Чистильщик. Повесть

Глава 1 Дорога на восток

Под рубчатыми колесами пылил грейдер, справа, за кюветом, темнел сосновый бор, небо было голубым и высоким.

Мотоцикл, урча, брал пригорки с белыми россыпями ромашек, скатывался в тенистые прохладные долины, исправно наматывал километр за километром. Именовался он «Цундап», был защитного цвета и с коляской, на которой в свое время крепился турельный пулемет. Сейчас в коляске, часто дыша и высунув язык, сидел чепрачного окраса пес с ошейником.

— Потерпи, Рекс! — прокричали сверху. — Вон впереди бочаг, щас остановимся, попьешь водички!

Мотоцикл, убавив ход, скатился в зеленую, поросшую осинником низину, подвернул к небольшому прозрачному озерку, за которым темнела засохшая сосна, и, уркнув в последний раз, остановился. Овчарка выпрыгнула из коляски, в три маха достигла воды, стала жадно лакать, а ее спутник, шагнув с подножки, раздернул ремешок фуражки, снял ее и повесил на рукоять газа.

Был он молод, выше среднего роста и широк в плечах, с чуть волнистыми русыми волосами, серыми глазами и наметившимися складками у рта.

Внимательно оглядев местность (опасений та не вызывала), расстегнул пояс с висевшей на нем тяжелой кобурой, положил на бензобак. Потом снял через голову гимнастерку с погонами капитана и двумя нашивками за ранения, определил её туда же. Последними стянул запылившиеся хромовые сапоги, вместе с летними портянками.

Оставшись в белой нательной рубахе и бриджах[1], вынул из кармана портсигар, закурил и уселся на траву, привалившись спиной к коляске.

Звали капитана Николай Исаев, совсем недавно он был офицером военной контрразведки.

Родился Николай в Сибири, где его родители-геологи искали алмазы. Отец был родом из Донбасса, а мать — киевлянка. Все детство провел с ними в экспедициях, научившись ходить по карте, скакать на якутских лошадях, метко стрелять из винтовки и карабина. Затем были Средняя Азия и Кавказ, откуда семья переехала на Украину. Там сын поступил на геологический факультет Киевского университета, а родители, получив квартиру во Львове, занялись изысканиями в Карпатах. Когда же с третьего курса его призвали в РККА[2], попросился в пограничники.

— Почему именно туда? — поинтересовался военный комиссар с двумя шпалами[3] в петлицах.

— Я «Ворошиловский стрелок», могу ходить по тайге, пустыне и горам, к тому же неплохой наездник.

Просьбу удовлетворили, и Николай попал в Западный пограничный округ.

Войну начал сержантом на Буге, а когда все заставы погибли, вышел в числе немногих к своим, где продолжил службу в полковой разведке: сначала командиром отделения, а потом взвода. К сорок третьему досрочно получил старлея (имел два десятка ходок за линию фронта, исправно таскал языков) и был переведен в СМЕРШ[4].

После месячных курсов Исаева определили в подвижную группу, чистившую прифронтовую полосу от диверсантов, немецких пособников и агентов Абвера[5]. Когда в одном из боестолкновений ее старший погиб, Николая назначили на его место. За ликвидацию вражеской резидентуры, к уже имевшимся наградам, получил наградной «вальтер» от начальника ГУКР СМЕРШ Абакумова.

Свой боевой путь капитан закончил в Праге (до Берлина не дошел), где в начале июня попал в «историю». Избил пьяного майора-политотдельца, пытавшегося изнасиловать чешку. Тот, как говорят, «отмазался», Исаеву светил трибунал, но помог случай.

Началась демобилизация, и начальство под шумок уволило капитана в запас по сокращению штата, выдав продовольственный аттестат, денежное содержание и паек на трое суток.

Кроме того, Николай получил в качестве трофея «Цундап», захваченный при ликвидации подвижной группы диверсантов. На этот счет имелся специальный приказ Главковерха, по которому младшим офицерам разрешилось вывозить из Германии в качестве трофеев мотоциклы, а старшим и генералам — легковые автомобили.

Следовавшего с ним в коляске четвероногого друга капитан подобрал щенком чуть больше года назад — тот умирал с голоду в брошенном немецком окопе. На границе у него была служебная овчарка, она погибла в бою, и Исаев взял найденыша себе, дав ему кличку погибшей собаки.

Пройдя у нового хозяина дрессировку, Рекс стал надежным помощником: брал и уверенно держал след, принимал участие в операциях и однажды лично задержал парашютиста с рацией, порвав так, что на фашисте живого места не осталось.

А еще пес имел боевое ранение. Во время одной из зачисток в Польше осколком гранаты ему отсекло треть уха.

Теперь Николай возвращался домой, во Львов, до которого было семь сотен километров.

Утолив жажду, пес вернулся к хозяину и просительно уставился на него янтарными глазами.

— Гуляй, — улыбнулся тот, и овчарка умчалась в лес, мягко и бесшумно.

Докурив беломорину и по привычке сунув окурок в траву, капитан снял рубаху, галифе и наручные часы и направился к озерку. Мускулистый торс со звездчатой отметкой на спине и рваным шрамом под ключицей был молочно-белым, лицо и кисти рук — загорелыми.

Войдя в прохладную воду по колено, наклонился, поплескал на голову и грудь, а потом, фыркая, обернулся.

С берега на Николая смотрел зрачок шмайсера[6].

— Zu mir, — сказал державший автомат в руках человек в кепи с длинным козырьком и пятнистом комбинезоне. Второй такой же, со штурмовой винтовкой[7] навскидку, стоял у мотоцикла.

«Надо же так лопухнуться» — мелькнуло в голове. Чуть подняв ладони, капитан побрел навстречу. Когда вышел из воды, немец приказал:

— Halt!

Исаев остановился.

— Sind Sie Offizier? — прокаркал второй, кивнув на гимнастерку. Капитан молчал, затравлено обводя их взглядом.

В следующий миг из-за «Цундапа» тенью взвилась овчарка и обрушилась на того, что с винтовкой. Автоматный ствол дернулся в сторону, Николай прыгнул вперед и рубанул немца ребром ладони чуть выше уха.

— Хэк, — дернул тот головой и завалился на бок.

Вырвав автомат, Исаев бросился ко второму. У того из разорванного горла в траву наплывала кровь. Рядом, вздыбив шерсть на холке, злобно урчал Рекс.

— Молодец, — сказал, тяжело дыша, Исаев. — Охраняй, — показал на второго.

Овчарка, рыкнув в последний раз, скользнула к немцу, положила голову на лапы, улеглась напротив. Капитан направился к мотоциклу, натянул галифе и вернулся.

Положив рядом шмайсер, присел на корточки, раздернул на лежащем комбинезон. Под ним серебристо блеснули руны на черном, в перхоти вороте.

— Эсэсовец, — скрипнул зубами Исаев, после чего снял с плеча немца кирзовую полевую сумку на тонком ремешке. Внутри оказались газета «Красная Звезда», начатая пачка папирос «Пушки», удостоверение офицера РККА и две красноармейских книжки. Развернул удостоверение. На фото молодое курносое лицо, гимнастерка с двумя медалями, а в графах: «Лейтенант Макаров Николай Иванович. Командир взвода охраны линейной комендатуры в/ч 4620».

Красноармейские книжки принадлежали старшему сержанту Приходько Степану Осиповичу и рядовому Джанибекову Батыру.

— Так, значит, все воюешь, гад? — сказал капитан открывшему глаза эсэсовцу. После чего взял в руки автомат: — Aufstehen!

Немец, что-то хрипя, с трудом поднялся. Тишину леса разорвала очередь. Когда эхо от нее стихло, Рекс подошел к телу, обнюхал и задрал заднюю лапу.

Эсэсовцев Исаев ненавидел всеми фибрами души.

Когда летом 41-го еще с тремя пограничниками и приставшим к ним десятком красноармейцев выходили из окружения, в лесном массиве под Тернополем, за прорванной немцами линией обороны они наткнулись на остатки полевого госпиталя. Всех раненых с врачами расстреляли в упор и искромсали штыками, а у двух изнасилованных медсестер отрезали груди. Рядом с одной из убитых девушек валялся забытый кинжал с гравировкой на клинке «Meine Ehre heisst Treue» и чем-то вроде молний на рукоятке. Здесь же эти нелюди и жрали. На соседней полянке с родником, истоптанной сапогами, были разбросаны обертки от галет и консервные банки.

Очередной раз, Исаев столкнулся с ними уже в разведке. Возвращаясь из ночного поиска с «языком», группа заплутала и под утро вышла к небольшому полесскому[8] селу. Между селом и залегшими на опушке густого ельника тремя разведчиками дымилось легким туманом озеро. Исаев хотел послать в село бойца, чтобы определить место, но не успел.

По дороге оттуда к водоему запылил бронетранспортер со знакомыми молниями на борту, а за ним — крытый тентом грузовик.

На другом берегу они остановились, донеслась лающая команда, после чего из кузова выпрыгнули солдаты. Громыхнул задний борт, и вскоре у уреза воды стояли два десятка селян: женщин, стариков и детей. Самых маленьких матери держали на руках.

Из кабины вышел офицер в фуражке с высокой тульей и черной униформе. Став напротив, зачитал какую-то бумагу. А после, отойдя в сторону, махнул рукой.

— Ду-ду-ду-ду! — задробил станковый пулемет бронемашины, глуша крики ужаса и боли. Когда все было кончено, солдаты из винтовок добили раненых, заурчали моторы, и палачи отправились назад.

В бессильной ярости разведчики сжимали кулаки, у Николая из прокушенной губы скатилась рубиновая капля…

Тряхнув головой и отбросив ужасное видение, капитан направился к мотоциклу. Вскоре он рокотал дальше, в лицо упруго бил ветер.

Когда шар солнца наполовину скрылся за горизонтом, а на землю опустились вечерние тени, «Цундап» въехал на каменный, с парапетом мост, пересекавший реку, за которой раскинулось небольшое местечко. С указателем «Чески брод», шпилем костела в центре и россыпью красных черепичных крыш.

У опущенного шлагбаума за мостом мотоцикл остановился, вышедший из будки конопатый ефрейтор проверил у Исаева документы.

— Значится домой, товарищ капитан? — вздохнул, возвращая.

— Получается так, — застегнул нагрудный карман Николай.

— А мне еще трубить два года.

— Это почему?

— Приказ такой вышел, нам зачитывали. Кто не дослужил срочную до войны, обязан дослужить. Фронт не учитывается.

— Соболезную, а где у вас тут комендатура?

— В центре, рядом с костелом.

— Ну, бывай, солдат, — выжал сцепление Николай, и мотоцикл тронулся с места.

Миновав утопавшую в садах окраину, а за ней перекресток с грустным ангелом на пьедестале, Исаев выехал на мощенную брусчаткой площадь, где на лепном фасаде третьего от костела особняка висела жестяная вывеска «Комендатура».

У входа скучал молоденький боец в обмотках и с карабином, под окнами стоял легковой «опель» и американский «студебеккер». Заглушив мотор с ними рядом, Исаев слез с сиденья, бросил овчарке: «Охранять!», козырнул вытянувшемуся часовому и вошел внутрь.

В гулком прохладном вестибюле, за деревянной перегородкой сидел дежурный с погонами старшины и что-то записывал перьевой ручкой в журнал.

— Я бы хотел видеть коменданта, — остановился у перегородки Исаев.

Старшина поднял на него глаза:

— Ваши документы.

Внимательно прочтя, вернул:

— Поднимитесь на второй этаж, вторая дверь справа.

Исаев поднялся куда велели, постучал в нужную дверь и вошел.

В кабинете у двухтумбового стола, под портретом Сталина майор лет сорока кого-то отчитывал по телефону:

— …а я тебе сказал, еще раз проверь! Как так не приезжали? Офицер и два бойца, это тебе не иголка в сене!

С последними словами бросил трубку на рычаг и недовольно обернулся.

Кряжистый, и бритый наголо, он чем-то напоминал Котовского. На старого образца габардиновой гимнастерке алели ордена «Красного Знамени» и «Отечественной войны» первой и второй степени.

«Интересно, как эта тыловая крыса могла такие заслужить?» — подумал Николай, а вслух произнес:

— Вы будете комендант?

— Я, — последовал ответ. — Майор Гулеватов.

— Мне кажется, вы их ищите, — пройдя вперед, Исаев снял с плеча полевую сумку и положил на стол.

Комендант взял ее, расстегнул клапан.

— Да, это мои люди, — сказал, поочередно развернув удостоверение и книжки. — Кто вы такой и где взяли?

Исаев, представившись, рассказал, как все было.

— Место показать можете? — кивнул Гулеватов на пришпиленную к стене карту.

— Могу, — ответил Николай, и они подошли к карте. — Примерно здесь, — уткнул палец в пунктир дороги. — Там сбоку небольшое озерко с засохшей сосною.

После этого майор пригласил сесть, а сам снял трубку второго телефона, полевого.

— Зайди, — коротко сказал и опустил трубку на место.

Через нескольку минут в дверь вошел старший лейтенант, ровесник Исаева.

— Значит так, — хмуро взглянул на него майор. — Макаров с Приходько и Джанибеков убиты. Готовь на шесть утра отделение солдат. Поедем искать трупы.

— Как убиты?

— Очень просто, на дороге. Вон капитан сообщил и привез их документы, — кивнул на Исаева.

— Понял, — отвердел скулами офицер. — Разрешите идти?

— Идите.

Когда тот вышел, хозяин кабинета предложил Николаю папиросу, они закурили.

— Значит, уволился в запас и следуешь домой своим ходом? — прищурился Гулеватов. — Рисковый ты парень.

— Бог не выдаст, свинья не съест, — пожал тот плечами.

— А овчарка у тебя будь здоров, — встав и подойдя к одному из окон, сказал комендант. — Это ж надо, задавить фрица. Кстати, — обернулся назад, — где думаешь ночевать? Могу предложить место в комнате отдыха дежурного.

— Спасибо, не откажусь, — смял окурок в пепельнице Исаев.

После этого Гулеватов вернулся к столу и нажал привинченную сбоку кнопку. А когда дежурный вошел, приказал разместить в ней гостя вместе с собакой.

— И накормить не забудь. Организуй чего-нибудь с кухни.

— Слушаюсь, — козырнул старшина. — Будет сделано.

Комната отдыха оказалось довольно уютной: с двумя застеленными армейскими одеялами койками, дощатым столом, лавкой и жестяным рукомойником в углу.

— Вы пока располагайтесь, товарищ капитан, ужин сейчас будет, — сказал старшина, после чего вышел.

Чуть позже, ополоснув руки и лицо, Николай сидел на лавке за столом, с аппетитом уплетая из котелка гречневую кашу с тушенкой, запивая ее сладким чаем. Рядом с ним, на полу Рекс чавкал такую же из оловянной миски. Потом, сняв гимнастерку с сапогами и повесив на них портянки, капитан лег на скрипнувшую койку, закинул руки за голову и задумался.

Его уже давно мучил вопрос — живы ли родители? Когда летом прошлого года советские войска освободили Львов, он сразу же отправил им несколько писем. Те словно в воду канули.

«А может, они эвакуировались до прихода немцев? — возникала мысль. — Тогда куда? Ответа не было».

Ночь была лунной, за окном мерцали далекие звезды. Проснулся капитан, ощутив чье-то присутствие помимо Рекса.

Пёс, ощетинившись, морщил у его койки нос, а в дверном проеме стоял комендант. С полевым биноклем на груди и в плащ-палатке.

— Фу! — опустил Николай ноги на пол. — Место!

Овчарка процокала когтями к умывальнику, где улеглась, не спуская с незнакомца глаз, а майор, шагнув через порог, уселся на скамейку.

— Я вот о чем хочу тебя попросить капитан, — взглянул на пса, — собачка у тебя, насколько понимаю — розыскная. Может, съездите с нами, поможете найти тела ребят? Я в долгу не останусь.

— Да какой там долг, — махнул рукой Исаев. — Конечно, съезжу.

Спустя десяток минут, от комендатуры отъехали «опель» и грузовик, направившись в сторону моста через реку. В легковушке помимо водителя с майором сидели капитан с Рексом, в кузове — отделение автоматчиков с сержантом. Занимался рассвет, ночью прошел легкий дождь, воздух был напоен свежестью.

В машине офицеры познакомились ближе, и при этом выяснилось, что майор служит в комендатуре всего год, а до этого был комбатом и воевал на Втором Украинском. После третьего ранения врачебная комиссия признала его ограниченно годным, а командование определило на тыловую должность.

Через полчаса дорога спустилась в низину.

— Вон слева бочаг и сухая сосна, — наклонился вперед капитан.

— Давай, Петро, туда, — бросил майор водителю.

«Опель», а за ним грузовик уменьшили ход, свернули с грунтовки и, одолев неглубокий кювет, заглушили моторы. Пассажиры легковушки вышли, а спрыгнувший из-под тента вездехода сержант рявкнул: «К машине!»

За ним посыпалось отделение, выстроилось вдоль борта.

— Можете пока перекурить, Лесик, — обернулся майор к сержанту, после чего вслед за Исаевым с собакой прошел вперед.

Немцы валялись, где и были. Один прошитый автоматной очередью, другой — с багрово-черным горлом, над последним несмотря на ранний час вилась зеленая мухота.

— Падаль летит на падаль, — харкнул на траву Николай.

— Это да, — согласился комендант. — Что можешь о них сказать?

— Небритые, щеки впалые — долго голодали. А еще на них нет ранцев или вещмешков, значит, где-то есть убежище или схрон[9]. Ну а пасли они меня вон из того осинника, — показал за озерко.

— После дождя собачка след возьмет? — спросил, потрепав Рекса по холке, Гулеватов. Пока ехали, он дважды угостил кобеля сахаром, что тому весьма понравилось.

— Еще как, — хмыкнул Исаев. — Очень уж от немцев костром воняет.

Вслед за этим майор проследовал к солдатам и поставил перед ними задачу: следовать за проводником цепью, не упуская из виду, с интервалом меж бойцами в три метра.

— Ну что, приступим? — спросил Исаев, когда тот вернулся.

— Давай.

Капитан подвел овчарку к убитому им фашисту. Наклонившись, взял валявшееся рядом кепи и поднес к собачьей морде — нюхай! Та, пару раз втянув воздух, с готовностью уставилась на хозяина.

— След! — приказал тот.

Рекс, уткнувшись носом в траву, крутнулся на одном месте и уверенно потрусил за озерко. Сзади послышалась команда сержанта, отделение быстро развернулось в цепь заклацали затворы ППШ[10].

«Вроде ничего ребята, шустрые», — мелькнуло в голове у поспешившего за овчаркой Николая.

Под сосной собака на секунду остановилась (в жухлой хвое белел окурок), а затем заюлила меж осин дальше. А когда поднялась на склон, нырнула в дремучий бор. Там Рекс пару минут обождал ускорившую ход группу и той же мелкой трусцой, низко опустив нос, двинулся дальше, параллельно дороге. Поводок, сдерживавший его в поиске, Николай давно не использовал. Умный пес ускорялся только по его команде.

В бору с уходящими в небо рыжими стволами соснами был полумрак, изредка прорезаемый первыми лучами солнца. Спустя минут двадцать (запыхавшийся майор приотстал, но цепь ходко двигалась дальше) впереди открылась старая, поросшая кустами просека. За одним из кустов стояла армейская повозка на резиновом ходу, в оглоблях которой на боку лежала лошадь.

Подбежав туда, Рекс остановился и довольно высунул язык.

— Хороший мальчик, — смахнул с лица паутину Исаев, а бежавшие следом бойцы окружили место.

Когда, тяжело дыша, подошел Гулеватов, капитан спросил:

— Повозка ваша?

— Ну да, трофейная, — сунул майор в кобуру ТТ[11]. — Я на ней отправил в Прагу Макарова с бойцами. Получить на складе продукты для личного состава.

Что за черт? — уставился на лошадь. У першерона[12] отсутствовала задняя нога с частью крупа.

— Судя по всему, отрубили саперной лопаткой и унесли с собой, — присел на корточки капитан. — Ну а ребят где-то поблизости прикопали.

После этого он встал, снял с плеча захваченную сумку лейтенанта и дал ее обнюхать Рексу.

— Ну а теперь ищи, — махнул рукой в ту часть просеки, откуда вели следы повозки.

Овчарка, снова опустив вниз морду, пробежала десяток метров по ним, затем вернулась и запрыгнула в повозку. Там, обнюхав рыжие пятна на дне, соскочила вниз и нырнула в молодой ельник, откуда басовито гавкнула и замолкла.

В неглубокой, со старой листвой промоине лежали трупы офицера и солдат, босых и с выколотыми глазами.

— Мало, что убили, так еще и поизмывались, гады, — скрипнул зубами Гулеватов. — Лесик! — обернулся назад.

— Я! — подбежал сержант.

— Немедленно достать, и пошли к водителям бойца, чтобы подогнали сюда машины.

Вскоре накрытые плащ-палаткой тела покоились на траве.

— А теперь, капитан, желательно прищучить остальных фрицев, — сказал, глядя на них майор. — Насколько понимаю, остались еще несколько.

— Да, судя по всему, действовала группа. Так что попробуем, — ответил Николай и принялся изучать следы у телеги. Все это время бойцы находились в оцеплении и к ней не приближались. Овчарка же сидела рядом, изредка поводя ушами.

— Тут были пятеро, — сказал, закончив осмотр Исаев. — После нападения на повозку, трое ушли с грузом, а двое продолжили охоту. Ну а с учетом, что у лошадей стойкий запах, отыскать оставшихся будет не сложно. Только теперь «цепь» без надобности. По сторонам два бойца в охранении, всем остальным — за мной с Рексом.

Услышав свою кличку, пес зевнул и ловко цапнул шмеля, пролетавшего у носа.

Затем капитан дал овчарке понюхать место отруба на крупе, с потеками застывшей крови. Поиск возобновился. Сначала кобель уверенно вел группу по просеке с пружинящей хвоей под ногами, затем снова свернул в бор. Когда солнце достигло верхушек сосен, бор закончился, вышли к луговине. С двух сторон ее окаймляла березовая роща, а позади высился густо поросший цветущим вереском холм.

На лугу, в сотне метров от опушки, у подножия холма серела провалами окон бетонная коробка с остатками крыши. Рядом с ней ржавело нечто вроде паровой машины, а чуть дальше зеленели мхом штабеля бревен.

— Заброшенная лесопилка. Там они, скорее всего, и отсиживаются, — сказал, глядя в бинокль, Гулеватов. Справа и слева от него с Исаевым, рассредоточившись, залегли бойцы. — Только в лоб и с флангов скрытно не подойдешь.

— У меня есть соображение, — пожевал травинку капитан.

— Излагай.

— Вон на той горке, — показал Николай пальцем на холм, — у них может сидеть наблюдатель.

— Это да, я бы точно поставил, — чуть выше поднял бинокль майор.

— Ну так вот, мы с собачкой на него тихо заберемся, если есть — снимем. А затем сверху закидаю коробку гранатами. Ну а вы с первым разрывом туда, добивать, если кто живой останется.

— Дельная мысль, — согласился бывший комбат. — Принимается.

Спустя еще час, обойдя холм с тыла, капитан под монотонный гул пчел в соцветиях вереска осторожно полз вверх по склону. Сбоку на полусогнутых лапах крался Рекс. В левой ладони Николай сжимал финку, карманы бриджей оттягивали две «феньки»[13].

Достигнув верха и затаив дыхание, он осторожно выглянул из-под куста — в паре метрах впереди тускло блестели шипы солдатских ботинок. Немец в кепи, полулежал за вороненым МГ[14] со вставленной в патронник змеистой лентой и, глядя вдаль, тихо напевал песенку «Лили Марлен».

В следующий момент Исаев взвился в воздух, обрушился тому на спину, дважды всадил в бок финку. Песня оборвалась на полуслове, фашист напружинился, а потом обмяк.

Обождав еще несколько секунд, вдыхая запах кислого пота, Николай вытер о мундир немца лезвие ножа, сполз с тела и шепнул возникшему рядом кобелю: «Тихо». Затем, подавшись чуть вперед, заглянул вниз.

Бетонная коробка находилась метрах в сорока и хорошо просматривалась.

Под одной из стен, на сосновых ветках, накрывшись пятнистыми плащ-палатками, дрыхли трое, а у противоположной двое, усевшись на ранцы, играли в карты. В центре, у подобия очага еще один обгладывал здоровенный мосол.

— Да, Рекс, — поглаживая овчарку по затылку, пробормотал капитан, — их тут целое кубло.

Достав гранаты из карманов, прикинул расстояние — не добросить. Покосился на пулемет. Сбоку от него лежала брезентовая сумка с тремя «колотушками»[15]. Эти в самый раз.

Подполз, вынул, отвинтил на деревянных рукоятках колпачки, приподнялся на локтях и, поочередно выдергивая шнуры, метнул внутрь коробки. Когда последняя еще крутилась в воздухе, первые две с оглушительным грохотом взорвались, в клубах пыли раздались вопли.

— Что и требовалось доказать, — передернул Исаев затвор МГ и стал всаживать очередь за очередью. А с опушки леса, развернувшись в цепь и на ходу ведя огонь, к лесопилке рысили бойцы во главе с майором.

Когда, прихватив пулемет, Николай с овчаркой спустился вниз, все было кончено: среди бетонного крошева, посеченные осколками, валялись все шестеро.

— Да, капитан, ловко ты их, — утирая со лба пот, прохрипел майор. — Чувствуется хватка.

— Есть немного, — ответил Николай, аккуратно прислонив МГ к стенке.

— Получается, был наблюдатель? — взглянул на него Гулеватов.

— Получается.

— Товарищ, майор! — крикнул от дальнего угла сержант. — Здесь баба!

Обходя подплывающие кровью тела, они с Исаевым направились туда. У стены в черном мундире и галифе вверх лицом лежала молодая женщина с золотистыми волосами.

— Красивая сучка, — обернулся сержант. — А вон, рядом, не иначе генерал.

В метре от нее с разбитой головой и парабеллумом в руке скрючился немец с витыми погонами на плечах и дубовыми листьями в петлицах.

— Группенфюрер СС, по-нашему генерал-лейтенант, — подтвердил Исаев.

— Важная птица, — изрек комендант. — Значит так, Лесик. Его и всех остальных гадов обыскать, документы с оружием собрать. Пошли на свежий воздух, капитан.

Оба вышли.

Усевшись в тени на бревно, закурили. Рекс, устроившись рядом, стал выкусывать из хвоста репейники.

Вскоре бойцы принесли и брякнули рядом на траву три шмайсера, штурмовую винтовку, пистолеты в кобурах и две сумки с гранатами. А еще пухлый саквояж да несколько походных ранцев.

— Документов у них нет, только эта планшетка, — протянул сержант Гулеватову глянцевую, с тонким ремешком сумку.

— Тэкс, поглядим, — отстегнул клапан комендант.

Внутри имелись бритвенный прибор, компас, два, остро заточенных, в петельках карандаша и потертая на сгибах карта. Развернули. На ней от польского Катовице по лесам к чешскому Карлсбаду, шла тонкая, пунктиром, линия.

— Издалека пробирались, — хмыкнул майор. — Но почему именно туда?

— Думаю, хотели уйти в американскую зону оккупации, — чуть помедлил Николай. — Ну а там легализироваться[16] или сдаться.

— Открой-ка их вещи, — приказал Лесику Гулеватов.

Предположение Исаева оправдалось: в обшитых телячьей кожей ранцах обнаружилась мужская гражданская одежда, а в саквояже женская. А еще в них были два десятка золотых слитков с имперским клеймом в виде орла, хищно раскинувшего крылья.

— Да, матерые зверюги нам попались, капитан, — взвесил один на руке комендант.

Спустя короткое время, прихватив с собой трофеи, группа двигалась тем же путем обратно.

Вечером Исаев с Гулеватым, пили в его кабинете водку за погибших ребят, недолго переживших Победу. А когда закурили по очередному разу, в открытое, с запахами сирени окно, донеслась песня:

— чуть хрипло выводил под гармошку молодой голос.

— Тоскуют по России солдаты, — вздохнул майор. — Давай еще по одной, капитан. Чтобы живыми туда вернулись.