«Ой-ей, — горевала про себя Тимбака, — будь я сейчас в небе, разве сбилась бы с пути? Дом этого недотепы разглядела бы за сто верст».
Ципили, хромая, плелась за Тимбакой и думала о том же самом. И с закрытыми глазами они разыскали бы злосчастный дом в былые времена, а теперь тащись пешком да еще волоки за собой это паршивое помело, которое если на что и годится, так только чтоб мести вокруг дома. Идешь с ним и мучаешься — цепляется за все кусты. Ципили бросила бы его вовсе, да ведь делали они новое помело вдвоем с Тимбакой, а значит, и бросить нельзя без ее согласия. К тому же Ципили не потеряла надежды, что к ней вернется колдовская сила, и тогда что ж, опять ладить помело.
Вслух обо всем, что им думалось, бывшие колдуньи сказать, конечно, не могли, ведь Мануш с ними, мыслимо ль услыхать ей такое от «добрых бабушек».
Плутая в густом лесу, они то скатывались в овражек, то взбирались на бугры и холмы, то дорогу им преграждали ручьи и речки, а то и неодолимые скалы грудились на пути, и приходилось давать большой круг. И Ворон, как назло, куда-то исчез, не появляется, чтобы указать им верное направление.
— Это ты виновата, Ципили, — пробурчала Тимбака, — что мы сбились с тропы. Ты же шла впереди.
— Помолчи лучше, трещотка! Видишь ведь, ревматизм меня опять скрючил. Я сбилась, а ты шла бы правильно. Скажешь, не то говорю?
Мануш молчала. Она надеялась, что бабушки скоро выберутся на верный путь. «Только бы дойти до дома лесничего», — думала девочка.
— И зачем я только пустила вперед эту трухлявую старуху? — не унималась Тимбака.
— Так шла бы сама впереди, кто тебе мешал! — разозлилась Ципили. — Можно подумать, я не понимаю, почему ты поотстала. Хитра больно, знаешь, что первой идти труднее.
— Ладно, хватит корить друг дружку, давай лучше разберемся, где мы, — сказала Тимбака, остановившись. — Может, мы вообще кружим на одном месте?
— Ну, подумай, подумай. На одном месте, говоришь? Похоже, что так. Я уж давно приметила, что овражек этот мы второй, не то третий раз топчем. Вон и следы вроде наши… Трава примята. Ты уж постарайся, Тимбака, придумай что-нибудь дельное…
— Да ничего на ум не идет, не знаю, что делать…
— Пусть Мануш подумает, мы старые, немощные. Придумай, детка, как нам быть.
— Я уже придумала, да боюсь, может, не то, что вам понравится.
— Говори, говори! — обрадовалась Ципили.
— Понимаете, я подумала, что если вы никак не отыщете дом лесника, так помогли бы мне выбраться из леса, а?
— Что? — удивилась Тимбака.
— Конечно, это нехорошо одной вернуться домой, но…
— Какой же ты друг после этого?! — всплеснули руками старухи. — Слыхано ли, бросить друзей в беде!
— Я же, наоборот, хочу помочь им. Позвать взрослых, чтоб поискали. Они-то уж наверняка разыщут ребят.
— Да пока ты домой доберешься, их звери загрызут!..
— Тогда проводите меня обратно к медвежьей избушке. Может, он уже нашел моих друзей.
— Ну и придумала! Да если он их и нашел, то сразу съел.
— Не может он съесть. Как вы не понимаете, это очень добрый медведь. Едва услыхал, что Асмик с Тароном в беде, что они заблудились, сразу бросился на помощь… — Мануш села на поваленное дерево. Она так устала, что не могла идти дальше. — Зачем вы меня все время пугаете, я уверена, он не ест детей.
— Да мы не пугаем тебя, милая Мануш, не расстраивайся, — сказала Ципили, присаживаясь рядышком. — Давайте отдохнем, мы все устали.
— Как так отдохнем, — раскричалась Тимбака, — надо искать дорогу, не то на ночь застрянем в лесу!
Мануш не только устала, она и проголодалась, но сумка с провизией осталась у Асмик. Однако делать нечего, Тимбака права, надо искать дорогу.
Они еще долго плутали, пока, наконец, вышли на какую-то тропку, едва, правда, приметную, но, может, она выведет их куда-то…
— Ципили, — сказала Тимбака, — а тропка-то вроде знакомая.
— Знакомая, конечно, не видишь, деревья… — ответила Ципили и, обернувшись к Мануш, сказала: — Скоро дойдем, милая, не бойся.
Но девочка не слышала старух. Мысленно она была дома, думала о том, что к вечеру должен вернуться с лесопилки отец. Придет, а Мануш нет, и мама уже все глаза выплакала в тревоге за дочку. От таких дум у Мануш сердце разрывалось.
Шли они, шли и уперлись вдруг в замшелую скалу. Тимбака остановилась и задумалась. Тут подошла Ципили.
— Что ты остановилась? — спросила она.
— Да нет, — после долгой паузы сказала Тимбака. — Нет…
— Что нет?
Тимбака оглянулась, увидела, что Мануш еще далеко, тихо проговорила:
— Я подумала: не поднять ли нам девчонку на эту скалу да и сбросить ее оттуда? Но ничего у нас не получится, скала недостаточно высокая…
— Да, не высокая… — согласилась Ципили.
— Что не высокое? — услышав последние слова старухи, спросила подошедшая Мануш.
— Скала не высокая. Я сначала подумала: не забраться ли на нее, может, оттуда виден дом лесника… Но вряд ли…
— Да она ниже деревьев, разве вы не видите?
— Про то мы и говорим.
Они обогнули скалу и вышли на край обрыва. Это было большое и глубокое ущелье. Перейти его немыслимо, хотя противоположная сторона много ниже.
— Ничего не понимаю, — удивилась Тимбака, — здесь же не должно быть никакого ущелья!..
— Не должно быть! — согласно кивнула Ципили.
— Погодите-ка! — прервала их Мануш. — Вы ничего не слышите?
— Слышим. Конечно, слышим, — сказала Ципили. — Подожди, а что мы слышим?
— Минуточку, помолчите! — Мануш снова прислушалась. — Вроде кто-то меня кличет.
Все замолкли и насторожились.
И действительно, если помните, Асмик и Тарон несколько раз кричали: «Мануш… Мануш…» А потом Тарон стал снова канючить, просить оладьи у Асмик.
Вот как может быть: едва приблизившись друг к другу, они опять разошлись. Гном увел Тарона и Асмик на другой берег, а Мануш… Мануш, не услышав больше зова, решила, что ей все только почудилось.
— Ну ладно, — чуть погодя проговорила Мануш, — идемте.
— Идемте, — согласилась Тимбака…
— Куда идти? Я устала, колени болят, — заныла Ципили.
— Не ночевать же нам здесь! Пойдем прямо…
Ципили поняла, что задумала Тимбака.
— Что ж, пойдем прямо.
— Куда же мы выйдем, еще немного — и пропасть? — воскликнула Мануш.
— Чего ты испугалась? Когда мы были в твоем возрасте, нам ничего не стоило одолеть такое ущелье. Иди впереди, а мы за тобой.
— Нет, идти прямо невозможно! — И Мануш повернула назад.
Старухи поневоле последовали за ней.
— А если бы пошли, как мы сказали, наверняка разыскали бы твоих друзей, — ворчала Тимбака.
— Верно, верно, — поддакнула ей Ципили.
Очень скоро они вернулись к скале. Ципили остановилась, огляделась и говорит:
— Тимбака, эта скала мне что-то очень напоминает.
— Понятно, что напоминает, мы недавно здесь были.
— Да? А я-то думаю, что за скала.
— Мы хотели, чтобы Мануш поднялась на нее.
— Что же она не поднялась, может, и увидела бы с нее своих.
— Хотите, я сейчас поднимусь, — предложила Мануш. — Правда, деревья вокруг уж очень высокие.
— И что ж, что высокие. В просветах между ними все равно можно многое увидеть. Да и не все деревья одинаково высокие. Эх, если бы я была моложе, — притворно вздохнула Тимбака.
— А если бы я могла, — протянула Ципили. — Раньше бы мне такая скала нипочем.
И действительно, раньше, когда они были сильными колдуньями, когда умели парить над горами и над лесами, что им стоило взять такую преграду, как эта скала. Но сейчас у них вообще другое на уме. Они хотели хоть с этой скалы сбросить Мануш, может, тогда Великий Кудесник вернул бы им их колдовскую силу. Не то теперь жизнь не в жизнь. Каково таскаться пешими по лесам, вспоминая все пережитое за столетия, каково существовать без колдовства, без злых проделок.
И потому старухи изо всех сил старались причинить какой-нибудь вред Мануш.
— Милая девочка, что ж, если ты не хочешь подняться, помоги, может, я заберусь, — проверещала Ципили. — Мне, конечно, трудно, но нельзя же, чтобы твои друзья пропали.
— Бабули, ну кто вам говорит, что я не хочу? Просто думаю, что с этой скалы ничего не увидишь. Но если вы считаете, что это необходимо, пожалуйста, я заберусь…
И Мануш и на этот раз нагнулась, намереваясь разуться…
— Нет, нет, не разувайся, — накинулась на нее Тимбака, — в обуви безопаснее, не то ноги обобьешь.
— Но скала-то голая, обутой можно и соскользнуть, упасть?..
— Ничего, ничего, скала не лед, не поскользнешься. Ну, поднимайся, мы поможем тебе.
Мануш окинула скалу оценивающим взглядом и заметила, что справа она чуть ниже, не такая гладкая и с выступами, словно большие глыбы громоздятся одна на другую. Именно с той стороны она и начала взбираться. Сначала было легко, потом становилось все труднее. Ноги и руки ослабли, но Мануш держалась. Иногда она скользила, с трудом удерживалась и, крепко хватаясь за выступы, шаг за шагом продвигалась наверх.
Старухи, наблюдавшие за Мануш снизу, каждый раз, когда ей удавалось удержаться, с сожалением охали. А когда Мануш скрылась с их глаз, обойдя глубокую впадину в скале, ведьмы заволновались.
— Куда она делась? — воскликнула Ципили.
— Да погоди ты, — отмахнулась Тимбака и крикнула: — Мануш!
— Мануш! — повторила за ней Ципили.
И в это время из-за самой макушки скалы показалась голова девочки.
— Э-эй, бабули!
— Мы здесь, Манушик. Нам тебя плохо видно. Выйди немного вперед! — позвала Тимбака.
— Больше не могу. Некуда встать!
— Сделай еще шаг-другой! — уговаривала Тимбака.
— Невозможно. Я упаду, здесь скользко.
— Никого не видишь? — спросила Ципили.
— Нет, их нету. Я вижу чей-то дом.
Старухи переглянулись.
— Какой дом? — в один голос спросили они друг у дружки. — Уж не дом ли нашего недотепы Дандалоша?
— Наверняка. Чей еще это может быть дом? — сказала Ципили и крикнула, обращаясь к Мануш: — Ты подожди, мы сейчас тоже взберемся.
И старухи начали карабкаться по скале, надо сказать, делали это без большого труда. Своими костлявыми конечностями они ловко цеплялись за каменные выступы и, так как были очень тощие, почти невесомые, легко подтягивались, залезая все выше и выше. Скоро они одолели первую ступень — первую глыбину, почти половину пути до вершины. Отсюда Мануш была им уже хорошо видна.
— Еще немного, и мы доберемся до тебя, Мануш.
— Ну зачем же, я ведь сказала вам, что отсюда видно. Не могу только понять, есть ли в том доме кто…
— А какой дом? — в нетерпении спросила Ципили.
— Деревянный… Хорошо видно только крышу.
— Сейчас доберемся…
И старухи скоро уже добрались до Мануш, и что тут с ними произошло, трудно описать. Мануш только поняла, что они пытаются что-то друг дружке сказать и не могут, голос пропал, одними губами шевелят:
— Ц-ц-ц… Ци-пи-ли!..
— Т-т-т… Тим-ба-ка!..
И, сорвавшись с места, обе старухи, словно обезумев, покатились вниз на другую сторону скалы. Мануш испугалась, — достигнув подножия, они куда-то исчезли. Мануш вслед за ними тоже спустилась. Ей открылась большая, просторная лужайка и на другом ее конце дом. Оглядевшись, Мануш увидела и второй домик, совсем близко, прямо под скалой. Скоро Мануш разглядела, что это какие-то странные дома: у них нет дверей. «Что бы это значило, — удивилась она, — разве бывают дома без дверей? И кто в них живет, как они туда проникают…»
Между тем на противоположном конце лужайки старухи снова ругались.
— Сумасшедшая, не видишь разве, что это не твой дом! — орала во все горло Тимбака. — Твой же на южной стороне!
— А это и есть южная сторона, — отбивалась Ципили.
— Никакая не южная! Здесь север!
— Сейчас проверим! — Ципили уставилась в небо, но по нему ничего нельзя было определить: все заволокло тучами.
— Нет, это мой дом! — продолжала упираться Ципили.
— Говорят же тебе, твой вон там, у той скалы.
— А я уверена, что мой именно этот!
— Давай посмотрим внутри, — сказала Тимбака. — Ты же любишь спать на шкурах, в мехах, а я на соломе. В моем доме много соломы…
— Не хватало мне спать на соломе. Ладно, давай проверим…
И старухи ринулись в дом. Но не тут-то было. Когда они обладали колдовской силой, обе взяли да и повернули свои домики дверьми впритык к скалам. С тех пор как сделали добро — спасли мальчонку, — они уже не могли проникнуть в свои жилища; сколько ни пытались переколдовать свои дома, ничего у них не получилось. Потому и скитались по лесу, не ведая, как им попасть на свою лужайку, ведь раньше-то прилетали.
Уж тридцать лет, как бывшие колдуньи потеряли дорогу сюда, это не малый срок, особенно если стар, немощен и утратил все былые силы.
И вот они носятся из конца в конец по лужайке, падают, визжат, катаются по траве в бессильной злобе, не зная, как попасть в свои такие желанные домики.
А Мануш, в удивлении глядя на старух, недоумевала: с чего они так взбесились? Зато восседающий на крыше одной из избушек Ворон ничему не удивлялся. Он понимал бывших колдуний. Знал, что с ними творится. Втайне он надеялся, что скоро, очень скоро ведьмы снова обретут колдовскую силу, а там… Только злило Ворона, что все так затягивается, что старухи никак не сладят с девчонкой. Доведись ему, давно сбросил бы ее в пропасть. Но от этого не было бы никакого толка, ничего не изменилось бы. По колдовским обычаям, требуется, чтобы зло совершили сами колдуньи. Вот Ворон и ждет… Потеряв старух из виду, он долго летал над лесом, но найти их не мог, потому и решил прилететь сюда, к избушкам, надеясь, что со дня на день они непременно объявятся тут.
Мануш подошла к старухам, которые, измучившись, разлеглись на траве и наслаждались своей лужайкой, уставившись в небо и про себя вспоминая, каким оно бывало синим-синим, когда они умели парить в нем не хуже, чем птицы. Не зря говорится: кто хоть раз летал в небе, тому по земле трудно ходится…
— Вы что лежите? Заснули?.. — спросила Мануш. — Поздно ведь, надо идти.
— А? — вскочили старухи. — Поздно… Что поздно?..
— Это Мануш, Ципили, — сказала Тимбака, — мы о ней и забыли.
— Ты забыла, а я сейчас только о ней думала. Правда, не помню, в связи с чем.
— Нам же надо найти дом лесника?
— Какого лесника? Ах, людоеда… Тьфу, что я говорю… Конечно, надо добраться до дома лесника.
Ципили, кряхтя и охая, стала подниматься. А Тимбака очень легко вскочила и хитро проворковала:
— Действительно, что это мы разлеглись! Идемте, надо спешить.
Ворон, что-то почуяв, взлетел и стал кружить над ними.
— Кар… кар… кар…
— Вот и Дровосек объявился, — сказала Ципили.
— Какой Дровосек? Где? — оглядываясь вокруг, спросила Мануш.
— Ну, Дровосек. Ах, да, ты его не знаешь… Ворон… Мы его так прозвали… Просто нам так нравится.
— Ой и бабушки! — засмеялась Мануш. — Такое иной раз скажете, просто смех. Ну, ладно, идемте.
И Мануш пошла вперед.
— Куда ты, — крикнула Ципили, — опять ведь к ущелью выйдешь.
Тимбака так толкнула Ципили, что та чуть не упала.
— Противная старуха, и что ты все путаешь?! Пусть бы она шла к ущелью и сорвалась там вниз с обрыва.
Мануш не слышала этих слов.
— Так идем или нет?
— Идем, идем! Следуй за Дровосеком.
Они шли за Вороном. Это была та самая тропа в зарослях, которая некогда завела Дровосека в беду.
Забрели в густой кустарник. Идти было трудно, продвигались медленно. Местами полыхали кисти красной смородины, но Мануш не обращала на ягоды никакого внимания. Она была в отчаянии. Еще эти заросли никак не кончаются.
Но кусты становились все ниже и ниже, и теперь уже высокие деревья направляли их. Скоро лес поредел, и путники вышли на узкую длинную поляну. Странная это была поляна, будто кто-то специально вырубил деревья и открыл дорогу. Но ясно было и то, что нога человека тут не ступала.
Не прошли еще и половины поляны, как Ворон, истово каркая и беспокойно размахивая крыльями, стал снижаться и наконец уселся на плече у Ципили и стал быстро, быстро каркать у нее над ухом. Ципили, конечно, поняла, что он говорил.
Пока Мануш удивленно разглядывала ручного Ворона, Тимбака подошла к Ципили и тихо спросила:
— Что он говорит?
— Волк. Волк объявился… — прошептала в ответ Ципили.
— Да что ты! Значит, Дандалош где-то близко.
— А что, если… Если возьмем да и отдадим Мануш в лапы волка?
— Хорошо бы, но ты же знаешь волка. Во владении Людоеда он такими делами не занимается.
— Так как же быть? Мы ведь почти дошли.
— Спроси у Дровосека, может, что посоветует.
Но Ворон уже исчез. Он исчез потому, что и волк вдруг скрылся.
Увидев людей, волк кинулся к Людоеду сообщить ему о них.
А Людоед ждал у ограды своего дома, ждал и скрежетал зубами от злого нетерпения. Миновало уж время обеда, а он еще даже не завтракал. Почти потеряв надежду, собрался выйти на большую дорогу, где людей бывает немало, но, правда, и опасностей хватает, как вдруг примчался волк.
— Идут, идут! Их трое, — сообщил волк, задыхаясь.
— А тебе-то что?
— Пусть, что похуже, но перепадет и мне, не так ли? Я же твой помощник, что-нибудь и мне надо.
— Это когда же я взял тебя помощником?
— Ну я ведь помогаю тебе, дашь же и мне хоть что-то?
— Только кости, — отрезал Людоед.
— Что поделать, — смиренно согласился волк, — когда голоден, и кости сойдут. У волков моей стаи и того нет.
— У твоей стаи?.. Хорошо, что тебя не съели. Такой хрыч — только лишний едок.
— Вот потому-то пришел тебе служить. Ты же не скажешь, что плохо служу?
— Ну ладно, отвяжись пока. Вроде и правда идут. — Он приложил ладонь ко лбу. — Э, это две тощие старухи, кожа да кости. А вон еще… Пухленькая девчушка. Тебе повезло, волк. Старухи твои. Мне хватит малышки. Ты же знаешь, я не из обжор, обхожусь и малым.
— Старухи небось не съедобны. По мне, лучше молодые косточки.
— Ладно, поглядим. А пока исчезни, и быстрее.
Волк выбежал со двора, но затаился за оградой. Он увидел, как Людоед спрятался в колодце. Увидел и то, как Тимбака, Ципили и Мануш приблизились к ограде. Волк укрылся в кустах, очень ему хотелось подслушать, что они будут говорить.
— Ну вот и дошли, — облегченно вздохнула Ципили.
— Это дом лесника! — утвердительно сказала Тимбака.
«Старухам, видно, невдомек, что это жилище Людоеда», — подумал в своем укрытии волк.
— Наверняка твои друзья уже здесь, Мануш. Вот сейчас поедим вкусных вещей. Лесник обязательно угостит нас. Ну что, Тимбака, войдем?..
— Погоди немного, отдышимся, я очень устала. Ноги болят.
— А мои как болят? И спина отваливается. Про голову уж и не говорю, прямо раскалывается. Подумать только, как долго мы проплутали в лесу. Я сейчас и шагу не могу сделать.
И Ципили села на лавочку возле ограды.
— Я тоже присяду, — сказала Тимбака, пристроившись рядышком с Ципили. — А ты, Мануш, не хочешь отдохнуть?
— Нет, я не устала, я же ничего не делала.
— В твои годы и я не уставала, — протянула Ципили. — Тогда, может, пойдешь посмотришь, там ли дети?
— Да, я пойду, — согласилась Мануш, но не двинулась с места. Она рассматривала дом и удивлялась его необычному виду. «Странный какой-то дом, — думала Мануш. — И окна не окна, и дверь не дверь…»
И действительно, окна в доме Людоеда как узкие, маленькие проемы, а дверь широкая и без створок, непонятно, как она открывается. Но особенно удивило Мануш то, что во дворе было набросано много костей, а на кольях вдоль ограды насажены какие-то черепа… Мануш никогда не видала человеческих черепов и потому не поняла толком, что перед ней. Особенно странной показалась вышка над домом, высокая-высокая. Таких обычно на домах не бывает. Хотя на картинках Мануш что-то подобное встречала. Но это сооружение было раза в два выше самого дома, со всех сторон открыто и только наверху площадка, к которой приставлена деревянная лестница… Людоед, конечно же, именно с нее, с этой площадки, высматривал себе жертву на большой дороге. Но с тех пор как у него объявился старый волк, Людоед больше на охоту не ходил. Весть о появлении людей в лесу ему теперь приносил волк.
Это был отбившийся от стаи волк. По волчьим законам свои же и должны были его извести, потому как он стал им обузой, ничего не добывающим лишним едоком. В страхе волк сбежал из стаи и с тех пор промышлял в одиночку. Однажды, клацая зубами от голода, он пробегал мимо дома Людоеда и вдруг увидел набросанные во дворе кости, почти обглоданные, но голодному бедолаге и этого было достаточно… Так волк связал свою судьбу с Людоедом…
Мануш смотрела на это удивительное обиталище и думала о том, какие странные люди лесники, если украшают свой дом и свой двор черепами…
— Ну что, Мануш, не хочешь посмотреть, там ли твои друзья? — спросила Ципили.
— Да, Мануш, если не устала, так сходи…
Мануш словно от сна очнулась.
— Иду, — сказала она и открыла калитку.
К дому Мануш шла сквозь густую траву. Временами и тут под ногами попадались большие кости.
Старухи напряженно следили за ней и ждали, откуда же появится Людоед. Старухи знали его хорошо и были уверены, что он вот-вот объявится, схватит Мануш и потащит в дом. Но поразительно, девочка подошла к дому, а Людоеда все нет…
Мануш стояла перед дверью озадаченная. Попыталась открыть ее, но дверь заколочена. Мануш обернулась, старухи делали ей знаки: мол, зайди за дом. И она пошла, все так же утопая в высокой траве.
— Может, его нет дома? — вслух подумала Ципили.
— Куда ему деваться? — пожала плечами Тимбака.
В это время они услыхали за спиной шорох. Подумали, не Людоед ли, но перед ними появился волк.
— Что вы тут делаете, паршивые старухи? — зло прохрипел он.
— Почему паршивые! — закричала Ципили.
— А какие же, если не паршивые? На вас и мяса-то нет, кожа да кости… Нечем поживиться!.. Ф-фу, отрава!.. Нет, вы не съедобны…
— Что верно, то верно, мы не съедобны, — сказала Ципили. — Моим костям тысяча лет. Но у нас есть такая вкуснятина…
— Видел. Да не про мою честь это лакомство. Людоеду везет!.. — недовольно пробурчал волк и облизнулся.
— А где он, что-то не видать… Для него мы и старались… Но, погоди, может, еще и повезет тебе.
Волк покачал головой.
— Как бы не так! Он в колодце. С утра не ел, голодный. Боюсь, мне и косточек не оставит…
— Ну и хитрец! Он давно нас увидел, потому и спрятался! — Ципили погрозила пальцем. — Я же говорила тебе, Тимбака, тут Мануш не спасется, Людоед ее не упустит.
— Это еще вопрос. А волк уже тут как тут. Давай позовем Мануш, пусть он ее съест, а то, кто знает?..
— Нет, нет, нет! Мне тогда несдобровать. Людоед никогда не простит. Я не желаю враждовать с ним! — запротестовал волк. — Он иногда дает мне костей, а то и мяса кусок.
Вдруг Мануш вышла из-за дома. Она была явно в растерянности. Мало того что и там не было никакого входа, в доме к тому же была полная тишина. А если бы Асмик и Тарон были там, наверняка донеслись бы их голоса.
Мануш пошла обратно к калитке, и тут раздалось воронье карканье. Видно, он давно здесь. Может, на вышке сидел, ждал, чем окончится затея старух. Для него в этом была последняя надежда.
Крышка колодца приподнялась. Старухи все сразу поняли.
— Пошли, — сказала Тимбака, — нам тут больше делать нечего.
— Пошли, пошли, пока он нас не видел!
Волк успел уже убраться. Подружки спрятались за орешинами. А Ворон опять сел на вышку и с любопытством уставился вниз.
— Ой, дядя! Я чуть было не проглядела тебя! — радостно воскликнула Мануш, увидав Людоеда.
— Хорошо, что не проглядела, — осклабился он, выбравшись из колодца. — Идем в дом?..
— Погоди, дядя. Скажи, пожалуйста, в этих местах никто сегодня не появился?
— Что?.. Может, волк?.. Да нет, никто тут не был… А и был бы, так!.. — И Людоед хитро заулыбался. — И был бы кто, так от меня бы не ушел…
— Мальчик и девочка, такие, как я?..
— Такие, как ты?.. Таких, как ты, я очень люблю, особенно на ужин…
Людоед долго смеялся, а Мануш не поняла, чему он смеется.
— О чем вы, дядя? Я не поняла…
— Поди поближе, тогда все расслышишь и все поймешь… И вообще, идем в дом.
— Но я не одна. — Мануш обернулась и с удивлением увидела, что старухи исчезли. — Ой, куда же они подевались?..
— Кто подевался?
— Бабушки! Здесь были две бабушки!
— Ну и ладно, что ушли… Лучше о себе подумай.
— Дядя, я заблудилась в лесу, не проводите ли вы меня домой? — спросила Мануш, уверенная, что дядя лесник именно так и сделает.
— Только этого не хватало, домой тебя провожать. Дурной я, что ли?
Мануш подошла, обняла Людоеда за ноги. Она была ему чуть выше колен.
— Ну, пожалуйста, дяденька, проводи меня домой, прошу тебя!..
Людоед грубо оттолкнул девочку.
— Посмотри-ка на меня как следует, глупышка! Посмотри, кто я!..
— Ну, посмотрела, дядя! — И Мануш заулыбалась.
— Не очень хорошо смотришь, если не увидела. Знаешь, что ты ко времени явилась. Сейчас я тебя съем, я с утра голодный, понимаешь.
— Дядя, ты совсем как мой дедушка. Он тоже всегда говорит: съем тебя. И ни разу еще не съел.
— Дедушка не съел, а я съем!
— Ой, дядя, милый, ты шутишь! Помоги тогда сначала друзей моих разыскать, они плутают в лесу…
— Слушай, девчонка! — потеряв терпение, закричал Людоед. — У тебя, похоже, глаза плохо видят? Ты когда-нибудь слыхала про Дандалоша?
— Про Дандалоша?.. А, это про людоеда Дандалоша?.. Мне мама сказку про него рассказывала.
— Ну то-то же… Я как раз и есть Дандалош-Людоед. И знай: я съем тебя.
— Ой, дядя, какой же ты непонятливый… Людоеды только в сказках бывают!
И Мануш весело рассмеялась.
— Над кем смеешься?.. Над собой ведь смеешься… Подумать только, говорю, съем ее, а эта негодница хохочет. Сейчас увидишь!..
Но Мануш после этих слов еще больше развеселилась и, подпрыгивая, затараторила:
— И не съешь, и не съешь, и не съешь меня!
Людоед удивленно посмотрел на Мануш и говорит:
— Как так не съем? Очень даже съем и запью холодной водой вон из того колодца.
Мануш просто закатывалась от смеха.
— Нет, дядя, я, пожалуй, останусь здесь. С тобой весело.
Людоед покрутил пальцем у виска.
— У тебя, я гляжу, тут не все ладно. Чего расхохоталась?..
— Но ты такое говоришь, — сквозь смех сказала Мануш, — что удержаться невозможно… Съем да съем… Хочешь, наберу тебе смородины?
— Зачем, я же Лю-до-ед, понимаешь?..
Мануш, не унимаясь, весело заливалась.
— Смеешься, да? Ну, хватит, идем.
Людоед рванул Мануш за руку и потащил в дом. Подойдя к двери, он взялся за кольцо и легко отодвинул ее. Она поехала, как на колесиках.
Едва Людоед и Мануш переступили порог, Ворон закаркал, замахал крыльями и, слетев вниз, уселся на плече у Ципили, не переставая каркать. Послушав Ворона, она сказала Тимбаке:
— Дандалош завел Мануш в дом!..
— Значит, конец!
— Как так конец? Что ты хочешь сказать?
— Он съест Мануш!.. До чего же ты глупая…
Ципили вскочила с места.
— И мы останемся без Мануш?..
— «Останемся без Мануш», — передразнила Тимбака. — Ты никак опять стала жалостливой?
— Нет, конечно… Но ведь правда жалко девочку…
— Определенно жалеешь. Чего уж отнекиваться?
— Я жалею?.. Хочет, пусть ест.
— Как так «пусть ест»? — вдруг рассердилась Тимбака.
— Ага, попалась, и ты ее жалеешь…
— Я не жалею… Не жалею, но… Слушай, Ципили, а ведь ни у тебя, ни у меня нет помела!.. Если он ее съест, как же мы проверим, вернутся ли наши колдовские силы?..
— Новое помело тут поблизости под деревом лежит, я тащила его за собой, из сил выбилась. А потом решила оставить на время под деревом. Оно приметное, быстро найдем.
— Ай молодец, Ципили! Я и не знала, что ты такая мудрая!..
А Мануш в это время с любопытством оглядывала жилище Дандалоша. Все тут было непривычным и неожиданным. На полу накиданы кости, на стенах висят шампуры, на полках силки, напильники, веревки, разных размеров котлы. В углу большой сундук, а в другом конце комнаты очаг и над ним на треноге огромный котел. В общем, тут было все, что должно быть в доме Людоеда. Просто Мануш этого не знала.
— Как тут интересно! — воскликнула Мануш.
— Теперь видишь, куда ты попала? А то все смеешься, смеешься, как глупенькая.
— Если хочешь, чтобы я не смеялась, не говори смешных вещей…
— Сама мала, а язык у тебя длинный… Ну, смотри, что сейчас будет? — Людоед подошел к стене, где висели шампуры, снял один из них, подержал в руке, не сводя взгляда с Мануш, и, видно почувствовав некоторое неудобство, поменял шампур на более длинный. — Сейчас нанижу тебя на него и изжарю на углях. Очень люблю шашлык.
Мануш опять засмеялась.
— Дядя Людоед, — сказала она, — ты большой шутник!..
— Ну наконец-то признала во мне Людоеда?
— Ты же себя так называешь…
— А коли я Людоед, значит, ем людей, понимаешь? — И он поднял шампур вверх. — Все еще не веришь мне?
— Ну как же не верить? — хитро улыбнулась Мануш: мол, ты шутник, и я тебе не уступаю. — Ты взрослый, а взрослые ведь не говорят неправды.
— Да-а? — Дандалош понял, что девочка насмешница.
— Что «да»? — продолжала улыбаться Мануш.
— Раз веришь, чего смеешься?
— А что мне еще делать?
— Плакать, вот что! В таких случаях дети всегда плачут, зовут на помощь.
Мануш, видя, что Дандалош не унимается, все шутит, решила подыграть ему, закрылась ладошками и стала всхлипывать, словно и правда плачет.
— У-у-у, я боюсь, помогите, он хочет меня съесть!..
— Издеваешься надо мной! Ну ладно, сейчас посмотрим…
Людоед открыл сундук, вынул оттуда большой осколок зеркала, установил его на сундуке у стенки и, подойдя к полке, взял напильник.
— Видишь, что это?
— Знаю, напильник. У моего папы тоже такой есть. Он им топор точит.
— А я не топор, я буду зубы точить…
— Как интересно! Я такого никогда не видела! — сказала Мануш и, будто что-то вспомнив, добавила: — А потом и мои наточишь зубы, ладно?.. Они у меня совсем притупились, даже орехи не могу грызть.
Людоед в сердцах бросил напильник на пол.
— Нет, ты очень странная девчонка.
— Ну почему, дядя? Я же не придумываю. Смотри, какие у меня плохие зубы. Мама говорит, это оттого, что я сладкоежка…
— Хватит, мы с тобой слишком заговорились, — и Людоед опять взял в руки шампур, — ты ужасная болтунья, нанижу тебя на шампур, тогда заплачешь всерьез… Сейчас, сейчас…
И тут Людоед задумался, отложил шампур и сказал:
— Не стану жарить, скоро вечер, жареное вредно, трудно переваривается, лучше есть тушеное, не будет изжоги…
Мануш искренне обрадовалась. Она с утра ничего не ела, и долгий разговор о еде вызвал у нее сильное чувство голода. А так как она, конечно же, ни минуты не верила, что речь идет о ней, весело подпрыгивая, сказала:
— Тушеное — это замечательно! Я очень люблю тушеное.
Людоед изумленно поглядел на Мануш:
— Что ты любишь тушеное?..
— Все, что хочешь, тушеное все вкусно!
И Мануш опять засмеялась. Смех у нее был такой звонкий и заразительный, что Людоед вдруг тоже рассмеялся, но потом, вспомнив, что у него для этого нет никакой причины, посерьезнев, сказал:
— Опять заливаешься? Ну, ну, сейчас поглядим. — И он стал разжигать очаг. — Посмотрим, как ты будешь смеяться у меня в желудке…
Мануш ни минуты не сомневалась, что она у лесника. Видя, какой у него беспорядок, она про себя подумала, что этот дядя очень неаккуратный.
— Почему у тебя здесь так много костей? — озираясь вокруг, спросила Мануш.
— Ага, наконец-то у тебя открылись глаза. Это кости таких, как ты… Ну, может, не совсем таких… Чаще, конечно, попадаются взрослые. Малышей я обычно съедаю вместе с косточками.
Мануш не обращала никакого внимания на речи Людоеда. Она была сильно голодна и потому подошла к очагу и подбросила хворосту, чтобы огонь скорее разгорелся.
— Что же ты делаешь, ненормальная девчонка?
— Не видишь разве, огонь разжигаю.
— А зачем?
— Как зачем? — удивилась Мануш. — Чтобы вода скорей закипела.
— Чтоб мне скорее тебя съесть?
— Ну, дядя, сколько можно шутить? Сходил бы ты за дровами, уже нечего подбрасывать в очаг.
Людоеду довелось видеть разных детей, но таких, как эта девочка, он еще никогда не встречал. От изумления Дандалош сел на сундук и уставился на Мануш. А она подошла к нему и, весело потянув его руку, сказала:
— Ты что расселся? Я же сказала, иди за дровами, ленивец.
— З-знаешь что, негодница?.. Зачем дрова? Да и кто их будет колоть?.. Я уж лучше тебя сырой съем… Пока дров нарублю, ты столько еще наболтаешь, что у меня аппетит пропадет… Нет, лучше сырую тебя съем…
— Не съешь, не съешь! — смеялась Мануш.
— Почему это я не съем тебя? Зубы у меня на месте и хорошо наточены. Вот сейчас увидишь!
— Не увижу, не увижу!
А за стеной дома уже беспокоились.
У волка слюнки текли от нетерпения. По всем его расчетам, Людоед должен бы давно съесть девочку. В таких случаях он сразу выходил и спускался в колодец. Устраивался подремать в холодке, а через какое-то время вылезал и потом уже всю ночь бродил по лесу, пока не раздобывал что-нибудь для следующего дня.
Волк, хорошо знавший привычки и повадки Людоеда, удивлялся, что все так задерживается. Ему хотелось заглянуть в окно, но он трусил.
Не спокойны были и колдуньи. Прячась за орешиной, они, не спуская глаз с дома Людоеда, ждали… Ждали с уверенностью, что стоит Дандалошу съесть Мануш, как они тотчас обретут свою колдовскую силу.
Ждали долго… И от усталости наконец заснули… Заснули, и началось… Им снилось, что они летают на своих метлах над любимой лужайкой, как в былые счастливые времена, когда обладали способностью заколдовать кого хочешь, обернуть кем хочешь любого и каждого, и обернуться самим в кого хочешь.
Летали они, летали и, так же неожиданно, как заснули, разом проснулись. Сначала они не поняли, где находятся, потом, когда увидели дом Людоеда, все вспомнили.
— Ципили, он еще не съел Мануш, — сказала Тимбака. — Отчего бы это?
— Почему ты думаешь, что не съел? Может, давно уж проглотил, — проговорила Ципили. — Где помело? Давай-ка проверим.
— Забыла, что помело не освящено?
— И верно ведь! Совсем забыла.
И обе загрустили. Ципили склонилась головой на плечо подруги и прижалась к ней потеснее. Тимбака удивленно заморгала глазами, но промолчала. Она сейчас тоже нуждалась в сочувствии родной души. Им, конечно, приходилось иногда и сцепиться в споре, изрядно повздорить, но друг без дружки жить они уже не мыслили, особенно после того, как потеряли колдовскую силу.
Так они сидели и не отрывались взглядом от дома Людоеда.
Однако ни волк, ни старухи не могли сравниться в своем нетерпении с Вороном. Он слышал все, что творилось в доме, и знал, что Мануш еще невредима. Но одного Ворон никак не понимал: почему Мануш смеется, ведь она в лапах у Людоеда, а кому неизвестно, чем такое кончается? Скорее бы уж… Ворон думал о том, что близится час, когда он вновь обретет человеческое обличье и наконец-то возвратится домой, к жене, к детям. Думал об этом и не верил в возможность такого счастья. Неужели действительно наступил желанный день? Ворон был переполнен радостным ожиданием, но что-то при этом и беспокоило его, щемило сердце. Тревожило то, какой ценой он должен вернуть себе прежний облик, какой ценой должна сбыться тридцатилетняя мечта. Понятно, что жена и дети, которые уже стали взрослыми людьми, обрадуются его неожиданному возвращению, но что будет с родителями Мануш, если они потеряют свою единственную дочку?
Такими непростыми были чувства и переживания Ворона, восседающего на вышке дома Людоеда. В какое-то мгновение ему подумалось, не помочь ли Мануш, но он понимал, что не в силах сделать это, нет уже возможности вызволить несчастную девочку из беды. Ворон поглядел вокруг своими круглыми холодными глазами, не придет ли помощь откуда-нибудь, но заранее знал, что, кроме двух жалких старух, притулившихся друг к дружке за орешиной, и прячущегося волка, ждать некого, а они и не смогли бы да и не захотели бы помочь бедной девочке.
А Мануш тем временем не чувствовала себя несчастной. Правда, она была голодна и думала о своих заблудившихся друзьях, но, встретившись, как она считала, с лесником, вполне успокоилась, веря, что он поможет им: разыщет пропавших ребят и выведет всех их из леса.
— Нет, эта девчонка сведет меня с ума, — сказал Людоед, вскочив с сундука. — Сейчас я поймаю тебя и съем!..
— Не съешь, — увернулась Мануш.
Дандалош кинулся за ней, круша все, что попадалось ему под руки и под ноги. Получилась настоящая погоня. Огромный, неуклюжий Дандалош пытался схватить легкую, юркую девочку, и это ему никак не удавалось. Мануш проскальзывала у него между ног, взлетала на сундук, а раз даже на одну из полок. Наконец Дандалош загнал ее в угол за очагом, но Мануш вдруг, показав на окно, воскликнула:
— Ой, что это там?
Дандалош обернулся, и Мануш тут же перескочила в другой угол комнаты. Нет, она на этот раз не хитрила. В окне действительно кто-то показался… Это был волк. Услышав шум, он заглянул в окно и посмотрел, что делается внутри. Пока Людоед соображал, что к чему, нога у него подвернулась, и он грохнулся. Поднявшись, увидел в окне волка и в злобе стал кидаться в него всем, что под руку попадало.
— Что ты тут выставился! Вон отсюда!
Но волк не отошел. Он понял, что Людоед в затруднении, и предложил свои услуги:
— Хочешь, я поймаю ее?..
— Сказал, убирайся! Без тебя обойдусь.
Волк ушел, и Людоед стал приближаться к Мануш. Однако именно в это время вместо волка в окне появились старые колдуньи, но Дандалош пока не видел их, он, с шампуром в одной руке и с кочергой в другой, наступал на Мануш.
— Ну, попалась, теперь увидишь!
— Не увижу, — сказала Мануш и снова засмеялась.
— Ладно, несносная девчонка, наигрался я с тобой…
Вконец обозленный, Людоед бросился туда, где в углу жалась к стене Мануш, но ей и тут повезло. Дандалош споткнулся и неуклюже растянулся на полу во весь рост. Воспользовавшись этим, Мануш вскочила на печь.
Видя все, что происходило в доме, Ципили и Тимбака принялись за свои колдовские заклинания:
Амда-чамда ди-ди-ди,
Тимба-бум, тимба-кум,
Банда-Бунда ги-ги-ги,
Тимба-кум, Тимба-бум.
И без того разъяренный Людоед, услышав голоса старух, окончательно потерял самообладание и метнул в них кочергу.
— Старые совы, а ну брысь отсюда!..
И, опять воспользовавшись моментом, Мануш рванулась в другой угол, но тут она неожиданно упала и сильно ушибла локоть. Так сильно, что даже заплакала. Дандалошу только того и надо было. Увидев, что девочка плачет, он поднялся с пола и сторожко зашагал к ней. Плачущий ребенок — это иное дело, это привычно Людоеду.
Мануш уже не убегала. Боль заставила ее забыть об игре, которую, как ей казалось, вел с ней дядя лесник, и Дандалош, считая, что спасения ей нет и теперь все уже кончено, довольно потирал руки.
— Ну вот, сейчас я тебя съем!..
Лицо у него было такое страшное, голос такой зловещий, что Мануш испуганно сжалась в углу. И когда Людоед вплотную подошел к девочке, на него с карканьем налетел Ворон.
Дровосек, до того наблюдавший за веселой игрой Мануш, вдруг осознал, что девочке пришел конец, и, забыв о своей последней надежде снова стать человеком, кинулся спасать Мануш. Он когтями расцарапал лицо Людоеда, и тот в ужасе метнулся в сторону.
Ворон дважды покружил над Людоедом и опять нацелился в него когтями с криком:
— Кар, кар, кар!..
— Кто это, что это? — закричал Людоед, прикрывая ладонями оцарапанное лицо.
И тут из угла, где стояла Мануш, раздался такой смех, какого Людоед никогда не слыхал. Он посмотрел на девочку, не понимая, что случилось…
А случилось то, что Людоед потер лицо рукой, которая была вся в саже от кочерги, и вид у него сейчас от этого был ужасно смешной.
Мануш хохотала, и звонкий смех ее донесся до волка и колдуний, которые, сбившись у окна, заглядывали в него, пытаясь понять, что же, наконец, творится в доме. Людоед, увидев их, набросился на непрошеных соглядатаев, стал в злобе швырять в них напильник, топор, бутылки, половник…
А Мануш продолжала хохотать. Гнев Дандалоша только все пуще смешил ее.
Когда кидать уже было нечего, Людоед, выбившись из сил, тяжело плюхнулся на сундук.
— Поглядите-ка вы на них! Уставились, словно никогда не видели Людоеда. А я-то думаю, отчего не могу сладить с девчонкой, никак не съем ее.
— Раз уж ты так голоден, так съешь и их, — смеясь, сказала Мануш.
— Да разве можно разгрызть этих хрычовок? Зубы обломаешь.
— Но почему же обломаешь?
— На них кожа да кости. Они знают, что не нужны мне, оттого и обнаглели. Брысь отсюда, старье.
— А меня?
— Что тебя? Съем, если поймаю.
— Ну чего же легче? Лови!
И Мануш сама пошла к нему.
— На же, ешь!
Людоед опешил.
— Как так? — все, что сумел выговорить от удивления Людоед.
— Чего же ты медлишь? Вот я, больше не убегаю.
Людоед сидел недвижимый. Он продолжал смотреть на эту маленькую девчушку, которая протягивала к нему руки, не ведая страха.
Мануш огляделась вокруг. В доме, в котором и до того не было особого порядка, сейчас все вообще было перевернуто.
— Разве можно устраивать такой беспорядок? Тут даже ступить негде, того и гляди, обо что-то зацепишься и упадешь. Вон мы с тобой как падали! Где у тебя веник, а?
Нет, Людоед поистине потерял дар речи. Он пальцем указал ей, где веник. Мануш вооружилась им и стала подметать, расставляя все по местам.
— Только и знаешь, съем да съем, — ворчала девочка, — а простого дела не делаешь, похоже, сто лет не подметал!.. Подними-ка ноги, видишь ведь, что мету…
Дандалош покорно приподнял свои неуклюжие ноги. Мануш замела и вокруг сундука и уселась на него рядышком с Людоедом.
— А теперь проводи, пожалуйста, меня домой, здесь больше нечего делать, — сказала она решительно.
— А… A-а… Сейчас… Сейчас сделаю такое, что провожать тебя домой уже не придется.
Он вскочил с места, схватил Мануш обеими руками и поднял ее над собой, открыв большущий рот. Людоед решил, что разговаривать с этой болтуньей ему больше не следует, надо заглотнуть ее разом, и все.
А Мануш опять громко рассмеялась.
— Эй, что ты делаешь! — кричала она сквозь смех. — Зачем щекочешься?.. Не щекочи меня!..
У Людоеда руки вдруг ослабели, и он опустил Мануш на пол.
— Убирайся отсюда, противная девчонка! — завопил он. — Прочь! И чтоб глаза мои тебя не видели!
Мануш обиженно отошла в сторонку.
— Я больше не люблю тебя, раз выгоняешь, — сердито сказала Мануш.
— Слушай, девочка, уходи подобру-поздорову!.. Твой смех не дает мне съесть тебя, понимаешь?! Сгинь с моих глаз! — чуть не плача, взмолился Людоед. — Понять не могу, что творится! Такого со мной еще не бывало. Голоден ужасно, а съесть тебя не могу… Уходи! Говорят, уходи!
— Куда же мне идти, я дороги не знаю. Заблудилась в лесу…
Людоед в ярости схватил шампур.
— Вон! Немедленно вон, не то…
— Ну ладно, уйду, — поняв наконец, что Дандалош не шутит, сказала Мануш и, понурясь, вышла.
После ее ухода Людоед сел на сундук, схватился обеими руками за голову и заговорил сам с собой:
— Что это было? Почему я не смог съесть паршивку? — Он потрогал лоб. — И температуры вроде нет.