Глава третья ТРОПОЮ ГНОМОВ


В лесной чащобе

Они вошли в лес с шумом, криком. Тарон вдруг распелся, чего с ним раньше не бывало. Пел громко, трубно. Слова не слова, и мелодия не мелодия, но Тарон голосил самозабвенно. Мануш и Асмик тоже пели, каждая для себя и при этом каждая свою песню. Их можно понять. Вступая в лес, поют не только дети. Поют все, от мала до велика, и женщины и мужчины, дровосеки и пастухи. Такой уж он, лес, всем хочется петь, оказавшись в нем. Видно, именно потому все лесные птицы поют. Даже филин, когда наступает для него блаженный миг, и то поет. Правда, пение его мало похоже на что-то путное, однако ничего не поделаешь, так уж он поет.

Перебегая со взгорка на взгорок, восторженно наслаждаясь красотой и таинственностью леса, веселая троица шла вперед и вперед, не замечая летящего над ними Ворона, который, в отличие от всех, летел молча, не пел. Кстати, если бы ребята и заметили его, они ничего бы особенного и не подумали. Для них это был бы обычный ворон. Мало ли они видели таких?.. Откуда им было знать, что это особый Ворон, сказочный Ворон. А Ворон, конечно же, хотел, чтобы дети пришли на лужайку у засыхающего дуба. Он кружил над головами ребят и пока был доволен: они шли в нужном направлении. Ворон думал лишь о том, кого из ребят сбить с пути и кто легче попадется в западню. Ну и понятно, что глаз его остановился на Тароне. Ведь у Мануш и Асмик вид серьезнее, и Ворон это сразу почувствовал, с ними, решил он, будет нелегко. А у Тарона в руках было две корзины… И Ворон понял, что он жадный, иначе ему бы и одной корзины хватило… Вороны, особенно сказочные, в таких вещах хорошо разбираются…

Ворон пролетел чуть вперед, сел на куст и впервые подал голос: кар, кар… Карканье его, в полной тишине леса, сразу привлекло внимание Тарона, и он удивился, когда, глянув в направлении донесшегося до него звука, вдруг увидел прямо перед собой смородиновый куст, густо усыпанный спелой ягодой.

Тарону только того и надо было. Он кинулся к кусту и… не подумайте, что стал наполнять корзину. Не тут-то было. У него ведь и в животе еще места видимо-невидимо! И Тарон стал жадно поглощать смородину.

Девочки оглянулись, видят, Тарон опять исчез.

— Только что был с нами, куда он делся? — удивилась Асмик.

— Тарон, — крикнула Мануш, — где ты, Тарон?

Тарон, конечно, услышал Мануш, но не ответил, даже, наоборот, спрятался за куст, чтобы его, чего доброго, не заметили.

— Та-а-рон!

Нет, Тарон не собирался отзываться, пока не оберет всю смородину. «Ведь это же я нашел куст, значит, он мой, — размышлял Тарон. — А они тоже пусть себе найдут». Девочки в это время в тревоге бегали вокруг и звали его. Мануш один раз даже пробежала совсем рядышком от места, где прятался Тарон, но могла ли она остановить свое внимание на обильно усыпанном смородиной кусте, если все ее тревоги сейчас были об исчезнувшем товарище.

Девочки бросились к ближнему овражку: не там ли Тарон?.. Скоро голоса их слышались уже издалека, и Тарон, выйдя из укрытия, стал спокойно рвать смородину и с удовольствием прямо гроздьями отправлять ее в рот.

— Тарон, Тарон! — звала Мануш.

— Та-а-рон! — вторила ей Асмик.

— Ой, как теперь быть! Что мы скажем его маме? — сокрушалась Мануш.

— Не тревожься, — успокаивала ее Асмик, — наверняка наткнулся на хороший куст и сидит там, один втихомолку объедается. Уж я-то его знаю, он и не отзывается, чтобы не поделиться с нами!

Мануш рассердилась:

— Какая ты, Асмик!.. Всегда скажешь что-нибудь плохое. Тарон очень даже славный. Правда, шалун, но хороший мальчик.

— А я что? Я разве говорю, он плохой? Но ведь это не дело — совсем не думать о нас, мы же беспокоимся.

— Может, он тоже ищет нас. Просто далеко разошлись друг от друга, вот и не слышим его?

— Когда только он успел зайти так далеко, чтобы мы и голоса его не могли расслышать?.. Нет, Мануш, тут что-то не то. Вот увидишь, он где-то поблизости прячется.

— Если потеряется, мама его нам не простит. Он наверняка где-то там, в овраге.

— Тысячу раз говорила, нечего таскать за собой этого крикуна.

— Ну что теперь делать, раз взяли, надо держать за него ответ. Ведь так?

— Ладно, — сказала Асмик, — давай искать. Ты иди в глубь леса, а я к ущелью, хорошо?

— Нет, так и мы с тобой потеряем друг друга. Ты стой здесь, вот у этого большого дуба, ни на шаг от него не отходи, — сказала Мануш, — а я пойду в овражек, может, Тарон спустился к роднику напиться?..

— Откуда ему знать, что там родник?

— Ну, а вдруг? В общем, пойду, ладно?

— Да он где-нибудь тут, в кустах, — махнула рукой Асмик.

— Хорошо, ты поищи здесь вокруг, а я пойду. Только смотри не теряй этого дуба из виду.

Мануш прошла мимо вековых дубов, миновала буковые и ясеневые рощи, не переставая при этом кричать: «Тарон, где ты!» Но ответа она не получала, ей вторил Ворон, который летел впереди, словно бы указывая девочке путь. Так Мануш добралась до оврага, по тропинке спустилась вниз, к роднику, обыскала все вокруг, обошла большие каменные валуны, что грудились под источником, Тарона нигде не было. Мануш растерянно постояла, глядя во тьму лесной чащи, и не знала, куда ей идти, когда Ворон, вдруг опять появившийся над оврагом, так расшумелся-раскаркался, что Мануш невольно пошла на его карканье. Поднявшись из оврага, она неожиданно почувствовала, будто в лесной чаще кто-то метнулся от дерева к дереву. «Наверняка это Тарон, — подумала Мануш. — Надо же, куда забрался, негодник». Сложив ладошки рупором, Мануш срывающимся голосом закричала: «Тарон!.. Я вижу тебя, Тарон!..»

А Ворон, то вспархивая, то снижаясь, кружил над Мануш, заманивал ее все дальше в лес, и девочка послушно следовала за ним, тем более что птица увлекала ее в ту сторону, где, как казалось Мануш, она минуту назад кого-то видела.

Тридцать лет назад

А что это за ворон и почему он преследовал ребят? И какие у него дела со старыми колдуньями, почему он покорно служил им?

Чтобы ответить на все эти «почему», нам надо еще раз вернуться на тридцать лет назад, к тем временам, когда Ципили и Тимбака еще владели всем арсеналом колдовских уловок и были настоящими колдуньями, пользовались в своей среде полным признанием и уважением, а Ципили имела даже звание «Пиндо», очень почетное для колдунов. Оно давалось за особое колдовское мастерство. А Ципили, как уже сказано, была в своем деле рекордсменкой, за что, собственно, и получила звание.

Именно в те дни Ципили и Тимбака решили построить себе новые избушки. Старые уже изрядно обветшали, да к тому же и место их расположения — красивая лужайка — стало приметным для людей, и колдуньям это, конечно же, не нравилось. К тому же старые избушки уже не поворачивались в желаемом направлении. Ну, а какой же это дом колдуньи, если он не вертится?..

Все колдуны и колдуньи обычно предпочитают строить свои жилища где-нибудь у скалы. Укладываясь на ночлег, они поворачивают избушку входом к скале, для безопасности. А утром достаточно промолвить: «Избушка, моя избушка, повернись!» Сказано — сделано: избушка поворачивается входом к лужайке.

Новые избушки подруги решили соорудить по другую сторону горы, на лужайке, плотно окруженной густым лесом, куда не ступала и не могла ступить нога человека: ведь с трех сторон непроходимый лес, а с четвертой — высокие скалы, уж на них-то и вовсе никому не взобраться. Общую лужайку для своих избушек колдуньи выбрали потому, что вместе ее нашли. Ципили выбрала скалу, что расположена у южного склона горы, а Тимбака ту, что на северном. В этом случае они были единодушны, не спорили, как обычно.

Поскольку Ципили была очень стара и страдала ревматизмом, она любила, чтобы в жилище к ней целый день падали лучи солнца, Тимбака же, наоборот, предпочитала мрак. «Колдовство должно твориться во мраке», — часто повторяла она.

Решить-то они решили переселиться, но кто строить будет? Обе ведь уже старые, обеим не под силу носить тяжести, а для стройки и лес нужен, и камень.

Кто-то другой должен был этим заняться… И один такой человек вдруг нашелся. Точнее, они сами нашли его.

Колдуньи давно приметили нужного им человека. Это был Дровосек, большой мастер ладить разные вещи из грушевого дерева. Прямо на поляне у склона горы, где особенно много груш, нарубит себе веток потолще и творит чудеса.



Приходил Дровосек обычно с младшим братом, который помогал ему ветки рубить. Нарубят, сделают из веток, что потоньше, в тенечке зеленое «кресло», усядется на него Дровосек, вытащит из хурджина[4] все свои инструменты, и начинается привычная работа.

Вещи, которые делал Дровосек, были очень красивые, такие красивые, что колдуньи, бывало, сидя поодаль в укрытии, глаз не смогли оторвать от чудесных поделок мастера. А работал он с упоением. Тесаком и кривым ножом он владел виртуозно. И чего только не выходило из его рук: ложки, половники, солонки, скалки, разные плошки, бочонки.

Наблюдая за его работой, колдуньи думали о том, что Дровосек этот тоже настоящий волшебник, ведь какие прекрасные вещи делает из дерева.

Как-то раз, когда Дровосек, уложив все сработанные вещи в хурджин, отправился в путь к дому, а младший его брат, собрав в свой хурджин заготовки для будущих поделок, последовал за ним, им навстречу вдруг, откуда ни возьмись, как из земли выросли, две старухи. В лохмотьях, жалкие, несчастные старухи. Дровосек с братом очень удивились. Откуда здесь эти чудища? «Еле на ногах держатся, как же они забрели в лесную чащобу?» — подумал Дровосек.

Он подошел к одной из старух, к той, что стояла впереди.

— Здравствуйте! Что вы здесь делаете?

— Мы? — спросила Ципили и замялась. — Мы… Мы…

И потому, что такого вопроса она не ожидала и не знала, как ответить, она обернулась к подружке:

— Что мы здесь делаем, Тимбака?

— Ну, естественно, собираем груши, вон их сколько нападало.

— Да, да, конечно, собираем груши.

Дровосек пожал плечами:

— Но у вас же нет корзин, во что вы собираете груши?

— А к чему нам корзины, мы съедаем то, что собираем.

— Ну, положим. А зачем вам метлы?

— Метлы?.. — задумчиво сказала Ципили и опять вопросительно поглядела на подружку. — Зачем метлы, Тимбака?

— Они помогают нам доставать груши из-под кустов.

Дровосек засмеялся:

— Это вы хорошо придумали! Но все же надо во что-то собрать груш для дома?

— Какого дома? — удивленно спросили в один голос колдуньи. — У нас нет дома, мы бездомные, никому не нужные старухи.

— Как так бездомные? — в свою очередь удивился Дровосек. — Где же вы живете?

— В лесу… Где ночь настигнет, там и ночуем, — жалобно сказала Ципили.

— Ничего не поделаешь, — продолжила Тимбака, — наши хижины так обветшали, что жить в них уже нельзя, а другого дома у нас нет. — Чуть помолчав, она добавила: — Если бы нашелся кто-нибудь, кто мог бы построить нам дом… Кстати, добрый человек, а ты не можешь помочь бедным старухам, не согласишься ли построить дом?

Дровосек задумался.

— Как сказать… — проговорил он, пожимая плечами, — построить большой настоящий дом мне не по силам, но маленькую деревянную избушку я, пожалуй, и смог бы.

Старухи от радости даже подпрыгнули.

— А нам большой и не нужен! — закричали они в один голос. — Но… нам нужно два… очень, очень маленьких два дома.

И старухи показали, какой им нужен дом, по пояс.

Пока Дровосек разговаривал со старушками, брат его с хурджином через плечо продолжал шагать по тропке. Уйдя довольно далеко, он наконец остановился и недовольно поглядел на старшего брата, удивляясь, о чем можно так долго говорить с этими старухами.

— Эй, кончай, брат, пошли!..

— Сейчас иду, — ответил Дровосек. И, обернувшись к старухам, добавил: — Не выйдет у нас с вами. Кому они нужны, такие маленькие домишки? Вам в них не поместиться!

— Ну что тебе за дело, что маленькие! Нам такие нужны. А коли хочется, можешь и побольше выстроить. Только обязательно построй, а мы для тебя… Тимбака, что мы для него сделаем?

— Мы будем благодарны, что мы еще можем для него сделать? Мы будем очень благодарны.

— Мы тебе… Мы сделаем тебе подарок! — добавила Ципили.

— Мне не нужно никакого подарка, — улыбнулся Дровосек. — Да и какой же вы можете сделать мне подарок, бедные старушки?

— О, не говори, — сказала Ципили, — мы можем сделать тебе такой подарок, что ты всю жизнь нас не забудешь.

Дровосек засмеялся.

— Ладно, — сказал он, — мне правда ничего не надо. Завтра я пойду на базар распродавать все поделки, что наработал сегодня, а послезавтра приду и начну строить вам дом. Только где я вас найду?

— Прямо здесь, вот у этого дуба! — радостно воскликнули старушки.

— Значит, договорились, до послезавтра.

— До послезавтра! — грустно протянула Тимбака.

Дровосек улыбнулся и про себя подумал: «Такие беспомощные, наивные, как малые дети». Но очень скоро ему предстояло узнать, что ошибался.

Тимбака, подняв с земли помело, сказала:

— А вдруг не придешь, что нам тогда делать?

— Как я могу не прийти, слово ведь дал?

— Э, мы знаем, какие ваши обещания! Сколько раз нас люди обманывали, — покачала головой Ципили, — потому и не верим.

— Ну что, хотите, поклянусь?

— Да, поклянись, но по-нашему. — Тимбака оседлала помело и предложила: — Давай и ты со мной. Сделаем вместе три шага на помеле, и тогда ты обязательно придешь.

— Всего три шага? Ну что же, я согласен.

Дровосек вслед за Тимбакой тоже оседлал ее помело и…

Именно в этот миг брат Дровосека снова в нетерпении оглянулся, чтоб еще раз позвать его, и вдруг увидел, как старухи подняли его брата в воздух и как тот вскоре исчез в синеве небес. Некоторое время он не понимал, что произошло с братом, побежал туда, где совсем недавно видел его, но, кроме хурджина, там ничего не осталось. Парень несколько раз потер глаза, поглядел вверх и, когда окончательно понял, что случилось, снял с плеча свой хурджин, бросил его рядом с хурджином брата и, взвыв нечеловеческим голосом, кинулся по дороге к деревне.



А несчастный Дровосек, у которого ужасно закружилась голова, едва он глянул вниз, летел теперь с закрытыми глазами, и потому, когда старухи притормозили над выбранной ими лужайкой для стройки и, спикировав, опустились на землю, он не понял, где оказался, в какой стороне леса. Честно признаться, с испугу Дровосек и глаза-то открыл не сразу после приземления, но когда отважился, огляделся вокруг, все было чужим, незнакомым. Только старухи те же. Но вид у них был уже иным. Они стояли перед ним воинственные, а глазами сверкали так, словно говорили ему: «Понял теперь, на что мы способны? Не вздумай с нами шутить!»

Да, Дровосек понял, что перед ним не какие-нибудь обыкновенные старухи, а настоящие колдуньи, и ему стало не по себе.

— Не правда ли, хороша лужайка! — хитро улыбаясь, сказала Ципили, но Тимбака была настроена по-деловому.

— Мою избушку построишь вон там, — сказала она решительному южного склона горы. Понял?..

— А мою — у северного, — тут же добавила Ципили. — И не забудь, сделай окно побольше, я люблю солнце…

Колдуньи болтали без умолку, а Дровосек, словно онемел, ничего не мог проговорить. Он еще не до конца осознал, что произошло. Понял, конечно, что попал в лапы злых колдуний, но что его ждет и что надо делать, не представлял. В душе Дровосек ругал себя: зачем послушался ведьму, влез на ее треклятое помело, какую-то клятву придумал, к чему это?.. Обещал прийти и пришел бы, вот и все… Но теперь уже ничего не изменишь, надо только смотреть в оба за плутовками и, по возможности, спокойно подумать, как выбраться из ловушки.

Для этого нужно было время.

— Эй, чего ты онемел, тебе ведь дело говорят? — чуть не касаясь Дровосека своим длинным носом, спросила Тимбака.

— Ну… да…

— Отвечай, построишь нам избушки или нет? — подступала к нему и Ципили.

— Да… Конечно, но… инструменты?

— Что ты там бормочешь, какие инструменты? Скажи погромче.

— Мои инструменты. Они же остались там, где груши растут… — уже чуть громче проговорил Дровосек.

Не успел он договорить, Тимбака уже взвилась в небо. Дровосек лишь увидел, как она превратилась в точку, а потом и вовсе исчезла.

— Сейчас Тимбака доставит твои инструменты, — сказала Ципили. — Ты успокойся, мы тебя потом вернем обратно. Только не вздумай бежать отсюда, это невозможно.

Дровосек огляделся вокруг, посмотрел на виднеющиеся вдали горы, все было незнакомо. Хоть бы какое-нибудь очертание горы узнать, тогда можно было бы сориентироваться.

— Где я нахожусь?.. — спросил он наконец у Ципили.

— Да… понимаешь… Мы сейчас там, где чуть раньше нас не было. Хи, хи, хи, ха, ха, ха, — противненько засмеялась Ципили. — А если правду сказать, я и сама толком не знаю где. Просто в лесу. Уразумел? Ну и молодец. Амда-чамда, ди-ди-ди.

«Объяснила, нечего сказать! — подумал Дровосек. — Надо быть очень осторожным с этими шельмами».

— Скажи, а ты убежишь, если узнаешь, где находишься? — спросила Ципили.

— Зачем же мне бежать? Я человек мастеровой, вы поручаете мне работу, я ее сделаю, а вы заплатите.

— О, заплатим непременно. А как же, дили-мили бим бом-бом!

— Не понял.

— Хи, хи, хи!.. Откуда тебе понять, я по-колдовскому сказала…

И тут вдруг появилась Тимбака. Она кружила над лужайкой на помеле, держа в руках два хурджина. Но вот опустилась у северного склона горы и никуда больше не двинулась.

— Видал эту хитрую молокососку! — рассердилась Ципили. — Это она хочет, чтобы ты ей первой построил дом! И пусть там стоит, а мы к ней не пойдем. Ты останешься здесь и построишь сначала мой дом!

— Да, но чем строить? Инструменты мои ведь у нее?..

— Это верно, — согласилась Ципили. — Ладно, ты оставайся здесь, а я ей сделаю темную.

Ципили хотела было оседлать свое помело, но передумала.

— Еще сбежишь, я тебя знаю.

— Откуда знаешь-то?

— Ты же человек, а я ваш род людской знаю очень хорошо, пропади он пропадом.

— Куда я могу сбежать, если не знаю дороги домой? Да и инструменты мои теперь здесь, что я могу без них делать?..

— Это тоже верно, но все равно давай-ка на помело, полетим к этой негоднице.

— Нет, я на твоего бесовского коня не сяду! Мне страшно. Лучше пешком пойду.

Ципили вынуждена была волочить помело за собой — пешком так пешком. Дровосек шел следом и думал только о том, как ему вырваться из пут этих ведьм. Он внимательно всматривался в дорогу, все надеялся узнать, в какой стороне леса очутился. Но ничего не узнавал. И лес был такой густой, что о побеге нечего было и помышлять. «Какой смысл, — подумал Дровосек, — пусть даже избавлюсь от ведьм, так стану добычей зверья. Уж лучше построю им жилье, авось и правда потом перенесут они меня обратно в грушевое урочище, а там я и сам до дому доберусь».

И начал Дровосек строить. Об оплате договорились быстро. Точнее, никакой платы не будет. Ведьмы пообещали, что обязательно, как только Дровосек выстроит им избушки, они доставят его туда, откуда выкрали.

Одна избушка построилась быстро, не прошло и недели. Это жилище Тимбаки. Мастер есть мастер. В работе словно забыл, с кем дело имеет, он так увлекся, что даже украсил избушку: сделал резные наличники на окнах и двери. При этом подумалось: «Может, порадуются красоте, так и скорее обратно доставят». Однако на южном склоне работалось легко, лес здесь вплотную примыкал к горе. Дровосек срубит дерево — и тут же в дело, никакой тебе задержки. Зато, когда взялся за избушку для Ципили, намаялся изрядно. Туда надо довольно далеко тащить сруб, а помощи-то нет, старухи ведь не помощницы. Они, занятые своими колдовскими делами, все носятся на помеле, то улетят, то прилетят с какими-то мешками и опустятся на противоположной стороне, чтобы Дровосек ничего не видел и не узнал. А ему, конечно же, было любопытно, что они прячут в чащобе. Надо сказать, что выходили колдуньи из чащи, как хмельные, шатаясь и распевая свои бесовские песни.

Однажды Дровосеку все же удалось подобраться к месту, где они прятались и, может быть, пировали. Но подойти очень близко он не решился, а потому ничего и не вызнал. Но зато увидел брошенное без присмотра помело и, не долго думая, оседлал его, пробуя взлететь. Ничего, конечно, не вышло. Обыкновенная метла… Бедняга не ведал, что взлететь можно, если произнесешь особые колдовские заклинания.

Старухи порой исчезали на целый день. Возвращались только к ночи.

Иногда колдуньи приходили посмотреть, как идет работа у Дровосека. Походив вокруг, что-то себе под нос побурчав, они удалялись в лес, забирались там на деревья и засыпали. Изредка старухи приносили ему поесть.

— Вы, то есть все люди, — сказала в первый же день Ципили, — не поевши, не можете работать, поэтому возьми эту кастрюлю. Я не разбираюсь, что в ней, но знаю твердо, это человеческая еда.

Дровосек открыл крышку, в нос ударил вкусный запах горячего кушанья.

«Ладно, хоть еда действительно человеческая, — подумал Дровосек, — не то, что бы я делал». Он с удовольствием поел и на другой день оставил половину.

А как-то случилось нечто такое, что Дровосека чуть удар не хватил.

Весь день горемыка возился с одним деревом: пока спилил его, обрубил ветви и сучья и приволок к стройке, вконец измаялся. Усталый, Дровосек присел отдохнуть, и в ту самую минуту колдуньи как раз совершили посадку после очередного вояжа. Подошла Тимбака и положила перед ним маленький горшочек. При виде этого горшочка у Дровосека душа встрепенулась: «Не сон ли это?» Но нет. Перед ним был знакомый горшочек из его собственного дома. Краешек оббит и ручки одной нет. Жена все просила подлатать горшочек, очень она его любила, но руки никак не доходили.

Весь дрожа, Дровосек приподнял крышку. В горшочке был горячий лобио[5]. Правда, без масла. Видно, жена забыла положить, а может, пожалела? Если бы знала, что этот горшочек попадет именно к нему.

Ясно одно: дома плохо с продовольствием. Только в таких случаях жена готовит лобио.

Вот тут-то наш горемыка заплакал, как ребенок, проклиная и свою судьбу, и окаянных колдуний…

На другой день, когда старухи с рассветом унеслись по своим делам, Дровосек решил бежать. Едва ведьмы взлетели, он, взяв с собой топор, пошел, ориентируясь по солнцу, на восток, подумал, что так вернее, потому как горы на востоке пониже: может, легче будет перевал одолеть, а там уже и разобраться, куда дальше идти.

Всего несколько сот метров прошел Дровосек, когда путь его пересекся глубоким ущельем. Он кинулся в одну, в другую сторону, но тщетно: одолеть преграду было невозможно. Потеряв всякую надежду, Дровосек вернулся на злополучную лужайку. Но не думать о побеге он уже не мог и на второй день предпринял новую попытку — пошел в противоположную сторону, однако и на сей раз перед ним выросло неожиданное препятствие — неодолимые голые скалы. И снова пришлось возвращаться.

На третий день все, казалось бы, сложилось удачно, Дровосек вышел, наконец, на верную дорогу, но… вскоре оказался перед непроходимыми зарослями, и опять был только один путь: назад. И именно в этот момент коршунами налетели на него колдуньи, стали с остервенением бить беднягу своими метлами.

— Ты что это надумал! — зло шипела Тимбака. — Хочешь, чтоб мы обернули тебя ящерицей?!

— Можно и жабой! — съехидничала Ципили. — Он и есть настоящая жаба. Ну и времена, никому нельзя верить! Тьфу на тебя, паршивец, не ценишь доброты!

— Я хочу, чтоб он стал ящерицей, может, тогда поумнеет! Амда-чамда ди-ди-ди. Дили-дим бо… дили ми!.. Нет, пусть станет жабой. Анда-ванда Тимба кум, Тимба бим!

И несчастный Дровосек обернулся сначала маленькой зеленой ящерицей, а потом вдруг почувствовал, что хвост укорачивается, а туловище увеличивается, и вот уже серая жаба прыгает на траве. И так Дровосек попеременно делался то ящерицей, то жабой, пока, умаявшись вконец от перепалки, старухи свалились в изнеможении на траву.

— Ну беги теперь, беги, посмотрим, как ты это сделаешь!.. Ишь что надумал, вместо того чтобы избу достроить!..

Несчастный Дровосек жабьими выпученными глазами глядел то на одну свою мучительницу, то на другую, не зная, что теперь делать.

Когда злость у колдуний немного остыла, Тимбака сказала:

— Сделай его снова Дровосеком, думаю, с него хватит, перевоспитался.

— Сама делай, я больше не желаю видеть этого обманщика! — закричала Ципили — в ней злость еще не прошла.

— Ненормальная старуха! Ты же видишь, он сейчас жаба, а это ведь по твоему колдовству. И вообще, дом-то твой не достроен.

— И правда… Я совсем об этом забыла. Амда-чамда ди-ди-ди. Тирим бо, чирим бо.

И едва Ципили пробурчала свои бесовские слова, снова перед ней явился совсем уж жалкий Дровосек. Он бухнулся старухам в ноги.

— Я… Я больше никогда такого не сделаю. И дом я быстро дострою… Я за ежевикой пошел, голодный был, вы же не приносите мне еды… Не беспокойтесь, я очень, очень быстро дострою дом… Очень, очень хороший дом…

— Ладно, не распускай нюни. Мы вон принесли тебе еды.

И верно, у полудостроенного дома стоял маленький горшочек.

Ведьмы снова поднялись и умчали по своим делам, а Дровосек подошел к горшочку с едой и открыл его… В нем был заплесневелый творог.

— Ну, мерзкие колдуньи! Даже хлеба не принесли!

Но что делать, голод не тетка. Снял Дровосек сверху плесень и стал есть творог.

Всему, однако, бывает конец. Вот и для Ципили избушка построена. И Дровосек радовался: теперь пришло время колдуньям свое обещание исполнить, доставить его обратно к милым сердцу грушевым деревьям. И вместо противных избушек для бессердечных колдуний станет он снова мастерить поделки из грушевого дерева. Очень он любит эту работу, считает ее самой приятной и спокойной. И кто, кроме него, так чувствует дерево? А дерево тоже словно отзывается на мастерское умение, легко подается.



Может, оттого и все вещи, которые делал Дровосек, были так хороши, что не успеет он, бывало, прийти на базар, а народ через минуту уже все раскупил…

Очень тосковал Дровосек по семье, по дому, и брат Гиж Гарник тоже беспокоит. Он был годовалым ребенком, когда, играя, старший брат нечаянно толкнул его. Ребенок упал, сильно ушибся головой, а вырос, и выяснилось, что мальчик слаб умом. Так брат Дровосек всю жизнь и живет с чувством вины перед младшим братом.

Когда Дровосек обзавелся семьей и построил себе дом на лесной опушке, Гиж Гарник остался в деревне, в отчем доме, и обитает там один-одинешенек. Потому и тревожно за всех. Нельзя больше задерживаться вдали от родных. Зимы в этих краях суровые, а он еще никаких запасов не сделал.

Дровосек с нетерпением ждал возвращения колдуний. На его счастье, в этот день они вернулись не поздно.

Ципили обошла свою избушку и раз и другой, зашла внутрь, потом снова покружила вокруг дома и снова, но теперь уже через трубу, влезла внутрь, а вышла через дверь и… вдруг, оседлав помело, взлетела и исчезла.

Дровосек ничего не понял. Все вроде сделал как следует, причин для неудовольствия у старухи не было. Отчего же она, не сказав ни слова, опять куда-то умчалась? И где ее теперь носит, когда вернется, кто знает?..

Прошло немало времени, прежде чем Ципили, наконец, возвратилась. На помеле у нее грудились шкуры разного зверья.

— Эта негодная молокососка, — сказала Ципили, показывая в сторону дома Тимбаки, — на соломе спит. Что она понимает в жизни? А я колдунья, повидавшая много. Я Пиндо!! Знаешь, что такое Пиндо?.. Хотя откуда тебе знать, деревенщина… Я не привыкла спать на соломе, мне приятны мягкие, пушистые шкуры…

И Ципили поволокла свое добро в избушку. Немного погодя она вышла, и опять покружила вокруг жилища, и проговорила:

— Ничего не могу сказать, сделал ты все на совесть. Вот только труба вроде бы узковата.

— Нет, нет, — испуганно возразил Дровосек, — все как ты велела.

— Мало ли что я велела, мастер-то ты, надо было сообразить, что следует сделать пошире.

— Да ты же с легкостью скользнула внутрь через трубу?..

— Да, но…

— Какое еще «но»? — сказала вдруг подошедшая к ним Тимбака. — Я тоже видела, что ты легко проскочила в трубу и туда и обратно. Нечего придираться.

— Ну я же ничего такого не сказала. Избушка неплохая. Даже хорошая. Мы не станем превращать тебя в жабу.

— Нет, конечно! Зачем его жабой. Жалко, — ласково проворковала Тимбака. — Мы лучше орлом его обернем, в награду за хорошую работу…

Дровосека обуял ужас, он едва прошептал:

— Мы же договорились!..

— Ох, ох, ох! Договорились, видишь ли! Какой еще договор? Уж не письменный ли? Ладно, иди-ка спать. Про уговор утром подумаем… — С этими словами Тимбака взвилась на помеле и перелетела к своей избушке на южном склоне горы, а Ципили полезла к себе.

Дровосек всю ночь глаз не сомкнул. Да и откуда взяться сну после такого разговора! Только к утру немного прикорнул. А когда разомкнул веки, то страшное уже свершилось. Сначала он почувствовал, что находится совсем в другом лесу. Деревья тут не с привычными круглыми стволами, а какие-то плоские, как ножи-великаны, и стволы у них не коричнево-бурые, а сплошь зеленого цвета. Были и деревья с круглыми стволами, но тоже странные — с разноцветными ветками, словно венцом уложенными на верхушках.

Все увиденное поразило Дровосека. Но скоро он понял, что это не лес-великан, а просто он сам стал таким маленьким, что обычная трава кажется ему такой высокой. Он попробовал встать и для этого хотел опереться руками о землю, но вдруг увидел… крылья вместо рук. И так стало горестно бедняге, так захотелось умереть, захотелось кричать от досады и обиды! И он закричал… Но вместо крика получилось: «Кар-р-р». Значит, его обернули вороном?! Он взмахнул крыльями, легко взлетел в небо и оттуда увидел лужайку, обе, сработанные им, избушки. А старух и след простыл. Сделав круг над лужайкой, он сел на крышу жилища Тимбаки. Хотелось покончить с собой… Но как это сделать, как кончают самоубийством вороны?..

А колдуньи тем временем были далеко. Очень далеко… Они летели на северо-запад и говорили вот о чем.

— Нехорошо мы поступили! — Это сказала Ципили. — Да еще ночью. Как проснется, небось сердце у него лопнет.

— Поделом негоднику, зачем убегал. Если бы мы дали ему уйти, он открыл бы людям наше местонахождение, — сердито пробурчала Тимбака. — Наконец-то мы с тобой обрели соответствующие настоящим колдуньям жилища, такие удобные, красивые, в никому не ведомом месте, куда ни один человек добраться не сможет.

— Мы могли во сне перенести Дровосека в его грушевую рощу, и живи он тогда хоть еще тысячу лет, ни за что не нашел бы дороги к нам.

— Так думаешь? Плохо ты знаешь людей, у них собачий нюх, где угодно разыщут, если только захотят. Что бы мы стали делать?

— Тогда бы обернули его, зачем спешить-то было?

— Смотрю я на тебя, чем дальше, тем больше ты теряешь свою злость. Или забыла, какая за это может быть кара?

— Не забыла. Знаю, дири-дим бо, знаю. Но у нас же был уговор с этим человеком?!

— Уговор… Не помнишь разве, как люди двести пятнадцать лет тому назад захватили нашу лужайку?

— Помню, конечно, но Дровосек перед нами ни в чем не виноват. Тогда-то все так вышло из-за твоего паршивого деда… Нет, вечером, когда вернемся, я снова оберну его человеком… Что ни говори, а он хороший, и такие славные дома нам построил… Эдакого мастера поискать надо. Другой, может, и отказался бы выстроить нам избушки.

— Дело твое. Ты его обернула вороном, ты и возвращай ему человеческое обличье, хотя лично я не посоветовала бы этого делать.

— Я тебя выслушала, молокососка, но поступлю, как сказала. И обязательно верну его в грушевую рощу!

— Это я-то молокососка! Я? — И Тимбака кинулась к Ципили, но та рванулась вперед, и нагнать ее было невозможно. — Погоди, — орала Тимбака, — я тебя так укушу, что сто лет будет болеть!

— Если догонишь! — Ципили еще прибавила скорость.

— Э-эй, Дири-дим-бо, стой!.. Говорю тебе, стой, ненормальная старуха, не то сотру тебя в порошок, веревку совью! — надрывалась во всю глотку Тимбака, едва поспевая за Ципили…

Вы, конечно, понимаете, когда все это происходило.

Да, да, в тот самый день, когда колдуньи нечаянно спасли мальчика-эскимоса. И так уж получилось, что, когда колдуньи вернулись на свою лужайку, Ципили при всем желании не могла выполнить своего решения. Ни обернуть кого-то кем-то, ни обернуться самой она уже не могла, потому что потеряла свою колдовскую силу, и хоть очень сожалела, но что случилось, то случилось.

Так Дровосек стал Вороном, но не потерял веру в то, что еще обретет человеческий облик. С этой надеждой он всегда находился где-то вблизи от старух, помогал им, чтобы они скорее вернули свою былую колдовскую силу, и тогда, кто знает, может, смилуются, пожалеют его, вновь сделают человеком…

Встреча

После ухода Мануш Асмик стала осматривать ближние кусты. Ей не верилось, что Тарон мог зайти куда-то далеко. Да и как можно было в это поверить, если он совсем недавно был рядом с ними!

Посмотри кто-нибудь на Асмик со стороны, очень удивился бы: она и в траве искала Тарона, словно он не мальчик, а мышка.

Девочка искала и сама ругала себя, что не сумела как следует воспротивиться, не брать Тарона в лес. Знать его характер и все-таки опять взять с собой. С этими мыслями, переходя от куста к кусту, Асмик вдруг увидела под одним из них корзину Тарона.

— Тарон! — позвала Асмик.

Ответа не было, но уже у следующего куста она увидела и самого мальчишку.

— Ах ты противный, столько зовем тебя, а ты не слышишь?!

— У-гу, у-у-у… — плотно сомкнутыми губами с трудом промычал Тарон.

— Что, что?

— М-м, ум…

— Набил полный рот, конечно, как же тебе говорить! Глотай скорее, а то подавишься. Ну и ну! Ты что, при нас не мог рвать смородину, зачем спрятался?

Тарон с трудом прожевал и проглотил смородину и сразу же накинулся на Асмик:

— Чего вы пристали ко мне, чего вам от меня надо?! Пусть каждый где хочет, там и собирает ягоды. Только и знают: «Тарон, Тарон!..» Если на каждый ваш крик отзываться, можно голос потерять.

Такого Асмик никак не ожидала. Она была уверена, что негодный мальчишка хоть извинится, а выходит, что они же и виноваты.

— Ты понимаешь, что говоришь?.. Ведь мы же отвечаем за тебя! Забыл разве, что мама тебя ни за что не отпустила бы, не дай мы ей слово следить за тобой?.. Вместо того чтобы набрать смородины для дома, ты пузо свое набиваешь…

— А мама сказала: «Мне не нужна твоя смородина, лишь бы невредимым домой вернулся…»

— Ну, а мы что? Разве не того же хотим, чтоб невредимым и вернулся?

— Я голодный!.. — заныл Тарон.

— Голодный, вон хлеб, не смородиной же ты собираешься наесться? Да и смотри, живот заболит, разве можно столько ягод есть.

Асмик сложила ладошки трубочкой и закричала:

— Мануш!.. Мануш, Тарон нашелся!.. Он здесь!..

Но Мануш была уже далеко и не могла слышать голоса подружки.

Тщетно подождав ответа, Асмик снова обрушилась на Тарона:

— Эх ты, бесстыдник! Что теперь будет, если мы потеряем Мануш?!

— Не потеряем. Идем за ней…

— В лесу нельзя метаться. Надо ждать на одном месте, не то все потеряемся.

— Тогда давай собирать смородину…

— Собирай, собирай. Не возвращаться же домой с пустыми корзинами! — сердито бросила ему Асмик, а сама снова стала звать: — Мануш, Мануш!.. Тарон нашелся…

— Наемся до отвалу и тогда наберу в корзины. Это не трудно, их всего две.

— Смотри солнце уже где, когда ты думаешь корзины наполнять?

— Успею…

И тут из-за дерева вышла Тимбака. На лице добрая улыбка… Дети удивились: откуда вдруг взялась эта старушка?

— Милая девочка, ты не беспокойся. Я помогу вам набрать смородины.

— Бабушка, откуда вы взялись? Мы вас не видели.

— А я вас видела? — сказала, все так же улыбаясь, Тимбака. — Я, детки, хворост собирала, разные сухие ветки. Хотите покажу, где хорошая и обильная смородина. Там и красная и черная…

— Не беспокойтесь, бабушка, мы и сами найдем. Да нам не много надо. Вам ведь трудно.

— Какие же трудности? Всего несколько шагов отсюда…

— Нет, мы не можем. Мы ждем.

— Ну пусть покажет! — упрямо набычился Тарон. — Слышишь ведь, говорит, что там много.

— Очень, очень много. Вмиг наполните все корзины. И ходить и искать не придется.

Тарон обо всем забыл.

— Пошли, бабушка. Покажи мне.

Но Асмик твердо стояла на своем:

— Нет, мы ждем Мануш, пока она не вернется, никуда не пойдем.

— А кто такая Мануш, девочка моя? — спросила Тимбака.

— Наша подружка. Пошла искать этого озорника. Он тут прятался от нас, а мы думали, потерялся.

— Ай, яй, яй, — покачала головой Тимбака, — в лесу так нельзя, в лесу очень даже просто потеряться. Сестричка права, в лесу надо быть умником…

— Она мне вовсе не сестричка!

— Не сестричка, так подружка, какая разница? Видишь, разволновалась из-за тебя, как родная сестра…

— Ну, что делать?.. Мне очень хочется туда, где смородина… Покажи, бабушка.

— Нет, как же без подружки? Без нее нельзя, а она не хочет.

— Я хочу! — с огорчением в голосе воскликнула Асмик. — Я очень хочу. Но боюсь потерять нашу подругу!

— Не бойся, деточка. Об этом не беспокойся. Моя сестра приведет ее к нам.

— Какая сестра? Где она? — удивленно округлила глазенки Асмик.

И тут из-за ближнего дерева вышла Ципили с доброй-предоброй улыбкой во все лицо и медоточивым голоском сказала:

— Я здесь, девочка моя. И я тоже знаю хорошие места, где много-много спелой-преспелой смородины… Как только вернется ваша подружка, я приведу ее к вам.

— Вот видишь, она приведет Мануш к нам…

Тарон подобрал свои корзины и пошел вперед.

— Здесь недалеко, ущелье минуете и сразу ягодники!.. — Ципили показала в сторону лесной чащи. — Там столько смородины, с одного куста целую корзину набрать можно…

— Я же говорила, — вставила Тимбака, — идемте, ребята…

— Но это не дело… Нам надо дождаться Мануш!.. — не сдавалась Асмик.

— Не желаете, не пойдем… Я же хочу, чтобы вам было лучше, — сказала Тимбака и, пройдя чуть вперед, стала собирать хворост.

Но тут голос подал Тарон:

— Ты не хочешь, не ходи, а я пойду… Бабушка, пошли!..

— Нет, мой мальчик, — вмешалась Ципили, — так нельзя, можно только вместе.

— Почему только вместе? Почему она не идет? — Тарон чуть не плакал…

— Ладно, идемте, — наконец решилась Асмик. — Только вы, бабушка, пожалуйста, не уходите отсюда…

— Ну, конечно, детка, — обрадовалась Ципили, — с места не сдвинусь. Спокойно идите. Тимбака, слышишь, девочка согласна. Веди их, скорей веди к ягоднику, время идет.

Тимбаке того и надо было. Она сразу же пошла вперед и поманила ребят за собой. Стали спускаться в ущелье.

— До свиданья, дети! — крикнула им вслед Ципили, чтобы успокоить девочку. — Я буду здесь. Буду ждать.

Тимбака вскоре резко свернула влево и поднялась наверх. Лес стал почти непроходимым. Тимбака с трудом прокладывала дорогу.

— Скоро начнется ягодник.

И действительно через минуту-другую на пути появились невысокие кусты смородины, ягод на них было немало. Тарон на ходу рвал ягоды. Он хотел остановиться, но Тимбака не позволила ему.

— Это разве смородина, — сказала она, — даже не созрела как следует. Вот поднимемся той узкой тропинкой, и тогда вы увидите…

Они поднялись, и картина им открылась необыкновенная: старушки не обманули, ягодник здесь и впрямь прекрасный. Тут можно набрать и огромную корзину, не то что маленькие, как у Тарона и у девочек.

Даже Асмик, которая думала только о Мануш, и та, увидев буйство ягод, бросилась к кустам. Они были высокими, и ягодник поглотил детей в своих лабиринтах…

Тимбака тем временем вернулась назад. Она не могла положиться на Ципили, боялась, что та испортит все дело. Старуха уже совсем не в себе, иногда может и лишнее сболтнуть…

Тимбака была уверена, что дети настолько увлекутся сбором ягод, что она успеет вернуться. А если и выберутся из ягодника, то далеко не уйдут. Она сознательно, когда вела их, очень много петляла, чтоб совсем запутать ребятишек. Так что им одним дороги не найти…

И Тимбака поспешила к Ципили…

Пусть спешит. Мы же посмотрим, что случилось с Мануш, куда завел ее Ворон.


А было так. Мануш шла за Вороном и скоро подошла к тому самому кусту, за которым, как ей показалось, кто-то прячется. Но скоро она убедилась, что там никого нет, и, решив больше не углубляться в лесную чащу, вернулась назад. «А то еще и Асмик потеряю», — подумала Мануш. Ей попадались кусты со зрелой смородиной, но она словно ничего не видела.

Мануш была девочкой сообразительной. Идя сюда, она оставляла на пути заметы на деревьях и кустах, чтобы не заблудиться. И потому очень быстро пришла на место, где оставила подружку. Но… вместо Асмик там, конечно, была Ципили, которая мирно собирала в подол смородину.

При виде добродушной старушки Мануш даже обрадовалась: теперь они не одни в лесу… Да, но где же Асмик?

— Бабушка, — спросила она, — здесь была девочка, вы ее не видели?

— Ну как же, я ведь не слепая! Только она была не одна. С ней был еще мальчик.

— Какой мальчик? Такой маленький, толстенький?

— Да, да. Маленький, толстенький, кругленький! И в руках у него две корзинки…

— Две корзинки? Это Тарон! — воскликнула Мануш. — Но куда же они пошли?.. Вы не спросили?..

— Спросила, моя миленькая… Вон туда пошли!.. — И Ципили указала совсем в другую сторону.

— Давно они ушли? Если быстро пойду, нагоню их?

— Определенно нагонишь, они ведь не спеша продвигаются — смородину собирают. Ты только поспеши. Вот этой тропки держись, она приведет тебя к ним.

Едва Мануш скрылась за деревьями, Ципили, радостно хлопая в ладоши и подпрыгивая, затянула свою особую колдовскую присказку:

— Тимбо-бумо, Тимба-кум… Все началось замечательно, осталось лишь к Медведю ей прийти!

Дили-дим бо, дили-дим бо,

Осталось девочке прийти к Медведю,

Тили мин-го, Тили мин-го,

И прямо в логово к нему попасть…

«Что-то уже натворила, карга, — подумала Тимбака, увидев Ципили приплясывающей, — хорошего от нее не дождаться».

— Чего ты пляшешь? Девочка, что ли, объявилась?

— Объявилась, а как же! Но ты лучше скажи, что сделала с теми двумя?

— А что я должна была сделать? Довела их до ягодника. Там такие заросли смородины, заберутся поглубже, могут совсем пропасть… А что с Мануш?

— Она пришла, — продолжая радостно бить в ладоши, сказала Ципили, — и я отправила ее в противоположную сторону, прямо к медвежьей берлоге. Хи, хи, хи!

— Ну, молодец, Ципили! Это ты правильно сделала. А теперь давай поторопимся за ней, а то, глядишь, обратно вернется.

— Пошли, пошли! Все идет как надо!

Ципили засеменила впереди.

— Терпеть не могу, когда скачут от радости, а дело еще до конца не доведено… — сказала Тимбака и поплевала три раза через левое плечо, — тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить…

И они поспешили за Мануш. Но вскоре удивились, увидев, что тропинка, которой они шли, вдруг разделилась на две. Куда дальше идти — влево или вправо?.. На помощь пришел Ворон. Он летел за Мануш.

Ворон громко закаркал, так, что не услышать, а затем и не увидеть его было невозможно, и подался вправо. Ну и колдуньи, конечно, тоже пошли направо. И скоро они услыхали голос Мануш.

— Тарон! Асмик! Где вы, эй! — звала она.

— Вот и дошли, — сказала Тимбака. — Давай как следует подумаем, что станем делать?

— О чем тут думать? Отведем ее к разъяренному Медведю, и конец.

— «И конец», — передразнила Тимбака. — Если бы так все было легко и просто, мы и сейчас оставались бы колдуньями. «Отведем ее к разъяренному Медведю». Но как?

— Очень просто, — ударив помелом по земле, сказала Ципили.

— Просто, просто… тебе все трын-трава, а тут подумать надо…

Но на раздумья у них уже не было времени.

Видя, что друзей поблизости нет, иначе отозвались бы, Мануш повернула обратно и увидела старушек.

— Гляди-ка, кто здесь! — ласковым голоском воскликнула Тимбака.

— Ой, куда же ты забрела, Манушик! — прикинулась изумленной Ципили.

— Бабушка, я так и не догнала их. Наверно, другой дорогой пошли… — огорченно развела руками Мануш.

— Да, конечно… Наверно, другой дорогой… Я же говорила тебе, иди прямо, не сворачивай!..

— Я шла прямо… И очень быстро. Но так и не смогла догнать их.

— Нет, видно, ты где-то потеряла тропинку. Иначе ты сюда бы не вышла, — вмешалась Тимбака.

— Или они отклонились в сторону, — высказала предположение Ципили.

— Что же мне теперь делать? — с грустью спросила Мануш.

— Оставайся с нами, будь нашей внучкой… Что? Или мы плохие бабушки? — улыбаясь, сказала Ципили.

— Да ну вас, не шутите…

— А мы не шутим. Оставайся с нами.

— Как я могу остаться, меня ведь дома ждут… И возвращаться нельзя. Как же одной?.. Да я, пожалуй, и не найду, как выбраться из леса.

— Мы проводим тебя, Манушик, выведем из леса.

— Ой, пожалуйста, выведите! — обрадовалась Мануш.

— Конечно, не оставаться ведь здесь!

Мануш снова погрустнела:

— Но как я без Тарона, без Асмик?..

— Почему без них? Мы поможем тебе найти друзей.

— Бабушки, милые, какие вы хорошие! Помогите найти их, я никак не могу одна.

— А что это ты, Мануш, ягод не набрала? Корзина пустая.

— Какие еще ягоды, зачем они мне. Да я вовсе и не люблю смородину… Ой, только бы Тарон и Асмик нашлись…

— Так не говори, деточка. С пустой корзиной домой возвращаться нельзя! — И Ципили почти силой взяла у Мануш корзину и высыпала туда всю смородину, что успела насобирать себе в подол.

— Ну, что вы, бабушка! А вам?..

— Мне она не нужна, я тебе собирала. Мы-то пришли сюда за хворостом. Но это успеется… Хочешь, еще наберу смородины?..

И тут с карканьем вновь появился Ворон. Мануш уже давно приметила его и сейчас кинулась с надеждой навстречу птице…

— Опять он!.. Бабули, он говорит, но я не понимаю.

— Может, знает, где дети, только сказать не умеет? Иди за ним. Мы тоже пойдем.

Воспользовавшись моментом, Тимбака толкнула Ципили в бок.

— Опять доброта тебя одолела! Чего ты расстилаешься перед девчонкой? И на тебе смородины, и давай еще наберу. Прямо наизнанку выворачиваешься… Пойми ты, глупая, только с лица надо казаться доброй. А внутри следует быть ух какой злой! Очень злой! Ты должна думать, что эта самая Мануш — твой враг, что она, и никто другой, лишила тебя твоих колдовских чар! Понимаешь?..

— Но она же передо мной ни в чем не виновата? — попробовала оправдаться Ципили.

— Какая ты бестолковая! Долблю, долблю тебе, но ничего в твою голову не лезет… Ты просто должна так считать, что это она виновата в том, что ты потеряла свою колдовскую силу!..

— Как я могу так считать? Ведь виноват в этом мальчик-эскимос?! Мануш, заметив, что старушки остановились и о чем-то спорят, вернулась к ним.

— Что случилось, бабушки, о чем вы спорите?

— Мы разве спорим? — прикинулась удивленной Тимбака. — Наоборот, обсуждаем, какой дорогой вывести тебя из леса, их ведь две.

— Мне все равно какой, — сказала Мануш. — И не надо вам со мной идти. Просто покажите, как мне отсюда выбраться, и я пойду одна.

— А как твои друзья? Не будем разве их искать?.. — спросила Ципили. Ворон тем временем снова дал круг над ними, все так же громко каркая.

Ципили навострила уши: она одна понимала Ворона.

Тимбака забеспокоилась:

— Ну, что он говорит?

— Кто… что говорит? — удивилась Мануш.

— Просто спрашиваю у Ципили… что она говорит.

— Да, действительно, как считаете, идти мне одной?

— А ты не боишься? — спросила Ципили.

— Кого мне бояться?

— Ну, одна в лесу. Вдруг тебе встретятся злые колдуньи?

— Что вы, бабушки! Никаких колдуний нет!

— Как это нет! — поразилась Ципили.

— Нет, и все.

— Выходит, колдуний нет нигде?..

— Конечно, нету. Они давно потеряли свою силу, только в сказках остались.

Услыхав про то, что колдуньи давно потеряли силу, старухи с удивлением переглянулись: откуда этой девочке известно, что мы потеряли нашу колдовскую силу?

После долгого молчания Ципили наконец спросила:

— Кто тебе сказал, что колдуньи потеряли силу? Что их вообще нет? Вот я, например, колдунья! Злая колдунья! Захочу, могу даже съесть тебя!

Мануш рассмеялась:

— Ну что вы, бабушка! Какая вы колдунья, да еще злая. Вы очень добрая.

— А я? — тут же вышла вперед Тимбака.

— И вы добрая. Я же вижу.

— Пожалуй, и верно, добрая. О том и тужу. — И, нагнувшись к Ципили, шепотом спросила: — Что Ворон сказал?

— Говорит, медвежье логово уже близко, — тоже шепотом ответила Ципили.

— Чего же мы ждем? Начинай.

— Да, Манушик, мы добрые, — громко сказала Ципили, — очень даже добрые. Но за долгие годы не встретили ни единого человека, который сделал бы нам добро. Вот ты, например, добрая?

— Я? Наверно… А вообще не знаю…

— Сейчас проверим. Если добрая, то окажи нам услугу.

— С удовольствием, коли смогу.

— Сможешь, сможешь!

— Да ничего она не сделает!.. — замахала руками Тимбака.

— Ну почему?.. Может, она и сделает?..

— Мне ведь неизвестно, что я должна сделать, бабушки!.. Вы сначала скажите…

Старухи переглянулись.

— Разве мы не сказали? — вроде бы удивилась Тимбака.

— Нет же, конечно. Я не знаю, чего вы хотите.

Старухи отошли в сторонку, немного пошептались. Наконец Ципили подошла к Мануш и сказала:

— Мы раздумали.

— Мы не хотим, — добавила и Тимбака.

— И все же что я должна была сделать? — в нетерпении спросила Мануш.

Ципили взяла девочку за руку и потянула ее вправо.

— Вон видишь, там, вдали, маленькая избушка, поросшая мхом? Погляди внимательнее, за теми дубами.

— Где? A-а! Вижу, вижу.

— Там раньше, — шмыгая носом, сказала Ципили, — был наш дом. А потом пришел Медведь и нас выгнал… Теперь он там живет. В избушке остался сундук.

— А в нем все наше добро, — поддержала Тимбака. — Мы не можем пойти туда за сундуком… Вот и подумали… Но нет, нет… — И, отступив на два-три шага, замахала руками и закачала головой, давая понять, что больше ничего не скажет.

— Да ну вас, опять что-то не договариваете, — пожала плечами Мануш.

— Понимаешь, — опасливо забормотала Ципили, — нам подумалось, может, ты бы сходила и принесла… Но, честно говоря, мы боимся за тебя.

— Чего бояться, мне вовсе не трудно. Схожу и принесу. Только справлюсь ли одна с сундуком?..

— Он не тяжелый. Это, скорее, большая шкатулка.

— Раз так, идемте. А вообще-то я могу и одна. Как-то я совсем, совсем одна ходила в наш маран[6]. Там темно, ничего не видно, но я нашла, где стоял горшочек с маслом, и принесла его маме, — не умолкая щебетала Мануш, идя по указанной старушками тропке.

— Погоди! — позвала Тимбака. — Мы боимся за тебя!..

— Вдруг Медведь дома!.. — добавила Ципили.

— Ну и пусть. Я не боюсь никаких медведей. Наоборот, даже люблю их. Мне мой дядя на день рождения вот такого медведя подарил, — Мануш подняла руку над собой, — большущего. Я с ним никогда не расстаюсь, он даже спит рядышком со мной.

— Я вижу, ты смелая девочка, — улыбнулась Тимбака.

— Очень, очень смелая! — ввернула Ципили.

— Какая тут нужна особая смелость? Войду в избушку и выйду.

Но Ципили чуть было все не испортила. Не сдержавшись, она пробурчала себе под нос:

— Где ей оттуда выйти!.. И зачем только мы засылаем ее в это логово!..

Едва Тимбака расслышала бормотанье своей ненадежной напарницы, так двинула ее локтем в бок, что та вся скривилась от боли…

— Никак не можешь сдержать себя, опять все дело испортишь!..

Ципили какое-то время держалась за бок, но потом вдруг схватила помело и стала им дубасить Тимбаку.

— Вот, вот тебе, молокососка, дили дим-бо!..

Все это, конечно, очень удивило Мануш, но Тимбака быстро взяла себя в руки, и ссора прекратилась. Больше того, она все так повернула, что Мануш ничего не поняла, только удивленно поглядела на старух и спросила:

— Что случилось, бабушки, чего вы ссоритесь?

— Ничего, ничего. Мы не ссоримся. Просто Ципили говорит, что не надо…

— Нет надо, надо! Помоги, деточка, бедным, несчастным колдуньям.

— Ну что мелет эта ненормальная старуха? Колдунья она, видишь ли! — зашипела как змея Тимбака.

— Да нет же, мы бедные, несчастные старухи. Я пошутила… Бездомные, неприкаянные старухи!

И обе вдруг заголосили, жалеючи себя.

— Не плачьте, бабушки! Идемте, я возьму у Медведя ваш сундук. Только вы потом помогите мне, поищите со мной Тарона и Асмик.

— В этом ты на нас положись! — деловито заверила Тимбака. — Будь абсолютно уверена, мы обязательно разыщем их, и всех вас вместе выведем из леса.

— Вы не представляете, какой Тарон непослушный мальчишка! Мама его ни за что больше не пустит в лес, если узнает, что он заблудился…

— Ты увидишь, мы непременно разыщем твоих друзей…

— Ну, вот и избушка… Ждите здесь, я сейчас вернусь.

— Иди, миленькая, иди, славная Манушик, мы подождем тебя здесь…

И Мануш смело направилась к избушке.




Загрузка...