Чистые струи

Нахалка

Семён Иванович знал про эти места от Самойлова, прожившего здесь, на станции Ин, что ровно в ста километрах от Хабаровска, лет десять, если не больше. Они, заядлые рыболовы, подружились сразу и чем больше работали вместе — в одной небольшой строительной организации, — тем больше привязывались друг к другу. Редкий выходной проводили они дома, не на рыбалке, но где бы ни были, Самойлов не уставал тосковать по глубоководным заливам речки Ин, связанной через Урми и Тунгуску с Амуром. Рассказы Самойлова были зажигательны и красочны. Они-то и породили у Семена Ивановича желание самому отведать прелестей «карасиных» зорь.

Вместе они поехать в отпуск не могли — работали на одном объекте, и Самойлов мужественно взвалил на себя дела Семена Ивановича. В последние перед разлукой дни он тосковал больше обычного, просил привезти хоть одного живого карасика. Семен Иванович обещал.

Самойлов прибежал к поезду.

— Вот, Сеня! Передай Чирикову, леснику. Его там все знают, — сунул Семену Ивановичу большой бумажный сверток. — Сам увидишь, мужик что надо!

…Семен Иванович долго выбирал место для палатки. Ставить ее можно было где угодно: дубовая релка возвышалась ломаной подковой над заливом, была прогрета и уютна, под стать какой-нибудь подмосковной роще. Но Семен Иванович хотел найти вообще необычайный уголок, чтобы брезентовый домик был скрыт от посторонних глаз и ветра. Наконец он распаковал палатку и приступил к делу. Привязав к дубку последний пеньковый конец, Семен Иванович замурлыкал веселую песенку. Его переполняло ликование. «Теремок! — подумал он, разворачивая брезент и просовываясь внутрь. — Кто в тереме живет?! Я! Счастливый человек». Потом он притащил к теремку вещи, спрятал в нем продукты и спальник, а снасти и посуду сложил недалеко от входа.

День еще только начинался, шел одиннадцатый час, но Семен Иванович решил не торопиться с рыбалкой, заготовить на ночь дров. Он был трудолюбив и опытен, знал, что величина блаженства прямо зависит от потраченных сил. Семен Иванович таскал сушняк и складывал его в кучу — на безопасном расстоянии от палатки и деревьев. Он увлекся, немного задышался и, удовлетворенно окинув взглядом внушительный холмик из отжившего дерева, присел на пенек.

— Ну здорово, что ли!

Человек подошел сзади и не хрустнул ни одной веточкой. Семен Иванович сконфузился, различив слабые от старости признаки форменной одежды. Лесник тяжело, вразвалку прошагал к куче сушняка и присел на комелек.

— Жара! — пожаловался он, устраивая на коленях потерявшую воронение двустволку. — Прям всю душу выпекает…

— Хорошая погода! — то ли возразил, то ли согласился настороженный Семен Иванович. — У моря сейчас туманно…

— Вот я и говорю: жара! Брось окурок — и пойдет полыхать. Пожароопасный период…

Семен Иванович понял, куда клонит неожиданный гость.

— Вы, пожалуйста, не волнуйтесь… Я осторожно.

— Ну-ну… Конечно. Поаккуратнее! А то ведь враз пыхнет. Вон чо сухостою! Сдалека?

Лесник спрашивал вроде бы доброжелательно, но глаза его явно изучали Семена Ивановича.

— Из Приморья… Недалеко от Владивостока.

— Ммм… Посоветовал кто, или так просто?

— Друг у меня отсюда. Самойлов…

Лесник сдержанно улыбнулся. Тяжелое, полное лицо его залучилось довольством.

— Как чувствовал! Он вам про Чирикова ничего не говорил?

— Так это вы! — Семен Иванович вскочил. — Ну как же, как же! Он вам посылочку передал…

— Ну… — Чириков растроганно прижал сверток к животу. — Корюшка! Запах-то какой… Спасибо! Звать-то как?

— Семеном…

— Ну да, ну да! Семен Иванович, так ведь? А я — Иван Алексеевич. Пойдем-ка ко мне, Семен Иванович! Пойдем, поговорим… Про Сергея расскажешь. Все обещает, а приехать вот никак.

Семен Иванович замялся. Он настроился на немедленный активный отдых.

— Макс! — хрипло крикнул Чириков. Невдалеке зашевелились кусты, и на полянку выскочила большая рыжая собака, смахивающая одновременно и на овчарку, и на лайку.

— Сюда, Макс. Сторожи давай. Смотри мне!

Макс тоскливо посмотрел на лесника, вздохнул и улегся возле палатки. Семен Иванович невольно залюбовался им. Широкая грудь, мощные лапы.

— Не тревожься! — перехватил его взгляд Чириков. — Его голыми руками не возьмешь. Это не собака, а солдат Швейк! Хитрюган…

— Кличка какая-то… — улыбнулся Семен Иванович.

— А это Нахалка все! — ухмыльнулся лесник. — Дочка соседская. Я-то Рэксом назвал, а она… Парень у нее, Максим. В честь него! Поссорились что-то… Взяла и приляпала по злости щенку — Максим. Макс — это уже сокращенно. А потом как-то прижилось…

Чириков дышал с сипом, но шел спешно, хорошим шагом. Семен Иванович хотел было взять у него сверток, но он слегка откачнулся.

— Заядлый рыбак, а, Семен Иванович? Я тебя на Кулаковский свозю. То не залив, а сказка! У нас их три, Кулаковских. Тот, куда я тебя свозю, самый ближний. На втором и третьем я не был. Добираться по марям надо. Тяжело. Рыбу не вынесешь. Я двоих только знаю, кто на втором побывал. Сергей пытался как-то. Вернулся. Но карась там! Больше кило. Был бы вертолет…

— Ну а здесь как? — Семен Иванович чуточку влюбился в залив, на котором обосновался.

— Рыба есть. Чего там! И карась, и сом. Угря пропасть. Только с червями трудно. Ты у меня на огороде червей копай. В любое время приходи и ройся. И овощей, каких надо, бери не спрашивая. А то перебирайся ко мне совсем!

— Нет, спасибо! — сразу отказался Семен Иванович. — Я люблю в палатке.

— И то! — согласился лесник не без удовольствия. — Это я понимаю. Сам люблю на воле поспать! Дома-то не так высыпаешься. Воздуху, что ли, не хватает. Ну да ладно, там видно будет…

Так, за разговорами, подошли к дороге. До поселка оставалось с полкилометра. Ясно уже различались темные шиферные крыши окраинных домов.

— Кто это так прет?! — Чириков оглянулся и придержал шаг.

Их догонял легкий красный мотоцикл. «Ява» — определил Семен Иванович, невольно любуясь молодым смелым гонщиком. Мотоцикл шел по своей стороне, но метров за сто до путников сделал едва заметный крен и переметнулся влево. На гравийной дороге, да еще при такой скорости, это было довольно-таки опасно. Семен Иванович почувствовал даже некоторую зависть. Он сам любил мотоциклы, но ездил аккуратно, стараясь не рисковать.

«Ява» стремительно приблизилась, проскочила мимо и вдруг заупрямилась, выбрасывая из-под заднего колеса гальку.

— Вот Нахалка! — приахнул лесник, остановившись. — Ну не черт девка, а?!

— Дядь Вань! — прокричала Нахалка звонким радостным голосом. — Кого это ты тащишь?

Чириков конфузливо взглянул на спутника.

— Цыц, егоза! — Он нахмурился и подошел к девушке. — Ты чо срамишь меня?! Где это мотоцикл стындрила?

— У Рэкса, дядь Вань! — Нахалка засмеялась и подняла на шлем защитные очки.

Семен Иванович разглядывал ее с интересом. Еще тогда, когда Чириков упомянул о Нахалке, он как-то вскользь подумал, что это, наверное, не очень умная девушка, от природы склонная к капризам и шалостям. Теперь же искренне удивился. Лицо у Нахалки было лучисто-приветливое, умные, чуть прищуренные глаза смотрели задиристо, с каким-то тайным вызовом.

— Чо это еще за Рэкс?..

— А тот, что с твоим Максом кличками поменялся! — Нахалка покачивалась на мотоцикле, слегка креня его то влево, то вправо. Она в упор, но как бы не очень внимательно, разглядывала Семена Ивановича.

— Хочешь, прокачу, кавалер?

— Вот тебя твой Рэкс прокатит! — пробурчал Чириков и пошел дальше.

— Кишка тонка! — прокричала она и пронеслась мимо. Чириков улыбнулся, но тут же нахмурился.

— Ну, как мерзавка?

— Молодец! — от души похвалил Семен Иванович. — За что же ее Нахалкой прозвали?

— А вот за это самое! Разве не понятно?! С ней ухо востро держи. Враз обрежет, со стыда провалишься. Ведь и дерется, зараза! Тут как-то городские в совхоз приезжали. Шефы. Так она одного в больницу спровадила. Весь фасад, как она говорит, из красного в синий перекрасила. Целоваться, говорит, лез! Как это тебе, а? Уж и не поцелуй ее!

Семен Иванович с удовольствием посмеялся. Нравились ему рассказы о Нахалке, как-то возбуждали немного. Да и Чириков, видимо, сердился на девчонку невзаправду, показно, а сам будто бы даже несколько гордился ею.

— Она работает или учится?

— Готовится… В прошлом годе поступала. И экзамены ведь сдала! Потом — глядь, заявилась! Бросила. Раздумала, мол, в железнодорожный. Брешет! Раздумала… Это она из-за Максима. А что вытворяет с ним?! Вот как понять этих баб, а? Змеёнка!..

Дом лесника — большой, старый. Он прочно и свободно сидел на левой стороне улицы. У небольшого дома напротив стояла прислоненная к забору «Ява».

— Проходи, Семен Иванович! Сейчас расшевелю старушку, перекусим как следует… Во! Припрыгала, стрекоза…

На крыльце веранды, сжимая коленями немного поблеклый красный шлем, сидела Нахалка.

— Дядь Вань, давай деньги! — потребовала она и тряхнула головой. Длинные светлые ее волосы на миг спрятались за спину, но тут же скользнули по плечам на грудь.

— Миллион, два?! — весело поинтересовался лесник, отдуваясь.

— Давай, за пивом сгоняю. На станцию привезли.

— Эк! Будто знали, что корюшку мне пришлют! — обрадовался Чириков и полез на крыльцо.

— А тебе, конечно, водочки взять?

Семен Иванович хмыкнул и присел рядом.

— Возьми пару ящиков. Со стипендии отдам.

Нахалка выронила шлем, и он покатился, высоко подпрыгивая на ступеньках.

— Эк губу раскатал! — она метнулась за шлемом, подхватила его и выпрямилась. Семен Иванович залюбовался ею. Гибкая, сильная, так и влитая в узкую плотную рубашку и серовато-синие брюки.

— На бутылку, так и быть, расколюсь… — проворчал, поддерживая собственную игру, Семен Иванович. — На-ка вот червонец, возьми пару.

Он совсем не хотел пить. Он вообще пил редко и мало. Но Нахалка, кажется, намекала на то, что он в гостях…

— Не побьешь? — Чириков вышел с большой хозяйственной сумкой.

— Пяток, дядь Вань, не больше! — Нахалка вскочила на крыльцо, выхватила у лесника сумку и помчалась к калитке.

— Деньги-то в сумке! — прокричал Чириков и тяжело опустился на верхнюю ступеньку. — Вот ведь мотало… Заводная! И всегда чем-нибудь удивит. Весной вдруг всю картошку мне прополола! Шутка ли! Лени в ней нет, это точно! А на работе не держится… Как с института вернулась, устроилась в железнодорожный ресторан. Месяц протянула — бросила. Они, говорит, все там на копейках помешались. Пошла на заправку. Чувствую, нравится ей. Хлоп — уволили! Заправила кого-то не тем, чем следовало. Пойдем, Семен Иванович, полдень уже, а ты поди и не завтракал!

Внутри дом был спланирован несколько оригинально. Из просторной прихожей одна дверь, слева, вела в какой-то зальчик — с диваном и половичками, вторая, справа, — видимо, в. хозяйственную комнату. Прихожую продолжал неширокий коридор, в конце которого была кухня. Перед кухней коридор разветвлялся, как бы указывая на две просторные комнаты.

— Вот сюда! — Чириков ввел гостя в дальнюю левую комнату. — Здесь у нас с бабкой банкетный зал С кухни у меня еще один ход есть. Во двор. Чтобы дровами по коридору не сорить. Давай прямо за стол! Щас хозяйка грибков достанет.

Стол был накрыт старенькой льняной скатертью, уставлен тарелками с горячей картошкой, помидорами, жареной рыбой.

— А вот тебе и хозяйка! — Чириков шагнул к жене, принял из ее рук тарелки.

— За руку, что ль? — застенчиво улыбнулась жена Чирикова, быстро вытирая о подол руки. — Анна Митрофановна. Кличь, если удобней, тетей Аней! — Она вдруг засмеялась.

— Чего ты?.. — спросил Чириков, громоздясь на стул.

— Нахалка меня тетей Нурией зовет! Нурия! Говорит, выходит как по-иностранному.

Тетя Нурия казалась довесочком к мужу — маленькая, сухонькая. И слишком суетливая. Только суета ее не была бестолковой, а как бы подчеркивала, что хозяйка рада гостю, старается только для него.

— Что ж ты, Иван, расселся! Сухое-то сегодня в горло не пойдет, доставай!

— Далеко, что ль, доставать-то! — Иван Алексеевич нагнулся и запустил руку под стол. — Она у меня свое место знает!

— И-и! Говоришь… Подумает человек, что ты алкоголик. — Тетя Нурия отобрала у мужа бутылку и поставила ближе к Семену Ивановичу. — У него руки — крюки! Того и гляди — стол перевернет…

— Обижаешь, мать. Я этими руками дом построил!

— А тарелок сколь перебил?! Наливай, Семен Иванович, наливай! Пусть дуется.

Чириков и не думал дуться. И говорила тетя Нурия так явно потому, что ей нравилась могучая кряжистость мужа.

Семен Иванович неуверенно потянулся к бутылке.

— А! — раздалось у него над ухом. — Я все ноги избила! Бежала как угорелая, а они без меня!

Нахалка дышала быстро и часто. Лицо ее раскраснелось.

— На мотоцикле избила! Посмотри на нее! — смеясь, просипел Чириков.

— На мотоцикле! Отобрали…

— Кто?! — всплеснула руками тетя Нурия.

— Кто, кто… Рэкс ваш!

— Ну ты господи! Я-то подумала — милиция. Правильно, что отобрал! Нечего внахальную брать. Расшибешься еще.

— Хотела колесо ему проколоть! Нечем… — Нахалка выставляла на стол бутылки с пивом. — Водки я тебе не взяла! Обойдешься. Да и есть вон! А это — коньяк для нас с тетей Нурией. С пенсии отдам.

— Специально приеду! — согласился Семен Иванович, задерживая на ней взгляд. Нахалка присела рядом. — Значит, ограбила гостя! — Чириков откачнулся на спинку стула и подобрал руки к животу. — Ты, девка, когда размудришься, меры не знаешь…

— Ладно тебе, дядь Вань! На дорогу я ему дам.

— С каких шишей?

— С моих, не с твоих же!

Тетя Нурия прыснула.

— Ладно, ладно вам! Ругачки еще здесь не хватало!

Обед был хорош! Семен Иванович проголодался и ел с аппетитом. Нахалка выпила полрюмочки. Семен Иванович наблюдал, как она стремилась собраться с мыслями, морщила лоб. Но потуги ее были тщетны, и она молчала, как попавший в беду ребенок. Тетя Нурия ухаживала за гостем, подкладывая ему в тарелку то солонинки, то грибов. Иван Алексеевич был дотошен в своих расспросах про Самойлова, его работу, семью.

— А! — взгляд Нахалки наконец прояснился. — Это тот, что по пьянке дубовую релку спалил?

— Ну! — прикрикнул на нее Чириков и покосился на Семена Ивановича, — Что болтаешь-то!

— А чего скрывать, раз было! Ты же сам рассказывал!

— Хватит, говорю! — Иван Алексеевич рассердился до малиновости в лице, отшвырнул вилку.

— Ну, засопел! — тетя Нурия обращалась к мужу, а сама укоризненно поглядывала на Нахалку. — Ты хоть при гостях сдерживайся…

— Ладно, мать, ладно! Все вы умеете себя вести, только болтаете много.

Семен Иванович не чувствовал себя неудобно, нет! Ему понравилось, что Чириков и в сердитости своей сдержан, что он как бы заступался за Самойлова и делал это по-мужски, без всякой рисовки. Семен Иванович испытывал приятное ощущение назревающей дружбы с этим человеком. «А Самойлов-то!» — весело подумал он и решил, что обязательно узнает эту историю с релкой.

— Кто это там?! — посунулась к окну тетя Нурия и тут же повернулась, лукаво взглянув на Нахалку. Нахалка тоже поглядела в окно и, как показалось Семену Ивановичу, слегка покраснела.

— Ну, иди, иди! Позови… — тетя Нурия автоматически стала переставлять тарелки, стараясь придать столу более организованный вид.

— Максим? — Чириков заскрипел стулом, поворачивая свое туловище. — Чего носом крутишь, заноза! Ну-к, зови иди!

— Тебе надо — зови!

Семен Иванович был еще в хорошем настроении, но уже чувствовал, что его немного тяготит появление еще не увиденного Максима: Почему? Бог его знает! Он поднялся, стал благодарить тетю Нурию за вкусный обед. Чириков смотрел на него растерянно. Потом перевел взгляд на Нахалку.

— Ну что! Поговорить с человеком не дала, испортила застолье.

— Наговоримся, Иван Алексеевич! — Семен Иванович мельком глянул в окно. Ничего не увидел. — Приду!

— Пива вот набрали…

— Ничего, не пропадет! Пейте… Макса надо отпустить…

— Ну ладно! Пойдем. Я тебе червей дам. Копал, а порыбалить все не удается.

— Вот человек! — ласково и одобряюще сказала тетя Нурия. — Выпил чуток — и все. Норму знает!

— Это он при нас такой! — не оборачиваясь, громко-возразила Нахалка. — А вообще, наверно, натуральный алкоголик!

Тетя Нурия оторопела. Потом смешно, неумело замахнулась на девушку.

— Чтоб у тя язык… Ну, чертова девка! Прям при человеке… Иди вон отсюда! Глаза б тебя не видели…

Нахалка засмеялась, вскочила, уронив стул, и кинулась на шею возмущенной тете Нурии. Та попятилась, будто стремясь освободиться от неприятных ей объятий, но Семен Иванович заметил, что лицо ее уже не было сердитым.

— Хватит, хватит! Срамница… С тобой… Ты, Семен Иванович, не обращай на нее внимания, она…

— Дура! — подсказала Нахалка, ухмыляясь. — Да, тетя Нурия, дура, да?!

— Да! Да! — не удержалась, заулыбалась хозяйка и обеими руками энергично щекотнула Нахалку. Та взвизгнула и отпрыгнула почти к окну.

Семен Иванович вышел на крыльцо. Чириков разговаривал с рослым парнем. Редко природа дает человеку такой мощный и привлекательный облик: тугие округлые плечи, раздваивающаяся широкая грудь, а главное — очень доброжелательное, чуть по-детски стеснительное, чуть обиженно-грустное светлое веснушчатое лицо.

— Здравствуйте! — Максим повернулся к Семену Ивановичу и первым протянул руку. Семен Иванович не испытывал особого восторга от этого знакомства. Он слегка отвернулся, независимыми движениями заправляя в брюки выбившуюся рубашку. В это же время он, против своей воли, старался взглянуть на себя со стороны, как бы сравниться с молодым человеком, из-за которого Нахалка бросила институт.

Чириков нагнулся и достал из-под крыльца большую жестяную банку. Накренил, сбивая в сторону землю.

— Живые… Ты уж извини, Семен Иванович… Бабы, сам знаешь!

Семен Иванович шел быстро и легко. Он не старался копаться в своей душе, но чувствовал какое-то возбуждение, смешанное с тихой печалью.

— Ну, вот. и я, Макс! — сказал он негромко. — Надоело тебе, да?

Собака даже не втянула язык — смотрела на чужого-человека спокойно, часто-часто подрагивая боками.

— Ладно… Домой, Макс?

Пес вскочил и метнулся вдоль берега.

Семен Иванович забрался в палатку и долго лежал на спине, в покое, грусти и сладком ощущении полной свободы, которая, он это — тоже с грустью — понимал, не давала ему ничего, кроме того же покоя. Шелестел листьями — совсем рядом, над самой головой — ветерок, устраивали возню на ветках птицы. Семен Иванович слышал все это отвлеченно, стараясь думать о предстоящей рыбалке, чтобы не думать ни о чем другом и не выглядеть перед самим собой смешным.

— Руки вверх!

Семен Иванович дернулся от неожиданности. Нахалка расхохоталась, отбросила палку, которой изображала ружье, и присела на краешек брезентового пола.

— Струсил, да?! — По лицу ее переливались волнышки восторженной радости и еще чего-то, что настораживало Семена Ивановича, ожидавшего от нее новых выходок. — Я тебе пожрать принесла!

— Я тебя не просил об этом… — Его чуточку покоробило это распущенное «пожрать», но сказала она это таким легким, веселым тоном, что он тут же простил ее.

— Ладно, хватай! Мне некогда.

Она отвернулась и потрогала палатку.

— Ты очень старый?..

— Кому как.

— Ну а мне?!

Семен Иванович почувствовал раздражение. Ему не нравились такие отношения между мужчиной и женщиной.

— А при чем тут ты?

Она посмотрела на него удивленно и заинтересованно. Он молчал. Занудливо гудел одинокий комар.

— Ладно! — Она привстала и попятилась. — Старый дуб… Строит из себя!

Семен Иванович не шевелился. Ему уже не было так хорошо, как десять минут назад. Его наполняло безразличие ко всему, хотелось просто отдохнуть. Минут через двадцать он выбрался из палатки и услышал неясный шум, будто где-то совсем рядом кто-то бросал в воду камни. Семен Иванович вышел на берег и увидел Нахалку, собиравшую в сетку карасей. Нахалка улыбалась.

— Шарахаются! — возбужденно прокричал, высунувшись из. воды, Максим. Он отплевался, шумно набрал воздуха и исчез. Почти тут же на поверхности зашевелились выпачканные илом пятки.

— Как утопленник, правда? — сморщилась Нахалка.

Семен Иванович присел возле нее, еще не догадываясь, что тут происходит. Максим вынырнул и, держа руки в воде, сильно ссутулившись, побрел к берегу.

— Бросай! — крикнула Нахалка. Максим не отвечал, всем телом изображая борьбу с каким-то серьезным противником. Возле самого берега Максим с силой выбросил вверх руки. Длинная рыбина описала в воздухе дугу и шлепнулась в траву.

— Это он тебе ловит! — пояснила Нахалка, с ласковой серьезностью взглянув на Семена Ивановича. — Хватит ему, поехали!

Максим взял одежду и направился в кусты. Семен Иванович смотрел то на ползущего к берегу сома, то на Нахалку. Ему было и неудобно, и в то же время отчего-то слегка волновалось сердце.

Он провожал мотоцикл задумчивым взглядом, ощущая возникшее вдруг одиночество.

Солнце было еще высоко, в релке продолжалось птичье веселье, недалеко от палатки горел костер, и в котелке крупно бурлила вода. Семен Иванович неторопливо чистил и сразу же опускал в котелок молодую глянцевитую картошку.

— Ну, готова уха?

Семен Иванович выронил картофелину, и она брызнула водой на огонь.

— Я тебе долг принесла, — Нахалка протянула ему скрученную десятку. Маленькая, необъяснимая радость, шевельнувшаяся в сердце Семена Ивановича, моментально испарилась. Появилась досада — злая, как горчица.

— На, на! Я не люблю оставаться в долгу…

— Детский сад… Я тебе и не одалживал вовсе.

— Все равно!

— Слушай…

Нахалка швырнула деньги в палатку и быстро пошла прочь.

Семен Иванович долго не мог успокоиться. Ему расхотелось варить уху, расхотелось рыбачить. Он вспомнил про пачку сигарет, купленных в поезде на всякий случай, и начал искать ее в карманчиках рюкзака.

— А я думал, ты не куришь, Семен Иванович! — Чириков отдувался добродушно и солидно. Одет он был уже не в форму, а в выгоревшую клетчатую рубашку и просторные защитного цвета брюки. — Надоедаем тебе сегодня…

Семен Иванович бросил сигарету в костер. Он обрадовался леснику, словно тот обещал ему что-то очень важное для жизни.

— А я вижу, — Чириков присел у костра, — Нахалка будто побитая. Думаю — нашкодила опять! Что она тут натворила?..

Чириков смотрел ожидающе и с тревогой.

— Да ничего! — Семен Иванович стал расшевеливать костер.

— …Приехала с Максимом, гляжу — круть! Опять исчезла… Максим говорит — рыбу ловили. А куда она — сам не знает… Появляется. Собирались на танцы, а тут заупрямилась. Я-то ее насквозь вижу!

Семен Иванович опускал в котелок рыбу. Он еле сдерживался, чтобы не засмеяться от нахлынувшей вдруг легкости.

— Хотите ухи, Иван Алексеевич?

Чириков нахмурился, но тут же, будто опомнившись, распрямил складки на лбу.

— Пойду я! Ты это, Семен Иванович… Душа у меня что-то не на месте. Отца-то у нее нет, я уж как бы за него… Если что — не скрывай…

— Да что тут скрывать! — Семен Иванович зачерпнул ложкой юшки. — Долг, видите ли, принесла!

Лесник посмотрел на него облегченно, хотя немного и недоверчиво, и расслабленно опустился на прежнее место.

— Тьфу ты! Вот егоза…

Потом они ели уху, и Чириков, блаженно щурясь и смахивая рукавом с лица пот, уже не поминал о Нахалке, а расписывал прелести Кулаковского залива, куда решил свозить Семена Ивановича завтра же. А — Семен Иванович, вспомнив, все хотел спросить у него, каким же образом Самойлов сжег релку, но не решался, и думал, что спросит еще, будет более подходящее время.

А ночью — ранней ли, поздней, он не понял — пошел дождь. Хорошо натянутая палатка глухо зашумела, отбивая крупные, сильные капли. Семен Иванович лежал на спальном мешке лицом кверху, не шевелясь. Он старался вспомнить, что ему снилось, но не мог. Хотя знал — что-то необыкновенно хорошее, сладкое и нежное до слез.

Дождь шел все сильнее… Семен Иванович обратил наконец на него внимание, не удивился, не огорчился, только забрался в мешок, пригрелся и незаметно уснул снова.

— Эй!

Он открыл глаза и увидел, как переливаются разноцветными огоньками крупные капли воды — на палаточных шнурах, на примятой у входа траве, всюду.

— Ты спишь?!

Это был ее голос. Семен Иванович хотел услышать его снова, не отзывался.

— Эй! Ну хватит спать…

— А что случилось?..

Она помолчала.

— К тебе можно?

— Пожалуйста, я же не женщина…

Она помедлила немного и просунула в палатку голову.

— Конечно! Тут можно спать. А я думала, что ты мокрый совсем…

— Ты посмотри-ка! Она обо мне думала.

— Представь себе… Я сначала ночью пошла, но упала. Вся вывозилась…

Семен Иванович сел.

— Пришлось стирать. Я сегодня не спала…

— Ну, знаешь ли… — Семен Иванович не знал, что ему сказать, что сделать. Глупая девчушка с очень милым, усталым женским лицом сидела перед ним потупив взгляд.

— Да ты не воображай, что я в тебя влюбилась… Этого еще мне не хватало… Просто — интересно… Не спать всю ночь. Ты не пробовал?

— Случалось. Когда много работал.

— Хорошо, правда?! Так странно все…

— Мало хорошего! Постареешь быстро.

— Ну и что!..

Она сидела на полу, выставив ноги наружу. Семен Иванович увидел, что кеды ее промокли насквозь.

— Ну-ка, раздевайся, залазь в мешок!

— Зачем?.. — Она вздрогнула и чуть отодвинулась. Он чертыхнулся про себя: ляпнул, не подумав.

— Ты же мокрая вся! — услышал он свой чуточку неестественный голос. — Согрейся и поспи. А я высушу твою одежду.

Семен Иванович вышел на берег, разделся и, разбежавшись, бросился головой в воду. Вода была теплая, густая. Он долго плавал и нырял. Пытался даже поискать на дне рыбу, но рыбы не было.

Потом он подошел к палатке, взял ее брюки и кеды, направился к кострищу. Костер долго не разгорался, но Семен Иванович терпеливо чиркал спичку за спичкой.

Он сушил одежду, испытывая к ней забавную нежность. Несколько раз ему казалось, что в палатке спит его собственная дочь, которой у него никогда не было, и он любит ее больше всех на свете.

Ему захотелось есть, но рюкзак был в палатке. Кеды просохли быстро, от них уже почти не шел пар, подошва была горячая и гладкая.

И все же он не выдержал и осторожно подошел к теремку. Нахалка лежала в мешке, высвободив из него оголенные руки. Он помедлил немного и осторожно прополз через всю палатку. Он вытаскивал рюкзак так, будто обкрадывал человека. Раза два взглянул на Нахалку, усилием воли заставляя себя не задерживать взгляда. Он выпятился из палатки и облегченно вздохнул. Потом поднял рюкзак, повернулся и наткнулся на леденисто-ненавистнические глаза Чирикова.

— Здравствуйте, Иван Алексеевич… — растерянно, почти шепотом поздоровался он. Чириков не шелохнулся. Возле его ног в напряженной позе застыл Макс.

Жуткая догадка пронизала Семена Ивановича. Он почувствовал, что неудержимо краснеет.

Чириков не шевелясь, душно сглотнул. Семен Иванович заставил себя посмотреть в его застывшие от горя и бешенства глаза и пошел к костру. Он знал, что Чириков еще стоит у него за спиной, но не оборачивался. Пока не услышал затихающие шаги.

Семен Иванович вскипятил и очень крепко заварил чай. Он долго пил эту обжигающую жидкость, словно пытался что-то залить в себе. И еще полдня он провел как во сне. А когда выспалась и ушла домой Нахалка, стал не спеша собирать свои вещи.

Он благополучно и как-то незаметно добрался до дома. Не стал ничего объяснять жене, подумавшей, наверное, что ему там просто не понравилось. Не звонил Самойлову, не было на это сил. Сидел дома. А погода стояла отменная. Такая же погода, как там:..

Через неделю прибежал удивленный Самойлов.

— А я и не знал, что ты дома! — негодовал он, потрясая письмом. — На! Я вечером забегу.

Семен Иванович не решался вскрыть конверт, на котором неровным, грубым почерком было выведено: «Передать Семену Ивановичу». Потом вскрыл, прочитал и опустился в кресло. За окном проносились такси, тянула пронзительный гудок электричка. Он ничего не слышал.

«Прости дурака старого. Места себе не нахожу. Жизнь не в радость, Семен Иванович. Приезжай немедля. Деньги я тебе выслал. На Самойлова. А то брошу все, приеду сам. Все тебя ждем…»

Потом он долго разбирал то, — что было тщательно замазано автором письма, лесником Чириковым. Кое-как понял. «А релка наша опять сгорела. От твоего костра, видать, пошла».