Чужая жизнь

6 Восьмидневное заточение

Рано утром, после посещения доктора Аметльера, Лукас был переведен в палату, предназначенную для адаптации пациентов, перенесших операцию по трансплантации, к их новой жизни. Все было исключительно стерильным, чтобы никакой вирус или бактерия не могли затруднить этот процесс. Палата была рассчитана на трех человек: того, кто только что перенес операцию, его мать и ветерана трансплантации (человека, проходившего плановое обследование после давно сделанной операции). В больнице Сан-Бенито так поступали всегда, помещая тех, кто только что перенес операцию, рядом с людьми, которые уже долго живут с донорским органом. Было доказано, что такое соседство ускоряет восстановление недавно прооперированного пациента и способствует его возвращению к нормальным условиям жизни.

Эта комната размером едва ли в двадцать квадратных метров с белыми стенами и полом из серых плиток стала для Лукаса маленьким миром, его личной вселенной.

В палате было только две кровати и диван, который тоже превращался в спальное место для человека, сопровождавшего того, кому недавно была сделана операция по пересадке.

Двустворчатое окно, которое не открывалось, тем не менее позволяло наблюдать за жизнью вне стен больницы. Оно располагалось как раз напротив входа в лечебное учреждение. Для больных, которые могли вставать с кровати, основным развлечением было наблюдение за теми, кто входил в больницу или выходил из нее.

Лукас, присоединенный сейчас к своей кровати, находился как бы в тюрьме из трубок и дренажных систем, которые делали невозможным любое движение. Трехдневная щетина и длинные волосы, с каждым днем становившиеся все более и более спутанными, изменили его внешний вид.

— Ну и волосы у тебя! — сказала Пилар. Она встала на рассвете, чтобы быть рядом с сыном во время его переселения. Зеленый костюм, маска и специальная обувь должны были стать ее униформой на ближайшие восемь дней.

— Какая разница, как я выгляжу! Я не в состоянии идти в парикмахерскую. Ты так не думаешь?

— Ну, если ты протестуешь, значит, тебе не так уж и плохо. Ты становишься самим собой. Как только выйдешь из больницы, немедленно отправишься в парикмахерскую. Ты слышишь меня?

В обязанности человека, который уже давно перенес операцию по трансплантации и должен был в течение восьми дней соседствовать с Лукасом, входило оказание юноше моральной поддержки и помощи по преодолению полудепрессивного состояния, в котором пребывали все те, кому пересадили донорский орган. Он уже два года жил с пересаженным сердцем и постоянно говорил об этом.

— Оставьте своего сына в покое, сеньора! Все знают, в каких условиях мы оказались. Прежде всего, уверяю вас, все семьи считают, что мы очень меняемся после операции. Но вы должны дать нам время. Нам тоже нужно привыкнуть к своему новому состоянию. Простите, что я встреваю в вашу беседу. Меня зовут Марио Герадо. Возможно, мне следовало начать наше знакомство с того, чтобы представиться. — Он подал руку Пилар и на расстоянии поприветствовал Лукаса.

Такое соседство было уместным, потому что именно в это утро у юноши испортилось настроение. Он ответил на приветствие сеньора Марио, но навязчивые мысли о последних часах по-прежнему не давали ему покоя. Ночь в отделении интенсивной терапии была, мягко говоря, не очень приятной: она началась с выговора, сделанного медсестрой по поводу присутствия его друзей, а затем последовали долгие часы, наполненные тревогой.

Лукас спал очень мало. Ночь принесла одно беспокойство. Что-то шло не так, юноша чувствовал это. Его сосед, который общался с ним с помощью жестов, не двигался уже в течение нескольких часов.

Лукас позвал медсестру, которая заступила на дежурство, и сообщил ей о своих предчувствиях.

— Не беспокойтесь, мы следим за вами обоими постоянно. Он просто отдыхает.

Через некоторое время Лукас почувствовал, что сосед, как обычно, пытается привлечь его внимание, двигая правой рукой. Он прощался с Лукасом. Возможно, его переводили из отделения интенсивной терапии. По крайней мере, сосед начал шевелиться после нескольких часов полной неподвижности. На прощание он изобразил на лице нечто, напоминавшее улыбку. Сосед выглядел хорошо и после того, как сел на кровати, легко поднялся и вышел.

Потом Лукас услышал страшный шум. Началось какое-то движение. Люди входили и выходили. Юноша открыл глаза и увидел, что несколько медсестер и дежурный врач столпились у постели того, кто был его соседом по отделению интенсивной терапии. Лукас подумал, что в больницу поступил новый пациент. До этого молодой человек собственными глазами видел, как сосед попрощался и ушел на своих ногах.

Лукас решил, что новому пациенту, наверное, очень плохо. Он видел, что врачи прилагают все возможные усилия, чтобы вывести больного из состояния, в котором тот находится, но их попытки не приносят успеха. Лукас не мог закрыть глаза и оставаться безучастным к тому, что происходило рядом. Кто-то принес ширму и загородил ею кровать. Чувствовалось, как медики суетятся, но уже ничего не было видно. Вдруг все прекратилось. Все ушли, и воцарилась тишина. Юноша закрыл глаза.

Утром, когда Лукас проснулся, ширмы не было. Не было никого и на второй кровати, стоявшей в отделении. Она была пуста. Когда пришел доктор Аметльер, юноша с любопытством спросил:

— Доктор, моего соседа перевели в обычную палату?

— Да, мне рассказывали, что ночь была очень беспокойной. Я думал, что из-за действия лекарств ты ни о чем не узнаешь.

— О чем не узнаю, доктор?

— К несчастью, у пациента, который лежал напротив тебя, посреди ночи развился молниеносный обширный инфаркт. Ничего нельзя было сделать, чтобы спасти ему жизнь.

— Вы говорите о новом больном, конечно… я очень сожалею. Я же спрашиваю о том, кто был здесь с того момента, как я поступил.

— Лукас, в отделении интенсивной терапии вместе с тобой лежал только один человек. Никто больше не поступал, — ответил врач, удивив юношу своими словами.

— Этого не может быть, доктор! Я сам видел, как он встал и ушел. Более того, он попрощался со мной взмахом руки.

— Возможно, это был сон, который ты видел и который на самом деле оказался вещим. Среди пациентов иногда возникают взаимоотношения, которые очень трудно объяснить.

— Доктор, до того как он встал, я почувствовал что-то неладное и позвал медсестру, но она сказала мне, что все в порядке. Именно после этого я отчетливо увидел, что он встает, улыбается мне и прощается.

— Не думай больше об этом. Ты должен поправиться.

— Нет, доктор, ошибки быть не может. Клянусь вам, я хорошо его видел.

— Ну ладно, мы будем тебя переводить. Ты уже готов к тому, чтобы приступить ко второй фазе трансплантации. Ты немедленно переедешь отсюда.

Больше врач не произнес ни слова. Потом он обратился к медсестре, сказав довольно тихо, но так, что пациент смог это услышать:

— Перестаньте давать этому больному седативные средства на ночь. Они вызывают у него побочные эффекты.

Лукас был уверен в том, что действительно видел все, о чем говорил. Его удивили слова врача. Происшедшее не было плодом фантазии юноши. Сосед, который общался с ним с первого момента на расстоянии, сделал это и в конце своей жизни. По крайней мере, молодой человек чувствовал умиротворение, когда вспоминал улыбающееся лицо человека, который прощался с ним.

Сейчас он находился в одной комнате со своей матерью и посторонним человеком, который говорил не переставая. Лукас подумал, что, возможно, врач был прав и действие лекарств заставляло его переживать ситуации, имевшие место лишь в его воображении. Эта мысль немного успокоила юношу. Теперь у него была только одна цель: собственное выздоровление. А если бы кто-нибудь случайно принес ему бутерброд, то все было бы еще лучше, потому что пустой желудок напоминал о себе все чаще и чаще.

— Слушай, мама, а мне дадут что-нибудь поесть?

— Потерпи, Лукас. Сегодня ты уже начнешь жевать.

В этот момент в палату вошла медсестра. Лукас узнал ее глаза. Это была единственная часть лица, которую маска оставляла открытой.

— Ориана! Ты будешь здесь в ближайшие дни? — Лицо Лукаса осветилось улыбкой.

— Да, я попросила у директора больницы разрешения следить за твоим выздоровлением. Возможно, моя начальница рассердилась, но, надеюсь, что через восемь дней это у нее пройдет. А сейчас я пришла для того, чтобы удалить у тебя зонд. Пока я буду это делать, закрой глаза и думай о еде.

— Ну, это не так уж трудно.

Со всеми возможными предосторожностями Ориана вытащила из носа Лукаса прозрачную трубочку, через которую осуществлялось питание больного. Это был первый шаг.

— А когда ты снимешь остальные трубки? — Он указал ей на дренаж, который торчал справа и слева.

— Не беспокойся. Это произойдет через несколько дней. Нужно хорошенько почистить все внутри тебя. У каждой из этих трубок своя задача. Ты должен верить в медицину. Ну а сейчас — кушать! Иду за твоим завтраком.

Когда Ориана ушла, новый сосед по палате продолжил разговор.

— Она хорошенькая, не так ли? — заговорщически сказал он Лукасу. — С такими легче поправляться. Знаешь, есть другая медсестра, которая не так приятна на вид и к тому же выглядит как настоящий сержант. Она противная, как и ее имя. Ее зовут Эспина[10]. Как можно было назвать так своего ребенка? Наверное, это сделали, чтобы отомстить, после того как увидели ее лицо. — Он рассмеялся, но ни Лукас, ни его мать не последовали его примеру. — Тебе очень повезло! Когда меня оперировали, то рядом со мной не было Орианы. Мне досталась Эспина[11]. Уверяю, что ты выиграл от этой замены.

— А почему вам сделали пересадку? — спросила Пилар болтливого соседа.

— Ну, сеньора, я был заядлым курильщиком… и в пятьдесят девять лет уже не мог сделать и трех шагов, чтобы не чувствовать себя усталым. Однажды я приехал домой после того, как провел двенадцать часов в такси, и упал замертво. Меня привезли в больницу. Мне было очень, очень плохо. Доктор Аметльер сказал, что мне должны сделать операцию по пересадке. Они не очень спешили со мной. Через два месяца нашлось совместимое сердце одной молодой женщины, и с тех пор я здесь…

— Вы могли жить нормальной жизнью? — спросил Лукас с любопытством.

— Я не работаю, если тебя интересует именно это. Мне дали пожизненную инвалидность. Ведь я уже не в твоем возрасте. Но качество жизни стало намного лучше, чем раньше. Теперь я хожу и не чувствую усталости. Занимаюсь зарядкой. Много путешествую с женой. Пытаюсь жить… потому что раньше у меня не было хорошей жизни. Парень, ты еще здорово повоюешь! Вот увидишь.

— Но вы замечали что-то странное? Что-то, несвойственное вам раньше? Вы чувствуете и думаете так же, как и раньше?

— Я не знаю, что ты имеешь в виду. Я остался тем же самым. Мне всегда нравились хорошенькие женщины, а твоя мать очень привлекательна, парень.

Пилар покраснела. Похоже, что вдобавок к заточению и операции сына она получила еще и неприятного соседа по комнате. Положение оказывалось более трудным, чем ей это представлялось.

Их разговор прервала Ориана, которая вошла с подносом в руках. Она несла очищенное яблоко, апельсиновый сок, стакан молока и печенье.

— Вот твой завтрак. Мне придется тебе помочь.

— Так-так! — сказал Марио, подмигивая Лукасу.

Ориана начала поднимать кровать юноши, чтобы он смог почти сидеть. По мере того как она его поднимала, молодой человек чувствовал усиливающуюся боль в груди. Медсестра остановила подъем кровати.

— Попытайся поесть в этом положении. Это немного неудобно, но другим это удавалось.

— Возьми, к примеру, меня! Вот он, я, да еще с Эспиной. Помни об этом, парень! Я с Эспиной…

С помощью Орианы Лукас закончил завтракать в считаные секунды. Ему показалось, что еды было очень мало. Юноша предпочел бы съесть бутерброд. Он ел с такой жадностью, что заглатывал пищу. Что-то попало в дыхательное горло, и Лукас начал кашлять. Это вызывало боль в груди, которая становилась сильнее с каждым новым приступом кашля. Ориана дала ему воды и сказала:

— Лукас, ты должен научиться дышать. Тебе следует делать это постепенно. Сдерживай желудок. Важно, чтобы ты не кашлял, иначе могут разойтись все внутренние швы.

— Что-то здесь, внутри, мне мешает… — Лукас коснулся груди.

— У тебя шов, два металлических зажима внутри, стежки… Это естественно, что ты чувствуешь боль.

— Через несколько дней это пройдет, парень, не думай о том, что не заслуживает внимания… — посоветовал сосед и подмигнул ему, указывая глазами на Ориану.

Лукас засомневался: послать его куда подальше сейчас или же немного подождать. Ему хватало перенесенной операции и ни к чему было терпеть рядом еще и присутствие человека, комментарии которого так раздражали. Но Пилар опередила сына.

— Конечно, дон Марио, вам лучше, чем кому-либо другому, известно то, что происходит сейчас с Лукасом, — сказала женщина. — Однако мне кажется, что наше молчание будет для него полезнее наших комментариев.

Марио Герадо удивили слова Пилар. Тем временем Ориана, не придавая значения напряженности, которая чувствовалась в палате, продолжала разговаривать с Лукасом.

— Поначалу тебе не понравится предлагаемая пища. Тебе придется есть без соли и каких-либо жиров. Немножко свинины, немножко фруктов без кожуры, хорошо вымытые овощи. Мало салата из-за пестицидов и насекомых. Ты должен научиться беречь себя и есть простую, природную пищу. У твоего организма будет мало защитных сил. Иммунитет ослаблен. Ты должен делать то, о чем я тебе говорю, потому что не можешь заболеть.

— Но почему без соли? Это же так невкусно!

— Все зависит от привычки. Тебе нужно привыкнуть к такой еде, потому что после операции по пересадке у тебя на семнадцать пунктов поднялось давление. Но мы знали, что так будет. Это нормальное явление. Не правда ли, дон Марио?

В ответ тот лишь кивнул. Он ничего не сказал. Дон Марио решил молчать. Он и так болтал без остановки все утро.

Ориана провела всю свою рабочую смену, входя и выходя из палаты. Она измеряла пациентам температуру, давление… В какой-то момент она шепнула Лукасу, что ей удалось узнать кое-что о доноре.

— Расскажи мне, пожалуйста!

— Я знаю, что он из Монтаны. Это в Соединенных Штатах Америки. Он был на три года старше, чем ты: двадцать лет.

— Почти ровесник… Ты знаешь что-нибудь еще?

— Да, его имя. Но лучше, чтобы ты этого не знал. Сомневаюсь, что…

— Это всего лишь любопытство!

— Хорошо. Кендаль. Таким было его имя. Кендаль Мун.

Марио Герадо, наблюдавший за ними, заметил, как медсестра шептала что-то парню на ухо. Если бы не обида, он непременно отпустил бы пару-тройку шуточек. Однако ему пришлось ограничиться тем, чтобы только смотреть на них со стороны. Пилар, которая в это время раскладывала свои вещи в шкафу, пропустила это перешептывание, которое так завладело вниманием соседа по палате.

Хавьер проводил свою жену в больницу. Он не увидит ее восемь дней. Ему и Луису придется научиться жить одним. Когда они вышли из Сан-Бенито, было еще очень рано, но Брэд, американский журналист, был уже возле больницы. Брэда сопровождал сеньор с длинными седыми волосами, собранными в хвост. Он был одет в джинсы и ковбойку в синюю клетку. Сеньор производил впечатление серьезного человека. Его руки были сложены на груди, и он стоял почти без движения. Глаза незнакомца излучали мудрость и покой старости. Его обожженное солнцем лицо было покрыто морщинами.

Хавьер и Луис столкнулись с этими людьми. Лицо Брэда стало уже почти родным.

— Good morning! Как дела? — поспешил поздороваться и задать вопрос журналист.

— Кажется, мой сын провел эту ночь хорошо, — сказал Хавьер, остановившись для того, чтобы поговорить с ним. — Его перевели в палату для восстановления. Впереди у нас восемь дней.

Луис с любопытством разглядывал пожилого человека. Тот внушал уважение. Мальчик и седовласый мужчина смотрели друг другу в глаза, не говоря ни слова. В это время Хавьер и Брэд продолжали разговор.

— Вы знаете, когда он выйдет отсюда?

— Сначала должны пройти эти дни, а там — посмотрим. Сейчас многое зависит от самого Лукаса. Я вижу, что ты пришел не один. — Хавьер с интересом посмотрел на спутника Брэда. Это был человек высокого роста, худощавый, отличавшийся своим внешним видом от всех остальных.

— Oh! Yes… это мой… мой… дедушка. Он приехал посмотреть Город Солнца. И не хочет оставаться в одиночестве. This is Lucas’ father, you know, — объяснил он своему спутнику.

Отец Лукаса протянул руку для знакомства. Человек с серьезным лицом крепко ее пожал.

— Haw! — сказал он глубоким, чуть надтреснутым голосом.

— Привет! Вы не говорите на нашем языке? — спросил Хавьер.

— Я понимат мало, — ответил его собеседник, сопроводив свои слова улыбкой. Тем не менее он отнюдь не вызывал антипатии. Напротив, столь благородное обращение возбудило любопытство Хавьера и Луиса.

— И вы будете дежурить вместе с внуком? — Хотя вопрос был задан пожилому человеку, ответил на него Брэд:

— Дедушка не нашел ничего лучше и хочет быть рядом со мной.

Пожилой мужчина продолжал неподвижно стоять со скрещенными на груди руками. Его лицо оставалось непроницаемым.

— Ну, мы пошли. До скорого! — попрощался Хавьер.

— Вуе! Мы будем здесь… — ответил Брэд.

Дедушка, прощаясь, поднял правую руку и показал ладонь.

В Институте Лас-Лунас четверо друзей с удовольствием обсуждали приключение прошлой ночи. Они решили никому об этом не рассказывать, чтобы их не наказали за проникновение в отделение интенсивной терапии. Тем не менее, поскольку их состояние радостного возбуждения было слишком очевидным, ребятам пришлось сообщить о том, что Лукас идет на поправку.

Хосе Мигель снова попытался спровоцировать Лео. Когда последний шел по проходу, чтобы занять свое место, он сказал:

— Земля не перевернется, если к нам не придет Лукас.

Обернувшись, Лео ответил тихо, но с явным вызовом:

— Тебе не повезло, потому что он будет здесь через несколько дней.

Дон Густаво собирался начать занятие, когда заметил, что Лео приближается к Хосе Мигелю. Он снова призвал молодых людей к порядку.

— Думаю, вам достаточно предупреждения директора. Я больше не желаю видеть вас вместе. Никогда. Слышите? Не разговаривать между собой, не прикасаться друг к другу, не находиться рядом! Если один идет влево, путь второго — вправо. Я говорю это очень серьезно. Так что постарайтесь быть подальше один от другого.

Лео отошел и сел рядом со своими друзьями. Он был возмущен поведением Хосе Мигеля и его словами в адрес Лукаса. Лео тяжело дышал, слушая дона Густаво. Виктор встал и попросил слова.

— Дон Густаво, для нас, друзей Лукаса, очень тяжело видеть, что в нашей группе есть люди, которые не скрывают, что хотят, чтобы он не поправился и случилось худшее. Вы не можете не понимать, что мы не каменные и рано или поздно отреагируем.

Дон Густаво оборвал его, приказал сесть и попросил всех закрыть учебники. Сейчас будет проверка знаний. Преподавателю не понравились слова Виктора, хотя они и подтверждали то, что он сам интуитивно чувствовал. Хосе Мигель и его дружки очень неадекватно отреагировали на известие о несчастье, которое произошло с Лукасом. Учитель не смог воздержаться от того, чтобы не высказаться по этому поводу.

— Как может в человеке умещаться столько низости! Люди не перестают удивлять меня своей способностью совершать зло.

Сказав это, он начал диктовать вопросы. Хосе Мигель с презрением посмотрел на Виктора.

— Чертов козел, — прошептал он, но и Сильвия, и Лео смогли прочитать эти слова по его губам.

Виктор ничего не заметил из-за своего плохого зрения, Джимми, как только услышал о проверочной работе, отключился от всего, что происходило в аудитории. Тем не менее друзья поняли, что Хосе Мигель и его группа намерены строить им козни в ближайшие дни. Следовало быть настороже.

В изолированной больничной палате время тянулось очень медленно. Большую его часть Лукас проводил с закрытыми глазами. Он находил успокоение в образах, возникавших в его голове. Они не имели видимой связи с теми, которые появились первыми, и их значение оставалось для молодого человека загадкой.

На протяжении долгих часов его преследовало одно и то же видение: он находится на вершине горы в полном единении с окружающей природой. Мир расстилается у его ног, и с этой выгодной позиции он чувствует незначительность человеческого существа. Лукас ощущает прикосновение ветра к коже и противостоит ему. Он стоит босыми ногами на горе и вот-вот дотронется руками до неба. Земля, ветер, небо… Память подобна птицам, поднимающимся до этой высоты. Птицам, летящим к вершине, на которой он находится, и снижающимся в свободном падении. Нет никого, кроме этих птиц, и все же он не чувствует себя одиноким. Он наклоняется, берет горсть земли и отпускает ее как птицу, забывая о законе притяжения.

Лукас стоит над пропастью, пальцы касаются ее края. Он раскидывает руки, как если бы они были крыльями птицы. Воздух, аромат земли наполняют юношу ощущением неимоверного счастья. Он часами может оставаться в этом положении, созерцая самое прекрасное, что есть в этом мире: природу в ее естественном состоянии. Нет и намека на присутствие человека. Скалы, небо и вдалеке, за обрывом, — нескончаемые зеленые луга. Взгляд теряется у горизонта. Юноша делает глубокий вдох, и его легкие наполняются воздухом, жизнью. Он черпает силу через ощущения, которые можно испытать только наедине с собой. Будучи в союзе с землей, он, стоя на вершине, бросает вызов всему остальному пространству. А еще он свободен, словно орел, который величественно посмотрел на него и удалился с огромной скоростью, махая крыльями. Вдруг птица прекратила эти взмахи и, отдавшись воздуху, начала балансировать, перемещаясь с одной стороны вершины на другую. Это походило на спонтанный воздушный танец, исполняемый для единственного зрителя. Подражая орлу, Лукас начал взмахивать руками так, будто бы это были крылья, хотя его ноги по-прежнему твердо стоят на краю пропасти. Ветер касается лица и обнаженного тела, которое юноша чувствует как продолжение земли; он подобен дереву, ветви которого движутся в унисон с полетом птицы. Руки бьют по воздуху. Один, два, десять раз… Птица и человек-птица. Взмахи крыльями, взмахи руками… Два желтых глаза и его черные очи… одни напротив других: глаза в глаза. Махать крыльями, махать руками. Глаза в глаза. Воздух, земля… Орел садится возле юноши. Они рядом, оба на краю пропасти. Когти орла, его ноги. Всего несколько секунд длится эта встреча избранных. Гора со всеми ее округлостями предоставила свою вершину человеку и птице. Ветер касается кожи… Хочется бить крыльями, махать руками и совершить прыжок…

Молодой орел на плече у юноши. Когти впиваются в тело. Давление лап птицы, ее когти причиняют вред, вызывают боль, но человек и птица — одно целое. Человек-птица, созерцающий с горной вершины самое прекрасное видение: зеленые луга, сливающиеся с яркой синевой неба. Тишина. Ветер. Свобода.

— Mountain Eagle, Awwaaxawén Déaxkaaashe.[12] Mountain Eagle, Awwaaxawén Déaxkaaashe. — Лукас сам удивился, когда громко и отчетливо произнес эти слова.

— Что ты говоришь, сынок? — с удивлением спросила мать. Она не поняла того, что он сказал.

— Mountain Eagle, Awwaaxawén Déaxkaaashe. Mountain Eagle, Awwaaxawén Déaxkaaashe, — машинально повторил Лукас.

Марио Герадо, ветеран трансплантологии, нарушил свое молчание, чтобы обратиться к Лукасу. Было ясно, что молодой человек в мыслях находился далеко отсюда.

— Эй, парень! Что с тобой происходит? — сказал он и с извиняющимся видом посмотрел на Пилар, как будто просил у нее разрешения. Мать Лукаса утвердительно кивнула. Она не понимала, что происходит. Глаза сына были открыты, но создавалось впечатление, что он находится где-то вне больничной палаты.

Лукас снова закрыл глаза. В своем воображении он продолжает пребывать на вершине горы. Молодой орел по-прежнему сидит на плече юноши. Лукас не чувствует боли, хотя на коже появилась кровь от впившихся в нее когтей. Вдруг самая могущественная из птиц возобновляет свой полет. Юноша следит за ней. Она расправляет крылья и спускается к подножию горы, чтобы затем снова взлететь к вершине. Ноги молодого человека, стоящего на краю пропасти, начинают дрожать. Он медленно повторяет руками движение крыльев птицы. Орел стремительно возвращается. В правой лапе птица что-то несет. Достигнув вершины, орел выбрасывает свою ношу. В то время как Лукас берет это руками, стараясь сохранить равновесие на краю пропасти, императорский орел снова устраивается у него на плече.

На этот раз когти птицы сильнее вонзаются в тело юноши. Снова идет кровь. Проходит несколько секунд — и боль исчезает. Орел принес какой-то замысловатый корешок. Наверное, птица хочет, чтобы Лукас использовал это? Недолго думая, юноша бросает корешок в пропасть. Орел тут же срывается с его плеча и успевает подхватить падающую часть растения, прежде чем она достигла дна пропасти. Птица подхватывает корешок клювом и взлетает вверх столь же быстро, как и спустилась. Орел снова бросает свою добычу на уровне рук юноши. Корешок опять в руках Лукаса. Молодой орел играет с ним! Эта птица демонстрирует чудеса ловкости и ума.

Вдали, в безбрежности небесной синевы, появляется другой орел, еще более крупный. Птица медленно подлетает к ним. Она больше той, которая сидит на плече Лукаса. Долетев до них, второй орел начинает кружить. Он издает острый, режущий ухо звук. Кажется, гигантская птица вот-вот обрушится на юношу. Лукас отодвигается от края пропасти и закрывает руками голову. Орел, друг молодого человека, срывается в полет. Юноша ждет несколько секунд, поднимает глаза и видит, что птицы удаляются, не причинив ему никакого вреда.

— Лукас! Мы разговариваем с тобой, — продолжает настаивать мать, — открой глаза!

Проходит несколько секунд, юноша снова открывает глаза. Он удивлен поведением матери и соседа по палате.

— Что случилось? Почему вы не даете мне спать?

— Сынок, у тебя был какой-то странный сон, потому что ты говорил какую-то бессмыслицу.

— Что я говорил? — спросил Лукас с любопытством.

— Я не могу этого повторить, правда не могу…

— Парень, ты получил сильный удар, и твое тело приспосабливается к новому органу. Вот что происходит. Успокойся, это пройдет! Все, что тебе снится, и все, о чем ты думаешь, — нормально, — заговорщически сказал ему Марио.

Пилар была благодарна ему за пояснения. Сейчас он не казался ей грубым, совсем наоборот.

— Вам снились пейзажи и животные? — с интересом спросил Лукас.

— Мне снились женщины, но смотри, не проболтайся моей жене, ладно? Я закрывал глаза и повсюду видел девочек. А тебе пришлось увидеть животных и пейзажи. Это способ исчезнуть из этой палаты. Если бы за тобой ухаживала Эспина, тебе тоже снились бы девочки, как и мне. Уверяю тебя. Никогда прежде я не встречал более неприятного человека.

Лукас улыбнулся. Марио помог ему на какое-то время освободиться от видений, которые столь явственно отражались в его сознании.

— Вы смогли стать тем же, каким были, после того как вышли из больницы? — продолжал спрашивать Лукас.

— Вот что я тебе скажу. Таким же, как раньше, я уже не был, нет. Парень, пойми, люди вроде нас с тобой начинают смотреть на жизнь по-иному. Ты начинаешь ценить то, что действительно этого заслуживает. Не беспокоишься по пустякам. Смотришь на каждый прожитый день как на милостыню. Стремишься использовать жизнь по максимуму.

— Но ваша жизнь полноценна?

— Я живу намного лучше, чем жил. Нужно научиться заботиться о себе и не забывать о четырнадцати таблетках. Ни на одну больше или меньше. Смотри, я ношу свой мешочек с таблетками и каждый день готовлю себе «меню». Уверяю, что не забыл принять ни одну из них.

Выйдя из института, четверо друзей зашли в больницу Сан-Бенито. Они хотели знать о том, как идут дела у Лукаса. Приблизившись к дверям, ребята увидели американского журналиста, ожидающего последних новостей. Похоже, он простаивал здесь часами. Рядом с ним был пожилой человек. Они поздоровались.

— Hi! Как приятно снова видеть вас здесь! — с улыбкой ответил журналист на их приветствие.

— Мы хотим спросить о Лукасе, а потом сразу уйдем, — сказала Сильвия. — Не думаю, что у нас будет много информации, но нам хочется, чтобы он знал о том, что мы приходили его проведать.

— Не могли бы вы передать ему подарок от моего дедушки? — спросил Брэд.

Они удивились этой просьбе и на какое-то время замолчали, не зная, что ответить. Но потом Лео сказал:

— Не думаю, что нам разрешат передать ему что-то. Он изолирован!

— Ну, на всякий случай… — Брэд протянул им маленькую замысловатую палочку. Лео удивился.

— Это своего рода талисман. Я уверен, что ему понравится. Мой дедушка считает, что этот корешок обладает лечебными свойствами.

Дедушка продолжал хранить молчание и оставался все в той же позе: стоял, скрестив руки на груди, и внимательно разглядывал всех.

— Давай… — Виктор взял у Брэда палочку.

В этот момент дедушка повернулся к Виктору и, ничего не сказав, пожал юноше руку. Вместе с крепким пожатием этого большого человека Виктор почувствовал огромный прилив тепла.

— Мой дедушка хочет объяснить тебе, как много значит для него, чтобы амулет оказался у Лукаса. Он очень плохо говорит на вашем языке, — добавил Брэд, поясняя жест старика.

— Хорошо, мы передадим ему это, — пообещала Сильвия.

— А если не сможем передать, то обязательно вернем вам, — словно извиняясь, вставил Джимми, который до этого молча наблюдал за происходящим.

Друзья пошли дальше, взяв на себя странную миссию — передать палочку Лукасу.

— И мы передадим ему эту палочку? — недоверчиво спросил Лео, когда они отошли настолько, что их уже не было слышно. — Я выбросил бы ее — и все дела.

— Я пообещал передать и сделаю это, — ответил Виктор. — Не сказав ни слова, этот человек сообщил мне очень многое своим рукопожатием. Я знаю, что эта палочка имеет для него большое значение. Попытаемся!

— Что за мысли у тебя, Лео! — поддержала Виктора Сильвия. — Мы ничего не теряем, передав это Лукасу. К тому же это талисман. Вы не обратили внимания на то, какой странный этот человек? — добавила она.

— Конечно! — сказал Лео. — Он мне совсем не понравился. Этот человек показался мне сумасшедшим. Он не похож на нормального дядьку.

— Признайте, что Лео прав, — сказал Джимми. — Неужели вам кажется нормальным, чтобы дедушка журналиста дарил какую-то палочку? Как и Лео, я считаю, что не стоит ее передавать.

Они поднялись по лестнице до четвертого этажа и там спросили о Лукасе. Одна из медсестер направила их к отгороженной части этажа с надписью «Посторонним вход воспрещен!» и посоветовала подождать, пока оттуда кто-нибудь не выйдет.

Во время ожидания друзья продолжали обсуждать странный подарок.

— Виктор, дай мне палочку, — попросил Лео.

Но Виктор сделал вид, что не слышит его. Он не собирался давать ее кому-либо. Юноша намеревался сдержать данное обещание.

— Ты не хочешь дать мне ее, старик? — настаивал Лео, уже с некоторой неуверенностью.

— Я не отдам ее тебе. Я знаю, что ты хочешь сделать. Ты выбросишь палочку и будешь доволен. Я дал слово и сдержу его. Это мое дело, — сказал Виктор другу, с еще большей силой сжимая кулак.

— Ты хочешь передать ее сейчас? — Сильвия попробовала всех успокоить. — Покажи нам палочку. Обещаю, что никто ее не возьмет.

Виктор разжал кулак, и на его ладони все увидели маленькую палочку коричневого цвета с тремя переплетенными нервами-корешками. Друзья рассматривали ее очень внимательно, как будто это было сокровище. Они пытались разглядеть что-то еще, за пределами того, что открывалось взору. Наконец Виктор вновь сжал кулак, спрятав таким образом талисман.

— Хватит, мы не разгадаем никакого секрета, — сказал Виктор. — Старик хочет передать ее Лукасу, и я это сделаю. И все!

— Не знаю, почему ты принимаешь все так близко к сердцу, — сказал Джимми. — Ведь ты ничего не знаешь об этом человеке.

— Но я дал слово.

В самый разгар спора открылась дверь запретной зоны и из нее вышла медсестра в маске.

— Простите, — обратилась к ней Сильвия, — вы не могли бы сказать нам что-нибудь о состоянии Лукаса?

— Привет! Вы не узнали меня, да?

У Виктора был наиболее развитый слух во всей компании, и по голосу он понял, кто находился перед ними.

— Это ты, Ориана.

— Ориана! — воскликнули одновременно Сильвия и Джимми.

— Что вы здесь делаете? — спросила их медсестра. — Вам же наверняка известно, что в течение восьми дней он будет изолирован.

— Да, мы в курсе. Просто нам хотелось, чтобы ты передала Лукасу, что мы приходили узнать, как у него дела, — сказала Сильвия от имени всех и добавила: — А еще передай вот этот подарок.

— У Лукаса все хорошо. Я скажу, что вы приходили. А что за подарок?

Виктор раскрыл ладонь, и палочка вновь стала доступна обозрению.

— Это имеет для него какое-нибудь значение? — с удивлением спросила Ориана, взглянув на ладонь Виктора.

— Эту палочку передал нам один старик. Он просил сделать так, чтобы палочка оказалась у Лукаса, потому что она может стать для нашего друга своего рода талисманом. Речь идет о сеньоре, что стоит у дверей больницы вместе с журналистом, который там постоянно дежурит, — объяснил Виктор.

— Ага! Не знаю, что и сказать… Ладно, думаю, что я смогу передать ее Лукасу. Я положу палочку в вакуумный пластиковый пакет. Да, так я и сделаю. — Ориана протянула руку.

— Большое спасибо, Ориана, — произнес Виктор, передавая девушке палочку.

— Когда мы сможем его увидеть? — спросил Джимми, меняя тему разговора.

— Наберитесь терпения. Неделя пройдет быстро. Ну ладно, мне нужно взять медикаменты и быстро вернуться в отделение. Обещаю, что передам это Лукасу, — сказала Ориана, разглядывая палочку.

Четверо друзей решили выйти через парадный вход. Виктор хотел сообщить серьезному человеку, дедушке американского журналиста, о том, что причудливый корешок попадет в руки Лукаса.