъ рѣшительности.

Онъ взглянулъ на нее загадочными глазами и чуть-чуть усмѣхаясь:

— Если вы этого непремѣнно желаете, промолвилъ онъ скороговоркой и понижая голосъ… И тотчасъ же перемѣняя тонъ:- Матушка въ послѣднемъ письмѣ, началъ онъ, — много говоритъ мнѣ о маркизѣ Кампанари, которую вы, кажется, часто видѣли у нея въ Римѣ…

Онъ говорилъ уже ей объ этомъ наканунѣ,- вспомнилъ, и отъ маркизы Кампанари перескочилъ поспѣшно къ какому-то приключенію случившемуся съ нимъ самимъ въ campagna di Roma четыре года тому назадъ. Онъ разказывалъ бойко и весело, и успѣлъ привлечь самую Лину къ разговору, обратившись къ ней съ какимъ-то вопросомъ объ Италіи, на который она не могла не отвѣтить, послѣ чего уже не представлялось для нея возможности уклониться отъ дальнѣйшей бесѣды. Она говорила мало, но слушала его съ учтивою внимательностью, тихо улыбаясь когда случалось ему сказать что-либо остроумное или оригинальное… Онъ былъ гость ея матери, и она была слишкомъ благовоспитана чтобы не оказать ему все то на что онъ въ этомъ качествѣ гостя имѣлъ право. Но это вниманіе и улыбки дочери лили цѣлебный бальзамъ въ растревоженную душу Аглаи Константиновны. Страхи ея стихали… «Je lai expliquerai tout demain!» говорила она себѣ, возвращаясь мало-по-малу ко врождённому ей оптимизму, хотя весьма затруднена была бы сказать даже себѣ самой что именно полагала она нужнымъ «expliquer» этому очаровательному, но мудреному «favori de la cour», который, вмѣсто ожидавшагося ею на завтра формальнаго предложеніе ея дочери, такъ неожиданно объявилъ ей сегодня о своемъ, отъѣздѣ…. «Онъ уѣдетъ, je le veux bien, но скоро вернется опять, et avec la comtesse sa mère!» осѣнило вдругъ ея многодумную голову, и она шумно и радостно вздохнула, найдя этотъ ключъ къ не дававшейся ей до этой минуты задачѣ