В своем стремлении глубже понять те мировоззренческие построения, которые, по идее, претендуют на то, чтобы подорвать авторитет научного познания, развенчать веру в его возможности, мы попытались истолковать феномен модернизма с позиций философского и социологического подходов. На первый взгляд, они строятся на столь различных основаниях и предпосылках, что трудно усмотреть между ними нечто общее и близкое. Так, социолог рассматривает «современность» буквально — как уровень достигнутого на сегодняшний день, как наличное состояние общества и культуры, в частности, как такое практическое достижение социального прогресса, когда любой гражданин в любой стране в наш век может в принципе рассчитывать на то, что будет огражден от пережитков феодализма с присущими ему личным бесправием и беззащитностью перед властью, суевериями и невежеством. Философ, с другой стороны, рассматривает феномен модерна как теоретическое понятие и считает, что своего зенита эта фаза развития культуры достигла уже двести лет назад. Он делает вывод об упадке и разложении «высокого» модерна вследствие исчерпания его идейно-интеллектуальных ресурсов и недостаточности их в новых исторических условиях. Социолог мыслит себе науку по-прежнему в качестве наиболее надежной и фундаментальной части практической картины мира. Философ же, напротив, готов рассмотреть и осмыслить возможность и оправданность появления альтернативных мировоззренческих моделей, в которых проявляется дальнейшее развитие мировоззрения модерна, переход его в некое новое качественное состояние. Если первый понимает модернизм как данность, наличность, как новейшую событийность в отличие и в сравнении с предшествующими периодами общественного развития, то второй — как реальность, уступающую и теряющуюся в «новом настоящем», которое находится в становлении и активно самоутверждается.
Вместе с тем за всеми этими немаловажными различиями просматривается и существенное сходство, частичное совпадение обоих подходов, — если иметь в виду, в частности, примерно одинаковое временное шкалирование и привязку, а также общий предметный угол зрения, т.е. одни и те же объекты анализа и оценки. Важный момент их единства заключается еще и в том, что идеология антинауки равно враждебно и непримиримо противостоит мировоззренческой концепции модернизма, как бы ни расходились во мнениях относительно нюансов ее состава, смысла и актуальности (или устаревания) социология и философия.
Поэтому нам теперь следует составить перечень главнейших компонентов и признаков, которые и философ, и социолог признали бы характерными для идеализированной модели «модернистской картины мира» с присущей ей сильной ориентацией на науку. При этом, конечно, надо учитывать, что в рамках идеального единства всегда возможны и действительно имеют место разного рода индивидуальные частные отклонения, варианты, и что очень редко можно встретить индивидуальные картины мира, идентичные по составу и пониманию всех аспектов содержания.
Перечень содержательно-тематических блоков модернистской картины мира, если представить его в телеграфной записи, выглядит следующим образом:
• высокий статус «объективности»;
• итоговое стремление к количественным, а не качественным результатам;
• интерсубъективный, надличностный, универсальный характер результатов;
• антииндивидуализм (Мах был прав, когда утверждал: «Здесь Я не спасешь»);
• интеллектуально-теоретический, абстрактный характер результатов в противоположность данным чувственно-непосредственного опыта (здесь я уже не согласен с Махом, который думал во многом наоборот), деэротизация, дезантропоморфизация познания;
• скорее инструментальное, нежели субстанциальное понимание рациональности;
• проблемная установка исследования (в противоположность установке на чудеса и таинства, а также практические интересы);
• установка на доказательность (требование верификации или проверки на фальсифицируемость);
• тенденция к тиражированию и воспроизводимости результатов. «Разум и рутина». Специализация;
• скептическое отношение к авторитетам, интеллектуальная самостоятельность и автономия;
• рационалистическое, основанное на идеалах Просвещения, неприятие любой сакрализации любого предмета;
• неприятие бездоказательных мнений, но при этом открытость для компетентных дискуссий, аргументированной критики и нового опыта;
• четко выраженный секулярный, антитрансцендентный, антиметафизический характер общей установки деятельности;
• антиромантизм, антисентиментализм («Совлечение покровов тайны с природы», по Ф. Шиллеру);
• эволюционное в противовес статическому и катастрофическому (революционаристскому) понимание реальности;
• как правило, равнодушное отношение к осознанию смысла и оснований своей деятельности, нерефлексивность;
• космополитизм и глобализм;
• активизм, прогрессизм (т.е. убеждение в наличии взаимосвязи «научный прогресс-материальный прогресс-прогресс в области прав человека»).
Многие из приведенных признаков внутренне связаны и образуют плотную концептуальную сеть. Кроме того, на их основе могут быть дополнительно реконструированы другие тематические структуры, имплицитно содержащиеся в данной модели. Для нас сейчас важнее всего то, что представленный таким образом список тематических положений позволяет сразу же наметить альтернативную данной, но при том столь же «работающую» и когерентную модель мировоззрения — ее можно назвать «домодернистской», если прибегнуть к термину, используемому А. Инкелесом, или, по Тулмину, — «пост-высоким модерном». Нам следует это запомнить: всякую картину мира можно «вывернуть наизнанку» и описать в языке противоположной ей альтернативы. Иначе говоря, достаточно составить зеркальный по смыслу список, где строка за строкой формулировались бы антитезы-антитемы к исходной модели, — и перед нами автоматически предстает общий контур, общий каркас альтернативной картины мира, отвергающий исходную как «сциентистскую». И сразу же становится ясно, что «наука», предполагаемая такой контрконструкцией, неизбежно и закономерно будет настолько отличной от подлинной науки, насколько астрология отличается от астрономии[27]. Озорной и дерзкий текст К. Воннегута, процитированный выше, должен был подготовить нас к такому выводу, ведь он, по сути, целиком идет вразрез с первым списком и выражает существо искомого второго.
В краткой записи идеализированную версию этого контрмировоззрения можно изобразить следующим образом:
• в центре идеал субъективности, а не объективности;
• качественный, а не количественный характер результатов;
• личностный, а не интерсубъективный характер познания;
• эгоцентризм;
• чувственно-конкретная, а не абстрактно-теоретическая форма знания;
• субстанциальный, а не инструментальный тип рациональности;
• уникальный, единичный, а не обобщенный характер результатов;
• признание права и возможности делать «открытия» для всех желающих, а не только интеллектуальной элиты и экспертов-профессионалов;
• установка на практическую пользу, интерес, на таинственное и чудесное (в отличие от проблемной организации научного исследования);
• незаинтересованность в проверке на фильсифицируемость;
• опора на веру, на мнения, убеждения;
• значительная роль авторитета.
Примечательно, что при всем великом многообразии явлений и областей, которыми занималась пара- (или контр-) наука на протяжении всей своей истории вплоть до наших дней, вся она с хорошим приближением вписывается в очерченный здесь модельный каркас. Он приложим к Гётевскому антиньютонианству и к визионерской «физике» У. Блейка; к «арийской науке» в Германии 1930-40-х и к контркультуре 1960-х; к антинаучной кампании времен китайской «культурной революции» и к сегодняшним культам и практикам типа хиромантии, целительства молитвой, астрологии, телепатических диалогов с внеземным разумом и прочая, прочая, прочая.