Четвертый вектор триады

Слог 28 ПО РОГАМ МАЛЕНЬКО НЕ ЖЕЛАЕТЕ?

Лэйм

Гнилая Чащоба

Полдень

К концу третьего часа путешествия на чужом загривке Твур совсем озверел от тряски и скуки.

Он крепко держал за уши своего «скакуна» и периодически вымещал раздражение на этих хрящеватых, неприятно липких выростах.

А еще после особо высоких прыжков удавалось удачно долбануть «носителя» пятками по груди или воткнуться подбородком ему в макушку. Как ни странно, орк терпел все это молча, что особенно раздражало.

«Эйнджел забери дуболома Струма со всей его кодлой! Ну на фига, скажите, так бежать? Ведь неизвестно пока, будет кто прынцеску выручать или и нет вовсе! Че, собственно, жилы-то рвать? Шли бы чинно-важно я бы на окрестности попялился всласть. А так в глазах уже троиться начинает, и зубы чуть не крошатся. А этот иноходец недорезанный все время табыдум-табыдум! Хоть бы аллюр менял, сволочь однообразная! Разве ж можно быть таким нудным — три часа в одном ритме, марафонец хренов! Убиться легче!»

Твур ерзал и негодовал, тянул за уши и долбал пятками, но конца скаковому безобразию не предвиделось.

В трясущейся голове победителя волков уже начала зреть самоуничижительная мысль — слезть-таки с чужого горба и бежать своими ногами, но от подобного сумасбродства его спасло появление на пути отряда десятка довольно крупных орков в черных рогатых шлемах. Они перегородили проход между громадными валунами, образующими естественные ворота.

— А ну, шелупонь, стоять! — рявкнул один из местных, живо напомнивший Твуру сержанта Бурча из роты сильников. — Дальше прохода нет!

— Это кого ты, рогач паршивый, шелупонью назвал? — Струм, бежавший впереди, сграбастал загородившие дорогу копья и рванул их на себя. Эффект, однако, получился прямо противоположным тому, на который он рассчитывал. Рогачи не стали сопротивляться, а даже добавили своей силы к его рывку. В результате Струм вломился широкой спиной в сгрудившихся подчиненных и завалил не меньше десятка. Шустряк Твур, почти без потерь соскочив с оказавшегося в самом низу «скакуна», выкатился на тропу и заорал, пытаясь перекричать сочные матюки своего громогласного приятеля:

— А по какому праву вы нам проход закрываете? Мы, может, Спецкоманда? Мы, может, с особой миссией тут напрягаемся. А вы нам со своими палками-ковырялками всю малину изгадить норовите? А ну, кто тут у вас за главного? Ведите, — он чуть было не сказал «несите», — меня к нему!

Рогачи переглянулись в некотором недоумении.

— Какая, етидритвоюналево, команда? — чуть сбавив тон, забубнил лже-Бурч. — Знать ничего не знаем, налаживайте оглобли в обход, и все тут! У нас нынче Великий День, и незваные гости нам на хвоста без надобности. Гуляйте лесом! А сверточек свой нам оставьте. Мы его Отцу Истинному преподнесем. В подарок, значить!

— А по рогам маленько не желаете? — выбрался, наконец, из завала Струм. — Да мы вас ща так отделаем, что отец ваш ублюдков своих не признает, даже если склероз и маразм его делить перестанут и бодун его приотпустит! А ну, братва, готовьсь!

Братва, однако, не дюже рвалась в драку, и развертывание в боевой порядок пошло немного вяловато. Местные, так и не раскумекав, что есть «склероз», «маразм» и «бодун», усиленно думали над проблемой: уже бить морду за «ублюдков» или еще погодить.

Твур, возблагодарив Самого за чрезмерно утонченную ругань приятеля, снова рванулся спасать ситуацию и не допустить орковредительства и членоубийства.

— А может, мы как раз к вашему Отцу и бежим? Может, анформацию для него имеем! И передать в собственные руки, то есть, тьфу, в собственные уши уполномочены!

— Кто упал намоченный? — не понял «сержант».

— Дед Пихто, тугоухий ты наш! В последний раз изъявляю: ведите нас к Отцу Истинному. А не то он вас на роги намотает и по кочкам разнесет! А я ославлю по всему по белу свету! — Твур, видя, что и так-то негладкие лбы рогачей бугрятся все сильнее, откровенно развлекался. — Покажу вам козью морду настоящую в лесу, распишу туда-сюда по трафарету!

«Трафарет» окончательно добил аудиторию, лже-Бурч таки звезданул Твуру промеж глаз. То есть он покусился звездануть, но только отшиб костяшки об землю.

Твур, пропустив мимо себя чешуйчатый кулачище прицельно сыпанул песка в скривившуюся зеленую харю, благо что клешни спецтельца свисали чуть не до земли.

— Бей местных! — заорал он, уворачиваясь от копья с широким грубообработанным жалом. — Отшибай гадам рога!

Ватага Струма, втрое превосходящая рогачей числом, рванулась в атаку.

Сам Струм, всерьез осерчавший, рукомашествовал в самой гуще, подбадривая себя удалыми возгласами.

Сначала местные защищались довольно успешно. Но грабли Струма делали свое амплитудное дело, и число оставшихся на ногах рогачей уменьшалось со скоростью воды в бурдюке, потерявшем затычку. Неготовые к такому безобразию патрульные стали отступать.

— Ага, бегут! — воодушевляюще завизжал Твур. — Гони их, братаны! Мы еще и Отцу ихнему задницу надерем!

Выдав сей перл, он на секунду отвлекся, дабы дать пинка приподнявшейся жертве Струмовых кулаков, а когда снова глянул вслед наступающим братанам, победа уже превратилась в поражение. Из-за валунов стремительно надвигался новый отряд рогачей. Их было вполне достаточно для того, чтобы в несколько минут повязать всех пришлых во главе со Струмом. Твур чуть было не улизнул, но был схвачен вконец озверевшим «сержантом».

— Этот — самый зловредный! — ревел «сержант». — Он на Отца пасть разевал! Его первого жарить надо!

— Это мы еще поглядим, кто кого жарить будет! — не унимался Твур. — А ну, несите нас к Отцу! Тама и проясним ситуевину! Ай, ты че, остолоп, обеленел? Убери свое вервие, хрен м-м-м…

«Вот, говорила мне мамаша: молчи чаще — жить будешь дольше!» — грустно констатировал Твур, пытаясь примириться с куском грязной веревки, которым «сержант» взнуздал не в меру болтливого пленника.

Ви нашла волка неподалеку, в естественном углублении на вершине небольшого лесного холма. Он тяжело дышал, белесый язык бессильно свисал из полуоткрытой пасти. Не полностью закрытые глаза заметно дрожали, как будто там, в бреду, волк продолжал схватку за свою подопечную. Лапы скребли грунт, из горла то и дело вылетало сдавленное, отчаянное поскуливание.

Зелье высосало его силы и одурманило мозг, но не смогло заставить его забыть Долг и Любовь — основные чувства Воина Света.

— Потерпи еще немного, я уже здесь. — Ви опустилась на колени и положила ладони на серую, взмокшую больным потом лобастую голову.

Через десяток минут дрожь прекратилась, дыхание выровнялось, глаза закрылись и устало затихли. А еще через минуту в сознании Ви возник неуверенный вопрос:

«Кто ты? Сначала мне казалось, что ты — эльф, но сейчас я ни в чем не уверен… Ты — нечто большее?»

«А ты так хорошо знаешь эльфов? Тебе приходилось встречаться с Перворожденными? С теми, возраст которых больше возраста этого мира?»

«То есть ты родилась еще до Разделения Сфер?» — Волк широко раскрыл глаза, и даже боль от дневного света не заставила его снова зажмуриться.

«Я просто хочу сказать, что мы, эльфы, бываем разные. Как и вы, волки».

«Мы называем себя „серки“ и к волкам имеем не больше отношения, чем вы к людям или люди к обезьянам. А где Ксана?» — Серк попытался встать. С некоторым трудом ему это удалось.

«Она жива. Ее захватили орки. Их преследует мой друг. Как только ты будешь в состоянии, мы попытаемся догнать их. Но они побежали достаточно резво. Нет ли здесь поблизости лошадей? Или, вернее, одной лошади? Она вполне унесет нас обоих».

«Как далеко мы от места, где меня свалил этот маленький поганец?»

«Пять минут бега».

«Тогда в двух лигах к востоку будет постоялый двор. Пошли. Чем раньше выйдем, тем быстрее дойдем. Ксана не хотела там ночевать, чтобы не давать повода к слухам и домыслам, но лошади там должны быть. У тебя есть деньги?»

«Это металлические диски, выступающие у людей платежным средством? Нет. К сожалению, ими мы с Алом не запаслись».

«Как же ты оказалась в самом центре Людоземья без гроша в кармане? С неба свалилась?»

«Ну да, с неба. Не только без гроша, но и без самих карманов!» — улыбнулась Ви.

«Зови меня Bay, — свое имя волк произнес вслух, — и не иди так быстро. У меня лапы дрожат! А лошадку, видимо, придется свести. В смысле украсть. Я сейчас бегать могу только под уклон, да и то до первой кочки…»

«Украсть — это взять без ведома владельца? Может быть, лучше попросить с возвратом, в долг, на время?»

«Ты плохо знаешь людей. Они обязательно начнут возбуждаться. Ты, по людским меркам, очень красива. Ведь тебе сейчас не захочется самца-человека?»

«Гм. Думаю, не захочется».

«Вот и я о том же. А они тебя захотят сразу же, как увидят. У людей с этим какое-то неприятное нарушение. Болезнь. Ведут себя совершенно как животные. Если бы не Олег, Виола и Ксана, то я бы считал их чуть менее противным видом орков. Очень похожи».

«Мы правильно идем?»

«А то! Я никогда не блуждаю. Что лапами, что флипом».

«Флип — это ваш способ телепортации?»

«Угу. Мы можем прыгнуть в любую точку пространства, которую хорошо помним или представляем». «А как ты флипнул на холм, где я тебя нашла?» «Наобум. Надо было свалить от того гаденыша, а то бы он меня прирезал сонного. Я просто не хотел улетать далеко, ведь Ксана оставалась у них в руках. Вернее, в лапах».

«А почему ты не полетел к своим? Они бы тебе помогли».

«Ну, меня бы они, пожалуй, вылечили. Но вот Ксане помогать и не подумали бы. Они не любят людей. Да и к тому же чем дальше флип, тем больше на него идет энергии. А я тогда уже почти вырубился…»

До деревни рогачей оказалось не так уж далеко.

Во всяком случае, сильно поредевшая после стычки «спецкоманда», подгоняемая копейными древками, добралась до места во вполне сносном состоянии. И хотя у большинства группы локти были скручены за спиной, Твур испытывал определенный оптимизм. «Как-нито отбрешусь», — думал он, с тайным злорадством наблюдая за возвышающимся впереди Струмом.

Громила тащил на плечах здоровенное бревно, к которому, собственно, и был привязан за широко раскинутые руки.

Именно по величине этого бревна наш сметливец определил расстояние до ставки Рогатого Отца. Ежели бы идти было далеко, бревнышко Струму привесили бы троху поменьше…

Деревня производила двойственное впечатление. Вроде бы все, как у других орков: грязь, бардак и галдеж, но глинобитные хижины построены были добротно и выстроены в странно регулярном порядке. Форма у хижин тоже была необычной. Они напоминали не сляпанные на скорую лапу временные обиталища дикарей, а скорее взводные казармы регулярной армии Гвингорма.

В дальнем конце «улицы» круто возвышалось в меру безобразное строение, без сомнения приютившее местного Отца. Густой полог листвы создавал влажный полумрак, и надвигающаяся на пленников стена дворца, или скорее храма, против воли внушала тревогу.

У огромных, железом кованных ворот кортеж встречал долговязый старый гоблин в сложном одеянии, долженствующем вселять если не священный трепет, то хотя бы уважительное обалдение.

Большую часть деталей туалета составляли черепа. Не слишком усердно изучавший фауну Питательного Слоя, Твур не узнавал и десятой доли существ, предоставивших свои кости для дизайнерских ухищрений местного кутюрье. В верхней части преобладали гады и грызуны, в нижней — разной степени рогоносцы.

— В том, что вы появились именно сегодня, в день Явления Отца Истинного, я вижу перст Рока! — выспренно провозгласил ортодонт-любитель, и в толпе, окружившей пленников, одобрительно зашушукались.

— Больше тридцати лет Отец наш не восходил к детям своим из Глубин, Где Время Течет Быстрее. И вот сегодня это наконец случилось! Готовы ли вы предстать пред Ликом Его?

— Ехе бы!!! — вырвался из толпы Твур. — Лагвевыте мемя!

— А не осквернишь ли ты Слух Его недостойными стенаниями и хулой?

— Не! Я муму хомофо фебя эсти!

— Снимите с него узду, и да отсохнет язык его от созерцания Отца Истинного! — Старый коллекционер черепов плавно развернулся и подал знак. Два полуголых амбала с зубами, торчащими поверх губ, натужно распахнули скрипящие створки.

Толпа благоговейно ахнула.

При виде того, кто восседал в высоком черном кресле, язык у Твура действительно чуть не отсох.

Это был типичный гвин, не самый породистый и не самый крупный. Рога его, уже слегка деформированные наростами, говорили о немалом возрасте. Тощая бороденка, отпущенная как у нынешнего Великого, была всклокочена и сбита набок. Воспаленные, расфокусированные глаза выдавали солидную степень опьянения и утомления от чувственных наслаждений.

«Ужрался мужик! — решил Твур. — Дорвался до бесплатного и ужрался в уматину. Причем жрал все подряд, и Красное и Желтое. А уж Обожания и Священного Трепета ему обломилось — вдесятером не схарчить! Щас его как раз на Черненькое должно потянуть. По опыту знаю…»

— Кто смел сопротивляться детям моим? — хрипло осведомился «отец». — Как дерзнули вы, мразь чешуйчатая, приказов, от меня исходящих, ослушаться? Наказание ваше страшным будет! — неожиданно взвыл он. Черная жажда стремительно набирала силу. — Вас будут прямо перед храмом моим на куски рвать, и псы мои брезговать будут плотью вашей, ибо… — Оратор смолк, несколько заплутав в своих хитромудриях.

— Ибо «да убоятся рабы хозяина своего»! — встрял Твур.

Гвин на троне слегка вздрогнул. Очень уж точно процитировал маленький паршивец Канон Господина. Но жажда была сильнее страха, и, помотав головой, дабы дурные мысли не мешали наслаждениям, «отец» подвел черту:

— Да свершится по сказанному мной! — повел он рукой, и десяток аборигенов бросились организовывать грядущую казнь.

Гвин откинулся на спинку кресла, пестуя свой аппетит, а Твур улучил минутку на пооглядеться. Зал храма был велик.

За тронным возвышением угадывалась большая пустая площадка, с которой знакомо тянуло серой. Там наверняка были Врата. Видимо, «отец» у себя дома в Гвингорме занимался научными изысканиями и наткнулся на сочетание знаков, воспроизводящее культовый рисунок местных Врат. Может, даже случайно. Ну а когда встретили его, как Самого, так и раскатал губенки и ударился во все тяжкие.

Время тут течет один к трем. Значит, из Гвингорма он отбыл позавчера. Исследования определенно не лицензированы. Вывод: напугаем и заставим сотрудничать! А то, что Врата тутошние еще теплятся, — милое дело. Может, и не придется до Орчьей Чащобы ноги бить… А кто это, интересно, по крыше ходит?

Твур прислушался. Шаги были почти невесомыми, и, если бы не особые способности спецтела, эйнджела-с-два едва бы он их услышал.

В крыше храма были оставлены отверстия для освещения и вентиляции. В одном из них на долю секунды мелькнули светлые волосы и влажный, внимательный глаз. Руконогий? Или, не дай Сам, Остроухий? Да нет, откуда! Это, видно, уже бойфренд принцескин подтянулся! Ох и быстр он, лучар его забери! Ну прямо как на крыльях прилетел. Упаси Сам, чтоб на драконе… Ну это вряд ли. Волк его, видать, привел. Может, на лошади?

Однако как все удачно складывается! Предсмертник прибыл, Врата рядом. Остается только его спровоцировать, схапать и вниз затащить. А как, кстати, они с принцеской у нас там дышать будут? Помнится, на курсах нудили, что не могут Твари из Питательного Слоя у нас жить. Уж на что эйнджелы и серахвимы крутые вояки, а тоже не могут, выталкивает их наверх. И материя об них пенится, дымится, сгорает. Оно и хорошо, что хреново им у нас. А то бы они нас голыми руками пожгли.

Бр-р-р.

Ну да ладно, помрут блондин с принцеской — не наша забота. Может, и к лучшему. Двумя проблемами меньше будет. Ага, вот опять на крыше шебаршатся. Видать, пора!

— О несравненный Отец! — заверещал Твур в напряженной тишине храмовой залы. — Позволь преподнести тебе дар от недостойных, в гордыне своей не признавших попервоначалу волю твою! — Он указал пальцем на сверток в лапах «сержанта». — В тряпице сей — женщина рода человеческого, молодая, лакомая! Повели обнажить ее пред очами твоими! И увидишь, что самое сладкое у тебя еще впереди!

— Ну что ж, давай погляжу на руконогую, — ничтоже сумняшеся пробубнил гвин. — Хотя сомневаюсь, чтобы она мне к казни аппетит перебила!

Пока стражники возились с покрывалом, Твур на карачках прополз под ноги Струму.

— Чуешь, чем пахнет? — зашептал он. — Как они на девку вылупятся, опустись на колено; я веревки твои ножичком. Не отобрали у меня, не приняли всерьез.

По толпе прошел гул — руконогую-таки извлекли и раздели. «Отец» медленно встал. Глаза его, до этого полуприкрытые, широко раскрылись, и с отвалившейся нижней губы потянулась нитка слюны.

Струм опустился на колени. Твур заработал лезвием, лихорадочно шепча:

— На крыше уже дружок нашей принцески обретается. Как этот алкан на ложе ее потянет, так бойфренд и не выдержит. Вот тут для нас самая работа начнется. Я буду алкана пугать, а ты предсмертников глуши — и к Вратам. Там они, Врата, за троном. Запах, да и отсвет сиреневый, уж ты небось и сам скумекал?

— Казнь состоится позже! — прерывающимся от возбуждения голосом провозгласил «отец». — ВСЕ ВОН! Объявляю часовое Всеобщее Бдение на Северной площади! Ослушавшимся — смерть!