Чиж: рожден, чтобы играть. Авторизованная биография

напишу-ка глупенькую песню для постылых, якобы, друзей

пусть себе смеются до упаду от моих безграмотных идей

все смеются, я доволен тоже, я нагородил им темный лес

этим лесом я отгородился как забором

чтоб никто мне в душу не залез

не хочу, чтоб на порез вчерашний кто-то сыпал перец или соль

чтобы кто-то бередил мне раны: где твоя прекрасная Ассоль?

я для них остаться должен своим парнем, парнем в доску

наркоманом, Жоржем Дюруа,

пьяницей и музыкантом и непризнанным талантом

и никем иным мне быть нельзя...

напишу-ка глупенькую песню сочиняя буду хохотать

я уверен: кинутся ребятки тайный смысл под строчками искать

я свяжу нарочно одной рифмой «колесо», «постель» и «ремесло»

я весьма доволен этой стихотворной ширмой

Боже, как мне с нею повезло!

не хочу чтоб на порез вчерашний кто-то сыпал перец или соль

чтобы кто-то бередил мне раны: где твоя прекрасная Ассоль?

я для них остаться должен своим парнем, парнем в доску

наркоманом, Жоржем Дюруа,

пьяницей и музыкантом и непризнанным талантом

и никем иным мне быть нельзя

напишу-ка глупенькую песню: мучиться не надо, чтоб рожать

голос мой с магнитофонной ленты будет идиотов ублажать

я подкину пару заморочек про гашиш, про женщин, про вино

Это очень нужно, ведь без этого так скучно

им другого в жизни не дано

не хочу, чтоб на порез вчерашний кто-то сыпал перец или соль

чтобы кто-то бередил мне раны: где твоя прекрасная Ассоль?

За окнами чьи-то шаги — надо зажечь свечу.

Может быть, это враги — в полночь я не шучу.

Надо пойти за дверь, проверить свои посты:

Может быть, это — зверь, а может быть, это — ты.

Припев

Хочешь, я буду ласковой кошкой

Сидеть у твоих обнаженных ног?

Нет, пожалуй, я вру немножко —

Просто сидеть я бы вряд ли смог.

Хочешь я буду верной собакой

Стеречь улыбки твои и покой?

Нет, пожалуй, я вру, однако —

Ты же знаешь, я не такой!

Накал в две тысячи ламп, страх будоражит кровь.

Но если здесь что-то есть — то это твоя любовь.

Крик отрезвляет мозг, шепот вгоняет в сон.

На каждый маленький знак есть сотни больших имен.

Припев

...Смолкли шаги под окном — можно свечу гасить.

Если бы мы вдвоем — было бы легче жить...

Но это не просто так все бросить и встать вон там.

На каждый маленький шаг есть сотни глубоких ям...

Я позвонил Вам с телефона-автомата:

«Я вечно Ваш, и буду вечно Вас любить!»

А Вы ответили, что Вам звонить не надо,

И будет лучше, если мне Вас позабыть.

Припев

Для Вас любовь прошла как сновиденье

И в этом, может быть, моя вина...

От одиночества сегодня получил я приглашенье.

Свечу зажгла Ее Величество Луна...

Но как забыть Ваш взгляд печальный, томный,

И этот локон запаха весны?

Я на счету у Вас, должно быть, миллионный...

Какие сладкие у Вас, должно быть, сны!

Припев

Для Вас любовь прошла как сновиденье

И в этом, может быть, моя вина...

От одиночества по почте получил я приглашенье,

Свечу зажгла Ее Величество Луна...

И Летний сад нас больше не обнимет,

Цыганский хор не будет петь для нас,

Благословенье Божье Вас да не покинет,

Но кара Господа да пусть минует Вас!

Припев

Для Вас любовь была — увы! — забавным словом...

Как заведенный, повторяю вновь и вновь:

«Ах, если бы начать все как-то снова!..»

Но кончен бал. Свечу зажгла Ее Величество Луна.

Ушла домой Ее Величество Любовь.

Позволь мне рассказать о том, как идут дела,

Новости какие в нашем маленьком городке:

Яков бросил пить — его жена вчера родила,

Ну, а у меня пока все О. К.

Цены повышаются, их цены ужасно растут,

Водка разбавляется водой безо всяких мер,

В здании театра скоро будет новый детский приют,

Ну, а у меня пока всё О. К.

Дамы носят мини, а мужчины носят в ухе серьгу —

До нас всегда доходит с опозданием на несколько дней.

Около порта моторный катер пошел ко дну,

Ну, а у меня пока всё О. К.

И никаких волнений — всё спокойно, как болото в лесу,

Никаких врагов, зато и никаких друзей.

Лодки — как скамейки, мы давно уже на берегу,

Видишь, у нас в городке у всех всё О. К.

Приготовленья займут полчаса — и подставляю ветрам паруса.

Я знаю, что вена — моя эрогенная зона.

Крылья привинчиваю к спине, кто-то маячит в соседском окне.

Я знаю, что вена — моя эрогенная зона.

Через невидимый глазу забор с кем-то о чем-то веду разговор.

Я знаю, что вена — моя эрогенная зона.

Припев

Я уже пел об игле и шприце,

Страшно тоскуя по дикой весне,

Жутко поведал о наслаждениях мозга.

Это — не жизнь, это — ниже ее,

Радостно песни поет воронье,

Хрипло играя на нервах больного ребенка.

Радуга, струны, глаза и стекло,

голос, пространство, поверхность и дно...

Я знаю, что вена — моя эрогенная зона.

Припев

Через невидимый глазу забор с кем-то о чем-то веду разговор.

Я знаю, что вена — моя эрогенная зона.

В старинном городе Обломове, на Достоевской стороне

Живет парнишка Костик Страуве лет двадцать восемь вроде как уже

Живет на улице Кидаловой, что в тихом месте у реки,

И каждый вечер — зависалово и беспременно с планом косяки.

Припев

Славься, наш народ, созидающий!

Славься, безымянный торчок, зависающий!

Живет парнишка, наслаждается, другая доля не нужна:

Ведь на работе мастер Гаузнер без плану жить не может ни шиша.

А как пойдешь во поле за город, на волю просится душа:

По леву руку — конопелюшка, по праву руку — анаша.

Припев

Но вот горком ударил в колокол, признав наличие торчков,

Явились вдруг мужчинки строгие, арестовали томных пареньков.

И был весь мак под корень вырублен, пропал весь «Беломорканал».

В который раз свое название старинный город оправдал.

Я на лесоповале сотни пил затупил,

И под шепот кандальный по ночам чиферил.

У кормушки не пасся, как последний шакал.

Я пронюхал, где трасса, и однажды бежал.

Припев

Кругом — тайга, а бурые медведи

Осатанели — стало быть, весна.

Лишь черный ворон надо мною бредит —

Глоток свободы как стакан вина...

Все болота да чащи, да морошка кругом...

А по жизни все чаще за обломом — облом.

Мною жизнь поиграла, да закинула вдаль.

Не тюрьма обломала — обломала печаль.

Припев

Мне назад ходу нету... Ай, да вроде не так!

Слышу сзади по следу лай служебных собак.

Рад вас видеть, начальник! Жаль, что встреча не в масть...

Вот и к хате подчалил:

Кто тут временный? Слазь!

Я порвал все письма, я порвал с прошлым,

Я сменил свой адрес, я пришел к тебе,

Я сменил гитару, я сменил струны,

Я сменил тональность,

я сменил телефонный номер.

О, моя перестройка, мама! О, моя новая жизнь!

У боли и страха есть сильная память,

Я стараюсь ее заглушить в себе,

Я хочу быть честным, я хочу быть умным,

Я хочу быть мужчиной, но не только в мечтах и снах.

О, моя перестройка, мама! О, моя новая жизнь!

Мне не нужны голодовки с разрешенья обкома,

Познакомьте меня со своим депутатом,

Покажите мне честного официанта,

Ни к чему демонстрации, где все бредут по линейке.

О, моя перестройка, мама! О, моя новая жизнь!

Я сменил все струны, я сменил гитару,

Я сменил тональность, я пришел к тебе

Расскажи мне сказку передо сном, на ночь,

Разбуди меня поцелуем в глаза и губы.

О, моя перестройка, мама! О, моя новая жизнь!

Где ты нашла меня грязным — туда и положь,

Ты думала, я буду чистым — оказалось, что ложь,

Ты думала, я буду честным — оказалось, что дрянь,

Но это все опять же только по твоим понятиям.

Ты показала мне язык, да поставила мне рог,

А я постригся и побег

прочь от этой сказки,

Она — единственная в мире, где отсутствует намек,

А ты умело маскируешься, меняя маски.

I don’t wanna live in Sovdep

I don’t wanna live...

Ты не звони по телефону, не ищи со мной встреч,

Ты до сих пор сама не знаешь, где твой щит, а где меч,

Где ты нашла меня бродягой — вот там и оставь,

Мне лучше знать, как пахнет жизнью и где сон, а где явь.

Так что выключи свет, уткнись в свой «Ласковый май»,

Займись спасением души — еще не поздно в рай,

Где ты нашла меня таким — не прикасайся ко мне,

Ты для меня не существуешь, ты — никто, ты — нигде.

I don’t wanna live in Sovdep

I don’t wanna live...

Вышел на улицу — флаги на домах,

в воздухе — песни и мат почем зря,

пьяное быдло вышло встречать

очередную годовщину Октября.

Менты стоят стеной, ревут оркестры,

С трибуны лает бодренькая речь.

Все по команде строятся в шеренги

И по команде начинают петь:

Ох, мать твою растак! Каждый третий — враг,

А второй — дурак, не ходи во двор,

Каждый пятый — скот, четвертый — сексот,

Вот таков он есть, русский рок-н-ролл!

Нету портретов — спасибо за это!..

В клубах спектакли бесплатно идут,

Но — наплевать, лишь бы водки пожрать,

Да от «черных суббот» хоть чуть-чуть отдохнуть.

Менты стоят стеной, ревут оркестры,

И «всё ништяк!» кричат с горкома нам,

Мол, не теряйте, братия, надежды,

И в коммунизьме всё воздастся вам!..

Вышел на улицу — и не пойму:

Кто-то блюет, кто-то флаги несет,

Баба ударила в пах мужику —

Наш веселиться умеет народ.

Менты стоят стеной, ревут оркестры,

И по команде все кричат «ура»,

Но словно «SOS» об обреченном детстве,

Мне по шарам из каждого двора:

Мать твою растак! Каждый третий — враг

Каждый пятый — мент, четвертый — агент.

Ох, мать твою растак! Кто сидит в ЦК?

Лигачёв — дурак, не ходи на двор.

Каждый пятый скот, четвертый — урод,

Вот каков он есть, русский рок-н-ролл!..

Мне страшно оттого, что мой хаер длиннее,

чем положено уставом страны.

Когда я иду к тебе, я крадусь, как мышь.

В моем кармане всегда наготове отвертка

Мне так легче существовать,

Наживая шизофрении и миллионы грыж.

Я не могу так больше жить, дорогая,

Я не могу...

Мне страшно оттого, что мой ребенок будет расти тоже здесь

Питаться отбросами от продуктовых баз.

Его с рожденья ждет воздух,

от которого люди становятся похожи на крыс

Но у меня для него есть подарок — это противогаз.

Мне страшно оттого,

что моя страна превращается во взвод люберов,

Мне по ночам снится твое окно,

И я лечу с крыши долю секунды, но я это время — живу!..

Прости меня, но я существовать не хочу.

Я не хочу здесь больше жить, дорогая.

Я не хочу — жить...

Сенсимилья в моей голове

превратилась в огромный флаг,

Я живу в самой лучшей стране

Мне каждый третий — враг.

Я на крыше сто лет не сидел,

Я сто лет не ругался с женой,

Как-то был я всегда не у дел,

Я был самим собой.

Сенсимилья — мой флаг,

Сенсимилья — мой свет

Боже, вышли мне знак,

Дай мне совет.

Сенсимилья на сердце моем,

Оставила теплый след,

Не всегда за моим окном,

Любимый лунный свет.

Постоянная сухость во рту,

Неуемная свежесть в мозгах,

Папироса летит в пустоту,

Электропопс в ногах...

Ой, хочу чаю, хочу чаю, чаю кипяченого,

Ой, не мажора я люблю, а политзаключенного.

А он не бымший секретарь, он не уполномоченный,

А он с рождения такой: Совдепом замороченный.

Он был простой советский рокер, в барабаны громко бил,

Но лиха беда случилась, и КГБ его забрил.

А суд недолго продолжался — присудили Колыму,

Наказали: своих песен чтоб не пел он никому.

Ой, хочу чаю, аж кончаю, чаю кипяченого,

Ой, не мажора я люблю, а политзаключенного.

Ой, мама, долгая дорога да советская тюрьма,

Это то, что не от Бога — это то, что от дерьма.

Целовать бы мне милого в его ясные глаза —

Ой, комиссарская зараза, до чего ж ты довела.

Мне и больно, мне и сладко, что он не такой, как все,

Тех, кто правду ищет, гонят на родимой стороне.

Хочу водки, дайте водки, чтобы боль свою залить...

Ох, непростое это дело — заключенного любить...

Успокой меня глазами, успокой меня душой

И босыми встань ногами на сердечную мозоль.

Боль доставь мне наслажденья, исцарапай спину мне,

Мне явись как исцеленье, светом будь в моем окне,

Светом будь в моем окне.

Обними меня глазами, обними меня душой.

Как пред строгими богами, я перед тобой одной.

Обними меня покрепче да прижми к своей груди:

Мне так будет много легче позабыть и перейти,

Позабыть и перейти.

Поцелуй меня глазами, поцелуй меня душой.

Оборвать все нити сразу легче, нежели по одной.

Стебель жизни очень тонок, не губи его шаля:

Где-то там не спит ребенок, так похожий на меня,

Так похожий на меня.

Так успокой меня глазами, успокой меня душой

И босыми встань ногами на сердечную мозоль.

Для меня ты — Ангел Божий, без тебя такая муть!

Мне скажи: «Ты — мой хороший» и еще чего-нибудь...

Мне скажи: «Ты — мой хороший» и еще чего-нибудь...

Я выпил бы водки, забил бы косяк и курил,

Я даже ударил бы в вену холодной иглой —

Только б не видеть блядей на углу,

Только б не слышать урлы в подворотнях,

В сердце я верю, что ты будешь рядом со мной.

Я, надрываясь, на сцене пляшу как паяц,

Люди бухают, и им на меня наплевать,

Я, как обычно, пою в пустоту,

И, как всегда, получаю зарплату,

В сердце я верю — ты будешь меня охранять.

Мне говорили: «Не суйся — и все хорошо!»

Предупреждали: «Играешь с огнем — берегись!»

Но я ненавижу ваш мат за спиной.

Вы не даете быть просто собой!

В сердце я верю тебе — за меня помолись!

Припев:

Лежа в теплой воде ванной комнаты,

Я борюсь с искушением лезвия,

Кто-то скажет: «Понты!»

Люди добрые, я люблю, я завидую вам!

Мне не хватает свободы!..

Родившись под знаком Звезды, я живой до сих пор —

В созвездии Молот и Серп, революции огня,

Кто-то поможет надеть мне ботинки,

И подыграет на старой гитаре,

В сердце я верю, что ты не оставишь меня!

Я приехал сюда, чтоб играть в группе «Разные люди»

Я живу на квартире, спаленной Рауткинским «Краем»

Я хожу на работу, чтоб спасти от любви студенток

Репетирую рядом с «ГП», «ШОКом», «З.7.Т.», «Раем».

Припев:

Буги-вуги-Харьков, буги-вуги-Харьков,

Буги-вуги-Харьков, місто Харків, будь здоров

Буги-вуги-Харьков, буги-вуги-Харьков,

Буги-вуги-Харьков...

Иногда я хожу на «Сквозняк», чтобы встретиться с кофе,

Там знакомые лица, которых дожди не пугают,

И грустная «Мама» обаятельного Кошмара

Вот уже третий месяц из моей головы не вылазит.

Припев:

Буги-вуги-Харьков, буги-вуги-Харьков,

Буги-вуги-Харьков, mister Kharkov, будь здоров.

Доктор Хэммилл со мною сосед, он играет на «кубе»,

Жаль, что я не застал балтиморского парня Захара,

А пока мой маршрут неизменен — ХАИ и Сумская

Да две общаги — та, что на Артема, и что на Отакара.

Припев:

Буги-вуги-Харьков, буги-вуги-fuck off!

Буги-вуги-Харьков, мистер Харков, будь здоров!

Сколько не гуляй — все равно домой придешь,

Дома, брат, такое, что и в сказке не сказать,

Полистай газетки, может, что поймешь,

Я сверну себе мозги, пытаясь что-то разобрать

Съезд за съездом, фронт за фронтом — комиссаров ряд,

Не сдадут позиции, да не уйдут назад,

Всей стране один хозяин — красный Беспредел,

Голосуй — не голосуй, а все равно получишь хер

Правою рукою голосуй за НТС,

Левой — свастикой пиши две буквы из КПSS,

Левую коленку поднимай за НХЛ,

Ты и не подозреваешь, сколько в том отделе дел.

Дали передышку — расслабляйся, земляки,

Ветки гнутся, пули вьются, при луне блестят штыки,

До поры, до времени пей водку да вино,

Я, сдается, обречен всю жизнь смотреть в свое окно.

Хоть и вымыто до блеска, все равно в окне дерьмо,

И сколько, милый, не гляди, а все равно темным-темно.

На моей стене два фото: Башлачева и Битлов,

А по радио «Катюша», а по телику Серов.

Эх, бля, гуляй, брателла — разгорбачена спина,

И кому какое дело, что наброшена петля,

Съезди в Бельгию с концертом, да про Волгу спой.

Но сколько не гуляй, все равно придешь домой...

В парке Ленинского Комсомола

Изнасиловали девочку двенадцати лет.

Ее не смог опознать никто,

Так она была изуродована.

На спине остались вмятины от ржавой цепи,

Что валялась метрах в пяти.

Милиция приехала через четыре года,

И все списала на металлистов.

Совок, бардак, талон, ништяк.

Бутылка водяры, нары.

Жена пошла в магазин,

Чтобы сраной колбасы купить на обед.

Возвратилась вся в слезах,

Я ее никогда не видел такой.

У нас нет прописки,

Поэтому мы обречены на голод в этой стране.

Это было бы очень смешно,

Если это бы не было очень страшно.

Совок, бардак, талон, ништяк,

Спины и стены, вены.

Так что, будь добр, ошейник одень,

Чтобы посадили на ржавую цепь.

Что валялась метрах в пяти

От изнасилованного ребенка

А может хочешь в «крезе» отдохнуть,

Место давно забронировано

Слышал ли ты группу «Ласковый бык»,

Цой разбился, заснув за рулем.

Вот так, как ты, пока, пиши,

Не молчи. Чиж.

Наверно, я стану крутым, вот смеху:

Мне предложили записать пластинку.

Автобус шел тихонько по бездорожью,

Но до конечной еще есть время.

А в городе жизнь идет так, как и прежде

(Если убрать запрещенное нечто).

Меня начинают задрачивать дети —

Видно, я начинаю взрослеть...

Эй, дорогуша, заплати за мой кофе

И, если можешь, стакан портвейна!

Это здесь рядом — две остановки,

Тогда ты узнаешь меня чуть лучше

Я расскажу тебе о воинской службе,

Я прочту тебе новые песни,

Ведь ты же тащишься на рок-музыкантах,

Тебе все равно, с кем из нас иметь дело.

А завтра утром уйди пораньше

И постарайся, чтобы я не проснулся.

И не пытайся сготовить мне завтрак:

Я не выношу чужих женщин на кухне!

Ну так что, дорогуша, как насчет портвейна?

Как тебе нравится моя перспектива?

Я так и знал, что ты согласишься,

Пойдем быстрее — вон наш троллейбус!

Ты был в этом городе первым,

Кто стал носить клеш и играть на гитаре битлов,

Твоя группа здесь была знаменитой,

Вам прощали хреновый звук и незнание правильных слов.

Но каждую субботу на танцах был праздник,

Когда вы выходили петь!

Все глядели на вас, и парни не дрались,

И все танцевали, и никто не хотел сидеть...

Ты был в этом городе первым,

Кто стал носить джинсы и волосы ниже плеч,

Твоя группа упивалась любовью герлов,

Что ходили за вами, и с каждой можно было лечь.

Вас гоняли за хайр, но вы стойко держались,

Напевая «All you need is love»,

И уходили в подъезд, чтобы выпить вина

И еще поиграть в «роллингов» и «битлов».

Ты был в этом городе первым,

Кто взял в руки шприц и забил папиросу травой,

А потом ты попробовал все рассказать,

И, поверив тебе, твоя группа пошла за тобой.

Но, рано или поздно, они тормознули,

А ты не хотел назад —

Ты не верил в то, что лестница в небо,

Та, что выбрал, может быть лестницей в ад...

Ты был в этом городе первым,

Кто собрал всех, кто любит рок, за одним столом,

И, как водится на наших поминках,

Почти все упились, поминая тебя водкой и каким-то вином.

И одни говорили, что ты был как Сид Барретт,

А другие, что сгубила игла...

С тобою рядом положили гитару, чтоб не было скучно —

Да будет тебе блюзом земля!..

Она не вышла замуж за хромого еврея,

Она не вышла замуж за седого араба,

Ее не прельщали ни Чикаго, ни Бейрут, ни Ханой —

Она хотела каждый вечер возвращаться домой.

Ее подруга говорила: «Ну какая ты дура!

Ведь там такая жизнь, там такая культура —

Там выступает Майкл Джексон, там Мадонна,

там играет Ван Дамм.

Мне бы твое — давно была бы там!»

Но она не шла на провокационные споры,

Ей надоели псевдозаграничные разговоры,

Она молча доедала свой ужин, она ложилась спать,

Сославшись на то, что ей очень рано вставать.

У нее был парень, гитарист и певец,

О нем говорили: «Это полный п...!»

Он играл буги-вуги, пел блюзы и рок-н-ролл,

Он курил анашу, пил вино, употреблял димедрол.

Она любила его, он отвечал ей постелью,

Она мечтала стать второй его тенью,

Она терпеливо дожидалась из гастролей его,

Он приезжал, напивался и орал, что Совок — дерьмо.

Он называл ее «бэйби», а она его «милый»,

И ей не было тесно в ее тесной квартире,

Когда он заходил по ночам в месяц раза три,

И ей хотелось кричать: «Возьми меня, любимый, возьми!..»

А он трахался молча, потом мгновенно засыпал,

Потом она — на работу, а он — на вокзал,

Гостиница, вино, телевизор, барабанщик-сосед...

Иногда кто-нибудь еще, кто сделает минет.

И оказалось, что она беременна с месяц,

А рок-н-ролльная жизнь исключает оседлость,

К тому же пригласили в Копенгаген на гастроли его,

И все кругом говорили: «Добился-таки своего!»

Естественно, он не вернулся назад,

Ну конечно, там — рай, ну конечно, здесь ад.

А она — что она? — родила, и с ребенком живет...

Говорят, музыканты — самый циничный народ.

P. S. Вы спросите: что дальше? Ну, откуда мне знать:

Я все это придумал, когда мне не хотелось спать.

Грустное буги, извечный ля минор.

Ну конечно: там — рай, а здесь — ад...

Вот и весь разговор.

Оставь меня дома, захлопни дверь,

Отключи телефон, выключи свет.

С утра есть иллюзия, что все не так уж плохо,

С утра есть сказка со счастливым концом.

Припев:

Иду в поход — два ангела вперед,

Один — душу спасает, другой — тело бережет.

Собака выла всю ночь под окном —

Мы все прекрасно знаем, что случается потом.

А она, закончив дело под чужое окно,

Развенчивает сказку со счастливым концом...

Припев

Но вера осталась, и надежда живет,

Я знаю, что любовь никогда не умрет,

Лишь дай мне иллюзию, что всё не так уж плохо,

И расскажи мне сказку со счастливым концом...

Припев

Пойду в поход — два ангела вперед,

Один — душу спасает, другой — тело бережет...

Последний поход — два ангела вперед!

Один — душу спасает, другой — тело бережет...

Я так решил еще с утра: сегодня точно напьюсь,

Сегодня кончатся все деньги, сегодня — пиво и блюз!

О, я — hoochie coochie, о, я — hoochie coochie man,

Перекати мое поле, мама: я обессилел совсем.

Я позвоню по телефону, ты мне скажешь: «OK»,

Я подсчитаю всю наличность, я займу у друзей,

О, я — hoochie coochie, о, я — hoochie coochie man,

Перекати мое тело, мама: я обезвожен совсем.

Ну, где гитара, где гармошка? — Погоди, не спеши!

Пока я буду разливать, братишка, Мадди заводи!

О, я — hoochie coochie, о, я — hoochie coochie man,

Перекати мое сердце, мама, и все, что хочешь, взамен.

И наплевать, что я небрит и что в грязи мой левый шуз —

Сегодня мы напьемся в совершеннейший блюз!

О, не будь я hoochie coochie, не будь я hoochie coochie man!

Перекати мое поле, мама, перекати мою душу, мама,

Пока я не вышел совсем.

В каморке, что за актовым залом,

Репетировал школьный ансамбль,

Вокально-инструментальный

Под названием «Молодость».

Ударник, ритм, соло и бас

И, конечно, «Ионика».

Руководитель был учителем пения,

Он умел играть на баяне.

Еще была солистка Леночка,

Та, что училась на год младше,

У нее была склонность к завышению,

Она была влюблена в ударника.

Ударнику нравилась Оля,

Та, что играла на «Ионике».

А Оле снился соло-гитарист

И иногда учитель пения.

Учитель пения, хоть был и женат,

Имел роман с географичкой.

Об этом знала вся школа,

Не исключая младших классов.

Он даже хотел развестись,

Но что-то его держало:

Может быть, трое детей,

А может быть, директор школы,

Ведь тот любил учителя пения,

На переменах они целовались.

Вот такая вот музыка,

Такая, блин, Вечная Молодость.

Взъерошивая хайр, поредевший навсегда от седых волос.

Ведя мемуары за кефиром о подпольной войне,

С кайфом мазохиста в руках разбираю последний мост,

Пытаясь рассказать как-нибудь о вчерашнем дне.

Царапая бессмысленно пацифик ключом на кирпичной стене,

С известной долей гордости вспомнить кулаки люберов

Глядя на потрепанный бас в поношенном старом чехле,

Хочется напиться в говно и выдать пару старых хитов

Такие дела, брат,

Любовь!

Такие дела, брат,

Любовь!

Мы уходили в подвалы, мы играли глубоко под землей,

Нам снилась траверза, мы пили электрический чай,

Мы посылали наверх парламентера за вином, за хлебом, за травой,

Он возвращался назад и говорил: «У них опять Первомай!»

И наш бледный и здоровый вид кому-то мешал заснуть,

Нам взламывали двери, и — с погонами — в наш андеграунд,

И у кого-то уж слишком коротким оказался его творческий путь,

Но мы верили в то, что за нами последний раунд.

Такие дела, брат,

Любовь!

Такие дела, брат,

Любовь!

А времена менялись, и сменились вконец,

Мы вышли наверх и разбрелись кто куда,

И стал делать деньги вчерашний бунтарь и вчерашний боец,

В его уютной квартире есть газ, телефон и вода.

Он не жалеет ни о чем, он держит дома шесть альбомов «Г. О.»

и пять альбомов БГ.

И вроде бы не предатель, он по-своему прав,

Ведя мемуары за чашечкой кофе «Моим детям о вчерашнем дне»,

Каждый ловит свой собственный кайф.

Такие дела, брат, Любовь!

На кухне мышка уронила банку.

Черная фишка, белка в колесе,

С силами собравшись, до зари поднявшись,

И — с Песней Северного Ветра по шоссе,

С Песней Северного Ветра по шоссе.

На кухне мышка уронила банку.

Спит моя малышка — ей сейчас теплей,

Поистерлись струны хипповской коммуны,

Но сохранилась Песня Земляничных Полей,

Все мы помним Песню Земляничных Полей.

На кухне мышка уронила банку,

И трава-афганка кончилась давно.

Детям рок’н’ролла хватит димедрола,

Чтоб погрузиться в сюрреалистичное кино...

На кухне мышка уронила банку.

Смолкла тальянка, Вудсток опустел,

С мыслями собравшись, до зари поднявшись,

И — с Песней Северного Ветра по шоссе,

С Песней Северного Ветра по шоссе...

Первый опыт, первый след,

На кассете — Grateful Dead.

Чай заварен, можно пить.

Верить — видеть — петь — любить...

Автостопом к небесам, земляника тут и там...

Море солнца и цветов, и несказанных слов

О том, что любишь.

Доброе утро всем!

Доброе утро всем! Доброе утро!

Пробный выпад, первый секс — как прекрасен Синий Лес!

Расскажи мне о себе или нарисуй на руке

О том, как любишь...

Первый опус, первый дым... Быть кайфово молодым!

Но боюсь, что когда кончится чай,

Мне придется пить анальгин...

Доброе утро всем! Доброе утро!

Если б я был наглым — снимал бы девок,

Если б я был черным — играл бы блюз.

Если б был моложе — свалил бы в Питер,

Если б был смелее — сказал бы: «Не боюсь!»

Припев:

Ничего, все обойдется!

Братва, только держись!

Бог даст, все перетрется —

Нам ли не знать, что такое жизнь...

Если б я был честным — ходил бы на работу.

Если б я был желтым — выращивал бы рис,

Если б я был нашим — вошел бы в город,

Если бы врубался, то ушел бы в дзен-буддизм.

Припев

Если б был Тропиллой — висеть бы мне на рее,

Если б я был трезвым — читал бы между строк.

Если б я был кошкой — спал на батарее.

Если б я был тихим, то ушел бы в Уголок.

Припев

Если б я был водкой — был бы бесконечным.

Если б я был пивом — приходил бы по утрам.

Если б я был чаем — то никак уж не турецким.

Если б что-то было — затянулся бы сам.

Припев

Если б я был умным — пошел бы в церковь,

Если бы умел, то сделал бы укол,

Если б я был красным, то уж лучше белым,

И если уж не рок, ну так хотя бы ролл.

Дополнительный 38-й начал ходить с середины апреля,

Дополнительный 38-й начал ходить с середины,

но я не дождался — я не мог больше ждать,

отправился в путь, я отправился сам

по шпалам и рельсам.

Моя сумка, набитая хлебом, била меня по ногам,

Холщовая сумка, набитая хлебом, била меня по ногам,

А я шел и смеялся — смеялся я о том и о сем.

А потом ударил ливень, я промок до нитки,

Но я сбросил ботинки и остаток пути — босиком.

Дополнительный 38-й — невозможно достать билет.

Дополнительный 38-й — я всё равно не купил бы билет:

Денег нет. Ну и хрен с ним! Я к этому давно привык.

Слава Богу, у меня еще хватит сил —

в конце концов, я еще не старик.

Дополнительный 38-й догнал меня в конце пути,

Дополнительный 38-й догнал меня в самом конце.

Поздняк: я был уже дома!

Ты сидела у окна и пила свой вечерний чай.

А потом на дом опустилась ночь...

Если можешь, прости!

Если хочешь — кончай!..

Ты ушла рано утром, чуть позже шести,

Ты ушла рано утром, где-то чуть позже шести,

Бесшумно оделась, посмотрев на часы,

На пачке «L&M» нацарапав «Прости».

На подушке осталась пара длинных волос,

На подушке осталась пара твоих светлых волос,

И почти машинально (что ты скажешь, басист?)

Я намотал их на палец (я хотел узнать имя) — получилось X.

Кому жизнь — буги-вуги, а кому — полный бред.

Кому жизнь — буги-вуги, ну а мне — полный бред.

Недопитое пиво, недобитый комар,

Недосмотренный сон, незаметный удар...

Я искал тебя здесь и там и подумал: «Свихнусь!»

Я не нашел тебя ни здесь и ни там — теперь я точно свихнусь...

О, гитара и струны, священный союз!

Когда кидает любовь, начинается блюз...

Ты ушла рано утром, когда я еще спал,

Ты ушла рано утром, когда я еще спал.

Вечный мой перекресток, где минус, где плюс,

Когда уходит любовь, остается блюз...

Платформа номер один, вагон номер семь,

Проводница-студентка, чуть теплый «титан».

«А во сколько прибудем?», «Сколько стоит постель?»,

«Приготовьте билеты!», «Чей чемодан?»

Припев:

Вагонные знакомства длиной в половину маршрута,

Купейные байки, которые проверить нельзя.

Станция ваша, к сожалению, утром.

Я до своей доберусь на исходе дня.

«Позвольте помочь!» Подушка, как книга,

Прокуренный тамбур, нагретая сталь.

— Простите, как вас зовут? Вам идет это имя!

Вы до конечной? Жаль...

Припев

В соседнем купе анекдоты и водка,

И непременно колода обтрепанных карт.

Вам — наверху, и с привычной сноровкой

Я уступаю вам свой нижний плацкарт.

...И когда в вагоне оставят дежурный свет

И соседи напротив завяжут жрать,

Мы ляжем как будто бы спать.

Я протяну свою руку вниз, я найду твои пальцы и буду их гладить,

И шепотом буду читать стихи друзей, но как будто свои...

Припев

Споры о ценах, о положеньи в стране,

Неизбежная курица, чей-то ребенок не спит...

Ветер вырывает из рук последние деньги,

Ветер вырывает из рук последние деньги.

На углу Пяти углов — до тринадцатого дома пара сотен шагов —

Холодный ветер вырывает из рук последние деньги.

За спиной — гитара, а в кармане — хлеб,

За моей спиной — гитара, в кармане — пиво и хлеб.

Немного жаль, что теперь не лето,

А у тебя неплохая блок-флейта!

За моей спиной — гитара, в моем кармане — пиво и хлеб.

Холодно в кедах, но это — фигня!

Немного холодно в кедах, но это — фигня!

Греют феньки озябшие руки.

Холодно в кедах, но это — ...

Ветер вырывает из рук последние деньги.

Холодный ветер вырывает из рук последние деньги.

Там, где видно семь мостов,

Один из нас был молод, другой — здоров,

Холодный ветер вырывает из рук,

Холодный ветер вырывает из рук,

Все так же ветер вырывает из рук последние деньги.

Полиритмия вагонных колес наводит на мысли о музыке «джаз».

Жара...

Замерзшие окна с другой стороны не позволяют увидеть

хоть что-нибудь там.

Ночь.

Снова поезд, и близнецы-рельсы куда-то ведут.

Снова поезд... Я полагаю, опять не заснуть.

Снова поезд — вчера был на север, сегодня — на юг.

Снова поезд — замкнутый круг.

И снова бабушки на полустанках предлагают нехитрую снедь и вино.

День.

Всех сношая погонами и перегаром,

мотаются взад и вперед дембеля.

Жара.

Снова поезд, и близнецы-рельсы куда-то ведут.

Снова поезд — предполагаю, опять не заснуть.

Снова поезд — вчера был на запад, сейчас — на восток.

Снова поезд — полуденный рок...

Полиритмия вагонных колес наводит на мысли

о пьесе с названием «Take 5».

Луна.

Луна освещает пустые стаканы и лица соседей, храпящих на все лады.

Спи...

Снова поезд, и близнецы-рельсы куда-то ведут.

Снова поезд... Полагаю, мне опять не заснуть.

Снова поезд — вчера был куда-то и куда-то — сейчас.

Снова поезд — полуночный джаз...

Снова поезд...

Давай разроем снег и найдем хоть одну мечту,

Ты сказала, ты знаешь — она живет там.

Принесем ее домой и оставим с собой до весны,

А потом с балкона отпустим ее — пусть летит!

Колокольчик в твоих волосах звучит соль-диезом,

Колокольчик в твоих волосах...

Давай разожжем костер и согреем хоть одну звезду —

Ты сказала, что нужно делать именно так.

Мы будем сидеть у огня и рассказывать друг другу сны,

А потом нам споет свою песню первая птица — и улетит...

Колокольчик в твоих волосах звучит соль-диезом,

Колокольчик в твоих волосах...

Давай растопим лед и спасем хоть одну любовь!

Ты сказала мне, что видишь в этом новый восход.

Мы напишем стихи о том, как нам хорошо с тобой,

А потом ты научишь меня танцевать полонез — и мы взлетим!

Колокольчик в твоих волосах звучит соль-диезом,

Колокольчик в твоих волосах...

Разметалися бы волосы, если бы не стрижка.

Разлетелся б сарафан, если б не джины.

Быть тебе невестой, если твой парнишка

Бог даст, придет домой с войны.

Вышла бы в поле, да кругом — асфальты,

Господа курсанты чистят сапоги,

Ой, полковники, майоры, лейтенанты,

Не стреляйте по любви!

Боишься опоздать на вечернюю сводку,

По два письма в день в одну сторону,

А на кладбище братва все глушит водку

За одноклассника в плену.

А на кладбище мальчишки глушат водку

За одноклассника в плену.

Разметалися бы волосы, если бы не стрижка.

Разлетелся б сарафан, если б не джины.

Быть тебе невестой, если твой парнишка

Бог даст, придет домой с войны.

Быть тебе невестой, если твой парнишка

Бог даст, придет живым с войны.

Когда закончился трофейный «Житан», когда закончился дождь,

Нам сказали, что можно идти назад.

Мы срывали погоны и боль, мы палили вверх,

И кто-то из наших упал: инфаркт.

Домой, домой!

Кто-то из наших упал... Домой!

Я собираю свой нехитрый скарб:

Военный альбом, письма и что-то еще по мелочам,

И сержант к медбратьям рванул в надежде спирта добыть,

И дежурный махнул рукой: «Давай!»

Домой, домой!

Наутро кто-то из наших не встал... Домой!

Я привезу тебе парочку гильз и фотоаппарат,

А в телевизоре то же «Поле чудес»...

И друзья мне расскажут, что ты завела роман.

Закончился трофейный «Житан», опять пошел дождь...

Домой, домой!

Я помню, кто-то из наших упал... Домой!

Домой, домой!

Я помню, что кто-то из наших упал от слова «домой».

То измена, то засада, а то просто с бодуна...

Что-то мне не очень рада моя верная жена.

Тупо глядя из окошка, олицетворяю сфинкса.

Заорала где-то кошка — то ли Майлза, то ли Принса.

Зачерпну себе из жбана полну емкость до краев,

С одного кирну стакана за друзей и за врагов.

Что-то кошка приумолкла: может, все сорвала связки?

Я подпел бы ей, да только не пою я по указке.

То ли слева, то ли справа — вот не помню ни хрена —

Пепельница тут стояла... Ну и где теперь она?

И — таранькой об колено, чтобы чистилось полегче,

То засада, то измена...

Не люблю я эти вещи!

Ее зовут Настя, она пишет стихи, живет на реке,

Она верит в то, что осень пройдет.

В ожидании дальних дорог и чудес она всегда налегке,

Она ожидает свой самолет,

Который прилетит за ней, который прилетит за ней

И ей нечего будет терять, нечего будет терять,

Ей нечего будет терять, отправляясь в путь.

Он живет на другой реке, пишет стихи, летает во сне,

Он знает то, чего не знает она.

Он не член ОсоАвиАхим, но уверен в том,

что в небе он — непобедим,

И в ту ночь на небе будет полной луна,

Когда он прилетит за ней, когда он прилетит за ней,

И ему нечего будет терять, нечего будет терять,

Нечего будет терять, отправляясь в путь.

Я живу на слиянии рек, я читаю булгаковский «Бег»

И наблюдаю за тем, как кончается век.

А облака все плывут и плывут с запада на север и с востока на юг,

И чуть выше над ними летит самолет,

Который прилетел за ней, который прилетел за ней,

И им нечего больше терять, нечего больше терять,

Нечего больше терять — они теперь вдвоем.

Я брел по дороге осенним днем,

Мои ноги стонали, я одолел крутой подъем,

Это было ненастным октябрьским днем,

Когда я услышал звук, напоминающий гром.

Я оглянулся назад, и я увидел клуб пыли,

И из него три колеса, пожирающие мили.

Я оглянулся назад, мне было интересно: возьмет или нет.

Я так устал голосовать за последние сто тысяч лет.

Я в безнадеге поднял руку, и ты остановилась,

Ты спросила меня: «Куда тебе, милый?

Если на север, могу подвезти».

Я подхватил свою гитару, улыбнулся

И ответил ей, что нам по пути.

Тогда ты тоже улыбнулась и сказала, что тебя зовут Валентина,

Что ты поставила недавно шипованные шины,

И не смогу ли я спеть что-либо для нее.

Я расчехлил свой «гибсон», затянулся и меня понесло...

Я спел ей про еврея, про такие дела, брат, любовь,

Я спел ей «Hoochie Coochie Man», а потом

Один раз еще про еврея, затем о любви.

Я затянул было про чай, но тут она сказала мне:

«Слышь, парень, погоди».

У нас заглох мотор, и я вылез из коляски.

Воцарилась тишина, и все стало как в сказке:

Поля, леса, небо и ручей.

Ты вытащила фляжку, открыла

и сказала мне: «На, парень, пей».

И пока я кирял, ты разбиралась с мотором,

Но он не заводился — он решил нас взять измором,

А во фляжке был спирт, и я нажрался так, что чуть не упал.

А ты сказала: «Извини, браток, но это не Harley, а “Урал”».

Я воскликнул: «Валентина, да мне насрать на Harley Davidson.

Конечно, спору нет, и мы не будем с ними мериться,

Но если хочешь, то я могу слабать тебе блюз.

Не обращай внимания на то, если я вдруг лажанусь».

Я играл часа два, а ты возилась со сцеплением,

И вдруг свершилось чудо, и я без промедления

Забрался в коляску, и мы понеслись.

Да так, что ты едва успела крикнуть мне: «Милый, держись!»

О, гони! Гони, Валентина,

Гони! У тебя кайф, а не машина.

Гони! Ты видишь, Валя, я совсем не боюсь,

И мы будем свободны пока звучит мой «Ural Biker Blues»!

Я подобно собаке сидел под твоими дверями,

Я не пил, я не ел — мне хотелось лишь выть на луну.

А внизу лежал город, доставший своими огнями,

Проглотивший тебя совершенно одну.

Твой брат-алкоголик стрельнул у меня на похмелье —

Я отдал ему все, что в карманах, — лишь бы только отстал.

У соседей напротив идет третий день день рожденья,

А может быть, свадьба, а может — семейный скандал.

Беспрестанно работает лифт, да только все мимо кассы...

Для него твой последний этаж, видно, словно Монблан,

С занесенной метелью заброшенной лыжною трассой,

Где на финише — я, угодивший в капкан...

Я сижу под твоими дверями и слушаю крышу,

День прошел, за собой приведя негатив.

Спать давно улеглись кошки, люди и мыши.

Я хочу быть с тобою, пока я еще жив!

Я выгрызу вены себе, если что-то случится,

Я напьюсь своей собственной крови, а после — вина,

В этом городе сраном прикольные разные лица,

Только вот, знаешь, мне не хватает тебя...

Я подобно собаке...

Я подобен собаке...

Сходятся-расходятся, как пути на станции,

Шпалами да рельсами — аж в глазах рябит...

Проводница милая, выдай мне квитанцию

О том, что если ехал я, то ехал не в кредит.

Сядем у окошечка в на колесах горенке —

За полночь, так за полночь! — будем пить твой чай.

У меня с гитарою две бутылки красного,

Якобы случайно, как бы невзначай.

Выпьем мы по соточке, тут и познакомимся:

Мне на Оль всю жизнь везло, ну а я — Сергей.

Струны плачут новые, деревца дубовые

Проплывают за окном — пой, да не робей!

А через две станции — всё, хана! — приехали,

Для тебя здесь дом родной, а мне — как первый снег...

Проводница Оленька, с шутками да смехами

Мы с тобой прощаемся, и, может быть, навек.

Сходятся-расходятся, тут же снова женятся.

Новыми афишами хвалится забор.

Что-то там забудется, что-то перемелется,

Ночь, купе, вино да чай, душевный разговор...

А жизнь, как зебра полосатая — юность волосатая,

Да наколка на руке с именем любви...

Сколько будет мне дорог, где найду я свой порог —

Знает ветер в поле, только он всегда молчит...

Таков был тотем... В шесть или в семь,

В среду ли в пять — он вышел из дома,

Открыв свой вигвам навстречу ветрам,

Путь свой начав со знакомого склона.

Когда падал снег, он использовал бег,

Если шел дождь — снимал мокасины.

Он шел лишь вперед, а где и что ждет,

Так ли уж важно в двадцать лет с половиной?

Припев:

Он был рожден, чтобы бежать.

Он был рожден, чтобы бежать...

Он шел наугад, он был всему рад —

Почти Форрест Гамп из известной картины.

Легкий как тень, Быстрый Олень

Проводил его как-то до Великой Равнины.

И Одинокий Бизон был очень смущен,

Но сожительство с ним продолжалось недолго.

Птицы поют, ноги бегут —

Вот-вот гляди, да и покажется Волга.

Припев

И все б ничего, если б не скво,

Та, что увязалась возле самой границы.

Ее бы прогнать, да стало холодно спать,

И к тому ж, она могла бы еще пригодиться.

«А она недурна!» — отметил он про себя,

И вдруг, внезапно разозлившись, плеснул себе виски.

Рассвет впереди и надо идти,

Но она так спала — она была очень близко...

Припев

«Так, черт возьми, да! Так, черт возьми, нет!

Я стал таким сентиментальным за последнее время!

И, может быть, я — это дом и семья,

Пускание корней, драгоценное семя...

Так откуда ты, скво?! Секи, еще не рассвело,

А я уже позабыл, что есть на свете дороги...»

...Он заглянул ей в лицо, поправил яйцо,

Потом с тоской огляделся — и сломал себе ноги...

Припев:

А был рожден, чтобы бежать.

Он был рожден, чтобы бежать.

А был рожден, чтобы бежать.

Он был рожден, чтобы бежать.

Я знаю секретный пароль, я помню условный стук в дверь,

Я научился проходить сквозь шеренги соседей

без ощутимых потерь.

По ночам, опасаясь бродячих собак, я бреду от стены к стене.

Невидимый оркестр начинает с ламбады свои танцы

для волков при луне.

Припев:

Я занимаюсь любовью, а не войной.

Я занимаюсь любовью, а не войной.

Ножницы режут бумагу, а бумага побивает кирпич,

Но если перед этим он успел попасть в тебя с крыши —

тебя может разбить паралич.

А ты существенно сильнее и бумаги и ножниц,

но где твое спасенье от кирпича?

Осторожнее, мэм, не замочите ноги,

к тому же это, видно, моча.

Припев

Эта песня потеряла рассудок, еще один куплет о любви.

Но если тебя сбросили в воду, приятель,

либо сразу тони, либо — плыви.

Игра на понижение, огонь на поражение и всё,

что там у них еще есть...

Но я помню секретный пароль и я верю, твоя дверь еще здесь.

Где мы занимались любовью, а не войной...

На двоих — один паспорт для развода ментов,

Плеер марки «Романтик» и кассета битлов,

На двоих — один свитер для холодных ночей,

Пара банок консервов, полкило сухарей.

На двоих — один берег, на двоих — один лес,

На двоих — одно море, на двоих — один крест,

Для двоих — один месяц и бутылка вина,

На двоих — «парабеллум», если война.

На двоих — сигарета и пара бычков,

На двоих — один зонтик и одна любовь,

На двоих — один доллар на обратный проезд,

На двоих — одно горе, для двоих — один крест.

Если бы ты была вовсе не ты — ручей,

Я бы родился здесь самым маленьким из зверей.

Я бы любил рассвет, за ельник бы бегал в ночь,

Я бы запутал след, так как в ночь — это значит «прочь».

Я бы пел на луну круглый год,

Я бы брал даже верхнее «ля»...

Я бы дышал травой, я бы играл хвостом,

Дикий и всем чужой, я бы не пел «Фантом».

Не торопясь домой, трава — постель, кочка — стол,

Я бы так залинял весной, что и в армию б не пошел.

Я бы пел на луну круглый год,

Я бы брал даже нижнее «ре».

Я бы пришел к ручью — нюх, слава Богу, есть!

Не спрашивай, почему, но понял бы: это — здесь.

Я бы вошел в ручей, я бы вошел в тебя,

Если бы ты — не ты, если бы я — не я...

То ли рядом с шофером, то ли в тесном купе

Я мотаюсь по жизни по великой стране.

Позади километры оборванных струн,

Впереди — миражи неопознанных лун.

Еду, еду, еду, еду я,

Реки, степи, горы и поля...

Видел я вчера в твоих глазах

Шар воздушный — глобус в небесах...

Посиделки с друзьями, мимолетный роман...

Не выбрасывай, мама, мой чемодан:

Посижу я немного и снова пойду —

Видно, что-то ищу и никак не найду...

Еду, еду, еду, еду я,

Реки, степи, горы и поля...

Шар воздушный мне подскажет путь,

Я к тебе приду когда-нибудь...

Наплевать на погоду, коль исправен мотор.

Оглянуться назад — подписать приговор...

На твоих золотых время не истекло,

И я пялюсь сквозь ночь в лобовое стекло.

Еду, еду, еду, еду я,

Реки, степи, горы и поля...

Дай мне на дорогу сигарет,

Чтобы сочинить еще куплет.

Еду, еду, еду, еду я,

Реки, степи, горы и поля...

Звезды в небе мне подскажут путь,

Я к тебе приду когда-нибудь...

Помнишь, как мы с тобой бегали с лекций на пару?

Помнишь, как мы сдавали экзамены — просто на шару?

Помнишь, как нам с тобою было здорово вместе,

Как ты примеряла свой первый наряд невесты...

Гайдном буду — не забуду!

Помнишь, как мы весной гуляли по парку?

И полчища комаров на моей заднице — вот это была запарка!

Помнишь ли наши мечты о будущих детях?

И как ты залетела, но все обошлось тем же летом...

Гайдном буду — не забуду...

Я не забуду твои ноги, истоптавшие мои дороги,

Я помню твои руки, помогавшие стянуть с меня брюки,

Я помню твои лгавшие губы — ммм... как не солидно!

Всего лишь моноспектакль — но как это было обидно...

Гайдном буду — не забуду!

Помнишь ли ты, как ты пыталась со мною рубиться?

Как ты прятала деньги, не давая мне опохмелиться?

Помнишь ли ты свои скандалы перед пацанами?

Сопли-слюни во все стороны — конечно, теперь ты

вспомнишь едва ли...

А я Гайдном буду — не забуду!

А помнишь ли ты, как твой папаша спал с «ТТ» под подушкой?

А вот теперь угадай с трех раз: кто был у него на мушке?

Помнишь ли ты свой запах, на который я как мальчик велся,

И сторожил у дверей — вот только что в двери не скребся

А я Гайдном буду — не забуду!

Помнишь, как ты выходила утром и удивлялась, что я еще здесь,

И как ты выносила мне бутерброды, чтобы я смог

хоть что-нибудь поесть...

А потом мы расходились каждый в свой класс,

и я с трудом шевелил ногами...

Но знаешь: все же что-то было между нами...

И я Гайдном буду — не забуду!

Внимательно вслушиваюсь в звуки шагов:

А вдруг это смерть моя?

Взмахнет косой — или что там у нее еще, —

Так и не поняв, кто я.

Поздно пить боржоми, если почки отвалились, —

Это тот вариант.

И ничего не допросишься, что ни посули, —

Она никакой гарант.

Нет, не ко мне.

Нет, не ко мне.

Значит, где-то быть беде,

Но сегодня не ко мне...

Осторожно пью пиво, слушая звонок у двери, —

Может, это жизнь моя?

А то зашла бы, посидели, может, воблы принесла бы —

Неужели я такая свинья?

Я понимаю: у меня, конечно, не дворец —

Два стула, телевизор, тахта, комод...

Сижу и квашу в одну харю, но раз взял — то надо выпить:

Может, еще зайдет...

Нет, не ко мне.

Нет, не ко мне.

Хотя кто-то звонит...

А у меня открыто!

Танец Дамской Разведки на пальчиках ног...

Ночные нимфетки — я б убежал, если б смог.

Кралась как львица —

Как зовут тебя, сестрица?

Знаю, соврешь и не за грош,

Впрочем, даже не жалко...

Танец Дамской Разведки на пальчиках рук...

Кружевные салфетки, а за окном лай кобелей на сук.

Вопрос — ответ,

Сестрица, сколько тебе лет?

Еще раз соврешь и не моргнешь,

Впрочем, даже не жалко,

Пленных не берем,

Время быть вдвоем,

Тикают часы

А сколько еще осталось?

Танец Дамской Разведки на кончиках губ...

За стеной плач соседки: с ней, наверное, муж был сегодня груб.

Моя тень одноногим уродом...

Сестрица, откуда ты родом?

И снова соврешь — что с вас возьмешь...

Впрочем, даже не жалко.

Пленных не берем,

Время быть вдвоем,

Время нас не ждет,

А сколько еще осталось?

Танец Дамской Разведки на стрелках часов,

На пальчиках ног, на пальчиках рук, на кончиках губ...

Тебя сажают в машину,

На прощанье состроишь мне мину:

Что тут сказать?

Хочется спать.

Впрочем, это уже не важно...

Облака плывут за туманами,

Не оставь меня одиночеству,

Я должен быть рядом с тобой.

Всё просто: ты — моя, а я — твой.

Я — твой парень.

Свежий ветер будет в дорогу нам,

Молоко и хлеб и вода ручьев,

Детский смех серебрит леса,

Я хочу быть в твоих глазах:

Я — твой парень.

Мы не умрем.

Не упадем.

Будем идти вслед за солнцем.

На рассвете я разбужу тебя,

Чтобы вместе встретить наш новый день

Я согрею тебя собой,

Все очень просто: ты — моя, а я — твой,

Я — твой парень.

Я закрыл дверь и ключи — в карман,

И покинул подъезд,

Дочь вернется из школы сама,

И сама что-нибудь поест.

И я пошел вдоль воды, улыбаясь,

Как будто выиграл счастливый билет...

Знаешь, Ольга, если б я был танцором,

Я станцевал бы для тебя менуэт.

Как хорошо, что в городе много воды —

При желании можно в ступе толочь,

А я все стаптывал свои башмаки

И не заметил, как спустилась ночь.

Но ларьки, слава Богу, работают и ночью —

И я встал, чтобы купить сигарет.

Знаешь, Ольга, если б я был танцором,

Я станцевал бы для тебя менуэт.

А когда кончится день, я хотел бы найти тебя здесь,

Под цветным одеялом.

Если кончатся краски, значит буду писать тебя мелом

На стенах домов.

Если кончатся песни, значит буду читать тебе прозу —

Если ты будешь не против,

Если ты все еще будешь...

Внезапно кончилась ночь, и Господь включил свет,

И этот свет резанул мне глаза,

И я крикнул свету: «Привет!»,

А в ответ разразилась гроза.

И вода смывала с меня пыль и пот

И усталость прожитых лет.

Знаешь, Ольга, если б я был танцором,

Я станцевал бы для тебя менуэт.

Но когда кончится день, я хотел бы найти тебя здесь,

Под цветным одеялом.

Если кончатся краски, значит буду писать тебя мелом

На стенах домов.

Если кончатся песни, значит буду читать тебе прозу —

Если ты будешь не против.

Если ты все еще будешь...

Солнце встает, становится теплее

Хочется жить вечно, да где-то прогадал

Вновь не угодил в объятия Морфея

А главное, в твои объятья не попал

И мне не спится...

Не спится...

Циферблат от дыма почти уже не виден

Липкий от пота, курю в потолок

Из динамика чуть слышно доносится Ван Клиберн

А на стене все тот же пацифистский значок

И мне не спится...

Не спится...

Поезд, поезд, поезд, поезд, поезд —

Увези меня на Невский,

К невесте.

Знаю, знаю, знаю, я всё знаю — ну и что?

Нам надо быть вместе

Всегда.

За моим окном 18 берез

Я их сам считал, как считают ворон,

Тех, что северный ветер куда-то унес,

И последний гондон как последний патрон

И мне б не спиться...

Не спиться...

Засохшая ромашка между строчками письма,

Девичьи мечты,

Старые кирпичные хрущевские дома

Стены и мосты.

Ночные сигареты — одна за другой,

Предрассветный бред,

Было бы неплохо нам еще по одной...

Впрочем, нет так нет.

Придумыванье будущему светлых имен,

Радужные сны,

Фантазии на тему «Отовсюду — обо всём»

Чувствуешь ли ты?

Низкий хриплый голос, сонные глаза,

Предрассветный стон,

Еще чуть-чуть — и доживем до утра,

Если будет резон

Засохшие ромашки между старых страниц,

Песня ни о чем,

Предрассветный блюз заблудившихся лиц,

Под осенним дождем.

Чу!

«Гав-гав-гав!» — залаяла собака,

Новый критик не заставит себя ждать,

А я как раз тут что-то нацарапал

Значит, будет кому обосрать