Ципили, Тимбака и смех

Глава первая О МАНУШ, ОБ АСМИК И О ТАРОНЕ

У самой опушки леса, уже за околицей села, стоят рядком три дома. Все три очень красивые, с красными черепичными крышами, с резными наличниками на окнах, и до того похожие друг на друга, будто строил их один человек.

В доме, что поближе к лесу, живет Мануш, а в двух других — Асмик и Тарон. У всех троих отцы работают на лесопильне. А лесопильня далеко, почти на другом краю леса, и потому домой они возвращаются только по воскресеньям, а если бывает, когда и в будни вернутся, то очень поздно, поздно вечером, когда дети уже спят. А утром уходят так рано, что дети еще спят. Постоят над кроватками сладко посапывающих детишек, насмотрятся на них, положат им под подушки привезенные подарки и спешат на работу.

Папа Тарона иной раз не удержится, нагнется к сыну и поцелует в щеку, а усы его при этом щекочутся, Тарон и просыпается. И уж так он радуется! Повиснет у отца на шее, не отпускает. Но отец уходит, ведь работа ждет. А Тарону он оставляет игрушки, которые сам вырезает из дерева для сына.

Дорогой отцы рассказывают друг другу о своих детях. Каждый вспоминает какие-нибудь истории, связанные с ребятишками, — что они сделали, что придумали, что сказали.

— Моя Мануш, — говорит папа Мануш, — очень выросла. И рукодельница, скажу я вам. Вечером посмотрел ее вышивку, удивился. Очень красиво…

— И Асмик!.. Асмик тоже очень подросла. Раньше, бывало, никак не могла сама забраться на тахту. А теперь, о-о!.. И стихов сколько знает!.. — Это уже говорит папа Асмик.

— Зато мой Тарон ростом пока не выдался, все вширь… — Как бы жалуется папа Тарона. Но потом вдруг, словно спохватившись, тоже начинает похваливать сына: — Он, однако, очень смышленый мальчонка. За что ни возьмется, все у него получается. Такую чашу из глины вылепил, что, будь она обожженной, я бы с удовольствием ел из нее…

— Асмик уже ходит в лес, — перехватывает разговор папа Асмик. — Я вчера вечером поел малины, которую она нарвала. Крупная, спелая.

— Да, они с моей Манушик вместе ходят, — подтвердил папа Мануш. — Не в самый лес, а только вдоль опушки, в малинник.

— Тарон еще маловат, они не берут его с собой. Вот подрастет, через годик тоже пойдет с ними.

Так, беседуя, отцы ребятишек доходят до лесопильни.

А за околицей села, у лесной опушки, оставались три домика, и в них трое детей, которым очень хотелось пойти в большой лес и которые пока боялись забираться дальше кустарника на опушке. Но если правду сказать, так их и не пускали. Мамы то и дело предупреждали, что в лесу, мол, небезопасно, что там водятся волки и разные страшные звери, а еще и злые волшебники — всякие колдуны и колдуньи. Но ребята больше всего боялись людоедов. Правда, мама Мануш говорит, что никаких людоедов и колдунов нет и не может быть, что это просто люди все напридумали. Наверно, потому Мануш их и не боится. Но волков и она боится. Постоянно твердит, что из всех чудищ самое страшное — это волк.

— А я медведя боюсь, — говорит Тарон.

— Медведь вовсе и не страшный, он добрый, — утверждает Мануш, — человека не трогает… Мой папа говорит, что медведь только тогда может напасть, если он взбешен!

— A-а! А как ты узнаешь, взбешен он или нет? Не подойдешь к нему и не спросишь: извините, мол, господин медведь, вы бешеный или нет?

Тарон рассмеялся над своей шуткой. А Мануш тем временем пересказывала им сказки о добрых медвежьих делах, слышанные ею от мамы. Асмик и Тарон все равно боялись медведей и про себя думали: как они ни добры, лучше с ними не встречаться.

И тем не менее однажды дети все же повстречали медведя. Осенью это случилось. Пошли собирать шиповник. Поначалу держались все вместе, разговаривали, пели песни, весело перекликались. Потом постепенно разошлись подальше друг от друга. Каждый выбрал себе куст и обирал зрелые, налитые, красные ягоды.

Асмик подошла к кусту, нависшему над небольшим оврагом. Шиповник на нем был особенно крупный и зрелый. Девочка выбрала место поудобнее и палкой, что была у нее в руках, хотела уже пригнуть усыпанную ягодами ветку, когда вдруг снизу донеслось какое-то ворчание. Асмик поглядела в просвет сквозь ветви и увидела, что кто-то стоит неподалеку. Ей поначалу показалось, что это человек. Она побольше раздвинула ветки и обмерла: это был медведь. От ужаса Асмик окаменела. Широко раскрытыми глазами она смотрела, как медведь обирал красные гроздья ягод и жадно пожирал их, довольно урча и отфыркиваясь. При этом он время от времени краем глаза поглядывал на девочку. А она все стояла как завороженная, потеряв дар речи. Ей хотелось закричать, но язык не шевелился. Медведь все жевал свою поживу, а Асмик не понимала, что с ней творится. Она, конечно, осознавала, что медведь ее видит и словно бы говорит ей: «Гляди сколько хочешь, вовсе и не страшно. Да и что тебя бояться, стоит мне только захотеть, ам — и проглочу тебя».

Асмик вдруг, сама не зная почему, успокоилась. Задышала ровнее и осторожно попятилась назад. А когда медведя совсем уже не было видно, Асмик повернулась и пулей помчалась к Мануш. И Мануш, хотя она говорила, что ничуть не боится медведей, не изъявила ни малейшего желания встретиться с косолапым.

— Позови Тарона, и пойдемте домой, — деловито сказала она, — пусть мишка спокойно ест свои ягоды.

Но не тут-то было: Тарон неожиданно заупрямился. Узнав о медведе, он заявил, что хочет сам увидеть косматого.

— Ты что, с ума сошел? — удивилась Асмик. — Мы на целый год старше тебя и то не хотим к нему приближаться!

— Вы на год старше, а я зато — мужчина и хочу его видеть. Где он?

— Не знаю, — сердито сказала Асмик.

— Знаешь!.. Ты же его видела!

— Послушай, Тарон, — вмешалась Мануш, — если тебе не разрешают, значит, так надо, старшим виднее.

— Ну, пожалуйста, Мануш, — стал упрашивать Тарон, — я только разочек, хоть издали взгляну! Где он, Асмик?

Асмик не проронила ни звука. Она смотрела в одну точку. Мануш с Тароном тоже глянули в том направлении и увидели, как медведь карабкается из ложбины наверх. На миг он остановился у того куста шиповника, где недавно была Асмик, шумно зевнул, прямо как человек, потянулся и, явно довольный, повернул в чащу.

Ребята не поняли, видел их косолапый или нет, словно завороженные, они смотрели, как он, степенно вышагивая, уходил все дальше и дальше и скоро совсем исчез из виду.

Вообще-то обычно собравшись куда-нибудь пойти, девочки предпочитали не брать с собой Тарона. Он вечно хнычет, а то начнет с пол дороги проситься обратно домой. Может вдруг испугаться птичьего крика, звука падающего камешка, и тогда держись — такой вой поднимет, все настроение испортит. Но больше всего неприятностей с ним из-за еды. Скажем, идут они в лес. Не успеют дойти до зарослей шиповника, а он уже съел все, что ему дали с собой — все свои бутерброды, яблоки, — и начинает приставать к девочкам. И приходится им делиться с ненасытным мальчишкой. Но это еще полбеды. Хуже, когда вся еда кончается. Просто наказание, как он тогда ноет, жалуется. А где ему взять в лесу еды? Как-то раз он вдруг уселся под кустом и заявил, что с места не сдвинется, пока ему не дадут поесть. Асмик рассердилась, стала уговаривать Мануш вернуться домой, но как уйти без Тарона? Мануш не могла его бросить. Так они и стояли возле несносного мальчишки, не зная, что делать, а тем временем солнце уже стало клониться к закату. Хорошо, им повезло: откуда ни возьмись, вдруг появилась мама Тарона, тетя Парзануш. Она пришла в лес нарвать конского щавеля. У нее, конечно, тоже не было с собой никакой еды. Но с мамой Тарон не капризничал. Она взяла его за руку и повела домой.

Было бы не совсем верно утверждать, что Тарон большой любитель поспать. Отправить его в постель каждый вечер стоило трудов его маме. Целый день он играл во дворе. С трудом удавалось зазвать пообедать. А вечером Тарон уходил со двора последним, когда уже все ребята разбредались по домам и он оставался совсем один. Да и то уходил не сразу. Любил еще посидеть под липой, помечтать и в задумчивости смотреть, как поднимается луна из-за гор. А еще он сердился… на противных девчонок за то, что убегали домой, едва солнце начнет заходить. Но не очень сердился. Потому что, честно говоря, Тарону вообще-то нравилось побыть одному. Он закрывал глаза и… начинались чудеса. Ему вдруг являлись тысячи, нет, миллионы малюсеньких лун и золотистых точек, которые расходились в разные стороны, а порой оборачивались маленькими человечками и нападали друг на друга — получалась целая война. Бывало и так, что золотистые точки и луны становились каплями дождя и обильно падали вниз. А потом все точки вдруг куда-то улетали и оставалась только одна. Она медленно-медленно приближалась к Тарону. А он только того и ждал. Это был гномик, повелитель всех улетевших точек, друг Тарона.

— Ну, как? — подбоченясь и заговорщицки подмигивая Тарону, спрашивал гномик. — Понравилось тебе сегодняшнее сражение?

А Тарон молча глядел на него и не отвечал: боялся, что, заговорив, спугнет его, и все исчезнет. Но гномик был отчаянный весельчак. Чего он только не вытворял: и кувыркался, как акробат, и крутился волчком, и еще много разных коленцев выкидывал… Но тут вдруг слышался мамин голос: она звала Тарона. Гномик, понятно, исчезал, и ничего не оставалось, как идти домой.

А бывало и так, что Тарон не слышал маминого зова потому, что уже спал. Мама покличет, покличет его да и идет сама за сынишкой, догадывается, что уснул, не впервой ведь. Дома она сонного раздевает его и укладывает. В таких случаях Тарону иногда продолжал сниться любимый сон о золотистых друзьях — светлячках…

Но такое бывало редко. Обычно Тарон слышал, как мама зовет его, и шел домой. Еще издали завидев маму, он уже кричал:

— Мама, я есть хочу!..

Ну а после ужина не так-то просто было его уложить: он волынил, просил рассказать сказку. Но мама его ой как знала и потому ставила условие:

— Ложись в постель, тогда и расскажу сказку…

А что бывало потом, ясно каждому. Тарон ни разу не дослушал маминой сказки до конца. Набегавшись за день, он так уставал, что глаза его закрывались раньше, чем кончалась сказка.

И однако было бы неверно сказать, что Тарон не любит поспать. Разбудить его утром и поднять с постели — целая история.

— Вставай, сынок, вон уж солнце как высоко, а ты все спишь, — взывала мама.

Но Тарон только поглубже зарывался под одеяло, словно и не слышал мамы. А у нее по утрам дел невпроворот, не одна забота сына будить: надо корову подоить, огонь развести, молоко вскипятить. И оладьев нажарить надо к завтраку, чтобы дитятко ненасытное не осталось голодным, — он ведь ничего другого есть не станет, кроме любимых оладышков да горячего молока.

Но в конце концов Тарон поднимался с постели, видел, что уже и впрямь чуть не полдень, что мама давно подмела двор, принесла студеной воды из источника, покормила кур, пополола грядки в огороде. «Мам…» — подавал голос Тарон. И мама, бросив все дела, шла на его зов, мысленно повторяя: «Что, сыночек, что, моя булочка!..»

Тарон был как шарик. Он не шел, а словно бы катился. А идти-то куда? На улицу. Поест и скорее туда. Но как бы он ни заспался, а на улице появлялся первым. И радости в этом не было никакой. Играть-то не с кем. Тарон знал, что Асмик и Мануш встали, в отличие от него, ранехонько. Но они помогали своим мамам по дому, и им пока не до игр.

Тут надо сказать, что Тарон чувствовал себя очень несчастным, обездоленным и обиженным по утрам, когда, выйдя на улицу, никого там не заставал. От тоски он усаживался под ветвистой липой у дома Асмик, вглядывался в причудливую игру солнечных зайчиков в просветах листвы, и сердце его разрывалось на части. В селе ведь столько мальчишек! И какие они счастливые! Им всем есть с кем играть, их там много. А вечерами? Вечерами и вовсе собирается столько мальчишек!.. И девчонок они даже близко не подпускают. У тех свои игры. Только в школе все вместе — и мальчишки и девчонки. А Тарон вынужден дружить с одними только девчонками. Да и их всего две, к тому же они старше на год и вечно этим перед ним выставляются.

Все началось вечером.

Когда, вдоволь наигравшись, они расселись на валунах под липой, Мануш вдруг пригнулась к Асмик и что-то зашептала ей на ухо. Тарон сначала не придал этому значения. Девчонки ведь, у них могут быть свои секреты. Он побежал домой напиться, а возвращаясь, еще издали приметил, что они уже довольно горячо ведут какой-то разговор. Но едва он приблизился, девочки смолкли.

— О чем вы говорили? — спросил Тарон.

— Да так, решали, не пойти ли домой?

— Нет, не об этом…

— О чем же еще? Я просто предложила разойтись по домам, — пожала плечами Мануш.

— Нет, скажите, о чем вы говорили, — настаивал Тарон.

— Ну и странный ты, — усмехнулась Асмик, — говорят же тебе, что домой собирались. А не хотите расходиться, давайте играть!.. — И с этими словами она поднялась, тут же приникла лицом к стволу липы и крикнула: — Прячьтесь, я вожу!

«Явно что-то не то, — подумал Тарон, — ведь была моя очередь водить. В другое время она не прочь заставить меня водить и за нее, а сейчас?.. Ну да ладно. У девчонок вечно какие-то фокусы. Зато я так спрячусь, что тысячу лет не найдет…»

Заигравшись, Тарон через несколько минут забыл про тайные разговорчики своих подружек.

Уже разбредаясь по домам, Мануш опять что-то пошептала на ухо Асмик, и та, кивнув ей в ответ, пошла к себе.

«Ладно, — решил про себя Тарон, — вы что-то задумали против меня. Но мы еще посмотрим».

И так как Тарон был очень сообразительный, он подумал-подумал и догадался, что девчонки собираются без него сделать.

«Надо же, заговорщицы! Я покажу вам, как таиться от меня!»

Быстро поужинав, Тарон без проволочек разделся и забрался в постель.

Мама, конечно, очень удивилась. Подсев к нему, чтобы, как обычно, рассказать на ночь сыну сказку, она заметила, что Тарон чем-то озабочен.

— Что с тобой, сыночек?

— Мама, — в свою очередь спросил Тарон, — а что случится, если я пойду в большой лес?

— Ничего не случится! Почему должно что-то случиться?.. Но вообще-то даже взрослые поодиночке в большой лес не ходят…

— Боятся, да?

— Ну, бояться особенно нечего, однако ведь лес…

— И что?

— Например, человек может там за что-то зацепиться и упасть и, скажем, вывихнуть или сломать ногу… Как ему одному выбраться, и помочь будет некому. А почему ты вдруг об этом?

— Да так. Думаю, когда же я пойду в большой лес?

— Один?.. Ни в коем случае.

— Не один. С Мануш и с Асмик.

Ну, если с ними, то конечно… Они девочки большие. С ними вполне можно. А теперь пора спать…

И мама начала было сказку, но Тарон уже не слышал, он вмиг заснул. Мама немножко посидела у кровати сына, послушала его мерное посапывание и, счастливо улыбаясь, пошла по своим делам, у нее их до ночи было видимо-невидимо.

Однако утром сын еще больше удивил ее, когда она, задолго до восхода солнца отогнав корову в стадо, вернулась домой и увидела, что он уже встал.

— Тарон! — изумленно воскликнула мама. — Что это случилось?

— Я, я…

— Вижу, что ты. Чего так рано поднялся?

— Ну вот. Не встаю, ты сердишься, а встал, теперь удивляешься.

— Да нет, это вообще-то хорошо, что встал, но почему?..

— Мы идем в лес… С Мануш и Асмик.

— Никуда ты не пойдешь, — отрезала мама.

— Ну, как так не пойду? Ты же вечером сказала, что с ними можно… Асмик и Мануш ведь тоже пойдут.

— А дома им разрешили?

— Откуда мне знать?

И он действительно не знал. Вообще ничего не знал, только предполагал, но так ясно и уверенно, что никаких сомнений у него не было в том, что девочки обязательно должны в этот день пойти в лес. Как это пришло ему в голову, Тарон и сам не понимал. Правда, вечером, когда Мануш что-то нашептывала на ухо Асмик, он уловил два слова: «смородина» и «корзина»… Неужели… Может, ему просто показалось, что он это слышал?..

— А коли не знаешь, тогда чего же говоришь?

— Ну, что ты хочешь от меня, пойдут они, так и я с ними, а нет, и я не пойду.

С этими словами Тарон направился к калитке, но вдруг так завопил, что мама кинулась к нему:

— Что случилось?

Она выскочила со двора и увидела девочек — Мануш и Асмик — уже у самой опушки леса, а Тарон с криком несся вслед за ними.

— Стой, Тарон, — крикнула мама, — стой! Эй, Асмик, Мануш, стойте!

И девочки остановились. Тарон же заголосил еще громче, затопал ногами, а потом даже бросился ничком на землю и с плачем кричал:

— Они идут в лес! Они меня не берут с собой!

Мама подошла, подняла его, стала утирать платком слезы.

— Ну что ты, сынок, зачем же плакать?

— Они идут за смородиной. Видишь, у них корзины.

— Они не в большой лес, здесь в кустах будут собирать ягоды. Правда ведь, Мануш, вы не в лес?

— Ну да, не в лес! Вон и еды с собой припасли!

И тут Мануш вышла вперед и, подбоченясь, сказала:

— Да, мы идем в дальний лес, а тебя не возьмем с собой!

— Вот видишь, сынок, — улыбнулась мама, — не будь ты таким плаксой, они, может, и взяли бы тебя. А ты из-за каждого пустяка хнычешь.

— Не буду больше хныкать.

— Ну вот и молодец! Я попрошу их, и они возьмут тебя с собой.

— Да, возьмут!.. У меня нет корзины.

— Нету, так сходи за ней домой.

— Пока обернусь, они уйдут, я их знаю. Еще вечером почуял, что они что-то задумали. Недаром ведь шептались…

— Ладно, хватит, — заговорила Асмик, — поди лучше за корзиной. — И, повернувшись к Мануш, спросила: — Возьмем его?

Мануш молчала. И мама поняла, что она не хочет брать с собой Тарона. Тарон тоже это понял.

— Видишь, Мануш не хочет, — сказал он.

— Да, не хочу. Ты все нам испортишь своим нытьем, и про смородину забудем. К тому же ты маленький и в большом лесу еще не был.

— Мам, слышишь, что она говорит!.. Я уж давно не маленький!

Мама засмеялась:

— Ладно, ладно, иди за корзиной, а я здесь побуду. Девочки не уйдут.

— Подумаешь, большая, — ворчал Тарон. — Они и в прошлом году считали себя большими. А мне ведь в этом году столько же лет, сколько им было в прошлом. Что же они?

Мама снова рассмеялась:

— Что верно, то верно, сынок. Тебе теперь столько лет, сколько девочкам было в прошлом году. Но они-то все равно старше тебя… Ну ладно, иди за корзиной.

Тарон сначала нехотя, едва передвигая ногами, двинулся с места, но потом вдруг рванул бегом к дому.

— Манушик, Асмик, будьте осторожны в лесу. Далеко, в глубь, не забирайтесь. Вдоль опушки много смородинных кустов.

— Не беспокойтесь, тетя Парзик, мы далеко не зайдем.

— И за Тароном присмотрите. Я велю ему, чтоб от вас далеко не отходил.

— Вы-то велите, но он не послушается: такой ведь упрямый.

— Я его хорошо знаю, а вот вы — не очень. Он, правда, упрямый, но еще и добрый, сердечко у него ласковое…

И тут появился Тарон. В руках у него была не одна, а целых две корзины.

— Надо же, две корзины тащит, — пожала плечами Мануш. — Одну бы наполнить!..

— Пусть с двумя идет, — улыбнулась девочкам тетя Парзик, — раз ему так хочется.

Тарон уже бежал к ним. Увидев, что все улыбаются, он насторожился:

— Опять смеетесь?

— Смеемся, а почему бы нет!

— Снова что-нибудь задумали?

— Начинается, — бросила Асмик и повернулась к нему спиной.

— Над корзинами твоими смеемся, — сказала мама.

— А чего в них смешного? — удивился Тарон. — Обыкновенные корзины.

— Зачем ты две-то взял? — спросила мама.

— Они же маленькие, не видите разве?

— Видим, — хмыкнула Мануш. — Ты и одной-то не наполнишь, куда тебе вторую?

— А вот и наполню. Обе наполню смородиной. Я умею ее собирать.

— Ну ладно, — прервала ребят тетя Парзануш. — Идите и поскорее возвращайтесь. И прошу вас, девочки, не спускайте глаз с Тарона. Бог с ней, со смородиной, лишь бы целехонькими домой вернулись.

— Вернемся, мама. И смородины наберем, вот увидишь.

Мануш, тем временем в нетерпении пустившись вперед, скомандовала:

— Пошли!

Асмик и Тарон потянулись за ней.

— Ой, ослепнуть мне, — вскинулась тетя Парзануш, — а еды-то я не собрала, как же мой колобок не евши! Погодите, я мигом.

— Не надо, тетя Парзик, у нас много еды, — сказала Асмик, показывая на сумку, перекинутую у нее через плечо, — хватит на всех.

— Ты думаешь? — с сомнением сказала мама Тарона. — А вдруг будет мало? Сынок-то мой, он ведь любит поесть.

— Знаем, знаем! — засмеялась Мануш. — Это-то мы хорошо знаем.

— Чего вы знаете! — обиженно буркнул Тарон. — Сами не меньше меня обжоры!

— Ну ладно, ладно, идите, — прервала их перепалку тетя Парзануш, и, прикрыв ладонью, как козырьком, глаза от лучей солнца, она долго глядела вслед удаляющимся детям, пока они совсем не скрылись в кустах.

Ребята шли молча, думая каждый о своем.

Первым заговорил Тарон:

— Как вы ни шептались, ни шушукались, думая, что до меня ничего не доходит, а я сразу догадался, что вы навострились в большой лес.

— Как ты догадался-то?

— А вот так и догадался!

— А может, мы совсем о другом шушукались, может, в село хотели пойти.

— Ну да, в село! Что вам там делать? В лес вы собирались. Так оно и случилось.

— Может, мы вовсе и не о том говорили, куда нам идти или не идти.

— В общем, нечего спорить, я прав.

— Вот что, дружок, увязался за нами, так знай: должен нас слушаться и вообще быть паинькой. Мы же старше, раз говорим, значит, знаем.

Тарон хотел опять возразить — уж очень его злит, когда девчонки напоминают про этот год разницы между ними, — но промолчал. Сейчас его внимание было занято другим. Дело в том, что утро стояло тихое, воздух прозрачный, недвижный! Недвижными были кусты и листья на них. Но один большой куст раскачивался, как от сильного ветра. Тарон поначалу даже подумал: не ветер ли впрямь поднялся? Однако другие-то кусты не шевелились! И Тарон стал пристально следить за раскачивающимся кустом. А девочки шли, ничего не замечая.

Чуть погодя большой куст перестал шевелиться, но зато закачался другой куст. И это еще ничего. Тарон вдруг ясно, очень ясно увидел, как что-то темное метнулось из-под того большого куста и скрылось за соседним с ним, который тоже закачался…

«Что это такое, — подумал мальчик, — уж не привиделось ли?»

Но нет, снова показалось то темное, ни на что толком не похожее — ни на определенное животное, ни на птицу. Скорее, на человека. И это особенно испугало Тарона. Кто бы так рано выбрался в лес, даже раньше, чем они? И почему прячется?..

Тарон оглянулся. Еще виднелись крыши их домов. Он уж хотел поделиться с девочками своими подозрениями, но передумал. Им ведь только того и надо, чтобы опять его шпынять да воспитывать.

Так они продолжали путь сквозь полукустарник, поросший высокой, по пояс, травой. Весной, когда поднимались талые воды, все здесь заливало. Но едва наступало лето, как картина менялась. Напоенные влагой, оживали кустарники, буйно росли травы. Зацветало все вокруг, и дети с радостью устремлялись сюда за щавелем, за ежевикой и малиной. Попадалась и смородина, но реже. И именно за ней, за смородиной, приходилось углубляться в большой лес.

Ближе к осени совсем высыхала вода в оврагах, и уже без труда можно было переходить на другую сторону. Но ребятам было разрешено это делать лишь в сопровождении взрослых. Понятно, с какой завистью они наблюдали за гурьбой деревенских мальчишек и девчонок, которые одолевали крутые склоны оврагов и сквозь кусты уходили в большой лес. А потом под вечер, играя в прятки, они видели, как те же деревенские ребята возвращались из лесу домой с полными лукошками…

И вот Мануш, Асмик и Тарон получили разрешение сходить в большой лес.

Правда, Мануш и Асмик уже несколько раз бывали одни в лесу. Но Тарон шел туда впервые, и как тут выкажешь страх, если тебя даже что-то и всерьез испугало!

А кусты тем временем все шевелились — то один, то другой. И опять что-то темное перекатывалось от куста к кусту. «Может, все-таки разумнее поделиться с девочками, поостеречь их?..»

И Тарон как можно спокойнее, с безразличным видом сказал:

— Очень сильный ветер.

— Что? — удивленно спросили девочки. — Откуда ты взял? Какой еще ветер, ничто не шелохнется, ни единый листочек!

— Ха-ха! Посмотрите-ка вон на тот куст!

Девочки поглядели туда, куда показывал Тарон, и, конечно, сразу увидели тот куст, что шевелится.

— А за ним там человек! Я видел, как он спрятался.

— Да тебе просто показалось! — предположила Асмик.

— Говорю же, видел! Не верите и не надо… Может, это медведь? Ведь водились же здесь медведи?

— Какой еще медведь? Мало что водились! И кроме того… — Мануш не договорила, потому что именно в этот миг раздался странный звук. Будто кто-то захохотал.

— Слышите? — Тарон остановился.

Хохот этот, который был похож и на воронье карканье, здорово напугал Тарона. У него даже ноги задеревенели.

— Это, наверно, сова, — сказала Мануш и пошла дальше.

Асмик последовала за ней, и Тарону тоже не оставалось ничего другого, как идти за ними.

— Какая еще сова, — ворчал он про себя, — словно сроду не слыхали крика совы…

Мануш дошла до шевелящегося куста, оглядела его и крикнула:

— Никого тут нет!

Тарон тоже подошел к кусту и, убедившись, что там действительно никого и ничего нет, облегченно вздохнул. Но… Вдруг опять совсем близко послышался тот же хохот!

— О! Слышите? — сказал мальчик. — Тут кто-то есть!..

— И правда! — согласилась Мануш. — Ну и что такого? Мало ли на свете птиц и зверей с разными голосами! Мы же не всех их слыхали. Мне папа рассказывал, что есть такая птица — не помню, как она называется, — у нее прямо человеческий голос, только что не разговаривает.

Тарон тоже вспомнил, и ему мама про такое рассказывала. Вспомнил и опять, успокоившись, вздохнул с облегчением.

Какое-то время они шли молча, но настороженно прислушивались: не повторится ли странный хохот? К счастью, ничего больше не было, и ребята совсем успокоились.

Скоро они вышли к берегу небольшой речки, протекавшей в овражке.

— Ну вот, дальше будет легче.

— Почему легче? — поинтересовался Тарон.

— По ту сторону уже прямая тропинка в лес.

Они спустились вниз, выбрали место поуже, перепрыгнули через водный поток и стали выбираться из оврага, когда вдруг снова услыхали тот же хохот. На этот раз довольно продолжительный и до того похожий на человеческий смех, что все трое остановились как вкопанные. В страхе обернувшись назад, они действительно увидели на том берегу человека, вцепившегося в кусты, седобородого, в изорванной одежде.

Ребята узнали Гиж Гарника[1], и страха как не бывало. Кто не знает его в деревне! Гиж Гарник никогда не обижает детей. Наоборот, даже помогает им, если потребуется.

— Куда это вы? — спросил Гиж Гарник.

Вместо ответа ребята в один голос крикнули.

— Здравствуйте, дядя Гарник!

— Куда, говорю, идете?

— В лес, за смородиной.

— В лес? И не страшно?

— Чего бояться, дядя Гарник? — в свою очередь спросила Мануш. — Мы в чащобу не пойдем.

— Однако через овраг уже перебрались?..

— А иначе как же нам в лес попасть?

— Оно конечно, раз собрались, идите. Но знайте, что за оврагом начинается сказка.

— Сказка! — воскликнула Асмик.

— Чему ты удивляешься? Настоящая сказка. С людоедом, с говорящим медведем и волком, с гномами и все разумеющим Вороном, с колдуньями… Ципили, Тимбака… Не слыхали про них?

Нет, не слыхали.

— А разве ваши мамы не рассказывают вам сказки?

— Рассказывают! — все разом ответили дети.

— Ну, так знайте: кто минует овраг, попадет в сказку.

— Тем лучше, — засмеялась Мануш, — мы очень любим сказки!

— Я под сказку засыпаю, — признался Тарон.

— В лесу не уснешь, — пообещал Гиж Гарник.

— Как интересно! — обрадовался Тарон.

— Не возражаю, действительно интересно. Но страшно. Хи, хи, хи! Как я вот, страшный?

Гиж Гарник нахохлился, насупился, изображая из себя чудище. Но дети его вовсе не боялись. Он только рассмешил их.

— Ты ничуть не страшный, дядя Гарник.

— Ну, как знаете, мое дело предупредить, — подбоченясь, решительно сказал Гиж Гарник. — Я свой долг исполнил!

— До свидания! — замахали руками ребятишки, прощаясь со стариком.

— Я вас предостерег! Вы ведь не станете отпираться, что я это сделал?

— Нет, не станем!

— Ну, смотрите! Буду ждать здесь вашего возвращения.

— Ладно, дядя Гарник, мы принесем тебе смородины, — сказала Асмик, и, цепляясь за кусты, все трое поднялись наверх — эта сторона была круче и выше. Глянув отсюда, ребята увидели, что Гиж Гарник поднимается вдоль речки, туда, где виднеется заброшенная избушка.

История у этой избушки таинственная. Она уж давно необитаема. Говоря о ней, люди обычно переходят на полушепот, словно чего-то боятся. Сказывают, будто некогда в ней жил Дровосек, большой любитель мастерить искусные деревянные ложки — от маленьких до половников. Все окрестные деревни только у него их и покупали — уж больно красивые, узорчатые он делал ложки.

Но однажды случилась беда: пошел Дровосек в лес и не вернулся. С ним в тот день был и его младший брат Гиж Гарник, который потом рассказывал странные, невероятные вещи. Будто шли они по лесу и, откуда ни возьмись, повстречались им две скрюченные старухи. Подхватили они старшего из братьев, усадили на помело и унесли в небо.

Сельчане, понятное дело, не поверили Гиж Гарнику, всем миром искали Дровосека где только могли, но на след его так и не напали. А жена Дровосека вместе с тремя детишками не один день и не одну ночь сидела на крылечке дома и ждала, не отрывая глаз от тропинки, которой муж ушел в лес…

И люди решили, что Дровосек либо по неосторожности в какую-нибудь пропасть угодил, либо стал добычей хищного зверья. Но тогда хоть бы клочок от одежды найти, чтобы поверить в такой оборот беды… Не нашлись и его инструменты — ни топор, ни стамески, — не съели же и их хищники?..

Однако делать было нечего, пришлось сельчанам смириться с мыслью, что Дровосек сгинул навсегда, и уговорили они жену его перебраться вместе с детьми в село, вернуться в дом своих родителей. А избушка Дровосека так по сию пору и стоит покинутая, медленно разрушаясь и вызывая страхи да разные толки среди сельской ребятни, забредающей в лес то за шиповником, то за ежевикой.

Дети всегда стараются обойти стороной печальную избушку. Правда или нет, все, что о ней понаговорено, проверить невозможно, но то, что с избушкой связано много таинственного, в этом ребята не сомневаются. Кое-что им и самим доводилось видеть. К примеру, ворона, который любил восседать на дымовой трубе и непрерывно каркать. Говорят, и вдова Дровосека не столько на уговоры сельчан поддалась, сколько из-за этого ужасного карканья покинула свою избушку.

Собирая ежевику, детишки иногда подходили совсем близко к избушке, и всегда они слышали в лесной тишине наводящее ужас непрерывное, тревожное воронье карканье: «Кар, кар… Кар, кар…»

Гиж Гарник очень часто ходил к заброшенной избушке старшего брата. Там уж и крыша от дождей осела, и дверь покосилась, и едва держится на одной петле, и печная труба, из которой давно не шел дым, того и гляди, завалится.

Рассказывали, что не раз видели Гиж Гарника, понуро и недвижно сидящего на пороге, и что на плече у него при этом восседал ворон…

Видно, потому дети и не удивились, увидев, как Гиж Гарник направился к братниной развалюхе.

Первое, что они почувствовали, миновав речку в овраге, — это особенная тишина. Вокруг царило спокойствие. Ни ветра, ни даже слабого дуновения, от которого шелестели бы листья.

Такая непривычная тишина на миг обескуражила ребят, испугала. Им даже показалось, что, может, уши заложило, и потому они стали их усиленно дергать. Но нет, было действительно очень тихо.

Высмотрев в кустах тропинку, ребята гуськом тронулись в лес. Завороженные тишиной, они не нарушали ее. И когда Тарон заговорил, голос его словно громом прогремел.

— А где сказка? — спросил он.

— Ты и в самом деле подумал, что мы окажемся в сказке! — усмехнулась Асмик.

— Но если взрослые утверждают…

Тарон не договорил. Он вдруг приметил очень яркую большую бабочку на цветке мальвы. Такую большую, что она накрыла собой весь цветок.

Тарон тихо подкрался к мальве. Бабочка не слетела, только усиками быстро-быстро пошевеливала. Тарон уже протянул руку к ней, хотел поймать, когда бабочка неспешно, как бы покончив с важным делом, перелетела на ближний куст шиповника. Тарон ринулся туда, но на этот раз, взлетев, бабочка скрылась с глаз. Мальчик потряс кусты — пестрой красавицы и след простыл. Вместо нее Тарон увидел нечто необыкновенное. Сначала он даже не понял, что это такое. Только сердце у него екнуло и словно оборвалось. Он смотрел как завороженный и не верил своим глазам, даже закрылся ладонями, а когда снова глянул, под кустом стоял маленький-премаленький человечек, старичок с ноготок, с белой пышной бородкой и красным носом. На голове у него зеленая шляпа, поверх пестрой рубахи меховой жилет.

Старичок показался Тарону очень знакомым, будто он уже где-то видел его… Конечно, видел!

Это же гномик, который во сне ему привиделся. Просто тот был без бороды и чуть поменьше.

Старичок сидел под шиповником, а между ног у него на листочке лежала кучка свежесобранной красной смородины.

Гномик одну за другой брал своими желто-восковыми пальцами смородинки и отправлял их в рот, приговаривая:

— Ох, как вкусно! Удивительно вкусно! Просто замечательно!..

А у Тарона тем временем в голове зароилась тысяча мыслей: вот бы здорово уговорить старичка, чтоб пошел к ним домой. Тогда бы и незачем ходить в лес за смородиной, кому нужна такая дальняя дорога! Гномы, они ведь волшебники, чего хочешь без труда могут сделать, а смородина — это же для него так просто! Стоит только захотеть, и целыми корзинами тут как тут! А еще Тарон подумал, что хоть гном и старенький, но мог бы сделаться ему хорошим другом, и тогда не пришлось бы зависеть от Мануш и Асмик.

Тарон был весь во власти своих мечтаний, когда гномик вдруг поднял голову.

— О, досточтимый, прошу, отведай первого урожая смородины этого года. И не забудь загадать какое-нибудь желание. Когда ешь первый плод года или первую ягоду, надо обязательно загадать желание. Таков обычай. Ну, подойди, подойди поближе. Угощайся, милый парон[2].

Хрипловатый голос его был таким тихим, добрым, что у Тарона окончательно пропал страх. Он успокоился и уже как другу сказал:

— Я не парон, я Тарон.

— A-а, значит, Тарон?.. Ну, конечно же, ты Тарон. Прошу, уважаемый Тарон, угощайся первой смородиной года.

Что ж, можно и угоститься. Тарон сделал шаг, но в это самое время раздался голос Мануш:

— Тарон!.. Где ты?

Тарон не ответил. Он как завороженный глядел на старичка, на его улыбку, на маленькие умные глазки.

— Тарон, куда ты запропал?! — теперь уже звала его Асмик.

Тарон хотел ответить, сказать, что вот он, здесь, за кустами, но не мог… Всего минуту назад он был так спокоен, а сейчас словно онемел, не может откликнуться на зов своих подружек.

— Эй-эй, Тарон, где ты? — снова послышался голос Мануш уже издалека.

И именно в этот миг с другой стороны показалась Асмик. Увидев Тарона, она ужасно рассердилась:

— Почему же ты не отзываешься, противный мальчишка?

Тарон пальцем указал ей на гномика:

— Смотри!

— Что? — удивленно спросила Асмик, глядя под куст, куда показывал Тарон. — На что смотреть? На этот кусочек шерсти?

Тарон, который не отрывал взгляда от Асмик, чтобы увидеть, какое впечатление произведет на нее гномик, поразился, как она спокойна, словно перед ней что-то самое обыкновенное. Но когда девочка сказала про шерсть, Тарон невольно перевел взгляд под куст. И… диво дивное. Под кустом и впрямь валялся клок грязной овечьей шерсти, а старичка и след простыл.

Это было ударом для Тарона! Куда более сильным, чем само появление гномика. И мальчик снова потерял дар речи.

— Ну что тут такого? Скажи же наконец!..

— Т-тут… тут, — пробормотал Тарон. — Минуту назад тут…

— Что минуту назад?.. Ничего не понимаю.

— Ну я… Ведь я же?..

— А, тебе просто нечего сказать!

— Нет, есть!.. — обиженно возразил Тарон. Но потом, чуть помолчав и подумав, проговорил: — Да, ты права, мне нечего сказать. Просто посидел под кустом…

— Ладно, идем. И так из-за тебя столько времени зря потеряли. — И она крикнула: — Мануш, Тарон нашелся! — А подойдя к подружке, добавила: — Знаешь, где он был? Забрался под куст шиповника и рассматривал там какой-то клок шерсти.

Мануш сердито глянула на Тарона, но не пожурила его, только сказала:

— Идемте, идемте! Если мы будем так медленно продвигаться, и до полудня не доберемся до ягодника.

Тарон тоже промолчал. Боялся, что если расскажет про гномика, то от девчонок уж не отделаться — будут смеяться над ним, что, мол, привиделось ему. Конечно, другое дело, коли и Асмик бы увидела гномика, но она говорит только про клок шерсти… И тут Тарона осенило: «А что, если и я вовсе не гномика видел, а именно этот клок шерсти?! Да, но кто же тогда говорил? Настоящим человечьим голосом, на человечьем языке?! Даже предлагал смородиной угоститься?!»

Погруженный в эти свои мысли, стараясь не отставать, Тарон шел за девочками. До самой чащи шли они молча, словно боясь спугнуть зачарованную тишь. Миновав кустарник, вышли на тропку, пересекающую лужайку, и теперь уже отчетливо слышали звуки своих шагов.

До большого леса оставалось шагов двести. И тут ребята припустили бегом. Исполинские дубы, ясени, буковые деревья словно звали их, и дети с веселыми выкриками вбежали в лес.