Как и Краков, Львов от войны особо не пострадал. Во время наступления Красной Армии летом 44-го подпольная организация армии Крайовой подняла там вооруженное восстание.
Одновременно две советских танковых армии с десантом начали обходить город с севера и юга. Под угрозой полного окружения командующий немецкой группировкой отдал приказ оставить Львов, куда 27 июля вошли войска 1-го Украинского фронта маршала Конева.
На первой же улице Исаева остановил вооруженный патруль. Выяснив, что капитан демобилизован из армии и прибыл к месту жительства, старший патруля — офицер, сообщил, что в городе действует комендантский час.
— Так что следуйте в нужный адрес и до утра из дома желательно не выходить. Ночью в городе и его окрестностях опасно, — сказал офицер, возвращая документы.
— Это я уже понял, — спрятал их в нагрудный карман Исаев и, включив передачу, тронул с места. Фара мотоцикла высвечивала брусчатку, высокие здания со шпилями и остроконечными крышами, с темными слепыми окнами.
Миновав «Старый город» (там документы проверили еще раз), свернул на проспект с цветущими липами, тускло освещенный редкими фонарями, а оттуда на темную улицу, въехал через арку во двор.
Двор был небольшим, с двухэтажным облупившимся флигелем прошлого века, каретным сараем и меж ними глухой каменной стеной, вдоль которой росли несколько старых берез. До войны флигель занимали шесть семей, включая Исаевых. А сарай использовался для хранения дров и заготовок на зиму.
Остановив «Цундап» у подъезда, капитан заглушил двигатель, выключил фару и с бьющимся сердцем вместе с Рексом поднялся на второй этаж, куда выходили три двери. Прошел к средней, постучал — тишина. Еще раз — тишина стала звонче.
Вынул из кармана ключ (берег всю войну), отпер дверь и вошел в полную темноту.
— Отец, мама!
Никакого ответа.
Нащупал сбоку выключатель, на потолке вполнакала зажглась лампочка, высветившая прихожую и часть зала с мебелью. Позади скрипнула входная дверь — оглянулся.
За ней, обернутая шалью, на офицера испуганно глядела миниатюрная старушка.
— Тетя Азалия?
— Коля! — бросилась та вперед, прижалась к его груди и заплакала.
— Ну-ну, зачем так, я же вернулся, — погладил ее по худеньким плечам. — А где мои?
— Нету, — подняла на него заплаканные глаза.
Чуть позже они сидели на кухне с засохшим фикусом, где соседка рассказала, что до весны 44-го его родители оставались здесь, как и она, поскольку не успели эвакуироваться. Помогали друг другу, чем могли, ждали прихода наших.
Однажды утром Исаевы пошли на центральный рынок, надеясь выменять продукты, но вместо этого попали в облаву. Накануне подпольщики убили крупного немецкого чина, и их в числе еще девятнадцати мирных граждан взяли в заложники.
— Там же, у стены, всех и расстреляли, — всхлипнула старушка (капитан отвердел скулами).
— Но мы, Коля, — продолжила Азалия Петровна, — твоих похоронили. С другом отца, из второй квартиры, Василем Карповичем, ты его знаешь.
— Где?
— На Яновском кладбище, могилку я покажу.
Затем соседка ушла к себе, а Николай до утра просидел в зале. С выцветшего ковра на него грустно смотрел Рекс.
Утром, захватив с собой тетю Азалию с дядьком Васылем и оставив овчарку в квартире, выехал на кладбище. Могила родителей — осевший холмик с покосившимся крестом, была в его конце, со многими свежими.
Остановив мотоцикл рядом, капитан слез с седла, снял фуражку и долго стоял молча. Сказав старикам: «Помянем», достал из багажника бутылку водки, четверть кирпича хлеба и солдатскую кружку. Выбив ладонью пробку, наполнил кружку доверху, протянул ее соседу.
— Зэмля вам пухом, — сказал тот, глядя на могилу, и сделал несколько глотков.
То же сказала и Азалия, чуть пригубив. Николай допил без слов.
— А расстреливали их украинцы с «Галичины»[43], — нахмурился старик. — Те еще звери.
— Я запомню, — ответил капитан. — Такое не забывается.
Вернувшись домой, отдал часть оставшихся продуктов старикам (Львов жил по карточкам), заправил примус бензином, сварил кашу, накормил четвероногого друга, а потом решил устроить приборку. Когда у Исаева было тяжело на душе, он занимал себя работой. Она отвлекала и успокаивала.
Помимо прихожей с кухней в квартире имелись две комнаты, обставленные простой, но удобной мебелью, вода с канализацией, а также дровяная печь с камином. В трехстворчатом шифоньере отсутствовали многие вещи родителей (наверное, их обменяли на еду), но сохранились несколько его сорочек, выходные туфли и коричневый, с золотистой нитью шевиотовый[44] костюм.
Вынув из кладовки ведро со шваброй и тряпки, для начала смахнул везде пыль, затем вымыл пол и, отворив окна, проветрил жилище. Потом, прихватив ключ от их секции в сарае, вместе с Рексом спустился вниз. Отпер заржавевший навесной замок, распахнул одну половину двери. Дров внутри не было, только остатки коры, в углу темнели две пустых кадки, да на полке вдоль стены пылился десяток стеклянных банок. У другой, затянутый паутиной, стоял велосипед «ЗиФ», купленный Исаевым после летней практики в поле, на втором курсе. Здесь он тоже навел порядок, вымыл мотоцикл, закатил внутрь и повесил замок на двери.
Чуть позже, надев китель с галифе и почистив сапоги, Исаев оставил Рекса на попечение Василя Карповича (тот как раз собрался погулять в парке) и, выяснив, как доехать до обкома партии, направился к ближайшей трамвайной остановке. Сошел с трамвая на улице Виниченко, у стоявшего при входе в обком милиционера поинтересовался, где находится управления НКВД.
— Да вон то здание напротив, через площадь, — показал тот рукою.
Цокая подковками, пересек площадь, взглянул на черную вывеску, поднялся по ступеням. В гулком вестибюле подошел к столу дежурного, предъявил офицерское удостоверение и сообщил, что хотел бы встретиться с начальником отдела кадров. Тот внимательно прочитал, вернул и снял трубку.
— Здесь к вам капитан Исаев. Хорошо, понял, — вернул трубку на место. — Сейчас за вами придут.
Минут через пять сверху спустился старший лейтенант.
— Вы Исаев?
— Я.
— Пройдемте.
Оба поднялись на второй этаж, проследовали по длинному коридору с истертым паркетом, вошли в одну из дверей с номером на табличке. Внутри, за рабочим столом сидел однорукий офицер и просматривал в папке документы, а напротив девушка в кудряшках бойко стучала на машинке.
— Прошу вас, — указал старший лейтенант на еще одну дверь, обитую дерматином. Исаев потянул ее на себя:
— Разрешите?
— Да, — внимательно оглядел его лысый подполковник. — Присаживайтесь, я вас слушаю.
Николай шагнул к приставному столу, отодвинул стул, сел.
— Я капитан Исаев, демобилизован из военной контрразведки СМЕРШ, хотел бы продолжить у вас службу.
— Вот как? — пожевал губами кадровик. — Изложите мотивы.
— Желаю истреблять бандеровскую сволочь.
— Приходилось с ними сталкиваться?
— Бывало.
— В таком случае разрешите взглянуть на ваши документы.
Исаев извлек из нагрудного кармана кителя и протянул ему удостоверение.
— Тэкс, что мы имеем, — развернул бордовые корочки хозяин кабинета. — Фамилия, имя отчество, номер части, подпись командира, печать, — перевернул страничку, — место рождения, состоящее на руках оружие… Наградной вальтер от товарища Абакумова? — высоко вскинул брови.
— Да, за ликвидацию немецкой резидентуры.
— В качестве кого участвовали?
— Командира оперативно-розыскной группы СМЕРШ 1-го Украинского фронта.
— Чистильщик?
— Вроде того.
— Достойная профессия, — вернул подполковник удостоверение. — А в связи с чем демобилизовались?
— По сокращению штатов.
— Ну что же, Николай Иванович, — назвал по имени-отчеству. — Вы нам очень даже подходите. С таким боевым опытом и специализацией. Я доложу о встрече комиссару, уверен, он возражать не станет, ну и запросим ваше личное дело, сами понимаете.
— Понимаю, — ответил Исаев.
— Кстати, назовите мне ваш адрес, — раскрыл лежащий на столе блокнот.
Капитан назвал, подполковник записал, вслед за чем выписал пропуск:
— Сдайте при выходе. А теперь до встречи, — встав, протянул руку. — Отдыхайте пока, мы вас пригласим.
Выйдя из здания управления, Николай решил немного прогуляться, хотя Львов особо не любил — тот отдавал чужбиной. Основанный в тринадцатом веке Даниилом Галицким, город долгое время входил в состав Польши, а потом Австро-Венгрии, именуясь Лембергом, что сказалось на городской архитектуре и укладе, заимствованных оттуда.
В религии преобладали католическая вера с иудейской, православная практически отсутствовала. Городское, да и сельское население в большей части имело особый гонор, считая только себя истинными украинцами. К жителям восточных областей относились свысока, русских же пренебрежительно называли москалями. Своеобразным был и язык: смесь украинского и польского с венгерским.
По дороге встретился рынок, и Исаев решил зайти туда, ради интереса. На запруженной народом площади с магазинами, киосками и латками слышался украинский с польским, реже русский говор, все что-то продавали и покупали. Цены были высокими, как и во время войны: буханка хлеба стоил 354 рубля, кило масла — 735, свинины — 390, литр молока — 76, десяток яиц 198 рублей.
«Да, при таких ценах моих денег надолго не хватит», — подумал Николай, отдав средних лет мужчине полторы сотни за две пачки «Беломора». При этом обратил внимание, что таких, как этот, на рынке было немало — говоривших на суржике[45] и нагловатых. Судя по всему, на фронте они не были, всю войну где-то отсиживались.
— Украл, украл, злодюга! Ловите его, люди добрые! — заверещала впереди какая-то тетка.
Ныряя между ног и отталкивая мешавших, навстречу Исаеву мчался замурзанный курчавый мальчик лет семи, с хлебом подмышкой. Когда пробегал рядом, лузгавший семечки парубок в свитке сделал ему подсечку (воришка упал) и схватил за шкирку.
— Мало вас, жидов, вешали и стреляли, — наклонился.
— А ну отпусти пацана! — побелел глазами капитан.
— Не встревай, москаль, — оглянулся тот и… упал вниз лицом от удара по затылку.
— Убили! — всплеснул руками старик, торговавший рядом салом.
Вокруг тут же собралась толпа, потом раздалась трель свистка. Сквозь толпу пробился наряд милиции:
— В чем дело?
Исаев, держа мальчика за плечо, рассказал. После чего всех участников доставили в отделение. Там у него проверили документы, а те, что были у парубка, оказались липой. С переклеенной фотографией.
— Ну-ка, встань, — приказал ему дежурный лейтенант и, подойдя вплотную, обнюхал.
— Схроном пахнет, обыскать и в камеру, — приказал наряду. — Вам, товарищ капитан, спасибо.
— А как с ним? — взглянул Николай на сидевшего на лавке мальчугана.
— Передадим в детприемник. Сейчас в нем таких много…
Остальные дни Николай тоже провел в делах: съездил еще раз на кладбище, где привел в порядок родительскую могилу; доставил во двор машину швырка[46] с разбитых за городом немецких позиций, который поколол вместе с дядьком Васылем, а еще наладил Азалии Петровне швейную машинку «Зингер». По вечерам, выгуляв Рекса, Николай с упоением читал книги (у родителей имелась небольшая библиотека) — Чехова, Гоголя, Мопассана.
В среду следующей недели через посыльного его вызвали в НКВД. Сначала была встреча с начальником отдела кадров, а потом с начальником управления — комиссаром милиции 2 ранга. Это был худой, лет пятидесяти человек, в круглых очках, как у Берии. На зеленом сукне стола перед ним лежали две папки.
— Присаживайтесь, капитан. Я изучил ваше дело, — положил на одну папку ладонь, — вы нас устраиваете. Вот приказ о приеме на службу, — извлек лист бумаги из второй папки, — ознакомьтесь и распишитесь.
Исаев всё исполнил.
— А теперь ряд вопросов, — начальник управления спрятал приказ в папку. — Насколько владеете польским?
— Свободно. Когда служил в погранвойсках, у меня был друг-поляк. Да и потом приходилось с ними общаться.
— Последнее время руководили оперативно-розыскной группой?
— Так точно, в составе четырех сотрудников.
— Кроме ликвидации немецкой резидентуры имелись другие?
— Да. Парашютистов и власовцев[47].
— В таком случае у меня для вас предложение, — помолчав, сказал начальник. — У нас была группа, легендированная под боевку УПА. Действовала в лесах, вступая в контакты с настоящими и уничтожая их. Зимой погибла. Сейчас сформирована вторая, под видом боевки аковцев. Требуется опытный командир. Полагаю, вы тот, кто нам нужен.
В кабинете снова возникла тишина, нарушаемая ходом напольных часов у двери, тихим и размеренным.
— Я согласен, — нарушил ее Исаев.
— Ну, вот и отлично, — пожал ему руку комиссар. — Да, чуть не забыл. На службу желательно приходить в гражданском. Чтобы меньше бросаться в глаза бандеровской агентуре, работающей против нас. В противном случае можно получить пулю на улице или гранату в окно, находясь дома.
— И много ее в городе? — поинтересовался Исаев.
— Активно зачищаем, но пока хватает.
Спустя еще день, одетый в свой довоенный костюм, Николай сидел в небольшом прокуренном кабинете, изучая пухлое литерное дело. Там были сосредоточены все имевшиеся сведения о бандах ОУН-УПА, действовавших в области. Сведения включали в себя примерную дислокацию банд, численность, вооружение и псевдонимы главарей, а также другую, имеющую значение для оперативной работы информацию.
После обеда вместе с майором Семашко (начальником отдела, в котором Исаев теперь состоял) они спустились во внутренний двор управления, сели в защитного цвета эмку[48] и выехали за ворота.
— Теперь познакомлю с группой, — прибавил газу майор. — Она в пригороде, на оперативной квартире, с завтрашнего дня ты тоже переселяешься туда. Кстати, все знают польский и украинский язык, трое переведены из Ровно.
— На таких заданиях бывали?
— Нет. Однако ребята боевые. Скляр с Долговым, как и ты, раньше служили в разведке, остальные тоже фронтовики.
— Хотел бы захватить на операцию овчарку, — сказал Исаев Семашко. — Она у меня служебно-розыскная, не раз использовал в поисках.
— Не возражаю, — согласился начальник.
Через полчаса, оказавшись на окраине, миновали несколько улиц с частными домами, остановились в переулке. Последний заканчивался глухим забором с такими же воротами. Створки, чуть скрипнув, отворились, въехали внутрь.
— Здравия желаю, товарищ майор, — сказал встретивший их чернявый, лет двадцати пяти парень в синей майке и спортивных штанах, с интересом взглянув на Исаева.
— И тебе не хворать Скляр, где остальные? — поинтересовался Семашко, достав из багажника потертый саквояж.
— В доме, готовятся к операции.
Пройдя по затравеневшему двору, поднялись на невысокое крыльцо бревенчатого, с покосившейся мансардой дома, открыли скрипучую дверь, переступили порог. В первой, имевшей нежилой вид комнате было пусто, во второй за длинным столом трое в гражданской одежде чистили оружие, а еще один проверял рацию. При появлении майора все встали.
— Садитесь, — сказал начальник. — Знакомьтесь, ваш командир группы капитан Исаев. Прошел всю войну. Сначала в пограничниках, затем полковой разведке и СМЕРШЕ, чистильщиком.
— Не хило, — сказал кто-то.
— А теперь прошу представиться вас, — сделал шаг вперед Николай.
— Лейтенант Гурский, — снова встал приземистый крепыш.
— Младший лейтенант Опрышко, — пробасил мускулистый здоровяк.
— Лейтенант Долгов, — сказал еще один. А возившийся с рацией назвался старшиной Будником.
— Ну а я старший лейтенант, — улыбнулся встретивший их Скляр, — ваш заместитель.
Будем знакомы.
Пройдя вперед, Семашко с Исаевым уселись во главе стола, и майор поставил задачу: на следующие сутки, ночью со стороны польской границы, в районе Смильницы выдвинуться в пущу, где вступать в контакты с боевками УПА, после чего уничтожать их с последующим выходом на связь для получения дальнейших указаний. Далее состоялся подробный инструктаж с изучением карты местности, а потом майор открыл саквояж, вынул из него и положил на стол три обшитых фетром немецких фляги.
— Новое спецсредство для вас, поступило из Киева, отошники постарались. Внутри питьевой спирт. Если сделать так, — нажал неприметную кнопку, — пьющий получит растворенный в нем психотроп[49], а если эдак, — даванул вторую, — продукт безвреден.
— Интересная вещь, — взял в руки Скляр вторую флягу и повторил манипуляции.
— А как действует этот самый психотроп? — прогудел Опрышко.
— В течение нескольких минут выпивший засыпает, а после пробуждения некоторое время находится в трансе и честно отвечает на вопросы. Эти фляжки будут у командира группы, Скляра и Гурского.
На следующее утро Исаев явился на оперативную квартиру вместе с Рексом.
— Видный пес, — оценил Будник. — А что умеет?
— Идти по следу, отыскивать укрытия и обезвреживать диверсантов.
— Так уж и обезвреживать, — хмыкнул Опрышко.
— Давай проверим. Бери нож и попробуй от него отбиться.
— Можно, — выдернул из столешницы торчавшую в ней финку младший лейтенант, после чего все вышли во двор. Там, отойдя чуть в сторону, принял боевую стойку.
— Фас! — указал на него Исаев.
Рекс молнией метнулся вперед, сбил в прыжке противника, а в следующее мгновение сжал челюсти на его кисти.
— Все, все! — отчаянно завопил Опрышко. — Убери зверя!
Последовала очередная команда и овчарка разжала зубы.
— Да-а, с таким не забалуешь, — протянул Долгов. А Скляр присел на корточки:
— Дай лапу.
Рекс взглянул на Исаева (тот кивнул) и выполнил просьбу.
— Молодец какой, — умилился старший лейтенант. — На тебе сахарку, похрумкай.
Затем началась подготовка к выходу: Исаев проверил состояние оружия — пулемета МГ-42 и ППШ со шмайсерами, а также полевой рации; остальные, уложив в вещмешки гранаты с боеприпасами и сухой паек, переоделись в ношеную военную форму. Поскольку единой формы у бойцов Армии Крайовой не имелось, это были трофейные немецкие и старые польские мундиры с конфедератками[50].
— Ну, как я смотрюсь? — потопав шипованными ботинками сорок пятого размера, спросил Опрышко.
— Форменный бандюга, — покосился на него Гурский.
В вечерних сумерках в ворота въехала крытая брезентом полуторка, из кабины выпрыгнул Семашко. Исаев доложил о готовности.
— Добро, командир, — сказал тот. — В машину.
Через два часа тряской дороги остановились на краю леса, выгрузились.
— Ну, ни пуха ни пера, капитан, — протянул руку майор.
— К черту, — пожал ее Исаев.
Рассвет встретили в глухом урочище, куда вышли по компасу. К нему примыкало поросшее осокой и кипреем, неглубокое болото. От урочища в пяти километрах на север находилось небольшое село, за которым змеилась речка.
Там, согласно разработанному Семашко плану, следовало провести реквизицию[51]. По оперативной информации, в село часто наведывались бандиты, а председатель сельсовета был их осведомителем.
Объявив привал, выставили часового и перекусили, вслед за чем, следуя в затылок друг другу, двинулись дальше. Выйдя к объекту, над крышами которого поднимались утренние дымки, залегли в густом ельнике на опушке.
Наблюдали в бинокль час, жизнь текла спокойно и размеренно: сопровождаемое пастухом, за околицу пропылило коровье стадо, по улице проехал груженый сеном воз, через плетни перекликались хозяйки. Людей с оружием на улице и во дворах не было.
Хата сельсовета с выцветшим флагом над крыльцом находилась с ближнего конца. Оставив основную часть группы и овчарку наблюдать, Исаев с Опрышко задами прокрались к сельсовету, поднялись на крыльцо и вошли внутрь.
Там за дощатым столом, под лозунгом «Дамо хлиба фронту!» сидел усатый мужик в пиджаке, а сбоку второй, в картузе и заросший щетиной, делал пометки в замусоленной тетради. При виде вооруженных незнакомцев оба выпучили глаза и переглянулись.
— Комунист, пся крев?! — шагнул вперед Исаев, сгреб усатого за грудки и дал кулаком в ухо. Тот опрокинулся вместе с табуретом.
— Встац, лайдак[52]! — ткнул председателя Опрышко стволом шмайсера.
— Не убивайте, пановэ! — закрылся тот ладонями, вставая. — Я сделаю все, что забажаете.
— Прикажи ему, — продолжил на польском капитан, кивнув на писаря, — принести нам еды. Да побольше.
— Марко, — обернулся председатель к писарю, — сбегай до коморы[53], шибко.
Вскоре запыхавшийся посланец вернулся с холщовой торбой, в которой лежали несколько ржаных хлебин, посыпанный крупной солью, изрядный шмат сала и десяток луковиц. Опрышко тут же взял торбу в руки, а Исаев, глядя исподлобья на сельского начальника процедил:
— Сейчас мы уйдем. Сидеть тихо. Доложишь в район — убьем.
После этого оба покинули сельсовет и направились по росистой траве к опушке.
— Ну как? — войдя в ельник, спросил у заместителя командир.
— Вроде заглотнули, — ответил Скляр, поглаживая овчарку. — Когда вуйко[54] с торбой возвращался назад, из той хаты, куда заходил, в обратную сторону стреканул пацан, только пятки засверкали.
— Хорошо, Саша, — сказал Исаев. — Уходим.
Спустя час, двигаясь тем же порядком, они вернулись к урочищу, перебрели болото и устроили на берегу засаду. Потекли томительные минуты ожидания. В воздухе вилась назойливая мошкара, в болоте довольно затуркали лягушки.
На исходе второго часа лягушки вдруг замолкли, а овчарка насторожила уши. Из чащи один за другим вышли пятеро, насторожено озираясь. Двое с винтовками, остальные с автоматами. Посовещавшись, двинулись через болото, чавкая сапогами.
Когда до другого берега оставалось метров двадцать, Исаев, приподнявшись на локте, закричал на польском:
— Вы окружены, сдавайтесь! Нужно поговорить!
В ответ шедший первым ударил по прибрежным кустам из ППШ, и его тут же срезал пулемет. Остальные, упав в осоку и отползая, начали отстреливаться.
— Не выгорело, — харкнул в траву капитан. — Опрышко отсекай вон того, крайнего, остальных уничтожить!
Лес наполнился грохотом стрельбы — еще три боевика затихли, а последний, прыгая как заяц, почти добежал обратно.
— Этого только ранить! — обернулся Исаев к пулеметчику.
Опрышко, тщательно прицелившись, дал короткую очередь, боевик с воплем рухнул в осоку. Запалено дыша, командир с Будником подбежали к раненому, зажимавшему рукой плечо. Бандит взмолился:
— Пощадить!
— Так это опять ты? — удивился Исаев. Перед ним лежал недавний писарь.
— Я во всем сознаюсь, — простонал тот.
— А куда ты денешься, — отпихнул сапогом валявшуюся рядом драгунку[55] Будник и, присев, занялся перевязкой.
Через некоторое время, отойдя от места боестолкновения на пару километров, группа отдыхала на лужайке, а командир допрашивал пленного. Тот сообщил, что отправленный в лес связник привел четырех эсбистов из схрона, а они приказали сопроводить по следу.
— Число людей в схроне?
— С убитыми было семеро.
Исаев извлек карту, развернул:
— Покажи место.
— Вот здесь, — ткнул тот корявым пальцем, — от села вниз по берегу.
— А теперь конкретнее.
И Марко рассказал, что нужно пройти от селения пару километров вниз по берегу речки до черного камня, откуда свернуть налево. Затем двигаться вперед по долине, в конце которой на правом склоне и будет схрон, упрятанный под землю. Точное место ему неизвестно.
— Охрана есть? — взглянул на него капитан.
— Нету.
— Не врешь?
— Чистая правда, — скривился вуйко.
— Болит? — участливо поинтересовался Скляр, сидевший рядом и внимательно наблюдавший за допросом.
— Еще как, дергает, зараза.
— Щас полегчает, — снял тот с пояса флягу, вывернул колпачок и, незаметно нажав кнопку, протянул Марку. — Здесь медицинский спирт, пару глотков, не больше.
Тот взял, закинул голову и дважды булькнул горлом.
— Крепкий, — вернул флягу, — наш самогон мягче.
Через пару минуту его глаза стали слипаться, писарь свалился набок и захрапел.
— Поглядим, как действует спецсредство, — прицепил на место флягу Скляр.
— Не помешает, — ответил Исаев.
Спустя два часа спящего растолкали и допросили вновь. Взгляд у него стал блуждающим, ответы несколько изменились: оуновец сообщил, что схронов не один, а два, соединенных меж собой подземным ходом, и в них отсиживается полтора десятка боевиков. Лаз в первый, находится под старым дубовым пнем, запасной выход в двадцати метрах сбоку, в кустах терна. А на вершине другого с осыпью склона — круглосуточный пост с телефонной связью.
Во второй половине дня, группа двигалась по маршруту. Марка с ней не было.
Обойдя село стороной, перебрели вброд скакавшую по камням речку, направились вниз по течению. Спустя минут тридцать впереди затемнел вросший в землю гранитный валун, слева от которого полого вверх уходила неширокая, поросшая деревьями долина. Через сотню метров она стала сужаться. Пошли тише, а потом юлящий впереди группы Рекс остановился и тихо зарычал.
— Стоп, — поднял вверх руку командир, осторожно приблизился к псу, присел и стал всматриваться в траву.
— Шпрингмины, — обернулся назад.
Сняв две установленных на растяжке мины и спрятав в ближайших кустах, группа осторожно покралась дальше. Вскоре слева открылся горный склон с рыжей осыпью, а справа, чуть ниже — второй, пологий. Минуту пошептались, а потом Исаев с Долговым и овчаркой исчезли в кустах, группа же, рассредоточившись, залегла меж деревьев.
Где перебежками, а где ползком (Рекс это тоже умело делал) пара добралась до вершины. Там, унюхав запах табака, наносимый с кромки, вынув из голенищ финки, Исаев с Долговым подползли ближе. В скальной, поросшей мхом выемке, привалившись боком к стенке, дымил сигаретой парень в зеленом френче и кепи, а рядом, на бруствере, лежала винтовка с оптическим прицелом. Долгов вопросительно взглянул на Исаева (тот согласно опустил веки), ужом скользнул в выемку и оттуда раздался хрип. Следом вползли командир с Рексом.
— Так, что мы имеем, — тихо сказал капитан, выглянув за кромку. Противоположный склон был как на ладони, чуть ниже, среди молодой поросли серел пень. На его глазах пень отвалился в сторону, и наружу выбрались трое в униформе. Отойдя чуть дальше, они стянули френчи и, улегшись на траву, стали принимать солнечные ванны.
— Ну, прямо курорт, — прошептал рядом Долгов. — Умирать не надо.
Взяв винтовку, капитан приник к прицелу, вглядываясь в кусты терна, но ничего не обнаружил. Затем, отставив ее в сторону, поднял валявшееся рядом кепи, сунул в пасть овчарки и дважды повторил:
— Неси Скляру.
Рекс, вильнув хвостом, выпрыгнул из укрытия. Подождав десять минут, оба взвели автоматные затворы, прицелились.
— Та-та-та-та! — разорвали короткие очереди тишину леса.
Двоих загоравших они прошили сразу, третьего, метнувшегося назад, у самого лаза. Из засады туда короткими перебежками уже мчался Скляр с ребятами. Краем глаза Исаев уловил движение в кустах и заорал Долгову:
— Бей по терновнику!
Перенесли огонь туда, срезая зеленую листву и ветки. А Скляр с Опрышко уже метал гранаты в лаз, остальные расстреливали кустарник. Выщелкнув магазин и вставив новый, Исаев прокричал вниз:
— Отставить огонь! Держать входы!
Неподалеку от пня с «костылем» в руках присел Опрышко, Скляр с остальными тщательно осматривал кустарник.
— Есть второй! — прокричал наверх. — Можете спускаться!
У первого лаза насчитали пятерых убитых боевиков (двое пытались выбраться), у второго лаза еще трех, изрешеченных как сито.
— Интересно, сколько живых внизу? — утирая рукавом пот с лица, обернулся Скляр к Исаеву.
— Если кто остался, то, скорее всего, во втором схроне. Обработайте и его гранатами.
Забросили вниз три феньки, там глухо ухнуло.
— Ну, вот теперь, думаю, порядок, можно осматривать, — удовлетворенно сказал капитан.
Оставив наверху Опрышко с Будником и пустив вперед овчарку, остальные спустились вниз, подсвечивая себе фонариками. Лучи вырвали из мрака короткий коридор, а за ним бетонную коробку со столом в центре. На полу валялись лавки, несколько тел и какое-то тряпье, вдоль стен тянулись нары с матрасами.
В следующую секунду Рэкс глухо заворчал, а с пола треснул выстрел, слившийся с грохотом автоматов. Когда последняя стрелянная гильза откатилась в сторону, в руке одного из лежавших на полу оуновцев дымился стволом «маузер», а Долгов, выронив фонарик, валился на бок.
— Сеня! — бросились к нему ребята. Лейтенант был мертв, пуля попала в лоб.
— Не отвлекаться! — приказал Исаев, после чего группа поспешила во второй схрон, оказавшийся чуть меньше. Там, кроме брошенного снаряжения, никого не было.
Обыскав убитых и подорвав обнаруженным динамитом укрытия, группа ушла в лес, где в нескольких километрах, на полянке с родником похоронила своего товарища, сделав отметку на карте и дав прощальный залп, улетевший к небу.
На следующее утро Исаев радировал в Центр об уничтожении схронов, указав число ликвидированных бандитов, а также их координаты.
В ответ получили указание продолжать работу.
Сменив конфедератки на кепи с трезубцами, оперативники скрытно переместились в соседний район.
Через неделю в лесном массиве они встретили группу УПА из семи человек, двое тащили самодельные носилки с раненым. Ее за километр учуяла овчарка. Решили вступить в контакт, а после действовать по обстоятельствам. Залегли под деревьями в кустах, стали наблюдать.
Когда группа подошла ближе, увидели — она изрядно потрепанная и уставшая. На хмурых лицах щетина, вещмешков на плечах нет, обмундирование рваное и грязное.
— Слава Украини! — выступил из-за дуба Исаев, держа наизготовку шмайсер.
— Гэроям слава, — подозрительно уставился на него идущий впереди, судя по виду старший. Остальные насторожились.
— Кто такие? — продолжил капитан.
Старший, чуть поколебавшись, назвал свой курень, а Исаев (вспомнив литерное дело) — псевдоним командира, после чего бандеровцы чуть расслабились. Как оказалось, они проводили акцию в одном из сел. Акция вышла неудачной — нарвались на засаду. В результате большая часть отряда погибла, куренного ранили, а остатки, уходя от преследования, попали в этот район.
— Мы вам поможем, — сказал Исаев. — Кстати, у нас и медик имеется. (Будник помимо того, что был радистом, исполнял в группе обязанности санитара).
Николай призывно махнул рукой, из кустов вышли остальные, и вскоре на укромной поляне потрескивал костер, на котором на рожнах шкварчало сало, а Будник чуть в стороне перевязывал находившегося в беспамятстве куренного.
— Жить будет? — спросил находившийся рядом старший, назвавшийся Круком.
— Непременно, — отозвался санитар. — Только он потерял много крови.
Потом, рассевшись вокруг костра, оуновцы угостились предложенным им салом, а заодно и спиртом из «хитрых» фляг. Эффект был таким же, как и в прошлый раз. За одним исключением: Гурский нажал не ту кнопку, и сидевший рядом с ним бандит долго не мог уснуть, обнимая лейтенанта и бормоча «ты мэнэ поважаешь?».
Закончилось это тем, что подошедший сзади Семен Опрышко саданул ему прикладом по затылку. Бандеровец, хэкнув, ткнулся лицом в мох. Остальных, обезоружив, закололи ножами, после чего прихватили носилки с раненым и скрылись в лесной чаще.
Под вечер чекисты снова связались с центром, доложили о ликвидации второй группы и захвате провидныка, в ответ получили указание на выход в обусловленном месте. В полдень следующего дня они добрались до лесной опушки у озера, на берегу которого стояла знакомая полуторка с водителем, рядом прогуливался Семашко.
За выполнение ответственного задания и захват куренного, состоявшего в розыске с 43-го года, Исаева вместе с группой представили к правительственным наградам.