Чингизиды. Великие ханы Монгольской империи

Глава 3 Бату-хан

Старший сын Чингисхана и Борте Джучи умер при жизни своего отца, около 1226 года. Значимого следа в истории Джучи не оставил, но несколько слов о нем сказать все же нужно.

Джучи ответственно выполнял отцовские поручения, за что и получил от Чингисхана самый большой улус, но в последние годы отношения между отцом и сыном испортились. Рашид ад-Дин объясняет это следующим образом: «Чингиз-хан приказал, чтобы Джучи выступил в поход и покорил северные страны, как то: Келар, Башгирд, Урус, Черкес, Дашт-и Кипчак и другие области тех краев. Когда же он [Джучи] уклонился от участия в этом деле и отправился к своим жилищам, то Чингиз-хан, крайне рассердившись, сказал: “Я его казню, не видать ему милости”. Джучи же неожиданно заболел и поэтому, когда отец по возвращении из страны таджиков прибыл в свои ставки, не смог приехать к нему, но послал ему несколько харваров[27] добытых на охоте лебедей и рассыпался в извинениях. После этого Чингиз-хан еще несколько раз приказывал вызвать его к себе, но [тот] из-за болезни не приезжал и приносил извинения. Затем [однажды] какой-то человек из племени мангут проезжал через пределы юрта Джучи; а Джучи, перекочевывая, шел от юрта к юрту и таким же больным достиг одной горы, которая была местом его охоты. Так как сам он был слаб, то послал охотиться охотничьих эмиров. Когда тот человек увидел это сборище охотившихся людей, то подумал, что это [охотится сам] Джучи. Когда он прибыл к Чингиз-хану и тот спросил его о состоянии болезни Джучи, то он сказал: “О болезни сведений не имею, но на такой-то горе он занимался охотой…”. По этой причине воспламенился огонь ярости Чингиз-хана, и, вообразив, что [Джучи], очевидно, взбунтовался, что не обращает внимания на слова отца, он сказал: “Джучи сошел с ума, что совершает такие поступки”. И приказал, чтобы войско выступило в поход в его сторону и чтобы впереди всех отправились Чагатай и Угедей, и сам собирался выступить в поход вслед за ними. В это время прибыло известие о печальном событии с Джучи [его смерти]».

Итак, наша история династической ветви джучидов начинается с Бату-хана, который был старшим сыном Джучи от его старшей жены Саркаду-хатун, происходившей из коренного монгольского рода кунгират. Существует определенная путаница с Бату и его братом Орду-иченом, которого некоторые историки считают первенцем Джучи, добровольно отказавшимся от прав наследования в пользу младшего брата, и рассуждают о том, что не нужно усматривать в этом какого-то великого самопожертвования, ведь большие права налагали на человека великие обязанности и, в определенном смысле, значительно отягощали его жизнь. Мол, гораздо спокойнее было обладать всеми благами, которые давало происхождение, без необходимости руководить огромным улусом… Однако давайте обратимся к логике. Наш главный информатор Рашид ад-Дин и ряд других авторов добавляют к имени «Орда» слово «ичен», которым у монголов обозначали младшего сына, наследовавшего отцовский юрт[28]. Но при этом тот же Рашид ад-Дин пишет следующее: «Первый сын Джучи-хана, Орда, появился на свет от его старшей жены по имени Сартак из рода кунгират. При жизни отца и после него он был весьма уважаем и почитаем. Хотя заместителем Джучи был [его] второй сын, Бату, но Менгу-каан в ярлыках, которые он писал на их имя по поводу решений и постановлений, имя Орды ставил впереди. Орда был согласен на воцарение Бату, и на престол на место отца [именно) он его возвел».

Давайте разберемся со старшинством раз и навсегда. Старшего брата «иченом» называть было бы неверно, и те, кто употреблял это слово, прекрасно понимали его значение. «Монгольский обычай таков, что младшего сына называют “ичен”, – пишет Рашид ад-Дин, – потому что он остается в [отцовском] доме и ему отходят имущество и хозяйство». Улус Орду-ичена находился в восточной части улуса Джучи, в условных отцовских владениях, расположенных относительно близко к родной Монголии, а старшего сына у монголов было положено отселять в дальние края (как это случилось с Джучи, получившим улус на окраине монгольского государства). Кроме того, хронисты не раз упоминают о том, как, обращаясь к Бату в присутствии Орду-ичена, монголы использовали слово «ака» («старший»). Невозможно представить, чтобы при жизни, и тем более в присутствии старшего брата, младшего брата именовали бы «акой». Младший может стать ханом, если такова воля отца или представителей знати, но старшинство дается по рождению и оспорить-переиграть его невозможно – что есть, то есть.

Орду-ичен не сыграл какой-то значимой роли в истории. Он правил своими владениями до середины XIII века, а затем его сменил его четвертый сын Кункыран-хан, о котором нам известно очень мало. После Кункырана власть перешла к его племяннику Коничи, после которого в улусе Орду-ичена начали доминировать центробежные тенденции… Впоследствии часть владений Орду-ичена отошла к Ногайской орде, находившейся в междуречье Волги и Урала, а другая вошла в Узбекское ханство.

Пожалуй, следует уделить немного внимания Рашиду ад-Дину, хроника которого служит одним из основных источников сведений о Чингисхане и его потомках. Недаром же говорится, что, напившись из колодца, нужно помянуть добрым словом того, кто его устроил. Рашид ад-Дин Фазлуллах ибн Абу-ль-Хайр Али Хамадани родился около 1247 года в иранском городе Хамадане. Есть сведения о том, что он происходил из незнатной еврейской семьи, а ислам принял в тридцатилетнем возрасте, но вполне возможно, что семья Рашида ад-Дина была мусульманской. При правнуке Чингисхана Абага-хане, правившем государством Хулагуидов с 1265 по 1282 год, Рашид ад-Дин поступил на государственную службу в качестве придворного врача, а затем стал ведать финансами и вершить государственные дела. При хане Олджейту, в 1304–1316 годах, Рашид ад-Дин был фактическим правителем хулагуидского государства Иранзамин («Иранская земля»), чаще называемого ильханатом[29]. При сыне и преемнике Олджейту Абу Саид Бахадур-хане Рашид ад-Дин лишился своего влияния из-за интриг недоброжелателей, которые оклеветали его перед правителем. 18 июля 1318 года Рашид ад-Дин был казнен в Тебризе, летней столице ильханата, по обвинению в растрате казенных средств и отравлении правителя государства Олджейту-хана. Над «Сборником летописей» Рашид ад-Дин работал более десяти лет, и надо признать, что результат заслуживает таких стараний – подобные хроники в историографии можно пересчитать по пальцам.

Поскольку наше повествование ведется по генеалогическим ветвям, а не временным периодам, нам не раз придется забегать вперед и возвращаться назад. Ряд историков считают Орду-ичена предком первого казахского хана Керея и его соправителя Жанибек-хана. По альтернативным данным, оба хана являются потомками тринадцатого сына Джучи Тука-Тимура. «У Чингиз-хана сын Джучи-хан, его сын Тукай-Тимур, его сын Уз-Тимур, его сын Ходжа, его сын Бадакул-углан, его сын Урус-хан, его сын Коирчак-хан, его сын Барак-хан, его сын Абу-Саид по прозванию Жанибек-хан. У этого было девять сынов в таком порядке: Иранджи, Махмуд, Касим, за ним следовали Итик, Джаниш, Канабар, Тениш, Усук, Джуак», – пишет в «Истории туркмен» Абульгази-хан из узбекской династии шейбанидов, ведущей свое начало от Шибана, пятого сына Джучи (о нем будет речь позже).

Дата рождения Бату варьируется между 1205 и 1209 годами. Таким образом, на момент смерти отца ему было около двадцати лет. Известно, что Чингисхан, незадолго до своей кончины, успел назначить Бату правителем улуса Джучи. И надо признать, что Бату оправдал доверие деда.

Хроники не дают нам полного представления о внешности первого правителя улуса Джучи, однако при желании можно составить портрет Бату-хана с помощью косвенных данных, по аналогии с внешностью его деда. Известно, что сам Чингисхан был светловолосым и синеглазым, как и положено представителю Борджигин[30]. Местоположение могилы Чингисхана неизвестно, но генетическое исследование останков, найденных в кургане Таван Толгой[31], которые предположительно принадлежат членам рода Борджигин (на это указывает родовой герб в виде сокола на украшениях), выявило признаки, характерные для европеоидной расы. Скорее всего, Чингисхан и его ближайшие потомки имели европеоидные черты лица. Чингисхан не отличался богатырским телосложением, но был крепок телом. Собрав все сведения вместе, мы получаем портрет рослого плечистого светловолосого и синеглазого мужчины с относительно тонкими чертами.

Доставшийся Бату улус Джучи был не только самым большим из четырех улусов монгольского государства, но и наиболее перспективным в плане расширения – к западу и к северу простирались бескрайние земли, по которым еще не ступали копыта монгольских коней… Вне всякого сомнения, монголы были жестокими завоевателями, которые несли покоренным народам горе и страдания, но сами монголы считали, что они поступают по справедливости, ведь миром должны владеть самые сильные, а удел слабых – подчиниться. Тем, кто подчинялся добровольно, монголы не причиняли зла, действуя по принципу «плати дань и живи спокойно». Ну а те, кто осмеливался сопротивляться, сами делали плохой выбор, и вина за последствия целиком ложилась на них…

Классическим примером наказания непокорных стало завоевание Ургенча, столицы Хорезма, состоявшееся в 1221 году. «Монголы сражались жестоко и брали квартал за кварталом и дворец за дворцом, сносили их и сжигали, пока в течение семи дней не взяли таким способом весь город целиком, – пишет Рашид ад-Дин. – [Тогда] они выгнали в степь сразу всех людей, отделили от них около ста тысяч ремесленников и послали [их] в восточные страны [билад]. Молодых женщин и детей же угнали в полон, а остаток людей разделили между воинами, чтобы те их перебили. Утверждают, что на каждого монгола пришлось двадцать четыре человека, количество же ратников [монголов] было больше пятидесяти тысяч. Короче говоря, всех перебили, и войско [монголов] занялось потоком и разграблением[32]. Разом разрушили остатки домов и кварталов».

И раз уж мы вспомнили об осаде Ургенча, которую вели отряды Джучи, Чагатая и Угэдэя, то надо отметить, что она растянулась на семь месяцев из-за раздоров между Джучи и Чагатаем. Для того, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки, Чингисхан поставил старшим над братьями своего третьего сына Угэдэя. «Будучи тактичным и сообразительным, он [Угэдэй] ежедневно посещал кого-нибудь из братьев, жил с ними в добрых отношениях и [своею] крайне умелою распорядительностью водворял между ними внешнее согласие, – пишет Рашид ад-Дин. – Он неуклонно выполнял подобающие служебные обязанности, пока не привел в порядок дело войска и не укрепил [выполнения] Ясы. После этого [монгольские] воины дружно направились в бой и в тот же день водрузили на крепостной стене знамя, вошли в город и подожгли кварталы метательными снарядами с нефтью». Таким образом, еще в 1221 году, за шесть лет до смерти отца, Угэдэй показал, что он достоин титула верховного правителя.

Но вернемся к Бату. Первой крупной кампанией, в которой он принял участие в качестве правителя улуса, стало завоевание государства Цзинь, начатое Угэдэем осенью 1230 года. С чжурчжэнями монголы воевали давно, и вот настала пора покончить с ними навсегда. Бату на тот момент было двадцать лет, и по монгольским меркам он считался зрелым мужем. О том, насколько сложной была цзиньская кампания, можно судить хотя бы по тому, что она растянулась на три с половиной года. Для напористых монголов это был большой срок, но сила их заключалась в стремлении всегда доводить начатое дело до конца. В начале 1234 года чжурчжэньское государство пало. Бату получил от хана Угэдэя земли, находившиеся на территории современной китайской провинции Шаньси, но это пожалование, скорее всего, было не наградой за какие-то заслуги (во всяком случае, нам о них ничего не известно), а обычным проявлением уважения к близкому родственнику, правителю огромного улуса.

Главным достижением Бату-завоевателя стало покорение земель, лежавших к западу от его улуса. Это покорение, вошедшее в историю под названием Западного похода, началось в 1235 году, на следующий год после падения государства Цзинь – долго отдыхать монголы не любили и не умели. Вот что пишет в своей «Истории завоевателя мира» иранец Ала ад-Дин Джувейни, которого условно можно считать современником Бату, поскольку он родился за год до смерти Чингисхана: «Когда каан [Угэдэй] во второй раз устроил большой курултай и назначил совещание относительно уничтожения и истребления остальных непокорных, то состоялось решение завладеть странами Булгара, асов и Руси, которые находились по соседству становища Бату, не были еще окончательно покорены и гордились своей многочисленностью. Поэтому в помощь и подкрепление Бату он [Угэдэй] назначил царевичей: Менгу-хана и брата его Бучека, из своих сыновей Гуюк-хана и Кадагана и других царевичей: Кулькана, Бури, Байдара, братьев Бату – Хорду и Тангута, и нескольких других царевичей, а из знатных эмиров был Субатай-бахадур. Царевичи для устройства своих войск и ратей отправились каждый в свое становище и местопребывание, а весной выступили из своих местопребываний и поспешили опередить друг друга»[33].

Все крупные кампании монголы пока еще продолжали проводить сообща, объединенными усилиями, как и полагалось в едином государстве. Но семена раскола уже начинали прорастать – родичи-чингизиды далеко не всегда ладили между собой, да и самому великому хану приходилось выслушивать замечания от родственников. Когда Угэдэй собрался лично вести войско в поход на кипчаков, старший сын Толуя Менгу сказал ему: «Мы все, сыновья и братья, стоим в ожидании приказа, чтобы беспрекословно и самоотверженно совершить все, на что последует указание, дабы каану заняться удовольствиями и развлечениями, а не переносить тяготы и трудности походов. Если не в этом, то в чем же ином может быть польза родственников и эмиров несметного войска?» Так рассказывает Рашид ад-Дин, и вряд ли он позволил бы себе вложить в уста ханского племянника то, что тот не произнес. Речи Менгу, с одной стороны, почтительны, но сам факт оспаривания решения великого хана является проявлением непочтительности, получается, что горькая пилюля неповиновения завернута в красивый фантик покорности. Невозможно представить, чтобы кто-то из родичей осмелился бы сказать подобное Чингисхану – велик был риск оказаться на земле со сломанным хребтом. Но, как известно, временам свойственно меняться, а вместе с ними меняются и отношения между людьми.

Западный поход монголов официально возглавлял Бату, но реальным главнокомандующим был Субэдэй-багатур, достигший при Чингисхане статуса главного монгольского полководца и оставшийся таковым при хане Угэдэе. По площади завоеванных территорий Субэдэй-багатур является абсолютным рекордсменом в мировой истории, и вряд ли какой-либо полководец сумеет его превзойти. Будучи сыном простого кузнеца, Субэдэй удостоился чести породниться с великими ханами – в хронике «Юань-ши», посвященной истории правления монгольской династии Юань в Северном Китае, упоминается о том, что в 1229 году хан Угэдэй выдал за Субэдэя гунчжу Тумегань. Неизвестно, кем именно была эта Тумегань, но для нас важен термин «гунчжу», которым китайцы обозначали императорских дочерей.

Летописцы упоминают о буларах, башгирдах, кипчаках, асах и других народах, с которыми монголам пришлось воевать во время Западного похода. «Осенью упомянутого [1237] года все находившиеся там [в походе] царевичи сообща устроили курултай и, по общему соглашению, пошли войною на русских, – сообщает Рашид ад-Дин. – Бату, Орда, Гуюк-хан, Менгу-каан, Кулкан, Кадан и Бури вместе осадили город Арпан и в три дня взяли [его]. После того они овладели также городом Ике…[34] Один из русских эмиров, по имени Урман [Роман], выступил с ратью [против монголов], но его разбили и умертвили, [потом] сообща в пять дней взяли также город Макар и убили князя [этого] города, по имени Улайтимур[35]. Осадив город Юргия Великого, взяли [его] в восемь дней. Они ожесточенно дрались. Менгу-каан лично совершал богатырские подвиги, пока не разбил их [русских]. Город Переяславль… они взяли сообща в пять дней… После того они [монголы] ушли оттуда, порешив на совете идти туманами[36] облавой и всякий город, область и крепость, которые им встретятся [на пути], брать и разрушать. На этом переходе Бату подошел к городу Козельску и, осаждая его в течение двух месяцев, не мог овладеть им. Потом прибыли Кадан и Бури и взяли его в три дня».

Бату не отличался богатырским здоровьем (известно, что у него были больные ноги) и в сражениях участия не принимал. Талантливым или решительным стратегом его назвать нельзя – в хрониках не раз можно встретить упоминания о том, как Бату, образно говоря, «топтался на месте» до тех пор, пока кто-нибудь не приходил к нему на помощь. Впрочем, далеко не все монгольские ханы были такими «универсалами», как Чингисхан, сочетавший в себе таланты государственного деятеля, полководца и народного вождя. От Бату, как от наследственного правителя улуса, требовалось одно – делегировать полномочия подходящим, достойным людям, и с этой задачей он, надо признать, справлялся вполне успешно.

После завоевания значительной части русских земель монголы обратились на юг и приступили к покорению Северного Кавказа, где их главным противником стало сильное Аланское государство со столицей в Магасе, который монголы называли Мегетом. В конце 1239 года Магас был взят, а также монголы взяли Дербент, служивший «ключом» к Западному Каспию. На три четверти задачи, поставленные ханом Угэдэем, были выполнены, оставалось сделать немногое, но тут между родичами-чингизидами возникла распря, да еще какая…

Обратимся к «Сокровенному сказанию монголов»: «Из Кипчакского похода Батый прислал Огодай-хану [Угэдэй-хану] следующее секретное донесение: “Силою Вечного Неба и величием государя и дяди мы разрушили город Мегет и подчинили твоей праведной власти одиннадцать стран и народов и, собираясь повернуть к дому золотые поводья, порешили устроить прощальный пир. Воздвигнув большой шатер, мы собрались пировать, и я, как старший среди находившихся здесь царевичей, первый поднял и выпил провозглашенную чару. За это на меня прогневались Бури с Гуюком и, не желая больше оставаться на пиршестве, стали собираться уезжать, причем Бури выразился так: ‘Как смеет пить чару раньше всех Бату, который лезет равняться с нами? Следовало бы протурить пяткой да притоптать ступнею этих бородатых баб, которые лезут равняться!’. А Гуюк говорил: ‘Давай-ка мы поколем дров на грудях у этих баб, вооруженных луками! Задать бы им!’ Эльчжигидаев сын Аргасун добавил: ‘Давайте-ка мы вправим им деревянные хвосты!’. Что же касается нас, то мы стали приводить им всякие доводы об общем нашем деле среди чуждых и враждебных народов, но так все и разошлись непримиренные под влиянием подобных речей Бури с Гуюком. Об изложенном докладываю на усмотрение государя и дяди”».

Гуюк был старшим сыном Угэдэя, а Бури – внуком Чагатая, сыном его первенца Мутугэна. Оба были закаленными в боях воинами, которые не желали подчиняться «бородатой бабе» Бату. Помимо этого, слова «лезет равняться с нами» намекают на то, что Бату – не ровня Гуюку и Бури. Формально статус у всех троих был примерно равным, как у внуков и правнуков великого Чингисхана. То, что Бату правил улусом, большого значения не имело, в отличие от «меркитского пятна», которое легло на всех джучидов. К тому же надо учитывать, что вражда между Чагатаем и Джучи перешла по наследству к их потомкам.

Что же касается упомянутого Бату Аргасуна, то он был сыном Эльчжигидая, одного из наиболее высокопоставленных сановников государства, считавшегося правой рукой хана Угэдэя. Разумеется, симпатии Аргасуна были на стороне Гуюка, старшего сына великого хана, а не на стороне «меркитского бастарда» Бату.

Этот инцидент, произошедший весной 1240 года, весьма показателен. Со времени смерти Чингисхана минуло двенадцать лет, а между его потомками уже вовсю бушевали распри, да такие, что их приходилось выносить на суд великого хана!

«Сказание» гласит, что известие о ссоре сильно огорчило Угэдэя: «Он [Угэдэй] говорил: “У кого научился этот наглец [Гуюк] дерзко говорить со старшими?.. Осмелился даже восстать на старшего брата. Вот поставлю-ка тебя разведчиком-алгинчином да велю тебе карабкаться на городские стены, словно на горы, пока ты не облупишь себе ногтей на всех десяти пальцах! Вот возьму да поставлю тебя танмачином-воеводой да велю взбираться на стены крепко кованые, пока ты под корень не ссучишь себе ногтей со всей пятерни! Наглый ты негодяй! А у кого выучился дерзить нашему родственнику и оскорблять его? Сошлю обоих: и Гуюка, и Аргасуна. Хотя Аргасуна просто следовало бы предать смертной казни… Что касается до Бури, то сообщить Батыю, что он отправится объясняться к Чагадаю, нашему старшему брату. Пусть его рассудит брат Чагадай!”».

Однако же приближенные напомнили хану установление Чингисхана, согласно которому полевые дела полагалось решать в походе, а домашние – дома. Раз ссора произошла в походе, который возглавляет Бату, значит ему и нужно решить это дело… Проще говоря, великий хан, хорошо знавший характер своего сына Гуюка, устранился от разбора родственных дрязг под благовидным предлогом, но при этом подтвердил полномочия Бату. Скорее всего, обращаясь к Угэдэю, Бату именно на такой исход и рассчитывал – пусть сам великий хан напомнит наглецам, кто здесь главный, и этого пока что будет достаточно.

Хан напомнил, Бату запомнил, поход продолжился. В самом начале осени 1240 года монголы подошли к Киеву и осадили город. Сведения о продолжительности осады противоречивы – от девяти дней до полутора месяцев, но, так или иначе, Киев был взят и разграблен, а его жители подверглись истреблению. После Киева настал черед Галицких и Волынских земель, которые были основательно разграблены монголами. В начале 1241 года Угэдэй отозвал назад Гуюка и сына Тулуя Менгу (Мункэ), а вместе с ними ушла и часть монгольского войска. Пожалуй, в этом походе Менгу был единственным чингизидом, с которым у Бату сложились хорошие отношения. Давайте запомним это обстоятельство, поскольку приязнь между двумя внуками Чингисхана оставила важный след в истории.

Бату продолжил продвигаться на запад и весной 1241 года вторгся во владения венгерского короля Белы IV. Монголы собирались идти «до последнего моря», но дошли «всего лишь» до восточного берега Дуная, а их передовые отряды достигли побережья Адриатического моря. Дождавшись заморозков, монголы перешли через Дунай и осадили Буду[37], а заодно и несколько других венгерских городов. Не все складывалось так удачно, как хотелось, и потому, разорив хорватские земли, монголы повернули обратно, не дойдя «каких-то» тысячу двести километров до берега Атлантического океана… Войско устало, продвижение по густонаселенной Западной Европе было очень тяжелым, да и пора было заняться освоением захваченных территорий… Кроме того, к началу весны 1242 года до Бату дошло известие о кончине хана Угэдэя, умершего в столичном Каракоруме в самом конце 1241 года. Сам Бату вряд ли мог рассчитывать на избрание великим ханом, но он не мог устраниться от участия в предстоящей большой политической игре. Впрочем, основания для претендования на верховную власть у Бату имелись – после того, как 1 июля 1242 года умер Чагатай, он стал старшим среди чингизидов (Толуй ушел из жизни еще в 1232 году). Но проклятое «меркитское пятно» существенно снижало шансы Бату на избрание великим ханом, а кроме того, он находился далеко на западе и не мог владеть ситуацией в полной мере.

До избрания нового великого хана обязанности регента исполняла мать Гуюка Дорегене, также известная как Туракина-хатун. «Вторая жена [хана Угэдэя] Туракина из сильного племени меркит, – пишет о ней Рашид ад-Дин. – В некоторых рассказах передают так, что она была женой Дайр-Усуна, главы сильного племени меркит, и когда его убили, ее похитили, привезли к Угедей-каану и он познал ее… По другому рассказу, она из этого рода, но не была женой Дайр-Усуна… Угедей-каан имел семь сыновей. Матерью пяти старших из них была Туракина-хатун, а двое других были от наложниц… Хотя наследником престола Угедей-каана был его внук Ширамун[38], Туракина-хатун и сыновья Угедей-каана после его [смерти] поступили наперекор его приказу и посадили на ханство Гуюк-хана».

По окончании Западного похода Бату не стал возвращаться в Монголию, а осел в низовьях Волги, где хватало простора для монгольской конницы и климат был вполне хорош. Фламандский монах-францисканец Гильом де Рубрук, побывавший по поручению французского короля Людовика IX в 1253–1255 годах у монголов, оставил нам подробный отчет под названием «Путешествие в восточные страны». «Когда я увидел двор Бату, я оробел, – пишет де Рубрук, – потому что собственно дома его казались как бы каким-то большим городом, протянувшимся в длину и отовсюду окруженным народами на расстоянии трех или четырех лье…[39] Нас отвели ко двору, и Бату приказал раскинуть большую палатку, так как дом его не мог вместить столько мужчин и столько женщин, сколько их собралось… Сам же он сидел на длинном троне, широком, как ложе, и целиком позолоченном; на трон этот поднимались по трем ступеням; рядом с Бату сидела одна госпожа [предположительно, то была первая жена Бату по имени Боракчин]. Мужчины же сидели там и сям, направо и налево от госпожи; то, чего женщины не могли заполнить на своей стороне, так как там были только жены Бату, заполняли мужчины. Скамья же с кумысом и большими золотыми и серебряными чашами, украшенными драгоценными камнями, стояла при входе в палатку. Итак, Бату внимательно осмотрел нас, а мы его… Лицо Бату было тогда покрыто красноватыми пятнами. Наконец, он приказал нам говорить. Тогда наш проводник приказал нам преклонить колена и говорить. Я преклонил одно колено, как перед человеком. Тогда Бату сделал мне знак преклонить оба, что я и сделал, не желая спорить из-за этого…»[40].

Большой город, о котором пишет де Рубрук, это – Сарай-Бату («Дворец Бату»), столица улуса Джучи, основанная Бату на левом берегу реки Ахтубы, левого рукава Волги. В период расцвета в Сарай-Бату проживало около восьмидесяти тысяч человек, иначе говоря, по меркам того времени это был весьма крупный город. В первой половине XIV века, при хане Узбеке столица Золотой Орды была перенесена в Новый Сарай, он же – Сарай-Берке, также расположенный на Ахтубе, но выше по течению. После этого ставший ненужным Сарай-Бату быстро пришел в упадок, но Бату этого упадка уже не увидел. Сам он явно рассчитывал на то, что его столица будет стоять много веков.

Западный поход стал последней из военных кампаний Бату, больше он не воевал, а строил-обустраивал, да плел интриги, сначала против вдовы великого хана Угэдэя Дорегене-хатун, а затем – против ее сына, великого хана Гуюка. Угэдэй умер на рубеже 1241 и 1242 годов, а Гуюка провозгласили ханом осенью 1246 года. Столь длительную задержку принято связывать с поведением Бату, который, будучи старшим из Чингизидов, всячески уклонялся от участия в выборах нового хана под предлогом болезни. «Туракина-хатун не допустила, чтобы Ширамун, который, по его [Угэдэя] завещанию, был наследником престола, стал кааном, а правила государством по своей воле, – пишет Рашид ад-Дин. – Когда она посадила своего старшего сына, Гуюк-хана, на царство, Бату, который был старшим из всех родичей, не явился и привел отговорку – болезнь ног, Гуюк-хан на это обиделся и в душе замышлял козни против Бату и под тем предлогом, что “прохладная-де погода на Итиле благотворна для моей болезни”[41], принял решение направиться в ту сторону. Когда Соркуктани-беги [старшая жена Толуя, мать Менгу] узнала о его замыслах, она послала тайком извещение и предупредила Бату. А Гуюк-хан вскоре около этого [времени] скончался; сыновья и люди Гуюк-хана хотели посадить на каанство Ширамуна. Они сначала вызвали Бату. Он сказал: “У меня болят ноги, будет пристойно, если они ко мне приедут”. Туракина-хатун и семья Угедей-каана уклонились от этого, сочли это невозможным и сказали: “Престольный град Чингиз-хана здесь, зачем мы туда пойдем?”. А Бату был стар и уважаем и был старше всех царевичей, ему наступил черед царствовать. Соркуктани-беги сказала своему старшему сыну Менгу-каану: “Так как другие [царевичи] не едут к Бату, а он старший из всех [родичей] и больной, то поспеши ты к нему под предлогом посещения больного”. Согласно указанию матери, он отправился туда, и благодаря этому обязывающему поступку и другим заслугам Бату признал его [кааном] и возвел в каанское достоинство».

Ширамун был внуком и официально назначенным преемником великого хана Угэдэя, но вместо племянника верховную власть в монгольском государстве заполучил его дядя Гуюк. Правда, заполучил ненадолго, но это уже совсем другая история.

Рашид ад-Дин умалчивает о том, что Гуюк «принял решение направиться в ту сторону» с войском и Бату, во главе своего войска, выступил ему навстречу. Дойдя до предгорий Джунгарского Алатау[42], Бату остановился и стал ждать Гуюка, но великий хан до него не дошел, потому что внезапно умер в пути (это случилось весной 1248 года). Ходили слухи, что хан Гуюк был отравлен. Скорее всего, так оно и было, вопрос лишь в том, кто устранил Гуюка – агенты Бату или его собственные приближенные, желавшие избежать гражданской войны в недавно созданном Монгольском государстве. «О смерти же самого Кена [хана Гуюка] я не мог узнать ничего достоверного, – пишет Гильом де Рубрук. – Брат Андрей [доминиканский монах Андре де Лонжюмо, посланный Людовиком IX ко двору хана Гуюка] говорил мне, что Кен [хан] умер от одного врачебного средства, данного ему, и подозревал, что это средство приказал приготовить Бату. Однако я слышал другое. Именно Кен сам позвал Бату, чтобы тот пришел поклониться ему, и Бату пустился в путь с великой пышностью. Однако он сам и его люди сильно опасались, и он послал вперед своего брата по имени Стикана [Шибана], который, прибыв к Кену, должен был подать ему чашу за столом, но в это время возникла ссора между ними, и они убили друг друга». По поводу причастности Бату к отравлению Гуюка ничего определенного сказать нельзя, кроме того, что смерть великого хана была крайне выгодной для Бату, а вот история с Шибаном – это явная выдумка, поскольку Шибан упоминается в хрониках и после смерти Гуюка.

Сотрудничество Бату со вдовой Толуя Сорхахтани-беки (Соркуктани-беги) было предопределено жизненными обстоятельствами. Сорхахтани, происходившей из рода кереитских правителей (она была дочерью Джаха-Гамбу, младшего брата хана Тогорила), хотелось сделать правителем монголов одного из своих сыновей, а Бату стремился не допустить к власти враждебно настроенных по отношению к нему потомков Угэдэя и Чагатая. Благодаря своему влиянию среди верхушки монгольской знати и во многом – поддержке Сорхахтани-беки, Бату смог настоять на том, чтобы избрание нового великого хана, в нарушение установленных традиций, происходило в его ставке, под его собственным контролем.

Иранский историк XIII века Усман Джузджани в своем трактате «Насировы разряды»[43] пишет: «Когда Гуюк сошел в ад[44], то сыновья Чагатая потребовала царство (себе). У них было много приверженцев и конницы, и они не соглашались на воцарение Менгу-хана. Началось это дело так: когда Гуюк переселился из мира сего, то все старейшины рода Чингиз-хана сказали Бату: “Нет никого старше тебя; престол… и владычество прежде всего твои”. Бату ответил: “Мне и брату моему Берка принадлежит уже в этом крае (т. е. Дешт-и-Кипчаке, или Половецкой степи) столько государств и владений, что распоряжаться им (краем) да вместе с тем управлять областями Китая (Чин), Туркестана и Ирана (Аджем) невозможно. Лучше всего вот что: дядя наш Тули, младший сын Чингиз-хана, умер в молодости и не воспользовался царством, так отдадим царство сыну его и посадим на престол царский старшего сына его, Менгу-хана. Так как на престол посажу его я, Бату, то на самом деле владыкою буду я”. (Все) согласились с этим мнением. Когда Менгу-хана возвели на престол, то Берка, бывший мусульманином, сказал: “Власть людей неверия прекратилась; господство всякого неверного царя, который вступит на престол, не будет продолжительно. Если вы хотите, чтобы держава Менгу удержалась и была продолжительна, то пусть он произнесет (мусульманский) символ веры, дабы имя его было внесено в список правоверных, и (уже) затем пусть он сядет на царство”. Они согласились на это, и Менгу произнес (мусульманский) символ веры. Тогда Берка взял его за руку и посадил его на престол»[45].

Берке, младший брат Бату и третий сын Джучи, принял ислам чуть ли не первым среди Чингизидов. Берке был правой рукой Бату, в частности он представлял брата на курултае, провозгласившем Гуюка великим ханом. В 1257 году Берке унаследует власть над Золотой Ордой после того, как один за другим скончаются сын Бату Сартак и сын Сартака Улагчи, но до этого пока еще далеко.

Права Менгу на правление должен был подтвердить большой курултай, который собрался в середине 1251 года на реке Онон. Бату снова представлял Берке, игравший на этом собрании знати главенствующую роль. Потомки Угэдэя и Чагатая пытались сорвать курултай, но им не удалось сделать это. «Берке послал Бату [следующее] извещение: “Прошло два года, как мы хотим посадить на престол Менгу-каана, а потомки Угедей-каана и Гуюк-хана, а [также] Йису-Менгу, сын Чагатая, не прибыли”, – пишет Рашид ад-Дин. – Бату прислал ответ: “Ты его посади на трон, всякий, кто отвратится от ясы [т. е. пойдет против общего решения], лишится головы”».

А вот что пишет Джувейни: «А что до тех, кто высказывался уклончиво и откладывал [решение] этого дела, придумывая отговорки и сочиняя небылицы под предлогом, что власть над ханством должна принадлежать роду каана или Гуюк-хана, они забыли о смысле слов: “Ты даруешь власть, кому пожелаешь”, и потому отправили гонцов во все стороны, а также послали гонца к Бату, чтобы заявить о своем несогласии с этим решением и о неучастии в этом договоре. Бату отвечал так: “Решено дело, о котором вы спрашиваете. Невозможно отступить от него, и если мы не завершим его так, как было установлено, и назначим кого-то другого вместо Менгу-каана, порядок ведения дел будет нарушен, и в законах государства и делах людей воцарится такое смятение, что с этим нельзя будет ничего поделать. И если вы посмотрите на это глазами разума и дальновидности, вам станет ясно, что интересы сыновей и внуков Каана были соблюдены, ибо для управления такой великой империей, которая простирается от самых дальних земель востока до крайних западных областей, не достаточно детских сил и детского разума”».

Категоричность ответа Бату дает представление о его влиянии. Поддержка монгольской знати, во многом обеспеченная стараниями Бату, позволила Менгу-хану расправиться с «родственной оппозицией».

Что же касается верховной власти в монгольском государстве, то она фактически была поделена пополам между Менгу и Бату. Бату часто называют соправителем Менгу, но это не совсем верно. Вопросы общего характера, входившие в компетенцию великого хана, привлекали внимание Бату ровно настолько, насколько они касались его личных интересов, в основном же он занимался делами своего улуса и своих владений, лежащих за его пределами – в Северном Китае, в Средней Азии, в Иране. Можно сказать, что раскол монгольского государства уже состоялся, поскольку Менгу-хан совершенно не вмешивался в дела Улуса Джучи, но видимость единовластия пока что сохранялась.

Что еще можно добавить к портрету Бату, который по праву считается одним из наиболее выдающихся Чингизидов? Пожалуй, нужно отметить, что Бату очень хорошо понимал важность развития торговли и всячески ей покровительствовал. По улусу Джучи проходили такие важные торговые магистрали, как северный рукав Великого шелкового пути, «путь из варяг в греки», соединявший Балтийское море с Малой Азией, и Волжский торговый путь. Иностранные купцы, которым приходилось бывать во владениях Бату, в один голос отмечают, что здесь они чувствовали себя в безопасности.

Хронисты, находившиеся на службе у Чингизидов или жившие на подвластных им территориях, были вынуждены соблюдать определенную учтивость, но иностранцы могли выражать свое мнение о монгольских правителях непредвзято, и потому их свидетельства представляют особую ценность. «Бату… наиболее богат и могуществен после императора [Гуюк-хана]», – пишет францисканский монах Иоанн де Плано Карпини, направленный к хану Гуюку папой Иннокентием I. А армянский историк XIII века Киракос Гандзакеци в своей «Истории Армении» называет Бату великим военачальником, по приказу которого садился на престол тот, кто властвовал над монголами.

О старшем сыне и наследнике Бату Сартаке известно не так уж и много. На момент смерти Бату (большинство историков склонны датировать это событие концом 1255 года) Сартак находился при дворе великого хана Менгу, который выдал ему ярлык на правление Улусом Джучи. По пути домой Сартак скоропостижно скончался, и власть над улусом перешла к малолетнему Улагчи, младшему сыну Бату, которого некоторые историки склонны называть сыном Сартака, но это неверно. В хрониках можно найти упоминание о том, что смерть Сартака стала результатом заговора, который возглавляли младший брат Бату Берке и четвертый сын Джучи Беркечар.

Улагчи, от имени которого улусом правил Берке, скончался годом позже Сартака, и после него ханом стал Берке, у которого, к слову будь сказано, своих детей не было (так, во всяком случае, сообщает Рашид ад-Дин).

Глава 4 Берке-огул и его война с двоюродным братом

Принято считать, что Берке, третий сын Джучи-хана от хорезмийской принцессы Хан Султан, родился в 1221 году. Впрочем, некоторые историки оспаривают наличие у Джучи жены с таким именем, но материнские корни Берке-огула не столь уж и важны. Важно то, что он стал вторым правителем Золотой Орды и показал себя достойным этого высокого положения. Берке нередко называют ханом, однако сам он предпочитал использовать более скромный титул «огул», указывающий на его принадлежность к роду Чингизидов. Но ведь суть человека определяется не его титулом, а его качествами. Недаром же монголы говорят, что если назвать барана конем, то он не поскачет, а если назвать коня бараном, то шерсти от него все равно получить не удастся.

Египетский историк XIV века ал-Муфаддал ибн Абу-л-Фадаил в своем трактате «Прямой путь и единственная жемчужина в том, что случилось после летописи Ибн Амида», приводит кое-какие данные о внешности Берке – широкое лицо желтого цвета, жидкая бородка, зачесанные за уши волосы. Одежда Берке описана подробнее – шелковый кафтан, золотой пояс, украшенный драгоценными камнями, золотое кольцо с камнем в ухе, колпак на голове, башмаки из красной шагреневой кожи. Интересное украшение носил Берке на своем кушаке – черные витые рога, покрытые золотом.

Великий хан Менгу показал всем, как нужно обеспечивать спокойствие своего правления, и Берке-огул последовал этому примеру, избавившись от мешавшей ему Боракчин-хатун, старшей жены Бату. Умная и решительная Боракчин, пытавшаяся править улусом Джучи при Улагчи, выступала против перехода власти к Берке и намеревалась обратиться за помощью к сыну Толуя и Соркуктани-беги Хулагу, создавшему в 1256 году государство Иранзамин. Берке не дал Боракчин сбежать к Хулагу – она была схвачена и казнена по обвинению в измене. Некоторые авторы утверждают, будто вражда между двоюродными братьями началась с казни Боракчин-хатун, но это неверно – причин для вражды, которая в 1262 году вылилась в настоящую масштабную войну, было много, и разгораться она начала задолго до казни Боракчин. Относительно связи между Боракчин-хатун и Улагчи нет полной ясности, но можно предположить, что она была его матерью. То, что некоторые арабские авторы называют Боракчин женою Тукана, второго сына Бату, не противоречит сказанному, ведь, согласно одному из установлений Ясы, «после смерти отца сын распоряжается судьбою его жен, за исключением своей собственной матери, он вправе брать их в жены или же выдавать их замуж за другого».

Формальным поводом для выступления Берке против Хулагу стала казнь последнего багдадского халифа из династии Аббасидов Абу Ахмада Абдуллаха аль-Мустасима, совершенная в феврале 1258 года после взятия монголами Багдада. Как уже было сказано выше, Берке принял ислам первым из Чингизидов, и, по мнению большинства историков, произошло это еще до его прихода к власти над улусом Джучи. Во всяком случае, Рашид ад-Дин пишет о том, что на курултае 1251 года, провозгласившем великим ханом Менгу, «ради присутствия Берке всех их [предназначенных в пищу животных] резали по предписанию мусульманского закона». Вопросы веры стоят выше кровного родства, так что не было ничего удивительного в том, что мусульманин Берке хотел отомстить язычнику[46] Хулагу, приказавшему убить наместника пророка Мухаммеда[47].

Однако же реальной причиной войны между двоюродными братьями был территориальный спор. В свое время, по воле Чингисхана, Закавказье было отнесено к сфере интересов улуса Джучи, ввиду чего Бату, а после него – Берке, считали земли, лежавшие между Кавказским хребтом и Ираном, своими, до захвата которых все никак не доходили руки. А у Хулагу, который руководил покорением Передней Азии, на этот счет было иное мнение, ведь Закавказье было соединено с Ираном, составлявшим ядро Иранзамина, множеством связей. К слову будь сказано, в войске Хулагу сражались три тумена из улуса Джучи, и это обстоятельство подкрепляло претензии джучидов на Закавказье – ведь каждому участнику военной кампании полагается доля добычи.

На территориальный спор наложился спор о наследовании власти, вспыхнувший после смерти великого хана Менгу, последовавшей в августе 1259 года. Потомки Чагатая и Угэдэя уже не могли претендовать на верховную власть, поскольку Менгу капитально ослабил влияние обоих домов – не извел под корень, но лишил амбиций. Берке не собирался усаживаться на белый войлок[48], так что борьба развернулась между братьями Менгу – Хубилаем, воевавшим с южнокитайской империей Сун[49], и находившимся в Монголии Ариг-Бугой (оба они были сыновьями Толуя и Соркуктани-беги, Хубилай – старшим, а Ариг-Буга – младшим). В свое время мы обстоятельно рассмотрим борьбу между братьями, а пока что надо сказать, что Берке и многие другие Чингизиды, в том числе и сыновья покойного Менгу-хана Асутай и Урунгташ, поддерживали Ариг-Бугу, а главным сторонником Хубилая был Хулагу.

В мае 1260 года Хубилай был провозглашен великим ханом на курултае, который он, в нарушение традиций, созвал на юге Китая. Месяцем позже Ариг-Буга созвал на монгольской земле другой курултай, провозгласивший великим ханом его. Так у монголов появилось два великих хана, которые сразу же начали воевать между собой. Эта война завершилась в 1264 году победой Хубилая, так что Берке сделал неверную ставку в большой политике. Но его на тот момент больше занимало противоборство с Хулагу…

С точки зрения хранителей монгольских традиций, Берке-огул совершил возмутительный поступок, заключив союз против брата-чингизида с мамлюками,[50] которые в 1250 году захватили власть над Египтом и Сирией. Мало того, что мамлюки были чужаками, так они еще и набирались из рабов, которые отчасти приобретались в Золотой Орде. Но для Берке мамлюки были единоверцами-мусульманами, осуждавшими убийство халифа аль-Мустасима и сильно опасавшимися прыткого Хулагу, а главное правило политики гласит: «Враг моего врага – мой друг».

Мамлюкский султан Бейбарс, прозванный за успешное противостояние монголам и крестоносцам Абу-ль-Футух («Отец побед»), с радостью принял монгольские отряды из улуса Джучи, прежде сражавшиеся под командованием Хулагу, а затем скрепил зародившийся союз, отправив к Берке в конце 1262 года послов – эмира Сейфеддина Кушар-бека и правоведа Медждеддина Рудзравери (надо отметить, что такое посольство выглядело весьма представительно). Берке и Хулагу к тому времени вовсю воевали между собой на Кавказе. В августе 1262 года тридцатитысячное войско золотоордынского беклярбека[51] Ногая, приходившегося Джучи правнуком через его седьмого сына Бувала, вторглось в Восточное Закавказье, но под натиском хулагуидского Абатай-нойона было вынуждено вернуться назад.

В начале 1263 года Берке предпринял новое наступление, на сей раз – главными силами, которыми он располагал в том регионе. 13 января на берегу Терека состоялось первое большое сражение этой междоусобной войны, закончившееся победой золотоордынцев. «На берегу реки Терека они от зари до конца дня бились жестоким боем, – пишет служивший Хулагуидам Рашид ад-Дин. – Так как мало-помалу к врагу прибывала помощь, наша рать обратилась вспять. Река Терек замерзла, и стали переправляться через нее. Вдруг [лед] проломился и множество войска утонуло… Беркей с ратью, прейдя Дербент, вернулся назад, а Хулагу-хан… достиг окрестностей Тебриза [столицы Хулагу]. После этой беды [Хулагу-хан], расстроенный и с удрученным сердцем, занялся возмещением и исправлением потерь и приказал, чтобы во всех владениях приготовили оружие». А один из сановников султана Бейбарса по имени Абу Мухаммед ибн Васил вспоминал, как Берке воскликнул после сражения: «Да посрамит Аллах этого Хулагу, погубившего монголов мечами монголов! Если бы мы действовали сообща, то мы покорили бы всю землю». Тем не менее война продолжалась, и сильнее всех от нее страдали купцы. Хулагу первым казнил всех золотоордынских купцов, находившихся в его владениях, Берке ответил на это казнью иранских купцов, после чего торговые отношения между враждующими сторонами полностью прекратились.

Сложилось так, что Византийская империя стала союзницей Хулагу (у византийцев просто не было выбора), а Берке привлек на свою сторону болгарского царя Константина I. Болгары изначально считали, что худой мир с монголами лучше доброй ссоры – во время нашествия Бату, желая избежать разорения своей страны, они согласились платить дань монголам, вместо того чтобы воевать с ними. Кроме того, у болгар были свои претензии к византийцам, так что союз Берке и Константина выглядел весьма гармонично.

Сорокасемилетний Хулагу умер в феврале 1265 года. Новым ильханом (этот титул даровал Хулагу великий хан Хубилай) стал его сын Абага. Военные действия на время прекратились, но в июле того же года Ногай снова явился в Восточное Закавказье и снова был изгнан обратно. В середине 1266 года армии Берке и Абаги две недели простояли друг против друга на разных берегах Куры. Берке собирался переправиться на южный берег реки, чтобы сразиться с противником, но умер в начале августа 1266 года, не успев осуществить своего намерения. После его смерти золотоордынское войско ушло обратно.

Глава 5 Правосудный великий хан Менгу-Тимур Беклярбек Ногай

Среди сыновей Бату был Тукан, которого принято считать вторым по старшинству после Сартака. «Второй сын Бату – Тукан, – пишет Рашид ад-Дин. – У него было пять сыновей, в таком порядке и перечислении: Тарбу, Менгу-Тимур, Туда-Мунга, Такту-Нука и Угэчи». Сам Тукан не правил Золотой Ордой, но зато после Берке правили его потомки, и первым из них стал второй сын Тукана Менгу-Тимур.

У нас нет данных о том, что Берке назначил Менгу-Тимура своим преемником, скорее всего Менгу-Тимур победил в борьбе за власть над улусом, который в его правление окончательно превратился в самостоятельное государство. Рашид ад-Дин упоминает о том, что великий хан Хубилай выдал Менгу-Тимуру ярлык[52] на правление улусом Джучи, но на деле Менгу-Тимур в великоханском благословении не нуждался и с самого начала правил без оглядки на Хубилая.

Приступая к рассказу о золотоордынском хане Менгу-Тимуре, нужно сразу уточнить, что у него был тезка-современник – одиннадцатый сын Хулагу-хана Менгу-Тимур, родившийся в октябре 1256 года, за десять лет до прихода золотоордынского Менгу-Тимура к власти. Невнимательные люди, мнящие себя историками, часто путают тезок, и потому иногда можно прочесть о том, что Менгу-Тимур начал править Золотой Ордой в десятилетнем возрасте, хотя на самом деле он к тому времени был уже зрелым мужем (точная дата его рождения неизвестна). Заодно нужно отдать должное Рашиду ад-Дину, который, упоминая о герое этой главы, добавляет уточнение: «из дома Джучи». Рашид ад-Дин сообщает о том, что матерью Менгу-Тимура из дома Джучи была Кучу-хатун из рода ойрат[53]. «Когда Берке скончался, на его место посадили упомянутого Менгу-Тимура, – пишет Рашид ад-Дин. – Он тоже долгое время противился Абага-хану, и они несколько раз сражались, и Абага-хан одерживал победы. В конце концов они… в силу крайней необходимости заключили мир…[в 1269 году] С той поры они оставили споры до времен Аргун-хана, когда в месяце рамазане 687 года хиджры[54] [29 сентября – 28 октября 1288] опять пришло от них громадное войско… Аргун-хан [уже] направлялся из зимних стойбищ в Арране и Мугане[55] на летовку. Когда он услышал весть об их прибытии, то вернулся обратно и в передовой рати отправил старших эмиров Тогачара и Кунджи-бала с войском. Они дали бой и убили Бурултая, из предводителей их войска, и много воинов. Враги, разбитые, повернули обратно. С той поры до сего времени они больше не принимались за распри и вследствие [своей] слабости предпочли соглашение раздору».

Менгу-Тимур правил шестнадцать лет – с 1266 по 1282 год. Наиболее значимым событием его правления стало обретение улусом Джучи полной независимости. Об этом неопровержимо свидетельствуют монеты с надписью «Менгу-Тимур правосудный великий хан», которые чеканились с 1266 года, то есть с самого начала правления Менгу-Тимура. Вообще-то, монеты в улусе Джучи начали чеканить еще при Бату, но прежде на них выбивалось имя великого хана – сначала Менгу, а затем Арик-Буги, пока шло его противоборство с Хубилаем.

Монеты были не единственным и не главным подтверждением суверенитета Менгу-Тимура, главным подтверждением стали ярлыки, которые хан раздавал от своего имени, а не от имени великого хана, как вообще-то полагалось. В 1267 году Менгу-Тимур выдал ярлык, освобождавший от уплаты дани и ряда иных повинностей, митрополиту русской церкви. А годом ранее ханский ярлык получили генуэзские купцы, желавшие основать в Крыму свои фактории[56].

В 1269 году на реке Талас[57] состоялся курултай, который можно назвать «сепаратистским», поскольку на нем улусы Джучи, Угэдэя и Чагатая заключили между собой соглашение в качестве самостоятельных государств, договорившись сообща противостоять проискам укрепившихся в Иране хулагидов (вспомним, что Хулагу был братом великого хана Хубилая) и разделив между собой Мавераннахр[58], с которым вышла следующая история. Барак, шестой хан Чагатайского улуса и правнук Чагатая, не заботился о процветании своих владений, а разорял их по принципу «возьму сегодня все, что можно взять». Менгу-Тимур заключил против Барака союз с внуком Угэдэя Хайду, и в результате Барак лишился трети Мавераннахра, которую поделили между собой Менгу-Тимур и Хайду. Так был оформлен распад Еке Монгол улуса[59].

А что же Хубилай? Упрочив свою власть, великий хан Хубилай смог вернуться к завоеванию Сунской империи. Эта кампания отвлекала много сил, но и без того Хубилай не смог бы привести к покорности родичей, выступивших против него «единым фронтом». Умный человек примет то, что он не в силах изменить, как должное, так и пришлось поступить Хубилаю.

Центробежные тенденции были характерны не только для Монгольского государства, но и для огромных улусов, с ханами которых соперничали за власть местные правители. Соперником Менгу-Тимура и его ближайших преемников стал уже упоминавшийся выше беклярбек Ногай, возвысившийся до статуса главнокомандующего золотоордынскими войсками. Властный характер, острый ум, высокое происхождение и стратегические таланты обеспечили Ногаю такое влияние, что не ему приходилось оглядываться на ханов, а ханы оглядывались на него. В 1266 году Ногай упрочил свое положение, взяв в жены внебрачную дочь византийского императора Михаила VIII Палеолога. Обратите внимание на то, что не император оказал милость Ногаю, выдав за него свою дочь, а Ногай оказал императору честь, став его зятем, поскольку брак был заключен после «вразумляющего» похода на Византию, предпринятого Ногаем в союзе с болгарским царем Константином I. Одного не мог добиться Ногай – права на ханскую власть, потому что был потомком «второстепенного» сына Джучи, но на этот счет у Ногая имелись определенные соображения.

Но вернемся к Менгу-Тимуру. Такие его поступки, как, например, освобождение русской православной церкви от уплаты дани, свидетельствуют о большой государственной мудрости, ведь только мудрый правитель способен отказаться от сегодняшних выгод во имя завтрашнего блага. Продемонстрировав благожелательное отношение к православной церкви и всей православной религии в целом, Менгу-Тимур упрочил свою власть в регионах с православным населением и превратил церковь из своего потенциального врага в надежного союзника.

Менгу-Тимур не вел больших завоевательных войн (идея достижения «последнего моря» к тому времени была окончательно похоронена), но не упускал случая продемонстрировать соседям, будь то византийцы, литовцы или ливонские рыцари[60], свое могущество. Единственной ошибкой этого, в общем-то, успешного правителя стало легкомысленное отношение к передаче власти – Менгу-Тимур не обеспечил себе достойного преемника. Можно сказать и иначе: «Единственной ошибкой Менгу-Тимура стало легкомысленное отношение к усилению влияния беклярбека Ногая».

После смерти Менгу-Тимура власть должна была перейти к его сыну Тула-Бугу, но Ногай сделал великим ханом Туда-Менгу, брата Менгу-Тимура. У Ногая были плохие отношения с Тула-Бугу, а кроме того, слабовольный и недалекий Туда-Менгу, не проявлявший интереса к государственным делам, с точки зрения амбициозного беклярбека являлся идеальным ханом. При всех своих достоинствах и при всем своем влиянии Ногай не мог заполучить верховную власть над Золотой Ордой, поскольку вел свой род от «второстепенного» сына Джучи-хана, поэтому ему приходилось использовать джучидов в качестве «ширмы».

Когда-то орда Ногая кочевала близ Дербента, но впоследствии, готовясь к походу на Византию, Ногай перебрался в междуречье Дуная и Днестра. Этот регион был очень удобным в политическом смысле – рукой подать и до Малой Азии, и до русских земель, и до Западной Европы. Ногай устанавливал дипломатические отношения и заключал союзы, объявлял войны, назначал сановников, а Туда-Менгу, как писал в своей летописи «Сливки размышления» мамлюкский султан Бейбарс, «обнаружил помешательство и отвращение от занятий государственными делами, привязался к шейхам и факирам, посещал богомолов и благочестивцев, довольствуясь малым после большого»[61].

Разумеется, сыновьям и другим родичам Менгу-Тимура не нравилось своеволие Ногая. В 1287 году они заставили Туда-Менгу отречься в пользу Тула-Бугу, а после отречения убили его. То ли по каким-то причинам Ногаю пришлось смириться с этим, то ли он и сам поддерживал кандидатуру Тула-Буги, но, так или иначе, Тула-Буга стал ханом. Правда, правил он недолго – в 1291 году Ногай заменил его на Тохту, другого сына Менгу-Тимура. «В (1291) 690 году было избиение Тулабуги… сидевшего на престоле Берке… – пишет Бейбарс. – Ногай был старик опытный и искусный в устройстве козней. Дошло до него то, что Тулабуга замыслил против него и что он собрал вокруг себя войска. Потом он (Тулабуга) стал звать его к себе под предлогом, что нуждается в его присутствии для советов и для испрошения его мнения. Ногай вошел в сношения с матерью Тулабуги и сказал ей: “Сын твой еще царь молодой, я хочу наставить его и научить приемам, полезным для установлены порядков и определения внешних и внутренних дел его, но мне нельзя взяться за это иначе, как в уединенном месте, куда не забрался бы никто кроме него; я желаю встретить его с небольшим числом людей, и чтобы около него не было никого из тех войск, которые он собрал вокруг себя”. Женщина эта поддалась его словам и обманулась его посланием: она посоветовала сыну своему войти с ним в соглашение и отклонила намерение его от враждебных действий против него. Тулабуга распустил войско, которое уже успел собрать, и послал к Ногаю, пригласить его к себе. Тот снарядился в путь, собрал свое войско и послал к тем сыновьям Менгутемира, которые были расположены к нему, т. е. Токте, Бурдюку, Сарайбуге и Тудану, чтобы они присоединились к нему. Потом он ускорил путь, делая большие переходы… пока не приблизился к тому месту (пребывания) Тулабуги, в котором оба условились сойтись… Сошлись Тулабуга и Ногай и принялись за беседу и совещания. Заметил Тулабуга (что замышлялось против него) только тогда, когда уже подъехали к нему всадники и окружили его. Он растерялся, и его поразило сплетение козней и интриг Ногая. Войско остановилось, выжидая, что ему прикажет делать Ногай, чтобы исполнить его (приказание). Он приказал им спешить с коней Тулабугу и бывших при нем сыновей Менгутемира, и они спешили их; приказал он связать их, и связали их. И сказал он Токте: “Вот этот завладел царством отца твоего и твоим царством, а вот эти сыновья отца твоего согласились с ним схватить и убить тебя. Я отдал их в твои руки; умертви их, как хочешь”. Им покрыли головы и переломили спины. Это были Тулабуга, Алгуй, Тогрулджа, Малаган, Кадан и Кутуган, сыновья Менгутемира».

Этот отрывок из «Сливок размышления» дает исчерпывающее представление о могуществе Ногая. Но недаром же говорится, что, забавляясь с волчонком, не следует забывать о том, что когда-нибудь он вырастет в волка. В 1298 году Тохта-хан выступил против Ногая, но не смог его одолеть, а Ногай не смог (или не пожелал) преследовать бегущего хана, за что был наказан годом позже, когда Тохта-хан подверг разорению улус Ногая и разгромил его войско. «Оба войска сошлись в местности, называемой Куканлык[62], и сразились, – пишет Бейбарс. – Поражение постигло Ногая во время заката солнца. Сыновья и войска его обратились в бегство и разбрелись в разные стороны. Он же оставался на коне; но он уже был в преклонных летах, и глаза его были покрыты волосами бровей его (мешавшими ему видеть); старость его одолела и ослабила его силу. Настиг его Русский из войска Токты; он (Ногай) сообщил ему, кто он такой и сказал ему: “Не убивай меня, я Ногай, а отведи меня к Токте; мне нужно с ним сойтись и переговорить с ним”. Но Русский не поддался его словам, а тотчас тут же отрубил ему голову, принес ее к царю Токте и сказал ему: “Вот голова Ногая”. Тот спросил его: “Что же надоумило тебя, что это Ногай?” Тот ответил: “Он сам мне поведал об этом и просил меня не убивать его, но я не послушался его и кинулся на него”. Токта вознегодовал на это сильным гневом и отдал приказание на счет (казни) Русского. Он был убит за то, что умертвил такого великого по сану человека, а не представил его султану. Он (Токта) сказал: «правосудие требует смерти его, чтобы не явился снова кто-нибудь, который сделал бы подобное этому». По Рашид ад-Дину, русский воин не стал убивать Ногая, а решил доставить его к Тохта-хану живым, но Ногай умер по дороге.

Так или иначе, с Ногаем было покончено, и до самой смерти, наступившей в 1312 году, Тохта-хан правил спокойно и единолично. Рашид ад-Дин пишет о нем как о «государе чрезвычайно незлобивом, терпеливом и исполненном достоинства», но на самом деле Тохта-хан не отличался мягкостью характера. Хорошо понимая, что главная опасность для правителя исходит от его родственников, Тохта-хан предал смерти многих джучидов, начиная со своих родных братьев. Собственно, у правителя, желавшего упрочить свою власть, не было иного выхода.

В отличие от Берке, Менгу-Тимур придерживался исконной монгольской веры, так что с его приходом к власти темпы распространения ислама в улусе Джучи снизились. Тохта-хан тоже был язычником. У арабских авторов, например – в «Летописи Шейха аль-Бирзали», можно встретить упоминания о том, что великий хан Тохта поклонялся идолам и оказывал большой почет колдунам и буддийским ламам. Но в ханском окружении число мусульман продолжало расти, и даже язычник Тохта, привечающий колдунов и лам, оказывал особое покровительство мусульманскому духовенству.

Глава 6 Узбек-хан, правитель ордынского Золотого века

Узбек-хан, в исламской традиции титуловавшийся как султан Гийас ад-Дин Мухаммед, был сыном Тогрула, десятого сына Менгу-Тимура. Тохта-хану он приходился племянником. Годом рождения Узбека принято считать 1283-й, так что на момент прихода к власти в 1313 году ему было около тридцати лет. Само то, что Узбек смог благополучно достичь зрелого возраста при своем крайне подозрительном дядюшке Тохта-хане, свидетельствует о его уме, а также о умении создавать у окружающих нужное впечатление о себе.

«Когда этот правитель [Тохта] умер, то после него пришел к власти Узбек-хан, человек годами около тридцати, – говорится в “Летописи Шейха аль-Бирзали”. – Он был приверженцем ислама, отличался умом, красивой внешностью и статью… Он был юношей прекрасной наружности и прекрасного нрава, истинным мусульманином и храбрецом».

Изначально преемником Тохта-хана был назначен его сын Иксар, которого поддерживал влиятельный сановник Кадак, явно претендовавший на роль покойного Ногая. «У него [Тохта-хана] был сын по имени Илбасмыш [Иксар], – пишет в “Истории Шейха Увейса” азербайджанский историк Абу Бакра ал-Кутби аль-Ахари. – Кадак был амиром-и бузург [великим эмиром]. Он хотел возвести на трон после Газана Илбасмыша. Узбек, сын Тогрулчи, сговорился в Хорезме с Кутлуг-Темуром и под видом [необходимости присутствовать] на поминках по падишаху [Тохта-хану], они проникли в ставку. В одно время Узбек ударил ножом Илбасмыша, а Кутлуг-Темур – Кадака, убив обоих. Власть перешла к Узбеку, и он воссел на трон»[63]. К слову будь сказано, Кутлук-Тимура, эмира хана Узбека, не следует путать с Тимуром Кутлугом, правившим Золотой Ордой с 1395 по 1399 год, это совершенно разные исторические персонажи.

Укрепив свою власть, иначе говоря – разделавшись со всеми родичами, которые представляли потенциальную опасность (это уже вошло у монгольских правителей в привычку), на восьмом году своего правления, в 720 год хиджры, соответствовавший периоду с февраля 1320 года по январь 1321 года, Узбек-хан принял ислам и стал султаном Мухаммедом. Так, во всяком случае, говорится в анонимной «Родословной тюрков», датируемой XV веком: «В течение восьми лет после обретения ханской власти, он [Узбек] проводил жизнь со всем своим племенем и улусом в северных пределах Дешт-и-Кипчака [Половецкой степи], поскольку ему нравились вода и воздух тех мест, а также богатая охота. По прошествии же восьми лет, под руководством святого шейха… Зенги-ата и главнейшего сейида…[64] святого Сейид-ата, преемника Зенги-ата, он [Узбек] в месяцах 720 года хиджры… удостоился чести принять ислам».

Раз уж так сказано в летописи, то так традиционно принято считать, но есть мнение, что новая волна исламизации Золотой Орды (прежняя наблюдалась в правление Берке) началась еще при Тохта-хане. На это недвусмысленно указывают монеты, отчеканенные в 1306–1311 годах, на которых выбиты лакабы «гийас ад-дин» – «спаситель веры» и «ал-азам гийас ад-дунийя» – «величайший спаситель мира». Лакаб – это почетный возвеличивающий титул, широко распространенный у арабов и вообще среди мусульман, но не среди монголов, которые никаких дополнительных титулов не знали.

Напрашивается вопрос – почему Чингизиды, исконные монголы, которым было положено держаться религиозной доктрины Великого (или Вечного) Синего Неба и чингисхановой Ясы, столь легко и, можно сказать, массово, меняли веру?

Причин тому было несколько.

Во-первых, Чингисхан не ставил культ Неба выше других религий и всячески демонстрировал бережное отношение к религиозным культам покоренных народов, что было весьма мудро и избавляло от лишних проблем. Какая разница, кому поклоняются подданные? Лишь бы соблюдали установленные законы и платили бы подати.

Во-вторых, культ Неба, по-научному называемый «тенгрианством», сильно проигрывал в сравнении с ведущими мировыми религиями, особенно – в сравнении с исламом, который с самого начала своего существования обладал выраженной пассионарностью. Да и вообще, структурно организованные монотеистические религии гораздо удобнее для правителей, ведь из идеи одного (единого) Небесного Владыки вытекает концепция одного правителя на земле. Единовластие – это следствие единобожия. Четкость установлений, касавшихся всех сфер человеческой жизни, тоже имела значение – гораздо удобнее жить по правилам, нежели без них.

В-третьих, с течением времени Чингизиды все дальше отдалялись от своих монгольских корней, ассимилировались, впитывали культуру своего окружения. Что же касается Ясы, то она перестала иметь ценность с момента распада Еке Монгол улуса, поскольку была направлена на сохранение его единства. Принадлежность к роду Чингиса стала мерилом наиблагороднейшего происхождения, дававшего право титуловаться «ханом», не более того.

В-четвертых, переход в веру, которую исповедовала значительная часть подданных, укреплял власть правителя. Не в общем смысле «один Бог – один хан», а в частном, конкретном, знаменующем единство между правителем и его подданными. Принято считать, что ордынским правителям принятие ислама обеспечило поддержку торгово-финансовых кругов, в которых преобладали мусульмане, а тем же ильханам смена веры обеспечила поддержку иранской знати, ставшей главной опорой их господствам. Великое Синее Небо даровало монголам власть над всем миром, но недаром же иранцы говорят, что полученный уксус лучше обещанной халвы. Если положить на одну чашу весов условное господство над миром, а на другую – реальную власть над собственным улусом, то вторая чаша явно перевесит.

Ордынская знать, если верить анонимному автору, написавшему продолжение «Сборника летописей» Рашид ад-Дина, не собиралась следовать ханскому примеру и обращаться в ислам. «Ты должен ожидать от нас покорности и повиновения, до нашей веры тебе не должно быть никакого дела», – говорили хану сановники-эмиры. Когда же стало ясно, что Узбек от них добром не отстанет, эмиры составили заговор с целью убийства хана. В хронике сказано о пиршестве, но скорее всего собрание, на котором эмиры планировали избавиться от Узбека, было курултаем. Если верить анонимному автору, то в заговоре участвовало сто двадцать знатных Чингизидов[65] во главе с сыном Тохта-хана, но верный Кутлуг-Темур предупредил Узбека, и заговорщики окончили свою жизнь с переломанными хребтами. Надо сказать, что в свое время еще Берке-огул пытался обратить монгольскую знать в мусульманскую веру, но не преуспел в этом начинании, поскольку не был в должной мере настойчив и решителен.

«Султан Узбек весьма могуществен, обладает великою властью и страшен неверным, – пишет путешественник и торговец Ибн Баттута в своем “Подарке созерцающим о диковинках городов и чудесах странствий”. – Он один из семи великих царей в мире, которые суть: Султан Западный, Султан Египта и Сирии, Султан обоих Ираков, Султан Турков, Узбек, Султан Туркистана и Мавара-эль-Нагара, Султан Индии и Султан Китая. Есть у него обычай, после молитвы в пятницу, восседать под шатром, который называют золотое седалище, богато украшенным. Тут посредине трон, покрытый серебряными досками, которые позолочены и украшены драгоценными каменьями. Султан сидит на троне. Четыре жены его находятся по правую руку, а другие по левую, сидя также на тронах. За ним стоят два его сына, по обе стороны, и перед ним сидит дочь его… Перед Султаном стоят князья, его племянники, братья и родня. Далее от них, ко входу, помещаются дети великих эмиров, а за ними главные начальники войск. Народ допускается по званиям, и после привета властителю своему каждый выходит и садится поодаль от шатра… В один из таких дней представили меня Султану. Он принял меня весьма милостиво, и потом прислал мне несколько баранов, коня и кожаный мешок с кумысом, который делается из кобыльего молока и считается здесь отличным напитком. Жены Султана живут в великом уважении. У каждой свое особое жилище, свои прислужники и рабыни. Когда Султан хочет посетить которую либо из них, то посылает известить ее, и для приема его делают большие приготовления. Одна из Султанш дочь Такфура[66], Императора Константинопольского. Я посетил всех Султанш, и тогда только был принят Султаном. Таков здесь обычай, и нарушение его почитается величайшею неучтивостью»[67].

То ли внешность Узбек-хана на самом деле отличалась привлекательностью, то ли хронисты льстили хану в своих трактатах, описывая его как «обладателя прекрасной внешности», «прекрасного внешностью и фигурой» или «имевшего наружность одного из красивейших созданий Всевышнего», но нужно отметить, что при всем том одевался Узбек-хан без особой роскоши. Арабский историк и энциклопедист Ибн Фадлаллах аль-Омари в своем сочинении «Пути взоров по государствам разных стран» пишет, что одежда хана не отличалась особой добротностью и богатством. Собственно, подобная скромность и подобает истинному мусульманину, каковым и считался Узбек-хан, а та роскошь, которую описывает Ибн Баттута, была обусловлена ситуационной, государственной необходимостью – великому хану следовало всячески подчеркивать свой статус в глазах подданных.

«Султан Узбек из дел своего государства обращает внимание только на сущность дел, не входя в подробности обстоятельств, – пишет аль-Омари, – и довольствуется тем, что ему доносят, но не доискивается частностей относительно взимания и расходования; у каждой из жен его есть своя часть доходов; каждый день он ездит к одной из этих жен, остается этот день у нее, ест и пьет у нее; она облачает его в [новую] полную смену платья, а ту, которая была на нем, надевает на одного из тех, которые случайно окажутся около него; одежда его не особой доброты и не высокой цены. Он [Узбек] мусульманин чистейшего правоверия, открыто проявляющий свою религиозность и крепко придерживающийся законов мусульманских, соблюдает совершение молитвы и отбывание постов; при всем его расположении к подданным и обращающимся к нему, рука его не щедра на подарки». Уличив Узбек-хана в скупости (а именно так и следует понимать слова «рука его не щедра на подарки»), аль-Омари сразу же пытается смягчить упрек: «Да если бы он захотел этого, то не достало бы у него доходов с земель его»[68]. Надо признать, что Половецкая степь, бывшая юртом Узбек-хана, не отличалась особой плодородностью и богатством, но в целом великий хан Золотой Орды в пору расцвета государства не бедствовал и не имел необходимости экономить, просто у него не было привычки разбрасывать золото с серебром налево и направо. К слову – об отношении Узбек-хана к золоту. Арабский историк Ибн Тагриберди в своем трактате «Блестящие звезды владык Египта и Каира» пишет о том, что Узбек-хан говорил: «Надевать золото запрещено мужчинам». Это соответствует установлению пророка Мухаммеда, который однажды взял в левую руку шелковую ткань, а в правую – золото, поднял обе руки и воскликнул: «Эти две вещи для мужчин из числа моих последователей запретны, а для женщин – разрешены».

Пожалуй, самым ценным отзывом об Узбеке является отзыв хулагуидского историка Шихаб-ад-дина Абдаллаха ибн Фазлаллаха, известного как «Вассаф-аль-хазрет» («Восхвалитель владыки»): «Благочестивый царевич Узбек, сын Тоглука, сына Токтая, сына Менгу-Тимура, обладающий божественною верою и царским блеском, лаптою права угнал мяч царства и теперь знамя ханства поднимает до горнего неба хоругвь ислама»[69]. Первоочередное значение имеет не благожелательная пышность отзыва (для мусульманских авторов вообще характерна цветистость слога), а то, что исходит он от человека, служившего Хулагуидам, заклятым врагам Джучидов. И если уж хулагуидский сановник отзывается об Узбек-хане столь похвально, значит, хан и впрямь был выдающейся личностью. Но слова – это всего лишь слова, кем бы они ни были сказаны, а лучше всего о человеке говорят его дела. Одним из таких дел стала административно-территориальная реформа, которую Узбек-хан провел в западной части улуса Джучи. Территория, прежде раздробленная на родовые владения, была разделена на семьдесят туменов[70], над которыми хан поставил своих назначенцев-улусбеков. Отныне управление этой территорией полностью зависело от ханской воли и подчинялось хану, а не отдельным представителям знати.

Военные кампании Узбек-хана в основном носили вразумляющий характер, как, например, выступление против польского короля Казимира III или же против византийского императора Андроника II Палеолога. Единственной завоевательной попыткой стали походы в Восточное Закавказье, предпринятые в 1318/1319, 1325 и 1335 годах. Все три этих похода закончились безрезультатно. Большой ошибкой ордынских правителей было то, что в своем стремлении завоевать новые земли они полагались только на силу и не пытались заручиться поддержкой местной знати, а также всего местного населения в целом. Такой подход существенно ослаблял их позиции.

В 1341 году Узбек-хан скончался в возрасте, близком к шестидесяти годам, и вроде как смерть его наступила в силу естественных причин. Власть перешла ко второму сыну Узбек-хана Тинибеку, который вскоре был убит сторонниками третьего сына Джанибека.

Джанибек-хан правил на протяжении пятнадцати лет, с 1342 по 1357 год. С одной стороны, ему удалось наконец-то присоединить к своим владениям Восточное Закавказье, а с другой стороны, при нем начали проявляться тенденции к распаду ордынского государства.

При Джанибеке в его владения пришла с востока чума, принесенная обитающими в степях грызунами. Самым тяжелым годом стал 1346, в котором чума свирепствовала с особой яростью. Есть мнение, что распространению этого страшного заболевания дальше на запад способствовали действия монголов. Известно, что во время осады одной из генуэзских факторий Северного Причерноморья[71] монголы катапультами забрасывали в осажденный город трупы умерших от чумы. Результат оказался ничейным, поскольку чума в одинаковой мере ослабила и осажденных, и осаждающих.

Глава 7 Ханская чехарда

Сын Джанибека Бердибек, имевший также мусульманское имя Мухаммед, пришел к власти в 1357 году, и некоторые историки считают, что он поторопил это событие, убив своего отца. Став ханом, Бердибек избавился от всех потенциально опасных батуевичей, в числе которых оказался и его восьмимесячный брат (хан смотрел далеко в будущее и не хотел рисковать). Иранский летописец Муин ад-Дин Натанзи, служивший при дворе правителя Исфагана и Шираза Искандер Султана, приходившегося правнуком великому завоевателю Тимуру[72], в своем «Сокращении историй»[73] пишет: «Вожди стран Рума, Сирии, Джезиры, Диярбекра, Фарса и Ирака… направились ко двору [Джанибека] и единогласно просили, чтобы он посадил на престол в Азербайджане Бердибека, старшего [своего] сына… Когда от восшествия Бердибека прошло шесть месяцев, Джанибеку приключилась болезнь. Тоглу-бай, который был одним из столпов его державы, поспешно отправил человека в Азербайджан и вызвал Бердибека, чтобы, если отец его умрет, царство досталось ему. Бердибек из-за любви, которую он имел к трону… бросил Азербайджан и поспешно направился через Дербент в орду. С десятью спутниками он среди ночи расположился в доме Тоглу-бая. Случайно Джанибек-хану стало лучше, он поднял голову от подушки болезни и хотел на другой день снова присутствовать в диване[74]. Один из доверенных людей, который узнал о прибытии Бердибека, доложил Джанибеку обстоятельства этого. Джанибек забеспокоился и… вызвал Тоглу-бая на личную аудиенцию и, не зная, что ветром этой смуты является он, стал говорить с ним об этой тайне. Тоглу-бай встревожился, под предлогом расследования вышел наружу, тотчас вошел внутрь с несколькими людьми, которые были в согласии [с ним], и Джанибека тут же на ковре убили… Тотчас после этого Тоглу-бай привел Бердибека, посадил на тот ковер, на котором он убил его отца, и убил каждого, кто не подчинился… Он [Бердибек] вызвал к себе всех царевичей и за один раз всех их уничтожил. Одного его единородного брата, которому было восемь месяцев, принесла на руках Тайдулу-хатун [жена хана Узбека и мать Джанибека] и просила, чтобы он пощадил это невинное дитя. Бердибек взял его из ее рук, ударил об землю и убил. Три года он правил самостоятельно, но, наконец, переселился с трона под доску гроба, и никого из рода султанов Кок-орды [Синей Орды, восточной части или левого крыла улуса Джучи][75] не осталось в живых. После этого, дабы дела царства не расстроились, эмиры, согласившись, возвели на трон царства неизвестного человека, под предлогом, что он Кельдибек, сын Джанибек-хана. Этот человек счел порукой своей жизни гибель эмиров, тайно вызывал каждого из них и заставлял заниматься покушениями друг на друга… После этого… сын… [неразборчиво], который был главным столпом его державы, улучил удобный случай и убил его. После этого на трон царства сел другой человек, также по соглашению с… [неразборчиво], но на третий день он также был убит»[76].

Принято считать, что Бердибек был последним ханом из рода Бату. Историки любят приводить по этому поводу узбекскую пословицу: «В Бердибеке срублен ствол гранатового дерева». Но дело было не столько в срубленном «гранатовом дереве» и авторитете потомков Бату, который в Золотой Орде был весьма высоким, сколько в выраженном ослаблении центральной власти. Это ослабление было обусловлено центробежными тенденциями, которые год от года становились все сильнее. Капризы природы тоже имели значение – период 1351–1380 годов выдался крайне засушливым, а любые невзгоды такого рода традиционно истолковывались как нерасположение высших сил по отношению к действующему правителю. Один хан сменял другого (всего менее чем за тридцать лет сменилось двадцать пять ханов!), но дела в огромном улусе Джучи шли все хуже и хуже. Один правитель сменял другого, и происходящее нельзя было назвать иначе, как «ханской чехардой»[77].

В период нескончаемой смены ханов неимоверно возросло влияние Мамая, друга детства хана Бердибека, происходившего из тюркско-монгольского рода Кият. Благодаря расположению Бердибека, Мамай возвысился до титула беклярбека и стал правой рукой хана. Влияние, которым обладал Мамай, было огромным, но, не будучи Чингизидом, он мог править только из-за «ширмы», делая ханами своих ставленников. История жизни Мамая увлекательна и поучительна, но это не наша тема, поэтому мы в нее углубляться не станем. Скажем только, что владычеству Мамая положил конец Джучид Тохтамыш, который в 1377 году, при поддержке Тимура, попытался захватить власть над Золотой Ордой. Ордой в то время номинально правил юный Мухаммед Булак-хан, приведенный к власти Мамаем. Первые попытки Тохтамыша были неудачными, но настойчивость, как известно, способна преодолевать любые преграды. К апрелю 1380 года Тохтамыш подчинил бо`льшую часть Золотой Орды… Звезда Мамая окончательно закатилась – в сентябре того же года, на Куликовом поле, ему нанес сокрушительное поражение московский князь Дмитрий Иванович. Месяцем позже войска Мамая и Тохтамыша сошлись у реки Калки, где Мамай лишился остатков своих сил – те, кто не погиб в сражении, ушли после него к Тохтамышу. Мамай бежал в Крым, где и был убит. В качестве последней милости он получил от Тохтамыша почетные похороны.

Разделавшись с Мамаем, Тохтамыш стал великим ханом, и на этом «ханская чехарда» закончилась. Но власть в Орде была стабильной недолго. Конфликт с Тимуром, вынудивший Тохтамыша к бегству в Великое княжество Литовское в 1396 году, привел к новой «чехарде», только на сей раз в качестве условного «директора театра марионеток» выступал беклярбек Едигей из племени мангытов (мангыты, имевшие тюрко-монгольские корни, являются одними из предков современных узбеков). Не все у него складывалось гладко, бывали моменты, когда судьба Едигея повисала на волоске, но тем не менее он «оставался на коне» до 1419 года, когда был убит одним из сыновей Тохтамыша. Арабский историк Шихаб ад-Дин аль-Аджами, более известный как Ибн Арабшах, в трактате «Чудеса предопределения в превратностях судьбы Тимура», пишет о Едигее следующее: «Об Идику [Едигее] существуют множество удивительных рассказов… стрелы бедствий, (пущенные) во врагов его, (всегда) попадали в цель, помышления (его были) козни, битвы (его) западни. В основах управления (государством) у него (обращались) монеты хорошие и дурные, разбор которых выделит (настоящую) цель (его стремлений) от того, что (им) достигнуто. Был он очень смугл (лицом), среднего роста, плотного телосложения, отважен, страшен на вид, высокого ума, щедр, с приятной улыбкой, меткой проницательности и сообразительности, любитель ученых и достойных людей, сближался с благочестивцами и факирами, беседовал (шутил) с ними в самых ласковых выражениях и шутливых намеках, постился и по ночам вставал (на молитву), держался за полы шариата, сделав Коран и сунну да изречения мудрецов посредниками между собою и Аллахом всевышним. Было у него около двадцати сыновей… Правил он всеми делами Дештскими около двадцати лет. Дни его (царствования) были светлым пятном на челе веков, и ночи владычества его – яркою полосою на лике времен»[78].

Глава 8 Ханская чехарда

Изначально Тимур поддерживал Тохтамыша и помог ему стать великим ханом, но Тохтамыш, которого Железный Хромец[79] рассматривал в качестве преданного вассала, оказался чересчур амбициозным и совсем ненадежным. Очень скоро до Тимура дошло, что возрожденное могущество Золотой Орды представляет для него значительную опасность. «Преданный вассал» «отблагодарил» своего покровителя набегом на Бухару, совершенным вместе с правителем Хорезма Хусейном Суфи в 1387 году.

В наказание неверного вассала в 1391 году Тимур совершил свой первый поход на Орду. Он дошел до южных пределов Верхнего Поволжья и 18 июня 1391 года разгромил Тохтамыша в сражении у реки Кондурчи. Лишившись практически всего своего войска, Тохтамыш успел сбежать за Волгу, а Тимур не стал его преследовать (видимо, решил, что в этом нет необходимости) и повернул обратно. Надо ли уточнять, что, проходя по вражеским ордынским землям, тимурово войско подвергало их жесточайшему разорению? Все, что нельзя было унести с собой, безжалостно уничтожалось.

Надо отдать Тохтамышу должное – он очень скоро восстановил свои силы, да вдобавок заключил союз с мамлюкским султаном Баркуком, имевшим большие основания опасаться Тимура. Пробой сил стал набег ордынцев на недавно завоеванные Тимуром закавказские земли. В ответ весной 1395 года Тимур совершил второй поход на Орду, еще более разорительный, чем первый. 15 апреля 1395 года войска противников сошлись на берегах Терека, и повторилась история четырехлетней давности – лишившись войска, Тохтамыш снова бежал. На сей раз Тимур не торопился обратно. Сначала он пошел на север, к берегам Волги, а затем повернул на запад, дошел до Ельца, откуда спустился на Дон и через Кавказ вернулся домой. За собой Тимур оставлял обезлюдевшие, выжженные и вытоптанные земли. «Караваны не возили с собою ни продовольствия, ни корму для лошадей и не брали с собою проводника вследствие многочисленности (тамошних) народов, да обилия безопасности, еды и питья у живущих там людей. Ныне же в тех местностях, от Хорезма до Крыма, никто из тех народов и людей не движется и не живет, и нет там другого общества, кроме газелей и верблюдов… – пишет Ибн Арабшах, побывавший в Золотой Орде после нашествия Тимура. – Дела племен Дештских стали ухудшаться да расстраиваться и, вследствие малочисленности убежищ и крепостей, подвергались разъединению и розни… Большая толпа их ушла с Тимуром, которому она стала подвластной и у которого находилась в плену. От них отделилась часть, которая не поддается ни счету, ни исчислению… она ушла к румийцам и русским и, по своей злополучной участи и превратной судьбе своей, очутилась между христианами, многобожниками и мусульманскими пленниками… По этим причинам живущие в довольстве обитатели Дешта дошли до оскудения и разорения, до разорения и безлюдства, до нищеты и совершенного извращения».

Важнейшие золотоордынские города, такие как Сарай или Хаджи-Тархан, находившийся на месте современной Астрахани, были разрушены. Кочевники, лишившиеся своего скота, разбрелись в буквальном смысле куда глаза глядят. Торговля между Западом и Востоком, бывшая одним из важнейших источников благосостояния ордынских правителей, пошла обходными путями – через Ближний Восток. Те ордынцы, которые успели благополучно откочевать из центра[80] к окраинам, не торопились возвращаться обратно. Привычный уклад, в том числе и административный, который столь старательно внедрял Узбек-хан, был разрушен, на новых местах жительства складывались новые отношения. Слабость центральной власти неизбежно приводит к усилению центробежных тенденций, особенно если великий хан находится неизвестно где. Вскоре стало известно, что Тохтамышу удалось закрепиться в Крыму, но уже в качестве местного хана, а не великого.

Расклад сложился таким: в междуречье Волги и Урала правил упоминавшийся выше Едигей, на землях, прилегавших к левому берегу Волги, главенствовал ставленник Тимура чингизид Койричак, а в Нижнем Поволжье всем распоряжался чингизид Тимур-Кутлуг, которого Едигей формально поставил великим ханом… Были на местах и другие самостоятельные правители, рангом помельче, но дело не в них, а в том, что распад улуса Джучи уже состоялся и требовалось немного времени для того, чтобы он оформился окончательно.

В 1397 году Тимур-Кутлуг и Едигей изгнали Тохтамыша из Крыма. Бывший великий хан бежал к литовскому князю Витовту, который надеялся использовать его в борьбе против Орды, но эти надежды не сбылись – в сражении, состоявшемся 12 августа 1399 года на реке Ворскле, левом притоке Днепра, Едигей с Тимур-Кутлугом разбили литовское войско, усиленное татарами Тохтамыша. Неугомонный Тохтамыш нашел свою смерть в очередном сражении с Едигеем и великим ханом Шадибеком, состоявшемся в 1406 году (Шадибек был младшим братом Тимур-Кутлуга, которого Едигей устранил в 1399 году по причине утраты доверия).

За шестьдесят с небольшим лет, прошедших после правления Тохтамыша, сменилось двадцать великих ханов, и только последний из них, Кичи-Мухаммед, правил примерно столько же, столько и Тохтамыш – около пятнадцати лет, остальные же «играли в чехарду». Впрочем, Кичи-Мухаммеда, приходившегося внуком Тимур-Кутлугу, нельзя было считать полноправным великим ханом, поскольку его власть распространялась далеко не на все ордынские земли – начиная с двадцатых годов XV века от Золотой Орды стали отпадать территории, становившиеся самостоятельными государствами. Появились Узбекское ханство, Казанское ханство, Крымское ханство, Сибирское ханство и Ногайская Орда, в которой правили Едигей и его потомки, а в 1465 году, уже после смерти Кичи-Мухаммеда, Джучиды Жанибек и Керей на части земель Узбекского ханства образовали Казахское ханство.

То, что осталось после этого от Золотой Орды, принято называть Великой или Большой Ордой, и в этом названии явственно звучит ирония, поскольку «осколок» не может претендовать на такое название. Впрочем, ханы Великой Орды считали, что их власть должна распространяться на территорию всего улуса Джучи, но мечты далеко не всегда совпадают с реальностью. В 1502 году Великая Орда пала под натиском Крымской орды, и на этом историю улуса Джучи можно считать завершенной.

В Крымском ханстве правила династия Гиреев, основанная первым ханом Крыма Хаджи-Гиреем, потомком Джанак-оглана, младшего брата Туй Ходжи-оглана, отца Тохтамыша. Шестой сын Хаджи-Гирея Менгли-Гирей в 1478 году признал себя вассалом османского султана Мехмеда II Завоевателя, после чего Гиреи превратились в сугубо номинальных правителей, действиями которых руководили из Константинополя[81]. Конец правлению Гиреев положила в 1783 году российская императрица Екатерина II, вынудившая отречься от престола хана Шахин-Гирея.

История Казанского ханства, первым правителем которого стал тукатимурид Улу-Мухаммед, занимавший аж три ханских престола, была гораздо короче истории ханства Крымского. Будучи основанным в 1438 году, в 1552 году Казанское ханство пало после взятия его столицы войском русского царя Ивана IV Грозного. Что же касается самого Улу-Мухаммеда, то сначала он правил в Золотой Орде, затем недолго – в Крыму, а после основал Казанское ханство. А сын Улу-Мухаммеда Касим стал первым из так называемых касимовских ханов, правивших с 1452 по 1681 год в среднем течении реки Оки. Правда, Касимовское ханство нельзя считать самостоятельным – оно изначально находилось в вассальной зависимости от Русского государства, и некоторые историки рассматривают его как совокупность уделов, выделявшихся татарам, перешедшим на службу к русским царям.

Дольше всего Джучиды правили в Казахском ханстве. Собрание знати избирало хана из представителей рода Торе, потомков Джучи, и оно же могло низложить неугодного правителя. В 1847 году последний из казахских ханов Кенесары был казнен киргизским ханом Ормоном, основателем Киргизского ханства (это ханство, просуществовавшее с 1842 по 1867 год, не имеет никакого отношения к династии Чингизидов, поскольку Ормон происходил из киргизского племени сарыбагыш).

В качестве суверенного государства улус Джучи просуществовал всего-навсего сто девяносто лет. «Сила и слава проходят быстро, вечно только время», – говорят монголы.

Глава 9 Шейбаниды

Начнем с того, что Шейбанидов следует отличать от Шибанидов, хотя, в общем-то, Шейбаниды являются Шибанидами…

Вы запутались? На самом деле все просто. Пятого сына Джучи, приходившегося младшим братом Бату-хану, звали Шибаном. Улус Шибана, выделенный ему Бату, включал в себя восточную часть современного Казахстана и юг Западной Сибири. Вместе с улусом Орду-ичена улус Шибана составлял левое крыло улуса Джучи. Впоследствии улус Шибана стал ядром Узбекского ханства, основанного в 1428 году Абулхайр-ханом, которого от Шибана отделяло восемь поколений.

Абулхайр был человеком незаурядным. Возглавив свой улус в семнадцатилетнем возрасте, он смог выжить в яростной междоусобице, охватившей Золотую Оду в период ее распада, и на протяжении сорока лет правил огромной территорией, простиравшейся от озера Балхаш на востоке до реки Урал на западе и от Аральского моря на юге до места слияния Тобола и Иртыша на севере. Биография Абулхайр-хана отчасти схожа с биографией Чингисхана – и тот и другой в юном возрасте находились в подчинении у родственников, но смогли освободиться и достигли вершин власти.

«Его величество Абулхайр-хан, хан высокопоставленный [и] повелитель, уничтожающий мятежников, защитник верующих родился в 816 году, соответствующем году луй, т. е. в году крокодила [1411–1412]…»[82] – пишет в «Истории Абулхайр-хана» придворный шейбанидский историк XVI века Масуд бен Османи Кухистани. Абулхайр рано потерял отца и потому был вынужден служить у своего родича Джумадук-хана. Кухистани сообщает, что Абулхайр подчинился Джумадук-хану «по закону родства и родственному согласию», но можно представить, какой характер носило это согласие, тем более что следом Кухистани упоминает о «крайней степени падишахского высокомерия и гордости верховной власти» Джумадук-хана.

«В возрасте семнадцати лет, в 833 г. х. [1428–1429], соответствующем году биджин, т. е. в году обезьяны, [Абулхайр] в благополучии и счастии утвердился на троне государя и на престоле владетеля государства, сообщает Кухистани. – [После чего] Абулхайр-хан, благодаря изобилию щедрости Божьей и поддержке небесной, приготовил орудие завоевания и покорения мира, и султан высокопоставленный, положением своим равный Юпитеру, войска ислама снарядив и с надеждой на Бога подняв знамя победы и одолевания, обратил поводья завоевателя вселенной в сторону города Тара». Большую историческую ценность представляет перечень тех, кто «обрел новую жизнь и безграничную радость» от прибытия Абулхайр-хана, незадолго до прихода к власти побывавшего в плену у мангытского бея Сарыг-Шимана. Перечень этот растягивается на целую страницу и позволяет сделать вывод о том, что избрание Абулхайра ханом поддерживалось всей знатью Узбекского улуса.

Мангыта Сарык-Шимана, который отнесся к своему высокородному пленнику хорошо и удерживал его в неволе недолго, Абулхайр-хан «отличил царскими милостями и дарами». Умение быть благодарным – великое достоинство для правителя. А еще Кухистани упоминает о том, как после победы над одним из врагов Абулхайр-хан «все богатство и военную добычу, которая досталась от войска противника, приказал раздать султанам, эмирам и воинам в зависимости от их положения». Точно так же нередко поступал и Чингисхан. И, подобно Чингисхану, Абулхайр-хан стремился расширять границы своих владений, правда не в столь значительной степени.

В 1457 году Абулхайр-хан потерпел поражение от калмыков, предводителем которых был Уз-Тимур-тайши[83]. После этого от Узбекского ханства отпало Казахское ханство. Абулхайр-хан в 1468 году собрался вернуть утраченное, но не успел этого сделать, поскольку умер во время похода на «отступников» Жанибека и Керея. После смерти хана его ханство начало распадаться, и вопрос возвращения утраченных территорий был закрыт навсегда.

В Западной Сибири тоже было суверенное ханство, называемое Сибирским, история которого весьма туманна и противоречива из-за недостатка сведений. Одни историки считают, что ядро этого ханства образовалось в процессе распада Золотой Орды, а другие считают Сибирское ханство осколком государства Абулхайр-хана. Есть и «примиряющая» версия, согласно которой к изначальному ханству впоследствии добавилась часть, отпавшая от владений Абулхайр-хана. Большого следа в истории Сибирское ханство не оставило, в конце XVI века оно вошло в состав Русского государства, но упомянуть о нем в рамках нашего повествования было необходимо, ведь здесь тоже правили Чингизиды, наиболее известным из которых был Кучум-хан, потомок Шибана в десятом поколении. Кучум прославился как воитель и ревностный мусульманин, активно распространявший ислам в своих владениях. Правление его длилось три с половиной десятилетия – с 1563 по 1598 год. В начале правления Кучум признавал себя вассалом русского престола, но впоследствии возжелал самостоятельности и даже предпринял несколько походов на русские территории. Эти плохо обдуманные действия привели к падению Сибирского ханства в 1598 году, когда войско, посланное русским царем Борисом Годуновым, нанесло силам Кучум-хана сокрушительное поражение.

А теперь – о Шейбанидах.

У Абулхайр-хана был старший сын по имени Шах-Будаг-султан, который умер еще при жизни отца, оставив двух сыновей – Мухаммеда и Махмуда. Преемником Абулхайр-хана стал его сын Шах-Хайдар-хан, который был всего лишь бледной тенью своего отца и не мог противостоять врагам, в первую очередь – Жанибеку и Керею. Враги вынудили потомков Абулхайр-хана бежать в Астраханское ханство, правители которого вели свой род от Тукай-Тимура. Астраханское ханство просуществовало недолго – менее ста лет. Отделилось оно от Орды в начале шестидесятых годов XV века, а в 1556 году царь Иван Грозный присоединил его земли к своим владениям. Основателем ханства стал сын Кичи-Мухаммеда Махмуд, проигравший в борьбе за власть над Ордой своему младшему брату Ахмету. С Махмуда ханство началось, а на правнуке Ахмата Дервише-Али закончилось, и вся его история была лавированием между двумя более сильными соседями – Крымским ханством, границы которого доходили до Восточного Приазовья, и Ногайской Ордой, простиравшейся от Волги до среднего течения Иртыша.

Мухаммед и Махмуд были не из тех, кто легко сдается. Заручившись поддержкой правивших в Мавераннахре потомков Тимура, они попытались закрепиться в среднем течении Сырдарьи, но были изгнаны сыновьями казахского Жанибек-хана. Это произошло в начале семидесятых годов XV века. Более четверти века братья скитались по степям, заключая союзы и пытаясь утвердить свою власть на каких-либо землях. В 1500 году Мухаммеду при активном содействии Махмуда удалось отвоевать у Тимуридов Самарканд, который стал столицей новосозданного Бухарского ханства[84], простиравшегося от Сырдарьи до пустынь Деште-Кевир и Деште-Лут, находящихся в центральной части современного Ирана. В историю Мухаммед вошел как Шейбани-хан, и от его имени образовано название династии Шейбанидов, правившей в Мавераннахре и Афганском Туркестане[85].

Обратите внимание на то, что Шейбаниды не являются прямыми потомками Шейбани-хана, просто название династии образовано от его имени, поскольку он был основателем и первым правителем Бухарского ханства. После Шейбани-хана, погибшего в конце 1510 года в сражении с войсками шахиншаха Ирана Исмаила I, власть перешла к брату его отца Кучум-султану. «Дела ханства, согласно древнему обычаю, вручили самому старшему султану, которым был Кучум султан, – пишет в историческом трактате “Рашидова история” высокопоставленный могольский[86] сановник Мирза Мухаммед Хайдар. – Его наследником был Суйунджик султан, однако он скончался раньше Кучум хана; тогда его наследником стал Джанибек султан, но он тоже отправился вслед за Суйунджик султаном. После него за ними последовал и Кучум хан. Управление ханством установилось за Абу Са’идом, сыном Кучум хана. Когда он тоже освободил трон ханства, то на его место сел Убайдаллах хан. Хотя до конца правления указанных выше ханов всеми делами Шайбанидов заправлял он, и если бы он принял титул хана, то, говоря по совести, никто бы не противился ему, однако он, следуя древнему обычаю, передавал ханство тому, кто был старше. Так продолжалось до тех пор, пока после Абу Саид хана не осталось никого, кто бы был старше Убайдаллах хана. Он сел на ханский трон и освежил зефиром справедливости и доброты обоняние мира»[87].

Мухаммед Хайдар был сыном предводителя племени дуглат, находившегося в родстве с Чингизидами по женской линии, а кроме того, Мухаммед Хайдар вершил государственные дела и водил в походы войска. Это сказано к тому, что похвала такого автора дорогого стоит. И вот какую характеристику Хайдар дает Убайдулле, сыну Махмуда Шейбани, младшего брата Шейбани-хана: «Среди падишахов, правивших во всех странах света в течение последних ста лет, никто не видел и не слышал о таком правителе, каким был он. Во-первых, он был набожным мусульманином, богобоязненным и воздержанным. Все дела веры, страны, государства, войска и подданных он решал согласно закону шариата и не отступал от него ни на волос. В лесу храбрости он был отважным львом, а его ладонь была жемчужной раковиной в море щедрости. Его счастливая особа была украшена разными достоинствами… он был одаренным правителем, вобравшим в себя все похвальные качества».

Именно Убайдулла-хан н в 1512 году у крепости Гиджуван близ Бухары нанес сокрушительное поражение объединенному войску шаха Исмаила I и правившего в Кабуле Тимурида Захир-ад-дина Мухаммада Бабура, отстояв тем самым самостоятельность своего государства, которое запросто могло быть разделено завоевателями на две части. Можно предположить, что Шейбани-хан, не погибни он внезапно, сделал бы Убайдуллу своим преемником, поскольку тот был его правой рукой и пользовался большим доверием. О хорошем отношении Шейбани-хана к Убайдулле свидетельствует и то, что племянник получил от дяди в удел Бухарскую область, находившуюся недалеко от столичного Самарканда, а у тюрков[88] близость удела к столице была показателем расположения правителя.

Что же касается гибели Шейбани-хана, то о предшествовавших ей обстоятельствах рассказывают следующее. Среди жен Шейбани-хана была некая Айша-Султан-хонум, более известная как Могол-хонум, из чего можно сделать вывод о ее могольском происхождении, ведь «моголами» тюрки называли монголов. Будучи любимой женой Шейбани-хана, Могол-хонум пользовалась большим влиянием при ханском дворе, участвовала в собраниях наравне с высшими сановниками и свободно высказывала свое мнение (пожалуй, даже чересчур свободно). В Мерве[89], где тогда находился Шейбани-хан со своим войском, состоялся совет, на котором говорили о том, следует ли немедленно выступить для сражения с противником или же лучше будет подождать подхода дополнительных сил, которые должен был привести Убайдулла. Шейбани-хан, будучи человеком решительным, но осторожным, склонялся к тому, чтобы дождаться подкрепления, но Могол-хонум упрекнула его и прочих участников совета: «Как можно узбеку бояться кызылбашей?![90] Если вы боитесь, то сама готова повести воинов, ведь такого момента, как сейчас, больше не будет!». Шейбани-хан и другие участники совета устыдились своей нерешительности и выступили, не дожидаясь Убайдуллы… Дело закончилось гибелью хана и разгромом его войска. Что можно сказать по этому поводу? Только одно – не каждая жена может стать для мужа такой советчицей, какой была Борте для Чингисхана.

Вечной проблемой Бухарского ханства, унаследованной от улусных времен, были раздоры среди членов правящего рода. Убайдулле-хану удалось на время прекратить их, но в 1540 году, сразу же после его смерти, междоусобица вспыхнула снова, и ханство распалось на две части – «бухарскую» и «самаркандскую». В дальнейшем владения Шейбанидов продолжили дробиться. Чтобы не запутаться, историки подразделяют эту династию на Шейбанидов Мавераннахра, Шейбанидов Бухары, Шейбанидов Самарканда, Шейбанидов Ташкента, Шейбанидов Мианкаля[91], Шейбанидов Туркестана, Шейбанидов Ферганы, Шейбанидов Балха, Шейбанидов Хорезма и разных других Шейбанидов. Короче говоря, для Средней Азии XVI века могла бы быть уместной шутка: «В каждом кишлаке – свой Шейбанид».

У династии Шейбанидов было два заклятых врага – иранские Сефевиды, зарившиеся на их владения, и Тимуриды, которых Шейбаниды, будучи истинными Чингизидами, считали выскочками-узурпаторами. Гургены[92], породнившиеся с Чингизидами по женской линии, могли служить потомкам Чингисхана, но не править вместо них.

В лице Абдуллы-хана II, пришедшего к власти в Бухаре в 1557 году, судьба предоставила Шейбанидам шанс на возвращение былого величия. К 1582 году Абдулла-хан сумел собрать под своей рукой все разрозненные владения Шейбанидов. Задача оказалась трудной, ведь родичей приходилось вразумлять не словом, а мечом, но настойчивости Абдулле было не занимать. Он не удовлетворился объединением шейбанидских владений и начал добавлять к ним соседние. В 1584 году Абдулла-хан занял Бадахшан, в 1588 году подчинил себе Хорасан, а затем приступил к покорению Хорезма. Дело шло к созданию новой империи, но против отца восстал его единственный сын и наследник Абдалмумин-хан. Обычная история – взрослый сын хотел править, а отец не собирался уступать власть. В феврале 1598 года, на пике противоборства с сыном, которого поддержали казахские ханы, шестидесятитрехлетний Абдулла-хан II умер своей смертью (так, во всяком случае, принято считать).

Абдалмумин-хан правил недолго – с февраля по июль 1598 года. Заботясь об укреплении своей власти, он приказал казнить всех своих двоюродных и троюродных братьев (родных братьев у него не было), в которых видел потенциальных претендентов на ханский престол. После этого Абдалмумин начал сводить счеты с теми из своего окружения, на кого имел зуб. Такие действия повлекли за собой противодействие: сановники составили заговор, убили Абдалмумина и сделали ханом его двоюродного брата Пирмухаммеда, которому посчастливилось избежать казни в числе прочих ханских братьев.

Пирмухаммед-хан II стал последним правителем из династии Шейбанидов. Срок его правления тоже оказался недолгим – в 1599 году Пирмухаммед был казнен Баки Мухаммедом из рода Аштарханидов, потомков Тукай-Тимура. Сначала Баки Мухаммед «по-родственному» помог Пирмухаммед-хану отразить натиск казахского хана Есима, за что получил в награду Самарканд, а затем решил, что целое лучше, чем часть, и прибрал к рукам все Бухарское ханство.

Глава 10 Аштарханиды

В свое время правители Астраханского ханства оказали покровительство Мухаммеду Шейбани и его брату Махмуду, а впоследствии Шейбаниды отплатили Аштарханидам тем же, но, как известно, время меняет обстоятельства, и в какой-то момент между двумя ветвями потомков Джучи возникла непримиримая вражда, закончившаяся победой Аштарханидов над Шейбанидами.

Историки ведут начало династии Аштарханидов от Яр Мухаммед-хана, бежавшего после взятия Астрахани войсками Ивана Грозного в 1556 году в Бухару, к своему родичу Шейбаниду Абдулла-хану II. Сын Яр Мухаммед-хана Джани Мухаммед-хан, женатый на сестре Абдуллы-хана, считается основателем династии Аштарханидов, которых также называют Джанидами. Получается, что Аштарханиды состояли с Шейбанидами в двойном родстве – и по отцовской, и по материнской линиям, но что значит родство при конфликте интересов? Обратите внимание на то, что Аштарханидами называются бухарские правители, бывшие потомками астраханских ханов, но не сами астраханские ханы.

В 1599 или 1600 году Джани Мухаммед-хан стал четырнадцатым по счету правителем Бухарского ханства после Пирмухаммед-хана II, последнего из династии Шейбанидов. Джани Мухаммед-хан правил недолго – около двух лет, а после него стал править его сын Баки-Мухаммед-хан, тот самый, который победил и казнил Пирмухаммеда-шейбанида. Принято считать, что Баки-Мухаммед пользовался всей полнотой реальной власти и при своем отце, который был чисто декларативной фигурой. Правление Баки Мухаммед-хана тоже было недолгим – с 1603 по 1605 год, но за этот короткий срок он успел провести несколько важных реформ, упрочивших основы Бухарского ханства, а еще до прихода к власти, в 1602 году, Баки-Мухаммед нанес поражение войскам иранского шаха Аббаса I Великого, который приходился правнуком Исмаилу I. Противостояние между Ираном и Бухарой закончилось миром, который шах Аббас I в 1618 году предложил Имамкули-хану, внуку Джани Мухаммед-хана.

Правление Имамкули-хана, длившееся с 1611 по 1642 год, стало периодом наивысшего расцвета государства Аштарханидов, но при всем своем могуществе Имамкули-хан не смог искоренить в своих владениях сепаратистские тенденции. Вечная история повторялась из поколения в поколение – каждый местный правитель считал себя равным хану и мечтал о полной независимости от ханской власти. Но опасность для государства исходила не только изнутри – усилившееся племя мангытов в середине XVIII века дало начало новой правящей династии. Мангыт Мухаммед Рахим, бывший правой рукой Абулфейз-хана, восьмого правителя Бухарского ханства из династии Аштарханидов, устранил своего повелителя и стал править самостоятельно, на первых порах используя сына и внуков Абулфейз-хана в качестве «ширмы».

Мухаммед Рахим не был Чингизидом и не имел права на ханский титул, но при желании и наличии возможностей можно обойти любое препятствие, разве не так? В 1756 году Мухаммад Рахим провернул элегантную комбинацию, началом которой стала женитьба на Юлдуз-бегим, дочери Абулфейз-хана. После этого верхушка бухарского духовенства обратилась к Мухаммаду Рахиму с просьбой принять ханский титул. Дело закончилось поднятием к небу на белой кошме и чеканкой монет с надписью «Мухаммад Рахим бахадур хан».

Сыновей у Мухаммад Рахим-хана не было. После него власть перешла к его дяде Даниял-бию, который предпочитал править «из-за ширмы» в качестве аталыка[93]. Сначала роль «ширмы» исполнял малолетний Фазил-бий, сын дочери Мухаммад Рахим-хана, но с его родственниками по отцовской линии вскоре возникли осложнения, и Даниял-бию пришлось заменить Фазил-бия на аштарханида Абулгази-хана, который просидел на престоле более четверти века с 1758 по 1785 год. Во избежание осложнений Даниял-бий содержал Абулгази-хана под домашним арестом, в строгой изоляции. Хан контактировал с ограниченным кругом лиц и мог покидать свои покои только с дозволения Даниял-бия.

После Абулгази-хана государством стал править сын Даниял-бия Шахмурад, принявший титул эмира. Так Бухарское ханство превратилось в Бухарский эмират. Потомки Шахмурада правили до 1920 года, когда была образована Бухарская Народная Советская Республика.

Глава 11 Казахские ханы

Основателями Казахского ханства стали двоюродные братья Керей и Жанибек, которых одни историки считают потомками Орду-ичена, а другие – потомками Тука-Тимура. Но это расхождение не имеет большого значения, поскольку у обоих вероятных предков был один отец – Джучи-хан.

По поводу обстоятельств и конкретной даты отделения Керея и Жанибека от Абулхайр-хана среди историков существуют разногласия, но итог не вызывает сомнений – Керей с Жанибеком «вышли из круга подчинения и повиновения [и] предпочли покинуть родину», как писал историк из Балха Махмуд ибн Вали в своем трактате «Море тайн относительно доблестей благородных».

В «Рашидовой истории» тоже говорится о зарождении Казахского ханства: «В те дни Абу-л-Хайр хан целиком овладел Дашт-и-Кипчаком. Он нападал на султанов-джучидов – Джанибек [Жанибек] хан и Кирай [Керей] хан бежали от него и прибыли в Моголистан. Исан Буга хан хорошо принял их и отдал им Козы Баши, которое находится на западе Моголистана, на реке Чу. Пока они спокойно пребывали там, улус узбеков после смерти Абул-Хайр хана пришел в расстройство, там возникли большие разногласия и большинство [людей] ушло к Кирай хану и Джанибек хану, так что число их достигло двухсот тысяч человек и их стали называть «узбек-казаками». Начало правления казахских султанов пошло с 870 [1465–1466] года, <а Аллах знает лучше>, и до 940 [1533–1534] года казахи имели полную власть над большей частью Узбекистана. После Кирай хана был Бурундук хан, а после него сын Джанибек хана – Касим хан, который управлял всем Дашт-и-Кипчаком и численность его войска превышала тысячу тысяч [человек]. После Джучи хана в этом юрте не было сильнее правителя, чем он».

Название «казах» («казак») переводится с древнетюркского языка как «свободный» или «одинокий». Таким образом, «узбек-казаки» – это свободные узбеки.

Три дочери сына Керей-хана Бурундук-хана были отданы замуж за Шейбанидов, родичей и извечных врагов казахских правителей. Одна досталась самому Шейбани-хану, другая – его брату Махмуду, а третья – сыну Махмуда Мухаммед Тимур-султану. Согласно преданию, эти браки стали следствием поражения, которое нанес Бурундук-хану Шейбани-хан. Якобы Бурундук-хан сказал о Шейбани-хане, что «сопротивление этому человеку безрезультатно», и решил породниться с ним троекратно вместо того, чтобы воевать. Это к тому, что между врагами-чингизидами было множество дополнительных родственных связей, но это не мешало потомкам великого завоевателя враждовать между собой (как говорится, если уж Джучи враждовал с Чагатаем, то потомкам само Небо велело соперничать друг с другом).

Один казахский хан сменял другого, владения то увеличивались, то сжимались, и до начала XVIII века ничего особо не менялось, до тех пор, пока казахские племена не разделились на три субэтноса-жуза – Старший, Средний и Младший. Старший жуз (он же – Большая орда) занимает юг современного Казахстана и часть примыкающих территорий Западного Китая и Северного Узбекистана. Средний жуз занимает восточную и центральную часть современного Казахстана, а Младший жуз – западную. Известная казахская поговорка «Старшему жузу дай посох, чтобы рос и богател скот, Среднему жузу дай перо для судебных разбирательств, а Младшему жузу вручи копье и выставь против врага» отражает различия между тремя группами. Представители Младшего жуза, жившие в суровых условиях Западного Казахстана, были воинственными и неприхотливыми, из Среднего жуза вышло много общеказахских ханов и уважаемых людей, а представители Старшего жуза, владевшие наиболее плодородными землями, славились богатством. Надо отметить, что наиболее влиятельным является Средний жуз, представители которого по сей день доминируют в высших эшелонах казахской власти.

В 1822 году российский император Александр I ввел в действие «Устав о сибирских киргизах», который ликвидировал ханскую власть в казахских жузах. Ответом на это стало восстание, поднятое в 1837 году уже упоминавшимся выше ханом Кенесары, принадлежавшим к Среднему жузу. В ходе восстания Кенесары смог объединить под своей властью все три казахских жуза. Возрождение единого Казахского ханства во главе с Кенесары было провозглашено на курултае, состоявшемся в сентябре 1841 года на берегах реки Тургай… Единство – дело хорошее, но бороться с великой империей было невозможно, особенно с учетом того, что единство носило декларативный характер, поскольку многие из племенных старейшин склонялись в сторону России. В 1846 году казахи Среднего жуза перешли в российское подданство, и их примеру были готовы последовать представители других жузов. Отчасти этому способствовала внутренняя политика хана Кенесары, который сурово реагировал на малейшие проявления неповиновения.

В начале 1847 года у Кенесары возник конфликт с киргизами, ближайшими родственниками казахов, которых он пытался привлечь на свою сторону. Дело закончилось войной, которую Кенесары проиграл, был схвачен киргизами и обезглавлен.