*Майя
Ты не оставила мне шанса на выживание, но я готова броситься в пекло, чтобы позволить пламени сожрать меня вместо тебя, только бы позволить тебе сбежать от проблем, сбежать от этого удушья бессильного положения. Ты не позволила мне стать твоей дочерью, но только от чего мое сердце щемит от боли в груди? Почему я не могу сдержать слез представляя, как ты обнажалась перед очередным уродом, чтобы нажиться? Почему я не могу перестать рыдать от ощущений, как больно тебе было от грубых, настойчивых прикосновений тех, кто знал, что для него ты просто очередная дешевка готовая подставиться ради денег? Они все знали, что тебя можно использовать. Знали, что ты не заплачешь. Знали, что ты слабая. Да, они просто знали, что ты слабая. Ты всего лишь женщина, что способна дарить удовольствие, но не защищаться и именно поэтому «Ты создана, чтобы тебя любили.»
Не знаю почему, но я верила, что единственным способным мне помочь человеком был Беркут. Ближе к трем часам ночи я толкнула двери одного старого бара под пикантным названием «Ма Бэккер», куда серьезные и не очень бандиты приходят, чтобы выпить стопку дешевого коньяка, и вкусить сладость молодого, горячего тела фривольных танцовщиц, кои не стесняясь раздеваются, и игриво раздвигают ножки перед понравившемся мужчиной, чтобы после танца подманить его своими длинными ресничками, которыми девчонка так невинно хлопает. Кеша сказал, что в этом баре Беркута можно найти три раза в неделю, ибо в этом заведении он частый посетитель, что пристально следит за своей дочерью. Нет. Она не танцует стриптиз, и даже не спит с мужчинами за деньги….она всего лишь бармен в этом баре, что виртуозно разливает коктейли двигаясь не менее соблазнительно в такт громкой, сексуальной музыке.
Я села за крайний столик у выхода, который был моей башней созерцания всего происходящего. Краем глаза я заметила, как к моему столику игриво виляя своими аппетитными бедрами направляется русоволосая официантка с одной из милейших улыбок. Ее соблазняющий костюм игривого кролика впечатлял, но только я не по этой части. Она протянула мне меню с напитками и какими-то не аппетитными закусками, и я дотронулась ее нежной кисти, скрытой за тканью коротких, латексных перчаток. Перед глазами все поплыло…Официантка с нетерпением ждет конца своей смены, чтобы как можно скорее вернуться домой, где ее ждет малолетняя дочь. Я заказала ананасовый коктейль, и девушка достаточно красиво записала мой заказ левой рукой в свой розовый блокнот. Первый, второй коктейль. Я продолжала всматриваться в толпу, хотя от усталости и алкоголя взгляд замыливался. На секунду меня тряхануло и в своих видениях я видела, как несколькими секундами ранее по ступеням этого бара на второй этаж пробежала Лютеция, а еще тремя днями ранее…
***
Чувствуя всеми своими легкими запах просеянной временем затхлости Кеша апатично откинулся на стуле, и вытягивая ногу вперед медленно раскачивал ею из стороны в сторону не прекращая мурлыкать под нос излюбленные им песни классического шансона, который кроме него никто особо-то и не любил. Он ждал ее…женщину, что поклялась ему однажды в верности. Женщину, что обещала любить его. Женщину, что клялась в преданности и что примет его любым: отверженным всеми, брошенным каждым, преданным самой жизнью, но так жестоко сыгравшей с ним обернув настоящее предательство в лицо той, что божилась в своей святости и непоколебимости. Он ждал ее…ту, что сводила с ума своей обнаженностью, и естественным румянцем. Он ждал ее…свою самую сильную боль.
Лютеция была горда. Она важно прошла сквозь весь зал, чтобы так же надменно проплыть по лестничным ступеням, что уносят ввысь своего гостя. Кеша подорвался и бросился за девушкой, что так красиво играла обиду, что так красиво преподносила горечь своего послевкусия от его пантов, коими Кеша так любит ссыпать невинным девушкам заливая горячей смолой в розовые ушки. Лютеция выросла с этих сказок. Быть «шкурой» такого бандита ей было позорно, и она сделала свой выбор…Кеша грубо сжал ее хрупкую кисть своей ладонью, и дернул вниз, чтобы она припала ему на торс.
— Кеша, я не покупаюсь на твои дешевые уловки. — вздох. — к тому же, неужели моя сестричка уже отшила тебя? Я слышала, что ты так горделиво хвалишься перед ребятами своими постельными похождениями, что даже мне стало не по себе. — Лютеция улыбнулась.
— С чего ты взяла, что смеешь так меня бросать? — прорычал Кеша стиснув от злости зубы так, что их резкий скрежет заставил собеседницу скривиться. — ты, дрянь, что о себе возомнила?
— Так, Кеша, что за тон? Ты забыл с кем разговариваешь? Убери свои руки… — прошипела девушка сквозь зубы.
***
Длинный коридор и девять дверей ведущие в разные комнаты. Мне было стыдно стучаться в каждую из них. Пришло время использовать свои силы по назначению. Первая дверь была не моя и это видно не вооруженным взглядом. Внутри комнаты назревал ревнивый разговор двух мужчин, что уже третий год не могли поделить одну единственную в их жизни женщину. Мужчины разговаривали на повышенных тонах, и резкий звук выстрел, как и удар тела о пол заставил меня всю сжаться от страха. Душераздирающий женский крик оглушал рассудок, и я прикоснулась к двери. Объект их страсти была связана и прикована к стулу, чтобы видеть к чему привела ее неуверенность. Стрелявший мужчина подошел к трусливой жертве, и нежно провел своей холодной ладонью по ее покрасневшим щекам. Он не желал ее смерти. Он устранил соперника, что отдалял его от цели…от нее…такой беспомощной, но его…я резко одернула руку, чувствуя, как по коже разливается горячее чувство пылкой ревности. Нет. Это была не та дверь, что мне нужна.
За второй дверью хранилась безмолвная тишина, но стоило подойти ближе и прикоснуться рукой дерева, как резкий, режущий шлепок по щеке заставил меня буквально отпрянуть прочь. Хриплый стон мужчины и этот удар заставлял всю меня трястись от переполняющего ужаса. За третьей дверью шли денежные переговоры, а за четвертой…от мимолетного прикосновения к темно-вишневой, деревянной преграды шло настоящее тепло, что заставляет мурашки бежать по щиколоткам вверх проникая под юбку. Миловидная девчонка нежно постанывала, стараясь не срываться на громкие крики предпочитая поскуливания от удовольствия и наслаждения любви, а не от удовлетворения грязным сексом. Мужчина ее партнер порыкивал, склонившись над ее острым ушком от одного прикосновения к ее нежному…обнаженному телу.
Пятая комната была опечатана и вывеска «не сдается» многое объяснила, а на ручке шестой двери постояльцы дали понять, чтобы их не беспокоили не стесняясь показывать всем, что за хилыми стенами заниматься сексом в общем-то не преступление. За седьмой дверью раздавались голоса двух мужчин. Они громко обсуждали машины, девушек, да и работающее фоном радио с волной популярных ретро песен выдавали за этой дверью встречу двух старых друзей, что, скрываясь, возможно, от своих жен решили провести время не столько с пользой, сколько с моральным удовольствием дав выход накопленным временем эмоциям, воспоминаниям. Самой одинокой из всех номерков была комната под номером восемь за которым раздавался гулкий храп. Что же….попытка не пытка или летальный исход. Я набралась силы духа, и постучалась в последнюю дверь за которой раздалось цоканье женских каблучков, и не на секунду не сомневаясь, я видела, как остановилась Лютеция.
Сестра прикоснулась своей раскрытой рукой двери, и я сделала тоже самое с обратной стороны так, чтобы наши руки соприкоснулись хотя бы через деревянное препятствие. Волна эмоций, ее неуверенности некой возникшей робости прошла плавно от ее ладони к моей от чего становилось не по себе. Сестра…Аккуратно толкнув дверь ногой в небольшой щели дверного проем показалась ее мордашка, и она, придерживая ладонью пистолет, посмотрела на меня так, словно статус моей личности в ее глазах никогда не поднимется выше плинтуса. Что же, ее можно понять. В отражении ее глаз я видела не себя, а только ее воспоминания, как будучи ребенком Лютеция видела мертвое, повешенное тело матери, что раскачивалось словно плавный маятник из стороны в сторону соблюдая траектории и вращения. Я видела в отражении ее глаз боль. Она не ненавидела меня. Она презирала все мое естество, как только может презирать женщина. Как в той старой песне «Львиц его последний стон…мне так сладок он». Я ожидала, что сестра вцепиться мне в горло, но нет.
— Чего тебе надо? — спросила хриплым голосом Лютеция направляя револьвер мне в живот.
— Я ищу Беркута. — вымолвила я стараясь сохранять спокойствие.
— Беркута? — Лютеция ухмыльнулась. — зачем он тебе, птичка?
— Мне нужна помощь. — вздох.
Она толкнула дверь раскрывая ее шире и пустила меня в ухоженный, и возможно, самый дорогой из здешних номером. Два широких дивана кремового цвета заполнили середину комнаты, а между ними хрустальный, прозрачный столик на крышке которого красовался роскошный букет с нарциссами, коробка шоколадных конфет, раскрытая бутылка вина, три высоких стакана их ажурно вырезанного хрусталя, и пепельница. Два книжных шкафа у стены заполненные от и до книгами порнографического характера, конституцией и уголовным кодексом. Впрочем, одним слово это называется «порнография». Между двумя шкафами безупречно вписалась широкая картина «Рождение Венеры». Большой бар и эти полки с алкогольными напитками. Висячая люстра посреди потолка, и приглушенный свет. Атмосфера в стиле «70-х». Мне в чем-то даже кажется это уютным.
Я увидела Бориса Беркута в самом центре комнаты. Он расположился посреди одного из диванов, медленно попивал вишневое вино из высокого бокала, как искусный винолюбитель созерцая все тонкие нюансы напитка. Я хотела было подбежать к нему, как вдруг меня остановила сестра крепко сжав запястье своей грубой рукой. В ее взгляде такой скрываемый пафос, которым она хотела показать мне мое место. Неприятно. Беркут повернул голову и улыбнулся. Улыбка его настолько сладка насколько и до безумия пропитана горестью. Этот мужчина не умел скрывать чувств. Для меня обнажен, но только это тайна.
— Майя, что ты здесь делаешь? Лютеция, что за поведение? Пропусти бедняжку. — мягким голос произнес Борис и моя сестра безоговорочно отпустила мою руку.
— Борис, — я села рядом с ним. — я пришла просить Вашей помощи. Понимаете, мне некому больше обратиться кроме Вас. Я хочу найти свою маму. — вздох.
— Маму… — повторил Беркут без всяких эмоций. — зачем?
— Как говорит Вадим, мы должны уметь быть принимающими, смиренными. — я отвела взгляд. — он говорит…
— В эту кришнаитскую лабуду только Вадим и верит. Май, в чем дело? — Беркут отпил еще глоток.
Меня резко тряхануло, словно от проникновенного удара молнией. Я увидела маму. Она находилась в связанном состоянии, была лишена права на выход, лишена возможности двигаться. Мужчина, что так настойчиво прельщался ее беспомощностью наслаждался нежными, женскими ступнями. Что-то было не так. Я чувствовала всем телом, как она страдает. Словно медленно разливающийся яд сводил в судорогах все мышцы, заставляя выгибаться в криках настоящей агонии. Я видела все…ее стеклянный взгляд, ее потускневшее сознание…так больно меня ничего еще не ранило. Я отдала бы все, чтобы быть с ней. Мужчина ласкал своими крепкими ладонями ее ступни, прикасался щеками к гладким пяточкам и изредка целовал их своими тонкими губами. Беркут тактично молчал, слушая весь мой поток сознания. В его взгляде я видела, что ко мне он относится, как и к своей дочурке со всей отцовской нежностью, как к наивной дочурке, которая все еще не познала фазы жестокого и не справедливого мира, но отношение его было серьезным.
— Знаешь, — Лютеция облокотилась о спинку дивана почесывая револьвером затылок. — только одна тварь знает, где можно найти нашего братца. — вздох. — если твои ведения верны, то черную мамбу держит в своем террариуме именно он.
— Виталик? — ухмыльнулся Беркут. — у этого слюнтяя не хватит смелости похитить человека.
— Но хватит, чтобы бросить своим отморозкам, что понятия не имеют о чести и порядке.
Я хочу поговорить с ним сама. Если к этому причастен мой брат, то я думаю, что смогу его переубедить…