Чингисиды в России XV–XVII веков: просопографическое исследование

За рассматриваемый нами период потомки Чингисхана попадали в Московское великое княжество (царство) достаточно нерегулярно. Активизация выездов (вывозов) совпадает с «замятиями» в Золотой Орде и ее государствах-наследницах, а также с ростом активности политики Москвы в продвижении на Восток. Всех Чингисидов в России можно условно разделить по их происхождению или, в ряде случаев, по географическому фактору на: ордынских (большеордынские царевичи первой половины XV в.), казанских (потомки Улуг-Мухаммеда б. Хасана[270]), крымских или Гиреев (в это число также попадают лица неизвестного происхождения, связанные с Крымом), «Темиркутлуевы царевы дети»[271], которых мы будем называть астраханскими Чингисидами, сибирских Шибанидов (Кучумовичи в их числе), казахских (киргиз-кайсацких), ургенчских (хивинские), а также царевичей, представляющих единичные случаи выезда из того или иного региона (самаркандский царевич) или не имеющих точной привязки к той или иной ветви этого разветвленного рода. Имеет смысл разобрать выезды Чингисидов по этим группам. На данном этапе мы также предпримем попытку уточнить генеалогию некоторых из них. Также мы рассмотрим их внутренние семейные связи. Браки, заключенные уже в России, будут разобраны отдельно. Интересно также выявить ложных Чингисидов — это татарские и русские роды, которые в позднее время (XVIII–XIX вв.) делали попытки вывести свое происхождение от того или иного представителя «алтан уруга», в первую очередь казахского царевича, впоследствии касимовского царя Ураз-Мухаммеда б. Ондана и его сына.

Ордынские Чингисиды

Первые выезды ордынской знати в русские княжества относятся еще к XIV в.[272] За рассматриваемый период первыми были дети Тохтамыша Джелал ад-Дин (Джелаль-Еддин, Дулантеев, Зеледи-салтан) и Керим-Берды, упоминаемые в Москве в 1407–1408 гг. Здесь они прятались от эмира Эдигея, захватившего власть в Орде. Или же только проезжали через земли великого княжества Московского в русские княжества великого княжества Литовского[273]. Косвенным подтверждением присутствия царевичей в русских землях или, по крайней мере, того, что двумя веками позже так здесь считали, служит упоминание их имен в списке служилых Чингисидов, составленном в XVII в.: «Род царей Ардынских и Крымских, и Казанских, и которые цари и царевичи служили великим государем царем Московским всеа Русии». Следует отметить, что это сообщение завершает раздел, явно выбиваясь из общего хронологического ряда. Мы вправе сделать предположение о его более позднем происхождении по отношению к остальному тексту (правильнее — протографа основного текста)[274]. Данный документ может быть интерпретирован по-разному. В любом случае, он наглядно показывает стремление возвеличить род московских царей путем включения в состав служилых Чингисидов лиц явно, не подпадающих под это определение. Впоследствии данные царевичи станут ханами Золотой Орды[275]. Их еще нельзя назвать по-настоящему служилыми царевичами, они приходили на русские земли как представители коллективного сюзерена, для того, чтобы пережить в отдаленном улусе тяжелые времена и перегруппировать свои силы перед дальнейшей борьбой за престол в Сарае. Также следует отметить пленение еще в 1400 г. объединенным войском Олега Ивановича Рязанского, Ивана Пронского, Тита Козельского и муромской рати в пределах Червленого Яра некоего царевича Мамат-салтана[276]. Дальнейшая его судьба неизвестна. Его имя также будет учитываться нами при подсчете Чингисидов, оказавшихся в русских землях на временной или же постоянной основе.

Присутствовал на Руси (или в Литве), по некоторым данным, и ордынский хан Гияс ад-Дин[277]. В 1435 г. он, возможно, посылался князем московским на помощь Свидригайлу Ольгердовичу, боровшемуся за власть в Литве со своим двоюродным братом Сигизмундом Кейстутовичем[278]. Однако данное предположение основано на достаточно смелых допусках. При дальнейших подсчетах имя этого Чингисида мы не будем учитывать.

Следующим был царевич Бердедат б. Худайдат[279]. После неудачной попытки стать ханом Золотой Орды он упоминается как служилый царевич в России в 1445–1446 гг.[280] Имеются летописные известия о посылке московским князем Василием II зимой 1444/45 г. двух татарских царевичей воевать литовскую землю. Тогда они дошли до Смоленска[281]. Их имена неизвестны. Некоторые исследователи видят в них царевичей Бердедата и Касима б. Улуг-Мухаммеда[282]. По отношению к Касиму это, возможно, ошибочное утверждение. Перечисленные факты говорят о том, что пребывание на русских землях Чингисидов еще не вошло в систему. Это произошло чуть позже. В данном случае мы можем говорить о четырех представителях условно называемой ордынской династии.

Нельзя не сказать, что тогда же в России проживали потомки Петра[283], царевича Ордынского, выехавшего еще в XIII в. К ним однозначно следует отнести род Чириковых, а также, возможно, потомков Федора Юрьевича (Болтины, Скорятины, Ильины, Ошанины, Грязные, Молчановы). Однако к рассматриваемому нами периоду они забыли о своем происхождении и полностью слились с остальными служилыми ростовскими родами[284], поэтому они не будут приниматься нами в расчет.

Казанская династия

Первым представителем данной династии в России с определенной оговоркой можно считать самого Улуг-Мухаммеда б. Хасан-оглана[285]. В 1437 г. он оказался свергнутым с престола в Орде и бежал вместе со своими сторонниками и семьей в верхнеокские земли, пытаясь обосноваться в Белевском княжестве.

Тут он находился зимой 1437/38 гг. Имеются упоминания о том, что Василий II сам дал «в качевище Белевские места», но позднее под влиянием «злых» советников изменил свое решение и послал против хана свои полки[286]. В таком случае мы вправе включить в число служилых царевичей и всех его детей или, по крайней мере, некоторых из них. Источники упоминают 10 детей хана: 7 сыновей и 3 дочери (дочери: Дилдаш (Дильшад), Даулат, Даулатшах; сыновья: Махмуд, Ягуп (Йакуб, Якуб), Таулек, Мустафа, Йесир-Зире, Касим, Науруз[287]). В 1439 и 1445 гг. Улуг-Мухаммед отмечен в Нижнем Новгороде. Вчерашний хан, скорее всего, в очередной раз хотел собраться здесь с силами для борьбы за власть. Первый раз он попадает в Верховские княжества еще в 20-е г. XV в. Улуг-Мухаммед продолжал ощущать себя ханом и сюзереном великого князя Василия Ивановича. Хотя хан и предложил следующие условия: за право оставаться на Оке он отдает в Москву в заложники сына Махмуда (Махмутек) и детей своих князей, а в случае захвата престола обязывался «земли Руськие стеречи»[288]. Но Москва чувствовала себя достаточно сильной, чтобы не посчитаться с желаниями Чингисида, и попыталась вытеснить его в степь[289]. В конечном счете Василий II потерпел поражение. Но и Улуг-Мухаммед не смог удержаться на русских землях.

В Москве со временем оказались его сыновья Якуб[290] (? — не ранее 1452 г.) и Касим (Трегуб[291]) (? — около 1469 г.). Существует два основных взгляда на время и причины их появления в Московском княжестве. Одни считают, что они бежали от очередной династической распри. Их старший брат, Махмуд, в борьбе за власть в Казани, по сообщениям русских летописей, убил своего отца и младшего брата Юсуфа. Боясь за свою жизнь, братья бежали сначала в черкасские земли (под ними следует понимать не Северокавказскую Черкесию, а Приазовские степи), а затем осенью 1446 г. — к Василию Темному[292]. Существует также утверждение, что царевичи оказались в русских землях осенью 1445 г., вслед за освобождением Василия II из татарского плена. Тогда же, якобы, и были выделены в удел Касиму земли в Мещере с центром в Городце Мещерском (Касимове)[293]. Якуб не мог выехать в 1445 г., так как в этом году отмечено его участие в военных действиях против московского великого князя[294]. Как мы уже отмечали, Касима некоторые исследователи видят в одном из двух татарских царевичей, посылавшихся в 1445 г. под Смоленск. Он является первым Чингисидом, которого «жалуют» доходами с русских городов, или же первым, о котором сохранились подобные сведения. Ему же принадлежит честь основателя первой, пусть и короткой, династии в России, пресекшейся уже на его сыне Даньяре (? — между 1483 и 1486 гг.)[295]. Можно предположить, что первоначально братья жили в Звенигороде. По крайней мере, именно из этого города Касим отправился против татар хана Сеид-Ахмеда на реку Пахру в 1449 г., узнав об их походе на русские земли[296]. Показательно, что в этом событии не принимал участия Якуб. Возможно, он проживал в другом городе или же, как мы уже говорили, царевич отъехал по неизвестным причинам в Астрахань. Впервые в Городце Мещерском Касим упоминается в 1456 г. Поэтому мы можем говорить о «пожаловании» города в промежутке между 1449 и 1456 гг. Дата 1452 г., полученная В.В. Вельяминовым-Зерновым как усредненная от 1446 г. и 1456 г., конечно же, близка к истине, но все же достаточно условна[297].

Очередным казанским царевичем в Московском княжестве оказался двоюродный брат Даньяра Муртаза б. Мустафа[298] (? — после 1480 г.), сын царевича Мустафы, убитого в битве на Листани в 1444 г.[299] Царевич выехал в 1471 г. «с поля». Иван III специально посылал за ним «звати к себе его служити» Никиту Беклемишева. Тем самым указывается на его статус казакующего[300] Чингисида, то есть царевича, по тем или иным причинам вынужденного порвать со своей семьей и привычным местом проживания (кочевок). Они часто селились в контактных зонах и зарабатывали на жизнь, продавая свою саблю, или же пытались стать подставными ханами[301]. Причина выезда, судя по всему, кроется в борьбе за казанский престол конца 60-х г. XV в. В 1473 г. Муртаза был пожалован «Новгородом на Оце со многими волостьми». В.В. Вельяминов-Зернов считает, что это Новый Ольгов городок[302]. П.Н. Черменский видит в нем Елатьму, по его мнению, он же — Андреев Городок[303]. Но у Елатьмы в XVI в. скорее всего было иное название — возможно, Мещера[304].

Следующими потомками Улуг-Мухаммеда в России оказались его правнуки, дети Ибрагима б. Махмуда. В конце XV в. Москве удалось установить относительный контроль над Казанью. Она меняла ханов по своему усмотрению, вывозя неугодных в русские земли. В 1484 г., при поддержке русских войск, Али б. Ибрагима заменили его братом Мухаммед-Эмином (Мухамед-Амин). Известны две его жены: Фатима, дочь ногайского бия Муссы б. Ваккаса; вдова его брата Али б. Ибрагима, дочь ногайского бия Ямгурчи б. Ваккаса[305]. Новый хан не смог удержаться на престоле. Весной 1487 г. последовал второй казанский поход. Хан Али, его жена (дочь бия Ногайской Орды Ямгурчи б. Ваккаса[306]), мать (царица Фатима), сестры и братья, Мелик-Тагир (? — до 1513 г.), Худайкул (? — 13 марта 1523 г.) были арестованы и отправлены в Россию в качестве почетных пленников. Али с женами поселили в Вологде, остальных — в Каргаломе[307]. Уже в России у Мелик-Тагира появились дети, известные по христианским именам: Василий (? — после 1515 г.[308]), Федор (? — не позднее 1550 г.[309]), Иван (? — после 1521 г.[310]), Лев (? — не ранее 1513 г.[311]), Василий (? — не ранее 1513 г.[312]). Известны и две дочери крещеного Худайкула (Петра), обе Анастасии. Плененный Али продолжал играть определенную политическую роль. Сохранились сведения о неоднократных просьбах биев Ногайской Орды отпустить хана в Орду (1489, 1493 гг.)[313]. Крещеные Чингисиды могли стать родоначальниками целого ряда новых дворянских родов в России. Но кроме царевича Петра, дети у них не известны. Возможно, они умерли в относительно раннем возрасте.

После очередного воцарения в Казани Мухаммед-Эмин (? — 1518 г.) вновь не смог удержаться на престоле, и в 1495 г. был вынужден бежать в Москву с семьей. Его пожаловали Каширой. На казанский престол взошел сибирский царь Мамук. Но ему не удалось найти в городе устойчивой поддержки, из-за возросшего недовольства со стороны казанцев он вернулся в Сибирь. Новым ханом стал Абд ал-Латиф б. Ибрагим (ок. 1475 — 19 ноября 1517 гг.). При вторичном замужестве его матери царицы Нур-салтан, дочери мангытского бека Темира б. Мансура беклербека (главы сословия знати (эмиров) и верховного военачальника) Большой Орды[314], (она стала женой крымского хана Менгли-Гирея), царевича в 1480 г. вывезли в Бахчисарай. По достижении совершеннолетия в 1493 г. его отправили в Россию, где пожаловали Звенигородом. В 1496 г. Абд ал-Латифа избрали на казанский престол. В 1502 г. низложили при участии России и сослали в Белоозеро. Ханом опять стал Мухаммед-Эмин. Через 6 лет, в 1508 г., царя Абд ал-Латифа вывели «из нятства» и пожаловали Юрьевом Польским. Освобождение произошло «печалованием Мингли-Гирея царя Крымского» и царицы Нур-салтан, его матери. В мае 1512 г. он вновь был арестован и лишен своих владений. В ноябре 1516 г. пожалован г. Каширой. Умер царь 19 ноября 1517 г.[315] К середине XVI в. казанская династия (потомки Улуг-Мухаммеда) в России полностью пресеклась. В Казани это произошло еще раньше, со смертью Абд ал-Латифа.

Таким образом, первоначально причины появления в России потомков Улуг-Мухаммеда были связаны с борьбой его детей и внуков за ханский престол в Казани. Москва готова была принять у себя всех менее удачливых претендентов, для того чтобы впоследствии использовать их как важный фактор политического и военного давления в русско-казанских отношениях. К концу XV в. их появление было вызвано стремлением Ивана III установить контроль над Казанским ханством посредством возведения на его престол подконтрольных ханов, которых, в случае чего, в любое время можно было заменить на других, более сговорчивых. Поэтому наличие служилых Чингисидов из казанской династии было очень удобным. Эта система получила сбой только при Василии III, который полагал себя достаточно сильным для того, чтобы всех потомков Улуг-Мухаммеда в России можно было крестить[316]. В результате этого род полностью пресекся, а на казанском престоле утвердились Гиреи.

Гиреи

Гиреи в России впервые появились в 1479 г., когда в Москву выехали из Литвы два свергнутых крымских царя — Нур-Даулет (Нурдовлат) (? — после 1487 г.) и Хайдар (? — после 1486 г.), дети Хаджи-Гирей, а также сын Нур-Даулета Бир-Даулет (? — 1480 г.).

Скорее всего, тогда же выехали, а не родились уже в России, другие дети Нур-Даулета, Сатылган и Джанай. Бир-Даулета в 1480 г. зарезал некий татарин. Хайдара сослали в Вологду, скорее всего, из-за попытки вести самостоятельную внешнеполитическую игру или за попытку самовольного отъезда. Нур-Даулет, а за ним и его сыновья Сатылган (? — ранее 1506 г.) и Джанай (? — около 1512 г.), являлись касимовскими «правителями»[317]. У Сатылгана и Джаная не было детей. По крайней мере, они нам неизвестны. Поэтому династия в России пресеклась. Имеется упоминание о пребывании в это же время в России некоего царевича Мамышека, сына царя Мустафы и брата царевича Мухаммеда (Мамеда), жившего в Крыму. Менгли-Гирей I предлагал Ивану III обмен царевичами с испомещением нововыехавшего в Кашире, где некогда сидел Нур-Даулет[318]. Вряд ли данного царевича можно от нести к Гиреям. Скорее всего, это один из астраханских царевичей, обосновавшихся в Крыму после падения Большой Орды. При общих подсчетах Чингисидов он будет учитываться нами среди иных (единичные представители или неустановленное про исхождение).

В Москве в 1480 г. оказался крымский хан Джанибек (Зенебек), до этого на непродолжительное время захвативший власть в Крыму. Его происхождение окончательно не установлено. Еще в 1475 г. он просился на службу к великому князю, тогда ему от казали. Сделавшись крымским ханом около 1477 г., он посылал в Россию своего человека, узнать: может ли он в случае нужды найти здесь убежище. Иван III не возражал[319]. В.Д Смирнов даже делает осторожное предположение о том, что хан не принадлежал к Чингисидам[320]. Мы условно отнесем его к Гиреям[321].

Известны многочисленные несостоявшиеся выезды. В 1480 г. убежище в Москве предлагалось Менгли-Гирею I б. Хаджи-Гирею[322]. В 1490 г. крымский хан Менгли-Гирей I сообщал Ивану III, что из Турции бежали его брат и племянник Издемир (Уздемир) и Девлеш. Хан предпочитал, чтобы они лучше оказались в Москве нежели у «извечного врага» в Большой Орде. Царевичи, однако, решили остаться в Литве[323]. В посольских книгах имеется упоминание о том, что Девлеша поляки перехватили, и этот шаг не был по настоящему добровольным[324]. В 1518/19 г. в Москву безуспешно зазывали двух крымских царевичей — Юсуфа и Геммета, детей Ахме да б. Менгли-Гирея. При этом Геммету обещали дать Мещеру (Елатьма) или Каширу, или «где пригоже будет»[325]. В 1521 г. опасная грамота посылалась Саадет-Гирею б. Менгли-Гирею[326]. В 1532 г. царевич Ислам-Гирей б. Мухаммад-Гирей просился в служилые царевичи к Василию III. Но выезд не состоялся. В Крыму на смену хану Саадет Гирею б. Менгли-Гирею пришел Ислам-Гирей б. Менгли-Гирей. Вскоре его сменю Сахиб-Гирей б. Менгли-Гирей I, бывший казанский хан. Он назначил Ислам-Гирея калгой[327]. В 1567 г. Иван IV предлагал крымскому хану Даулет-Гирею I б. Мубарек Гирею женить сына или внука на родственнице касимовского царя Шах-Али Маги-салтан и взять в приданое Касимов[328].

К Гиреям также следует отнести и казанского хана Утямиш-Гирея б. Сафа-Гирея (Александр Сафакиреевич) (1546–1566 гг.). Его вместе с матерью, царицей Сююн-бике, в 1551 г. казанцы отдали русским полкам. Вскоре юного хана крестили в Москве. Здесь он занял более чем высокое положение. Достаточно отметить, что он воспитывался во дворе московского царя. Возможно, если бы не ранняя смерть Чингисида, его судьба была бы похожей на судьбу его современников Симеона Касаевича, Михаила Кайбуловича и Симеона Бекбулатовича или даже Петра Ибрагимовича.

В 1585 г. в России в результате династических распрей оказались большая группа Гиреев: сыновья Мухаммад-Гирея II б. Даулет-Гирея I хан Саадет-Гирей[329] (?–1588 г.), царевичи калга Мурад-Гирей (?–1591 г.), Сафа-Гирей, а также сыновья Саадет-Гирея Кумо (?–1591 г.), Бибадша, Девлет, Бахты, Мухаммад и Саламет. При этом Мурад-Гирей, Кумо-Гирей и эпизодически Саадет-Гирей проживали непосредственно в русских городах (Астрахань и Москва). Остальные кочевали в астраханских степях и на Северном Кавказе. Скорее всего, вместе с Саадет-Гиреем здесь же до 1588 г. находились его сыновья Девлет, Бахты, Мухаммад и Саламет[330]. Кумо-Гирей, вероятно, находился на положении заложника в Москве. При дальнейшем анализе крымских посольских документов могут всплыть и иные имена, в частности царевен, информация о которых, как правило, не фиксировалась. Москва пыталась активно использовать Гиреев в своей внешнеполитической игре как на восточном направлении (Большие и Малые Ногаи, Крым, Персия, Турция), так и на западном (Литва). В 1588 г. Сафа-Гирей стал пасынком нового крымского хана Газы-Гирея II, сына Даулет-Гирея I, и вернулся в Крым[331]. В 1591 г. в Астрахани умерли царевичи Мурад-Гирей, Кумо-Гирей и одна из жен Мурад-Гирея[332]. У Саадет-Гирея (впоследствии Мурад-Гирея) известна жена царица Ертуган, дочь бия Малой Ногайской Орды. Она единственная смогла вернуться в Крым в конце 1593 г.[333] Между 1591 и 1593 гг. в России умерла дочь Мурад-Гирея и Ертуган, царевна Долга (Волга?). Помимо этого, единожды в 1588 г. в документах упоминается «Алди-Гиреева царевна»[334]. Она приходилась племянницей выезжим братьям. Но причина ее выезда и дальнейшая судьба неизвестны.

Имеются сведения о несостоявшемся выезде крымского царевича калги Шан-Гирея в первой половине XVII в. В результате очередного династического спора в 1627 г. к власти в Крыму вновь пришел Джанибек-Гирей б. Мубарек-Гирей (1610–1623 гг., 1628–1635 гг.), сместив Мухаммад-Гирея III б. Саадет-Гирей II (1610 г., 1623–1628 гг.). Последний решил вернуть власть, опираясь на запорожских черкас и ногаев казыева улуса с Аллакуват мирзою б. Азаматом во главе, но они потерпели поражение в мае 1629 (1628?) г. между Днепром и Перекопом. Сибирский царевич Хансюер б. Али предложил калге, направлявшемуся к родственникам своей матери на Северный Кавказ, отправиться в Астрахань. Но в это время на них напали донские казаки и захватили в плен Кучумовича. Шан-Гирей ушел с поля боя[335].

Следует отметить, что положение Гиреев в России было несколько отличным от остальных Чингисидов. В частности, они пользовались (точнее многие из них) большим уровнем свободы. Можно предположить, что это было связано с особенностями русско-крымских взаимоотношений того периода. Нельзя не сказать и о том, что Гиреи рассматривали Россию в первую очередь как место возможной политической ссылки своих конкурентов, а также как плацдарм для дальнейшей борьбы за крымский престол.

Астраханская династия

Мы с полным правом можем утверждать, что весь XVI в. прошел при преобладании Астраханской династии. В этом была своя логика. Дело в том, что с падением Большой Орды многочисленные потомки и родственники хана Ахмеда стали главным дестабилизирующим фактором в регионе. Их нейтрализация стала необходима не только России, но и иным государствам. В частности, Польше. Первые попытки выездов отмечены уже в конце XV в. Тогда от Ивана III безуспешно добивался разрешения о выезде на Русь Муртаза б. Ахмед[336]. Первыми в 1502 г. выехали внук Ахмеда Шейх-Аулеар б. Бахтияр (?–1516 г.), а также Юсуф б. Якуб, скорее всего, племянник хана Большой Орды. Летописи, и вслед за ними В.В. Вельяминов-Зернов, считают Бахтияра не сыном, а братом Ахмеда[337]. Этого же мнения придерживается М.Г. Худяков[338]. М.Г. Сафаргалиев и В.В. Трепавлов считают Бахтияра сыном Ахмеда[339]. И.В. Зайцев отмечает, что Бахтияр был родным братом Ахмеда, а сыном Ахмеда являлся Багатырь[340].

А.Г. Гаев называет дядю и племянника Баэторгай и Бахадур[341]. О Юсуфе другие сведения отсутствуют. Шейх-Аулиару же удалось создать в России свою династию. Его первоначально поместили в Сурожике[342], а с 1512 г. — в Касимове[343]. Здесь же находились два его сына, родившиеся в России от царицы Шаг-салтан, дочери мангытского мирзы Ибрагима б. Дин-Суфи б. Мансура, Шах-Али (1505/06 — 20 апреля 1567 гг.) и Джан-Али (1516 — 25 сентября 1633 гг.). Шах-Али являлся касимовским царевичем, затем царем в 1516–1519, 1536(?) — 1546, 1546–1567 гг., казанским ханом в 1619–1621, 1546, 1551 гг.

В сентябре 1532 г. пожалован Серпуховом и Каширой (до декабря 1533 г.). В 1533–1535 гг. в ссылке на Белоозере[344]. Известны три его жены: Фатима, дочь ногайского бия Муссы б. Ваккаса, сестра Юсуфа, вдова казанского царя Мухаммед-Эмина; Сююн-бике, дочь ногайского бия Юсуфа, вдова Джан-Али б. Шейх-Аулиара и Сафа-Гирея б. Фахт-Гирея; Булях-шад-бикем, дочь касимовского сеида[345]. Дети у него не известны. Джан-Али являлся касимовским царевичем в 1519–1532 гг., казанским ханом (1532 — 25 сентября 1533 гг.). Он был первым мужем царицы Сююн-бике, дочери ногайского бия Юсупа б. Муссы. У него упоминается дочь[346].

Позднее в России оказались ближайшие родственники Шах-Али, скорее всего, его двоюродные братья, внуки Бахтияра — Тохтамыш (1557 г., упоминается до 1562 г.) и Бек-булат (Бек-Пулад, Бек-Фулад) (1561 г., упоминается до 1566 г.). В.В. Трепавлов считает их родными братьями[347]. Летопись и посольские книги упоминают, что родными братьями были Тохтамыш и Бекбулат[348]. В посольской книге Тохтамыш назван ближним родственником Шах-Али[349]. В родословных книгах XVI в. выстраивается следующая генеалогия: Бекбулат (Камбулат) — б. Бахтияр (Багатыр) — б. Ахмед (Седи-Ахмед)[350]. Б. Ишболдин также называет Бахтияра отцом царевича[351]. По нашему мнению, Бахтияра следует считать не отцом, а дедом царевича. До выезда оба царевича некоторое время жили у ногайского бия Исмаила б. Мусы[352]. Бекбулат выехал в Россию 15 июня 1561 г. вместе с Марией Темрюковной, хотя переговоры начались еще в 1558 г. После чего он почти сразу исчезает из документов. Его сестра (родная, двоюродная?) — жена ногайского мирзы Асанака б. Кошума (Хаджи-Мухаммеда). Документы донесли до нас имена трех его жен: Алтын-сач (дочь кабардинского князя Темрюка Айдарова[353]), Гюнгелан (княгиня Дюнгеман) и сестра ногайского мирзы Газы б. Урака[354]. Известен его сын Саин-Булат (Симеон Бекбулатович), родившийся от Алтын-сач, родной сестры Марии Темрюковны, еще до выезда в Россию[355]. Перед появлением в России Тохтамыш долгое время жил в Крыму. Однако в 1556 г. убежал в ногайские степи, а уже оттуда прибыл в Россию. Причиной отъезда, по мнению ряда исследователей, стало раскрытие заговора крымской знати против хана Девлет-Гирея I. Астраханский царевич должен был занять его место[356]. Однако, скорее всего, следует согласиться с В.В. Вельяминовым-Зерновым, считавшим, что здесь была неизвестная нам иная причина[357]. Без поддержки Стамбула удержаться у власти в Крыму в рассматриваемый период было абсолютно нереально. Для турецкого же султана требовались очень веские причины, по которым он пошел бы на авантюру по замене строптивых, но все же своих, известных, и поэтому более предсказуемых, Гиреев на иных ставленников. Тем более, что это могло привести к заметным изменениям в расстановке сил в регионе. Собственно перед выездом Тохтамыш послал в Москву с ногайскими послами своих людей, для того чтобы они могли узнать и сообщить своему господину об определенных гарантиях — скорее всего, речь шла о размерах материального содержания, которое должен был получить царевич. 17 августа 1557 г. его люди вместе с послами были отпущены из Москвы[358]. Только после этого царевич отдался русским властям. У Тохтамыша известны две жены: дочь ногайского мирзы Кутума б. Муссы (от нее у царевича родилась дочь) и дочь некоего сеида, «богомолца», ногайского бия Исмаила б. Мусы, с которой он развелся в 1560 г.[359] По крайней мере, одна жена с дочерью выехали в Россию спустя некоторое время после царевича[360].

Саин-Булат б. Бекбулат (до 1561 — 5 января 1616 или 21–22 декабря 1615 гг.[361]) являлся касимовским царем в 1570–1573 гг. В 1573 г. он крестился с именем Симеон (Симеон Бекбулатович). В 1575–1576 гг. — «великий князь всея Руси», далее — великий князь Тверской. У него упоминаются шестеро детей — Федор, Дмитрий, Иван, Евдокия, Мария, Анастасия, все они умерли еще при жизни своего отца[362]. Через свою мать Симеон оказался в родстве и свойстве с Романовыми и Кучумовичами. Третья дочь, Темрюка Айдарова Малхуруб, стала женой ногайского бия Дин-Ахмеда б. Исмаила. В свою очередь, одна из дочерей Дин-Ахмеда, Хан-заде, стала супругой сибирского царевича, впоследствии царя Али б. Кучума[363]. Таким образом, Саин-Булат с самого начала должен был занять особое положение на новой родине как племянник Ивана Грозного. Это позволяет по-новому взглянуть на историю с его «великим княжением».

Абдула (Кайбула, Гайбула) (? — не ранее 1570 г.) приходился правнуком Ахмеду. Его отец Ак-Кобек (Ак-Кубек) б. Муртаза дважды становился царем в Астрахани (1532–1533, 1545–1547 гг.) и дважды был свергнут. Сестра Абдулы была замужем за ногайским мирзой Ак б. Мусы[364]. Абдула выехал в Москву в начале 1552 г. Его отправил в Россию с русским послом Севастьяном астраханский хан Ямгурчи б. Бердибек. Тогда же его пожаловали г. Юрьевым Польским. Умер он около 1570 г.[365] В России у него появилось 5 сыновей и не менее 4 дочерей. Старший, Муртаза-Али (до 1558–1577/78 гг.), до 1570 г. крестился с именем Михаил[366]. Был пожалован доходами со Звенигорода[367]. Упоминаются его дети, Федор Михайлович (? — до 1577/78 г.), переживший отца, но умерший в достаточно юном возрасте[368]; другого сына звали Дмитрий Михайлович[369], он, судя по всему, умер ранее отца. Второй сын Абдулы — Будалей (1558–1583 гг.)[370]. Третий, Мустафа-Али (после 1558 — не ранее 1590 гг.) с 1584 г. стал касимовским царем. Известна дочь Мустафы-Али — Так-бильды (1591–1608 гг.)[371]. Четвертый — Арслан-Али (начало 60-х — не ранее 1603 гг.). Он получал доходы с г. Рузы[372]. Имел сына Кутлуг-Гирея (Михаил) (рубеж XVI–XVII вв. — 1623/24 г.)[373]. Саин-Булат (конец 60-х — после 1585 г.) упоминается только один раз в 1585 г. как полковой воевода[374]. Дочерьми Абдулы являлись Ахтанай (Ульяна) (? — после 1615 г.)[375], Катар-салтан (Катар-туташ) (?–1611/12 г.)[376], Даулети-ханым (?–1592 г.)[377], Ак-ханым[378]. Скорее всего, родным братом Кайбулы являлся царевич Баки (Бакай), упоминаемый в 1563/64 г.[379] Известен царевич Баки (Бакай) б. [Ак-Кобек], выезд которого не состоялся в 1551 г. Тогда он проживал у ногайского нурадина (предводитель правого крыла Ногайской Орды) Исмаила б. Муссы[380]. В Россию он, судя по всему, все же попал, но упоминается в документах только один раз полковым воеводой в 1563/64 г.[381] Также родным братом Абдулы являлся и царевич Ибак (Ибрагим) б. Ак-Кобек (Азюбакович) (? — не ранее 1570 г.)[382]. Его «взяли» казаки на Волге недалеко от Астрахани осенью 1558 г. 25 декабря его уже привезли в Москву[383]. Упоминается как полковой воевода в 1559/60–1566/67 гг.[384] В 1552 г. не состоялся выезд некоего царевича Крым-Гирея б. Озтимура[385].

В синодике Макарьевского Унженского Троицкого Монастыря сохранилась запись о роде царевича Михаила Кайбуловича (по косвенным признакам, это Кутлуг-Гирей б. Арслан-Али б. Абдула): «Инока Стефана схимника, царевича Михаила, иноку Александру схим[ницу], княгиню Марью, княжну Марью, Василия младенца»[386]. Княгиня Марья — это жена царевича, Мария Григорьевна Ляпунова. Инок Стефан и инокиня Александра, судя по всему, — родители супруги царевича, Григорий Петрович Ляпунов и Алена, дочь Булгака (Анисима) Андреева Таптыкова. В таком случае княжна Мария и Василий-младенец — это дети Михаила Кайбулина. При этом Мария должна была, как минимум, пережить своего отца. Существование дяди и племянника с одинаковыми именем, отчеством и родовым прозвищем создает определенные трудности при их идентификации. У царевичей встречается несколько форм родового прозвища — Кайбулин, Кайбулатович. Далее, для удобства, Кутлу-Гирея и его потомство мы будем именовать Кайбулиными, а Муртазу-Али и его потомков Кайбуловичами.

Другим Чингисидам не удалось создать на новом месте столь разветвленные династии. Ядгар-Мухаммед б. Касим (? — 26 августа 1565 г.), правнук Ахмеда и сын астраханского царя Касима б. Сеид-Ахмеда. Проживал в России в 1542–1550 гг., после отъехал в ногаи. Стал казанским царем в 1552 г., захваченный в том же году в плен, в октябре 1552 г. был вывезен в Москву. 26 февраля 1553 г. крестился с именем Симеон Касаевич и вскоре женился на Марии, дочери Андрея Михайловича Кутузова и Авдотьи Семеновны, урожденной Воронцовой[387]. От этого брака имелось 5 детей: Петр, Алексей, Григорий, Анастасия, Анна[388]. Но все они умерли в раннем детстве. Известна его сестра — царевна Салтан-бике, племянница ногайского бия Исмаила б. Муссы, навещавшая в 1564 г. брата в России[389].

Дервиш-Али б. Шейх-Хайдар — сын Шейх-Хайдара б. Шейх-Ахмеда и правнук Ахмеда, в 1537–1539 и 1554–1556 гг. — астраханский царь. Дважды выезжал в Москву (в 1548 и 1551 гг.). Второй раз вместе с ним, скорее всего, был и его сын Янтемир[390]. При вторичном возведении на астраханский престол за него отдали жен бежавшего из города прежнего хана Ямгурчи: царицу Тевкель, дочь ногайского мирзы Кель-Мухаммеда [б. Алчигара] с дочерью Ертуган и Кандазу (Ханзаде), дочь царя (?) Крым-Шавкала[391]. М.В. Моисеев достаточно подробно исследовал историю метаний царя. Они оказались связанными со сложной политической обстановкой в регионе середины XVI в. При этом большое влияние на его передвижения оказывала Большая Ногайская Орда. Именно оттуда была родом его мать, Ширин-бике, родная сестра ногайских биев Юсуфа б. Муссы и Исмаила б. Мусы[392]. Ногайцы помогли Дервиш-Али занять казанский престол в первый раз, к ним же он удалился после свержения. Оказавшись первый раз в России, Чингисид решил более не испытывать судьбу. Скорее всего, оказанный прием вполне устраивал его. Поэтому он всячески боролся со стремлением Ивана IV отпустить его по просьбе ногайского бия Шейх-Мамая и Юсуфа в ногаи.

Но в это время в Дешт-и Кипчаке происходили серьезные изменения. Бием стал Юсуф, которого более интересовали казанские дела. Астрахань в конце 1549 г. — начале 1551 г. без санкции Москвы захватили казаки. Новый хан, Ямгурчи б. Бердыбека, просил московского царя взять ханство под протекторат. Активная политика России по отношению к Казанскому ханству испугала Юсуфа. Поэтому он отказался от поддержки Дервиш-Али и встал на сторону хана Ямгурчи. В результате этого Дервиш-Али вновь оказался в России. На этот раз он вывез сюда и свою родню. Пожалование изгнанному хану Звенигорода расценили в Ногайской Орде как отказ Москвы оказать ногаям помощь в установлении контроля над Астраханью. У них в то время обострились противоречия между братьями Исмаилом и бием Юсуфом. Исмаил, в пику брату, решил сделать ставку на Дервиш-Али. Он мог провозгласить его ханом Ногайской Орды и стать при нем беклербеком. Однако ситуация решилась по московскому плану, без ногайской помощи, и потому без учета их интересов.

Взятие Астрахани в 1554 г. стало последней масштабной акцией русской восточной политики с использованием выезжих Чингисидов. После этого Москва предпочитала вызывать к себе казакующих Чингисидов, чтобы лишить своих противников в новоприобретенных землях легитимных претендентов на их престолы[393]. Здесь следует обратить внимание на то, что Дервиш-Али занял выжидательную позицию. Его, скорее всего, интересовала только спокойная сытая жизнь без особых потрясений. Он, насколько мог, сопротивлялся любым изменениям в своей судьбе, которые могли нарушить ее размеренный ход.

Следует отметить, что стремление к покою было главным императивом в поступках большинства служилых царевичей астраханской династии на протяжении всего XVI в.

Ярашта б. Ямгурчи — сын астраханского хана Ямгурчи б. Бердибека и царицы Ельякши, внук Муртазы б. Ахмеда (1555 г.). 2 июля Ямгурчи сместили с престола. Его жен взяли в степи в плен и отправили в Москву. Царевич родился в 1555 г. по дороге в Россию[394]. В этом же году царицу Ельякши крестили с именем Ульяна († 1565 г.) и выдали за Захария Ивановича Плещеева. Царевича крестили с именем Петр и отдали «кормити матери до его возмужания»[395]. Царевич, судя по всему, умер в младенчестве.

Кроме этого, в литературе имеется упоминание о том, что 30 июля 1572 г. какого-то астраханского царевича московские войска взяли в плен между Молодями и Лопасней в ходе Молодинской битвы[396]. Существует ошибочное, ничем не подтвержденное мнение, что Шейх-Хайдар б. Шейх-Ахмед в 1541 г. вынужден был бежать в Москву. Исследователь перепутал его с Дервишем-Али б. Шейх-Хайдаром[397]. О.А. Шватченко отмечает некоего астраханского царевича, который в 1646 и 1678 гг. владел вотчинами в Московском уезде[398]. Но, как мы увидим ниже, на самом деле вотчиной владели супруга последнего астраханского царевича Михаила (Кутлуг-Гирея) Кайбулина и, возможно, его дочь[399].

Общий интерес в России к астраханским Чингисидам был вызван событиями середины XVI в. Присоединение Нижнего Поволжья ставило перед Москвой задачу нейтрализации всех возможных конкурентов на престол вчерашних независимых татарских ханств. Тем более, что они опосредованно продолжали оказывать влияние на события происходящие в регионе.

Сибирские Шибаниды (Кучумовичи)

История выездов сибирских Шибанидов началась еще в начале XVI в. Одно время (1505 г.) собирался выехать в Россию сибирский царевич Ак-Курт, сын Мамука или Ибака[400] со своим дядей Агалаком. Выезд не состоялся из-за начала междоусобицы в Ногайской Орде, где они тогда находились. Проживая в степи, он получал поминки[401] от великого князя московского. Имеется упоминание о посылке им в 1505 г. к Василию III своего сына Ак-Даулета. Более о данном факте ничего не известно. Скорее всего, эти события в конечном счете сыграли определенную роль в выезде в Россию Ак-Даулета (Акдевлет, Акдовлет)[402]. Он упоминается в России с 1518/19 г. († 1532/33 г.)[403]. Позднее в документах появляется его сын Шах-Али († не ранее 1541 г.)[404]. Вряд ли данные выезды были связаны со стремлением Москвы к экспансии за Урал. Скорее всего, причины следует искать в клубке русско-казанско-ногайских интересов.

В конце XVI в. начались уже не только выезды, а вывозы Шибанидов — по преимуществу. Племянник Кучума Мухаммед-Кул б. Атаул был захвачен в плен в 1582 г.[405] В 1586/87 г. к нему в Россию выехала жена[406], в 1595 г. (1596 г.[407]) — мать[408]. Вместе с ними в России появились и его родственники[409]. Судя по всему, уже в России у него родилась дочь, ставшая впоследствии супругой сибирского царевича Алтаная б. Кучума[410].

Собственно Кучумовичи появляются в России в 1591 г. Тогда у озера Чили-Кула взяли в плен сына сибирского хана Кучума б. Муртазы и царицы Чепшан Абу-л-Хайра (Андрея) (1575 г. р.)[411]. У него известно двое детей: сын князь Василий[412] и дочь Евдокия[413].

У Василия, в свою очередь также отмечено двое детей: сын князь Роман и дочь княжна Анастасия[414]. Сохранилась запись рода царевича в синодике Ярославского Спасского монастыря: «Род ц(а)р(е)в(и)ча кн(я)зя Андреа Кучумовича. Кн(я)зя Андреа вж; схим(…) Ираиды; кн(я)зя Феодора гж; кн(я)зя Емелиана; Феодосии; Евдокии; кн(я)зя Георгия; кн(я)г(и)ни Анны; схим(…) Елены; кн(я)зя Михаила; кн(я)г(и)ни Анастасии; схим(…) Анисии; Марии; Ульянии»[415]. Мы видим, что он в основном состоит из имен, большинство которых мы на настоящий момент не можем идентифицировать. Предположительно, к Кучумовичам мы можем отнести только княгиню Анастасию (Анастасия Васильевна Кучумова?). Остальные лица должны быть родственниками ее мужа. В таком случае заглавие, данное монахами монастыря, следует признать несколько не точным.

20 августа 1598 г. в плен попала большая группа жен, детей и внуков Кучума. Тогда в Москву были вывезены пять сыновей Кучума: царевичи Асманак (ок. 1568 г. р.), Шаим (ок. 1578 г. р.), сын царицы Салтаным, Бибадша (ок. 1586–1590 г. р.), Кумыш (ок. 1593 г. р.), Молла (Молта) (ок. 1593 г. р.); восемь жен: царицы Салтаным, Сюйдеджан, Яндевлет, Актулум, Ак-Сюйрюк, Шевлель, Кубул, Чепшан; жена царевича Каная (по другим данным — Чюрая) б. Кучума царица Данай, дочь ногайского бия Уруса б. Исмаила, с двумя дочерьми; жена царевича Али, царица Хандаза (дочь ногайского бия Дин-Ахмеда) с сыном Янсюером (1594 г. рождения), царевич Арслан (Алп-Арслан, Араслан) (около 1590 г. рождения)[416], от другой жены и дочерью; восемь дочерей Кучума: царевны Кумыз (ок. 1584 г. р.), дочь царицы Актулум Гуленфат (ок. 1584 г. р.), дочь царицы Ак-Сюйрюк Ак-ханум, дочь царицы Шевлели Азеп-салтана (ок. 1587/88 г. р.), дочери царицы Сюйдеджан Дерпадша (ок. 1588/89 г. р.) и Мулдур (1592/93 г. р.), дочь царицы Салтаным Тулун-беке (ок. 1595/96 г. р.), дочь царицы Ак-Сюйрюк Караджан (ок. 1595/96 г. р.), дочь царицы Лилипак Нал[417]. Тогда же вывезли малолетних внуков Кучума Зен-Магмета и Лалтак, детей одной из дочерей хана и ногайского мирзы Бегая (Бай) б. Ханбая б. Смайла (Исмаила). Его мать следует искать среди пленных цариц[418]. Данные дети не являлись Чингисидами, поэтому в общих подсчетах мы не будем их учитывать. Но отметить их обязаны. Благодаря статусу внуков Кучума они занимали видное положение. Позднее в России оказался и сам Бегай мирза, а также другой его сын (по-видимому, от другой жены) Сыры и некоторые иные родственники известные как мирзы (в крещении князья) Смайлевы[419]. Скорее всего, вместе с царицей Нал выехал и ее муж и, по крайней мере, часть ее детей.

Следует особо остановиться на упоминаемом здесь царевиче Янсюере б. Али. Ряд авторов и архивные источники приводят имена еще двух сыновей Али — Хансюера и Канчувара (Кансувар). В.В. Вельяминов-Зернов считает, что это только искаженная передача имени Янсюер (Джансюер)[420]. Но документы, в которых Хансюер и Янсюер упоминаются одновременно, снимают вопрос об их тождестве. При этом мы с высокой степенью достоверности можем утверждать (по размерам поместного и денежного окладов), что Хансюер был старшим среди них[421].

Интересна судьба старшего брата. Хансюер дважды попадал в Россию. Дело в том что в 1613–1615 гг. он находился под Смоленском с братом Янсюером и тремя дядя ми (по-видимому, это были испомещенные царевичи Молла (Молта), Азим (Хадумм Хаджим) и, возможно, Андрей Кучумовичи) в полку воевод кн. Дмитрия Мамстрюковича Черкасского и кн. Ивана Федоровича Троекурова, откуда с боя отъехал «с пьяна; в Литву. Не получив там желаемого содержания (находился «бес приюта… и жалованья») перебирается в Крым. Здесь он оставался достаточно долго. При этом смена ха нов не влияла на его судьбу.

Все изменилось в 1627 г. В Стамбуле решили заменить хана Мухаммад-Гирея на Джанибек-Гирея, уже бывшего до этого крымским правителем. 21 июня он прибыл в Крыл в сопровождении 60 каторг и 20 кораблей. Калга Шан-Гирей, а позднее и сам Мухаммад Гирей, оказались у запорожских казаков. Их сторонников в Крыму было мало, поэтому силой захватить власть они не могли и планировали только опустошительный набег при активном участии казаков и польского короля. По другим данным, калга находился в плену у черкасс[422]. Хансюер, судя по всему, по неизвестным нам причинам боялся возращения Джанибека, скорее всего, он сыграл какую-то неблаговидную роль при его смещении. Поэтому он посчитал за благо оказаться в окружении калги Шан-Гирея. Весной 1628 г. соединенное войско черкасс, казыевских ногаев, опального хана и калги было разбито крымскими татарами. Мухаммад-Гирея убили сами запорожцы. Калга и царевич Хансюер с небольшим от рядом ближайших сторонников пытались пробраться на Северный Кавказ к родственникам матери Гирея. По дороге на них напали казаки, захватили в плен Кучумовича и отправили его в Москву. В итоге, 25 марта 1630 г. он был сослан в Соликамск в специально построенную для него тюрьму. Ему был назначен поденный корм 4 копейки, сохраненные до смерти царевича. Следует отметить, что в крымских посольских делах не обнаружен упоминания имени царевича. Возможно, это можно интерпретировать как незаинтересованность Москвы в Чингисиде. Он рассматривался как слишком малая величина для того чтобы его судьба отягощала и без того непростые русско-крымские отношения. В 1635 г. стало известно, что его брат, сибирский царевич Аблай б. Ишим, призывал калмыков со вершить поход на Соликамск и освободить Хансюера. Так как «город погнил, худ», свинца и служилых людей мало, царевича перевели в Устюг. Для этих целей там построили новую избу, огородили ее крепким тыном и «держали за сторожи с великим береженьем». В 1638 г. его отец, сибирский царь Али упросил Михаила Федоровича отпустить сына в Ярославль на поруки. Поручную запись подписали царь Али и царевич Алтанай б. Кучум[423]. Она упоминается в Описи Архива Посольского приказа 1673 г.[424]

Следует отметить, что Г.Ф. Миллер считает Канчувара сыном Кучума. Такой царевич действительно был[425]. В таком случае он попал в плен в царствование Бориса Годунова и тогда же, судя по всему, был отпущен обратно. Скорее всего, с этим следует согласиться. Путаница ведет свое начало с В.В. Вельяминова-Зернова[426]. Он, в свою очередь, ссылается на сочинение И.Е. Фишера[427]. Г.Ф. Миллер подтверждает наличие четырех сыновей Али б. Кучума в России. Четвертым сыном Али был Кутлуган, умерший 2 октября 1623 г. В 1619/20 г. он получал поденный корм в Ярославле в 15 копеек, с 1622/23 г. — 25 копеек[428]. Судя по всему, Кутлуган и Хансюер — это те два царевича, которых взял в плен 24 июля 1607 г. тюменский воевода Матвей Михайлович Годунов[429]. Однако в литературе можно встретить утверждение, что Янсюер после 1599 г. был отпущен в Сибирь. Здесь он принял активное участие в ряде набегов на русские поселения и вновь попал в плен в 1607 г.[430] Скорее всего, это еще один пример, когда два брата, Янсюер (Янсуер) и Хансюер, а также их дядя Канчувар слились в одного человека.

У Янсюера в России родился сын — царевич Янбек (Джанбек, князь Калинник Джансюеревич). У Калинника известно двое сыновей: князья Богдан и Федор. У князя Федора также известно два сына: князья Иван и Лука[431]. У Хансюера, возможно, была незаконнорожденная дочь.

В 1601 г. царевич Ишим б. Кучум добровольно приехал первоначально в Уфу, а затем в Москву. Вместе с ним отправили царевича Кубей-Мурада (Берди-Мурад) б. Кучума. Его отправили в Тобольск, чтобы подготовить почву для своего полного подчинения России, его старшие братья Алей, Канай и Азим. Но тобольский воевода решил не отпускать его к братьям. Однако в 1608 г. Ишим упоминается в Сибири, где он провозгласил себя ханом[432].

Следующая большая группа Кучумовичей попала в Россию в 1608–09 гг. Частично их захватили «с бою», частично они выехали добровольно. В марте 1607 г. в плен взяли мать Али, тогда он считался царем. 24 июля захватили жену Али, двух его сыновей (Кутлуган и Янсюер), две жены Азима (Хаджим, Чувак?) с двумя дочерьми (среди них — мать и дочь Карачай (Карачаца) и Алтын)[433] и сестру Али. 15 ноября 1607 г. в Тюмень вышел тесть царевича Чувака б. Кучума Евбулай с женой и детьми. Летом 1608 г. в Тюмень вышел Алтанай б. Кучум (сам царевич утверждает, что вышел в Тобольск[434])[435]. Приблизительно в это же время оказались захваченными царь Али и его брат Азим. Одно время хотел выехать на царское имя и царевич Ишим б. Кучум[436].

На этом массовый исход потомков Кучума закончился, хотя их продолжали брать в плен. Так, в 1634/35 г. попал в Россию царевич Аблай б. Ишим (князь Василий Ишимович) и, скорее всего, его брат Тюге[437]. В 1649 г. в Уфе велись переговоры о выезде сына Аблая царевича Кучука и брата царевичей Девлет-Гирея б. Чувака. Но стало известно о смерти Аблая, к тому времени уже Василия, что послужило возобновлению военных действий Кучумовичей в Сибири против русских войск[438]. У Василия известно двое детей: князь Василий и княжна Гордея[439].

В источниках упоминается еще одно интересное сообщение. В боярской книге 1658 г. отмечено, что стольнику Федору Ивановичу Сомову за уфимскую службу 169–172-го годов (1660–1664 гг.), «что по ево посылке взяты сибирской Кан Сюю царевич з женою и з сыном, и с племянницею, да сибирского ж царевича Чичилея жена»[440]. Речь идет о внуках Кучума, детях Аблая, царевичах Чигилее (Чучулей, Чичель) и Канзуяре (Кансуер, Калсуер, Кансурел, Хансюер?). Известно, что царевичи активно воевали против людей московского царя в 50 — начале 60-х гг. XVII в. В плену они оказались, судя по всему, не ранее 1661 г.[441] Иных сведений обнаружить не удалось, можно предположить, что в Москву они так и не попали, в противном случае информация об этом сохранилась бы в документации Посольского приказа. Данный факт позволяет предположить, что мы, возможно, имеем далеко не полный список Кучумовичей, попавших в плен или добровольно выехавших на имя московского царя в XVII в. Упоминаемая племянница не обязательно должна относиться к Кучумовичам, поэтому при подсчетах не учитывается.

Следует остановиться еще на одном упоминании сибирских царевичей, приведенном В.В. Черновской: «Еще в правление Иль-мурзы в Романов подъехали и осели на постоянное жительство многие его соплеменники и единоверцы. На дочери одного из них женился его внук — Абдул. Переселился сюда и сибирский царевич Маметкуль Ахтанулов со своим родом. Его дочь стала женой его другого внука — Ак-мурзы»[442]. К сожалению, автор не дал ссылок на свой источник. Попытаемся разобраться в приведенном отрывке. По иным источникам царевич с таким именем нам не известен. Логичнее всего предположить, что речь идет о Мухаммед-Куле б. Атауле. Но в таком случае перед нами явная путаница с биографией царевича и его дочерей (дочери). У Мухаммед-Кула действительно известна дочь, но около 1618 г. ее отдали за сибирского царевича Алтаная б. Кучума. Иных детей у шибанида в России не известно. А вот поместье Чингисида действительно находилось поблизости, в Ярославском уезде. Ак (Ахмед) мирза, родственник Чингисидов, нам все же известен. Это Кутумов Ахмед мирза Алеев сын, приходившийся через свою сестру, касимовскую царицу Салтан-бике, шурином сразу трем касимовским царям — Мустафе-Али б. Абдуле, Ураз-Мухаммеду б. Ондану и Арслану б. Али[443]. Он приходился четвероюродным братом Ак мирзе б. Сююшу мирзе б. Эль мирзе. Таким образом, В.В. Черновской оказались собранными воедино сведения из жизни абсолютно разных людей. Поэтому царевич Маметкуль Ахтанулов нами не учитывается.

Утверждение, что большинство из перечисленных потомков Кучума «в Москве живучи, перемерли некрещены» и не оставили продолжения рода, истинно только отчасти. Как мы увидим ниже, часть из них приняла православие, и еще большее число оставило здесь свое потомство. Судя по всему, многие дети, родившиеся в России, умерли в младенчестве, о многих из них сведения не сохранились. Известны дети касимовского царевича Арслана б. Али — от Фатимы-салтан, дочери касимовского сеида: царевич Сеит-Бурхан (Василий), царевна Салтыкай; от вдовы царевича Азима — Карачацы Алма-бике. Царевич Василий, в свою очередь, имел восемь или девять детей (разночтения вызваны тем, что отдельные авторы ставят под сомнение существование царевичей Федора и Василия, признавая, однако, при этом наличие шести сыновей): Федор (? — не ранее 1682 г.)[444], Василий (? — не ранее 1676 г.)[445], Никифор (? — ок.1680 г.)[446], Иван (? — ок. 1728 г.)[447], Михаил (? — 1678/79 г.)[448], Яков (? — 7 января 1677 г.), Семен (? — 1691/92 г.)[449], Евдокия (? — 11 апреля 1691 г.), Домна (? — до 1728 г.). Мы однозначно можем утверждать о существовании пяти царевичей, о которых известно по иным источникам, кроме дворцовых разрядов. Это Иван, Михаил, Яков, Семен и Никифор. Также следует отметить, что у двух братьев (Михаил и Никифор) полностью совпадают имена супруг (княгиня Анна Григорьевна)[450]. Можно предположить два варианта. Никифор Васильевич и Михаил Васильевич — это одно лицо, в таком случае ошибкой должно признать написание «Никифор». Либо же перед нами пережитки права левирата и Михаил «унаследовал» вдову брата. Но вторая версия кажется менее вероятной. В настоящее время мы не готовы сделать окончательные выводы о количестве сыновей, для этого требуются дополнительные архивные изыскания. Следует отметить, что датировки смерти царевичей Федора и Никифора необходимо несколько скорректировать. Дело в том, что после смерти их отца, царевича Василия Араслановича, ему наследовали только Симеон и Иван[451]. Таким образом, мы вправе утверждать о смерти Федора и Никифора не позднее 1679 г. Не все понятно с царевичем Яковом. Вполне возможно, что это ребенок от первого брака Василия Араслановича, о котором на настоящий момент свидетельств не сохранилось, рожденный еще до принятия царевичем православия[452]. В следующем же поколении династия касимовских царевичей пресеклась. У царевича Ивана Васильевича известен только один сын — Василий (?–1715 г.)[453]. Сохранилась запись рода царевича Василия Араслановича. В ней упоминаются имена царевичей, не встречающихся в иных документах: царевичи младенцы Федор, Иван, княжна Ирина младенец. Помимо этого, здесь дважды упомянуты царевичи Василий и Андрей[454]. Скорее всего это дети и внуки Василия Араслановича. Кажется несколько странным, что от шести детей царевич имел только одного внука, логично предположить, что их было больше, но они умерли в младенчестве или детстве. В синодике московского Новодевичьего монастыря предыдущая запись полностью дублируется (только царевич Василий отмечен один раз). Однако в нем приводится значительное количество имен иных Чингисидов и их родственников, всего 77 имен. Многих из них на настоящий момент не представляется возможным отождествить с известными нам лицами. В данном случае работа усложняется еще и тем, что в данный список, возможно, внесены имена некоторых московских цариц и царевен[455]. Можно предположить, что это произошло по ошибке составителя синодика. В него автоматически внесли всех обладателей титула «царевич» («царица», «царевна»), встречаемых в более ранних документах монастыря, память о которых стерлась со временем. В данном случае мы считаем возможным учитывать в общем списке касимовских Чингисидов Федора, Ивана, Ирину, Василия и двух Андреев.

У сибирского царевича Алтаная б. Кучума было два сына — Дост-Мухаммед (Петр Алексеевич) и Иш-Мухаммед (Алексей Алексеевич), имеется упоминание еще об одной дочери. Скорее всего, она умерла до вступления в брак. У Алексея, в свою очередь, было пятеро детей: Григорий (?–1685 г.), Василий (? — ок. 1718 г.), Дмитрий (? — до 1713 г.), Алексей (? — после 1689 г.), Прасковья. Имелись и другие внуки и правнуки Алтаная, умершие в младенчестве и раннем детстве. О них нам известно по собственноручной поминальной записи царевича Василия Алексеевича «по родителям ево», поданной в церковь Живоначальной Троицы Новоспасского московского монастыря. Большинство из перечисленных в ней лиц не поддаются точному отождествлению. С высокой степенью достоверности можно утверждать, что упоминаемые в записи царевичи младенцы Дмитрий, Иаков (Яков), Михаил, Иоанн и княжна Анна младенец — это дети Василия Алексеевича сибирского от первого брака с Анной Семеновной Грушецкой[456].

У царевича известны и иные дети. Но они были рождены уже в XVIII в. (Сергей Васильевич (1710 — после 1738 гг.), Яков Васильевич (1711 — после 1729 гг.), Федор Васильевич (1717 — 19.09.1758 гг.)[457] и поэтому не учитываются нами.

Мы видим, что выезды сибирских Шибанидов конца XVI–XVII вв. имеют одинаковую природу с выездами астраханских Чингисидов. Москва таким образом хотела избавится от постоянных набегов Кучумовичей, препятствовавших скорейшему освоению Сибири.

Хивинская (Ургенчская) династия

Мухаммед-Кул б. Хаджи-Мухаммед еще ребенком в 1575 г. был отдан в аманаты (заложники) к персидскому шаху. В 1592 г., в начале правления шаха Аббаса, он бежал. На родине в это время шла война с бухарским ханом. Поэтому после очередного поражения он был вынужден вернуться в Персию, где и прожил еще три года. В 1595 г. Хаджи-Мухаммеду удалось восстановить свою власть. Мухаммед-Кул же после очередного поражения от бухарцев вынужден был бежать в Ногаи, к брату своей жены мирзе Кучуку б. Мухаммеду. Мирза не захотел держать у себя родственника и отправил его в Москву[458].

В 1603 г. в Ургенче (Юргенче, Ургендже), после смерти Хаджи-Мухаммеда б. Акатая, ханом стал его сын Араб-Мухаммед. У него, в свою очередь, было семь сыновей: Исфендияр, Хабашь, Ильбарс, Абу-л-Гази, Шериф-Мухаммед, Харезм-шах и Авган-Мухаммед (1611 — 19 сентября 1648 гг.). В 1621 г. Хабашь и Ильбарс выступили против своего отца и отняли у него власть. Первоначально царевичи Авган и Харезм-шах находились в плену вместе со своими матерями и отцом в Хиве, а затем в Куме. Через год, в 1622 г., Ильбарс, взявший себе Хиву с Газараспом, перевез к себе без ведома Хабаша отца и обоих малолетних братьев. Здесь он приказал убить Араб-Мухаммеда и Харезм-шаха. Авган-Мухаммеда же отправил к Хабашу. Хабашь сжалился над одиннадцатилетним ребенком и отправил его к русскому царю. Летом 1622 г. он был в Астрахани. Отсюда, вместе с посланником в Бухару Иваном Хохловым, царевича водным путем отправили в Москву, и 30 декабря царевич был на приеме у царя Михаила Федоровича[459]. В России у Авгана родились сын Мухаммед-Эмин (9 декабря 1638 г. — до 1648 г.)[460] и дочь Кутлусат (? — после 1648 г.)[461]. Они умерли в раннем возрасте, сын — еще до смерти отца[462].

Следует признать, что появление в России хивинских царевичей оказалось более чем случайным, Москва не могла использовать их в серьезной внешнеполитической игре, и они могли только украшать своим присутствием двор московского царя.

Казахская династия

В.В. Вельяминов-Зернов приводит следующую родословную царевича Ураз-Мухаммеда: Ураз-Мухаммед б. Ондан б. Шигай б. Ядик б. Джанибек б. Барак б. Куйручук б. Урус[463]. Таким образом, Ураз-Мухаммед происходил от старшего сына Джучи Ичена. Его предки являлись ханами Синей и Золотой Орд. Об Ондане (1545–1575 гг.) известий сохранилось очень мало. Его матерью была Баим-бикем. Царевич отличался воинственным нравом, имел много жен и наложниц, взятых у соседних народов и из среды своих сородичей. В 30 лет царевич погиб от рук калмыков и был похоронен в Туркмении. Ураз-Мухаммед родился от Алтын-ханым, дочери Булат-султана в 1572 г. Когда он попал в Сибирь, точно не известно. Автор сборника летописей утверждает, что Ураз-Мухаммед некоторое время жил в тяжком плену у Сеид-Ахмеда (Сейдяк) б. Бекбулата[464], сибирского князя из рода Тайбугитов, соперника Кучума за главенство над Сибирью. В.В. Вельяминов-Зернов ставит под сомнение это известие и дает свою версию этих событий. По его мнению, казахский царевич оказался захвачен ханом Кучумом или его людьми во время одной из войн с казахами. Как пленный неприятель, он мог содержаться в тяжелой неволе. Когда же Сеид-Ахмед захватил Сибирь, положение Ураз-Мухаммеда могло сильно измениться. Оставаясь формально пленником, он мог получить значительную долю свободы. Летом 1588 г. Сеид-Ахмед и казахский царевич отправились на соколиную охоту на так называемый Княжий луг. Узнав об этом, тобольский воевода Данила Данилович Чулков пригласил их к себе в Тобольск. Во время обеда князя и царевича взяли в плен. 10 сентября 1588 г. пленников отправили в Москву[465]. Скорее всего, уже в России у царевича появился сын Мухаммед-Мурад[466]. Другие дети Чингисида неизвестны, однако их наличие нельзя исключать.

В 1594 г. Ураз-Мухаммед начинает играть заметную роль в сношениях с Казахским ханством. В это время там правил родной дядя царевича Таввакул (Тевкель) б. Шигай.

Москва пыталась установить свой сюзеренитет над данной территорией и использовать Орду в своих внешнеполитических интересах. Казахский царевич начинает играть далеко не последнюю роль в этой истории. В 1594 г. казахский посол Кул-Мухаммед (Кулмамет) посетил царевича в его поместье и вел с ним переговоры с глазу на глаз, без русских участников[467]. Дело в том, что Таввакул просил вернуть ему его племянника. Москва, в свою очередь, требовала взамен прислать в аманаты (заложники) сына Тавваккула Усейна (Хусейна)[468]. В марте 1595 г. Ураз-Мухаммед должен был написать своему дяде Таввакулу грамоту о посылке в казахские степи русского посла Вельямина Степанова с послом Кул-Мухаммедом[469]. В октябре 1595 г. в Москву в аманаты приехал царевич Мурад[470]. Дальнейшая судьба этого царевича неизвестна. Обмен не состоялся и Ураз-Мухаммед остался в России. Вполне возможно, что причина этого была в самом царевиче. Просто ему не захотелось менять достаточно спокойную и хорошо обеспеченную жизнь в России на степи своей далекой родины, тем более что он покинул ее давно. Можно предположить, что царевичи Мурад и Мухаммед-Мурад — это одно лицо. Здесь требуются дополнительные разыскания.

Постепенно вокруг царевича стала собираться его семья. Документы утверждают, что до 1594 г. к нему выехали его бабка (Ази царица), мать (Алтын-ханым), тетки, Бохты Сеиткулова дочь Шепелева[471] и Куньд а также две сестры (Алтын), возможно, одна из них — двоюродная[472].

Следует признать, что казахские Чингисиды попали в Россию исключительно по воле обстоятельств. Другое дело, что, уже проживая на своей новой родине, они стали играть заметную роль в русско-казахских дипломатических контактах, и тем самым оправдывать свое присутствие в России.

Иные Чингисиды

К иным Чингисидам в первую очередь следует отнести шарманшанского (самаркандского) царевича Шихима (Шейх-Мухаммед б. Мухаммед), по-видимому, из династии Джанидов (Астраханская династия). В Персидских делах имеется упоминание, что он приехал в Астрахань летом 1589 г. 10 мая 1590 г. царевич был впервые на приеме у царя Федора Ивановича[473]. В 1623 г. в Ярославле, в числе кормовых татар, в 1623 г. упоминаются младшая жена (царица Ханыш) и дочь царевича[474].

Здесь же следует отметить некую царицу Бахты ханум, дочь царевича Сеит-Кула и жену мирзы Сафар Али Шейдякова, проживавшую в середине XVII в. в Ярославле среди иных кормовых Чингисидов и татар[475]. На настоящий момент мы не можем однозначно отождествить ее с той или иной ветвью представителей «золотого рода». С наибольшей вероятностью, она происходила из сибирской или же казахской династии (см. выше). При общих подсчетах Чингисидов мы вынуждены проигнорировать ее, дабы избежать двойного счета одного и того же лица.

Особую группу составляют огланы (уланы — в русских источниках). Несмотря на то, что их происхождение также восходило к Чингисхану (оглан — первоначальное именование всех представителей «золотого рода» из династий Джучидов, Чагатаидов и Хулагуидов, позднее, в XV в., это именование было заменено на султан), они заняли как бы промежуточное положение между султанами и не-чингисидами. Скорее всего, отаны — это представители тех ветвей рода, которые не обладали освященным традицией правом на ханский трон в том или ином регионе Дешт-и Кипчака. В России они никогда не именовались царевичами, хотя и пользовались почетом. Мы еще вернемся к их статусу, когда будем говорить о дворах Чингисидов в России. Можно предположить, что в XV — первой половине XVI вв. их было довольно много. Однако по именам нам известны, скорее всего, далеко не все. При этом, как мы увидим, они имеют самое прямое отношение к касимовским Чингисидам.

Облаз (Обляз) улан отмечен в источниках в 1480 г. При этом он назван огланом «царя (?) Городецкого»[476]. «Казанская история» является более чем специфическим памятником, ей далеко не всегда можно доверять, но в данном случае мы склонны верить ей.

В 1504 г. в Крым должны были отправить «кость» Нур-Даулета, а также жену и детей покойного князя Ямадыка и младшего брата Верди улана Али улана[477]. Али улана также следует внести в наш список.

Япанча (Еланчи) улан встречается в разрядных книгах в июле 1528 г. Тогда он вместе с казанским царем Шах-Али б. Шейх-Аулиаром и его братом, касимовским царевичем Джан-Али, находился в Вязьме[478].

В следующий раз, летом-осенью 1551 г., мы видим группу казанских уланов, сопровождавших малолетнего казанского хана Утямиш-Гирея и его мать царицу Сююн-бике в Москву. Это — два сына оглана Кучака и сын оглана Ак-Мухаммеда[479]. Иные сведения о них отсутствуют.

Помимо этого в Касимове в мавзолее Шах-Али б. Шейх-Аулиара было отмечено надгробие дочери улана Чура-Мухаммеда Хан-Пупай-бикем[480]. Иная информация о них отсутствует. Мы включаем их в общий список Чингисидов. Отца — как выезжего, дочь — как родившуюся уже в России.

Последний раз огланы-уланы в России отмечены в 1593 г. Это Тохтар улан, входивший в состав дворов крымских Гиреев (Мурад-Гирея и, возможно, его брата Саадет-Гирея). После смерти царевичей и отпуска их жены, царицы Ертуган, в Крым Чинги-сида оставили в России, он содержался во Владимире (в тюрьме?)[481]. Магмет-Али улан и его жена Авни-салтан были отпущены с царицей Ертуган в Крым[482].

Ложные Чингисиды

На Востоке Чингисиды долгое время рассматривались как единственные законные претенденты на тот или иной ханский трон. В России они также пользовались большим авторитетом. По своему статусу они числились сразу же за Калитичами, впоследствии — за царями из династии Романовых, поэтому всегда находились желающие возвести к ним свое происхождение.

Одними из первых это предприняли Аничковы. Они выводили свой род от царевича Берека (Берке), в крещении Аникей, по преданию, выехавшего к Ивану Калите в 1320 г. За это якобы ему пожаловали вотчины на Белом озере и женили на дочери Микулы Воронцова[483]. От выходца из ханского рода, Ивана Ивановича Шеи-Булгака, вышедшего в начале XV в. к Олегу Рязанскому, по одной из версий, ведут свое происхождение Булгаковы, Голицыны и Куракины[484]. Старомосковские боярские фамилии Старковых и Серкизовых также числили свой род по одной из родословных росписей от некоего царевича Саркиза, выехавшего в Москву к Дмитрию Донскому из Большой Орды. В данном случае мы можем указать дату появления этой легенды: о царском происхождении они стали говорить вскоре после, того как покинули боярскую думу[485]. Царское происхождение якобы имели и рязанские роды, идущие от мирзы Салахмира (Крюковы, Шишкины, Вердеревские, Апраксины, Ратаевы, Дувановы, Пороватовы, Мертвого, Хитрово[486]).

Подобные легенды среди потоков служилых татар, по-видимому, достаточно часто возникали в XVIII в. Православная ветвь рода Мустафиных выводит свою родословную к казанскому царевичу Муртазе Мустафичу, якобы жившему в конце XVI в.[487] Тевкелевы также выводили себя от Чингисидов, придумав несуществующего сына с ханским титулом Девлет-Мухамеда у касимовского царя Ураз-Мухаммеда б. Ондана[488]. Некоторые авторы выводят Уразгилдеевых также от Ураз-Мухаммеда. Правда, они называют его сибирским царевичем[489]. События Смутного времени и последующие утраты документов способствовали возникновению подобных легенд. Чингисидами считают себя и Чанышевы, якобы ведущие род от некоего Алтун-хана и ханши Гурьлявич[490]. Но документируемая часть родословной полностью опровергает это утверждение. Дворяне Рязанцевы выводят свое происхождение от Кибердея Уразова, сына крымского царя Ураза, выехавшего в XVII в. и крестившегося с именем Григорий. Под царем Уразом, судя по всему, следует понимать все того же касимовского царя Ураз-Мухаммеда б. Ондана. Через браки на дочерях Григория сопричастность к Чингисидам отмечали также Григоровы и Коробьины[491].

По легенде, род Булатовых произошел от казанского царевича Якуба б. Улуг-Мухаммеда, в крещении Симеона[492]. Известны примеры, когда к представителям «золотого рода» приписывались и некоторые татары, сохранившие мусульманскую веру, из государственных крестьян XVIII–XIX вв.[493]

При желании этот список можно значительно продолжить. Для нас подобные легенды интересны тем, что они наглядно показывают, какое значение имело происхождение от представителей «золотого рода» в России как среди мусульманских, так и среди православных родов. Мы не будем подвергать критике приведенные здесь сообщения, следует только отметить, что подобные генеалогические построения никак не отражались на реальном положении перечисленных родов в рассматриваемом нами периоде. Зачастую дети и внуки подобных «выезжих царевичей» занимали более чем скромное положение в служилой иерархии.

Ложные Чингисиды — не только русское явление, высокий статус представителей «золотого рода» на Востоке сохранился до наших дней. Поэтому там также известны случаи самозванства, однако за Уралом они в основном были связаны с претензиями на занятие того или иного трона[494].

На этом список Чингисидов в России XV–XVII вв. завершается. Можно подвести некоторые статистические итоги. Для удобства представим их в табличном виде. При этом необходимо подчеркнуть, что по многим из Чингисидов у нас имеются далеко не полные данные. Поэтому некоторые цифры со временем могут несколько корректироваться в сторону увеличения. Труднее всего выявить всех женщин. В данной таблице мы не учитываем татарских цариц, чье происхождении из «золотого рода» не подтверждено документально. К тому же мы не имеем возможности точно отождествить целый ряд сибирских (в том числе и касимовских) царевичей и княжон[495], умерших в младенчестве и известных только по записям в монастырских синодиках[496]. Но ниже мы будем рассматривать также и все упоминания жен Чингисидов.

У нас получилось всего 189 человек, 135 мужчин и 54 женщины. При этом выехало (попало в плен) 101 человек (79 мужчин и 22 женщины). Родилось уже в России — 88 (56 мужчин и 32 женщины). Следует отметить, что из родившихся в русских землях много умерших в младенчестве или в совсем еще юном возрасте, не успевших попасть на страницы летописей и иных официальных документов. Таких только в приведенном списке не менее 26 человек. В подавляющем большинстве это Чингисиды уже родившиеся или, по крайней мере, умершие православными. Информация об умерших младенцах-мусульманах за редким исключением не сохранилась. Фактически двукратное преобладание мужчин над женщинами (в том числе и среди родившихся уже в России) объясняется разностью их социальных ролей. Властными функциями обладали исключительно мужчины (дети от браков дочерей Чингисидов и мужчин из других родов не обладали правами представителей «золотого рода»), поэтому документы фиксируют в первую очередь их. По этой же причине именно мужчины, а не женщины вынуждены были искать спасения на чужбине в случае поражения при очередном династическом кризисе. Таким образом, это далеко не полный список, по крайней мере, по отношению к женщинам из «золотого рода». Он еще может несколько расшириться за счет умерших в младенчестве, а также лиц, по тем или иным причинам, не отображенным в рассматриваемых нами источниках. При этом наиболее перспективным направлением поиска по крещеным Чингисидам следует признать исследование синодиков и вкладных монастырских книг. Новые данные по некрещеным представителям «золотого рода» могут появиться при обнаружении неизвестных ныне документов по их землевладению. Но, несмотря на сделанные замечания, полученную выборку следует признать вполне репрезентативной. Итак, мы обрисовали общий круг лиц, ставших нашими главными героями. На самом деле он окажется несколько объемнее. Ведь здесь не учтены мужья-гурганы[497] и жены, не имевшие царского происхождения, в том числе и такие заметные фигуры как казанская и касимовская царица Сююн-бике. В отдельных случаях мы будем говорить и о первых браках цариц, не происходивших из «золотого рода», и их мужей и детей нецарского происхождения. Мы рассмотрим и многочисленных нетитулованных родственников Чингисидов, а также членов их дворов, в первую очередь, имелдешей и аталыков. Тем более, как мы покажем ниже, многие из последних находились в непосредственном родстве с представителями «золотого рода». Установить полный круг этих лиц — еще более трудная задача.

На настоящий момент в данном списке 142 имени (см. Приложение). В большинстве своем это — жены и мужья представителей «золотого рода» в России. Упоминаются там и иные их родственники, в том числе и по молочному родству. С последней категорией лиц дела обстоят наиболее сложно. Источники донесли до нас имена значительного количества имелдешей, проживавших в Касимове. Но установить, кому из Чингисидов они приходились молочными братьями, на настоящий момент мы не в силах. Скорее всего, это члены дворов умерших сибирских царевичей цариц и царевен, которые после смерти своих сюзеренов по неизвестным причинам не вошли или же не захотели войти в состав двора касимовских Шибанидов и были испомещены в Мещере.

Мы уже говорили о браках Чингисидов, заключенных до выезда в Россию. Но у нас имеется информация и о ряде свадеб, сыгранных уже на новой родине или с разрешения и одобрения Москвы. При этом следует отдельно разобрать случаи заключения браков крещеными и некрещеными Чингисидами. Самим фактом своего происхождения потомки прежних сюзеренов русских земель были обречены занимать — и занимали — особое положение на своей новой родине. Действительно, в государственной иерархии они стояли сразу же за Калитичами[547] (позднее — Романовыми) перед боярами и всеми служилыми князьями. Факт родства с ними русской знати мог существенно повысить их статус и, возможно, в ряде случаев нарушить обычный местнический счет. Тем более, что с Чингисидами в родстве и свойстве находились московские великие князья (цари) XVI–XVII вв. Происходило ли это в действительности — нам предстоит разобраться. Помимо этого, некоторые служилые цари и царевичи и их потомки могли реально претендовать на тот или иной престол, в том числе и московский. Влияло ли это на разрешение браков Чингисидов? Чтобы ответить на поставленные вопросы, следует разобрать все известные нам случаи.

Браки некрещеных Чингисидов

Первые интересующие нас сведения относятся ко второй половине XV в. Тогда, по существующему праву левирата, после смерти в 60-е гг. казанского хана Махмуда б. Улуг-Мухаммеда его вдова вышла замуж за брата мужа царевича Касима б. Улуг-Мухаммеда. На настоящий момент мы не можем точно установить, требовалось ли для этого разрешение московского великого князя. Можно предположить, что данное событие не сыграло какой-либо заметной роли в развитии московско-казанских взаимоотношений. Дело в том, что после смерти Касима, летом 1469 г., она была отпущена в Казань к своему сыну Ибрагиму б. Махмуду[548]. Женский компонент еще не начал играть ту роль, которая отмечается в XVI в. Замечание М.Г. Худякова о том, что спор за казанский престол 1467 г. между Касимом и Ибрагимом — это не только спор дяди и племянника, но и отчима и пасынка, — верно[549]. Но, скорее всего, династические соображения в наследии казанского престола не были главенствующими, по крайней мере, на том этапе. Роль местного нобилитета в вопросах формирования политики управления Казанским ханством до настоящего времени явно недооценена[550]. Придя на территорию, ранее уже вполне освоенную, Улуг-Мухаммед и его потомки вынуждены были считаться со сложившимися в регионе властными структурами, в противном случае они не смогли бы удержаться здесь. Подобная ситуация зафиксирована и в 1504 г. Тогда в Крым отправили вдову касимовского царя Нур-Даулета б. Хаджи-Гирея большую царицу (старшую жену) «Куратью Мадыкову дочерь»[551].

В 1519 г. казанским царем стал касимовский царевич Шах-Али б. Шейх-Аулеар. Для подкрепления его прав на престол за него выдали вдову предыдущего царя Мухаммед-Эмина б. Ибрагима, Фатиму, дочь ногайского бия Мусы б. Ваккаса, сестру Юсуфа[552]. В данном случае Москва, скорее всего, выступала главным сторонником этого брака, дабы поднять престиж своего ставленника и придать его возведению на казанский престол дополнительную легитимность.

Очередной случай династического брака связан с именем царицы Сююн-бике. Ногайский компонент играл немаловажную роль во всех событиях на территории Дешт-и Кипчака[553]. Женитьба того или иного хана, в первую очередь казанского, на дочери одного из ведущих ногайских аристократов, как правило, выступала фактором стабилизации отношений на ногайском направлении[554].

Борьба за Казань в правление Василия III увенчалась успехом. В 1532 г. на казанский престол возвели касимовского царевича Джан-Али б. Шейх-Аулиара, брата Шах-Али, до этого он «правил» Касимовским «царством» в 1521–1532 гг. В выборе его на казанский престол не последнюю роль сыграли просьбы казанской знати прислать им его, а не Шах-Али. В ту пору ему было 16 лет. Казанцы предпочитали возводить на престол молодых царей, при которых местный нобилитет мог чувствовать себя значительно свободнее и фактически руководить делами царства. Его противник, прежний царь Сафа-Гирей б. Менгли-Гирей, бежал в ногайские степи к своему тестю и союзнику, одному из влиятельнейших ногайских мирз, Шейх-Мамаю б. Мусе. Для казанского правительства царевны Ковгоршад, сестры хана Мухаммед-Эмина и единственной некрещеной представительницы династии Улуг-Мухаммеда, стояла насущная проблема: нейтрализовать возможные интриги хана Сафы. Поэтому Шейх-Мамаю нашли достойный противовес. За юного казанского хана выдали дочь мирзы Юсуфа б. Мусы — Сююн-бике. Это произошло с ведома русских властей, и, говоря словами летописца, для того, «…чтобы земля Казанская в упокое была». Казанцы выбрали в невесты дочь мирзы, кочевавшего обычно в Казахстане, для того чтобы снизить степень ногайского влияния на казанские дела. По мнению В.В. Трепавлова, решающим в выборе невесты стало то, что Юсуф не был замешан в интригах Сафа-Гирея[555]. Первоначально ничто не предвещало осложнений. Но в 1535 г., когда Юсуф кочевал «блиско Казани» с Шейх-Мамаем, от человека дочери он узнал, что «Яналей царь ее не любит». Тогда Юсуф послал к казанским князьям, чтобы «Яналея царя с Казани сослали, а дочерь его ему отдали». 25 сентября 1535 г. Джан-Али убили, а на престол снова взошел Сафа-Гирей. Переворот в Казани являлся следствием сговора двух ногайских мирз. Между Шейх-Мамаем и Юсуфом существовала договоренность, смыслом которой была поддержка последним смещения Джан-Али в обмен на определенные гарантии для дочери Юсуфа. Сююн-бике второй раз вышла замуж, на этот раз за Сафа-Гирея. От этого брака впоследствии родился Утямиш-Гирей (Александр Сафакиреевич), также непродолжительное время побывавший казанским ханом, пусть и абсолютно номинальным из-за своего юного возраста.

Юсуф, отец Сююн-бике, — достаточно примечательная личность. Среди остальных ногайских мирз он отличался религиозностью и культурной ориентацией на Бухару. Язык его грамот наполнен богословскими рассуждениями и крылатыми выражениями[556]. Вероятно, будучи истовым мусульманином-сунитом, он являлся сторонником старых традиций и стремился сохранить Ногайскую Орду как хакима Дешт-и Кипчак (повелителя Половецкой степи). Сююн-бике, возможно, была любимым ребенком в семье, а воспитание в атмосфере маверанахрского благочестия и почтения к традициям (возможно даже, золотоордынским) сыграло свою роль в ее формировании. По мнению Г.Н. Моисеевой, Сююн-бике на момент первого замужества было около 12–13 лет[557], то есть это была достаточно юная пара. Трудно говорить об устойчивых теплых чувствах между ними.

После переворота сентября 1535 г. Сююн-бике исчезла из источников до 1546 г. В «Казанской истории» это объяснялось тем, что она якобы находилась у отца в Орде и только в 1546 г. была выдана за Сафа-Гирея[558]. Г.Н. Моисеева считала, что она оставалась в Казани, а ее положение характеризовала на основе дипломатической переписки Ивана Грозного и Юнуса б. Юсуфа как полон[559]. В первой части своих рассуждений она, несомненно, права. В 1549 г. Юсуф сообщал, что Сафа-Гирей убил Джан-Али и женился на его жене (Сююн-бике)[560]. Положение же ее у Сафа-Гирея нельзя интерпретировать так однозначно. Данные о «полоне» взяты из верительной грамоты Юнуса, которая появилась накануне взятия Казани, и Юсуфовичи отчаянно пытались сохранить и даже приумножить свое влияние на Среднее Поволжье[561]. Скорее всего, до поры до времени ее положение ничем не выделялось, но и особенно бедственным не было, иначе этот факт выявился бы ранее. Правление Сафа-Гирея не было для Казани счастливым. После изгнания в 1531 г. он с недоверием относился к казанской знати и во время русского похода в 1545 г. начал репрессии. Это возмутило казанских беков, и в Казани состоялся переворот, окружавшие хана крымцы оказались частью побиты, частью изгнаны, а сам Сафа-Гирей оставался в Казани на положении заложника. При помощи астраханца Мансур-сеида он бежал в Астрахань к Абд ар-Рахману, тот помог ему войском, но хана Сафу поджидала неудача. Тогда он бежал к Юсуфу и просил помощи у него[562]. Г.Н. Моисеева предполагала, что одним из условий для получения помощи стало требование содержать Сююн-бике «любшее первых жен» и признания ее будущего ребенка своим наследником[563]. Но умолчание о жизни Сююн-бике до 1546 г. может быть связано и с композицией произведения, которое описывает наиболее яркий период жизни Сююн-бике (1546–1551 гг.), а не всю ее жизнь.

Смерть Сафа-Гирея (1549 г.) выдвинула «красносолнечную» царицу на авансцену истории. Первоначально казанцы послали в Крым за старшим сыном Сафа-Гирея — Булюком, но Сагиб-Гирей заточил его и брата в тюрьму. Сагиб-Гирей просил у турецкого султана послать в Казань Девлет-Гирея, которого, по словам крымского историка XVIII в. Мухаммад-Ризы, крымский хан опасался. В итоге, в 1551 г. прибывший претендент на казанский престол совершил переворот, а Сагиб-Гирей оказался удушен недавним узником Булюк-Гиреем[564]. Как видим, Крыму было в тот момент не до Казани. В то же время ногаи и русские перерезали пути возможных сношений Казани с Крымом, наблюдалось стремление к координации действий с целью недопущения крымско-казанского союза. Юсуф предлагал выдать Сююн-бике за Шах-Али. Летом-осенью 1549 г. ногаи вели войну с Казанью. Это дало результат: в конце 1549 года Юсуф занимает примирительную позицию и говорит, что в Казани у него есть «племя»[565]. Что, на наш взгляд, может говорить в пользу того, что наследником Сафа-Гирея признан его сын от Сююн-бике — Утямиш-Гирей. М.Г. Худяков, отрицая любовную связь царицы и оглана Кучака, настаивал на том, что малолетний Утямиш был провозглашен ханской гвардией, возглавляемой Кучаком[566]. Г.Н. Моисеева в любовной истории Кучака и Сююн-бике видела тонкий политический расчет последней, направленный на раскол «крымской партии», дабы сохранить Казань за Утямиш-Гиреем. При этом Сююн-бике не доверяла русским и Шах-Али б. Шейх-Аулеару[567].

Сложно сказать, что реально связывало Кучака и Сююн-бике, но одно можно констатировать: время их правления отличалось жесткой военной диктатурой и засильем крымцев. Террор Кучака вызвал недовольство казанской знати. Он вынужден был бежать. С этого момента судьба Сююн-бике оказалась предрешенной. Казанцы начали переговоры с русским о ее выдаче, которые увенчались успехом. Они спешили избавиться от неудобной политической фигуры. Было велено прислать ее с Утямишем в Свияжск. 11 августа 1551 г. на Казанском устье князь Петр Семенович Серебряный с детьми боярскими встречал плененную царицу. Вечером того же дня они уже были в Свияжске. Утямиш-Гирея сопровождали два сына оглана Кучака и сын оглана Ак-Мухаммада. 5 сентября 1551 г. мы видим их в Москве[568]. В «Казанской истории» вывозу Сююн-бике предшествовало сватовство Шах-Али и два покушения на него. Сначала царица прислала «брашно», и пес попробовал питье и «расторже его на кусы», затем прислала она Шах-Али «срачицу драгу», ее одели на осужденного, и тот «паде тотчас на землю мертв». Только после этого ее выдали казанцы. Вывозил ее князь Василий Серебряный[569].

Следует подробнее остановиться на возможных интерпретациях литературного сюжета о браке Сююн-бике и Шах-Али в «Казанской истории». Взятие Казани трактуется здесь как эквивалент взятия Царьграда (или цареградских областей), которое, в свою очередь, является эквивалентом овладения царственной силой. Как некогда Владимир взял Корсунь, устрашив византийских царей и заставив их выдать за себя греческую царевну Анну, вместе с которой он получил и крещение, так Грозный берет Казань, подтверждая тем самым свой царственный статус. Женским персонажем, аналогичным Анне, в «Казанской истории» выступает Сююн-бике. Обе истории разворачиваются по модели трехчленного фольклорного параллелизма «взятие города — брак — воцарение». Царь Шах-Али при этом выступает в роли заместителя Ивана Грозного. Аналогом брачной перипетии Сююн-бике и Шах-Али является не история женитьбы Владимира на греческой царевне Анне, а история женитьбы Владимира на Рогнеде и попыткой Рогнеды зарезать Владимира на брачном ложе. Знаменательно, что для народного сознания оказалось возможным вписать историю женитьбы Владимира в сказочный сюжет, согласно которому добывание невесты из «чужого» мира суть неизменное благо. Если такую невесту удается получить, вместе с нею герой получает и царство, одновременно умножая свою «силу», свой магический потенциал.

Сююн-бике и мусульманская Казань идеально подходят для истории о завоевании невесты из чужого мира. Казань — змеиное царство, основанное на месте змеиного гнезда. Гнездо извели с помощью волхования, но змеиные свойства передались казанцам. Борьба русских с ними соответствует змееборческой акции, которая во множестве эпических сюжетов о героическом сватовстве предшествует добыванию невесты из «чужого» мира. Но в «Казанской истории» в корне меняется представление о природе взаимодействия с «чужим» миром. Здесь подчеркнуто, что город расположен на самой границе, «на самой украине Руския земли», находится не по «ту», а по «эту» ее сторону. Место, где стоит теперь Казань, «от начала Русския земли» было единой русской территорией, и Господь вручил Ивану Грозному Казанское царство, сохранив его для него от прародителей. В отличие от Владимира, Иван Грозный не получает чужое, а распространяет свое: власть русского христианского царства, и, захватывая чужие земли, трактует их как свои собственные, исконно русские. Если поведение Сююн-бике, на первый взгляд, кажется несколько противоречивым (хотя на самом деле ничуть не противоречит «правильному» развитию былинного сюжета), то о поведении Шах-Ал и можно сказать обратное. С бытовой точки зрения, он ведет себя вполне последовательно. Обнаружив отраву в дарах Сююн-бике, он отказывается от женитьбы на ней, а позже, когда политические обстоятельства вынуждают его к этому, рассматривает брак как постылый, заключенный лишь формально, содержит Сююн-бике как пленницу и не вступает в супружеские отношения с ней. Вся эта линия поведения, психологически вполне объяснимая и логичная, нарушает логику эпического сюжета. Распознав отраву и избежав смерти в момент сватовства, Шах-Али обнаруживает в себе те качества, которые в эпических сюжетах отличают подлинного, достойного жениха от других претендентов. Обида на жестокость свадебных испытаний в этом контексте совершенно неуместна. Брак с невестой, добытой столь дорогой ценой, в финале остается столь же желанным, как и в его начале. Но в истории Сююн-бике и Шах-Али все происходит иначе. Добытая по свершении змееборческого подвига (т. е. победы русских над «змеями-казанцами») женихом (точнее, заместителем жениха), подтвердившим свои магические качества и способность одолеть непобедимую невесту, Сююн-бике оказывается ненужной добычей. Развернутый по эпическому канону, сюжет сворачивает, в конце концов, в бытовое русло, и финал истории о Сююн-бике становится свидетельством, с одной стороны, разрушения канона, а с другой — колоссального сдвига, произошедшего в русском историческом самосознании в XVI в.[570]

Однако вернемся к исторической канве данных событий.

С сентября 1551 г. ногаи начали осторожно выяснять ее местонахождение у русских дипломатов. В начале 1552 г. русские власти сообщали в Ногайскую Орду, что вывезли Утямиша «за отца своего грубость», при этом Сююн-бике «к нам же приехала». Однако сложно сказать, где она в это время находилась, в Москве или в Касимове. Последнее предположение представляется наиболее вероятным. С другой стороны, с весны 1552 г. существовало требование русских властей: ногайским послам возвращаться на родину, минуя Мещеру, что объяснялось, якобы, «для хлебной стравы»[571]. Причем после октября 1552 г. это требование было снято[572]. Учитывая исключительность такого требования, никогда ранее не звучавшего, можно предположить, что Сююн-бике находилась в Касимове. Меры же безопасности, принятые московскими политиками, диктовались опасением, что ногаи ее выкрадут для нового кандидата на казанский трон[573]. По словам русских дипломатов, Шах-Ал и у себя ее держать не захотел. Иван Грозный пожаловал ее «платьем и ествою», Утямиш-Гирея ей кормить дали, его же, как подрастет, юртом устроят. Особо подчеркивалось, что из-за Сафа-Гиреевой «грубости» им «в таком нашем жалованье быти непригоже»[574]. Все эти объяснения нацелены в первую очередь на Юсуфа и его сыновей: так, ранее, еще в 1551 г., послы Юсуфа объясняли неприязненность его к России тем, что Иван Грозный воюет Казань, где ханом его внук Утямиш-Гирей[575]. С мая 1552 г. все усилия ногайской дипломатии оказались сконцентрированными на стремлении вернуть Сююн-бике и Утямиш-Гирея в Ногайскую Орду[576]. Русская сторона отказывала ногаям в этом, ссылаясь на то, что она ныне замужем за Шах-Али. В Москве мотивировали эту акцию нормами «вашего (т. е., ногайского) закона» и тем, что ранее сам Юсуф просил выдать ее за Шах-Али[577]. Возможно, что права Г.Н. Моисеева, считавшая, что Юсуф желал использовать дочь как козырь в борьбе за Казань[578]. Вместе с тем нельзя не отметить, что брак Шах-Али и Сююн-бике являлся абсолютно законным, т. к. базировался на практике левирата, широко распространенного в постзолотоордынском обществе. Согласно летописям, Сююн-бике выдали за Шах-Али, по его челобитью, в мае 1552 г.[579]

Дату ее смерти установить достаточно трудно, все упоминания о царице прекращаются после 1552 г. В.В. Вельяминов-Зернов предполагал, что привлечение сведений Описи царского архива позволит уточнить хронологию ее жизни[580]. Исследователь говорил об описании ящика 201, где среди документов упоминалось «А в нем книги, приезд царя Шигалея и царевы Шигалеевы Сююндюк (Сююн-бике) царицы»[581]. Сама Опись царского архива — памятник сложный и еще не до конца исследованный.

А.А. Зимин, занимавшийся реконструкцией государственного (царского) архива, отметил, что основное содержание ящика сформировано около 1561 г. Исследователь отмечал, что Шах-Али находился в Москве в 1552, 1556/57, 1558, 1562, 1564 гг. Исходя из того, что Шах-Али бил челом о женитьбе на Сююн-бике в Москве в мае 1552 г., А.А. Зимин предположил возможным их приезд в 1552 г.[582] При всей вероятности подобной датировки, обращает на себя внимание такое обстоятельство, что Сююн-бике именуется «Шигалеевой», но если они приезжали в Москву в 1552 г., то она еще не была замужем за Шах-Али, и, соответственно, должна именоваться «Сафакиреевой», что и имело место в летописях при именовании ее при вывозе в Россию и при прошении Шах-Али выдать ее за него замуж[583]. При этом известно влияние царского архива на летописи[584], а также особое отношение царских дьяков к статусным вещам. Таким образом, можно предположить, что сообщение ящика 201 Описи царского архива относится ко времени после 1552 г. Последнее упоминание Сююн-бике в дипломатической переписке относится к февралю 1554 г.[585] В «Казанской истории» упоминается, что она присутствовала при крещении сына в январе 1553 г.[586], но если это и так, то этот визит не связан с упоминавшимся в ящике 201. Вероятно, она умерла не ранее 1554 г., более точно установить дату ее смерти не представляется возможным.

Положение Сююн-бике при Шах-Али достоверно не известно. В «Казанской истории» и грамотах Юсуфа оно рисуется как бедственное. Жила де «аки в темнице», Шах-Али якобы казнил ее: «носа ей срезал и поруганье великое учиня убил ее до смерти»[587]. Данное сообщение, по-видимому, не имеет никакого отношения к действительности. Царица должна была быть окружена почетом и достойным материальным содержанием. Для успокоения волнующейся родни русское правительство отправило в Касимов с грамотой к Шах-Али гонца И. Пахомова. В послании касимовскому царю рекомендовалось допустить к Сююн-бике послов Юнуса б. Юсуфа и Али б. Юсуфа, а также отправить ей к Юсуфу и матери послание[588]. Все это имело место после 2 февраля 1554 г.[589] После этого прямых сведений о Сююн-бике более нет.

Видно, что за прошедшие десятилетия женский компонент начинает играть значительно более заметное место в русской дипломатии на Востоке. У Шах-Али известна еще одна жена, Буляк-шад-бикем, дочь касимовского сеида Джуруджия (1530 — 1 октября 1557 гг.)[590]. Имелись у него, и другие жены, но по именам они нам не известны. В марте 1552 г., после очередного отъезда Шах-Али из Казани, русские воеводы потребовали от казанцев, чтобы те прислали в Свияжск «царицу Шигалееву цареву и меншицу»[591].

В означенный период времени было еще раз применено право левирата в политических целях. 24 мая 1555 г. в Астрахань, к новому царю Дервиш-Али б. Шейх-Хейдеру, ставленнику Москвы, дабы лишний раз подчеркнуть его права на трон, отправили жен и дочерей свергнутого предыдущего царя Ямгурчи б. Бердибека «Тевкель царицу и з дочерью, да другую царицу Ганзаду (Кандазу), цареву Шавкалову дочь»[592]. Правда, одну из цариц, Елякши (Ульяна), после крещения по непонятным причинам выдали замуж за Захария Ивановича Плещеева[593]. Скорее всего, это произошло из-за того, что ее новорожденного сына решили крестить, а это потребовало крещения кормящей матери. Теперь ее следовало пристроить. Выбор пал на одного из доверенных лиц Ивана IV того периода. Но, возможно, разгадка кроется в материнских чувствах царицы — она просто не хотела покидать своего ребенка. В данной истории остается непонятным, насколько данный брак повлиял на статус З.И. Плещеева.

Абдула (Кайбула, Гайбула) б. Ак-Кобек выехал в Москву в мае 1552 г., тогда же его женили на дочери Джан-Али б. Шейх-Аулиара[594]. Впоследствии этот брак сыграет определенную роль при выборе очередного касимовского царя. В 1584 г. им становится Мустафа-Али б. Абдула, внук Джан-Али (?). Известно, что после смерти Шах-Али, не оставившего наследников, Иван Грозный предлагал крымскому царю Девлет-Гирею женить одного из своих сыновей или внуков на дочери прежнего касимовского царя (родственнице Маг-салтан?) и обещал в приданое Касимов (правильнее, титул касимовского царя или царевича)[595]. Брак не состоялся. Очередным царем стал Саин-Булат б. Бекбулат. Будучи касимовским царем, Мустафа-Али женился на дочери романовского мирзы Али б. Кутума Салтан-бике, являвшейся, между прочим, двоюродной племянницей Сююн-бике. Салтан-бике предстояло сыграть особую роль в истории Касимова. Дело в том, что по тому же праву левирата через брак с ней титул царя касимовского получили Ураз-Мухаммед б. Ондан (1600 г.) и Арслан б. Али (1614 г.)[596]. Она пережила всех трех мужей.

Следует подчеркнуть особую роль левирата в постзолотоордынском обществе, когда жена предыдущего хана, переходя к следующему, передавала ему и права на власть. Изначально в условиях кочевого быта и полигамии он обеспечивал сохранение за вдовами средств к существованию и вместе с тем стабилизировал родоплеменные отношения. В условиях же ожесточенной борьбы среди высшей аристократии в государствах-наследниках Золотой Орды левират получил политическое содержание: благодаря ему при смене хана не происходило заметного перераспределения властных полномочий внутри нобилитета, к тому же новый хан сохранял поддержку родни жены. Впрочем, это действовало лишь в том случае, если хан не начинал сам менять внутреннюю расстановку элиты. В экстремальных условиях левират мог легитимизировать получение трона тем или иным правителем. В обстановке же искусственно созданного политического организма (такого, как «Касимовское царство») левиратные отношения являлись стабилизирующим фактором при распределении власти внутри политической элиты. Все это, а также роль двора выезжего хана или султана (аталыков, имелдешей и др.), приводило к консервации подобного сообщества и к закрытости политической элиты[597].

Имеется информация о браках еще четырех некрещеных детей Абдулы. Арслан-Али был женат на некой Ураз-салтавне[598]. Его дочь Ахтанай (после смерти супруга приняла православие и стала Ульяной) была женой романовского мирзы Эль (Иль) б. Юсуфа[599]. Даулети-ханым являлась супругой сеида Тек-Бека[600]. Другая дочь Абдулы (имя не установлено) в 1591 г. выдана замуж за крымского мирзу, находящегося в России на правах почетного заложника Пашая мирзы Дербышева князя Куликова[601].

В 1585 г. в России оказался крымский царевич Мурад-Гирей б. Мухаммад-Гирей. С осени 1586 г. он жил со своим двором в Астрахани, у него имелось большое количество жен, точное их число установить проблематично. Помимо вдовы его брата, царя Саадет-Гирея, царицы Ертуган, дочери бия Малой Ногайской Орды Газы (Казы) б. Урака[602], взятой в жены в 1588 г., упоминается по имени некая Анзакоя-царица[603]. Также он был женат на дочери ногайского мирзы Хан б. Газы[604]. Возможно, здесь имеется некоторая путаница. Алтын-ханыш, супруга ногайского мирзы Саид-Ахмеда б. Мухаммеда, называется его тещей[605]. Одной из его жен зимой 1586/87 г. стала дочь шамхала[606]. Весной 1591 г. в Астрахани умерли сам царевич, его пасынок царевич Кумо-Гирей и, как минимум, одна из его жен[607]. Установить ее имя невозможно, и однозначно можно утверждать только то, что умершая царица не происходила из знатного крымского рода. Ее тело не требовали отдать для погребения в Крым. После смерти царевича его вдовы из Шамхальства (Дагестана) и Большой Ногайской Орды могли отправиться к своим родственникам. Тем более что детей они, судя по всему, не имели, и Москва не была в них заинтересована.

Другое дело — царица Ертуган (Иртуган), вдова Саадет-Гирея и Мурад-Гирея, мать царевича Кумо-Гирея и царевны Волги (Долги?)[608], которая родилась, по-видимому, после 1588 г. В 1591 г. именно вокруг нее собираются все крымские татары, стремящиеся выехать в Крым. Тем самым царица, благодаря своему статусу, наследовала и положение своих супругов, став своеобразным центром политического притяжения крымских пленников, что в целом свойственно Чингисидам в России[609].

Но вернемся к браку на дочери шамхала. Это уникальный случай в истории России, когда служилый Чингисид взял себе жену из соседнего государства. Объяснение этому следует искать в особом статусе Гиреев в России второй половины XVI в. и их относительной самостоятельности. В этот период Москва с их помощью вела активную политическую игру на Северном Кавказе, в которую оказались втянуты Большие и Малые Ногаи, Шамхальство (Дагестан), Крым, Персия, Турция, Грузия и другие стороны[610]. Данные браки имели несколько целей. В первую очередь, конечно же, поиск союзников и укрепление влияния в борьбе за крымский престол, которую вели братья. Нужны они были и России, стремившейся упрочить свое положение на Северном Кавказе и Нижней Волге.

Мы уже отмечали, что касимовский царь Ураз-Мухаммед б. Ондан был женат на дочери романовского мирзы Али б. Кутума Салтан-бике. Судя по всему, у него имелись и другие жены, но о них источники молчат. Постепенно к Ураз-Мухаммеду в Россию выехали его мать, тетки, сестры (возможно, и двоюродные). Упоминается шурин царевича Ахмед мирза Алеев. Это романовский служилый татарин, брат Салтан-бике. Одну из сестер выдали за самаркандского (шарманшанского) царевича Шихима (Шейх-Мухаммед б. Мухаммад), другую — за мирзу Сафар-Али Изламова (скорее всего, из крымских мирз двора царевича Мурад-Гирея)[611]. В 1626 г. в Ярославле упоминается меньшая супруга «шарманшанского» царевича, царица Ханыш с дочерью[612]. Таким образом, мы можем утверждать, что у Шихима имелись и другие жены.

Право левирата в брачной политике оставалось действенным и в XVII столетии. У последнего касимовского царя Арслана б. Али, помимо уже отмеченной Салтан-бике, известны и другие жены. Это — Фатима-салтан, дочь касимовского сеида Ак-Мухаммеда сеид Белек сеид Шакулова, (брак заключен около 1605 г.)[613]; Карачай (Карачаца), дочь абыза Ибердеея, вдова сибирского царевича Азима (Хадумма, Хаджима) б. Кучума (не ранее 1615 г.)[614] и тетка своего второго мужа; Наг-салтан (Нагел, Нагал) Карамышева дочь Мусаитова, родная сестра сибирских татар Исинея Карамышева (касимовский воевода между 1610 и 1613 гг.) и Бахту раза Карамышева, зятя сибирского царевича Мухаммед-Кул б. Атаула (1613/14 г.). Известно, что Исиней Карамышев являлся имелдешем[615]. Однако его отец, Карамыш Мусаитов, ни разу не назван аталыком. Следовательно, статус имелдеша Исиней, скорее всего, получил через мать, являвшуюся кормилицей одного из сибирских Чингисидов. В 1619/20 г. московский царь по неизвестным причинам сослал Исенея Карамышева в Нижний Новгород. Тогда же Арслан отослал жену к родственникам в Ярославль. Но развода, скорее всего, не последовало[616]. Можно утверждать, что Наг-салтан до этого была замужем за Мамаем мирзой Семендеревым. По крайней мере, Мустафа мирза Мамаев сын Семендерев в 1634 г. называет ее своей матерью[617]. По-видимому, ее мать происходила из рода пророка Мухаммеда. В одном из переводных татарских документов она именуется сеит царицей Наг-салтан[618]. Данный факт позволяет нам сделать предположение о том, что Наг-салтан приходилась правнучкой хану Кучуму. Дело в том, что в Сибири второй половины XVI в. не имелось большого количества потомков пророка Мухаммеда, основная их часть попадала в регион из Бухары. Их посылали специально для пропаганды ислама и обращения в него языческого населения Сибири. С 1574/75 г. таким сеидом был выходец из Ургенча Дин Али ходжа (Дин-аул-ходжа)[619]. Здесь он занял очень высокое положение. Следует упомянуть, что хан выдал за сеида одну из своих дочерей (Нал-ханиша, дочь Лайли-ханыш). Судя по всему, дочь от этого брака и стала одной из жен Карамыша Мусаитова (в настоящее время мы можем выделить трех[620]). Следует отметить, что в таком случае двоюродный брат касимовской царицы, Аюп-ходжа (Аюб-ходжа) б. Султамет-ходжа б. Дин Али ходжа, считался святым у тобольских татар[621].

В нашем построении, конечно же, необходимо учитывать фактор определенного допущения. Но только подобная генеалогия царицы позволяет нам вполне логично объяснить все перипетии ее жизни. Имеются косвенные данные, позволяющие считать пятой супругой царя мать прежнего касимовского царя Ураз-Мухаммеда, царицу Алтын-ханым, дочь Булат султана б. Усяк хана. В разных документах царевна Ай-ханыш, сестра Ураз-Мухаммеда, называется то дочерью, то падчерицей Арслана. Имеется упоминание, когда она же названа дочерью «ногайского царя Ондана»[622]. В таком случае, данный брак заключен в 1613–1614 гг. Это через левират закрепляло права сибирского царевича на титул касимовского царя и обязывало позаботиться о содержании ее самой и ее родственников.

У нас имеется уникальная возможность проникнуть во внутренние покои дворца царя Арслана и проследить, какие были взаимоотношения у его жен и других многочисленных родственниц между собой.

После смерти Арслана (апрель 1626 г.) в Касимове проживали три его вдовы (Фатима-салтан, Карачаца и Салтан-бике), падчерица Алтын, дочь царицы Карачаци и сибирского царевича Азима (Хаджим, Хаддум) б. Кучума, дочь Карачаци и Арслана Салтыкай, тетки Арслана царицы Молдур, Нал-бикем и царевна Тур-пача со своими людьми. Помимо их, в городе жил отец Фатимы-салтан сеид Ак-Мухаммед, ее брат Тениш и дядя Иш-Мухаммед сеид б. Белек сеид. В Ярославле проживали опальная супруга Арслана Наг-салтан, его дочь от Фатимы-салтан Алма-бике и падчерица Ай-ханыш (сестра Ураз-Мухаммеда б. Ондана), вдовы сибирского царевича Мухаммед-Кула б. Атаула. Среди такого количества женщин просто не могла не возникнуть борьба за власть. Старшинство по праву должно было принадлежать Салтан-бике, вдове трех последних касимовских царей. Ее положение при Ураз-Мухаммеде и Арслане отличалось некоторой автономностью. Первому в приданое она принесла прожиточное поместье, доходы с которого, возможно, шли ей[623], при третьем она имела специальный доход с бражного кабака (15–20 рублей в год)[624]. Но Фатима-салтан была матерью единственного сына и наследника. Благодаря этому, а также поддержке своих родственников, занимавших в Касимове особое положение, ей удалось взять власть в свои руки. Соперницы посчитали, что в сложившихся обстоятельствах им лучше попроситься на жительство в Ярославль, где они были зачислены в число кормовых татар. За ними последовал один татарин из двора покойного царя, другой отправился в Романов к Барай мирзе Кутумову[625]. Со смертью Арслана б. Али у его сына временно отписали часть его доходов (доходы с кабаков и таможен). Это, конечно же, усложнило содержание большой семьи. Но ведь можно было получать доходы из Ярославля, живя в Касимове. Данный факт указывает на сложные отношения в семье. Переехали, правда, не все жены и родственницы. Часть из них через некоторое время вернулась на постоянное место жительства в Касимов, оставаясь, однако, ярославскими кормовыми татарами.

Пока царевич был ребенком, вся власть оказалась в руках его матери и деда — Шакуловых. Именно они занимались управлением хозяйством Чингисида и его двором. В результате этого царицы Карачаца и Салтан-бике (вскоре, вероятно, все же обосновавшейся в Касимове[626]), сводная сестра Сеит-Бурхана Алтин и его бабки Молдур и Тур-пача, переехали на жительство в Ярославль и стали получать поденный корм из городских доходов[627]. В Касимове осталась бабка царевна Нал-бикем. Отъезд женщин вызвал целое судебное разбирательство. Их обвинили в краже имущества Сеит-Бур-хана. Якобы, Карачаца, умершая в 1627/28 г., завещала в обход царевича значительную часть движимого имущества покойного мужа, царя Арслана б. Али, поровну своей дочери от первого брака царевне Алтын и сестре Сеит-Бурхана, царевне Алма-бике. Среди «похищенного» перечислены одежды, ювелирные украшения, драгоценные камни, деньги, медные котлы и лохани, кабальные и закладные грамоты, 24 дойные коровы, 170 овец, еще не оплаченные товары. Ряд вещей были взяты в заклад. Общая стоимость спорного имущества неизвестна, но у некоторых вещей стоимость указана — их общая сумма составляла 368 р. 60 к.[628] По-видимому, часть имущества, возможно, большая, была возращена малолетнему царевичу.

Главным источником напряжения в семье однозначно являлись Шакуловы. Долгое время они держали в руках всю полноту власти, в первую очередь экономической. Ситуация меняется только начиная с 1641/42 г., когда Сеит-Бурхан достиг совершеннолетия, к этому моменту ему было приблизительно 18 лет. В этом году в Касимов к внуку переселяется сибирский царь Али б. Кучум[629]. К 1648/49 г. здесь поселяются другие родственники и свойственники царевича Сеит-Бурхана: его сводная сестра и одновременно тетка царица Алтын-сач, вдова ургенчского царевича Авган-Мухаммед б. Араб-Мухаммед султана с дочерью Кутлусат[630], сводная сестра царица Ай-ханыш, вдова Мухаммед-Кула б. Атаула, бабка царица Молдур[631]. По-видимому, матери царевича и ее родственникам пришлось расстаться с присвоенной властью. Оставшиеся годы Фатима-салтан, судя по всему, не имела возможности вмешиваться в дела, к тому же ей пришлось терпеть рядом вчерашних соперниц. Ситуация могла поменяться только во второй половине XVII в. — ее соперницы умерли, сын и внуки почти все время проводили в Москве. Теперь она в полном объеме могла вмешиваться в домашние хозяйственные дела. Она прожила не менее 90 лет. Пережила мужа, детей, большинство внуков, вынуждена была смириться с тем, что ее потомки стали христианами. Скорее всего, она достаточно болезненно относилась к этому. Тем более, что царица, судя по народным преданиям, отличалась властным характером[632]. Следует отметить, что это практически единственный пример, когда народная память донесла до нас определенные личностные характеристики кого-либо из членов семьи касимовских Чингисидов. Поэтому, даже если перед нами не более чем предание, данный факт очень важен для нас.

К сожалению, не по всем служилым Чингисидам имеется достаточно полная информация. Зачастую она ограничивается констатацией самого факта заключения брака в России. В 1613/14 г. в Ростове женился царевич Молла б. Кучум[633]. В 1618 г. в Ярославле (?) его брат Алтанай б. Кучум женился на дочери царевича Мухаммед-Кула б. Атаула[634]. Это был не единственный брак царевича. Во второй половине XVII в. в документах упоминаются две его вдовы: ханым Джан тата Алеева мирзина дочь (скорее всего, из ногайских мирз)[635] и Девлет пача Смолянова (предположительно, из сибирских татар, однако нельзя полностью исключать иное ее происхождение, к примеру, из двора крымского царевича Мурад-Гирея)[636]. В свою очередь, незадолго до декабря 1618 г. (год смерти) Мухаммед-Кул женился на дочери касимовского царя Арслана б. Али и Фатимы-салтан Алма-бике[637] и падчерице Арслана, сестре Ураз-Мухаммеда б. Он-дана Ай-ханыш[638].

В 1628/29 г., судя по всему, по инициативе и выбору московского царя, принимается решение о женитьбе ургенчского царевича Авган-Мухаммеда б. Араб-Мухаммеда хана на падчерице касимовского царя Арслана б. Али Алтын-сач, дочери сибирского царевича Азима (Хадумм, Хаджим) б. Кучума и Карачай (Карачаца), дочери абыза Ибердея. Свадьбу сыграли 8–10 мая 1630 г.[639] Получилось так, что во дворе малолетнего выезжего царевича власть сразу же захватила его мамка Анекея. Данный брак, по мнению московского царя, должен был сократить ее влияние или ликвидировать полностью.

Следующие известия относятся к середине XVII в., когда сибирский царевич Алтанай б. Кучум женил своих сыновей. Иш-Мухаммед б. Алтанай (Алексей Алексеевич) первый раз женился в 1649 г.[640] Брак оказался недолгим, супруга вскоре умерла. В 1650 г. царевич женился второй раз на некой Салтан-бике[641]. После принятия православия ее стали звать Анастасией Васильевной. Она была «приезжая боярыня» цариц Марии Ильиничны и Натальи Кирилловны[642]. Дост-Мухаммед б. Алтанай (Петр Алексеевич) женился впервые до принятия православия в 1653 г.[643] К 1656 г. он уже овдовел. Документы однозначно указывают на то, что разрешение на брак давал лично московский царь[644].

Царица Молдур, дочь Кучума и царицы Сюйдеджан, в Ярославле вышла замуж за Девлет мирзу Яналея мирзу Шейдякова. Это произошло после ее переезда, из Касимова в Ярославль в 1627 г. Она овдовела в Великий пост 1646 г.[645] По-видимому, генеалогию супруга следует представить так: Девлет б. Джан-Али б. Туган. Джан-Али выехал из Ногайской Орды и погиб под Москвой, когда там стояли поляки и «Вор». Быть может, это связано с избиением в Калуге татар, в том числе и ногайских, в декабре 1610 г., последовавшим за убийством Петром Урусовым Лжедмитрия II. В Москве известны еще сын Джан-Али Зорбек (Федор) и его младшие братья Каплан и Али, испомещенные в Ярославле[646]. Царица Нал, дочь Кучума и царицы Лилипак, вышла замуж за мирзу Дин-Али[647]. Скорее всего, это уже упомянутый нами сибирский сеид Дин-Али ходжа (Дин-аул ходжа), уроженец Ургенча, посланный в Сибирь для проповеди ислама в 1574/75 г. Но в таком случае данный брак был заключен еще в Сибири, около 1575 г.

Другими сведениями о браках служилых Чингисидов мы не располагаем. Правда, документы дают нам право с уверенностью утверждать о свадьбе царевича Джансюера (Янсюера) б. Али. Он попал в Россию ребенком, здесь же у него родился сын Джан-бек (Калинник Джансюеров)[648]. Неизвестно, был ли женат его брат Хансюер, но в Соликамске у него упоминается незаконнорожденная дочь[649].

Скорее всего, вступали в брак и иные известные нам Чингисиды, но сообщений об этом не найдено. Также имеется упоминание о царице Бахты ханум, дочери некоего царевича Сеит-Кула, жене мирзы Сафар-Али Шейдякова[650]. Брак был заключен до 1649 г.[651] Мирза происходил из Малой Ногайской Орды, проследить его генеалогию на настоящий момент не представляется возможным. Царевич по другим источникам не известен. Предположение о том, что речь идет о сибирском царевиче Мухаммед-Куле б. Атауле, не выдерживает критики. Дело в том, что в тех же делах отмечены дачи его вдов. И здесь его имя передано правильно. По документам рубежа XVI–XVII вв. известна казахская царица Бахты ханум, племянница казахского хана Таввакула, а значит, сестра (скорее двоюродная) Ураз-Мухаммеда б. Ондана. В свою очередь, Ураз-Мухаммед и его родственники посылали в казахские степи малые поминки для членов рода, оставшихся в степях. Среди них отмечен царевич Сеит-Кул б. Худайназар[652]. Быть может, данная царица происходила из казахской династии? Но тогда на момент заключения брака она должна быть более чем в преклонном возрасте. С даты первого упоминания о ней прошло 55 лет.

Приведенные данные позволяют нам сделать некоторые выводы. Для служилых царей и царевичей, продолжавших исповедовать ислам, было достаточно сложно найти себе партнера для брака. В первую очередь это происходило из-за ограниченного выбора. Невесту или жениха, за редким исключением, можно было найти только в проживающих в России семьях служилых Чингисидов, знатных ногайских, крымских, позднее — сибирских мирз, а также сеидов. Ногаи сразу заняли в этом вопросе особый статус. Постоянно прибывающая ногайская знать занимала видное положение на новой родине[653]. Особенно в XVI в., когда крещеные князья Шейдяковы неоднократно назначались полковыми воеводами и наместниками[654]. К тому же ногайские мирзы издавна являлись привычными брачными партнерами. Для заключения брака обязательно требовалось разрешение царя. Иногда в Москве сами подбирали нужных кандидатов. При этом зачастую разрешение на брак рассматривалось как особое пожалование московского царя. Начиная с XVI в., Москва ясно осознает возможности правила левирата в брачной политике и активно применяет его. Можно предположить, что для всего XVI и начала XVII вв. для части Чингисидов почти обязательным было требование иметь среди жен дочерей сеидов, потомков пророка Мухаммеда.

Помимо упомянутых случаев, можно отметить жену царевича Тохтамыша, двоюродного брата Шах-Али б. Шейх-Аулиара, дочь некоего сеида, с которой он развелся в 1560 г.[655] В мусульманском мире всегда особо почитали потомков пророка. Сеиды (сайиды) — потомки четвертого праведного халифа Али, женатого на Фатиме, дочери пророка Мухаммеда. Чингисиды также признавали сеидов первенствующим родом уже в XIV в. В сознании мусульман они часто отождествлялись со святыми и считались главными носителями религиозных канонов. Все дети от браков представителей иных родов с дочерьми сеидов приобретали права сеидов. Поэтому они с неохотой выдавали своих дочерей за людей из другого слоя. Возможно, в России XVI — начала XVII вв. сеиды являлись главами некоторых корпораций служилых татар. По крайней мере, это прослеживается в Касимове[656]. В Казани в периоды междуцарствий вся полнота власти принадлежала старшему сеиду.

Также было престижно женится на дочерях Чингисидов. Родство по женской линии с «золотым родом» давало почетный титул гурган — «зять ханского рода», хотя они и их потомство не могли претендовать на наследие Чингисхана. В Средней Азии титул гурган стал особенно известным с тех пор, как его принял эмир Тимур. Данному примеру последовали и многие его потомки (Мираншах, Шахрух, Улугбек и др.)[657]. Неизвестно, насколько в Москве были информированы об этом. Думается, часть служащих Посольского приказа, специализирующихся на восточном направлении, скорее всего, владела данной информацией. Это может быть интересно при рассмотрении браков крещеных Чингисидов.

Также бросается в глаза тот факт, что Кучумовичи на протяжении долгого времени предпочитали искать брачных партнеров в своем ближайшем окружении, как правило, это были дети пленных сибирских Шибанидов либо дети их имелдешей и аталыков. Данное наблюдение позволяет нам с достаточно большой вероятностью предположить происхождение тех или иных мужей и жен Чингисидов в случаях, когда не имеется документов.

Браки крещеных Чингисидов

Браки крещеных служилых Чингисидов имели свои особенности. Дело в том, что в жены или мужья они могли брать представителей знатнейших московских родов и даже родниться с царем (великим князем). Это, вч: вою очередь, оказывало определенное влияние на статус, прежде всего местнический, той или иной семьи. Но подобное практиковалось не изначально, к тому же претерпевало некоторые изменения.

Первый брак в рассматриваемом периоде зафиксирован в 1506 г. 25 января великий князь Василий III выдал свою сестру, княжну Евдокию, за казанского царевича Петра Ибрагимовича (Худайкул б. Ибрагим). А.Л. Юрганов ошибочно называет ее племянницей Василия III[658]. Венчал их архимандрит Спасского монастыря Афанасий в Успенском соборе Московского Кремля[659]. А.А. Зимин предположил, что бездетный великий князь Василий Иванович рассматривал своего зятя до рождения Ивана (Грозного) как своего наследника. Тем самым он занял несравненно более высокое положение, нежели остальные подданные московского князя. После смерти Петра некоторое время как наследник рассматривался его зять князь Федор Михайлович Мстиславский[660]. Данный брак имел наибольшее влияние на последующие события.

А.О. Амелькин предположил, что этот брак имел непосредственную связь с историей русско-казанских отношений 1505 г. В этом году казанский хан Мухаммед-Эмин б. Ибрагим резко поменял свою прорусскую позицию и устроил русский погром в Казани в день открытия ежегодной ярмарки (24 июня), а также арестовал московского посла Михаила Кляпика. «Было много людей изо всех городов Московского государства, а такова крестьянская кровь не бывала как и Казань стала»[661]. Этому предшествовала грамота к Ивану III, в которой хан писал: «Аз есми целовал роту за великого князя Дмитрея Ивановича, за внука великого князя, братство и любовь имети до дни живота нашего, и не хочю бытии за великим князем Васильем Ивановичем… А яз… не рек ся бытии за великим князем Васильем Ивановичем, ни роты есьми не пил, ни бытии с ним не хочу».

По мнению исследователя, именно это событие послужило первоосновой для складывания песни об Авдотье Рязаночке. При этом в одном из многочисленных прототипов собирательного образа народной героини он видит и княгиню Евдокию Ивановну, супругу Петра Ибрагимовича, претендента на казанский престол. Именно его, а не касимовского царевича, А.О. Амелькин отмечает в ответном походе на Казань[662]. Здесь нужно отметить, что факт крещения и брака можно интерпретировать по-иному — как определенный жест доброй воли по отношению к Казани. Мухаммед-Эмину показали, что Москва готова на компромисс. Из спора за казанский престол вывели одного из реальных претендентов, крещеного царевича Петра, к тому же благодаря браку Петра-Худайкула на Евдокии, Василий III породнился с казанскими Чингисидами.

В первой половине XVI в. крещеный казанский царевич Федор Меликдаирович (Молейгдарович, Даирович) женился на Евдокии Долголяцкой, дочери некой Анны (Воротынской?)[663]. Источники больше не упоминают фамилию Долголяцкие (Долголядский). Быть может, это — по каким-то причинам искаженное «Ляцкая»? Тогда это могла быть только дочь Ивана Васильевича Ляцкого. Но данные построения слишком зыбки.

Во вкладной книге Троице-Сергиева монастыря упоминается вклад некой княгини Евдокии по своему покойному мужу, князю Федору Царевичеву, и вклад Ивана Грозного по княгине. Скорее всего, это все те же Федор Меликдаирович и Евдокия Долголяцкая[664]. Версия с Ляцкими-Захарьиными имеет все же уязвимое место. Дело в том, что Иван Грозный давал крупные вклады в те или иные монастыри на помин души представителей выезжей знати, не имевшей в России родственников. Но Захарьины являлись достаточно сильным, разветвленным родом. По другой версии, Долголяцкий — только прозвище по названию села в Волоколамском уезде, а его жена была дочерью князя Петра Дмитриевича Ростовского и княгини Анны Борисовны, дочери князя Бориса Васильевича Волоцкого, родного брата Ивана III, и Ульяны Михайловны (Холмской). Место захоронения царевича (малый алтарь Успенского собора Иосифо-Волоцкого монастыря) подтверждает данное предположение. Здесь же похоронены удельный князь Федор Васильевич Волоцкий и князь Иоанн Рузский[665].

Кроме Петра и Федора, известны и другие крещеные казанские царевичи: Василий, Иван, Лев, Василий (?). Все они, по-видимому, являлись детьми Мелик-Тагира б. Ибрагима[666]. Скорее всего, они также были женаты, но имена их жен неизвестны. Судя по всему, им подбирали жен по тем же принципам, что и другим Чингисидам данного периода. Круг возможных невест мы можем очертить благодаря данным за первую половину XVI в.

11 июня 1530 г. (по другим данным, это произошло в 1529 г.) Анастасию Петровну, первую дочь царевича Петра Ибрагимовича, выдали замуж за служилого Гедиминовича, князя Федора Михайловича Мстиславского, выехавшего из Литвы в 1526 г.[667] Их внучка, Анастасия Ивановна, станет супругой царя Симеона Бекбулатовича.

6 июня 1538 г. выдали за престарелого князя Василия Васильевича Немого-Шуйского, возглавлявшего в данное время клан Шуйских и первого боярина в Боярской думе, вторую дочь царевича Петра Ибрагимовича, также Анастасию. Тогда же он переезжает на кремлевский двор заключенного в темницу князя Андрея Ивановича Старицкого. Данной свадьбой князь хотел утвердить право старшинства в роде за своими потомками. Некоторые исследователи делают осторожное предположение о том, что этот шаг мог быть вызван и стремлением к захвату власти в Русском государстве при малолетнем Иване IV. Благо, Шуйские имели обоснованные права на московский великокняжеский престол[668]. Следует также отметить, что упомянутый брак был призван, в том числе получить преимущества над родом Бельских, постоянных соперников в Думе. Но судьба порой устраивает нам неожиданные повороты. Дочь от этого брака, Марфа Васильевна, станет супругой Ивана Дмитриевича Бельского[669]. Шуйские уже брали за себя женщин из рода Ивана Калиты. В начале XV в. князь Александр Иванович Брюхатый стал мужем Василисы Васильевны, дочери великого князя Московского Василия Дмитриевича[670]. Бельские также находились в родстве с Калитичами. Литовский князь (Гедиминович) Федор Иванович выехал в Москву в 1481/82 г. В 1497 г. ему в жены дали княжну Анну Васильевну Рязанскую, ее мать была сестрой Ивана III[671]. Мы видим, что в это время крещеные Чингисиды в основном роднились с выезжими служилыми литовскими Гедиминовичами и высшей московской титулованной знатью.

Бытует утверждение, что царевич Федор Меликдаирович противился браку своей племянницы и Шуйского. Это послужило причиной его смерти, на царевича напали, нанесли два удара саблей (по голове и шее), а затем раздавили грудную клетку. За свою смерть он был признан страстотерпцем[672]. Археологические данные позволяют нам реконструировать смерть Чингисида, но ее подоплеку следует поставить под сомнение.

Последующие браки имели иные особенности. 5 (2) ноября 1554 г. Иван IV женил казанского царя Симеона Касаевича (Ядгар-Мухаммед б. Касай) на дочери Андрея Клеопина Михайловича Кутузова и Авдотьи Семеновны Воронцовой Марии. Сестры Марии были замужем за князем Федором Андреевичем Куракиным и князем Василием Федоровичем Лопатиным-Оболенским[673].

Сохранился свадебный разряд[674]. Свадьба проходила у государя в брусяной избе. Здесь же присутствовали Иван Грозный и его брат, князь Юрий Васильевич, с царицей и княгиней. Роль тысяцкого на ней исполнял «слуга» князь Михаил Иванович Воротынский, дружками являлись окольничие Владимир Васильевич Морозов, Федор Михайлович Нагой, Иван Яковлевич Чоботов и казначей Федор Иванович Сукин, их жены были свахами. Венчание провел в Благовещенском соборе Московского Кремля владыка Крутицкий Савва[675]. На данной свадьбе впервые отмечена особая форма приема новобрачным царя на следующий день после свадьбы: «а царь Симеон перед царем и великим князем стоял… а сидел царь государь… на своем месте»[676].

8 ноября 1554 г. Иван IV женил Гедиминовича князя Ивана Дмитриевича Бельского на княжне Марфе Васильевне, дочери Василия Васильевича Шуйского и Анастасии Петровны, дочери царевича Петра Ибрагимовича, «а давал государь от себя» (семья князя Ивана Дмитриевича Бельского задохнулась в подвале во время московского пожара 1571 г.). Сохранился свадебный разряд на ней. Присутствовали московский царь с царицей, в тысяцких значился боярин кн. Петр Иванович Шуйский, княжьими дружками были боярин Василий Михайлович Юрьев и окольничий Федор Михайлович Нагой, дружки княгини — окольничий Иван Яковлевич Чоботов и казначей Федор Иванович Сукин, их жены являлись свахами[677]. Следует отметить, что на этих двух свадьбах отмечены в одном и том же статусе целый ряд персон. Но для серьезных выводов этих данных явно недостаточно.

2 июля 1555 г. астраханского царя Ямгурчи б. Бердибека сместили с престола. Его жен взяли в степи в плен и отправили в Москву. По дороге царица Ельякши родила царевича Ярашту[678]. В этом же году царицу Ельякши крестили с именем Ульяна и выдали за Захария Ивановича Плещеева. Царевича крестили с именем Петр и отдали «кормити матери до его возмужания»[679]. Царевич, скорее всего, умер в младенчестве. По его матери, Ульяне, 12 ноября 1565 г. сделал вклад в Троице-Сергиев монастырь в размере 50 рублей боярин Алексей Данилович Басманов-Плещеев[680]. Ельякши, вероятно, не происходит из Чингисидов. Но как бывшую жену Ахматовича (правильнее — Тукай-Тимурида), ее можно внести в данный список.

В самом начале 70-х гг. XVI в. царь женил астраханского царевича Михаила Кайбуловича (Муртаза-Али б. Абдула) на дочери Ивана Большого Васильевича Шереметева. Интересно, что ее сестру Марию выдали замуж за князя Василия Агишивича Тюменского. Был еще брат — Еремей, но он еще в молодости удалился в Кирилло-Белозерский монастырь. Эта обитель была родовой усыпальницей семьи, скорее всего, именно там следует искать могилу Михаила Кайбуловича и его детей. Двоюродная сестра царицы, Елена, дочь Ивана Меньшова Васильевича Шереметева, была замужем за царевичем Иваном Ивановичем[681]. Вдова царевича в 1581 г. известна под именем инокини Агафьи[682]. Мирское имя царицы неизвестно, и большинство исследователей называют ее иночьим именем. А.В. Лаврентьев на основании ошибочного сообщения «Московского летописца» указывает, что Михаил был женат на Анастасии Ивановне Мстиславской, которая после смерти первого супруга вышла за Симеона Бекбулатовича[683]. Следует признать, что это заблуждение, судя по всему, было достаточно распространенным уже в XVII в.[684]

Не ранее 1573 г. Иван IV женил своего племянника по второй супруге, кабардинской княжне Марии Темрюковне, царя касимовского Симеона Бекбулатовича (Саин-Булат б. Бекбудат) на своей внучатой племяннице Анастасии Ивановне Мстиславской, правнучке царевича Петра Ибрагимовича[685]. Если верить «Московскому летописцу», то на свадьбе Иван IV был в отцово место, его сын Иван Иванович являлся тысяцким. Роль дружек жениха выполняли князья Василий Васильевич Голицын и Петр Иванович Татев, дружек невесты — Иван Васильевич Шереметев и князь Дмитрий Иванович Хворостинин. Их жены были свахами[686]. Свадьба, судя по всему, была сыграна вскоре после крещения царя летом 1573 г. Скорее всего, данный союз следует признать удачным. Когда в начале XVII в. для Чингисида начались тяжелые времена и его насильно постригли, в своей супруге он нашел действенную моральную и, возможно, материальную поддержку. Ею, в частности, были сделаны вклады по мужу в ряд монастырей[687].

Не ранее 1600 г. сибирский царевич Андрей Кучумович (Абу-л-Хаир б. Кучум) женился на княжне Ирине Федоровне Ноготковой-Оболенской, дочери боярина князя Федора Андреевича Ноготкова-Оболенского и княгини Марии Семеновны, урожденной Косткиной. Евдокия Федоровна Бутурлина — ее родная сестра. Интересно, что тесть царевича был одновременно и его восприемником при крещении[688]. Это уникальный случай, православная церковь запрещала браки между ближайшими родственниками, в том числе и по крещению. Другим зятем князя Федора был Иван Иванович Бутурлин[689]. Вполне возможно, что данный брак следует рассматривать в общей цепочке мероприятий по нейтрализации рода бояр Романовых, проводимых Борисом Годуновым. По крайней мере, родство Ноготковых-Оболенских с Кучумовичами могло в местническом споре 1600 г. несколько нивелировать матримониальные связи Романовых с Иваном Грозным[690].

Не ранее 1619 г. женился князь Борис Пашаймирзин Куликов[691], имя супруги неизвестно.

В феврале (не ранее 10 числа) 1623 г. астраханский царевич Михаил Кайбулин (Кутлуг-Гирей б. Арслан-Али) женился на Марии Григорьевне Ляпуновой, дочери Григория Петровича Ляпунова и Алены, дочери Булгака (Анисима) Андреева Каркадымова сына Таптыкова, из старинного рода рязанских бояр Таптыковых[692], и Алены Гавриловны, урожденной Ромодановой. Сестра Алены, Мария, была замужем за Тимофеем Васильевичем Грязновым[693]. По другим данным (другим браком?) — за Петром Денисьевым[694].

У Марии известны два брата, участвовавшие в церемонии: стольник Василий Григорьевич и московский дворянин Федор Григорьевич[695]. Можно предположить, что на свадьбе присутствовал (в неофициальной части) дядя царевича, касимовский царь Арслан б. Али. По крайней мере, в это время упоминается его приезд в Москву[696], вряд ли это простое совпадение. Сохранился свадебный разряд. В отцово место у царевича был боярин Федор Иванович Шереметев, в материнское — вдова Юрия Григорьевича Пилемова Анастасия. В отцово место у невесты указали присутствовать окольничему Федору Леонтьевичу Ворону Бутурлину. Тысяцким был Иван Петрович Шереметев. Дружками у царевича были дьяки Дементий Образцов и Иван Михайлов с женами. Со стороны жены — дьяк Венедикт Матвеевич Махов и подьячий Дворцовой избы Иван Дмитриев с женами. Присутствовал на свадьбе и Иван Дмитриевич Зайка Плещеев, свойственник Шереметевых и царевича через царицу Ельякши (Ульяну). Московский царь, представители его семьи и крещеные Чингисиды отсутствовали на свадьбе. Однако ее государственный характер, в частности, подчеркивает возникший местнический спор между князем Романом Ивановичем Гагариным и Иваном Дмитриевичем Зайкой Плещеевым из-за мест их жен на свадьбе[697].

На этом закончилась серия браков, начатая свадьбой Симеона Касаевича. Все они носили государственный характер, хотя сохранились разряды только двух из них[698].

Они имеют общие черты. Во-первых, невесты подбирались царями, или, в некоторых случаях, быть может, одобрялись ими. Во-вторых, невесты в большинстве случаев происходили из семей старинной первостепенной московской знати. Исключение составляет Мария Ляпунова. Ляпуновы относились к крепким рязанским родам, но поднялись благодаря событиям Смутного времени. В-третьих, невесты по преимуществу происходили из вымирающих ветвей рода. У них не было братьев, или они не оставили потомства. Явным исключением, опять же, являлась Мария Ляпунова, у нее имелось четыре брата, двое из которых оставили мужское потомство[699]. Анастасия Мстиславская тоже имела брата, но особенностью данного рода являлось близкое родство с Калитичами. Скорее всего, подобные ограничения были навеяны Ивану Грозному его детскими воспоминаниями, когда, воспользовавшись малолетством великого князя, бояре устроили борьбу за влияние, в которой использовались и браки (женитьба князя Василия Васильевича Шуйского на Анастасии Петровне). Царь сделал все возможное для того, чтобы предотвратить подобные ситуации. Борис Годунов пошел еще дальше. Он практиковал прямой запрет на заключение браков с участием его политических оппонентов. Среди крещеных Чингисидов это были дети опального Симеона Бекбулатовича, в них он видел угрозу для себя и своих детей, как продолжателей новой династии на русском престоле. Ранее подобные запреты существовали только по отношению к удельным князьям московского правящего дома. Последующие браки имели другие особенности. Следует также отметить тот факт, что в начале XVII в. явно прослеживается общее понижение статуса лиц, принимавших участие в свадебной церемонии.

В мае 1635 г. князь Калинник Джансюерович женился на дочери князя Василия Козловского Марии[700]. Существует версия, что вторым браком он был женат на княжне Аграфене Алексеевне Голицыной, дочери боярина князя Алексея Андреевича Голицына и его жены княгини Ирины Федоровны, дочери окольничего князя Федора Андреевича Хилкова. С.В. Любимов при этом ссылается на сочинение Е. Сергеевича[701]. Княгиня Мария упоминается в 1685/86 г. как вдова князя Калинника. Судя по документам, это все та же княгиня Мария[702], поэтому женитьбу на Голицыной надо поставить под сомнение.

В феврале 1637 г. дочь сибирского царевича князя Андрея Кучумова и княгини Ирины Федоровны (урожденная Ноготкова-Оболенская) Евдокию выдали за родственника царя Михаила Федоровича по женской линии комнатного стольника Василия Ивановича Стрешнева[703]. С 6 января 1634 г. он уже окольничий[704], а с 28 сентября 1645 г. — боярин[705]. Брак, вероятно, был бездетным.

Князь Василий Ишимович (Аблай б. Ишим) женат на княгине Ефимье. Свадьба была сыграна, скорее всего, в 1648 г., когда он приехал в Москву из Кирилло-Белозерского монастыря. В 1649/50 г. он уже упомянут как умерший[706]. Зная отношение к Чингисиду царя Алексея Михайловича (об этом см. ниже), мы можем предположить, что данная свадьба стала заметным явлением в столице. Родителей княгини на настоящий момент установить не представляется возможным.

Сибирский царевич Василий Андреевич, сын Андрея Кучумовича, женат на княгине Ульяне Филипповне[707]. Ее происхождение не установлено.

Касимовский царевич Василий Арасланович (Сеит-Бурхан б. Арслан) после 1653 г. женился на княгине Марии Никифоровне, дочери дворянина по московскому списку Никифора Юрьевича Плещеева и его супруги Марфы[708]. Братьев у Марии Никифоровны не было. А. Олеарий сообщает, что будто бы юному Сеит-Бурхану в 1636 г. обещал в жены свою дочь царь Михаил Федорович, если царевич согласится принять православие[709]. После крещения касимовского царевича в 1653/54 г. ему вновь якобы предлагали в жены царевну Ирину Михайловну. Как будто бы даже была достигнута обоюдная договоренность. Но брак так и не состоялся[710]. Н.Ю. Плещеев впервые упоминается в жилецком списке 1602/03 г.[711] как стольник у Лжедмитрия II, в 1608 г. отмечен в Муроме[712].

Неоднократно посылался на воеводства: Оскол (1624–1626 гг.), Верхотурье (1629–1631 гг.), Путивль (1637–1639 и 1648–1649 гг.)[713]. По данным О.А. Шватченко в 1646 г. он — стольник. Данный брак нельзя назвать особо удачным, он не вводил царевича в круг высшей московской знати. Но тесть владел значительным числом вотчин во Владимирском, Костромском, Московском, Ростовском, Суздальском и Юрьевском уездах (всего 153 двора и 420 крестьян), которые, по-видимому, впоследствии достались царевичу[714].

В 1656 г. сибирский царевич Петр Алексеевич (Дост-Мухаммед б. Атаул) женился на Анастасии Васильевне Нагой, дочери стольника Василия (Кондратия) Ивановича и Прасковьи Федоровны (Васильевны?) (в монашестве Пелагея) Нагих. Сестра Анастасии, Анна — супруга князя Петра Эльмирзина Черкасского[715]. Братьев у Анастасии Васильевны не было. Мотивы брака, возможно, были меркантильными, в 1646 г. за вдовой Прасковьей Васильевной значилось в вотчинах 508 дворов с 1412 крестьянами[716].

Возможно, сибирский царевич, Алексей Алексеевич был женат и третий раз. В поминальной записи его сына, царевича Василия Алексеевича, указаны инок схимонах князь Макарий и инокиня схимонахиня Таисия, которых можно отождествить с родителями его супруги[717].

Сибирский царевич Григорий Алексеевич женат на Анне Григорьевне. Она была «приезжей боярыней» царицы Натальи Кирилловны[718].

Сибирский царевич Василий Алексеевич женат на Анне Семеновне Грушецкой, сестре царицы Агафьи Семеновны (супруга царя Федора Алексеевича) и Феклы Семеновны Урусовой, дочери московского дворянина Семена Федоровича Грушецкого и его жены Марии Ивановны, урожденной Заборовской. Вторым браком царевич женат на княжне Хованской. Княжны Мария и Прасковья Михайловны Куракины приходились племянницами царевичу[719]. М.И. Грушецкая была сестрой думного дьяка С.И. Заборовского, который, по-видимому, заменял племянницам умершего отца[720].

Сибирский царевич Дмитрий Алексеевич женат на Ксении Владимировне Долгоруковой, дочери боярина князя Владимира Дмитриевича Долгорукова и его первой жены княжны Марьи Васильевны, урожденной Пушкиной[721].

Княжна сибирская Прасковья Алексеевна замужем за стольником царицы Натальи Кирилловны, Иваном Яковлевичем Волынским[722].

Касимовский царевич Никифор Васильевич женат на княгине Анне Григорьевне[723].

Касимовский царевич Михаил Васильевич также женат на княгине Анне Григорьевне[724]. Кажется странным слишком частое упоминание среди жен царевичей княгинь с именем Анна Григорьевна. Быть может, здесь произошла какая-то путаница?

Касимовский царевич Семен Васильевич женился в 1690/91 г. на княжне Марии Юрьевне Трубецкой, дочери боярина князя Юрия Петровича Трубецкого[725]. После смерти Семена Васильевича (1691/92 г.) царица вторично вышла замуж (1694/95 г.) за стольника князя Василия Лукича Долгорукова (1672–1739 гг.)[726].

Княжна касимовская Евдокия Васильевна замужем за комнатным стольником Петра I, боярином (с 1689/90 г.) Мартемьяном Кирилловичем Нарышкиным (1665–1697 гг.) с 1683/84 г.[727] В приданое за свою сестру царевичи Иван и Семен Васильевичи отдали с. Беляково да пустошь, что была д. Власова Касимовского уезда (25 дворов крестьянских, 25 крестьян, 28 детей крестьянских, 22 двора бобыльских, 22 бобыля, 13 детей бобыльских, 76 недорослей)[728]. Правда, уже на следующий год поместье было «поворочено». За него дали что-то другое, возможно, деньги. В 1695 г. оно значилось за царевичем Иваном Васильевичем[729].

Княжна касимовская Домна Васильевна замужем за комнатным стольником Петра I, генерал-майором князем Юрием Яковлевичем Хилковым[730]. Это — второй брак Хилкова. Первый раз он женат на Евдокии Петровне Нелединской, третий — на Марье Максимовне Свиньиной. От этого брака известна дочь Екатерина (1700–1768 гг.), жена Матвея Васильевича Чаадаева. Отец Юрия Хилкова, окольничий Яков Васильевич, женат на Анне, дочери Иллариона Дмитриевича Лопухина.

Князь Богдан Калинникович, стольник, женат на княжне Елене Никитичне Барятинской, дочери патриаршего стольника (?) князя Никиты Васильевича Барятинского и княгини Матрены Елизаровны, в первом браке Рыловой. Княжна получила от отца в приданое 63 четверти в деревне Ратной-Шелаевой и пустошах Красной Слободке и Боткиной Ростовского уезда[731].

Князь Федор Калинникович, стольник, женат на Евдокии Герасимовне. Она родилась в 1689 г. Умерла 16 сентября 1740 г., погребена в селе Брынкове Рузского уезда[732].

Царевич касимовский Василий Иванович, женат на Анастасии Федоровне (Александровне) Салтыковой, сестре царицы Прасковьи Федоровны (Александровны), супруге Ивана V Алексеевича[733].

Собранные данные позволяют выявить некоторые закономерности.

Во-первых, Чингисиды в подавляющем числе случаев вступают в брак с представителями титулованной знати. Исключениями, как правило, были браки с ближними родственниками московских царей. Во-вторых, из обихода исчезает прежнее требование к супругам Чингисидов — происходить из пресекающихся родов. В-третьих, среди царевичей и князей выстраивается иерархия престижности по возможности породниться с ними. Князья, принявшие православие в первой половине XVII в., и их потомки, как правило, уступают в своем положении крестившимся после 1653 г. Это наиболее явно выражается в положении отцов русских невест на служебной иерархической лестнице. Что касается обязательного разрешения московского царя на заключение брака, то данные на этот счет отсутствуют, скорее всего, его не требовалось или же оно носило явно формальный характер. «Разрешения» прослеживаются в виде дач на свадьбы. Находиться в родстве со служилыми царями и царевичами было престижно, хотя это не означало автоматического повышения благосостояния. За редким исключением крещеные Чингисиды не обладали крупными земельными пожалованиями. В ряде случаев у нас имеются все основания предполагать, что причиной заключения того или иного брака являлось стремление царевича поправить свое материальное положение.

К концу XVII в. виднейшая московская знать успела породниться с потомками Чингисхана в России. Но, несмотря на тесные генеалогические переплетения, служилые царевичи по-прежнему стояли несравненно выше всех представителей служилого сословия. В 1679 г. боярин князь М.А. Голицын неудачно пытался местничать с сибирским царевичем Григорием Алексеевичем по случаю назначения участвовать в крестном ходе[734]. После Михаила Кайбулина, вероятно, перестали играть свадьбы царевичей с подчеркиванием их государственного значения. Деньги на свадьбы или натуральные дачи в значительно меньшем размере царевичи получали до начала 50-х гг. XVII в.

Таким образом, с завершением процесса крещения служилых царевичей в середине XVII в., которое можно признать насильственным, был сделан очередной шаг к их слиянию с придворной знатью. В XVIII в. прежние генеалогические связи продолжают играть заметную роль в жизни князей Сибирских (так именуются Кучумовичи с 1718 г.). К примеру, Федор Васильевич Сибирский, внук Алексея (Иш-Мухаммеда) женат на Марии Сергеевне Урусовой[735]. Но это уже выходит за рамки нашего исследования.

Чингисиды принимали активное участие в различных придворных церемониях. В первую очередь это, конечно же, прибытие самих татарских царей и царевичей в Москву, как при выезде, так при вызове их из городов, назначенных для проживания, в столицу. Они регулярно фиксируются вплоть до середины XVII в.[736]

При Иване III подобные церемонии были нечастыми и носили скорее дипломатический характер. С воцарением Ивана Грозного они участились и стали неотъемлемой частью придворной жизни, приобретая подчас в восприятии современников полу-фантастические черты, в которых быль и небыль отделить почти невозможно. Как пример мы можем привести приезд в Москву казанской царицы Сююн-бике[737]. Подобные встречи со временем стали объединяться с приемом послов иностранных держав. Москвичи быстро привыкли к подобным визитам. Для них интерес представлял въезд в столицу более редких, а потому и экзотических, западноевропейских посольств.

В XVI в. служилые Чингисиды стали принимать участие в тех или иных религиозных церемониях с участием московского государя. Об активном «использовании» царевичей мы можем говорить, только начиная с вокняжения Василия III. После крещения всех наличных представителей «золотого рода» в 1654 г. церемонии приезда прекратились. Видоизменилась и форма первого представления того или иного царевича государю. Теперь оно проходило в рамках других придворных действ[738].

Присутствие при приеме иностранных послов

Присутствие Чингисидов при приеме иностранных посольств зафиксировано на протяжении XVI–XVII вв. Попытаемся выявить все известные нам случаи. При этом в список включим также известия о приеме царевичами Ураз-Мухаммедом и Авган-Мухаммедом послов у себя дома. Они выбиваются из критерия, вынесенного в заголовок, но при этом наглядно показывают, как трансформировалась данная традиция, а также иллюстрируют использование Чингисидов во внешнеполитических целях.

1517 г., апрель — царевич Петр Ибрагимович присутствовал на приеме цесарского посла Сигизмунда Герберштейна. У стола, к которому пригласили посла, также находилось несколько крещеных татарских царевичей[739]. В это время еще живы царевич Федор Меликдаирович и его брат Иван.

1523 г. — царевич Федор Меликдаирович с боярами во время Казанского похода Василия III принимал от имени великого князя польского посла Богдана Довгирдова[740].

1557 г., сентября 14 — за столом с англичанами, прибывшими на службу с русским послом Осипом Григорьевичем Непеем, в присутствии Ивана Грозного, сидели казанские цари Симеон Касаевич и Александр Сафакиреевич[741].

1557 г., декабря 8 — при приеме ливонского посла Томаса Хернера Иваном Грозным присутствовали цари Шах-Али б. Шейх-Аулеар и Александр Сафакиреевич, сидевшие по сторонам[742].

1557 г., декабря 25 — А. Дженкинс принят Иваном Грозным. Рядом с царем сидел юный казанский царь Александр Сафакиреевич[743].

1558 г., февраль — имеется упоминание о том, что Шах-Али б. Шейх-Аулеар во время Ливонского похода, с ведома и по поручению Ивана IV, принял на себя номинальные дипломатические функции с целью мирного разрешения конфликта[744].

1570/71 г. — касимовский царь Симеон Бекбулатович (Саин-Булат б. Бекбулат) и астраханский царевич Михаил Кайбулович (Муртаза-Али б. Абдула) присутствовали на приеме гонца императора Максимилиана Магнуса Павлуса и датского посланника Михаила[745].

1572 г., январь — царевич Михаил Кайбулович (Муртаза-Али б. Абдула), находясь во главе земской Боярской думы, принимал в Новгороде в Разрядной избе шведского посла Павла бископа Абовского[746].

1575/76 г. — при приеме литовских гонцов Иван Грозный сажал рядом с собой номинального главу государства царя Симеона Бекбулатовича[747].

1586 г., апреля 10 — касимовский царь Мустафа-Али б. Абдула и царевичи, крымский Мурад-Гирей б. Мухаммед-Гирей и сибирский Мухаммед-Кули б. Атаул, присутствовали на приеме польского посланника Михаила Гарабурды[748].

1586–1591 гг. — в Астрахани проживал крымский царевич Мурад-Гирей. Он достаточно активно использовался в крупной политической игре, направленной на нейтрализацию Крыма и подчинение Москве Большой и Малой Ногайских Орд. В частности, царевич принимал посольства от мирз и самих мирз из Большой Ногайской Орды. Приезжали сюда и гонцы из Крыма[749]. Крымский царевич в данный период выполнял определенные дипломатические функции, он являлся неким промежуточным звеном для ряда посольств на пути к московскому царю. Они считали необходимым заручиться грамотой от царевича к московскому царю с просьбой поддержать их прошения. Так, 20 октября 1588 года в Москву прибыли кабардинские послы от Шиха князя Окоцкого, племянник Байтевя и Алкаса князя Асланбек с гонцами от Мурад-Гирея. Горские князья били челом в службу, а Гирей просил поддержать их прошение[750].

1590 г., мая 10 — нововыезжий самаркандский царевич Шихим (Шейх-Мухаммед б. Мухаммед) принят после персидских послов, с которыми добирался до Москвы[751]. На приеме присутствовал крымский царевич Мурад-Гирей[752].

1594 г. — царевич Ураз-Мухаммед б. Ондан имел встречу с казахским послом Кул-Мухаммедом с глазу на глаз, без представителей московского царя. Она состоялась в поместье царевича[753].

1595 г., март — царевич Ураз-Мухаммед по поручению царя Федора Ивановича пишет грамоту казахскому хану Таваккулу о посылке к нему Вельямина Степанова[754].

1594/95 г. — при приеме польского посла Михаила Варкича присутствовали астраханский царевич Арслан-Али б. Абдула и казахский царевич Ураз-Мухаммед б. Ондан[755].

1596/97 г. — на приеме цесарского посла Авраама Будграда присутствовали царевичи астраханский Арслан-Али, сибирский Мухаммед-Кул б. Атаул и казахский Ураз-Мухаммед[756]. Скорее всего, речь идет о приеме 22 мая 1597 г. посла бургграфа Донавского[757].

1598 г., весна-лето — по татарским вестям, в походе против несостоявшегося крымского прихода участвовали царевичи: астраханский Арслан-Али, казахский — Ураз-Мухаммед, сибирский Мухаммед-Кул, самаркандский Шейх-Мухаммед б. Мухаммед. Позднее царевичи присутствовали в Серпухове при встрече крымских посланников Алея мирзы с товарищами[758].

1599 г., январь — въезд в Москву большой группы сибирских царевичей, цариц и царевен совместили с въездом императорского гонца[759].

1601 г., март — касимовский царь Ураз-Мухаммед б. Ондан присутствовал на отпуске польского посла Яна Сапеги.

1602 г., сентября 11 — Ураз-Мухаммед присутствовал на приезде датского принца Иоанна Фредериковича[760].

1604 г., октября 11 — существует смутное упоминание, позволяющее предположить, что за обедом, данным в честь английского посла Томаса Смита, царю Борису Годунову прислуживал кто-то из сибирских царевичей. Предположительно, Арслан б. Али[761]. Однако мы не можем упоминаемых татарских князей однозначно отождествить с сибирскими царевичами.

1605 г., июнь (?) — еще одно смутное упоминание. Томас Смит был приглашен в шатер к Лжедмитрию I до его вступления в Москву на обед (пир) в честь некоего татарского хана (касимовского царя Ураз-Мухаммеда б. Ондана?)[762].

1605 г., июня 21 — Лжедмитрий I принял Ураз-Мухаммеда в один день со шведским царевичем Густавом и крымским гонцом Ян-Ахмет-Челибеем[763].

1614 г., октября 30 — касимовскому царю Арслан б. Али велено присутствовать при приеме датского посланника Ивервинта. Прием состоялся без касимовского царя, он сказался больным[764].

1616 г. — царь Арслан принят в один день с английским посланником Джоном Мериком[765].

1617 г., ноября 18 — царь Арслан присутствовал при приеме послов персидского шаха Аббаса Коя Салтана и Булан-Бека. «А сидел от государя по правую сторону, пропустя от государя на другой стороне первое окошко»[766].

1624/25 г. — хивинский (ургенчский) царевич Авган-Мухаммед б. Араб-Мухаммед принимал у себя дома гонца ургенчского царевича Исфендияра, своего брата.

1633/34 г. — Авган принимал у себя дома гонца от племянников и хана Исфендияра[767].

1638 г., апреля 18 — у государя на отпуске были сибирский царь Али б. Кучум и царевич Алтанай б. Кучум, а также купец персидского шаха Агасана[768].

1640/41 г. — Авган принимал у себя дома гонца от племянников и хана Исфендияра.

1642/43 г. — Авган принимал у себя дома посла из Ургенча.

1644/45 г. — Авган принимал у себя ургенчского гонца Байрата Колкошаева и бухарского посла[769].

1655 г., декабря 19 — на приезде шведского посла Густава Белки присутствовали царевичи: касимовский Василий Арасланович (первое упоминание касимовского царевича после принятия православия), сибирские Петр и Алексей Алексеевичи[770].

1656 г., мая 4 — на приеме цесарского посла Алгарета де Алегретуса присутствовали (были у стола) сибирские царевичи Петр и Алексей Алексеевичи и касимовский царевич Василий Арасланович[771].

1658 г., июня 6 — на приезде грузинского царя Теймураза Давыдовича у стола присутствовали царевичи касимовский Василий Арасланович и сибирские Петр и Алексей[772].

1667 г., октября 20 — на приеме польских послов Станислава-Казимира Беневского и Киприана Павла Берестовского присутствовали царевичи касимовский Василий Арасланович и сибирские Петр и Алексей Алексеевичи[773].

1668 г., июня 5 — на отпуске антиохийского патриарха Макария находились царевичи касимовский Василий Арасланович и сибирские Петр и Алексей Алексеевичи, «а сидели повыше бояр на той же лавке, а не в том месте, где садятся, а были в золотах»[774].

1675 г., января 11 — царевичи сибирский Алексей Алексеевич и касимовский Михаил Васильевич присутствовали на приеме шведского гонца[775].

1675 г., февраля 3 — царевичи сибирский Алексей Алексеевич и касимовский Михаил Васильевич присутствовали на приеме кизылбашских послов[776].

Это, судя по всему, далеко не все случаи. Со временем, видимо, будут обнаружены и другие.

Таким образом, мы можем подвести некоторые итоги. Традиция присутствия служилых Чингисидов на приемах государем московским иностранных дипломатов имеет глубокую историю. Она просуществовала весь XVI в. и большую часть XVII в. Ее цель очевидна — поднять престиж великого князя, впоследствии царя, в глазах сопредельных государств.

В этом же ряду находится выкладывание напоказ на аудиенциях царских венцов-«шапок» (казанская, астраханская, сибирская), символизирующих татарские царства.

При этом следует отметить, что первоначально в данных церемониях принимали участие исключительно крещеные Чингисиды. Мусульмане начинают встречаться в документах только с середины XVI в. Во второй четверти XVII в. о данной традиции постепенно забывают. Однако теперь встречается определенный суррогат, когда Чингисид принимал у себя дома послов и гонцов из тех стран, откуда он был родом. Это можно объяснить и общим кризисом института служилых Чингисидов того времени. Наиболее явно это заметно по экспериментам со статусом крестившихся царевичей.

Вспомнили о прежней практике только после 1654 г., после крещения всех наличных царевичей. Но если раньше в данных церемониях участвовали Чингисиды, проживавшие в Москве или специально вызываемые для этого в столицу и преимущественно мусульмане, то теперь данный обряд превратился в одну из разновидностей придворной службы крещеных царевичей. Однозначно о его существовании можно говорить только до конца правления Алексея Михайловича. В дальнейшем, судя по всему, от него отказались. Скорее всего, не последнюю роль здесь сыграла болезнь Федора Алексеевича и определенный кризис власти после его смерти. При других условиях Чингисиды могли выполнять роль статистов во время приема дипломатов еще некоторое время.

Участие в церемониях государственных свадеб

Крещеные Чингисиды также принимали участие в свадебных церемониях, носивших государственный характер. Это свадьбы великих князей московских (царей), их родственников, а также самих представителей «золотого рода». Здесь можно говорить только о крещеных царях и царевичах. Сделаем попытку восстановить весь список.

1506 г., января 25 — свадьба казанского царевича Петра Ибрагимовича (Худайкул б. Ибрагим) и сестры Василия III княжны Евдокии[777].

В первой половине XVI в. крещеный казанский царевич Федор Меликдаирович (Молейгдарович, Даирович) женился на Евдокии Долголяцкой, дочери князя Петра Дмитриевича Ростовского и княгини Анны Борисовны, дочери удельного князя Бориса Васильевича Волоцкого, родного брата Ивана III, и Ульяны Михайловны (Холмской)[778]. Возможно, также были сыграны свадьбы ряда его крещеных братьев.

1530 г., июня 11 (по другим данным, это произошло еще в 1529 г.) — Анастасию Петровну, первую дочь царевича Петра Ибрагимовича, выдали замуж за князя Федора Михайловича Мстиславского[779].

1538 г., июня 6 — Анастасию Петровну, другую дочь царевича Петра Ибрагимовича выдали за князя Василия Васильевича Немого Шуйского[780].

1547 г., февраль — на свадьбе царя Ивана IV и царицы Анастасии присутствовала боярыня княгиня Анастасия Петровна, вдова князя Василия Васильевича Шуйского, дочь царевича Петра Ибрагимовича, двоюродная сестра царя — была у постели, то есть должна была отвечать за подготовку постели новобрачных[781].

1553 г., ноября 5 (2 ноября — ошибочная дата[782]) — Иван IV женил казанского царя Симеона Касаевича (Ядгар-Мухаммед б. Касай) на Марии, дочери Андрея Клеопина Михайловича Кутузова и Авдотьи Семеновны Воронцовой. Свадьба проходила у государя в брусяной избе, присутствовали Иван Грозный и его брат князь Юрий Васильевич с царицей и княгинею. Роль тысяцкого на ней исполнял «слуга» князь Михаил Иванович Воротынский, дружками являлись окольничие Владимир Васильевич Морозов, Федор Михайлович Нагой, Иван Яковлевич Чоботов и казначей Федор Иванович Сукин, их жены были свахами. Венчание провел в Благовещенском соборе Московского Кремля владыка Крутицкий Савва[783].

1554 г., ноября 8 — Иван IV женил князя Ивана Дмитриевича Бельского на княжне Марфе Васильевне, дочери Василия Васильевича Шуйского и Анастасии Петровны, дочери царевича Петра Ибрагимовича, «а давал государь от себя». На свадьбе присутствовали московский царь с царицею. В тысяцких значился боярин Петр Иванович Шуйский. Княжьими дружками были боярин Василий Михайлович Юрьев и окольничий Федор Михайлович Нагой. Дружки княгини — окольничий Иван Яковлевич Чоботов и казначей Федор Иванович Сукин, их жены являлись свахами[784].

1555 г., апрель — на свадьбе князя Владимира Андреевича и Авдотьи Романовны Одоевской в тысяцких был царь Симеон Касаевич. Иван Грозный был в отцово место. Здесь же за большим столом сидела боярыня княгиня Марфа Васильевна Бельская, внучка царевича Петра Ибрагимовича и двоюродная племянница Ивана IV[785].

1555 г. — царицу Ельякши (Ульяну), супругу беглого астраханского царя Ямгурчи б. Бердибека, после крещения выдали за Захария Ивановича Плещеева[786].

1571 г., октябрь — на свадьбе Ивана Грозного с Марфой Собакиной царевич Михаил Кайбулович сидел у государя за столом[787].

В самом начале 70-х гг. XVI в. царь женил астраханского царевича Михаила Кайбуловича (Муртоза-Али б. Абдула) на дочери Ивана Большого Васильевича Шереметева[788].

1573 г. — на свадьбе герцога Магнуса и Марьи Владимировны, дочери удельного князя Владимира Андреевича, в тысяцких значился царевич Михаил Кайбулович. Здесь же присутствовали сам Иван IV, его сын Иван и удельный князь Василий Владимирович[789].

Не ранее 1573 г. Иван IV женил своего племянника по второй супруге, Марии Темрюковне, царя касимовского Симеона Бекбулатовича (Саин-Булат б. Бекбулат) на своей внучатой племяннице Анастасии Ивановне Мстиславской, правнучке царевича Петра Ибрагимовича[790]. Если верить «Московскому летописцу», то на свадьбе Иван IV был в отцово место, его сын Иван Иванович являлся тысяцким. Роль дружек жениха выполняли князья Василий Васильевич Голицын и Петр Иванович Татев, дружек невесты — Иван Васильевич Шереметев и князь Дмитрий Иванович Хворостинин, их жены были свахами[791].

Не ранее 1600 г. сибирский царевич Андрей Кучумович (Абу-л-Хаир б. Кучум) женился на княжне Ирине Федоровне, дочери боярина князя Федора Андреевича Ноготкова-Оболенского и княгини Марии Семеновны, урожденной Костиной[792].

1623 г., не ранее 10 февраля — астраханский царевич Михаил Кайбулин (Кутлуг-Гирей б. Арслан-Али) женился на Марии Григорьевне Ляпуновой[793].

1671 г., января 22 — на свадьбе царя Алексея Михайловича и Натальи Кирилловны Нарышкиной присутствовали сибирский царевич Петр Алексеевич и касимовский царевич Василий Арасланович, «сидячие с государеву сторону»; сибирский царевич Алексей Алексеевич, «сидячие с государыни царицыну сторону». Их жены — сидячие боярыни в том же порядке[794].

Более поздних упоминаний об участии в свадьбах обнаружить не удалось. Возможно, подобные случаи прекратились. Но ведь далеко не все из перечисленных свадеб попали в разрядные книги, дворцовые разряды и летописные сообщения. Тем не менее мы имеем все основания отнести их к имеющим государственный статус. Вплоть до начала XVII в., благодаря отмеченным союзам, крещеные цари и царевичи зачастую становились родственниками и свойственниками московских царей (великих князей). В этом следует видеть одну из причин, хотя и не единственную, получения свадьбами данного статуса. Но нельзя забывать и то, что Чингисиды занимали промежуточное положение между представителями правящей династии и боярством. Во второй половине XVII в. Чингисиды достаточно активно роднятся с московскими государями через браки с их родственницами (свойственницами) по женской линии. Но данные браки, в отличие от XVII в., уже не подпадают под носящие государственный характер. Хотя многие из них, вполне возможно, рассматривались как семейное дело московских царей.

Торжества по случаю рождения детей

В 1560 г. казанский царь Александр Сафакиреевич вместе с царской семьей присутствовал «на радости» по случаю рождения дочери у двоюродного брата Ивана Грозного, князя Владимира Андреевича Старицкого[795]. Во второй половине XVII в. крещеные царевичи принимали участие в церемониях по случаю рождения царских детей (поздравлениях) наряду с остальными придворными[796]. Присутствовали они и при «объявлении» царских детей. По-другому данное действо можно назвать церемонией «вступления в совершеннолетие».

Подобная церемония утвердилась в царствование Алексея Михайловича, она связана с идеей преемственности власти в роде Романовых. Ведь Романовым еще нужно было доказывать свои права на наследственную передачу власти, обосновывать эти права. Чин объявления наследника как раз служил выполнению этой цели. Разработкой данного церемониала занимались сам царь Алексей Михайлович и его ближайшее окружение. Так, 1 сентября 1667 г. при объявлении царевича Алексея Алексеевича присутствовали касимовские царевичи Василий Арасланович и Никифор Васильевич, сибирские Петр и Алексей Алексеевичи[797].

Участие в церемонии венчания на царство

В венчаниях московских государей на царство татарские царевичи, судя по всему, начинают принимать участие только в конце XVII в. Любые попытки удревнить данную практику не подкрепляются документально[798]. Известно только два упоминания.

1676 г., июня 18 — на венчании на царство Федора Алексеевича касимовский царевич Василий Арасланович трижды осыпал его золотыми деньгами[799].

1682 г., апреля 27 — сибирские царевичи Григорий и Василий Алексеевичи осыпали царей Петра и Ивана золотыми по выходе их из Успенского, Архангельского и Благовещенского соборов и по вступлении их на Красное Крыльцо[800].

По известным причинам данная традиция не получила и не могла получить дальнейшего развития. Ее появление было закономерным и вполне логичным для мироощущения царя Алексея Михайловича. Здесь мы видим, как идеи отца были подхвачены и развиты его сыном, царем Федором Алексеевичем.

Участие в религиозных церемониях

В таких церемониях Чингисиды стали принимать участие достаточно рано. Это прежде всего крещение и предшествующие ему процедуры (оглашение) ряда татарских царей и царевичей на протяжении всего XVI в.

Все это происходило при большом стечении народа, в ряде случаев на льду Москвы-реки, зачастую в присутствии великого князя (царя) московского, придворных и высших иерархов церкви[801]. Тем самым народ московский наглядно лицезрел торжество православной веры, осветившей путь истины и для басурманских царей. Эти неофиты создавали особую группу придворных, главной и практически единственной задачей которых являлось возвеличивание своего государя. Как истинные православные, они просто были обречены сопровождать великого князя (царя) во время всех его торжественных выходов. Тем самым выполнялась и определенная идеологическая задача.

Идеологический подтекст выходит на первое место, к примеру, когда вчерашние казанские ханы Александр Сафакиреевич и Симеон Касаевич присутствовали 1 октября 1560 г. в Москве на освящении церкви Покрова Пресвятой Богородицы на рву (собор Василия Блаженного), построенного в память о казанском взятии[802].

Возможно, некий религиозный подтекст носили и приемы некрещеных царевичей, осуществляемые государем в дни крупных церковных праздников. Так, Михаил Федорович принял у себя касимовского царевича Сеит-Бурхана б. Арслана на Вербное воскресенье (1633 г., 14 апреля) до церемонии «вождения осляти», что и было особо отмечено в приказной справке[803]. Точно также в 1638 г. встреча на приезде сибирскому царю Али б. Кучуму и его брату царевичу Алтанаю б. Кучуму была на Вербное воскресенье (18 марта)[804]. С одной стороны, Чингисид должен был видеть толпы любопытствующего народа, собравшегося насладиться ежегодным зрелищем. Но и народ наблюдал за приездом татарского царевича. Можно предположить и иную интерпретацию приемов татарских царей, особенно в дни крупных религиозных праздников. Возможно, тем самым московские государи символически как бы повторяли отдельные эпизоды земной жизни Христа, в данном случае — приход волхвов (восточных царей) к новорожденному Спасителю. Хотя подобная интерпретация более подходила бы для празднования Рождества Христова, по неизвестным нам причинам этот обряд закрепился на празднике Входа в Иерусалим.

Для доказательства сделанных предположений требуются дополнительные исследования. У нас имеются косвенные данные позволяющие предположить, что это, по крайней мере, в царствование Михаила Федоровича было обычной практикой. Дело в том, что царевич Авган ежегодно получал продуктовые дачи «в стола место» по случаю Рождества Христова, Пасхи, Богоявления, Вербного воскресенья, именин царя и царевичей. Подобным дачам, как правило, предшествовало позволение видеть «царские очи» или же в качестве знатного статиста наблюдать за государевым проходом во время очередной церемонии[805]. При этом подавляющее большинство приказных выписей относится именно к Вербному воскресенью.

Начиная с 1654 г., Чингисиды становятся постоянными участниками придворных церемоний, теперь они бывают во дворце практически ежедневно. Регулярно они присутствуют на различных религиозных церемониях с участием московского государя. Дворцовые разряды фиксировали далеко не все события, но, несмотря на это, мы имеем возможность проследить определенную закономерность в их «использовании» в тех или иных обрядах. Если классифицировать все известные нам упоминания, то нам представляется следующая картина. В своей основе это были крестные ходы. При этом все царевичи одновременно принимали участие в тех или иных действах достаточно редко. Судя по всему, здесь имелся некий «скользящий график». Когда подросли дети Василия Араслановича и Алексея Алексеевича, они стали замещать своих престарелых отцов. Так, Михаил Васильевич касимовский начинает регулярно появляться в разрядах с 1674 г., и тогда же из них исчезает его отец.

Можно предположить, что в ряде случаев царевичи своим присутствием как бы замещали московского государя и освящали данную церемонию. В дворцовых разрядах можно прочитать: «А выходу великому государю к действу не было. А быти у действа по указу великого государя: касимовской царевич Василий Арасланович…»[806].

Нужно отметить, что сюда же следует отнести и многочисленные упоминания о присутствии крещеных Чингисидов за столом патриарха Никона. Судя по всему, это был один из многочисленных пунктов программы патриарха по возвеличиванию своего положения. Тем самым он подкреплял свои права на вселенскость с одной стороны и на как минимум равность своего положения царскому[807].

После смерти Алексея Михайловича участие Чингисидов в подобных церемониях постепенно сходит на нет, прекращаются приглашения к царскому и патриаршему столам. Упоминания об участии Петра I в крестных ходах со временем значительно сокращается, он был занят иными заботами. Со временем (конец 90-х гг. XVII в.) даже создаются специальные росписи участников придворных чинов (в том числе и царевичей), в тех или иных крестных ходах на несколько недель или даже месяцев вперед[808]. Это становится обычной практикой.

Участие в иных государственных церемониях

Нужно сказать, что нам порой сложно разграничить придворные и государственные церемонии. К тому же в большинстве государственных церемоний в той или иной степени присутствует и определенный религиозный фактор, они взаимно переплетены между собой. Поэтому имеет смысл по крайней мере упомянуть некоторые иные церемонии, упоминаемые в дворцовых разрядах, в которых участвовали Чингисиды. В первую очередь это, конечно же, относится к именинам членов царской семьи, рождению царских детей, празднованию «новогодия» (1 сентября). В данном случае мы можем говорить только о крещеных Чингисидах. Конечно же, эта практика существовала уже в XVI в. Но мы имеем информацию главным образом по XVII в. Здесь мы видим, что при Алексее Михайловиче Чингисиды становятся постоянными участниками всевозможных торжеств. Так, например, в 1648 г. сибирский царевич Василий Ишимович становится завсегдатаем придворных церемоний. Этому он был обязан уже самим пожалованием ему чина кравчего. К тому же московский царь Алексей Михайлович испытывал к нему определенную привязанность. Известно, что во время «московского смятения» июня 1648 г. он неотлучно был «вверху» у государя[809]. Начиная с 1654 г., в столице постоянно находились крещеные царевичи, которых можно было использовать в этих целях.

Однако начиная с 1676 г. приглашения к столам постепенно прекращаются, а церемонии начинают проходить несколько обыденно.

По формальным признакам сюда же можно отнести и номинальное участие служилых татарских царей и царевичей в руководстве полками во время военных действий. Это касается XVI и второй половины XVII вв. Особое значение имело участие служилых Чингисидов казанского происхождения со своими военными отрядами в казанских походах. Тем самым они приобретали статус формально легитимных акций, призванных возвести на престол законного (по версии Москвы) царя.

К середине XVI в. военное значение отрядов Чингисидов сошло на нет (об этом подробнее см. ниже). Теперь они включались как составная часть в те или иные полки русской армии. Наличие татарских царей в полках московского царя превращало их в армию многих народов под руководством православного государя. Наиболее характерными в этом смысле были кампании 1558[810], 1563[811], 1577[812] гг. во время Ливонской войны. К тому же слухи о невероятной жестокости татарских отрядов служили неким психологическим оружием и в некоторой степени помогали России. После смерти Ивана Грозного это почти не практиковалось. Последний зафиксированный случай — это совершенный, по крымским вестям, Серпуховской поход царя Бориса Годунова 1598 г.[813] В данном случае это была определенная военно-политическая демонстрация, призванная повысить престиж нового государя.

В эпоху Смутного времени татарские царевичи также использовались в военно-идеологических целях. Однако документов об этом сохранилось мало. К тому же это не носило столь яркий и демонстративный характер. При Михаиле Федоровиче об этом забыли вовсе.

Об идеологическом использовании имен Чингисидов во время военных кампаний вспомнили при Алексее Михайловиче. Но это было лишь слабым отзвуком прежней традиции. Во второй половине XVII в. зафиксированы три подобных случая (1656, 1664, 1678 гг.). При этом в 1656 г. царевичи находились только в свите московского царя. Иностранцы в своих записках более чем реально оценивают их значение в принятии конкретных решений и то, что у них теперь действительно осталось только имя[814]. Говорят об этом и делопроизводственные документы московских приказов[815].

Особняком следует поместить упоминания о службах Михаила Кайбуловича и Симеона Бекбулатовича в 70-е гг. XVI в. Один возглавлял Земскую Боярскую Думу (1571/72 г.[816]) другой был московским царем. Но на их долю выпало только следование определенному церемониалу. Реальная власть по-прежнему была у Ивана Грозного. Здесь нужно отметить, что «царствование» Симеона было рассчитано на сугубо российское восприятие. Иностранных гонцов и послов принимал сам Иван Грозный. Симеон мог только в ряде случаев присутствовать при этом и даже сидеть рядом[817].

Присяги царям, шертвование

В присяге новому царю нет ничего необычного. До принятия православия Чингисиды приносили шерть. После крещения они должны были присягать вместе с другими членами государева двора. При этом царевичи всегда ставились перед боярами и открывали список участников церемонии[818]. Здесь следует отметить, что, судя по сохранившимся документам, мусульмане приносили шерть относительно нерегулярно. Это относится не только к царевичам, но и к мирзам. Так, после провозглашения царем Алексея Михайловича ургенчский царевич Авган-Мухаммед, постоянно проживавший в Москве принес шерть практически сразу же по объявлении нового царя[819]. Иные знатные мусульмане, проживавшие в Касимове, Романове и Ярославле, были вызваны в столицу для шертвования только летом 1653 г.[820] При изменении статуса того или иного царя или царевича (в частности, пожаловании городом) приносилась новая шерть[821].

Участие в похоронах

Крещеные Чингисиды принимали участие в похоронах великих князей московских (царей) и членов их семей.

1513 г. — Петр Ибрагимович, скорее всего, присутствовал на похоронах своей супруги княгини Евдокии Ивановны.

1523 г., марта 13 — в похоронах царевича Петра Ибрагимовича, по-видимому, принимали участие другие крещеные царевичи, в том числе, предположительно, Федор Меликдаирович.

1538 г., апреля 3 — умерла великая княгиня Елена Васильевна Глинская. На ее похоронах отмечена княгиня Анастасия Петровна Мстиславская, дочь царевича Петра Ибрагимовича[822].

1541 г., декабря 17 — умерла княгиня Анастасия Петровна, дочь Петра Ибрагимовича, супруга князя Федора Михайловича Мстиславского. Федор Меликдаирович вполне мог участвовать в похоронах своей двоюродной сестры.

В 1560 г. казанский царь Александр Сафакиреевич принимал участие в погребении царицы Анастасии Романовой[823].

1670 г. — на похоронах царевича Алексея Алексеевича мы видим касимовского Федора Васильевича и сибирских царевичей.

1676 г. — в похоронах царя Алексея Михайловича (шли за телом) принимали участие царевичи касимовские Василий Арасланович, Василий Васильевич и сибирский Петр Алексеевич. Они шли сразу же за царем Федором Алексеевичем[824].

1682 г. апреля 27 — сибирский царевич Алексей Алексеевич прощался с телом царя Федора Алексеевича[825].

Скорее всего, Чингисиды присутствовали и на иных похоронах тех или иных представителей царской семьи, так как они находились в свойстве с представителями правящих династий.

Боярыни у цариц (великих княгинь)

Нам известно, что во второй половине XVII в. ряд жен касимовских и сибирских царевичей называются «приезжими боярынями» московских цариц. Они время от времени упоминаются как участницы церемоний во дворце, как правило, присутствовали у столов[826]. У нас есть данные, позволяющие предположить, что подобная практика существовала и ранее. Так, княгиня Анастасия Петровна Мстиславская, дочь царевича Петра Ибрагимовича была первенствующей боярыней при великой княгине Елене Васильевне Глинской. В частности она упоминается при визите к великой княгине царицы Фатимы-салтан, супруги царя Шах-Али б. Шейх-Аулиара, в 1536 г.[827] Высокое положение при дворе должны были занимать супруги Симеона Касаевича, Симеона Бекбулатовича, Михаила Кайбуловича, а также Василия Ишимовича.

Таким образом, мы можем утверждать, что московские государи активно использовали служилых Чингисидов в XVI–XVII вв. во время различных придворных и государственных церемоний. При этом в разные периоды имелись свои особенности. Так, эпохе Василия III были свойственны определенные эксперименты. Дело в том, что зачастую московским идеологам того времени приходилось создавать новые или кардинально видоизменять старые формы использования служилых представителей «золотого рода». Во многом это было связано с появлением крещеных царевичей. Можно предположить, что, к примеру, традиция присутствия Чингисидов на приеме иностранных послов формировалась в том числе и благодаря статусу царевича Петра Ибрагимовича, как великокняжеского зятя и возможного претендента на московский престол.

При Иване Грозном данные идеи получили дальнейшее развитие. Они выражались, в частности, в назначении царевичей по полкам в действующую армию и участии в приеме посольств. Но появляется и нечто новое. В данном случае речь идет о назначении Михаила Кайбуловича главой Земской Боярской Думы (1572 г.)[828] и провозглашении Симеона Бекбулатовича московским царем.

В XVII столетии происходят серьезные изменения в отношении использования татарских царевичей в придворных и государственных церемониях. От их услуг начали постепенно отказываться. Но все изменилось с провозглашением царем Алексея Михайловича. Новый государь решил возродить прежнюю практику, но в несколько ином виде. В первую очередь это касалось интенсивности их использования в повседневном церемониале и внедрения новых форм. Но после смерти царя снова наметился процесс отказа от услуг служилых Чингисидов.

Одномоментно этого произойти не могло. Петр I нашел, наверное, единственно правильное решение: дистанцируясь от обязательных церемоний Московской Руси, в которых должен был участвовать государь, он перепоручил их проведение представителям старого двора. Со временем они осуществлялись как бы сами собой, освобождая место церемониям новой, нарождающейся императорской России.

Анализ мест захоронения служилых Чингисидов также дает нам интересную информацию, в первую очередь для выявления особенностей их самоиндентификации и положения в обществе. Здесь также имеет смысл разобрать крещеных и некрещеных Чингисидов по отдельности.

Места захоронения некрещеных Чингисидов

У нас отсутствуют данные о местах захоронения первых служилых Чингисидов, на этот счет мы можем только строить предположения. Останки крымского царя Нур-Даулета б. Хаджи-Гирея, скорее всего, были вывезены в Крым. Его сын Сатылган 16 мая 1504 г. обратился к Ивану III с просьбой вывезти на родину «кость» своего отца с Кадышом Черным[947]. Та же история повторилась в конце XVI в., когда в Астрахани или недалеко от нее в ногайских улусах умерла целая группа Гиреев: царь Саадет-Гирей б. Мухаммад-Гирей (1588 г.), царевичи Мурад-Гирей б. Мухаммад-Гирей (1591 г.), Кумо-Гирей б. Саадет-Гирей (1591 г.), одна из жен Мурад-Гирея (1591 г.) и дочь Мурад-Гирея от царицы Ертуган царевна Долга (Волга) (не ранее 1588–1591 гг.). Саадет-Гирей умер в улусах Больших Ногаев и, скорее всего, почти сразу его тело вывезли в Крым. В.Д. Смирнов ошибочно считает, что это произошло в 1590–1591 гг.[948] Тела остальных после длительных переговоров разрешили вывезти из Астрахани для перезахоронения только осенью 1593 г.[949] Показательно, что о перезахоронении тел в Крыму заботились не только родственники, оставшиеся в России, но и тогдашние крымские ханы[950]. В.Д. Смирнов отмечает, что с того момента как Хаджи-Гирей, основатель династии крымских Гиреев, был похоронен в Бахчи-Сарае, это место приобрело особое значение, как сосредоточение почитаемых гробниц предков[951]. На основании этого мы можем предположить, что все Гире и рассматриваемого нами периода нашли последнее свое упокоение в Крыму. Туда же могли вывезти тело опального казанского хана Абд ал-Латифа б. Ибрагима (ок. 1475 — 19.11.1517 гг.).

Можно предположить, что часть некрещеных царей и царевичей Казанской династии, умерших в России, также нашли свое упокоение в Казани. Ведь отпустили же летом 1469 г. вдову Махмуда б. Улуг-Мухаммеда и Касима б. Улуг-Мухаммеда, после смерти последнего, к ее сыну Ибрагиму ибн Махмуду в Казань[952].

С астраханскими Чингисидами ситуация была иная. Им негде было хоронить своих покойников за пределами Московского княжества (царства). Астрахань, как правопреемница Большой Орды, мало подходила на эту роль из-за постоянных династических конфликтов[953]. Поэтому постепенно в Касимове сложился значительный татарский некрополь. Но уже к концу XIX в. от старинных татарских надгробий остались единичные памятники не ранее первой половины XVI в.[954], к настоящему времени почти все они уничтожены[955]. Но даже описанные в литературе надгробия и единичные архивные упоминания о живших и погребенных в Касимове Чингисидах позволяют нам составить представление о существовавшем здесь татарском некрополе.

Можно утверждать, что начиная со второй половины XVI в. в Касимове хоронят не только местных «правителей», но всех их родственников, не успевших креститься, даже если они постоянно проживали в других городах. Вот список известных надгробий Чингисидов и их родственников XVI — начала XVII вв., составленный на основании данных В.В. Вельяминова-Зернова и раскопок конца XIX в. По мнению В.В. Вельяминова-Зернова, в мавзолее Шах-Али б. Шейх-Аулиара первоначально находилось 9 захоронений. Паллас С.П. говорит о 8 могилах[956]. В более позднее время сюда были перенесены еще 2 надгробия.

В текие (мавзолее) Шах-Али б. Шейх-Аулиара постройки 1555 г. были похоронены:

— царица Буляк-шад-бикем (1520 — 1 октября 1557 гг., Касимов) — жена царя Шах-Али б. Шейх-Аулиара;

— Хан-салтан (октябрь 1558 г., Касимов) — близкая родственница царя Шах-Али б. Шейх-Аулиара;

— касимовский царевич, впоследствии царь Шах-Али б. Шейх-Аулиар (1605 г., Москва или Сурожик — 20 апреля 1567 г., Касимов);

— Маг-салтан (после 1567 г.) — близкая родственница царя Шах-Али б. Шейх-Аулиара;

— астраханский царевич Абдула (Кайбула) б. Ак-Кобек (ок. 1533 — 6 февраля 1570 гг., Юрьев Польский?) — жил в Юрьеве Польском;

— царица Алтын-сач-бикем (1571/72 г.) — жена царевича Бекбулата, мать царя Симеона Бекбулатовича, родная сестра жены Ивана Грозного Марии Темрюковны.

В.В. Вельяминов-Зернов считает, что это две разных женщины;

— царевна Даулети (январь 1572 г.) — сестра царя Саин-Булата б. Бекбулата (Симеона Бекбулатовича);

— Астраханский царевич Будалей б. Абдула (1558 — январь 1583 гг.). Скорее всего, был «пожалован» и проживал в одном из городов. Возможно, это был Юрьев Польский, который он как старший сын мог наследовать за своим отцом;

— Царевна Даулети (ок. 1565 — декабрь 1592 гг.) — дочь царевича Абдулы б. Ак-Кобека. Вполне возможно, она умерла в Касимове;

— Хан-Пупай бикем — дочь улана Чура-Мухаммеда. В.В. Вельяминов-Зернов считает, что данный памятник был перенесен в текие позже[957].

Строительство каменного текие в 1555 г. является в определенном смысле знаковым событием. Оно говорило, что пути назад уже нет, Россия заявила о своих притязаниях на просторы Дешт-и Кипчака. Попавшие сюда Чингисиды окончательно отказывались от возможности выезда за пределы своей новой родины. Сохраняя приверженность исламу, они должны были создавать на новом месте условия, по возможности наиболее приближенные к прежней среде существования. Строительство каменных текие, дворца, мечети и минарета в данном случае было событием из ряда вон выходящим. Дело в том, что в это время на вновь присоединенных землях мечети закрывались и разрушались. На протяжении около 200 лет в России существовала единственная действующая каменная мечеть с минаретом[958]. Поэтому нам следует несколько нарушить логику изложения и напомнить историю существования данных памятников, тем более что они составляли единый комплекс.

Мавзолей был построен из местных известковых блоков и своими формами полностью соответствовал исламским традициям. Это прямоугольное здание длиной 19, шириной 12 и высотой 7 аршин (ок. 13,7 х 8,6 х 5,2 м). Вместо крыши сделаны два отлогих кирпичных свода. По наружным стенам наверху сделан карниз. В текие имеются две двери и четыре окна, закрывающиеся железными ставнями. Внутри здание разделено капитальной стеной на две комнаты. В большей имеется три окна, из них два обращены на север и одно на восток. Дверь обращена на юг и приходится почти на середину фасада. Над входом вмазаны каменные доски с арабскими надписями: в продолговатой рамке в две строки: «Строитель и собственник этого здания — Шах-Али хан сын Шейх-Аулиара султана; 21 числа месяца Рамазана 962 года [9 августа 1555 г.]»; вокруг рамки сверху вниз и слева направо помещен 256-й стих II суры Корана. В этой комнате находились надгробия. В малой комнате имеется окно меньшего размера, обращенное на север. Дверь сделана с западной стороны. По-видимому, ранее она служила молельней. Под текие, под большой комнатой находится подвал. В 1887 г. в нем были проведены археологические раскопки, опровергнувшие миф о якобы имеющемся здесь подземном ходе или втором подвале. В подвале нашли сложенные в кучу кости и значительное количество остатков различных шелковых тканей. Их образцы хранятся в Касимовском краеведческом музее и Рязанском историко-архитектурном музее-заповеднике. Тогда же была проведена реставрация текие[959]. Последний раз здание приводилось в порядок в 2001 г. Исследование черепов из захоронений в конце XIX в. производил А.Г. Рождественский[960].

Традиционно считается, что мечеть и минарет были построены в 1467 г., но документально это не подтверждается. Скорее всего, данное сооружение было построено во времена нахождения в городе царя Шах-Али б. Шейх-Аул пара. Этой же точки зрения придерживается и автор «Сборника летописей» Кадыр-Али бек б. Хоигум-бек джалаир[961]. Судя по всему, она была построена вскоре после окончательной ликвидации независимости Казанского ханства. От первоначальной мечети до нас дошел только фундамент, на котором находится здание XVIII–XIX вв. Минарет сохранился в своем первозданном виде. Это массивная цилиндрическая башня с площадкой наверху, на которой возвышается малый цилиндр, покрытый сфероконическим куполом. Его аналогами являются Большой и Малый Столпы в Булгаре. Это наводит на мысль о том, что строителями касимовской мечети и минарета являлись казанские мастера[962].

В Смутное время мечеть, судя по всему, сильно пострадала при штурме города в мае 1609 г. войсками воеводы Андрея Алябьева. Касимов подвергся артобстрелу из фальконетов (малокалиберная пушка). При этом был подожжен дворец касимовского царя, стоявший поблизости. В начале августа город был взят штурмом полком воеводы Федора Ивановича Шереметева. Археологические раскопки показали серьезные ремонтные работы, проводимые в мечети вскоре после событий Смутного времени. Судя по всему, мечеть в это время приобрела черепичную крышу. По-видимому, именно тогда мечеть сложили не из камня, а из крупноформатного (более 13 дюймов, свыше 32 сантиметров) красного кирпича. Именно его в 1768 г. видел С.П. Паллас[963]. С разрушением мечети связана одна легенда. Будто бы проезжавший мимо города Петр I по ошибке перекрестился на мечеть и приказал в сердцах разрушить ее. Верх уже был сломан, когда татары упросили государя отменить решение. Но, скорее всего, сооружение разрушилось из-за долгого отсутствия ремонтных работ, на проведение которых власти не давали разрешения.

В 1768 г. мечеть уже находилась в развалинах. В этом году императрица Екатерина II, по прошению касимовских татар во главе с сотником татарской слободы сеидом Бектемиром Шакуловым, разрешила ее отремонтировать. Мечеть сделали одноэтажной под деревянной кровлей. В память об этом над дверями вмазали камень, выкрашенный зеленой краской, с надписью на татарском языке: «(1768) года эту мечеть в месяце рабиель-аввал (июнь-июль) соорудили: Бектемир-сеид, Бурхан-сеид, Ибрагим мирза Чанышев, Абдулла мирза, Муса-сеид, Мустафа-сеид, Сулейман мирза, Темир-Булат-сеид, Юсуф-мирза Чанышев, Муртаза-сеид, Мухаммед-сеид, Ибрагим-мирза Максютов, Якуб мирза, Муса мирза Девлеткилдеев, Юсуф мирза, Максютовы, Мустафа мирза, Темир-Булат-сеид Шакулов». При Николае I был пристроен второй этаж, сделана металлическая крыша со шпилем, украшенным вызолоченным яблоком и полумесяцем[964]. В таком виде мечеть сохранилась до наших дней.

После Октябрьской революции в мечети расположился городской краеведческий музей. В настоящее время здесь открыта экспозиция, посвященная культуре касимовских татар. По пятницам в помещении соборной мечети проходит богослужение.

Дворец также не сохранился до нашего времени. Но мы можем частично реконструировать его облик. Каменный дворец из местного известняка был построен ханом Шах-Али б. Шейх-Аулиаром около 1555 г. По-видимому, он являлся двухэтажным. В мае 1609 г. в результате обстрела города из фальконетов дворец был сожжен и вскоре отстроен (восстановлен) заново[965]. Можно предположить, что в это время у дворца появилась черепичная крыша. В окончательном виде он имел размеры около 32 х 8,5 аршин (23 х 6 м). На концах — узкие пристройки по 16 футов (4,8 м) (остатки лестниц, ведущих в подвал и палаты). Дворец был разделен на две неравные части. Под зданием находился подвал, куда вела снаружи каменная лестница. Рядом с ним располагались каменные резные (готические) ворота с надписью на арабском (татарском?) языке[966]. Первоначально, возможно, дворец своей архитектурой напоминал дворец казанских ханов. Следует признать, что в XVII в. дворец и ворота, судя по всему, имели типичные черты русской каменной архитектуры данного периода.

Имеется описание двора на момент 1723 г. Он был огорожен сосновым заметом (один из видов укрепленных городских оград) с каменными воротами и деревянными затворами на железных крючьях. Сам дворец («полатка каменная») упомянут как разломанный (в аварийном состоянии). Скорее всего, после смерти царицы Фатимы Шакуловой в нем никто не жил. Помимо этого, на дворе находилось шесть светлиц сосновых, в них особо отмечено 5 «окончин» новых стеклянных. Также имелись мыльня, чердак, подклеть (скорее всего, под дворцом), конюшня, сушила деревянные, в саду — палатка каменная и амбар, также имелся двор приказчика со «всяким хоромным строением»[967].

Дворец просуществовал до XVIII в. Незадолго до 1768 г. ворота пережгли на известь, а у дворца разобрали верхнюю часть и надстроили на фундаменте (высотой 5 футов, около 1,5 м.) деревянное здание. Фундамент окончательно разобрали в 40-х гг. XIX в. для строительства нового дома по указанию дворовладельца помещика Симонова[968]. В настоящее время данная территория застроена помещениями городской психиатрической больницы.

Также в Касимове известны другие надгробия, найденные на старом татарском кладбище. Оно непосредственно примыкает к текие царевича Авгана. Кладбище существовало уже в XVI в. В.А. Горделевский утверждает, что площадь кладбища составляла 17 десятин (более 18 гектаров). По его данным, здесь стремились быть захороненными многие татары центральной России[969]. Но это скорее относилось к новому татарскому кладбищу. На нем имеются текие старинных касимовских татарских родов рубежа XVIII–XIX вв. В XIX в. на старом уже не хоронили. В 1860 г. здесь было около 60 надгробных камней. В 1926 г. — только 4 стоящих и покосившихся памятника, а также 29 упавших надгробий. Также были замечены 2 каменных основания (1,5 х 2 м). Кроме того, несколько камней взято в Касимовский краеведческий музей, один — в Рязанский и один — в Московский областной[970].

Надписи с наиболее древних памятников были приведены в сочинении В.В. Вельяминова-Зернова. Упомянем надгробия Чингисидов и их ближайших родственников:

— Фатима-салтан-бикем[971] — возможно, жена царей Мухаммед-Амина б. Ибрагима и Шах-Али б. Шейх-Аулиара, дочери ногайского бия Муссы б. Ваккаса. Она могла оказаться погребена вне текие, так как до этого оно еще не было построено. Но подтвердить чем-либо данное предположение, основанное только на совпадении имен, не представляется возможным;

— царевна Так-Бильды (ок. 1590 — июнь 1608 гг.) — дочь касимовского царя Мустафы-Али б. Ак-Кобека[972];

— касимовский царь Ураз-Мухаммед б. Ондан (1572 — 22 ноября 1610 гг.). С ним далеко не все понятно, дело в том, что тело царя, убитого под Калугой по приказанию Лжедмитрия II, было брошено в Оку. В той ситуации оно вряд ли было тут же найдено татарами и отвезено для захоронения в Касимов. Но В.В. Вельяминов-Зернов отмечает, что в 1860 г. на татарском кладбище было обнаружено его надгробие[973]. Можно предположить, что надгробие было сооружено на кладбище позднее касимовскими татарами или же его женой в память о царе без могилы. То есть перед нами пример кенотафа[974];

— Катар-салтан (Катар-туташ) (1611/12 г.) — дочь царевича Абдулы б. Ак-Кобека;

— сибирский царевич Мухаммед-Кул б. Атаул (декабрь 1618 г.) — племянник сибирского хана Кучума. Умер, судя по всему, не в Касимове[975].

Супруга касимовского царя Арслана б. Али (ок. 1590 — 2 апреля 1626 гг.) Фатима-салтан-сеид Шакулова (ок. 1590 — до мая 1681 гг.) построила для своего покойного мужа каменное текие (до наших дней не сохранилось, было окончательно разрушено еще в XVIII или самом начале XIX в.) на старом татарском кладбище, где был похоронен как сам царь, так, по-видимому, и его жена. Имеется упоминание о том, что текие якобы было двухэтажным. Это следует поставить под сомнение. Под первым этажом, судя по всему, подразумевался подвал[976]. Можно предположить, что в нем имелись могилы и других его родственников.

Осенью 1648 г. после смерти своего супруга ургенчского царевича Авган-Мухаммед б. Араб-Мухаммеда (1611 — 19 сентябрь 1648 гг.) его вдова, царица Алтын-ханым, переехала в Касимов и перевезла туда же тело своего супруга. Весной или летом 1649 г. она начала строить кирпичное текие для своего супруга. Это прямоугольное сооружение размером приблизительно 14 на 8 аршин и высотой 6 аршин (10 х 5,7 х 4,3 м). Вход в текие находится посередине длинного западного фасада. В здании шесть окон, по два с длинных и по одному с коротких сторон. Внутри имеется одна комната, расположенная несколько ниже уровня земли, вниз ведут 3 ступеньки. Наличники окон, фронтон, пилястры и карнизы оформлены в соответствии с канонами русской каменной архитектуры XVII в. и украшены цветными изразцами. Во фронтон вмазан камень с арабской надписью: «В 1058 году благословенного месяца рамазан в 9 день, в год мыши, сын Араб-Мухаммед-хана Авган-Мухаммед-султан отошел от сего мира. Над ним соорудила это здание супруга его Алтын-ханым, дочь Хаджим-султана». Другая надпись сообщала, что на постройку было затрачено 500 рублей. Более чем значительная сумма для того времени. В текие находились надгробные камни. В.В. Вельяминов-Зернов отметил, что в XIX в. их число, возможно, постепенно сокращалось (с 5 до З)[977]. Факт нахождения мавзолея царевича в городе позволил некоторым исследователям объявить его касимовским удельным царевичем[978]. Несмотря на проводившиеся реставрационные работы, на настоящий момент в текие отсутствуют некоторые детали, так, до наших дней почти не сохранились поливные изразцы. В 1886 г. силами Рязанской ученой архивной комиссии в текие были проведены археологические раскопки. При этом обнаружили четыре надгробия:

— царевича Авган-Мухаммеда б. Араб-Мухаммеда;

— сибирского царевича Тюге б. Ишим б. Кучума (после 1635 г.);

— царицы Алтын-ханым, поставленное ею самой в 1651 г. (вероятно, дата окончательного завершения строительства текие);

— сибирской царицы Ай-ханыш, вдовы сибирского царевича Мухаммед-Кула б. Атаула, сестры касимовского царя Ураз-Мухаммеда, падчерицы (?) касимовского царя Арслана б. Али[979].

Помимо этого, у нас имеется документальное свидетельство о смерти в Касимове сибирского царя Али б. Кучума (27 сентября 1649 г.)[980]. Скорее всего, его могила находилась в несохранившемся текие его сына.

Данный список с полной уверенностью можно продолжить. В городе следует искать могилы целого ряда Чингисидов, тем или иным образом связанных с городом или «правящими» в нем династиями. Попытаемся восстановить его:

— астраханский, затем касимовский царевич Шейх-Аулиар б. Бахтияр (1516 г.);

— сибирский царевич Ак-Даулет б. Ак-Курт (после 1533 г.);

— сибирский царевич Шах-Али б. Ак-Даулет (1541 г.)[981];

— астраханский царевич, затем касимовский царь Мустафа-Али б. Абдула (после 1558 г. — не ранее 1590 г., но до 1600 г.)[982];

— астраханский царевич Арслан-Али б. Абдула (начало 60-х г. XVI в. — не ранее 1604 г.). Проживал в Рузе;

— астраханский царевич Саин-Булат б. Абдула (конец 60-х г. — после 1585 г.)[983];

— царица Ураз-салтан (не ранее 1613 г., не позже 1617 г.) — жена астраханского царевича Арслана-Али б. Абдулы, скорее всего, она умерла в городе или же в своем прожиточном поместье в уезде[984];

— казанская и касимовская царица Сююн-бике — жена Шах-Али. Хотя возможно после ее смерти тело царицы было все-таки отдано ее родственникам в Большую Ногайскую Орду, но свидетельств об этом значительном внешнеполитическом событии ни в посольских книгах, ни в летописях не сохранилось;

— ? — жена астраханского царевича Абдулы б. Ак-Кобека, дочь касимовского царевича, далее казанского царя Джан-Али б. Шейх-Аулиара;

— ? — жена астраханского царевича Тохтамыша, дочь ногайского мирзы Кутума б. Шейх-Мухаммеда;

— астраханский царевич Бекбулат (не ранее 1566 г.);

— ? — жена царевича Бекбулата, сестра ногайского мирзы Гази б. Урака;

— астраханский царевич Тохтамыш (не ранее 1562 г.);

— астраханский царевич Баки (не ранее 1564 г.);

— астраханский царевич Ибак (не ранее 1570 г.).

В XVII в. в Касимове хоронят всех, или почти всех Кучумовичей, не успевших креститься, других Чингисидов, оказавшихся в России, и их родственников:

— сибирский царевич Хаджим (Азим) б. Кучум (не позднее сентября 1615 г.)[985];

— сибирский царевич Молла б. Кучум (после 1617 г.);

— сибирский царевич Янсюер б. Али (до 20-х гг. XVII в.);

— ? — жена царевича Мухаммед-Кула б. Атаула. Выехала в Россию в 1586/87 г. Возможно, происходила из рода сибирских татар Карамышевых[986]. Мы видим в Касимове достаточно большое число представителей этого рода;

— Алма-бике (не ранее 1605 — после 1651 гг.) — жена царевича Мухаммед-Кула б. Атаула, дочь царя Арслана б. Али и Фатимы-салтан Шакуловой;

— касимовская царица Салтан-бике (около 1570 — после 1633 гг.) — дочь романовского мирзы Али б. Кутума, жена царей Мустафы-Али б. Абдулы, Ураз-Мухаммеда б. Ондана и Арслана б. Али[987]. Она имела все основания быть похороненной в мавзолее своего последнего супруга;

— царица Нал-бикем (не ранее 1651 г.) — дочь Кучума и царицы Лилинак[988];

— сибирская царица Молдур (1592/93 — не ранее 1671 гг.) — дочь Кучума и царицы Сюйдеджан, вдова выезжего ногайского мирзы Девлет Еналеева сына Шейдякова[989];

— царевна Кутлусат (после 1651 г.) — дочь ургенчского царевича Авган-Мухаммеда и царицы Алтын-сач. Скорее всего, она умерла еще ребенком. Известно, что она приехала на жительство в Касимов вместе со своей матерью в 1648 г. Ее надгробие в текие отца отсутствует. Поэтому умерла она, судя по всему, после 1651 г. В списке кормовых татар она не упоминается[990].

Некоторые из Чингисидов могли быть похоронены как в Касимове, так и в Ярославле или даже, в ряде случаев в Костроме, где они проживали или могли проживать:

— 8 жен сибирского царя Кучума: Салтаным, Сюйдеджан, Яндевлет, Актулум, Ак-Сюйрюк (не ранее 1635 г.), Шевлель, Кубуль, Чешпан;

— царица Хан-заде — супруга сибирского царя Али б. Кучума;

— царица Данай — супруга сибирского царевича Каная б. Кучума;

— сибирский царевич Асманак б. Кучум (ок. 1568 г.–?);

— сибирский царевич Шаим б. Кучум (ок. 1578 г.–?);

— сибирский царевич Бибадша б. Кучум (ок. 1586–1590 гг.–?), сын царицы Салтаным.

— сибирский царевич Кумыш (ок. 1583 г.–?), сын царицы Сюйделжан;

— царевна Кумыз (ок. 1584 г.–?);

— царевна Гуленфат (ок. 1584 г.–?), дочь сибирского царя Кучума и царицы Актулум;

— царевна Ак-ханум, дочь сибирского царя Кучума и царицы Ак-Сюйрюк;

— царевна Азеп-салтан (ок. 1587–1588 гг.–?), дочь сибирского царя Кучума и царицы Шевлели;

— царевна Дерпадша (ок. 1588–1589 гг.–?), дочь сибирского царя Кучума и царицы Сюйдеджан;

— царевна Тулунбека (ок. 1595–1596 гг.–?), дочь сибирского царя Кучума и царицы Салтаным;

— царевна Караджан (ок. 1595–1596 гг.?), дочь сибирского царя Кучума и царицы Ак-Сюйрюк[991].

Все перечисленные выше персонажи были взяты в плен в 1598 г. В русских источниках отмечено, что они «перемерли» некрещенными. Возможно, по отношению к женщинам, в первую очередь молодым, это не совсем так. Они могли выйти замуж за представителей ногайской, крымской и черкасской знати, и если их мужья не являлись ярославскими кормовыми татарами, то информация по ним могла и не сохраниться. К тому же наши данные до 1626 г. достаточно случайны, и, кроме того, нужно помнить, что часть женщин (их имена нам неизвестны) были отпущены Борисом Годуновым в Сибирь[992].

Для подтверждения нашего предположения приведем несколько примеров, когда в Ярославле в XVII в. упоминаются те или иные женщины из рода Чингисхана, судьба которых до этого неизвестна. В 1635 г. в Ярославле неожиданно в списке кормовых татар появляется вдова сибирского хана Кучума Ай-Сюйрюк (Аксюрюк)[993]. Это можно объяснить только тем, что какое-то время царица проживала в семье одного из своих детей. Известно, что вместе с ней в Россию одновременно вывезли ее дочерей Ак-ханум и Караджан. В середине XVII в. здесь же появляется некая Бахты-ханыш (не ранее 1650 г.), жена Сафаралея мирзина Шейдякова, «царевичева Сеиткулова дочь»[994].

— сибирский царевич Хансюер б. Али (1594 — между 1638 и 1641 гг.)[995]. В 1638 г. царь Али и его брат Алтанай просили отпустить царевича в Ярославль, в 1641/42 г. Али уехал в Касимов, скорее всего, после смерти сына;

— ? — жена и дочь сибирского царевича Хаджима (Чувак) б. Кучума;

— сибирский царевич Канчувар б. Али (2 октября 1623 г.)[996];

— царевна Тур-пача (Тулун-бике?) (1595/96 — после 1627 гг.) — дочь Кучума и царицы Салтаным[997];

— царица Карачаца (2 апреля 1628 г.) — дочь абыза Ибердеея, жена сибирского царевича Хаджима б. Кучума и касимовского царя Арслана б. Али[998];

— царевна Салтыкай (1616 — не ранее 1635 гг.) — дочь касимовского царя Арслана б. Али и царицы Карачаци[999];

— царица Наг-салтан Карамышева дочь Мусаитова (не ранее 1650 г.) — жена касимовского царя Арслана б. Али[1000];

— царица Ханыш (после 1623 г.) — супруга царевича Мухаммед-Кула б. Хаджи-Мухаммеда. Рядом с матерью следует искать и могилу ее дочери[1001].

Упомянем имена двух гурганов, которые могли быть похоронены в Ярославле или Касимове:

— Девлет мирза Еналеев сын Шейдяков (весна 1646 г.) — муж царицы Молдур[1002].

— Дин-Али — муж царицы Нал-бикем[1003].

Возможно, в Касимове имелись и другие мавзолеи Чингисидов, не сохранившиеся до наших дней. Но их останков, письменных или фольклорных известий о них не обнаружено.

Следует отметить, что традиция постройки родовых мавзолеев (дюрбе) сохранялась в Касимове еще довольно долго. Но теперь их строили отдельные татарские семьи, в том числе ведущие свое происхождение из дворов касимовских царей и царевичей. Можно предположить здесь прямое влияние царских текие.

До настоящего времени на новом татарском кладбище находится три дюрбе (текие), построенных отдельными касимовскими татарскими родами (в том числе Шакуловых и Максудовых) уже на рубеже XVIII–XIX вв.[1004]

Отдельные захоронения могли находиться и в Москве. Их следовало бы искать на татарском кладбище за Калужскими воротами, в районе современного парка им. Горького[1005]. В столице до 1648 г. умер малолетний сын хивинского царевича Авган-Мухамеда Мухаммед-Амин (9 декабря 1638 — до 1648 гг.). Царевича похоронили либо в Москве, либо в Касимове. Известий о перевозе тела нет, в текие его отца надгробие Мухаммед-Амина отсутствует[1006].

Могилы Чингисидов могли находиться также в Костроме и Каргополе, где на рубеже XV–XVI вв. находились в заключении казанские цари и их семьи.

Таким образом, Касимов следует рассматривать как центр сосредоточения родовых гробниц Чингисидов в России. Проглядываются определенные параллели с г. Сарайчуком (ныне с. Сарайчик Махамбетовского района Атырауской области Казахстана). В последнем ряд ученых склонны видеть доисламский культурный центр Дешт-и Кипчака. Довольно рано он становится сакральным для рода Джучидов (потомков старшего сына Чингисхана Джучи) как курук — сосредоточие их фамильных гробниц. Именно там ханы восходили на престол Золотой Орды, а впоследствии находили свое последнее пристанище на земле. По некоторым археологическим данным, верхний слой городища (1–1,5 м) образован развалинами сырцовых и кирпичных погребальных сооружений XV в.[1007] После распада Золотой Орды область города входила в своеобразный домен правителя Ногайской Орды, есть данные о намерении возвести в городе бийский дворец и мечеть, была там и тюрьма. Место ногайской столицы и джучидо-мангытский некрополь продолжали почитаться у местных тюркских кочевников и в дальнейшем[1008]. Потеряв с выездом в Россию связь с Сарайчуком, служилые Чингисиды стремились создать на новом месте в новых условиях нечто похожее. Хотя, конечно, Касимов не мог сравниться со своим прототипом.

По-видимому, подобный статус города принимался и поддерживался мусульманами, как в России, так и за ее пределами, а также Москвой. Именно западная часть Мещеры вокруг Касимова и Елатьмы служила местом испомещения знатных выходцев с Востока. В 1559 г. Иван Грозный предлагал земли в Мещере пяти сыновьям ногайского мирзы Хаджи-Мухаммеда. Их выезд так и не состоялся[1009]. В 1555 г. здесь испоместили ногайца имелдеша Салтан-Булата сына аталыка Бигилдея. Скорее всего, это молочный брат царя Симеона Касаевича или Александра Сафакиреевича, который после крещения своего царя был вынужден покинуть его двор[1010]. Документы первой половины XVII в. фиксируют здесь значительное число имелдешей, по-видимому, попавших сюда после смерти своих титулованных братьев — Кучумовичей[1011]. В XVII в. в регионе испомещают многих Чингисидов.

Население татарских сел еще в конце XX в. помнило о том, что несколько веков назад покойников возили хоронить в Касимов[1012]. На местном татарском кладбище стремились найти вечный покой мусульмане центральной России (Костромская, Тамбовская губернии и др.)[1013]. Интересен и тот факт, что на протяжении всего XVI в. не зафиксировано ни одного случая набегов казанцев, крымцев или ногайцев на этот город. Они проходили севернее (Муром) или южнее (Шацк и ниже). Определенную роль здесь, однако, могло играть и то, что Касимов оказался со временем прикрыт другими мещерскими городами (Елатьма, Кадом, Темников, Шацк).

Отсутствие надгробий ногайской знати позволяет предположить, что для них этот город не приобрел такого значения, как для Чингисидов. К тому же за ними некоторое время сохранялись возможности отъезда в степь, а также быть похороненными в Сарайчике. Так, скончавшегося 10 мая 1561 г. Юнуса б. Юсуфа отправили в последний путь в степь за счет казны[1014]. То же относится и к черкасским князьям. Из них в Касимове была похоронена только мать Симеона Бекбулатовича Алтын-сач. Правда, не будем забывать — мы не обладаем всеобъемлющей информацией по данному вопросу.

Места захоронения крещеных Чингисидов

Чингисиды, принявшие православие, в XVI в. по своему происхождению и благодаря заключенным бракам занимали видное положение в Москве, тем более что некоторые из них рассматривались как наследники на престол Калитичей. Это нашло свое отражение и в местах их погребений. Ведь зачастую эти обряды имели не только государственное, но и внешнеполитическое значение.

Список открывает царевич Петр Ибрагимович († 13 марта 1523 г.). Его похоронили в Архангельском соборе Московского Кремля, официальной усыпальнице московских князей (царей)[1015]. Могила его жены княгини Евдокии († февраль 1513 г.), дочери Ивана III, находилась в Вознесенском соборе Кремля, усыпальнице великих и удельных княгинь и цариц[1016]. Возле матери похоронили и дочь Анастасию Петровну († 17 декабря 1541 г.), первую супругу князя Федора Михайловича Мстиславского[1017].

Казанский царевич Федор Меликдаирович похоронен в Иосифо-Волоцком монастыре, в малом алтаре Успенского собора. Его могила описывается так: «…гробница деревянная над князем Федором Даировичем. На гробнице покров бархат червчат гладкой. Крест вышит золотом да серебром, слова подпись вышиты белым шолком», «да над царевичевым гробом икона Пречистые Богородицы Одигитриа, пядница, обложена серебром». Гробница царевича сохранялась до конца XVII века, до времени строительства нового, существующего и поныне, Успенского собора. При его возведении погребение царевича не вскрывали, и оно было оставлено под спудом. При археологических раскопках 2001 г. в монастыре, в подклети собора при исследовании фундамента, было обнаружено захоронение царевича[1018].

Царь Симеон Касаевич († 26 августа 1565 г.) похоронен в кремлевском Чудовом монастыре[1019]. Могилу его жены Марии, дочери Андрея Клеопина Михайловича Кутузова и Авдотьи Семеновны Воронцовой, а также детей царя (Петр, Алексей, Григорий, Анастасия, Анна) следует искать в Троице-Сергиевом монастыре. Известны крупные вклады царицы Марии Андреевны по своим родителям в этот монастырь[1020].

Царь Александр Сафакиреевич (1547–11 июня 1566 гг.) погребен в Архангельском соборе Кремля[1021]. Такую «милость» по сравнению с Симеоном Касаевичем, скорее всего, можно объяснить тем, что юного царя после крещения взяли на воспитание во дворец Ивана IV «вместо сына».

Михаил Кайбулович (Муртаза-Али б. Абдула) и его дети (нам известны сыновья Федор и Дмитрий) могли быть похоронены, судя по всему, в родовой усыпальнице Шереметевых в Кирилло-Белозерском монастыре[1022]. Однако обратим внимание на следующий факт: нам неизвестно ни одного вклада его вдовы или ее родственников по Михаилу и его детям, зато сохранились сведения о вкладе на помин их душ, сделанным Симеоном Бекбулатовичем в московский Симонов монастырь. Быть может, именно там следует искать его могилу[1023]?

Симеон Бекбулатович похоронен в московском Симоновом монастыре, родовой усыпальнице Мстиславских (f 5 января 1616 г.). В.И. Ульяновский предполагает, что это ошибочная дата. В кормовых книгах Кирилло-Белозерского монастыря поминальный корм по нему значится 21–22 декабря. Скорее всего, это дата смерти бывшего царя, а 5 января — день, когда его перевезли из монастыря в Москву и здесь захоронили[1024]. Т.Д. Панова, однако, ошибочно называет кремлевский Чудов монастырь[1025] Жена Симеона, старица Александра, умерла раньше супруга, сохранилось описание надписи на ее плите в Симоновом монастыре: «Лета 7115 июня в 7 день на память священномученика Федора преставися раба божия царя Симеона Бекбулатовича царица Настасия, во иноцех схимница Александра, князя Иванова дочь Федоровича Мстиславского». Но и эта дата может быть поставлена под сомнение. В кормовых книгах Симонова монастыря ее преставление значится 9 июля, а во вкладных книгах еще под 1611 г. значится ее вклад[1026].

В Москве же следует искать могилы сибирских Чингисидов Калинника Джансюеревича и Василия Ишимовича. Зная биографию последнего, можно предположить, что место его погребения было достаточно престижным.

Во второй половине XVII в. крещеные Кучумовичи стремились быть похороненными на родовых кладбищах. Так, могилы сибирских царевичей, потомков Алтаная б. Кучума, по преимуществу находятся в московском Новоспасском монастыре. Здесь были погребены: царевичи Алексей Алексеевич († 16 февраля 1686 г.), Григорий Алексеевич († 31 марта 1685 г.) и его жена Анна Григорьевна († 13 августа 1688 г.)[1027]. Романа Васильевича захоронили в кремлевском Чудове монастыре († 20 августа 1686 г. его отпевал патриарх Иоаким)[1028]. Василий Алексеевич († ок. 1718 г.) был похоронен, судя по всему, в г. Архангельске, куда он был сослан[1029]. Супруга князя Федора Калинниковича, княгиня Евдокия Герасимовна (1689 — 16 сентября 1740 гг.), похоронена в селе Брынкова Рузского уезда[1030]. Касимовские царевичи, скорее всего, все погребались в московском Златоустовском монастыре[1031]. 13 августа 1679 г. княгиня Анна Григорьевна сделала в монастырь по своему мужу, касимовскому царевичу Никифору Васильевичу, вклад в 50 рублей. 7 апреля 1698 г. касимовский царевич Иван Васильевич также сделал вклад по себе в 50 рублей[1032]. Помимо этого, супруга пожаловала в монастырь богатую ризу из золотой по красной земле парчи, расшитой жемчугом и драгоценными камнями. Только камни были оценены в 314 рублей[1033]. В середине XVIII в., после того как род пресекся, монахи разобрали склеп («палатку каменную») касимовских царевичей. Сохранилось упоминание о продаже монахами многопудовой двери палатки[1034].

Из крещеных Чингисидов в Касимове оказался похоронен только один касимовский царевич Яков (Иаков) Васильевич (| 7 января 1677 г.). Он считается местночтимым святым (блаженным). Первые «сведения» о Чингисиде были собраны в начале XIX в. местным любителем истории И.С. Гагиным. Почитание появилось, скорее всего, еще в XVIII в. Тогда в городе бытовало представление о царевиче как последнем татарском правителе, убитом мусульманами за смену веры[1035]. Эта же информация повторялась и другими авторами[1036]. В.В. Вельяминов-Зернов также пользовался в своей основе рукописями И.С. Гагина. Однако он очистил их от явных несуразностей. Но новых данных установить не удалось. Автор дает описание и приводит рисунки часовни, построенной над могилой царевича[1037]. Якова похоронили в Казанском девичьем монастыре. Над могилой построили каменную «часовню» с тесовой крышей. Скорее всего, она была сооружена родственниками. К середине XIX в. крышу заменили на железную. Сохранился рисунок и план первоначального вида часовни, сделанный И.С. Гагиным на общем плане Казанского монастыря. На нем мы видим достаточно простую, почти квадратную в плане (приблизительно 4,25 х 4 м) палатку с четырехскатной крышей с небольшим крестом наверху. С левой стороны на фасаде располагалось зарешеченное прямоугольное окно, справа — входная дверь, украшенная фигурным порталом. Еще одно окно имелось на боковой стене. Кроме могилы царевича, отмеченной строго посередине палатки, в ней ничего не было[1038]. Во второй половине XIX в., при игуменье Рафаиле, старую часовню разобрали и на ее месте построили новую. Ее внешний вид известен нам по фотографиям первой половины XX в. Это восьмигранное сооружение из красного кирпича. Каждая грань заканчивается закомарой (кокошником). Все здание венчает железный свод с небольшой главкой[1039]. Посреди часовни над могилой сделано возвышение из кирпича, на котором и лежало надгробие[1040]. До революции в монастыре показывали две пелены (серебряная ткань с большими цветами по рыхлому красному бархату), переделанные, якобы, из подаренных царевичем риз. Также здесь имелась шитая серебром по шелку икона Божьей Матери — как гласит предание, работы матери царевича, княгини Марии Никифоровны, бабки Фатимы и сестер Евдокии и Домны. В настоящее время местонахождение этих предметов неизвестно. В древности в монастыре якобы находился портрет царевича, погибший во время пожара (1764 г.?)[1041].

И. Добролюбов в своем сочинении, посвященном описанию церквей и монастырей Рязанской епархии, ссылаясь на описание монастыря, составленное в мае 1754 г. подпоручиком капорского пехотного полка Алексеем Житковым, не отмечает наличия часовни в XVIII в. Хотя это вовсе не означает, что ее не было там в это время[1042]. Скорее, это констатация факта незначительности данного сооружения.

Интерес к биографии царевича проснулся, судя по всему, только на рубеже XIX–XX вв. после выхода сочинения Н.И. Шишкина[1043]. С этого момента в церковных кругах стали «припоминать» подробности жизни царевича Якова. На настоящий момент его жизнеописание выглядит следующим образом. Царевич отличался особенным благочестием после того, как в детстве получил исцеление от иконы Казанской Богоматери «Моление старицы Иустинии». Своей жизнью он возбудил ненависть фанатиков-мусульман, жестоко избитый ими, он еле дополз до ближайшего дома, где ему оказали помощь. Вскоре он соборовался. Смерть приписывают последствиям избиения или же отравлению родственниками-мусульманами. На момент смерти ему было 17 или 25 лет. В настоящее время жизнеописание царевича находится в комиссии по канонизации[1044]. Официальная точка зрения Рязанской епархии по данному вопросу была приведена в книге «Святые и праведники земли Рязанской X–XX вв.»[1045]. Считалось, что царевич помогал, в частности, от зубной боли. Монахини монастыря ежедневно посыпали надгробную плиту чистым речным песком, который паломники забирали с собой. В XIX в. велась особая тетрадь, в которую записывались все случаи исцеления. После революции тетрадь была уничтожена. Однако подобная фиксация исцеления известна и в 30-е гг. XX в. В начале 30-х годов XX в. часовня и могила были разрушены. В настоящее время их местонахождения можно определить только приблизительно.

Но на этом история не закончилась. Неожиданно всплывают все новые и новые мифы. Так, В.В. Акимов в одной из своих последних книг утверждает, что в 1679 г. царевич Сеит-Бурхан б. Арслан отрекся от престола, принял крещение и под именем монаха Василия ушел в монастырь[1046]. Автор явно смешивает отца и сына. На подобные глупости можно было бы не обращать внимания, но они стимулируют появление все новых и новых «сенсационных открытий», которые начинают жить своей собственной жизнью.

Конечно же, данная история царевича нереальна. Но мы можем предположить, что же представляла собой жизнь царевича. Информация о его братьях, в своем большинстве нам известна по дворцовым разрядам, но в них нет ни одного упоминания о Якове. В чем причина этого? Вряд ли в излишней благочестивости царевича. Это, наоборот, помогло бы ему занять в столице видное положение. Скорее всего, его просто прятали по причине какого-либо серьезного заболевания, возможно, психического либо серьезного уродства, другие объяснения найти трудно. Именно с этим заболеванием была связана и его смерть. Что касается возраста, то на момент смерти Якову не могло быть более 21 полного года. Известно, что его отец крестился не ранее лета 1654 г. Значит, свадьба была сыграна еще позднее.

Но можно предположить и иное объяснение. Яков мог быть незаконнорожденным сыном Василия, появившимся на свет еще до крещения касимовского царевича. Этому имеется несколько косвенных подтверждений, в том числе: сам факт сокрытия царевича в Касимове, похороны в Касимове, а не в московской родовой усыпальнице, отсутствие его имени в синодике Василия Араслановича[1047]. К тому же после смерти Василия Араслановича и его матери, царицы Фатимы, их наследники царевичи Иван и Сергей Васильевичи отказались содержать монахинь Казанского монастыря («их, игуменью с сестрами кормили и поили и на одежду давали из своих доходов»), как это было ранее[1048]. Следует особо подчеркнуть, что сыновья Василия Араслановича (судя по всему, все) еще при жизни отца по достижении совершеннолетия испомещались московским государем. Следы подобных пожалований сохранились до наших дней, в том числе и в деле о споре о поместьях между вдовой царевича Семена Васильевича и его братом Иваном. В нем упоминаются пожалования иных братьев, но умалчивается о каких либо земельных владениях Якова[1049]. В подтверждение высказанной нами версии можно привести и тот факт, что П. Долгоруков ничего не знает или умалчивает о Якове, хотя и посещал Касимов, место жительство своих дальних свойственников[1050]. Данное предположение, возможно, объясняет и еще один странный факт. После того как не ранее апреля 1654 г. Сеит-Бурхана после оглашения[1051] собирались поместить под начало в кремлевский Чудов монастырь, царевич отказался креститься. По неясным нам причинам об этом тут же в известность поставили рязанского архиепископа Мисаила[1052]. Наличие несовершеннолетнего незаконнорожденного сына у касимовского царевича, крестить которого и должен был рязанский архиерей (Касимов входил в Рязанскую епархию) может объяснить данный факт. Однако необходимо признать всю шаткость сделанных нами предположений. Утверждать что-либо более конкретно можно только при нахождении новых документов, хотя бы косвенно касающихся биографии царевича Якова[1053].

Таким образом, расположение некрополей Чингисидов также несет в себе определенную информацию. Их общее положение в России отражалось в том числе и на месте погребения. При этом мы наглядно видим как сохранившие верность исламу представители «золотого рода» стремились к определенной консолидации по месту захоронения.

Первоначально после смерти крещеные Чингисиды практически приравнивались к представителям правящего рода. Но данная практика просуществовала более чем недолго. Позднее Чингисиды стремились найти свое последнее упокоение в семейных некрополях тех знатных родов, с которыми они породнились. В конце XVII в. они стали создавать собственные родовые кладбища.

В последующем, XVIII–XIX вв., данная тенденция не укоренилась среди князей Сибирских. Места их погребения оказались сильно распылены по всей европейской России.

Нам удалось — достаточно полно — проследить специфику основных моментов жизни татарских царей и царевичей в России от рождения (вывоза) до смерти. При этом мы смогли показать динамику тех изменений, что постепенно происходили на протяжении XV–XVII вв. Однако мы еще практически ничего не говорили о членах дворов, а также о материальном содержании представителей «золотого рода» в России.