Ку­ра­ев ог­ля­дел­ся ещё раз и об­на­ру­жил воз­ле се­бя дрын, ко­то­рый мож­но ис­поль­зо­вать как по­сох. Он под­нял этот дрын-по­сох и, опи­ра­ясь на не­го, встал. Ку­ра­ев ре­шил вер­нуть­ся на до­ро­гу, что­бы по­звать за по­мо­щью; а для это­го на­до бы­ло под­нять­ся вверх по скло­ну близ­ле­жа­ще­го хол­ма: идя по греб­ню это­го хол­ма, мож­но бы­ло лег­ко до­б­рать­ся до до­ро­ги. Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич дви­нул­ся в путь. Боль в но­ге, в го­ло­ве и в дру­гих мес­тах бы­ла на­столь­ко силь­ной, что вы­тес­ня­ла все мыс­ли.

Пе­рей­дя ру­чей, Ку­ра­ев по­до­шёл к по­дош­ве хол­ма и, опи­ра­ясь на по­сох, стал ка­раб­кать­ся вверх. Вре­мя от вре­ме­ни ему при­хо­ди­лось це­п­лять­ся за вет­ви кус­тар­ни­ков и за кор­ни де­ревь­ев. Подъ­ем был не очень сло­жен, но, учи­ты­вая, что Ку­ра­ев на­хо­дил­ся в пло­хом со­стоя­нии, этот подъ­ем да­вал­ся ему с ве­ли­ким тру­дом. То и де­ло он ос­та­нав­ли­вал­ся, что­бы пе­ре­дох­нуть. На­ко­нец, при­мер­но че­рез пол­ча­са Ку­ра­ев дос­тиг вер­ши­ны хол­ма. Он встал на са­мой вер­ши­не, опер­шись на свой по­сох, и, ре­шив не­мно­го пе­ре­дох­нуть, на­чал рас­смат­ри­вать от­кры­вав­ший­ся с этой вер­ши­ны вид; до до­ро­ги бы­ло со­всем близ­ко. И тут…

И тут силь­ней­шая мол­ния по­ра­зи­ла Ку­рае­ва в са­мую го­ло­ву. Не­ко­то­рое вре­мя он, слов­но пре­вра­щен­ный мол­ни­ей в ка­мень, не па­дал; за­тем же он на­чал по­ша­ты­вать­ся и по­сте­пен­но осе­дать на зем­лю. Но в то вре­мя, в ко­то­рое он ещё сто­ял, в то вре­мя, в ко­то­рое че­рез не­го про­те­кал элек­три­че­ский за­ряд мол­нии, у Ку­рае­ва от­кры­лось вто­рое зре­ние; и, пе­ред тем, как упасть, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич уви­дел мно­гое. Ку­ра­ев уви­дел, что во­круг не­го, вос­се­дая на ог­не­ды­ша­щих дра­ко­нах, стоя­ли с де­ся­ток или да­же бо­лее чёр­ных вои­нов-ры­ца­рей в пла­ме­нею­щих дос­пе­хах. Все эти вои­ны дер­жа­ли ог­нен­ные или, луч­ше ска­зать, объ­я­тые пла­ме­нем ме­чи. И дра­ко­ны, и вои­ны-ры­ца­ри бы­ли за­ко­ва­ны в бро­ню; и у дра­ко­нов, и у вои­нов-ры­ца­рей бы­ли кры­лья из ста­ли; пе­рья этих крыль­ев бы­ли по­доб­ны ме­чам. Ку­ра­ев да­же встре­тил­ся взгля­дом с од­ним из этих вои­нов-ры­ца­рей и за­пом­нил его все­ляю­щее ужас и тре­бую­щее по­кло­не­ния се­бе ли­цо. По-сво­ему этот лик был да­же пре­кра­сен и при­вле­ка­те­лен. Да­лее, за эти­ми вои­на­ми-ры­ца­ря­ми, стоя­ли бес­чис­лен­ные кры­ла­тые во­ин­ст­ва, ожи­дав­шие и жа­ж­дав­шие по­ве­ле­ний сво­их вла­дык. Ли­ки этих вои­нов бы­ли страш­ны: это бы­ли ли­ки кро­во­жад­ных от­вра­ти­тель­ных клы­ка­стых зве­рей и чу­до­вищ. Все эти во­ин­ст­ва бы­ли по­строе­ны по­доб­но рим­ским ле­гио­нам. Ку­ра­ев да­же за­ме­тил, что там, сре­ди этих войск-ле­гио­нов, бы­ло и что-то по­доб­ное пе­шим под­раз­де­ле­ни­ям, и что-то по­доб­ное кон­ным. Кон­ни­ки, как и вои­ны-ры­ца­ри, так­же вос­се­да­ли на ог­не­ды­ша­щих дра­ко­нах, но эти дра­ко­ны бы­ли по­мень­ше и дру­го­го цве­та.

Вне­зап­но по ма­но­ве­нию од­но­го из вои­нов-ры­ца­рей — то­го, ко­то­ро­го Ку­рае­ву уда­лось рас­смот­реть луч­ше все­го, — все эти ле­гио­ны од­но­вре­мен­но бро­си­лись на Ку­рае­ва и во­шли в не­го. Они рва­ли его плоть и впи­ва­лись в неё свои­ми зу­ба­ми и клы­ка­ми; они тер­за­ли его мозг и рас­се­ка­ли этот мозг свои­ми ме­ча­ми на час­ти; они вты­ка­ли в те­ло Ку­рае­ва тре­зуб­цы и ко­пья и ме­та­ли в не­го ог­нен­ные стре­лы. Ког­ти­стые ла­пы дра­ко­нов рва­ли плоть Ку­рае­ва на час­ти и вы­дав­ли­ва­ли из его го­ло­вы моз­ги; из пас­тей дра­ко­нов ис­хо­ди­ло пла­мя; сво­им ог­нен­ным ды­ха­ни­ем эти дра­ко­ны опа­ля­ли Ку­рае­ву го­ло­ву. На­ко­нец, не­под­виж­но сто­яв­шие и на­блю­дав­шие за всем этим дей­ст­вом вои­ны-ры­ца­ри, вос­се­дав­шие на дра­ко­нах, под­ня­ли к не­бу свои ме­чи, при­бли­зи­лись к Ку­рае­ву и на­нес­ли по его го­ло­ве три­на­дцать за­вер­шаю­щих уда­ров; Ку­ра­ев точ­но за­пом­нил, что их, этих уда­ров, бы­ло имен­но три­на­дцать. По­сле это­го Ку­рае­ва оку­тал мрак и, по­те­ряв все чув­ст­ва и осоз­на­ние сво­его «я», он рух­нул на зем­лю.

3. Пре­вра­ще­ние

Ку­ра­ев от­крыл гла­за. Он ожи­дал, что уви­дит над со­бой тём­ное не­бо и сия­ние мол­ний и ус­лы­шит шум до­ж­дя и рас­ка­ты гро­ма. Вме­сто это­го он об­на­ру­жил, что ле­жит в ка­кой-то ком­на­те, в ок­на ко­то­рой обиль­но бил сол­неч­ный свет; поч­ти сра­зу Ку­ра­ев за­ме­тил, что в его рот и ноз­д­ри встав­ле­ны ка­кие-то тру­боч­ки.

— Чёр­то­вы хре­ног­ло­ты! — про­бор­мо­тал Ку­ра­ев, по­чув­ст­во­вав, что в его ра­зум воз­вра­ща­ют­ся рас­су­ж­де­ния о при­ро­де го­мо­сек­су­аль­но­сти. Тут же он за­ме­тил, что его го­лос зву­чит хри­п­ло и очень сла­бо.

От­во­ри­лась дверь. В двер­ном про­еме Ку­ра­ев уви­дел жен­щи­ну в бе­лом ха­ла­те. Она изу­ми­лась и, обер­нув­шись к ко­му-то стоя­ще­му в ко­ри­до­ре, с удив­ле­ни­ем ска­за­ла:

— Не­ве­ро­ят­но, но он всё-та­ки оч­нул­ся!

— Мне на­до быть се­го­дня в Сер­гие­вом По­са­де! У ме­ня встре­ча! — ска­зал Ку­ра­ев и сде­лал по­пыт­ку встать.

Тот­час мед­се­ст­ра под­бе­жа­ла к не­му и при­жа­ла его к кро­ва­ти, пы­та­ясь не дать ему под­нять­ся.

— Ле­жи­те… Ва­ше Дья­че­ст­во, ле­жи­те! — ска­за­ла она. — Вы по­па­ли в ава­рию под Пас­ху, в пят­ни­цу, и дол­го про­бы­ли в ко­ме. Се­го­дня уже Трои­ца. Про­шло бо­лее по­лу­то­ра ме­ся­цев как вы бы­ли без соз­на­ния!

Ку­ра­ев силь­но изу­мил­ся и не­сколь­ко ми­нут ле­жал мол­ча, об­ду­мы­вая ска­зан­ное. По­сле это­го в па­ла­ту за­шли двое сту­ден­тов ме­ди­цин­ско­го ин­сти­ту­та, третье­курс­ни­ков, ко­то­рые под­ра­ба­ты­ва­ли в боль­ни­це на пол­став­ки мед­бра­та­ми. Они вста­ли воз­ле кро­ва­ти Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча и ста­ли ос­мат­ри­вать его. В го­ло­ве у Ку­рае­ва всплыл но­мер те­ле­фо­на. Ку­ра­ев вспом­нил, что это был те­ле­фон­ный но­мер на­стоя­те­ля хра­ма, в ко­то­ром диа­кон­ст­во­вал Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич. Ку­ра­ев про­дик­то­вал но­мер те­ле­фо­на сту­ден­там и по­про­сил, что­бы они по­зво­ни­ли на­стоя­те­лю и со­об­щи­ли, что он оч­нул­ся. А даль­ше про­изош­ло не­что для Ку­рае­ва не­по­нят­ное.

Од­ни из сту­ден­тов взял ру­ку Ку­рае­ва, что­бы из­ме­рить дав­ле­ние. Ку­ра­ев обер­нул­ся и стал всмат­ри­вать­ся в гла­за, ли­цо и во­об­ще во всю фи­гу­ру мо­ло­до­го че­ло­ве­ка. И тут Ку­рае­ву вне­зап­но за­хо­те­лось об­хва­тить сту­ден­та ру­ка­ми, за­рыть­ся в его ше­ве­лю­ру и це­ло­вать, це­ло­вать, це­ло­вать…

Ку­ра­ев встрях­нул го­ло­вой, что­бы из­ба­вить­ся от на­ва­ж­де­ния и ус­та­вил­ся на вто­ро­го сту­ден­та, стоя­ще­го ря­дом с пер­вым, и об­на­ру­жил, что тот был ещё кра­си­вее и при­вле­ка­тель­нее пер­во­го — ес­ли пер­во­го мож­но бы­ло срав­нить с про­сто кра­си­вой де­вуш­кой, то вто­рой вы­гля­дел про­сто как фо­то­мо­дель. И тут Ку­ра­ев ис­пы­тал силь­ней­шую эрек­цию…

— Чёр­то­вы пе­ди­ки! Два чёр­то­вых хре­ног­ло­та… Раз­ве­лось вас! — про­бор­мо­тал Ку­ра­ев — прав­да, дос­та­точ­но ти­хо — так, что его ни­кто тол­ком не рас­слы­шал.

— Что?! Что вы го­во­ри­те? — пе­ре­спро­сил один из сту­ден­тов.

— Ни­че­го. — от­ве­тил, сму­тив­шись, Ку­ра­ев. — Ни­че­го. Ка­кая-то ерун­да при­шла в го­ло­ву.

По­сле это­го все вы­шли из па­ла­ты, ос­та­вив Ку­рае­ва на­еди­не с са­мим со­бой. Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ле­жал и на­пря­жен­но ду­мал о том, что сей­час про­изош­ло. На­ко­нец, он при­шёл к той мыс­ли, что «эти чёр­то­вы пе­ди­ки со­всем ох­ре­не­ли» и что «ни­где нет от них по­коя». По­сле это­го Ку­ра­ев ус­по­ко­ил­ся.

Че­рез па­ру ча­сов на­ста­ло вре­мя обе­да. Его при­нес­ла в па­ла­ту мед­се­ст­ра. А ещё че­рез па­ру-трой­ку ча­сов про­изош­ло дру­гое зна­ме­на­тель­ное со­бы­тие — из хра­ма Ми­хаи­ла Ар­хан­ге­ла в Тро­па­ре­во при­был свя­щен­ник. Прав­да, это был не сам на­стоя­тель, а вто­рой свя­щен­ник хра­ма. Он ис­по­ве­дал и при­час­тил Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча. Ку­ра­ев весь­ма оце­нил это — ведь бы­ла Трои­ца, ве­ли­кий празд­ник, и вот, да­же в день та­ко­го тор­же­ст­ва и со­пут­ст­вую­щей ему су­ма­то­хи, о нём, о Ку­рае­ве, не за­бы­ли! Прав­да, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ни­че­го не по­чув­ст­во­вал при при­час­тии — ни­че­го тро­га­тель­но­го, воз­вы­шен­но­го и не­зем­но­го, ни­че­го из то­го, что вся­кий раз он чув­ст­во­вал ра­нее. Он слов­но не при­час­тил­ся, а про­гло­тил в боль­нич­ной сто­ло­вой ещё од­ну лож­ку су­па. Это «бес­чув­ст­вие» Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич спи­сал на бо­лезнь и на трав­му го­ло­вы. А по­сле при­час­тия Ку­ра­ев ус­нул — хо­тя до ве­че­ра бы­ло ещё да­ле­ко.

Ку­рае­ву сни­лось, что он на­хо­дит­ся на мо­ло­деж­ной ве­че­рин­ке и пля­шет вме­сте со сту­ден­та­ми под «Ле­бе­ди­ное озе­ро» Чай­ков­ско­го. «Ле­бе­ди­ное озе­ро» вре­мя от вре­ме­ни пре­ры­ва­лось ог­лу­ши­тель­ной рок-му­зы­кой и не­ис­то­вы­ми во­пля­ми ка­ких-то пев­цов — ка­жет­ся, Шев­чу­ка и Кин­че­ва. Ря­дом с ним пля­са­ли двое этих са­мых сту­ден­тов-ме­ди­ков, ко­то­рые толь­ко что к не­му при­хо­ди­ли. Они бы­ли оде­ты в бе­лые ха­ла­ты, но ка­ким-то об­ра­зом Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич знал, что под бе­лы­ми ха­ла­та­ми у них не бы­ло аб­со­лют­но ни­че­го. Вне­зап­но эти двое сту­ден­тов очень близ­ко при­бли­зи­лись к Ку­рае­ву, взя­ли его в свои ру­ки, и, слов­но ба­ле­ри­ну, под­ня­ли на ру­ках вы­со­ко вверх… А даль­ше у Ку­рае­ва слу­чи­лась пол­лю­ция.

Ку­ра­ев не­мед­лен­но про­снул­ся, вспом­нил то, что ему при­сни­лось, и вы­ру­гал­ся: «Чёр­то­вы го­мо­се­ки! Хре­ног­ло­ты!». А за­тем Ку­ра­ев осек­ся. Он вспом­нил, что все­го лишь не­сколь­ко ча­сов на­зад при­час­тил­ся Свя­тых Та­ин. «Как воз­мож­но, что­бы Диа­вол так над­ру­гал­ся на­до мной сра­зу же по­сле при­час­тия? — изу­мил­ся Ку­ра­ев, — Как та­кое воз­мож­но?!».

В по­доб­ных раз­мыш­ле­ни­ях Ку­ра­ев пре­бы­вал до са­мо­го ве­че­ра. Ве­че­ром по его прось­бе не­на­дол­го вклю­чи­ли те­ле­ви­зор, сто­яв­ший в па­ла­те, и Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич по­смот­рел но­во­сти. Ку­ра­ев с ра­до­стью уз­нал, что за про­шед­шие боль­ше чем ме­сяц с по­ло­ви­ной ни­че­го важ­но­го и за­слу­жи­ваю­ще­го его вни­ма­ния не про­изош­ло. За­тем Ку­рае­ву вы­клю­чи­ли свет и он по­пы­тал­ся за­снуть. В го­ло­ве у от­ца Ан­д­рея всплы­ва­ли и пе­ре­пле­та­лись друг с дру­гом ка­кие-то об­рыв­ки мыс­лей и вос­по­ми­на­ний. По­че­му-то он вспом­нил, как в дет­ст­ве чи­тал днев­ни­ки Тол­сто­го и сра­зу же, слов­но при­вет из да­ле­ко­го не­воз­врат­но­го дет­ст­ва, в го­ло­ве у Ку­рае­ва за­зву­ча­ли сло­ва Льва Ни­ко­лае­ви­ча:

«Кра­со­та все­гда име­ла мно­го влия­ния в вы­бо­ре; впро­чем, при­мер Дья­ко­ва; но я ни­ко­гда не за­бу­ду но­чи, ко­гда мы с ним еха­ли из Пи­ро­го­ва, и мне хо­те­лось, увер­нув­шись под по­ло­стью, его це­ло­вать и пла­кать».

«Чёр­тов хре­ног­лот!» — ин­стинк­тив­но про­нес­лось в го­ло­ве у Ку­рае­ва. А за­тем, не­мно­го по­раз­мыш­ляв о го­мо­сек­су­аль­ных на­клон­но­стях Льва Тол­сто­го, он спо­кой­но за­снул.

Сон или, луч­ше ска­зать, сно­ви­де­ния у Ку­рае­ва в эту ночь бы­ли очень тсран­ны­ми и пу­гаю­щи­ми. Ку­рае­ву при­ви­де­лось, что он си­дит в ка­ком-то не­боль­шом тём­ном ка­би­не­те за сто­лом; на про­ти­во­по­лож­ной сто­ро­не сто­ла ни­ко­го не бы­ло. Дверь в ка­би­нет от­во­ри­лась и в не­го за­шёл ху­до­ща­вый муж­чи­на в чёр­ном. Он был лыс и но­сил оч­ки. «Ка­кие боль­шие уши!» — от­ме­тил про се­бя Ку­ра­ев, оки­нув взгля­дом не­зна­ком­ца.

Не­зна­ко­мец, не те­ряя вре­ме­ни да­ром — сра­зу же, ещё на­хо­дясь в две­рях, он за­го­во­рил с Ку­рае­вым — при­чём безо вся­ких всту­п­ле­ний:

— Из­вест­ный сек­со­лог и сек­со­па­то­лог док­тор Кин­си за­дал­ся во­про­сом: сколь­ко муж­чин зна­ко­мо с го­мо­сек­сом? Его ис­сле­до­ва­ния по­ка­за­ли, что 37%. При­чем толь­ко 4% из них — от­кры­тые, че­ст­ные го­мо…

Тут не­зна­ко­мец сел за стол на­про­тив Ку­рае­ва, дос­тал не си­га­ре­ты, а са­мую на­стоя­щую труб­ку, на­бил ее та­ба­ком, за­ку­рил и про­дол­жил:

— А ос­таль­ные 33% за­ни­ма­лись го­мо­сек­сом скрыт­но — не­сколь­ко лет или год и да­же мень­ше или все­го лишь меч­та­ли о го­мо­сек­се во сне, но — под­черк­нём! — вплоть до ор­газ­ма.

Не­зна­ко­мец пус­тил не­сколь­ко ко­ле­чек ды­ма, по­смот­рел на по­то­лок и про­дол­жил:

— По­че­му этот мо­мент — «вплоть до ор­газ­ма» — так ва­жен? Обыч­но нор­маль­но­му муж­чи­не по мо­ло­до­сти снят­ся го­лые жен­щи­ны. Эта­кие гу­рии в раю… Они его ок­ру­жа­ют и… А ко­гда он про­сы­па­ет­ся, то об­на­ру­жи­ва­ет, что у не­го от этих снов бы­ла пол­лю­ция. По­это­му ес­ли вы не хо­ти­те бе­гать по сек­со­па­то­ло­гам, что­бы уз­нать про свою ори­ен­та­цию, то мо­же­те уст­ро­ить се­бе са­мо­про­вер­ку: вспом­ни­те — что вам сни­лось в 14 – 16 лет и позд­нее? Ес­ли вам сни­лись жен­щи­ны, то бла­го­да­ри­те Бо­га: с ва­ми всё в по­ряд­ке. Но ес­ли вме­сто этих гу­рий… хм… вам сни­лись са­ми по­ни­мае­те кто… сни­лись го­лень­кие маль­чи­ки или го­лень­кие муж­чи­ны, то у вас — го­мо­сек­су­аль­ная ори­ен­та­ция.

Не­зна­ко­мец по­пра­вил лам­пу, сто­яв­шей на сто­ле, вы­пус­тил ещё не­сколь­ко ко­ле­чек ды­ма и спро­сил Ку­рае­ва:

— Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич! Вспом­ни­те по­жа­луй­ста — что вам сни­лось на шес­том де­сят­ке лет не­сколь­ко ча­сов на­зад, пе­ред пол­лю­ци­ей?

Ку­рае­ва объ­ял страх и он про­снул­ся. За­тем он ог­ля­дел па­ла­ту. Ни­ка­ко­го не­зна­ком­ца ря­дом не бы­ло. Осоз­нав это, Ку­ра­ев пе­ре­вел дух и ус­по­ко­ил­ся. Он взгля­нул на сте­ну, на мер­цав­шие зе­ле­ным све­том элек­трон­ные ча­сы. Те по­ка­зы­ва­ли 00:45.

— Трои­ца про­шла, — по­ду­мал Ку­ра­ев, смот­ря на ча­сы, — и те­перь уже Ду­хов День. Все пра­во­слав­ные празд­но­ва­ли в Трои­цу со­ше­ст­вие Свя­то­го Ду­ха на апо­сто­лов. И сей­час, в Ду­хов день, — то­же празд­ник. Че­рез счи­тан­ные ча­сы в мо­ем хра­ме Ми­хаи­ла Ар­хан­ге­ла в Тро­па­ре­во нач­нет­ся служ­ба. Вот, все свя­щен­ни­ки сей­час спят спо­кой­ным сном; а за­тем, со­всем ско­ро, они про­снут­ся и, сча­ст­ли­вые, нач­нут го­то­вить­ся к служ­бе. И толь­ко мне уже вто­рой день ле­зет в го­ло­ву чёр­ти что! Тьфу!

Ку­ра­ев лег на кро­ва­ти по­удоб­нее. Вся­кие тя­же­лые мыс­ли по­че­му-то пе­ре­ста­ли лезть в его го­ло­ву и он ско­ро за­снул. Но сон этот был не­дол­гим — в 03:45 Ку­ра­ев сно­ва про­снул­ся и за­хо­тел схо­дить по-боль­шо­му. Он вы­звал се­ст­ру с ут­кой. К не­сча­стью, Ку­ра­ев об­на­ру­жил, что у не­го был за­пор и из-за не­го ему при­шлось дол­го и тя­же­ло ту­жит­ся. А ко­гда де­ло ста­ло со­вер­шать­ся, то Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич об­на­ру­жил, что ис­пы­ты­ва­ет что-то по­хо­жее на то, что ис­пы­ты­ва­ет жен­щи­на, за­бав­ляю­щая­ся фал­лои­ми­та­то­ром. Ощу­ще­ния бы­ли све­жи и силь­ны и Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич не­воль­но стал ус­ла­ж­дать­ся ими; он хо­тел, что­бы эти ощу­ще­ния при де­фе­ка­ции про­дол­жа­лись и про­дол­жа­лись… Ку­ра­ев пой­мал се­бя на этих мыс­лях и при­шёл в не­опи­суе­мый и ни­чем не скры­вае­мый ужас. Его зрач­ки рас­ши­ри­лись…

— Ты­ся­ча дья­во­лов! — взре­вел Ку­ра­ев и стук­нул ку­ла­ком по кро­ва­ти.

— Что с ва­ми? — спро­си­ла его се­ст­ра-си­дел­ка.

Ку­ра­ев опом­нил­ся, осоз­нал, что ве­дет се­бя не­аде­к­ват­но и ска­зал:

— Ни­че­го. Про­сто при­хо­дят в го­ло­ву ка­кие-то стран­ные мыс­ли…

— Хо­ти­те, мед­се­ст­ра вко­лет вам ус­по­каи­ваю­ще­го? — спро­си­ла се­ст­ра-си­дел­ка.

— Нет, — от­ве­тил Ку­ра­ев, — спа­си­бо. Не на­до — как-ни­будь справ­люсь.

Ку­ра­ев сде­лал свое де­ло и се­ст­ра-си­дел­ка уш­ла. Ку­ра­ев сно­ва ле­жал на кро­ва­ти и ду­мал о том, что с ним толь­ко что про­изош­ло. По­сте­пен­но он стал за­сы­пать. Об­рыв­ки раз­лич­ных мыс­лей и вос­по­ми­на­ний сно­ва по­лез­ли в его го­ло­ву. Од­ни вос­по­ми­на­ния вспы­хи­ва­ли и уга­са­ли, дру­гие — пе­ре­пле­та­лись и пу­та­лись ме­ж­ду со­бой. Ку­ра­ев вспом­нил, как од­на­ж­ды, ко­гда он был на Ук­раи­не, в По­ча­ев­ской Лав­ре ему по­па­лась од­на книж­ка, от­пе­ча­тан­ная в ти­по­гра­фии Лав­ры. Эта кни­га, име­но­вав­шая­ся «В по­мощь ис­по­ве­даю­щим­ся», по­ми­мо раз­лич­ных на­став­ле­ний в по­кая­нии со­дер­жа­ла под­роб­ный пе­ре­чень гре­хов. Кни­га бы­ла на­пе­ча­та­на мел­ким шриф­том, но всё рав­но в ней бы­ло дос­та­точ­но мно­го стра­ниц. Пе­ред гла­за­ми Ку­рае­ва всплы­ла 246-я стра­ни­ца кни­ги, на ко­то­рой на­чи­нал­ся пе­ре­чень де­вя­той сот­ни­цы гре­хов. Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич стал чи­тать этот пе­ре­чень, слов­но кни­га бы­ла у не­го не в уме в ви­де вос­по­ми­на­ний, а пе­ред гла­за­ми:

901. Дол­го си­дел в туа­ле­те.

902. Ус­ла­ж­дал­ся ка­ка­ни­ем.

903. Спе­ци­аль­но за­тя­ги­вал ка­ка­ние ра­ди ус­ла­ж­де­ния.

904. Слиш­ком дол­го мыл ге­ни­та­лии и об­ласть афед­ро­на

905. Ус­ла­ж­дал­ся ощу­ще­ния­ми при мы­тье ге­ни­та­лий и об­лас­ти афед­ро­на.

906. Спе­ци­аль­но за­тя­ги­вал мы­тье ге­ни­та­лий и об­лас­ти афед­ро­на ра­ди ус­ла­ж­де­ния.

907. Ус­ла­ж­дал­ся при по­ста­нов­ке клиз­мы.

908. Ста­вил сам клиз­му или про­сил дру­гих, что­бы они сде­ла­ли это ра­ди ус­ла­ж­де­ния.

909. Ле­чил­ся клиз­ма­ми сверх не­об­хо­ди­мо­го.

910. Спе­ци­аль­но под­би­рал дие­ту, что­бы об­ра­зо­ва­лись за­по­ры, а за­тем ус­ла­ж­дал­ся, ис­праж­ня­ясь твер­дым ка­лом.

911. Пре­да­вал­ся меч­там, в ко­то­рых ус­ла­ж­дал­ся тем, как ис­праж­ня­юсь твер­дым ка­лом или как ка­каю во­об­ще или как мне ста­вят клиз­му.

912. Под­ти­ра­ясь по­сле ис­праж­не­ния, сверх не­об­хо­ди­мо­го раз­дра­жал об­ласть афед­ро­на.

913. Ус­ла­ж­дал­ся мо­че­ис­пус­ка­ни­ем.

914. Слиш­ком дол­го и слиш­ком уси­лен­но при­дер­жи­вал член пли мо­че­ис­пус­ка­нии.

915. С ус­ла­ж­де­ни­ем и не­обос­но­ван­но час­то ис­поль­зо­вал све­чи для ле­че­ния ге­мор­роя.

Ку­ра­ев с тру­дом ото­рвал мыс­ли от чте­ния слов­но как бы рас­кры­той пе­ред его гла­за­ми кни­ги и не­ис­то­во встрях­нул го­ло­вой, что­бы ото­гнать от се­бя явив­шее­ся ему «книж­ное» на­ва­ж­де­ние.

— Хм… — по­ду­мал Ку­ра­ев, — вот, рань­ше я счи­тал по­доб­ные кни­жон­ки чис­той ахи­не­ей и пло­дом боль­но­го воз­бу­ж­ден­но­го ре­ли­ги­оз­ным фа­на­тиз­мом ума, а те­перь… Те­перь я вы­ну­ж­ден при­знать, что в та­ких кни­гах есть свое ра­цио­наль­ное зер­но! И, при­том, очень да­же боль­шое ра­цио­наль­ное зер­но!

— Хм… — ду­мал Ку­ра­ев да­лее, — под­би­рать дие­ту, что­бы об­ра­зо­вы­ва­лись за­по­ры и за­тем ис­праж­нять­ся твер­дым ка­лом… А это ведь идея! И, кста­ти, — по­че­му ни­кто ещё не вы­пус­ка­ет спе­ци­аль­но­го мы­ла для дол­го­го мы­тья ге­ни­та­лий и об­лас­ти ану­са?! Не для бы­ст­ро­го, не для обыч­но­го, а имен­но что для дол­го­го мы­тья?!

По­сле та­ких про­нёс­ших­ся в го­ло­ве мыс­лей Ку­ра­ев тот­час же осек­ся, а за­тем, осек­шись, он, бия се­бя ку­ла­ком по го­ло­ве, взре­вел:

— Чёрт! Чёрт! Чёрт!

На­ко­нец, Ку­ра­ев ус­по­ко­ил­ся и ус­нул. Ему при­сни­лось, что уже из­вест­ные ему сту­ден­ты-ме­ди­ки, в бе­лых ха­ла­тах на го­лое те­ло, уго­ща­ют его в ба­ре изы­скан­ны­ми кок­тей­ля­ми где-то на Ба­га­мах и что при этом он си­дит на ко­ле­нях од­но­го из этих сту­ден­тов. В ба­ре зву­ча­ла вол­ную­щая ду­шу му­зы­ка — ка­кие-то ис­пан­цы не­по­да­ле­ку иг­ра­ли на ги­та­рах и во­всю би­ли в ба­ра­ба­ны. За­кон­чил­ся этот сон тем, что Ку­ра­ев про­снул­ся и об­на­ру­жил, что у не­го про­изош­ла ещё од­на пол­лю­ция. Ку­ра­ев чер­тых­нул­ся и по­смот­рел на ча­сы. Они по­ка­зы­ва­ли 04:43, а, зна­чит, мож­но бы­ло по­спать не­мно­го ещё. И Ку­ра­ев опять за­снул.

На сей раз Ку­рае­ву при­сни­лось, что он всё ещё был ре­фе­рен­том у Пат­ри­ар­ха Алек­сия Вто­ро­го и си­дел в осо­бой ком­на­те, рас­по­ла­гав­шей­ся пе­ред ка­би­не­том, в ко­то­ром Его Свя­тей­ше­ст­во вел офи­ци­аль­ные прие­мы раз­лич­ных лиц. Ку­ра­ев при­нёс Алек­сию Вто­ро­му ка­кие-то бу­ма­ги со свои­ми со­об­ра­же­ния­ми, но не об­на­ру­жил его на ра­бо­чем мес­те и был вы­ну­ж­ден ждать при­бы­тия сво­его ше­фа. Шеф на­дол­го опаз­ды­вал. В это вре­мя в ком­на­ту за­шёл ка­кой-то не­зна­ко­мец. Ку­ра­ев по­ду­мал, что тот то­же при­шёл на встре­чу с Алек­си­ем Вто­рым и ска­зал ему:

— Его Свя­тей­ше­ст­ва ещё нет. Мо­же­те сесть и по­до­ж­дать. Но уже позд­но и я ду­маю, что се­го­дня он во­об­ще не при­дёт.

— А я не к Его Свя­тей­ше­ст­ву, я — к вам, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич! — мол­вил не­зна­ко­мец. И тот­час Ку­ра­ев в не­зна­ком­це уз­нал то­го, ко­го он уже ви­дел в пре­ды­ду­щем сне.

Не­зна­ко­мец дос­тал труб­ку, сно­ва на­бил ее та­ба­ком и за­ку­рил. А за­тем он на­чал хо­дить по ком­на­те, вре­мя от вре­ме­ни пус­кать ко­леч­ки ды­ма, и го­во­рить:

— Так на чем мы ос­та­но­ви­лись, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич? Ага. Вот. Вро­де бы, ос­та­ет­ся 63% нор­маль­ных муж­чин. Но и из них док­тор Кин­си вы­де­ля­ет 13% тех, кто ино­гда эро­ти­че­ски реа­ги­ру­ет на муж­чин — без со­пут­ст­вую­щих фи­зи­че­ских кон­так­тов. Та­ким об­ра­зом, аб­со­лют­но нор­маль­ны лишь 50% муж­чин. Это, оче­вид­но, и есть те муж­чи­ны, ко­то­рые не за­ни­ма­ют­ся ни ораль­ным, ни аналь­ным сек­сом со свои­ми же­на­ми и жен­щи­на­ми. Ведь, как из­вест­но, аналь­ный и ораль­ный секс с жен­щи­на­ми оз­на­ча­ет на­ли­чие у муж­чин го­мо­сек­су­аль­но­сти.

— Итак, — про­дол­жал не­зна­ко­мец, — име­ем: 4% от­кры­тых, яв­ных го­мо­сек­суа­ли­стов и 37% или да­же 50% го­мо­сек­суа­ли­стов скры­тых — всех цве­тов и от­тен­ков: го­мо­сек­суа­ли­стов ла­тент­ных, го­мо­сек­суа­ли­стов по­дав­лен­ных, и го­мо­сек­суа­ли­стов «дей­ст­вую­щих», по­дав­ляю­щая часть из ко­то­рых скры­ва­ет свою ак­тив­ную сек­су­аль­ную жизнь. И вот что ин­те­рес­но: как го­во­рят пси­хи­ат­ры, не так опас­ны 4% от­кры­тых го­мо­сек­суа­ли­стов, как опас­ны про­чие. Хо­тя бы из-за то­го, что их, скры­тых, в де­сять раз боль­ше… Хо­тя бы из-за то­го, что всем яс­но, че­го мож­но ожи­дать от от­кры­тых го­мо­сек­суа­ли­стов и по­это­му все­гда мож­но под­го­то­вить­ся к их дей­ст­ви­ям.

За­тем не­зна­ко­мец при­сталь­но по­смот­рел на Ку­рае­ва и спро­сил его:

— Так вы, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич, из ка­ких бу­де­те?

— По­шёл вон от­сю­да, уша­стый! Я не звал те­бя! — вскри­чал Ку­ра­ев и за­пус­тил в не­зна­ком­ца чер­ниль­ни­цей, сто­яв­шей на сто­ле. Ку­ра­ев да­же уди­вил­ся: от­ку­да на сто­ле вдруг ока­за­лась чер­ниль­ни­ца? — ведь этот пись­мен­ный при­бор от­но­сил­ся ко дням, дав­но уже ми­нув­шим.

Чер­ниль­ни­ца про­ле­те­ла сквозь не­зна­ком­ца, не при­чи­нив ему вре­да, а за­тем уда­ри­лась о сте­ну и раз­би­лась. По сте­не, по обо­ям, ста­ло рас­плы­вать­ся ог­ром­ное чер­ниль­ное пят­но. А не­зна­ко­мец тот­час ис­чез.

— Ка­кое ог­ром­ное пят­но! — По­ду­мал Ку­ра­ев, взи­рая на сте­ну. — На­до же! Его Свя­тей­ше­ст­во бу­дет очень не­до­во­лен этим пят­ном!

Ку­ра­ев пред­ста­вил, как Алек­сий Вто­рой от­реа­ги­ру­ет на чер­ниль­ное пят­но и как он за­ста­вит его, Ку­рае­ва, на соб­ст­вен­ные скром­ные ре­фе­рент­ские день­ги де­лать ре­монт. За­тем Ку­ра­ев ис­пу­гал­ся это­му и тот­час про­снул­ся. Бы­ло уже ут­ро и солн­це дав­но взош­ло. По­ра бы­ло зав­тра­кать. А за­тем, как и по­ло­же­но, в по­не­дель­ник дол­жен был со­сто­ять­ся вра­чеб­ный об­ход.

На об­хо­де врач весь­ма изу­мил­ся то­му, что Ку­рае­ву уда­лось вый­ти из дли­тель­ной ко­мы. Уди­вил­ся он и то­му, что Ку­ра­ев мог рас­су­ж­дать здра­во и дол­го.

По­го­во­рив с ле­ча­щим вра­чом, Ку­ра­ев под­роб­но вы­яс­нил о том, что с ним про­изош­ло в тот не­сча­ст­ли­вый день:

Во-пер­вых, у не­го был пе­ре­лом но­ги, ру­ки и пя­ти ре­бер, а так­же про­лом го­ло­вы в трех мес­тах.

Во-вто­рых, в его мозг че­рез про­ло­мы про­ник­ло пять ино­род­ных тел — ве­ток кус­тар­ни­ков и де­ревь­ев. Они про­ник­ли на дос­та­точ­ную глу­би­ну, прон­зив ко­ру го­лов­но­го моз­га, и дви­ну­лись да­лее. Над их из­вле­че­ни­ем дол­го ра­бо­та­ла бри­га­да ней­ро­хи­рур­гов.

В-треть­их, в моз­гу у Ку­рае­ва про­изош­ло че­ты­ре круп­ных кро­во­из­лия­ния и три мел­ких; они бы­ли по­доб­ны ин­суль­там и за­тро­ну­ли дос­та­точ­но об­шир­ные уча­ст­ки моз­га.

В-чет­вер­тых, у Ку­рае­ва бы­ло силь­ное со­тря­се­ние моз­га.

В-пя­тых, в Ку­рае­ва уда­ри­ла мол­ния, сле­ды ко­то­рой ос­та­лись у не­го на те­ле. Как по­ла­гал док­тор, мол­ния по­ра­зи­ла Ку­рае­ва в го­ло­ву и за­ряд про­шёл че­рез го­лов­ной мозг, за­тро­нув его глу­бин­ные струк­ту­ры. От уда­ра мол­нии на лбу у Ку­рае­ва ос­та­лись та­ин­ст­вен­ные от­ме­ти­ны, по­хо­дя­щие на ру­ны; сре­ди них да­же мож­но бы­ло от­чёт­ли­во ра­зо­брать ру­ну «Одал». И дей­ст­ви­тель­но — Ку­ра­ев при­пом­нил, что пе­ред по­те­рей соз­на­ния в его го­ло­ву уда­ри­ла мол­ния; он при­пом­нил так­же и то, что, ос­та­ва­ясь в соз­на­нии дос­та­точ­но дол­гое вре­мя, он ощу­щал и на­блю­дал, как элек­три­че­ский за­ряд мол­нии про­те­кал по его те­лу. Прав­да, в тот по­не­дель­ник Ку­ра­ев ещё не вспом­нил тех са­мых вои­нов-ры­ца­рей и их ле­гио­ны.

В-шес­тых, ока­за­лось, что ме­ди­ки, при­быв­шие к мес­ту не­сча­ст­но­го слу­чая, об­на­ру­жи­ли Ку­рае­ва уже без­ды­хан­ным, в со­стоя­нии кли­ни­че­ской смер­ти. И ни­кто не знал то­го, сколь­ко Ку­ра­ев про­был в этом со­стоя­нии ко вре­ме­ни при­бы­тия вра­чей — не­сколь­ко ми­нут, не­сколь­ко де­сят­ков ми­нут или, мо­жет быть, час или бо­лее. По­пыт­ка реа­ни­ма­ции бы­ла пред­при­ня­та нау­да­чу и увен­ча­лась ус­пе­хом, хо­тя это­го ни­кто и не ожи­дал. Од­на­ко он, Ку­ра­ев, по­сле реа­ни­ма­ции не оч­нул­ся, а впал в ко­му. По­сколь­ку бы­ло не­из­вест­но точ­но о том, сколь­ко вре­ме­ни Ку­ра­ев про­был в со­стоя­нии кли­ни­че­ской смер­ти, ни­кто не мог дать га­ран­тии то­го, что, вый­дя из ко­мы, Ку­ра­ев ока­жет­ся в здра­вом уме. Поч­ти все по­ла­га­ли, что по­сле вы­хо­да из ко­мы Ку­ра­ев ста­нет по­лу­бе­зум­ным или со­всем бе­зум­ным «ово­щем».

На­ко­нец, сле­ду­ет ска­зать, что не бы­ло уве­рен­но­сти и в том, что Ку­ра­ев во­об­ще вый­дет из ко­мы и что его не при­дет­ся от­клю­чать в бли­жай­шие ме­сяц-два от сис­те­мы жиз­не­обес­пе­че­ния.

Да­лее вы­яс­ни­лось, что Ку­рае­ву не­сколь­ко раз де­ла­ли ком­пь­ю­тер­ную то­мо­гра­фию и об­на­ру­жи­ли су­ще­ст­вен­ные на­ру­ше­ния в ра­бо­те его моз­га. Кро­ме то­го, та­ин­ст­вен­ные, не­по­нят­ные и не­пред­ска­зуе­мые из­ме­не­ния в ра­бо­те го­лов­но­го моз­га Ку­рае­ва, как вы­яс­ни­лось, при­ве­ли к из­ме­не­нию гор­мо­наль­но­го фо­на и к раз­лич­ным из­ме­не­ни­ям со­ста­ва кро­ви.

Та­ким об­ра­зом, то, что Ку­ра­ев оч­нул­ся и ока­зал­ся в здра­вом уме, ока­за­лось са­мым на­стоя­щим чу­дом. Бо­лее то­го — вы­яс­ни­лось, что за­жив­ле­ние ран и вос­ста­нов­ле­ние ор­га­низ­ма у Ку­рае­ва идет очень бы­ст­ры­ми тем­па­ми — та­ки­ми, ко­то­рых ни­кто из вра­чей не мог ожи­дать.

Да­лее все скла­ды­ва­лось для Ку­рае­ва как нель­зя луч­ше: спус­тя не­сколь­ко дней он уже хо­дил с кос­ты­ля­ми по боль­ни­це; по­сколь­ку за­жив­ле­ние пе­ре­ло­мов шло бы­ст­ро, че­рез ме­сяц по­сле вы­хо­да из ко­мы Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич мог хо­дил не с по­мо­щью кос­ты­лей, а с по­мо­щью обыч­ной пал­ки. Ра­ны на го­ло­ве за­жи­ли. По­сле по­вре­ж­де­ния моз­га Ку­рае­ву да­же не при­шлось вос­ста­нав­ли­вать под­виж­ность ко­неч­но­стей или спо­соб­ность яс­но го­во­рить. И за не­сколь­ко дней до Пре­об­ра­же­ния Ку­ра­ев был вы­пи­сан из боль­ни­цы. В это вре­мя он уже впол­не нор­маль­но, без вся­ких па­лок, мог хо­дить по ули­це.

Един­ст­вен­ным ужа­сом для Ку­рае­ва, ко­гда он на­хо­дил­ся в боль­ни­це, бы­ло вле­че­ние к муж­чи­нам — в осо­бен­но­сти же к мо­ло­дым сту­ден­там-ме­ди­кам, под­ра­ба­ты­вав­шим мед­брать­я­ми. При этом Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич стал со­вер­шен­но рав­но­ду­шен к жен­щи­нам: он ни­че­го не ис­пы­ты­вал при их ви­де. Од­на­ж­ды у Ку­рае­ва за­бо­лел зуб и его от­ве­ли к зуб­но­му вра­чу. Это бы­ла мо­ло­дая и кра­си­вая дан­ти­ст­ка. Во вре­мя ле­че­ния зу­ба ей по­че­му-то при­шлось на­ва­лить­ся всей сво­ей гру­дью на грудь Ку­рае­ва. И Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич не по­чув­ст­во­вал со­всем ни­че­го. Вле­че­ние же к муж­чи­нам у Ку­рае­ва по­сте­пен­но всё уси­ли­ва­лось и уси­ли­ва­лось и, на­ко­нец, при­об­ре­ло ха­рак­тер не­ис­це­ли­мой стра­сти: Ку­ра­ев по­сто­ян­но ду­мал «обо всём этом» и его те­ло по­сто­ян­но бы­ло воз­бу­ж­де­но не­ис­то­вой стра­стью и не­ис­то­вым во­ж­де­ле­ни­ем.

Ку­ра­ев не знал, как ук­ро­тить свои стра­сти: на­хо­дясь в боль­ни­це, он при­час­тил­ся ещё не­сколь­ко раз; ка­ж­дый день он пил кре­щен­скую во­ду и ел ан­ти­дор; он по­сто­ян­но ок­ро­п­лял се­бя кре­щен­ской во­дой; он ма­зал се­бя ос­вя­щен­ным мас­лом от раз­лич­ных мо­щей и чу­до­твор­ных икон; он по­сто­ян­но мо­лил­ся — в ча­ст­но­сти, он по­сто­ян­но, день и ночь, по­вто­рял мо­лит­ву Ии­су­со­ву — но всё это бы­ло на­прас­но: ока­ян­ная му­же­ло­же­ст­вен­ная страсть ни­как не хо­те­ла ос­тав­лять Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча. Под ко­нец пре­бы­ва­ния в боль­ни­це у не­го от этой стра­сти да­же на­чал му­тить­ся ра­зум. Что же ка­са­ет­ся при­час­тия — то, как и в пер­вый раз по­сле не­сча­ст­но­го слу­чая, Ку­ра­ев, при­ча­ща­ясь, не чув­ст­во­вал ни­че­го. Аб­со­лют­но ни­че­го — как буд­то он и во­все не при­ча­щал­ся Кро­ви и Пло­ти Бо­га, а лишь про­гла­ты­вал в сто­ло­вой лож­ку су­па или съе­дал фри­ка­дель­ку из кон­серв­ной бан­ки на кух­не, же­лая по-бы­ст­ро­му «пе­ре­хва­тить». И по­сте­пен­но над Ку­рае­вым во­зоб­ла­да­ла не толь­ко страсть му­же­ло­же­ст­вен­ная, но так­же уны­ние и от­чая­ние. «Ко­гда же всё это за­кон­чит­ся?» — не­пре­стан­но ду­мал про се­бя Ку­ра­ев. Но кон­ца «все­му это­му» не бы­ло вид­но.

Итак, Ку­ра­ев, в кон­це кон­цов, ока­зал­ся до­ма. Его боль­нич­ная эпо­пея за­вер­ши­лась. Бли­зи­лось Пре­об­ра­же­ние. Ку­ра­ев ре­шил схо­дить на Пре­об­ра­же­ние в свой храм — в храм Ми­хаи­ла Ар­хан­ге­ла в Тро­па­ре­во. Прав­да, он не ре­шил­ся уча­ст­во­вать в бо­го­слу­же­нии как диа­кон, со­слав­шись на бо­лезнь, но всё рав­но от­сто­ял всю служ­бу. На­сту­пил ве­чер. Ку­ра­ев ре­шил от­празд­но­вать не толь­ко Пре­об­ра­же­ние, но и свое воз­вра­ще­ние из боль­ни­цы. Он на­ку­пил вся­кой вся­чи­ны из еды и вы­пив­ки в бли­жай­шем су­пер­мар­ке­те и от­пра­вил­ся до­мой. Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ре­шил ни­ко­го не при­гла­шать к се­бе — да­же стар­ше­го бра­та. Отец Ан­д­рей по-бы­ст­ро­му на­го­то­вил се­бе еды и, при­хва­тив с со­бой вы­пив­ку, ре­шил по­слу­шать лю­би­мой му­зы­ки и по­смот­реть лю­би­мые филь­мы.

Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич знал, что на его элек­трон­ной поч­те ско­пи­лось мно­же­ст­во не­про­смот­рен­ной кор­рес­пон­ден­ции, в ко­то­рой, не­со­мнен­но, бы­ла ку­ча пи­сем, в ко­то­рых об­ли­ча­лись де­ла вы­со­ко­по­став­лен­ных (и не очень) цер­ков­ных му­же­лож­ни­ков. В са­мое вре­мя бы­ло взять­ся за раз­бор этих пи­сем и опуб­ли­ко­вать их в сво­ем жи­вом жур­на­ле. Не­со­мнен­но, ес­ли бы Ку­ра­ев ос­тал­ся преж­ним, то имен­но так он и по­сту­пил бы. Но те­перь в ду­ше Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча за­вёл­ся червь, по­сто­ян­но то­чив­ший её во­про­сом: «Ан­д­рю­ша! Вот, ты об­ли­ча­ешь му­же­лож­ни­ков. А сам по­ду­май: ты-то кто?». И ка­ж­дый раз, слы­ша этот во­прос в сво­ей ду­ше, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич вспо­ми­нал яв­ляв­ше­го­ся ему два раза во сне та­ин­ст­вен­но­го не­зна­ком­ца, по-ста­ро­мод­но­му ды­мив­ше­го труб­кой.

Ка­кие же филь­мы со­би­рал­ся по­смот­реть Ку­ра­ев? Во-пер­вых, не­сколь­ко толь­ко что вы­шед­ших филь­мов про сверх­ге­ро­ев, а имен­но про лю­дей «икс» и сре­ди них — про Ро­со­ма­ху. Во-вто­рых, ещё до то­го, как по­пасть в боль­ни­цу, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич со­би­рал­ся по­смот­реть но­вый фильм про Ай­рон­ме­на — то есть Же­лез­но­го Че­ло­ве­ка. В-треть­их, на­вер­ня­ка уже где-то в се­ти ва­лял­ся (пусть и с пло­хой рус­ской оз­вуч­кой) но­вый фильм про Бэт­ме­на. Да ма­ло ли ещё че­го мож­но бы­ло по­смот­реть или пе­ре­смот­реть за­но­во! Го­раз­до ин­те­рес­нее бы­ло то, ка­кую му­зы­ку со­би­рал­ся по­слу­шать Ку­ра­ев.

Да, Ку­ра­ев час­то по­яв­лял­ся на вся­ких рок-кон­цер­тах и про­по­ве­до­вал там под рев ги­тар и гро­хот ба­ра­ба­нов; да, он дру­жил со мно­ги­ми рок-му­зы­кан­та­ми; и во­об­ще весь из се­бя он был мо­ло­дёж­ный-пре­мо­ло­дёж­ный. Но на са­мом де­ле всё это бы­ло лишь ви­ди­мо­стью. А ещё Ку­ра­ев всем да­вал по­нять, что он очень лю­бит фут­бол, что он не прочь по­се­тить фут­боль­ный матч и что он — са­мый что ни на есть за­яд­лый фут­боль­ный бо­лель­щик. Но это то­же бы­ло не­прав­дой и толь­ко лишь ви­ди­мо­стью. И эти две ви­ди­мо­сти соз­да­ва­лись для то­го, что­бы его счи­та­ла сво­им «рос­сий­ская мо­ло­дежь» и «рус­ский му­жик». А ещё Ку­ра­ев хо­дил по вся­ким рок-кон­цер­там и тре­пал­ся про фут­бол для то­го, что­бы ни­кто ни­че­го не за­по­доз­рил о его ис­тин­ной стра­сти, ко­то­рой бы­ли опе­ра и ба­лет, а так­же сим­фо­ни­че­ская му­зы­ка во­об­ще.

К опе­ре и ба­ле­ту Ку­ра­ев был не­рав­но­ду­шен с дет­ст­ва; бы­ва­ло, кра­ду­чись тай­ком, что­бы ни­кто из маль­чи­шек, иг­рав­ших воз­ле до­ма, не за­ме­тил это­го, Ку­ра­ев от­прав­лял­ся в те­атр, ку­пив би­лет на сэ­ко­ном­лен­ные им день­ги. Слов­но раз­вед­чик, иду­щий че­рез вра­же­скую тер­ри­то­рию, про­би­рал­ся он че­рез мо­с­ков­ские дво­ры к ав­то­бус­ной ос­та­нов­ке, с от­вра­ще­ни­ем гля­дя на сво­их свер­ст­ни­ков, пи­нав­ших пре­зрен­ный фут­боль­ный мяч. Скри­вив ли­цо и плю­ясь, смот­рел Ку­ра­ев на афи­ши с анон­са­ми кон­цер­тов раз­лич­ных рок-групп, твор­че­ст­во ко­то­рых он счи­тал по­щё­чи­ной здо­ро­во­му вку­су. От од­но­го ви­да Кин­че­ва или Шев­чу­ка у по­взрос­лев­ше­го Ку­рае­ва на­чи­на­лась го­лов­ная боль; что же го­во­рить о ре­ак­ции Ку­рае­ва на них, ко­гда они бра­лись за мик­ро­фон и из­да­ва­ли зву­ки?! Но Ан­д­рей Ку­ра­ев не по­да­вал ви­да, что всё это ему про­тив­но — ибо он не хо­тел, что­бы его за­смея­ли те, к ко­му бы­ла об­ра­ще­на его про­по­ведь, те, пе­ред кем он хо­тел вы­гля­деть сна­ча­ла «обыч­ным, нор­маль­ным рус­ским пар­нем», а за­тем — «обыч­ным нор­маль­ным рус­ским му­жи­ком».

Дом Ку­рае­ва был за­бит не толь­ко кни­га­ми. В сто­лах и шка­фах и во­об­ще по­всю­ду в квар­ти­ре Ку­рае­ва ва­ля­лись ви­ни­ло­вые дис­ки, маг­ни­то­фон­ные лен­ты, ви­део­кас­се­ты, DVD и же­ст­кие дис­ки, на ко­то­рых бы­ли за­пи­са­ны лю­би­мые Ку­рае­вым опе­ры, ба­ле­ты, сим­фо­нии и про­чие про­из­ве­де­ния, со­б­ран­ные им за де­ся­ти­ле­тия — на­чи­ная с тех пор, ко­гда он ещё был про­стым со­вет­ским пио­не­ром. Сло­вом, Ку­ра­ев был од­ним из са­мых за­яд­лых ме­ло­ма­нов «от клас­си­ки». Но ни­кто не знал это­го — раз­ве толь­ко что его по­кой­ные ро­ди­те­ли и его стар­ший брат; но ро­ди­те­ли у Ку­рае­ва уже дав­но умер­ли, а стар­ший брат хра­нил обе­ща­ние мол­чать об этой стра­сти Ку­рае­ва — хра­нил ещё с тех вре­мен, ко­гда Ку­ра­ев учил­ся в шко­ле.

Итак, бы­ло Пре­об­ра­же­ние. Ку­ра­ев вер­нул­ся со служ­бы в хра­ме, при­го­то­вил се­бе по­боль­ше еды, от­ку­по­рил бу­тыл­ки с ви­ном и по­ста­вил на стол бан­ки с пи­вом. За­тем он вклю­чил ком­пь­ю­тер и стал смот­реть филь­мы про сверх­ге­ро­ев на ши­ро­ком эк­ра­не. Сна­ча­ла Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич по­смот­рел два аме­ри­кан­ских филь­ма про лю­дей «икс» и на­чал смот­реть но­вый фильм про Хал­ка, но вско­ре бро­сил. За­тем он про­слу­шал сим­фо­нии №№ 26, 27 и 30 Гайд­на и ре­шил про­смот­реть но­вую за­ру­беж­ную по­ста­нов­ку «Ле­бе­ди­но­го озе­ра». Где-то в се­ре­ди­не «Ле­бе­ди­но­го озе­ра» Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич сде­лал му­зы­ку поч­ти мак­си­маль­но гром­кой. Бы­ла уже ночь, со­се­ди мог­ли спать, но Ку­ра­ев на­пле­вал на это. И вот, вско­ре по­сле это­го Ку­ра­ев по­чув­ст­во­вал, что его объ­я­ла му­же­ло­же­ст­вен­ная страсть. Объ­я­тый этой стра­стью, он не знал, что де­лать и же­лал толь­ко од­но­го — как бы по­ско­рее с кем-ни­будь со­во­ку­пить­ся. Страсть пол­но­стью по­гло­ти­ла соз­на­ние и ра­зум Ку­рае­ва. В та­ком-то со­стоя­нии он и по­шёл на кух­ню, что­бы слег­ка под­кре­пить­ся. Ку­ра­ев от­крыл хо­ло­диль­ник в по­ис­ках при­па­сов съе­ст­но́го и, по­ми­мо вся­ких про­чих сне­дей и пи­тий, об­на­ру­жил в нём це­лую пал­ку коп­че­ной кол­ба­сы; и, обу­ян­ный не­ис­то­вой стра­стью, на­хо­дясь в край­нем ис­сту­п­ле­нии, диа­кон РПЦ Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич Ку­ра­ев взял эту пал­ку кол­ба­сы в ру­ки и за­су­нул её се­бе в зад­ни­цу. Це­ли­ком.

Уже че­рез ми­ну­ту Ку­ра­ев об­на­ру­жил, что вы­нуть эту пал­ку кол­ба­сы об­рат­но он ни­как не мо­жет. И то­гда Ку­ра­ев за­па­ни­ко­вал. «Что де­лать? Звать на по­мощь? Но как от­крыть вра­чам то, что бы­ло сде­ла­но?! Ка­кой стыд! И не за­сме­ют ли они? И что ес­ли всё это ста­нет из­вест­но дру­гим? Вер­но го­во­рят: «Не де­лай то­го, что не смо­жешь по­том объ­яс­нить вра­чам «ско­рой по­мо­щи»!» — но­си­лись тре­вож­ные мыс­ли в го­ло­ве Ку­рае­ва. Но ему очень силь­но по­вез­ло. Прак­ти­че­ски ря­дом с Ку­рае­вым — эта­жом или дву­мя вы­ше — жи­ла ста­руш­ка, ве­те­ран вой­ны, ко­то­рая в по­след­нее вре­мя час­то стра­да­ла сер­деч­ны­ми при­сту­па­ми и по­это­му поч­ти ка­ж­дый день вы­зы­ва­ла «ско­рую по­мощь». Вот и сей­час, вы­гля­нув в ок­но на кух­не, Ку­ра­ев за­ме­тил, что к его подъ­ез­ду подъ­е­ха­ла «ско­рая по­мощь» и что из неё вы­шел док­тор.

Док­тор — это бы­ла жен­щи­на — по­до­шла к две­ри и по­зво­ни­ла в до­мо­фон. Вско­ре ей от­кры­ли дверь подъ­ез­да; она во­шла в не­го и ста­ла бы­ст­ро под­ни­мать­ся на­верх. Ку­ра­ев по­до­шёл к две­ри и, вни­ма­тель­но вслу­ши­ва­ясь, оп­ре­де­лил, что док­тор­ша под­ня­лась вверх на этаж вы­ше то­го эта­жа, на ко­то­ром жил он. По-ви­ди­мо­му, она дей­ст­ви­тель­но прие­ха­ла к той са­мой ста­руш­ке, стра­дав­шей сер­деч­ны­ми при­сту­па­ми. Ку­ра­ев по­до­ж­дал, по­ка док­тор­ша не за­кон­чит свои де­ла у ста­руш­ки, а за­тем, ко­гда док­тор­ша спус­ка­лась вниз и про­хо­ди­ла ми­мо квар­ти­ры Ку­рае­ва, он от­крыл свою дверь и ти­хо и де­ли­кат­но ска­зал: «То­ва­рищ док­тор… Из­ви­ни­те… Мож­но на вас на ми­нут­ку? Зай­ди­те по­жа­луй­ста…».

Док­тор­ша за­шла в ко­ри­дор квар­ти­ры; за­тем Ку­ра­ев при­гла­сил её прой­ти даль­ше, в свою ком­на­ту. Там гром­ко зву­ча­ла му­зы­ка Чай­ков­ско­го — шли по­след­ние ми­ну­ты «Ле­бе­ди­но­го озе­ра». Док­тор­ша про­шла в ком­на­ту, ог­ля­ну­лась, уви­де­ла ши­ро­кий эк­ран мо­ни­то­ра и не­воль­но всмот­ре­лась в не­го. На озе­ре бу­ше­ва­ла бу­ря; вол­ны, вы­зван­ные ма­ги­че­ским ис­кус­ст­вом Рот­бар­та, взды­ма­лись ввысь и пы­та­лись по­гло­тить плы­ву­ще­го по озе­ру Зиг­фри­да, стре­мив­ше­го­ся сра­зить­ся со зло­де­ем. На­ко­нец, Злой Ге­ний сде­лал по­след­ние взма­хи ру­ка­ми и пу­чи­на вод по­гло­ти­ла не­сча­ст­но­го влюб­лен­но­го поч­ти воз­ле са­мо­го бе­ре­га.

Ку­ра­ев дос­мот­рел этот мо­мент вме­сте с док­то­ром и, на­ко­нец, уз­нал то, что его боль­ше все­го ин­те­ре­со­ва­ло в этой по­ста­нов­ке «Ле­бе­ди­но­го озе­ра» — да, здесь ко­нец был не­сча­ст­ли­вым: злой вол­шеб­ник Рот­барт тор­же­ст­во­вал, а влюб­лен­ные ге­рои гиб­ли. А по­сле то­го, как отец Ан­д­рей удов­ле­тво­рил это свое лю­бо­пыт­ст­во, он с пре­ве­ли­ким тру­дом ре­шил­ся за­го­во­рить с док­тор­шей на столь по­стыд­ную для не­го те­му:

— Из­ви­ни­те, док­тор… — не­мно­го заи­ка­ясь и сму­ща­ясь ска­зал Ку­ра­ев. — Из­ви­ни­те, док­тор… со мной слу­чи­лась од­на не­при­ят­ность, о ко­то­рой мне стыд­но и го­во­рить…

— Рас­ска­зы­вай­те и не стес­няй­тесь… — по­про­си­ла док­тор­ша. — Нас чем-то уди­вить труд­но.

Воб­щем, и док­тор­ша в до­маш­них ус­ло­ви­ях не смог­ла сде­лать, то, что пы­тал­ся сде­лать Ку­ра­ев сам, один. И по­се­му Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич был гос­пи­та­ли­зи­ро­ван в боль­ни­цу на ма­ши­не «ско­рой по­мо­щи». Ему по­вез­ло: нуж­ный спе­циа­лист по стран­но­му сте­че­нию об­стоя­тельств по­че­му-то при­сут­ст­во­вал в боль­ни­це — пря­мо сре­ди но­чи! Сна­ча­ла Ку­рае­ву бы­ла сде­ла­на рент­ге­но­грам­ма и по­став­лен ди­аг­ноз: «ино­род­ное те­ло пря­мой киш­ки», а за­тем это ино­род­ное те­ло бы­ло с ус­пе­хом из­вле­че­но. Уже в 3 ча­са по­по­лу­но­чи Ку­ра­ев, до­воль­ный и сча­ст­ли­вый, вы­шел из боль­ни­цы, пой­мал так­си и от­пра­вил­ся до­мой. До­ма, на­му­чив­шись этой тре­вож­ной но­чью, он бы­ст­ро и креп­ко ус­нул и про­снул­ся лишь в 9 ча­сов ут­ра. Ид­ти в храм бы­ло позд­но­ва­то, но ещё мож­но бы­ло схо­дить и про­сто­ять там бо́льшую часть служ­бы. А ещё мож­но бы­ло схо­дить на ис­по­ведь и по­ка­ять­ся в гре­хах. Имен­но это и за­хо­тел сде­лать Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич.

Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич вы­шел из до­ма и от­пра­вил­ся в храм, на по­кая­ние. Но он не на­ме­ре­вал­ся ид­ти в тот храм, в ко­то­ром слу­жил диа­ко­ном, — ибо не хо­тел, что­бы слу­жа­щий вме­сте с ним в хра­ме свя­щен­ник знал о со­вер­шён­ном им по­стыд­ном блуд­ном гре­хе. Ку­ра­ев по­шёл в дру­гой храм. По пу­ти у не­го не­ожи­дан­но воз­ник­ла очень силь­ная эрек­ция — эта­кий при­ступ при­апиз­ма. И вме­сте с этим при­сту­пом его вновь, как и но­чью, обуя­ла не­ис­то­вая му­же­ло­же­ст­вен­ная страсть. Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич сму­тил­ся и при­шёл в край­нее от­чая­ние. Он не знал, что де­лать. Ку­ра­ев не ре­шил­ся ид­ти в храм с эре­ги­ро­ван­ным чле­ном и бес­цель­но про­бро­дил по ули­цам Мо­ск­вы це­лых два с по­ло­ви­ной ча­са. Но при­ступ всё рав­но не про­хо­дил. Ку­ра­ев всё хо­дил и хо­дил по ули­цам, стре­мясь из по­след­них сил со­хра­нить серь­ез­ность и не­воз­му­ти­мость, но, тем не ме­нее, ино­гда сквозь эту серь­ез­ность то и де­ло про­би­вал­ся сме­шок. Де­ло бы­ло в том, что в го­ло­ве у Ку­рае­ва всё вре­мя вер­те­лись стро­ки из его же соб­ст­вен­ной, весь­ма дав­ней, ста­тьи «Гряз­ная те­ма», в ко­то­рой речь шла об эро­ти­че­ских по­хо­ж­де­ни­ях гре­че­ских бо­гов:

«По сло­ву Кли­мен­та Алек­сан­д­рий­ско­го, Ги­гин в «Ас­тро­но­ми­че­ских рас­ска­зах» по­ве­ст­ву­ет о том, как Дио­нис хо­тел спус­тить­ся в цар­ст­во Аи­да, что­бы вы­вес­ти от­ту­да свою мать Се­ме­лу. Че­ло­век по име­ни Про­симн по­ка­зал ему путь, по­про­сив, од­на­ко, у пре­крас­но­го маль­чи­ка воз­на­гра­ж­де­ние. Дио­нис, же­лая уви­деть мать, по­клял­ся, что ис­пол­нит по воз­вра­ще­нии то, что от не­го хо­тят. Пла­та же, бу­ду­чи по­стыд­ной, уст­раи­ва­ет Дио­ни­са. Лю­бов­ным бы­ло воз­на­гра­ж­де­ние, пла­той был сам Дио­нис. Воз­вра­тив­шись на­зад, он не за­ста­ет Про­сим­на — ведь тот умер. Ис­пол­няя «свя­щен­ный» долг пе­ред лю­бов­ни­ком, Дио­нис спе­шит к мо­ги­ле и пре­да­ет­ся там про­ти­во­ес­те­ст­вен­ной стра­сти: сре­зав кое-как ветвь смо­ков­ни­цы, он при­да­ет ей фор­му муж­ско­го чле­на и са­дит­ся на неё, ис­пол­няя своё обя­за­тель­ст­во пе­ред усоп­шим. Как мис­ти­че­ское вос­по­ми­на­ние о сей стра­сти по го­ро­дам воз­дви­га­ют­ся фал­ло­сы Дио­ни­су. А ещё Кли­мент Алек­сан­д­рий­ский в дру­гом мес­те го­во­рит: «Мне ка­жет­ся, что сле­ду­ет объ­яс­нить про­ис­хо­ж­де­ние сло­ва «мис­те­рия» от «ми­сос» («μύσος») — по­зо­ра, вы­пав­ше­го на до­лю Дио­ни­са»«.

На­ко­нец, по­бро­див ещё ка­кое-то вре­мя, Ку­ра­ев об­на­ру­жил, что ост­рей­ший при­ступ при­апиз­ма про­шёл. Взгля­нув на ча­сы, Ку­ра­ев об­на­ру­жил, что уже 12 ча­сов дня и, сле­до­ва­тель­но, что цер­ков­ные служ­бы по­всю­ду уже за­кон­чи­лись; и по­это­му на ис­по­ведь ему ид­ти ста­ло не­ку­да. То­гда Ку­ра­ев ре­шил от­пра­вить­ся до­мой — пеш­ком же. Спус­тя пол­ча­са или час он ис­пы­тал но­вый силь­ней­ший и не­ис­то­вей­ший при­ступ блуд­ной про­ти­во­ес­те­ст­вен­ной стра­сти. Кровь бе­ше­но сту­ча­ла в вис­ках. Ра­зум ис­пы­ты­вал по­мут­не­ние. Не­ожи­дан­но для се­бя Ку­ра­ев вспом­нил не­сколь­ко мо­с­ков­ских ад­ре­сов, по ко­то­рым со­би­ра­лись го­мо­сек­суа­ли­сты; эти ад­ре­са слов­но са­ми всплы­ли в го­ло­ве Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча. По всем этим ад­ре­сам рас­по­ла­га­лись во­все не гей-клу­бы (ку­да он ид­ти не хо­тел), а пар­ки или па­мят­ни­ки. Ад­ре­са нуж­ных ему пар­ков и па­мят­ни­ков Ку­ра­ев уз­нал со­вер­шен­но слу­чай­но: не так дав­но Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ра­зы­ски­вал в Ин­тер­не­те ин­фор­ма­цию о сек­су­аль­ных по­хо­ж­де­ни­ях цер­ков­ных ге­ев и в хо­де этих изы­ска­ний на­брел на ста­тью, в ко­то­рой го­во­ри­лось о мес­тах встреч мо­с­ков­ских го­мо­сек­суа­ли­стов. Не раз­ду­мы­вая, Ку­ра­ев на­пра­вил­ся в од­но из по­доб­ных мест — в бли­жай­ший парк. По ме­ре то­го, как Ку­ра­ев при­бли­жал­ся к мес­ту встре­чи ге­ев, в его го­ло­ве ста­ли по­яв­лять­ся впол­не ра­зум­ные мыс­ли, ко­то­рые от­го­ва­ри­ва­ли его от за­те­ян­но­го им пред­при­ятия:

— Не по люб­ви, а по­то­му, что «хо­чет­ся»?! И из-за это­го-то «хо­чет­ся» взять и пой­ти в ка­кое-то гряз­ное ме­сто, где оби­та­ют не­по­нят­но и не­из­вест­но ка­кие геи, яв­ляю­щие­ся «сточ­ны­ми ка­на­ва­ми» и рас­сад­ни­ка­ми вся­кой за­ра­зы от ге­па­ти­та и СПИ­Да до ман­да­во­шек? Тьфу! Сто­ит ли ту­да ид­ти?

Ду­мая так, Ку­ра­ев ос­та­но­вил­ся — хо­тя уже был поч­ти воз­ле нуж­но­го ему пар­ка. Ку­ра­ев по­ду­мал ещё не­мно­го и ре­шил ту­да не ид­ти. К то­му же не­ис­то­вая страсть слег­ка от­сту­пи­ла от не­го. Ку­ра­ев сел на ла­воч­ку и сно­ва за­ду­мал­ся. В его го­ло­ву по­сту­ча­лась ци­та­та из днев­ни­ков и пи­сем Чай­ков­ско­го, ко­то­рые он чи­тал ко­гда-то. Эта ци­та­та на­хо­ди­лась в пись­ме Пет­ра Иль­и­ча к бра­ту Мо­де­сту и зву­ча­ла так (в го­ло­ве Ку­рае­ва она вос­про­из­ве­лась до­слов­но):

«Пред­ставь се­бе! Я да­же со­вер­шил на днях по­езд­ку в де­рев­ню к Бу­ла­то­ву, дом ко­то­ро­го есть не что иное как пе­де­ра­сти­че­ская бор­дель. Ма­ло то­го, что я там был, но я влю­бил­ся как кош­ка в его ку­че­ра!!! Итак, ты со­вер­шен­но прав, го­во­ря в сво­ём пись­ме, что нет воз­мож­но­сти удер­жать­ся, не­смот­ря ни на ка­кие клят­вы, от сво­их сла­бо­стей».

— Да… — по­ду­мал Ку­ра­ев, — я пра­виль­но сде­лал, что не по­шёл в это ме­сто. Но что же мне те­перь де­лать?!

Ку­ра­ев встал и сно­ва стал бес­цель­но бро­дить по го­ро­ду. Че­рез пол­ча­са он ос­та­но­вил­ся на ка­кой-то пло­ща­ди, ог­ля­дел­ся и уви­дел «Мак­до­нальдс». «Пой­ду, пе­ре­ку­шу че­го-ни­будь!» — ре­шил Ку­ра­ев и на­пра­вил­ся в эту за­бе­гай­лов­ку.

Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич не знал, что это был как раз тот са­мый «Мак­до­нальдс», в ко­то­ром не­ко­гда во вре­мя по­ста был за­сту­кан мас­ти­тый про­тои­е­рей Все­во­лод Ча­п­лин — за­сту­кан с пи­щей, силь­но по­хо­див­шей на не­по­ст­ную, ко­то­рую сам Ча­п­лин, прав­да, иден­ти­фи­ци­ро­вал как «фи­ле‑о‑фиш». Но, впро­чем, сей­час это бы­ло не­важ­но. Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ку­пил се­бе в этой за­бе­гай­лов­ке по­есть и по­пить. И вот, ко­гда он си­дел и спо­кой­но по­едал свой биг-мак и за­пи­вал его ко­ка-ко­лой, в это-то са­мое вре­мя, не­да­ле­ко от его сто­ла на­чал убор­ку по­лов один из со­труд­ни­ков «Мак­до­нальд­са» — кра­си­вый мо­ло­дой че­ло­век. По ста­рой мис­сио­нер­ской при­выч­ке, из-за люб­ви об­щать­ся с мо­ло­де­жью, без вся­ко­го сек­су­аль­но­го под­тек­ста, Ку­ра­ев спро­сил его:

— Мо­ло­дой че­ло­век! Не всю же жизнь вы пла­ни­руе­те ра­бо­тать здесь? Кто вы и от­ку­да? Учи­тесь и под­ра­ба­ты­вае­те?

Мо­ло­дой че­ло­век пе­ре­стал мыть пол и раз­го­во­рил­ся с Ку­рае­вым. Ока­за­лось, он был сту­ден­том кон­сер­ва­то­рии чет­вёр­то­го кур­са, взяв­шим ака­де­ми­че­ский от­пуск по бо­лез­ни. В на­ча­ле зи­мы он был на опе­ра­ции, ко­то­рая про­шла ус­пеш­но. Те­перь, до сен­тяб­ря, он вы­ну­ж­ден под­ра­ба­ты­вать. А во­об­ще он под­ра­ба­ты­ва­ет ли­бо скри­па­чом по раз­лич­ным груп­пам и ор­ке­ст­рам, ли­бо, ко­гда в груп­пу по­пасть не уда­ёт­ся, по по­доб­ным за­бе­гай­лов­кам.

Кто-то из ме­нед­же­ров про­хо­дил ми­мо и сде­лал мо­ло­до­му че­ло­ве­ку за­ме­ча­ние: на­до мыть по­лы, де­лать ра­бо­ту, а не раз­го­ва­ри­вать с кли­ен­та­ми. На это ему мо­ло­дой че­ло­век от­ве­тил, что на днях он всё рав­но ухо­дит из это­го га­дюч­ни­ка, ибо на­шёл вре­мен­ную ра­бот­ку в ка­ком-то ор­ке­ст­ре. И тут…

И тут Ку­ра­ев под­нял свои гла­за и взгля­нул в ли­цо мо­ло­до­го че­ло­ве­ка, в са­мые его гла­за. Это же сде­лал и мо­ло­дой че­ло­век. Слов­но ис­кра про­бе­жа­ла ме­ж­ду ни­ми. Ку­ра­ев сра­зу же, без слов, по­нял, что мо­ло­дой че­ло­век — гей; и тот то­же по­нял, что Ку­ра­ев — гей. И эта ис­кра мгно­вен­но вспых­ну­ла силь­ней­шей лю­бо­вью. Мо­ло­дой че­ло­век бро­сил шваб­ру, взял за ру­ку Ку­рае­ва и ска­зал, что они мо­гут уе­ди­нить­ся здесь же, в «Мак­до­нальд­се», в ка­кой-то под­соб­ке. И тот­час же они по­шли ту­да… И в этот же день мо­ло­дой че­ло­век, сту­дент кон­сер­ва­то­рии, пе­ре­ехал к Ан­д­рею Вя­че­сла­во­ви­чу Ку­рае­ву жить. Бы­ло Пре­об­ра­же­ние, один из дву­на­де­ся­тых празд­ни­ков. Но, встре­тив мо­ло­до­го че­ло­ве­ка, Ку­ра­ев за­был об этом — он за­был обо всём и ему бы­ло на­пле­вать на то, что ска­жут со­се­ди, уз­нав, что в его квар­ти­ре по­се­лил­ся но­вый по­стоя­лец.

В это же день, ве­че­ром, Ил­ла­ри­он Ал­фе­ев ужи­нал в VIP-но­ме­ре гос­ти­ни­цы Да­ни­лов­ско­го мо­на­сты­ря и на­блю­дал за за­ка­том солн­ца. День празд­ни­ка Пре­об­ра­же­ния за­кан­чи­вал­ся. Ил­ла­ри­он по­до­шёл к шка­фу, от­крыл его и дос­тал скрип­ку. Он на­стро­ил её и по­про­бо­вал сыг­рать что-то из Па­га­ни­ни, но вы­шло до­воль­но сквер­но. По­лу­чи­лась ка­кая-то дрянь, ко­то­рую за­сме­ял бы да­же ир­ланд­ский фид­лер, раз­вле­каю­щий лю­дей на яр­мар­ках и свадь­бах и умею­щий иг­рать толь­ко в пер­вой по­зи­ции.

— В кон­це кон­цов, — вслух про­из­нёс ми­тро­по­лит Ил­ла­ри­он, — я — не скри­пач, а ком­по­зи­тор!

За­зво­нил те­ле­фон. Ил­ла­ри­он по­ло­жил скрип­ку и смы­чок, под­нял труб­ку и об­на­ру­жил, что на дру­гом кон­це го­во­ри­ла дав­няя зна­ко­мая — ста­рая ведь­ма.

— Всё, с ним по­кон­че­но, — ска­зал ведь­ма, — пе­ре­во­ди­те тре­тью часть ого­во­рен­ной на­ми сум­мы. На­де­юсь, что за­дер­жек не бу­дет. И ещё: де­мон ска­зал мне, что вам сле­ду­ет на­ве­дать­ся в боль­ни­цу, «ско­рая по­мощь» ко­то­рой об­слу­жи­ва­ет его дом, и уз­нать по­под­роб­нее о бо­лез­ни, с ко­то­рой он был гос­пи­та­ли­зи­ро­ван и поч­ти сра­зу же вы­пу­щен. И ещё: он уже жи­вет со сво­им лю­бов­ни­ком в сво­ей квар­ти­ре. Де­ло сде­ла­но…

Ведь­ма по­ло­жи­ла труб­ку. Раз­го­вор был окон­чен.

Ил­ла­ри­он тут же по­зво­нил Пат­ри­ар­ху и со­об­щил ему о том, что ска­за­ла ведь­ма.

Уже на сле­дую­щий день бла­го­да­ря со­труд­ни­кам ор­га­нов гос­безо­пас­но­сти на ру­ках у Ки­рил­ла и Ил­ла­рио­на бы­ли сним­ки ме­ди­цин­ских до­ку­мен­тов, ка­сав­ших­ся «бо­лез­ни» Ку­рае­ва. Это был сним­ки ис­то­рии бо­лез­ни, со­дер­жав­шей ди­аг­ноз «ино­род­ное те­ло пря­мой киш­ки», пе­ре­сня­тая рент­ге­но­грам­ма с этим ино­род­ным те­лом и сни­мок из жур­на­ла вы­зо­вов «ско­рой по­мо­щи». Кро­ме то­го, Ки­рилл и Ил­ла­ри­он за­по­лу­чи­ли и ту са­мую зло­по­луч­ную пал­ку коп­чё­ной кол­ба­сы, ко­то­рая ста­ла при­чи­ной гос­пи­та­ли­за­ции Ку­рае­ва. По пред­ло­же­нию Ил­ла­рио­на эта пал­ка бы­ла не­мед­лен­но за­спир­то­ва­на. А ещё Ки­рил­лу бы­ли пе­ре­да­ны за­пи­си до­ве­ри­тель­ных бе­сед со­труд­ни­ка ор­га­нов гос­безо­пас­но­сти с док­тор­шей, при­шед­шей на вы­зов Ку­рае­ва, и с док­то­ром, из­вле­кав­шим из ки­шеч­ни­ка Ку­рае­ва ока­зав­шее­ся там ино­род­ное те­ло.

Впро­чем, в дей­ст­ви­тель­но­сти «людь­ми из ор­га­нов» был все­го один че­ло­век — от­став­ной май­ор гос­безо­пас­но­сти на пен­сии, ко­то­рый по ста­рой друж­бе был при­стро­ен Ки­рил­лом на долж­ность на­стоя­те­ля од­но­го из до­ход­ных мо­с­ков­ских хра­мов. Этот-то на­стоя­тель и «трях­нул ста­ри­ной», по­се­тив боль­ни­цу и вы­пы­тав у док­то­ров всё, что ин­те­ре­со­ва­ло Ки­рил­ла — ра­зу­ме­ет­ся, щед­ро за­пла­тив при этом за по­лу­чен­ную ин­фор­ма­цию.

На сле­дую­щий день — на вто­рой день по­сле Пре­об­ра­же­ния — все эти до­ку­мен­ты и ау­дио­за­пи­си — с из­ме­нен­ны­ми го­ло­са­ми, ра­зу­ме­ет­ся, — бы­ли вы­став­ле­ны в Ин­тер­не­те — сна­ча­ла в бло­гах цер­ков­ных рев­ни­те­лей, пат­рио­тов и ис­ка­те­лей вра­ж­деб­ных ли­бе­раль­ных про­ис­ков, а за­тем и во мно­гих дру­гих мес­тах. Эти до­ку­мен­ты бы­ст­ро рас­полз­лись по все­му рус­скоя­зыч­но­му Ин­тер­не­ту. Впро­чем, мно­гие ста­ви­ли под со­мне­ние дей­ст­ви­тель­ность до­ку­мен­тов и дер­жа­лись то­го мне­ния, что вы­со­ко­по­став­лен­ные геи и чле­ны гей-лоб­би про­ве­ли про­тив Ку­рае­ва, сво­его вра­га, пси­хо­ло­ги­че­скую опе­ра­цию и ок­ле­ве­та­ли его. Вско­ре в Ин­тер­не­те так­же поя­ви­лась фо­то­гра­фия Ку­рае­ва, за­хо­дя­ще­го в подъ­езд сво­его до­ма вме­сте с ка­ким-то мо­ло­дым че­ло­ве­ком; но, впро­чем, эта фо­то­гра­фия ещё ни­че­го не до­ка­зы­ва­ла.

Ку­ра­ев не­сколь­ко дней пре­бы­вал в «под­ве­шен­ном» со­стоя­нии, ни на что не реа­ги­руя; ему пи­са­ли пись­ма и зво­ни­ли по те­ле­фо­ну, пы­та­ясь вы­ве­дать: всё то, что про не­го го­во­рят — это прав­да или кле­ве­та? Но Ку­ра­ев ни­че­го не от­ве­чал ни на пись­ма, ни на звон­ки. На­ко­нец, со­бы­тия цер­ков­ной жиз­ни всё-та­ки за­ста­ви­ли его вый­ти из ре­жи­ма мол­ча­ния и поя­вить­ся на пуб­ли­ке.

Как из­вест­но, в Ус­пен­ском со­бо­ре Крем­ля хра­нят­ся мо­щи че­ты­рёх мо­с­ков­ских свя­ти­те­лей — ми­тро­по­ли­тов Пет­ра, Фи­лип­па, Ио­ны и Гер­мо­ге­на. Но дос­туп к этим мо­щам за­труд­нен да­же для мо­ск­ви­чей. По­это­му Его Свя­тей­ше­ст­во при­ду­мал вот что: он ре­шил, что на­до про­вез­ти час­ти­цы всех этих мо­щей по всей Рос­сии, со­вер­шив при этом не­сколь­ко за­хо­дов в со­сед­ние го­су­дар­ст­ва. По при­ка­зу Ки­рил­ла из рак бы­ли изъ­я­ты час­ти­цы мо­щей этих свя­ти­те­лей — у ко­го дес­ни­ца, у ко­го — че­люсть, у ко­го — часть но­ги, у ко­го — часть по­зво­ноч­ни­ка с реб­ра­ми — и за­тем эти час­ти­цы бы­ли по­ме­ще­ны в осо­бые се­реб­ря­ные ков­чеж­цы. Но пе­ред тем, как от­пра­вить мо­щи в «га­ст­ро­ли» по всей Рос­сии, Ки­рилл ре­шил ис­пы­тать свою за­тею в пре­де­лах Мо­ск­вы. По ре­ше­нию Пат­ри­ар­ха че­ты­ре ков­чеж­ца сна­ча­ла долж­ны бы­ли по­бы­вать в двух де­сят­ках мо­с­ков­ских хра­мов. Для то­го же, что­бы оп­ре­де­лить по­ря­док пре­бы­ва­ния мо­щей в из­бран­ных хра­мах, был бро­шен жре­бий. И вот, со­глас­но жре­бию, пер­вым на оче­ре­ди ока­зал­ся храм Ми­хаи­ла Ар­хан­ге­ла в Тро­па­ре­во — тот храм, в ко­то­ром Ан­д­рей Ку­ра­ев слу­жил за­штат­ным диа­ко­ном.

Пре­бы­ва­ние мо­щей в хра­ме Ми­хаи­ла Ар­хан­ге­ла долж­но бы­ло ши­ро­ко ос­ве­щать­ся в цер­ков­ной и свет­ской прес­се ре­пор­те­ра­ми цен­траль­но­го и мо­с­ков­ско­го те­ле­ви­де­ния, пра­во­слав­ных те­ле­ка­на­лов «Спас» и «Со­юз», ра­дио «Ра­до­неж», «Жур­на­ла Мо­с­ков­ской Пат­ри­ар­хии», «Мо­с­ков­ско­го цер­ков­но­го вест­ни­ка», «Рус­ско­го вест­ни­ка», «Рус­ской ли­нии», а так­же мно­гих дру­гих СМИ — да­же оп­по­зи­ци­он­ных. Кро­ме то­го, вы­яс­ни­лось, что в ту суб­бо­ту, в ко­то­рую на­чи­на­лось пре­бы­ва­ние мо­щей в хра­ме Ми­хаи­ла Ар­хан­ге­ла, на ве­чер­нее бо­го­слу­же­ние в этот храм дол­жен был при­быть сам Пат­ри­арх. По­это­му на­стоя­тель хра­ма за­ра­нее об­зво­нил всех под­вла­ст­ных ему свя­щен­но­слу­жи­те­лей — в том чис­ле и за­штат­но­го дья­ка Ан­д­рея Ку­рае­ва — и стро­го-на­стро­го при­ка­зал всем им быть на мес­те в по­ло­жен­ный срок. И Ку­ра­ев был вы­ну­ж­ден явить­ся в свой храм.

На­ко­нец, на­сту­пи­ла суб­бо­та. Диа­кон Ан­д­рей вы­шел из до­ма и на­пра­вил­ся в храм. По пу­ти у не­го за­зво­нил те­ле­фон. Ку­ра­ев взял труб­ку и ус­лы­шал, что на том кон­це го­во­рил кто-то не­зна­ко­мый; Ку­ра­ев да­же за­ме­тил, что го­лос не­зна­ком­ца был силь­но из­ме­нен тех­ни­че­ски­ми сред­ст­ва­ми.

— Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич! — ска­зал этот го­лос. — Как вы мог­ли по­нять из то­го ка­саю­ще­го­ся вас ма­те­риа­ла, ко­то­рый цир­ку­ли­ру­ет в по­след­ние дни в Ин­тер­не­те, ко­му-то ста­ло мно­го из­вест­но о ва­шей лич­ной жиз­ни. И этот кто-то — мы. Это мы до­бы­ли до­ку­мен­ты и сви­де­тель­ст­ва, а за­тем пус­ти­ли их в обо­рот, сде­лав их дос­тоя­ни­ем всех. А ещё у нас есть фо­то­гра­фии, на ко­то­рых вы изо­бра­же­ны вме­сте с ва­шим лю­бов­ни­ком. Кро­ме то­го, у нас есть за­спир­то­ван­ная пал­ка кол­ба­сы с ос­тат­ка­ми ка­ла из ва­ше­го ки­шеч­ни­ка. А в ка­ле, как из­вест­но, со­дер­жат­ся ос­тат­ки от­мер­ших кле­ток ки­шеч­ни­ка, из ко­то­рых мож­но из­влечь ДНК и ус­та­но­вить, что эти клет­ки при­над­ле­жа­ли имен­но ва­ше­му те­лу. Итак, мы пред­ла­га­ем вам сле­дую­щее: вы пре­кра­щае­те бо­роть­ся с гея­ми и гей-лоб­би в церк­ви, кае­тесь в её очер­не­нии, а так­же в злоб­ст­во­ва­нии про­тив мно­гих важ­ных вы­со­ко­по­став­лен­ных цер­ков­ных лиц и в кле­ве­те на них. Кае­тесь пуб­лич­но, в сво­ем бло­ге и в СМИ. А за­тем на­чи­нае­те пи­сать про цер­ковь и про её кня­зей, епи­ско­пов, раз­лич­ные «свет­лые» ма­те­риа­лы, кри­ти­куя толь­ко лишь «от­дель­ные не­дос­тат­ки» на ни­зах и во­об­ще ни­как не ка­са­ясь «го­лу­бой» те­мы. И ва­ше по­кая­ние, уве­ряю вас, бу­дет при­ня­то. Вза­мен мы бе­рем на се­бя обя­за­тель­ст­во про­вес­ти в СМИ кам­па­нию по вос­ста­нов­ле­нию ва­шей по­шат­нув­шей­ся ре­пу­та­ции: все об­ви­не­ния про­тив вас, ка­саю­щие­ся ва­шей го­мо­сек­су­аль­но­сти, бу­дут объ­яв­ле­ны про­ис­ка­ми ва­ших вра­гов и вра­гов пра­во­сла­вия. Ес­ли же вы не со­гла­си­тесь на это, то вы взвое­те — уве­ряю вас. Всё, что про вас го­во­ри­лось, вдруг ока­жет­ся чис­той прав­дой. Ибо это и есть су­щая прав­да. По­это­му будь­те бла­го­ра­зум­ны. Мой но­мер вы те­перь знае­те. Жду от­ве­та до по­не­дель­ни­ка. До сви­да­ния.

И не­зна­ко­мец по­ло­жил труб­ку.

Ку­ра­ев ожи­дал по­доб­но­го уда­ра; но, не­смот­ря на го­тов­ность к не­му, этот удар всё же оше­ло­мил его. Ку­ра­ев за­нерв­ни­чал и очень силь­но рас­стро­ил­ся; а за­тем он обоз­лил­ся. Ко­гда Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич по­до­шёл к хра­му, то весь он был как на игол­ках. До те­ле­фон­но­го звон­ка Ку­ра­ев ду­мал о том сты­де, ко­то­рый он ис­пы­та­ет, вый­дя на гла­за мно­го­чис­лен­ных лю­дей и кор­рес­пон­ден­тов, со­брав­ших­ся в хра­ме и вне хра­ма; но ко­гда он по­до­шёл к хра­му, то не ис­пы­ты­вал ни­че­го, кро­ме гне­ва, зло­бы и до­са­ды.

Под­хо­дя к хра­му, Ку­ра­ев за­ме­тил, что пе­ред сту­пе­ня­ми хра­ма сто­ял боль­шой стол, на ко­то­ром стоя­ло че­ты­ре се­реб­ря­ных ков­чеж­ца с мо­ща­ми мо­с­ков­ских свя­ти­те­лей. Стол был ок­ру­жен тол­пой на­ро­да, сре­ди ко­то­ро­го мая­чи­ли с ка­ме­ра­ми и мик­ро­фо­на­ми ре­пор­те­ры. Не­ко­то­рые лю­ди, сто­яв­шие в тол­пе, дер­жа­ли хо­руг­ви. Воз­ле сто­ла сто­ял на­стоя­тель хра­ма с по­но­ма­ря­ми. Все жда­ли при­ез­да Его Свя­тей­ше­ст­ва. Ку­ра­ев ре­шил не­за­мет­но про­шмыг­нуть в храм ми­мо тол­пы. Это ему поч­ти уда­лось. Но, толь­ко лишь всту­пил он на сту­пе­ни хра­ма, как сра­зу же был за­ме­чен кор­рес­пон­ден­том «Ра­дио Ра­до­неж». Тот бы­ст­ро под­бе­жал к не­му, ткнул ему в ли­цо мик­ро­фон и спро­сил его:

— Ва­ше Дья­че­ст­во отец Ан­д­рей! Ска­жи­те — а то, что про вас го­во­рят в по­след­ние дни в Ин­тер­не­те — это прав­да или кле­ве­та? И ес­ли кле­ве­та — то по­че­му вы ни­как на неё не от­ве­чае­те?

Ку­ра­ев по­крас­нел и на мгно­ве­нье за­крыл гла­за. Ко­гда он от­крыл их, то уви­дел, что ря­дом с кор­рес­пон­ден­том «Ра­дио Ра­до­неж», уст­ре­мив на не­го, Ку­рае­ва, свои мик­ро­фо­ны и те­ле­ка­ме­ры, уже стоя­ли ре­пор­те­ры «Спа­са», «Сою­за» и Пер­во­го ка­на­ла цен­траль­но­го те­ле­ви­де­ния. А к ним всё под­бе­га­ли и под­бе­га­ли дру­гие их со­бра­тья и про­сто за­ин­те­ре­со­вав­шие­ся ли­ца, ос­та­вив стол с ков­чеж­ца­ми сто­ять со­всем оди­но­ким. Ку­ра­ев за­ме­тил, что в по­след­них ря­дах со­брав­ше­го­ся во­круг не­го на­ро­да, уст­ре­мив на не­го свой взор, с не­тер­пе­ни­ем и жа­ж­дой от­ве­та стоя­ли на­стоя­тель хра­ма и по­но­ма­ри…

Ку­ра­ев по­крас­нел ещё силь­нее и сно­ва при­крыл гла­за. И тут он ощу­тил, как в его го­ло­ве про­изо­шёл взрыв; а по­сле это­го взры­ва, Ку­ра­ев по­чув­ст­во­вал, что при­шёл в ис­сту­п­ле­ние… Это бы­ло ка­кое-то свет­лое и смеш­ли­вое ис­сту­п­ле­ние. Ку­ра­ев гром­ко за­хо­хо­тал и поч­ти кри­ча — слов­но он был вос­крес­ший Ле­нин на три­бу­не Мав­зо­лея, гро­зя­щий ми­ро­вой бур­жуа­зии, — про­гла­го­лал:

— Да, я гей, го­мо­сек, хре­ног­лот! По-ва­ше­му — пи­дор! И мне нра­вит­ся, ко­гда в мо­ей жо­пе — боль­шой член! И во рту то­же! О-ог­ром­ный, тол­стый и длин­ный! И я сам люб­лю за­со­вы­вать его муж­чи­нам в рот и в жо­пу! Да! И я дав­но жи­ву с лю­бов­ни­ком! А ещё я люб­лю глу­бо­ко за­со­вы­вать в свою жо­пу пал­ки коп­чё­ной кол­ба­сы, дил­до, ве­ло­на­со­сы, скал­ки и мно­го че­го ещё! И у ме­ня от­лич­ный сто­як — как у мо­ло­до­го! И с са­мо­го дет­ст­ва я пом­ню се­бя пи­до­ром и хре­ног­ло­том! Что вы хо­ти­те от ме­ня ус­лы­шать?! Че­го вам всем от ме­ня на­до?! Хо­ти­те, что­бы я вам здесь же, пря­мо сей­час, по­ка­зал член и жо­пу и за­су­нул в неё ваш мик­ро­фон?! Или ка­ди­ло?! Хо­ти­те — да?! Я вам по­ка­жу! Да­вай­те!!! Я вам уст­рою сен­са­цию!

Че­ст­но го­во­ря, Ку­ра­ев го­во­рил мно­го не­прав­ды и на­го­ва­ри­вал на се­бя. Он во­все не был в обал­де­нии от ог­ром­ных, тол­стых и длин­ных чле­нов, а, ско­рее, на­обо­рот; и он не счи­тал, что член — это глав­ное в том, ко­го он по­лю­бил; глав­ным при­вле­ка­тель­ным в че­ло­ве­ке Ку­ра­ев, во­пре­ки вся­ким уче­ным и экс­пер­та­ми, он счи­тал ли­цо и гла­за… Да и фа­на­том вве­де­ния в ки­шеч­ник ино­род­ных тел он то­же не был. И про свое дет­ст­во Ку­ра­ев то­же на­врал — го­мо­сек­су­аль­ное вле­че­ние в се­бе он об­на­ру­жил толь­ко лишь по­сле ава­рии. До это­го же он был из тех са­мых «хо­ро­ших 50%» док­то­ра Кин­си. Но Ку­рае­ву силь­но хо­те­лось по­бы­ст­рее всё за­кон­чить. Ему так хо­те­лось, что­бы все эти лю­ди по­ско­рее от не­го, на­ко­нец, от­вя­за­лись «по­лу­чив бро­шен­ную им кость» — то есть же­лан­ное для них при­зна­ние, — что он спе­ци­аль­но по­ды­грал пуб­ли­ке. Он по­дыг­ры­вал ей так, что­бы его дей­ст­вия она вос­при­ня­ла как мож­но скан­даль­нее, воз­му­ти­тель­нее и яр­че; что­бы она вос­при­ня­ла их как дей­ст­вия шу­та, как яр­кую и дерз­кую буф­фо­на­ду, в ко­то­рой не зри­те­ли сме­ют­ся над шу­том, но шут — над зри­те­ля­ми. А ещё Ку­ра­ев по­че­му-то вдруг за­хо­тел ска­зать свою речь так, что­бы мно­гие ему втай­не по­за­ви­до­ва­ли. И всё это ему впол­не уда­лось.

Хо­тя Ку­ра­ев го­во­рил гром­ко сам и хо­тя тол­па то­же гром­ко взды­ха­ла в изум­ле­нии с ка­ж­дым но­вым его сло­вом, но он смог ра­зо­брать, как ка­кая-то ста­руш­ка в пла­точ­ке, сто­яв­шая ря­дом с ним, ска­за­ла:

— Отец Ан­д­рей! Что вы го­во­ри­те? И эти ус­та це­лу­ют Ча­шу с жи­во­тво­ря­щей Пло­тью и Кро­вью? И эти ру­ки дер­жат Хри­ста-Ца­ря?!

Ку­ра­ев обер­нул­ся и уви­дел, что этой ста­руш­кой бы­ла ни­кто иная, как Жан­на Би­чев­ская, из­вест­ная пра­во­слав­ная пе­ви­ца-пат­ри­от­ка и мо­нар­хи­ст­ка.

— И эти но­ги сме­ют хо­дить по зем­ле, и эти лёг­кие сме­ют ды­шать воз­ду­хом, и эти гла­за сме­ют смот­реть на Бо­жий мир? — пе­ре­драз­нил её Ку­ра­ев, а за­тем по­пра­вил свои раз­ви­вав­шие­ся на вет­ру во­ло­сы и по­шёл прочь от хра­ма.

Уже но­чью с суб­бо­ты на вос­кре­се­нье это ин­тер­вью Ку­рае­ва ста­ло дос­тоя­ни­ем рус­скоя­зыч­но­го Ин­тер­не­та; в вос­крес­ный день оно раз­ле­те­лось по ты­ся­чам бло­гов и са­мых раз­лич­ных ин­тер­нет-из­да­ний; во втор­ник, с не­из­беж­ным опо­зда­ни­ем, об этом ин­тер­вью на­пи­са­ли мно­гие га­зе­ты. А с по­не­дель­ни­ка по пят­ни­цу «Ра­дио Ра­до­неж» и те­ле­ка­на­лы «Спас» и «Со­юз» не раз пе­ре­да­ва­ли ин­тер­вью Ку­рае­ва «на бис» по мно­го­чис­лен­ным прось­бам ра­дио­слу­ша­те­лей и те­ле­зри­те­лей. И ком­мен­та­рии к это­му ме­дий­но­му со­бы­тию всё мно­жи­лись и мно­жи­лись...

Воб­щем, с цер­ков­ной карь­е­рой Ку­рае­ва и с его ав­то­ри­те­том в церк­ви бы­ло по­кон­че­но. Спус­тя счи­тан­ные дни, в бли­жай­шую сре­ду, он был об­ви­нен в му­же­ло­же­ст­ве и, со­глас­но ка­но­нам Пра­во­слав­ной Церк­ви, ли­шен свя­щен­но­го са­на. На цер­ков­ный суд Ку­ра­ев не явил­ся и был осу­ж­ден за­оч­но. А на сле­дую­щий день, в бли­жай­ший чет­верг, по пред­став­ле­нию ка­ко­го-то уче­но­го со­ве­та РПЦ, в ко­то­ром за­се­да­ли вся­кие раз­ные док­то­ра бо­го­сло­вия, пре­по­да­вав­шие в ду­хов­ных ака­де­ми­ях, Пат­ри­арх Ки­рилл ли­шил Ку­рае­ва цер­ков­но­го уче­но­го зва­ния «про­фес­сор».

4. Дар

По­сле сво­его скан­даль­но­го ин­тер­вью Ку­ра­ев впал в глу­бо­кую де­прес­сию. Он день и ночь ле­жал на ди­ва­не, не о чем не ду­мая, слов­но по­гру­зив­шись во тьму. Он не смот­рел ни­че­го и ни­че­го не чи­тал; он не про­смат­ри­вал свою поч­ту; он ни­че­го не знал о мно­же­ст­ве ста­тей, поя­вив­ших­ся о нём как в бу­маж­ных из­да­ни­ях, так и в Ин­тер­не­те, хо­тя и пред­по­ла­гал, что они долж­ны бы­ли быть. Да­же то, что его ли­ши­ли диа­кон­ско­го са­на и уче­но­го зва­ния про­фес­со­ра, он уз­нал лишь от сво­его воз­люб­лен­но­го.

Воз­люб­лен­но­го Ку­рае­ва зва­ли Алек­сандр; он учил­ся, как уже го­во­ри­лось, в кон­сер­ва­то­рии, а имен­но на фа­куль­те­те ком­по­зи­ции и ди­ри­жи­ро­ва­ния, на ка­фед­ре ор­ке­ст­ров­ки и об­ще­го кур­са ком­по­зи­ции — то есть он хо­тел стать ком­по­зи­то­ром и к чет­вёр­то­му кур­су уже на­пи­сал не­сколь­ко про­из­ве­де­ний. А ещё он хо­ро­шо иг­рал на скрип­ке и на фор­тепь­я­но и по­это­му вре­ме­на­ми под­ра­ба­ты­вал в раз­лич­ных му­зы­каль­ных груп­пах. По­сле чет­вёр­то­го кур­са Алек­сандр взял ака­де­ми­че­ский от­пуск по бо­лез­ни и пе­ре­нёс тя­жё­лую опе­ра­цию, из­ба­вив­шую его от дол­га го­су­дар­ст­ву в ви­де не­об­хо­ди­мо­сти про­вес­ти не­сколь­ко лет в ар­мии. Поч­ти все, ко­го это ин­те­ре­со­ва­ло — и в кон­сер­ва­то­рии и в бы­ту — зна­ли, что Алек­сандр — гей. Алек­сандр сдал всту­пи­тель­ные эк­за­ме­ны так хо­ро­шо, что не при­нять его в кон­сер­ва­то­рию бы­ло как-то не­удоб­но. Он об­ла­дал аб­со­лют­ным слу­хом и уди­ви­тель­ной му­зы­каль­ной па­мя­тью. И впол­не об­ла­дал да­ром со­чи­нять му­зы­ку — она при­хо­ди­ла к не­му вне­зап­но, как сти­хи к по­эту, и как бы са­ма зву­ча­ла в его го­ло­ве. А ещё в Алек­сан­д­ре, как и в Ку­рае­ве не бы­ло ни ка­п­ли ев­рей­ской кро­ви. Ни ро­ди­те­ли Алек­сан­д­ра, ни ро­ди­те­ли их ро­ди­те­лей гея­ми не бы­ли. Отец и мать Алек­сан­д­ра жи­ли в глу­хом про­вин­ци­аль­ном го­ро­де и ра­бо­та­ли ин­же­не­ра­ми на обо­рон­ном пред­при­ятии, ко­то­рое не ус­пе­ли раз­ва­лить пе­ре­стро­еч­ные ре­фор­ма­то­ры.

На­сту­пил сен­тябрь; Алек­сандр вер­нул­ся из ака­де­ми­че­ско­го от­пус­ка и про­дол­жил учить­ся в кон­сер­ва­то­рии. А Ку­ра­ев всё ле­жал на ди­ва­не це­лы­ми дня­ми, ни о чем не ду­мал и ту­по гля­дел в по­то­лок в за­што­рен­ной от сол­неч­но­го све­та ком­на­те. И вот в один из та­ких се­рых и да­же тём­ных дней с Ку­рае­вым про­изош­ло не­что не­обыч­ное.

Ку­ра­ев встал с по­сте­ли, что­бы схо­дить на кух­ню и че­го-ни­будь пе­ре­хва­тить. Но толь­ко лишь он встал, как тьма объ­я­ла его и, чуть-чуть не по­те­ряв соз­на­ние, он рух­нул об­рат­но на кро­вать. «Дав­ле­ние на­чи­на­ет по­ша­ли­вать!» — ус­пел по­ду­мал Ку­ра­ев, а за­тем он ку­да-то про­ва­лил­ся и… ус­лы­шал му­зы­ку. Хо­тя он и был за­яд­лым ме­ло­ма­ном «от клас­си­ки», но Ку­ра­ев не смог оп­ре­де­лить, что же имен­но он ус­лы­шал; ско­рее все­го, это бы­ла ка­кая-то стран­ная ком­би­на­ция от­рыв­ков са­мых раз­лич­ных слы­шан­ных им ра­нее про­из­ве­де­ний, но скле­ен­ная и со­став­лен­ная весь­ма уме­ло — так, что она пред­став­ля­ла из се­бя как бы но­вое от­дель­ное про­из­ве­де­ние. Иг­рал це­лый сим­фо­ни­че­ский ор­кестр и Ку­ра­ев чёт­ко мог раз­ли­чить пар­тию ка­ж­до­го му­зы­каль­но­го ин­ст­ру­мен­та или груп­пы му­зы­каль­ных ин­ст­ру­мен­тов. Ку­ра­ев от­чёт­ли­во и яс­но слы­шал му­зы­ку, ко­то­рую иг­рал ор­кестр, слов­но он си­дел в пер­вых ря­дах за­ла; при этом Ку­ра­ев от­лич­но осоз­на­вал, что на са­мом де­ле он оди­но­ко ле­жит в ком­на­те, где ца­рит ти­ши­на и тьма. Ку­ра­ев по­нял, что му­зы­ка зву­чит един­ст­вен­но у не­го в го­ло­ве. А по­сле это­го про­изош­ло во­об­ще не­что уди­ви­тель­ное: все во­круг слов­но вспых­ну­ло во­круг Ку­рае­ва яр­ки­ми, чу­дес­ны­ми, не­зем­ны­ми крас­ка­ми — та­ки­ми крас­ка­ми ко­то­рые лишь ино­гда, — мо­жет быть, толь­ко лишь раз иди не­сколь­ко в жиз­ни, — че­ло­век ви­дит в лю­сид­ных снах. Ку­ра­ев ле­жал на кро­ва­ти с за­кры­ты­ми гла­за­ми, но пе­ред его внут­рен­ним взо­ром тан­це­ва­ли, взры­ва­лись и из­ви­ва­лись со­об­раз­но слы­ши­мой му­зы­ке яр­кие, не­зем­ные крас­ки и яр­кие, не­зем­ные вспо­ло­хи. Эти крас­ки, вспо­ло­хи и взры­вы не­по­сти­жи­мым об­ра­зом ком­би­ни­ро­ва­лись как в ка­лей­до­ско­пе и со­став­ля­ли изу­ми­тель­ные пят­на, фи­гу­ры, ис­крив­лен­ные плос­ко­сти и ли­нии, ко­то­рые то воз­ни­ка­ли, то ис­че­за­ли, то объ­е­ди­ня­лись друг с дру­гом, то разъ­е­ди­ня­лись. Они пля­са­ли и кру­жи­лись в ка­ком-то не­по­сти­жи­мом тан­це; и это был не та­нец на плос­ко­сти, как в ка­лей­до­ско­пе, а та­нец в про­стран­ст­ве, в объ­ё­ме. Ку­ра­ев по­нял, что мо­жет ви­деть му­зы­ку. Он и рань­ше слы­шал о лю­дях-си­не­сте­ти­ках, ко­то­рым дос­туп­но по­доб­ное, но не мог и пред­ста­вить се­бе, ка­ко­во это — ис­пы­тать всё это на соб­ст­вен­ном опы­те. Ку­ра­ев ви­дел ка­ж­дый звук; ви­дел как зву­ки объ­е­ди­ня­ют­ся в ак­кор­ды; ви­дел, как ка­ж­дый звук ак­кор­да длит­ся и за­ту­ха­ет; он ви­дел «ок­ра­ску» ка­ж­до­го зву­ка, ко­то­рую да­вал ин­ст­ру­мент, иг­раю­щий у не­го в го­ло­ве этот звук или этот ак­корд.

Ку­ра­ев по­про­бо­вал ос­та­но­вить­ся и пе­ре­вес­ти дух. И это ему уда­лось. «Па­рад» кра­сок слов­но за­стыл пе­ред его внут­рен­ним взо­ром. И то­гда Ку­ра­ев по­ду­мал: а не мо­жет ли он за­ста­вить как-то ина­че тан­це­вать эти крас­ки? Ку­ра­ев по­про­бо­вал ка­ким-то не­по­сти­жи­мым об­ра­зом из­ме­нить ту, кар­ти­ну, ко­то­рая стоя­ла пе­ред ним, до­ба­вить но­вых кра­сок и цве­тов, но­вых от­тен­ков, вве­сти но­вые вспыш­ки све­та и что-то пе­ре­стро­ить; а за­тем он по­пы­тал­ся за­ста­вить всё то, что по­лу­чи­лось, пля­сать в ка­ком-то но­вом, ин­туи­тив­но и смут­но ощу­щае­мом Ку­рае­вым тан­це. И сра­зу по­сле это­го он ус­лы­шал изу­ми­тель­ное зву­ча­ние этой из­ме­няю­щей­ся, слов­но в объ­ем­ном ка­лей­до­ско­пе, кар­ти­ны. Это бы­ла ка­кая-то но­вая, чу­дес­ная му­зы­ка, толь­ко что со­чи­нен­ная Ку­рае­вым. Тут Ку­ра­ев за­ме­тил, что это бы­ла, ес­ли мож­но так ска­зать, «лю­сид­ная» му­зы­ка. Как ни­где на­яву нет тех кра­сок, ко­то­рые мож­но уви­деть в лю­сид­ном сне, так ни­где на­яву не бы­ло и тех зву­ков и ак­кор­дов, ко­то­рые ус­лы­шал Ку­ра­ев. Эти зву­ки из­да­ва­ли ка­кие-то осо­бые, «лю­сид­ные» му­зы­каль­ные ин­ст­ру­мен­ты. И эти зву­ки, эти ме­ло­дии на­пол­ня­ли всё нут­ро и весь мозг, всё соз­на­ние Ку­рае­ва, пе­ре­пол­ня­ли их и не­ис­то­во рва­лись на­ру­жу. А да­лее Ку­ра­ев об­на­ру­жил вот что: Ку­ра­ев по­нял, что пом­нит всю ту му­зы­ку, ко­то­рую ко­гда-ли­бо слы­шал и точ­но мо­жет вос­про­из­ве­сти ёе у се­бя в го­ло­ве и при этом «про­смот­реть» её «в лю­сид­ных крас­ках». Ку­ра­ев по­пы­тал­ся вспом­нить од­ну из сво­их лю­би­мых сим­фо­ний Гайд­на — и это ему уда­лось. Ку­ра­ев ле­жал с за­кры­ты­ми гла­за­ми и всё слу­шал и слу­шал её и, вме­сте с тем, «смот­рел». Эта му­зы­ка за­ча­ро­ва­ла его и, за­ча­ро­ван­ный, он за­был­ся.

Вне­зап­но он осоз­нал, что на­хо­дит­ся на ска­ле, пе­ред са­мым об­ры­вом, и смот­рит на мо­ре. На ска­ле оди­но­ко рос­ло де­ре­во; не­ис­то­вый ве­тер гнул его, как хо­тел, и ли­стья де­ре­ва ше­ле­сте­ли, слов­но что-то пы­та­ясь ска­зать Ку­рае­ву. Вни­зу, под об­ры­вом ска­лы, яро би­лись вол­ны. Сза­ди, обер­нув­шись, мож­но бы­ло уви­деть мно­же­ст­во зе­ле­ных хол­мов и зе­ле­нею­щие по­ля. Од­на по­ло­ви­на не­ба бы­ла за­тя­ну­та гроз­ны­ми ту­ча­ми, а дру­гая по­ло­ви­на бы­ла сво­бод­на от них и че­рез эту по­ло­ви­ну не­ба яр­ко све­ти­ло солн­це. На тём­ной по­ло­ви­не не­ба раз­да­ва­лись рас­ка­ты гро­ма и свер­ка­ли мол­нии. Ку­ра­ев по­нял, что де­ре­во че­рез ше­лест ли­сть­ев, мо­ре че­рез бие­ние волн о ска­лы, не­бо че­рез гром, ве­тер че­рез свои ду­но­ве­ния и мно­го ещё что или да­же кто пы­та­лись со­об­щить, про­петь ему ка­кую-то див­ную, не­зем­ную ме­ло­дию. Осоз­нав это, Ку­ра­ев вслу­шал­ся в зву­ки усерд­нее — вплоть до то­го, что ему стал слы­шен ше­лест тра­вы и мы­ши­ный писк — и ус­лы­шал во всём этом див­ные зву­ки и див­ные ме­ло­дии. При­гля­дев­шись ещё вни­ма­тель­нее, Ку­ра­ев вдруг уви­дел, что ме­ло­дии ему на­пе­ва­ли не толь­ко ше­лест ли­сть­ев, бие­ние волн и рас­ка­ты гро­ма, но и тём­ная зе­лень ли­сть­ев де­ре­ва, и бо­лее свет­лая зе­лень по­лей, и го­лу­биз­на мо­ря, и бе­лиз­на ба­раш­ков волн, и вспо­ло­хи мол­ний; пел свет солн­ца и тьма су­ро­вых туч; и да­же са­ми фор­мы хол­мов и волн, из­ги­бы ство­ла оди­но­ко­го де­ре­ва и тан­цы ли­сть­ев и вет­вей де­ре­ва под на­по­ра­ми вет­ра из­да­ва­ли зву­ки и ме­ло­дии и пе­ли свои пес­ни осо­бо для не­го, Ку­рае­ва. Они пе­ли то ра­до­ст­но, то гру­ст­но — как буд­то встре­тив ста­ро­го дру­га, ко­то­ро­го не ви­де­ли сто лет, и ко­то­ро­му хо­те­ли по­ве­дать обо всём том пло­хом и хо­ро­шем, том ра­до­ст­ном и гру­ст­ном, что про­изош­ло за эти дол­гие го­ды раз­лу­ки. Ку­ра­ев при­шёл в ка­кое-то ис­сту­п­ле­ние и ух­ва­тил­ся за ствол де­ре­ва, что­бы не упасть. Он всё слу­шал, слу­шал и слу­шал… Позд­нее то, что он ус­лы­шал, со­ста­ви­ло ос­но­ву столь лю­би­мой все­ми опе­ры «Про­ме­тей» — пер­вой опе­ры Ку­рае­ва, ко­то­рая все­гда и всю­ду шла с не­из­мен­ным ус­пе­хом.

Ку­ра­ев при­шёл в се­бя и от­крыл гла­за. Ис­сту­п­ле­ние про­шло. Он уви­дел, что дер­жит­ся не за де­ре­во, а ле­жит, ух­ва­тив­шись ру­ка­ми за по­душ­ку. Ку­ра­ев по­пы­тал­ся осоз­нать, что с ним про­изош­ло, что это бы­ло. Не­дол­го пре­быв в раз­ду­мье, он по­нял, что для не­го от­кры­лась в дверь в ка­кой-то но­вый, не­из­ве­дан­ный, див­ный и чу­дес­ный мир. Это был мир вол­шеб­ст­ва, ма­гии, сказ­ки, мир из ко­то­ро­го не хо­чет­ся ухо­дить; это был мир, в ко­то­ром же­ла­ешь про­вес­ти всю жизнь без ос­тат­ка. Это был мир, слов­но соз­дан­ный бо­га­ми све­та, гар­мо­нии, ра­до­сти, силь­ных, не­вы­ра­зи­мых сло­ва­ми чувств, мир, соз­дан­ный бо­га­ми яр­ких не­зем­ных об­ра­зов, и бо­га­ми люб­ви. Ку­ра­ев за­стыл воз­ле этой две­ри и за­во­ро­же­но смот­рел в двер­ной про­ем, не ве­ря сво­ему сча­стью. Ку­ра­ев был слов­но Али­са, вер­нув­шая­ся из За­зер­ка­лья.

То, что Ку­ра­ев ус­лы­шал, са­мо про­си­лось вы­плес­нуть­ся на­ру­жу. Ку­рае­ву нуж­но бы­ло толь­ко лишь за­пи­сать ту му­зы­ку, ко­то­рая зву­ча­ла в его го­ло­ве. Но как? Ведь он не знал нот­ной гра­мо­ты; он мог ус­лы­шать и уви­деть ак­корд и точ­но ука­зать все зву­ки ак­кор­да сре­ди ты­сяч и де­сят­ков ты­сяч дру­гих зву­ков — но как ему всё это за­пи­сать? К то­му же, Ку­ра­ев не мог иг­рать ни на ка­ком му­зы­каль­ном ин­ст­ру­мен­те — ну, раз­ве что он знал не­сколь­ко ги­тар­ных ак­кор­дов.

По­бы­вав в столь чу­дес­ном мес­те, рас­по­ла­гав­шем­ся внут­ри его, Ку­рае­ва, го­ло­вы Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ощу­тил при­лив сил. Он по­чув­ст­во­вал, что дол­гие дни чёр­ной ме­лан­хо­лии и де­прес­сии за­вер­ша­ют­ся. И по­это­му ре­шил хоть не­мно­го за­нять­ся де­ла­ми. Но ка­ки­ми де­ла­ми ему сле­до­ва­ло за­нять­ся? Ко­неч­но, Ку­ра­ев по­ни­мал, что ему нуж­но за­сесть за му­зы­каль­ную тео­рию и нау­чить­ся иг­рать хо­тя бы на чем-то вро­де фор­те­пиа­но — хо­тя бы очень при­ми­тив­но. Но для это­го нуж­но бы­ло раз­до­быть книж­ки и му­зы­каль­ный ин­ст­ру­мент или хо­тя бы до­ж­дать­ся Алек­сан­д­ра. У Алек­сан­д­ра бы­ла скрип­ка, на ко­то­рой он час­то иг­рал. Эта скрип­ка сей­час ле­жа­ла пе­ред Ку­рае­вым на сто­ле — но Ку­ра­ев со­вер­шен­но не умел иг­рать на ней. По­это­му Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ре­шил по­ла­зить в Ин­тер­не­те и по­ин­те­ре­со­вать­ся: че­го но­во­го про­изош­ло за эти дни и что о нём, о Ку­рае­ве пи­шут.

Ку­ра­ев вклю­чил ком­пь­ю­тер и за­шёл на стра­нич­ку по­ис­ко­ви­ка. «Andrew Kurayev, Andrey Kurayeff, deacon, gay, homosexual, sensation, confession» — ввел за­прос Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич. Сна­ча­ла он хо­тел уз­нать, что о нём пи­шет за­ру­беж­ная прес­са. И по­ис­ко­вик не под­вел Ку­рае­ва, вы­дав не­сколь­ко де­сят­ков ссы­лок на га­зет­ные пуб­ли­ка­ции и ви­део­ро­ли­ки.

Пер­вой стоя­ла ссыл­ка на меж­кон­фес­сио­наль­ную ин­тер­нет-га­зе­ту хри­сти­ан-ге­ев «The Cross and The Rainbow» — «Крест и ра­ду­га». На пер­вой стра­ни­це этой га­зе­ты кра­со­ва­лась фо­то­гра­фия Ку­рае­ва в мо­ло­до­сти и рас­по­ла­га­лась ста­тья «Is there a Perestroika in ROC?» — «Пе­ре­строй­ка в РПЦ?». Ку­ра­ев не стал чи­тать всю ста­тью, а про­бе­жал­ся толь­ко по крат­ко­му зав­ле­каю­ще­му пре­ди­сло­вию:

«Andrew Kurayeff, the glamour Russian deacon, likes to push a smoked sausage stick deep into his asshole. The sensational interview of His Deaconhood on the steps of the Archangel Michael’s church in Troparevo».

Ку­ра­ев пе­ре­вел:

«Гла­мур­ный рус­ский диа­кон Ан­д­рей Ку­ра­ев лю­бит глу­бо­ко за­со­вы­вать пал­ку коп­че­ной кол­ба­сы в ды­ру сво­ей жо­пы. Сен­са­ци­он­ное ин­тер­вью Его Дья­че­ст­ва на сту­пе­нях хра­ма Ми­хаи­ла Ар­хан­ге­ла в Тро­па­ре­во».

Ку­ра­ев по­мор­щил­ся и пе­ре­шёл к сле­дую­щей ссыл­ке. Она ве­ла на ин­тер­нет-га­зе­ту «National Catholic Reporter». Там ста­тья о Ку­рае­ве стоя­ла не на пер­вом мес­те, а в са­мом кон­це, сре­ди вся­че­ских за­бав­ных про­ис­ше­ст­вий. Она на­зы­ва­лась «A censer, a microphone and the hole of the bottom» — «Ка­ди­ло, мик­ро­фон и дыр­ка в по­пе». Ку­ра­ев сно­ва про­чи­тал толь­ко крат­кое пре­ди­сло­вие:

«The orthodox people were shocked with the defiant demonstration of homosexuality by Andrew Kurayev, the second-grade Moscow deacon of the ORC».

Ку­ра­ев пе­ре­вел:

«Пра­во­слав­ный на­род был шо­ки­ро­ван вы­зы­ваю­щей де­мон­ст­ра­ци­ей го­мо­сек­су­аль­но­сти, уcтроенной Ан­д­ре­ем Ку­рае­вым, вто­ро­сорт­ным мо­с­ков­ским диа­ко­ном РПЦ».

— Хм… — про­бур­чал Ку­ра­ев, пе­ре­ве­дя за­го­ло­вок, — на­до же — на­пи­са­ли! «Second-grade», «вто­ро­сте­пен­ный», «вто­ро­сорт­ный»… Не мог­ли нор­маль­но­го сло­ва по­доб­рать для «за­штат­ный»…

Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич пе­ре­шёл по треть­ей ссыл­ке и ока­зал­ся на стра­ни­цах ин­тер­нет-га­зе­ты «The Irish Times». Там ста­тья о Ку­рае­ве так­же стоя­ла чуть ли не в са­мом кон­це вы­пус­ка, но она бы­ла зна­чи­тель­но об­шир­нее, чем пре­ды­ду­щая. Эта ста­тья на­зы­ва­лась «Huge, Thick and Long» — «Ог­ром­ный, тол­стый и длин­ный». Сна­ча­ла Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич про­чи­тал пре­ди­сло­вие к ста­тье. Оно гла­си­ло:

«Andrew Kurayev, the famous missioner and deacon of the ORC, the former aide of the Patriarch of Moscow, revealed his gay sexual orientation and his sexual preferences during the unexpected public confession».

Ку­ра­ев пе­ре­вел:

«Ан­д­рей Ку­ра­ев, зна­ме­ни­тый мис­сио­нер и диа­кон РПЦ, быв­ший ре­фе­рент Пат­ри­ар­ха Мо­с­ков­ско­го, рас­крыл свою гей­скую сек­су­аль­ную ори­ен­та­цию и свои сек­су­аль­ные пред­поч­те­ния в хо­де не­ожи­дан­но­го пуб­лич­но­го при­зна­ния».

Ку­ра­ев про­бе­жал взо­ром ос­нов­ную часть ста­тьи и за­ме­тил, что в ней да­же бы­ли до­слов­но при­ве­де­ны те са­мые вы­зы­ваю­щие и скан­даль­ные сло­ва, ко­то­рые он про­из­нёс на сту­пе­нях хра­ма Ми­хаи­ла Ар­хан­ге­ла в Тро­па­ре­во:

«Yes, I am a gay, a queer, a “dickgobbler”! I am a fag, as you say! And I like when there is a big dick in my ass! And in my mouth too! Hu-uge, thick and long! And I like to push it into mouths and asses of men myself! Yes! And I live with a lover long ago! And still I like to push deep into my ass smoked sausage sticks, dildos, bike pumps, rolling-pins and much that else! And I have an excellent erection! It’s like a youth! And since my very childhood I remember myself as а fag and а “dickgobbler”. What do you want from me to hear?! What do you all want from me?! Do you want me to show you the dick and the ass and to push your microphone into it right here, right now?! Or a censer?! Do you want it — isn’t it?! I’ll show you! Let it be so! I’ll make the sensation for you!»

Ку­ра­ев сно­ва по­мор­щил­ся. По­сле это­го же­ла­ние чи­тать по­доб­ные со­об­ще­ния ино­стран­ной прес­сы о се­бе у Ку­рае­ва от­па­ло. То­гда он ре­шил по­чи­тать то, что пи­шет про не­го прес­са оте­че­ст­вен­ная. Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич сде­лал но­вый за­прос в по­ис­ко­ви­ке: «Ан­д­рей Ку­ра­ев, го­мо­сек­суа­лист, пе­де­раст, пи­дор, сен­са­ция, при­зна­ние» и тот вы­дал но­вую пор­цию ссы­лок. Ко­ли­че­ст­во ссы­лок бы­ло не­срав­нен­но бо́льшим, чем ра­нее, но у Ку­рае­ва от­па­ло вся­кое же­ла­ние хо­дить по ним, лишь толь­ко он про­чел за­гла­вия ста­тей в от­ве­те по­ис­ко­ви­ка:

«От­рыж­ка про́клятого ха­ма» — так оза­гла­вил свою ста­тью «Рус­ский вест­ник»;

«Со­дом­ская бле­во­ти­на цер­ков­но­го ли­бе­ра­ла, сняв­ше­го мас­ку» — оза­гла­ви­ла свою ста­тью «Рус­ская ли­ния»;

«Вы­пер­дыш со­вет­ской парт­но­менк­ла­ту­ры ока­зал­ся мо­раль­ным уро­дом и из­вра­щен­цем» — оза­гла­вил свою ста­тью «Тре­тий Рим».

А да­лее шли та­кие на­зва­ния ста­тей:

«Биб­лия пред­пи­сы­ва­ет каз­нить Ку­рае­ва и по­доб­ных ему»;

«Не ос­тав­ляй му­же­лож­ца в жи­вых!»;

«Пе­де­раст Ку­ра­ев ос­к­вер­ня­ет гре­ха­ми Свя­тую Русь!»;

«Пе­де­раст на­вле­ка­ет на нас Бо­жий гнев!»;

«Ду­шев­ный стрип­тиз ста­ро­го му­же­лож­ца на сту­пе­нях хра­ма»;

«Пе­де­раст Ку­ра­ев вы­вер­нул на­из­нан­ку свое гни­лое и смер­дя­щее нут­ро»;

«Пи­дор­скую суть не скрыть! При­зна­ния быв­ше­го диа­ко­на Ку­рае­ва»;

«Про­вал аген­та Го­мин­тер­на»;

«Мо­щи мо­с­ков­ских свя­ти­те­лей за­ста­ви­ли де­мо­на во пло­ти при­знать­ся»;

«Очи­стим цер­ковь и Рос­сию от Ку­рае­вых!»;

«От не­го смер­де­ло Со­до­мом уже дав­но!»;

«Что но­во­го о Ку­рае­ве? Он та­ки пи­дор!»;

«Пе­де­ра­сти­че­ская сви­нья Ку­ра­ев под ду­бом»;

«Кол­ба­са в зад­ни­це под ба­лет Чай­ков­ско­го»;

«Ку­ра­ев и ино­род­ное те­ло пря­мой киш­ки»;

«Ко­гда стыд­но звать «ско­рую»: стран­ные не­мо­щи пе­де­ра­стов»;

«В Ду­хов­ную Ака­де­мию про­лез бес из Со­до­ма»;

«Про­фес­сор. Ли­бе­рал. Пи­дор».

По­ис­ко­вик да­же при­вел фраг­мент пер­вой ста­тьи, в ко­то­ром го­во­ри­лось: «Пред­по­ло­же­ние о том, что Ан­д­рюш­ка Ку­ра­ев ба­лу­ет­ся под хвост, вы­ска­зан­ное «Рус­ским Вест­ни­ком» ещё в ста­тье 2012 го­да под на­зва­ни­ем «Спец­мис­сио­нер Ку­ра­ев», бле­стя­ще под­твер­ди­лась: да, ба­лу­ет­ся; и не толь­ко под хвост!».

Осо­бо изу­мил­ся Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ста­тье, раз­ме­щён­ной на од­ном из сай­тов ста­ро­об­ряд­цев-ульт­ра­кон­сер­ва­то­ров, с за­го­лов­ком:

«Один ни­ко­ниа­нец за­су­нул в по­пу па­лец…»

Про­смот­рев от­ве­ты по­ис­ко­ви­ка, Ку­ра­ев ре­шил по ссыл­кам не хо­дить — од­них на­зва­ний ста­тей для не­го бы­ло дос­та­точ­но. По край­ней ме­ре, на се­го­дня.

То­гда Ку­ра­ев вспом­нил, что он дав­но вы­клю­чил те­ле­фон и что ему, на­вер­ное, ус­пе­ло по­зво­нить уже мно­го лю­дей. Ку­ра­ев вклю­чил те­ле­фон и уви­дел, что да, звон­ков бы­ло дей­ст­ви­тель­но мно­го. А не­ко­то­рые зво­нив­шие да­же ос­та­ви­ли для Ку­рае­ва го­ло­со­вые со­об­ще­ния. Сре­ди та­ких бы­ли Шев­чук, Кин­чев и Зла­до­ста­нов, из­вест­ный под клич­кой «Хи­рург».

Сна­ча­ла Ку­ра­ев по­слу­шал Кин­че­ва:

— Слу­шай, ты, пи­дор! — го­во­рил Ку­рае­ву из­вест­ный рок-му­зы­кант и ку­мир мо­ло­де­жи. — По­зво­нил те­бе, пи­дор, что­бы плю­нуть те­бе в твою пи­дор­скую ро­жу, хре­ног­лот! Но те­бя нет… Так слу­шай, пи­дор сра­ный! От­ва­ли от ме­ня и не по­ка­зы­вай­ся боль­ше мне на гла­за! Как я с то­бой толь­ко дру­жил, гав­но во­ню­чее! Да­же не го­во­ри ни­ко­му, что был со мной зна­ком, пи­дор! А ещё на кон­цер­ты мои хо­дил и пе­ред ни­ми про­по­ве­ди вся­кие го­во­рил… Ка­ст­ри­ро­вать те­бя, ган­до­на, на­до и на кол по­са­дить! Иди к чёр­ту! Зая­вишь­ся ко мне — смот­ри! Сак­со­фон из тво­ей жо­пы вра­чи вы­ко­вы­ри­вать бу­дут! Под по­хо­рон­ный марш! Слы­шал?! Я те­бя пре­ду­пре­дил!

За­тем Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ре­шил по­слу­шать Шев­чу­ка:

— Ах ты сра­ный пи­дар-рас-с! — над­рыв­но ши­пел и ры­чал Шев­чук, дру­гой из­вест­ный рок-му­зы­кант и ку­мир не толь­ко мо­ло­де­жи, но и лю­дей по­стар­ше. — Как ты смел, пи­дор зад­не­при­вод­ный, на на­ших кон­цер­тах оши­вать­ся и что-то там про Хри­ста вя­кать в сво­их сра­ных про­по­ве­дях?! Ещё раз при­дешь — яй­ца те­бе, пи­дар-рас-с ото­рву! И член от­ре­жу! И в рот те­бе за­су­ну! Го­мо­сек чёр­тов! Дер­жись, пад­ла, от ме­ня по­даль­ше! По­нял?! Жо­пу се­бе ещё не ра­зо­рвал там, сра­ный ган­дон?! Ну, всё… Ка­тись! Слы­шишь?! Ка­тись! Пи­дар-рас-с-с… По­ка­жешь­ся на гла­за — я твою жир­ную сра­ку на са­мый боль­шой ба­ра­бан на­тя­ну и на ней «По­след­нюю осень» или «Ро­ди­ну» сыг­раю! Мо­ло­том, ку­вал­дой, ко­то­рой кос­ты­ли в шпа­лы за­би­ва­ют!

На­ко­нец, Ку­ра­ев пе­ре­клю­чил­ся на Зла­до­ста­но­ва:

— Эй, ты, пи­дор! — ве­щал зна­ме­ни­тый бай­кер. — Пре­ду­пре­ж­даю — ес­ли ещё раз су­нешь­ся в на­шу ком­па­нию, что­бы «сло­во Хри­ста» не­сти… Или про­сто су­нешь­ся и на гла­за мне по­па­дёшь­ся, то я за­су­ну те­бе в жо­пу по са­мые глан­ды глу­ши­тель от мое­го «Хар­лея-Дэ­вид­со­на»! По­нял, хре­ног­лот?! Те­перь все про те­бя всё зна­ют — так что си­ди от­ны­не в сво­ей ды­ре и по­мал­ки­вай! И не смей ни­ко­му го­во­рить, что ме­ня знал! Же­лаю те­бе, что­бы то по­рвал свою сра­ку, ис­тек кро­вью и сдох, как со­ба­ка! Пи­дор во­ню­чий!

Сре­ди про­чих го­ло­со­вых со­об­ще­ний Ку­ра­ев уви­дел и со­об­ще­ние от Ни­ки­ты Джи­гур­ды; но Ан­д­рею Вя­че­сла­во­ви­чу хва­ти­ло и преж­них со­об­ще­ний; по­это­му со­об­ще­ние от Джи­гур­ды он от­кры­вать и слу­шать не стал, при­мер­но пред­став­ляя се­бе, что в нём мог­ло со­дер­жать­ся. По­че­му Джи­гур­да по­зво­нил ему Ку­ра­ев так и не по­нял: ведь он с ним, соб­ст­вен­но, не был зна­ком и его жиз­нен­ный путь ни­как не пе­ре­се­кал­ся с жиз­нен­ным пу­тем Джи­гур­ды.

В этот мо­мент те­ле­фон за­зво­нил. Ку­рае­ва до­мо­гал­ся кто-то не­из­вест­ный. Но Ку­ра­ев и так был слиш­ком взвол­но­ван, что­бы с кем-то об­щать­ся, и по­это­му не­мед­лен­но вы­клю­чил те­ле­фон.

Ко­гда ве­че­ром из кон­сер­ва­то­рии при­шёл Алек­сандр, то Ку­ра­ев рас­ска­зал ему о том уди­ви­тель­ном да­ре, ко­то­рый у не­го вне­зап­но от­крыл­ся. Ку­ра­ев да­же на­пел — и весь­ма не­дур­но — не­сколь­ко ме­ло­дий, ко­то­рые он ус­лы­шал, ко­гда сто­ял на ска­ле, на краю об­ры­ва. И Алек­сандр на­шёл их пре­крас­ны­ми. Он да­же не по­ве­рил, что Ку­ра­ев со­чи­нил их сам — ему по­ка­за­лось, что это взя­то от­ку­да-то из Мо­цар­та или Гайд­на. Алек­сандр за­пи­сал эти ме­ло­дии на клоч­ке бу­ма­ги — ибо у Алек­сан­д­ра был аб­со­лют­ный слух и он «в ли­цо» знал все но­ты и мог сво­бод­но, безо вся­ких ка­мер­то­нов, брать ка­ж­дую из этих нот с изу­ми­тель­ной точ­но­стью.

А даль­ше Алек­сандр по­ка­зал эти ме­ло­дии од­но­му по­жи­ло­му пре­по­да­ва­те­лю кон­сер­ва­то­рии и тот за­ин­те­ре­со­вал­ся Ку­рае­вым. Ока­за­лось, что у Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча поя­вил­ся та­кой же за­ме­ча­тель­ный аб­со­лют­ный слух, как и у Алек­сан­д­ра — и да­же зна­чи­тель­но луч­ше. Ока­за­лось так­же, что у Ку­рае­ва был не толь­ко аб­со­лют­ный слух, но и от­но­си­тель­ный. А ещё, как уже го­во­ри­лось, Ку­ра­ев пре­крас­но за­по­ми­нал ус­лы­шан­ные и со­чи­нен­ные им ме­ло­дии и сво­бод­но мог их вос­про­из­ве­сти. И он ви­дел все эти ме­ло­дии «в крас­ках».

Воб­щем, как уже то­же го­во­ри­лось, что­бы стать ком­по­зи­то­ром, Ку­рае­ву на­до бы­ло толь­ко лишь нау­чить­ся за­пи­сы­вать на бу­ма­гу ту му­зы­ку, ко­то­рая зву­ча­ла у не­го в го­ло­ве. И Ку­ра­ев, как мог, при­нял­ся за обу­че­ние му­зы­каль­но­му ис­кус­ст­ву — ведь де­лать ему всё рав­но те­перь бы­ло не­че­го. А уст­ро­ить­ся на ра­бо­ту те­перь мог раз­ве что кон­фе­ран­сье в гей-клу­бе.

Меж тем де­неж­ные на­ко­п­ле­ния Ку­рае­ва по­сте­пен­но ис­то­ща­лись. Он уже дол­го жил на по­дая­ние по­клон­ни­ков его ли­те­ра­тур­но­го твор­че­ст­ва и его про­по­вед­ни­че­ско­го та­лан­та — но этих де­нег, этих по­жерт­во­ва­ний он по­лу­чал очень и очень ма­ло. А по­сле сво­его скан­даль­но­го са­мо­ра­зо­бла­че­ния этот ис­точ­ник ис­сяк. Ни­кто не пе­ре­во­дил Ку­рае­ву де­нег на кар­ту боль­ше ни ко­пей­ки. И да­же один епи­скоп, со­чув­ст­во­вав­ший Ку­рае­ву и не одоб­ряв­ший тех го­не­ний со сто­ро­ны свя­щен­но­на­ча­лия, ко­то­рые об­ру­ши­лись на Ку­рае­ва, — и тот пе­ре­стал ему де­лать не­боль­шие по­жерт­во­ва­ния по­сле то­го, что про­изош­ло на сту­пе­нях хра­ма Ми­хаи­ла Ар­хан­ге­ла. То­гда Ку­ра­ев про­дал свою да­чу в Аб­ха­зии, ко­то­рую в свое от­сут­ст­вие там сда­вал по­сто­яль­цам; вме­сте со стар­шим бра­том Ку­ра­ев так­же про­дал и ро­ди­тель­скую мо­с­ков­скую квар­ти­ру. На по­лу­чен­ные день­ги он ду­мал хоть скром­но, но дос­той­но про­су­ще­ст­во­вать лет семь или, мо­жет быть, да­же де­сять — до тех пор, по­ка не на­сту­пит по­ра по­лу­чать пен­сию. Прав­да, пен­сия эта пред­по­ла­га­лась дос­та­точ­но ни­щен­ской…

По­лу­чив день­ги, Ку­ра­ев ку­пил се­бе при­лич­ный син­те­за­тор и на­чал учить­ся на нём иг­ре на фор­те­пиа­но. За пол­го­да он дос­тиг то­го, что мог наи­гры­вать ос­нов­ную часть ком­по­зи­ций, зву­чав­ших у не­го в го­ло­ве. Эти ком­по­зи­ции бы­ли очень слож­ны­ми, а да­же са­мые про­стые про­из­ве­де­ния Ку­ра­ев то­гда не мог ис­пол­нять снос­но; но по-при­ми­тив­но­му, с пе­ре­ры­ва­ми, он всё-та­ки мог кое-что наи­грать. Нау­чить­ся ас­со­ции­ро­вать кла­ви­ши со зву­ка­ми и крас­ка­ми, зву­чав­ши­ми и яв­ляв­ши­ми­ся у не­го в го­ло­ве, и всле­пую на­хо­дить эти кла­ви­ши на син­те­за­то­ре за­ня­ло у Ку­рае­ва как раз эти са­мые пол­го­да. И это ока­за­лось для Ку­рае­ва не на­мно­го слож­нее, чем нау­чить­ся пе­ча­тать «всле­пую» на ком­пь­ю­тер­ной кла­виа­ту­ре. А ещё за эти пол­го­да Ку­ра­ев обу­чил­ся нот­ной гра­мо­те вплоть до то­го, что мог чи­тать му­зы­ку «с лис­та». Ко­неч­но, он не мог ис­пол­нять её «с лис­та» — ибо про­из­ве­де­ния бы­ли слож­ны­ми, — но му­зы­ка при чте­нии «с лис­та» зву­ча­ла и на­чи­на­ла жить в са­мой го­ло­ве Ку­рае­ва…

Нау­чив­шись чи­тать му­зы­ку «с лис­та», Ку­ра­ев ещё за ме­сяц нау­чил­ся за­пи­сы­вать её на лист. По­пут­но со всем этим Ку­ра­ев изу­чал тео­рию му­зы­ки; и тут ока­за­лось, что не то, что зву­ча­ло в го­ло­ве у Ку­рае­ва, на­до бы­ло со­гла­со­вы­вать с тем, что на­пи­са­но в кни­гах, а, ско­рее, на­обо­рот. Гар­мо­ния и ор­ке­ст­ров­ка про­из­ве­де­ний Ку­рае­ва бы­ли со­вер­шен­ны ещё «в го­ло­ве» у не­го, и ес­ли ка­кая-то прав­ка по­сле пе­ре­не­се­ния на бу­ма­гу и тре­бо­ва­лась, то она бы­ла ни­чтож­но ма­лой. Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич с лег­ко­стью со­чи­нял «в го­ло­ве» и за­пи­сы­вал «пря­мо из го­ло­вы» да­же слож­ные по­ли­фо­ни­че­ские про­из­ве­де­ния. Ку­ра­ев пре­крас­но ощу­щал и за­ме­чал все не­дос­тат­ки рав­но­мер­но тем­пе­ри­ро­ван­но­го му­зы­каль­но­го строя и де­лал мно­го­чис­лен­ные по­пыт­ки вый­ти за его рам­ки, что­бы при­дать сво­им про­из­ве­де­ни­ям бо­лее ес­те­ст­вен­ное зву­ча­ние. Алек­сандр же ста­рал­ся по­мочь Ку­рае­ву в его пер­вых ша­гах в ми­ре му­зы­ки.

Вре­мя шло. На­сту­пи­ла се­ре­ди­на мая. Алек­сандр уже поч­ти на­пи­сал то про­из­ве­де­ние, ко­то­рое хо­тел по­ка­зать на вы­пу­ск­ных эк­за­ме­нах — ибо он за­кан­чи­вал кон­сер­ва­то­рию. Это про­из­ве­де­ние Алек­сандр пи­сал дол­го — он на­чал его ещё в де­каб­ре. А уже к се­ре­ди­не вес­ны Алек­сандр стал осоз­на­вать, что Ку­рае­ву для на­пи­са­ния че­го-то по­доб­но­го по­на­до­би­лось бы не бо­лее не­де­ли, а то и все­го не­сколь­ко дней; и при этом ему не при­шлось бы по­мно­гу раз всё пра­вить и из­ме­нять, по­дол­гу экс­пе­ри­мен­ти­ро­вать, си­дя за фор­те­пиа­но или за син­те­за­то­ром. Ку­ра­ев мог во­об­ще не поль­зо­вать­ся всем этим — он мог про­сто взять и, под­нап­ряг­шись, на­пи­сать всё «из го­ло­вы» дня за три-че­ты­ре.

Соб­ст­вен­но го­во­ря, как пра­ви­ло, Ку­ра­ев пи­сал свои про­из­ве­де­ния не на нот­ную бу­ма­гу, а в ком­пь­ю­тер­ных ре­дак­то­рах. Это по­зво­ля­ло сра­зу же про­иг­рать на­пи­сан­ное на про­грамм­ном син­те­за­то­ре. Ку­ра­ев оз­на­ко­мил­ся так­же с не­сколь­ки­ми про­грам­ма­ми, ко­то­рые са­ми со­чи­ня­ли му­зы­ку, ко­то­рые са­ми под­ска­зы­ва­ли, как на­до пи­сать её и на­хо­ди­ли ошиб­ки в уже на­пи­сан­ном про­из­ве­де­нии или его час­ти. Та­кие про­грам­мы, как пра­ви­ло, да­ва­ли со­ве­ты по ис­прав­ле­нию оши­бок, пред­ла­гая при этом раз­лич­ные уже го­то­вые ва­ри­ан­ты ис­прав­ле­ния. Но всем этим Ку­ра­ев не поль­зо­вал­ся: эти со­ве­ты и под­сказ­ки для его про­из­ве­де­ний или во­об­ще не воз­ни­ка­ли, или толь­ко пор­ти­ли то, что на­пи­сал Ку­ра­ев, и бес­це­ре­мон­но вме­ши­ва­лись в его за­мыс­лы, не по­ни­мая, что в них к че­му.

На­ста­ли пер­вые дни ию­ня. Алек­сандр го­то­вил­ся к вы­пу­ск­ным эк­за­ме­нам. Но за два дня до них его уби­ли в од­ном из мо­с­ков­ских дво­ров, не­да­ле­ко от кон­сер­ва­то­рии. Алек­сан­д­ра за­би­ла бейс­боль­ны­ми би­та­ми, уты­кан­ны­ми гвоз­дя­ми, тол­па ка­ких то от­бро­сов. След­ст­вие так и не вы­шло на пре­ступ­ни­ков. Ко­гда Ку­рае­ва вы­зва­ли на до­прос, то он встре­тил­ся в по­ли­ции со сви­де­те­ля­ми убий­ст­ва. Один из них ска­зал Ку­рае­ву, что буд­то бы слы­шал кри­ки на­па­дав­ших, ко­то­рые ора­ли: «Бей пи­да­ра­са!» и «Сдох­ни, пи­дор!». Но эти сло­ва сви­де­те­ля доз­на­ва­тель от­че­го-то не за­нёс в про­то­кол.

По­сле смер­ти Алек­сан­д­ра мир сно­ва по­мерк для Ку­рае­ва. Ме­ло­дии пе­ре­ста­ли при­хо­дить к не­му. Он вновь ле­жал дня­ми на кро­ва­ти в за­што­рен­ной от сол­неч­но­го све­та тём­ной ком­на­те и ни о чём не ду­мал. А ко­гда че­рез две не­де­ли ему ста­ло не­мно­го луч­ше, Ку­ра­ев ока­зал­ся ох­ва­чен силь­ней­шим не­ожи­дан­но воз­ник­шим по­ка­ян­ным чув­ст­вом. Под воз­дей­ст­ви­ем это­го чув­ст­ва Ку­ра­ев со­ста­вил ог­ром­ный спи­сок сво­их гре­хов и по­ехал ка­ять­ся в них в Трои­це‑Сер­гие­ву Лав­ру, к ве­ли­ко­му стар­цу и про­зор­лив­цу ар­хи­ман­д­ри­ту Нау­му. Тот по­че­му-то при­нял Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча безо вся­кой оче­ре­ди и сми­рен­но и крот­ко вы­слу­шал его ис­по­ведь. Ку­ра­ев по­ка­ял­ся во всём, в чём толь­ко мож­но. В том чис­ле во мно­же­ст­ве гре­хов, пе­ре­чис­лен­ных в книж­ке «В по­мощь ис­по­ве­даю­щим­ся». Ку­ра­ев ис­по­ве­дал­ся в гре­хах, зна­чив­ших­ся там под пунк­та­ми с 901 по 915 и да­лее, а так­же во мно­гих дру­гих пунк­тах вро­де пунк­та 328, гла­сив­ше­го: «Ис­пус­кал дур­ной воз­дух в хра­ме».

По­ка­яв­шись, Ку­ра­ев за­вел речь о том, что, про­жив нор­маль­ным че­ло­ве­ком поч­ти всю свою жизнь, на шес­том де­сят­ке лет он вдруг по­чув­ст­во­вал се­бя ге­ем по­сле при­клю­чив­ших­ся с ним по­вре­ж­де­ний моз­га и пси­хо­ло­ги­че­ских стрес­сов. А по­сле по­доб­ных рас­ска­зов Ку­ра­ев до­ба­вил, что, по-ви­ди­мо­му, го­мо­сек­су­аль­ность у не­го — во­все не от раз­вра­щен­но­сти и от де­мо­нов, а от травм, и что те­перь, по­сле травм он стал «фи­зи­че­ски и ду­хов­но уст­ро­ен ина­че». То, что с ним про­изош­ло, — за­клю­чил Ку­ра­ев пе­ред от­цом Нау­мом, — это что-то вро­де при­об­ре­те­ния «вро­ж­дён­ной го­мо­сек­су­аль­но­сти», обу­слов­лен­ной пси­хо­ло­ги­че­ски и био­ло­ги­че­ски. А ещё Ку­ра­ев до­ба­вил, что он очень силь­но скор­бит по лю­би­мо­му им Алек­сан­д­ру, уби­то­му в са­мой мо­ло­до­сти, и что боль­ше он, Ку­ра­ев, не мыс­лит жиз­ни без не­го. Ска­зав это, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич с не­тер­пе­ни­ем стал ждать стар­че­ско­го от­ве­та и со­ве­та.

— Бес хо­чет об­ма­нуть те­бя! — мол­вил, вы­ждав не­ко­то­рое вре­мя, ста­рец На­ум. — Нет ни­ка­кой вро­ж­дён­ной го­мо­сек­су­аль­но­сти. Бес на­сел на те­бя по гре­хам тво­им и со­блаз­ня­ет те­бя к му­же­ло­же­ст­ву, а ты, ока­ян­ный, по раз­вра­щен­но­сти тво­ей, сле­ду­ешь со­ве­там и на­шеп­ты­ва­ни­ям бе­са и рас­па­ляе­мой в те­бе блуд­ным бе­сом блуд­ной стра­сти. И вот гре­хи твои, за ко­то­рые бес по­лу­чил над то­бой власть: ты, раб Бо­жий Ан­д­рей, был мо­дер­ни­стом и сто­рон­ни­ком от­ме­ны мно­гих свя­тых ка­но­нов на­шей церк­ви; ты по­кры­вал и оп­рав­ды­вал эку­ме­ни­стов, вра­гов Божь­их! Ты за­сту­пал­ся за «Pussy Riot»! И эти твои де­ла го­во­рят о том, что ты взра­стил в се­бе ве­ли­кую гор­ды­ню — ты воз­гор­дил­ся так, что вос­стал да­же на свя­щен­ные ка­но­ны и пра­ви­ла, ус­та­нов­лен­ные свя­ты­ми му­жа­ми на свя­тых со­бо­рах и при­ня­тые по­все­ме­ст­но цер­ко­вью от вре­мён древ­них. А эти пра­ви­ла свя­тая цер­ковь за­по­ве­да­ла хра­нить на­век не­из­мен­но! Ты же, Ан­д­рей, по гор­до­сти сво­ей, всё это вме­нил ни во что и вос­стал на цер­ковь и на Бо­га! А ещё, раб Бо­жий Ан­д­рей, ты не по-пра­во­слав­но­му учил на­род о кол­дов­ст­ве — о вся­ких пор­чах и сгла­зах. Ты учил, что буд­то бы все­го это­го нет или что, по край­ней ме­ре, пра­во­слав­но­му хри­стиа­ни­ну ни­че­го из это­го не гро­зит, по­да­вая тем са­мым ве­ли­кий со­блазн — ибо жи­тия свя­тых яс­но нам го­во­рят, что кол­дов­ст­во, вол­шеб­ст­во, вол­хво­ва­ние есть и что оно дей­ст­ву­ет; при­чем, по по­пу­ще­нию Божь­е­му оно дей­ст­ву­ет да­же на пра­во­слав­ных хри­сти­ан! За это-то Бог и уб­рал с те­бя Свою бо­же­ст­вен­ную за­щи­ту и пре­дал те­бя на по­ру­га­ние блуд­ным де­мо­нам и рас­па­ляе­мым ими стра­стям! Со­тво­ри же дос­той­ный плод по­кая­ния! Ибо гре­хи твои во­зо­пи­ют пред Бо­гом о воз­мез­дии и зем­ля, ко­то­рая ос­к­вер­ни­лась от мерз­ких про­ти­во­ес­те­ст­вен­ных гре­хов тво­их, так­же во­пи­ет к Бо­гу о воз­мез­дии и про­сит очи­ще­ния чрез про­ли­тие тво­ей ос­к­вер­нен­ной про­ти­во­ес­те­ст­вен­ным не­чес­ти­ем кро­ви! По­кай­ся — ибо и се­ки­ра уже при кор­не де­ре­ва ле­жит, и огнь все­по­едаю­щий и не­уга­си­мый ожи­да­ет со­ло­му! И не ищи се­бе оп­рав­да­ний! И пом­ни — бес скры­ва­ет­ся под мас­кой вся­ких травм моз­га и травм пси­хи­ки!

Отец На­ум раз­ре­шил Ку­рае­ва от ис­по­ве­дан­ных им гре­хов и тот, под шу­шу­ка­нье и по­доз­ри­тель­ные взгля­ды уз­нав­ших его ду­хов­ных чад от­ца Нау­ма, ожи­дав­ших прие­ма, вы­шел из ке­лии стар­ца и на­пра­вил­ся на при­час­тие в храм Ус­пе­ния Пре­свя­той Бо­го­ро­ди­цы.

Ку­ра­ев при­час­тил­ся. И сей­час, как и то­гда, ко­гда Ку­ра­ев ис­по­ве­до­вал­ся и при­ча­щал­ся в боль­ни­це, он сно­ва не по­чув­ст­во­вал ни­че­го воз­вы­шен­но­го, про­свет­ляю­ще­го и уте­шаю­ще­го ду­шу — слов­но вме­сте с трав­мой моз­га для Ку­рае­ва ста­ла не­дос­туп­на столь важ­ная для не­го преж­не­го об­ласть бы­тия, слов­но вме­сто от­кры­той две­ри ту­да он об­на­ру­жил сте­ну с тол­стой кир­пич­ной клад­кой. Ку­рае­ву да­же ка­за­лось, слов­но её, этой об­лас­ти, ни­ко­гда и не бы­ло, а те смут­ные вос­по­ми­на­ния о ней, ко­то­рые ещё ос­та­ва­лись в го­ло­ве, пред­став­ля­лись Ку­рае­ву при­шед­ши­ми не из дей­ст­ви­тель­но­сти, а из ка­ко­го-то стран­но­го сна.

Осоз­нав всё это, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич сно­ва опе­ча­лил­ся. Он вы­шел из хра­ма и не­мно­го без­дум­но и бес­цель­но по­бро­дил по Лав­ре, а за­тем с гру­ст­ным ви­дом усел­ся на ла­воч­ку. И тут к ла­воч­ке по­до­шла ко­сая, хро­мая и гор­ба­тая ста­ру­ха.

— Раз­ре­ши­те при­сесть? — спро­си­ла она не­во­об­ра­зи­мо вы­со­ким, кра­си­вым и пе­ву­чим го­ло­сом.

— Са­ди­тесь! — ска­зал Ку­ра­ев и вновь по­гру­зил­ся в свои тя­жё­лые ду­мы.

Ку­ра­ев вспо­ми­нал ту ра­дость, ко­то­рую он ис­пы­тал, ко­гда по­ве­рил в Бо­га; он вспо­ми­нал го­ды да­лё­кой юно­сти и мо­ло­до­сти, ко­гда учил­ся в МГУ, в се­ми­на­рии и в Ака­де­мии, го­ды, в ко­то­рые был ре­фе­рен­том у Пат­ри­ар­ха и разъ­ез­жал вме­сте с ним по стра­не и по ми­ру. Он вспом­нил и мно­гие го­ды мис­сио­нер­ст­ва, в ко­то­рые нёс про­по­ведь Хри­сто­ву по всей Рос­сии и по со­сед­ним стра­нам, вспом­нил мно­го­чис­лен­ные встре­чи с мо­ло­де­жью, со сту­ден­та­ми, ко­то­рых он так лю­бил; он вспом­нил, как пи­сал хри­сти­ан­ские кни­ги и как пре­по­да­вал в сто­яв­шей ря­дом Ду­хов­ной Ака­де­мии… Он вспом­нил, как вёл борь­бу за чис­то­ту цер­ков­ных ря­дов и бес­страш­но вы­сту­пал про­тив цер­ков­ных ге­ев и цер­ков­но­го гей-лоб­би и, не бо­ясь, би­че­вал ми­тро­по­ли­тов, чле­нов Си­но­да и да­же са­мо­го Пат­ри­ар­ха. Он вспом­нил, ка­кие бед­ст­вия пре­тер­пел от них и как был ото­всю­ду ими из­гнан… И вот те­перь — что в ито­ге? «В ка­кой тьме пре­бы­ваю я ны­не! И что мне де­лать даль­ше? Ведь вы­хо­да нет!» — по­ду­мал Ку­ра­ев и на его гла­зах не­воль­но на­вер­ну­лась сле­за. «Бог ос­та­вил ме­ня. Бог пре­дал ме­ня. И не толь­ко ос­та­вил и пре­дал, но и вса­дил мне нож в спи­ну. И не за­щи­тил, а ушёл, ос­та­вив на рас­тер­за­ние зло­де­ям. И ес­ли те­перь де­мо­ны сме­ют­ся на­до мной, то, мо­жет быть, и Бог сме­ет­ся вме­сте с ни­ми, на­блю­дая за мои­ми бед­ст­вия­ми… Мо­жет быть, я всю жизнь зря слу­жил ка­ко­му-то под­ло­му пре­да­те­лю и злоб­но­му зло­дею и ли­це­ме­ру, скры­вав­ше­му­ся за мас­кой го­лу­бя? Слу­жил «на­кра­шен­но­му гро­бу, пол­но­му вся­кой не­чис­то­ты» — как го­во­рил Ии­сус про фа­ри­се­ев. Од­ной ру­кой он пред­пи­сы­ва­ет по­би­вать кам­ня­ми, а дру­гой — на­роч­но, слов­но для раз­вле­че­ния, соз­да­ет лю­дей, ко­то­рых на­до по­би­вать. И сме­ёт­ся этой за­ба­ве. Его со­весть чер­на» — ду­мал свои тяж­кие мыс­ли Ку­ра­ев. И от это­го ему ста­но­ви­лось ещё гру­ст­нее и ещё тя­же­лее.

Та жен­щи­на бы­ла ведь­мой. Да-да — той са­мой ведь­мой… И она уви­де­ла, что си­дя­ще­му ря­дом с ней муж­чи­не не­хо­ро­шо. Ведь­ма не уз­на­ла Ку­рае­ва, хо­тя и ви­де­ла его фо­то­гра­фию: ведь за про­шед­шее вре­мя Ку­ра­ев сбрил усы и бо­ро­ду, сде­лал кра­си­вую и мод­ную при­чес­ку, стал но­сить свет­ские оде­ж­ды и да­же по­ху­дел — в осо­бен­но­сти на ли­цо.

— Вам пло­хо? — спро­си­ла ведь­ма Ку­рае­ва.

— Мне не толь­ко сей­час пло­хо, — ска­зал Ку­ра­ев, — у ме­ня вся жизнь та­кая. И нет вы­хо­да.

— Знае­те, — ска­за­ла ведь­ма, — знае­те, что го­во­рил Се­ра­фим Са­ров­ский? Ес­ли ра­ди то­го, что­бы по­пасть в рай по­сле смер­ти, в этой жиз­ни на­до бы бы­ло всю жизнь про­быть в тём­ной зло­вон­ной яме, пол­ной чер­вей, по­сто­ян­но му­ча­ясь, — то всё рав­но на­до бы­ло бы, не со­мне­ва­ясь, вы­брать та­кую ужас­ную жизнь и, не роп­ща, про­жить её…

— Я слы­шал об этом, — гру­ст­но ска­зал Ку­ра­ев, — но по­рой то ли де­мо­ны, то ли са­ма жизнь вво­дят в та­кие бед­ст­вия, что не по­нят­но: где же Бог и по­че­му Он мол­чит и ни­че­го не де­ла­ет? И по­че­му столь­ко си­лы в ру­ках Его вра­га, Дья­во­ла?! И то­гда му­ча­ет во­прос: под­лин­но ли Бог благ и под­лин­но ли в Нём нет ни­ка­ко­го зла? И не­у­жтоль власть тьмы и де­мо­нов, власть вся­ких бед­ст­вий и вся­ко­го го­ря мо­жет быть так силь­на при та­ком бла­гом Бо­ге?

Ведь­ма слег­ка улыб­ну­лась и от­ве­ти­ла на это:

— Дос­то­ев­ский го­во­рил, что глу­би­ну и мо­гу­ще­ст­во вла­сти Дья­во­ла над тво­ре­ни­ем Божь­им труд­но да­же и во­об­ра­зить, ибо она до­хо­дит до глу­бин, че­ло­ве­ку не­ве­до­мых и его умом не­ох­ва­ты­вае­мых…

Ку­ра­ев то­же улыб­нул­ся; за­тем он встал с ла­воч­ки и вновь на­чал бес­цель­но бро­дить по Лав­ре в тя­же­лых раз­думь­ях.

Что же де­ла­ла эта ведь­ма в Трои­це-Сер­гие­вой Лав­ре? Ну, ма­ло ли ка­кие де­ла мо­гут быть у ведь­мы в мо­на­сты­ре и в мо­на­стыр­ских хра­мах! Пра­во­слав­ная под­виж­ни­ца Пе­ла­гея Ря­зан­ская (по­жа­луй, да­же го­раз­до бо­лее пра­во­слав­ная, чем сам Ку­ра­ев) как-то ска­за­ла од­ной из сво­их со­бе­сед­ниц по по­во­ду лю­дей, лю­бя­щих па­лом­ни­чать по вся­ким из­вест­ным свя­тым мес­там: «Есть та­кие лю­ди, ко­то­рые меч­та­ют: «За­горск! За­горск!». А что — За­горск?! Там кол­ду­нов пол­но. Где свя­ты­ня, там и не­чис­тая си­ла сле­та­ет­ся! Ко­го там про­сто со­блаз­ня­ют, а ко­го и пор­тят! Вот вам и За­горск!». Но ведь­ма, с ко­то­рой встре­тил­ся Ку­ра­ев, при­шла то­гда в Лав­ру во­все не за­тем, что­бы ко­го-то окол­до­вать и на­вес­ти на не­го пор­чу. Нет. Эта ведь­ма лю­би­ла из­ред­ка при­хо­дить в свя­тые мес­та — в мо­на­сты­ри и в хра­мы, что­бы от­дох­нуть там ду­шой.

Ведь­ма, о ко­то­рой идет речь, ста­ла ведь­мой ещё в дет­ских го­дах. Она при­ня­ла «кол­дов­скую си­лу» — то есть по­лу­чи­ла слу­жа­щих ей бе­сов — по на­след­ст­ву от сво­ей уми­рав­шей ба­буш­ки, ведь­мы. Не толь­ко ба­буш­ка, но и мать ведь­мы, с ко­то­рой встре­тил­ся Ку­ра­ев, то­же бы­ла по­том­ст­вен­ной ведь­мой. И эта ведь­ма, с ко­то­рой встре­тил­ся Ку­ра­ев, влез­ла в кол­дов­ские де­ла, что на­зы­ва­ет­ся «по са­мые уши»: она не бы­ла шар­ла­та­ном или ка­ким-то жал­ким и на­ив­ным экс­т­ра­сен­сом, для ко­то­рых ос­та­ва­лась воз­мож­ность от­но­си­тель­но без­бо­лез­нен­но «вы­лез­ти» из кол­дов­ст­ва, по­ка­яв­шись в церк­ви и при­бег­нув к её по­мо­щи. Для та­ких лю­дей, как эта ведь­ма вы­ход из кол­дов­ст­ва гро­зил смер­тью. Ко­неч­но, ей мог­ло и по­вез­ти, но риск всё рав­но был и он был очень боль­шим; на ко­ну бы­ла са­ма жизнь.

Есть ведь­мы, по­гряз­шие во зле и на­сла­ж­даю­щие­ся тво­ри­мым им злом. От­час­ти та­кой бы­ла и эта ведь­ма — но лишь от­час­ти и, ско­рее все­го, от­то­го, что бы­ла вы­ну­ж­дае­ма бе­са­ми за­ни­мать­ся кол­дов­ст­вом и, за­ни­ма­ясь им, по­сте­пен­но по­нем­но­гу при­вык­ла к чув­ст­ву на­сла­ж­де­ния и ра­до­сти от тво­ри­мо­го ею зла. (При этом, как из­вест­но, да­же са­мые отъ­яв­лен­ные ведь­мы, кол­дуя и с по­мо­щью бе­сов на­но­ся зло, всё-та­ки по­рой не очень-то стре­мят­ся тво­рить слиш­ком боль­шое зло, опа­са­ясь гря­ду­ще­го воз­мез­дия.) Ко­гда ведь­ма дол­го не тво­ри­ла зла че­рез кол­дов­ст­во, то к ней при­сту­па­ли бе­сы и раз­лич­ны­ми му­ка­ми за­став­ля­ли её вновь и вновь кол­до­вать — по­ка она не вы­пол­ня­ла не­кий нуж­ный для бе­сов «план» по кол­дов­ст­ву. По­сле это­го бе­сы от­став­ля­ли её и да­ва­ли по­жить не­ко­то­рое вре­мя бо­лее-ме­нее спо­кой­но. И в эти мо­мен­ты ведь­ма и по­се­ща­ла хра­мы и мо­на­сты­ри — ибо там она чув­ст­во­ва­ла се­бя спо­кой­нее и луч­ше; и эти свя­тые мес­та да­ва­ли для неё не­кую за­щи­ту от на­па­де­ний де­мо­нов. Од­на­ко же, ко­гда «план» по кол­дов­ст­ву был не вы­пол­нен, то в свя­тых мес­тах ведь­ме бы­ло очень и очень пло­хо от бе­сов­ских на­па­док; и в та­кие мо­мен­ты она ста­ра­лась по­ки­нуть свя­тые мес­та как мож­но ско­рее, что­бы не вы­зы­вать не­до­воль­ст­ва Кня­зя Тьмы и его де­мон­ских ле­гио­нов. По­рой ведь­ма да­же по­ду­мы­ва­ла о том, что­бы при­час­тить­ся — ра­зу­ме­ет­ся, не от­кры­вая на ис­по­ве­ди о том, кто она, не ка­ясь в кол­дов­ст­ве и не обе­щая по­рвать с Са­та­ной и пре­кра­тить кол­до­вать. Ведь­ма хо­те­ла бро­сить кол­до­вать — но не мог­ла, ибо опа­са­лась по­след­ст­вий, а имен­но мес­ти от Са­та­ны и дру­гих кол­ду­нов. А ино­гда, со­всем ред­ко, ведь­ма всё-та­ки по­ду­мы­ва­ла о том, что­бы по­ка­ять­ся по-на­стоя­ще­му. Ибо с са­мо­го дет­ст­ва сво­его, ещё толь­ко свя­зав­шись с де­мо­на­ми, она сра­зу же по­ня­ла: глав­ная цель и на­зна­че­ние ведьм — га­дить лю­дям и му­чить их и при­чи­нять им вся­кое зло; а это ей не очень-то и по­нра­ви­лось. Но по­сле то­го, как ведь­ма по­ду­мы­ва­ла о по­кая­нии, ей яв­ля­лись бе­сы и го­во­ри­ли, что по­сле по­кая­ния она не про­жи­вет и су­ток: ибо ей сра­зу же явят­ся ок­ре­ст­ные кол­ду­ны и слу­жа­щие им бе­сы во гла­ве с са­мим Са­та­ной и вмиг живь­ем ра­зо­рвут её на час­ти. И это бу­дет ей, — как го­во­ри­ли бе­сы, — на­ка­за­ни­ем за всё то зло, ко­то­рое она со­вер­ши­ла. То есть по их сло­вам, по божь­е­му при­го­во­ру и божь­е­му по­пу­ще­нию, она бу­дет долж­на по­стра­дать за свои гре­хи ещё при сво­ей зем­ной жиз­ни и при­нять за эти гре­хи смерть. И ведь­ма, с ко­то­рой встре­тил­ся Ку­ра­ев, очень боя­лась этих уг­роз.

По­это­му-то эта ведь­ма и на­хо­ди­лась то­гда в Трои­це-Сер­гие­вой Лав­ре, ис­пы­ты­вая не­что, по­хо­жее на при­ступ по­ка­ян­но­го чув­ст­ва, и от­ды­ха­ла там ду­шой от бе­сов­ских на­па­док и от служ­бы бе­сам, поль­зу­ясь не­ко­ей сво­бо­дой и не­ким по­ко­ем. И она во­все не со­би­ра­лась кол­до­вать на ко­го-то и на­сы­лать на не­го пор­чу. По­это­му Ку­ра­ев, встре­тив­шись с ведь­мой, был в безо­пас­но­сти.

Что же Ку­ра­ев? Он бес­цель­но и без­дум­но бро­дил по Лав­ре, по­ка не уви­дел, что сто­ит близ Тро­иц­ко­го со­бо­ра, в ко­то­ром по­чи­ва­ли мо­щи пре­по­доб­но­го Сер­гия Ра­до­неж­ско­го. Ку­ра­ев вспом­нил, как во вре­мя уче­бы в се­ми­на­рии он час­то с бла­го­го­ве­ни­ем при­хо­дил в этот храм, что­бы при­ло­жить­ся к мо­щам; он вспом­нил и о том, ка­кую ра­дость при этом ис­пы­ты­вал. И вме­сте с этим Ку­ра­ев вспом­нил, в ка­ком со­стоя­нии бо­го­ос­тав­лен­но­сти и ом­ра­че­ния он на­хо­дит­ся те­перь, не имея на­де­ж­ды на ка­кую-ли­бо по­мощь от Бо­га. «Бог ос­та­вил ме­ня и под­ло пре­дал ме­ня; и не за­щи­тил ме­ня и уда­рил мне но­жом в спи­ну; и по­дал мне ка­мень вме­сто хле­ба. И сей­час Он, на­вер­ное, сме­ет­ся на­до мной вме­сте с Дья­во­лом. Бла­гой Бог, до­пус­каю­щий та­кое тор­же­ст­во бед­ст­вий и стра­да­ния и та­кое тор­же­ст­во не­чис­той си­лы — раз­ве это бла­гой Бог?!» — вновь по­ду­мал Ку­ра­ев. А по­том он вспом­нил сло­ва, ко­то­рые час­то лю­бил по­вто­рять из­вест­ный без­бож­ник и от­ступ­ник от ве­ры Ду­лу­ман: «Да пой­ми­те же вы, на­ко­нец, что един­ст­вен­ное оп­рав­да­ние для ва­ше­го Бо­га — это то, что Его нет!». Вспом­нив эти сло­ва, Ку­ра­ев горь­ко ус­мех­нул­ся. Он дав­но и мно­го раз слы­шал эти сло­ва; они дав­но на­би­ли Ку­рае­ву ос­ко­ми­ну, но толь­ко сей­час он «на прак­ти­ке» по­нял всю глу­би­ну этих слов и на­шёл то «ра­цио­наль­ное зер­но», ко­то­рое бы­ло в них за­клю­че­но. Да­же, ес­ли хо­ти­те, он по­нял ту «свою прав­ду», ко­то­рая бы­ла в них. Но всё же эти сло­ва не впол­не удов­ле­тво­ря­ли Ку­рае­ва: ему, ско­рее, сей­час ка­за­лось, что Бог всё-та­ки су­ще­ст­ву­ет, но пря­чет­ся от не­го, втай­не по­смеи­ва­ясь над его го­рем и его стра­да­ния­ми, слов­но объ­е­ди­нив­шись вме­сте с Дья­во­лом, что­бы му­чить его, Ку­рае­ва, и сжи­вать его со све­та.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги