Цвет крови

Глава пятнадцатая

Из-за травмы в правом боку у пациента образовался тромбоз почечной артерии. Он мог потерять почку — единственную почку. Доктору Касти пришлось дважды подключать больного к аппарату искусственной почки. К счастью, все обошлось. Тромбоз прекратился, и орган снова начал нормально работать.

Однако Марко сейчас выглядел так, словно его пропустили через мясорубку и теперь нужно собирать по кускам. Произошел несчастный случай. Касти боялся именно этого, когда пытался отговорить Марко от идеи донорства. Еще немного, и навсегда обреченным на диализ оказался бы Марко.

Хотя основная опасность миновала, состояние пациента все же беспокоило доктора.

— Как ты?

— Я многое переосмыслил.

— И что же было предметом твоих размышлений?

— Я испытал те же мучения, что и мой брат до пересадки почки. Правда, я только дважды подвергся процедуре диализа, но запомню это надолго.

— Искусственная почка тебе больше не понадобится, — заверил его Касти.

— Бог мой, как все это абсурдно!

— Ты выполнил свой долг, и поступил правильно.

— Я говорю не о донорстве. Абсурдна вся моя жизнь.

Касти взял стул, стоящий у стола, резко развернул его и поставил рядом с Марко. Да уж, консультация хорошего психолога для Марко сейчас куда важнее, чем помощь нефролога.

— Помнишь, — продолжил журналист, — что я тебе посоветовал, когда узнал, что тебя преследуют в больнице?

— Да, чтобы я заключил с ними соглашение. Это был верный совет.

Врач опустил некоторые подробности, не уточнив, чем ему пришлось пожертвовать и какую выгоду удалось извлечь. Сейчас говорить об этом не стоило. Марко склонил голову набок:

— А вот сам я не смог так поступить. Мне предложили работу, и, как мне показалось, без всякой задней мысли. На самом же деле они рассчитывали, что человек, взятый на эту должность, будет полностью подчиняться издателю. Я не сразу это понял, но теперь намерен уйти.

— Жаль. И кто получил твое место?

— Другой член профсоюза, который сперва собирался до конца бороться за права сотрудников. Но он смог продать свою душу. А моя беда в том, что сам я не следую собственным советам.

— Ты остаешься верен себе, а это уже много.

— Может быть.

Марко тяжело вздохнул, это соображение, похоже, не утешало его. Чувство собственного достоинства оказалось для него своего рода обузой. Чтобы ощутить гордость за свой поступок, ему по меньшей мере необходимо было собрать себя по кусочкам. Пока же он словно висел в пустоте.

— Завтра я тебя выписываю, — заявил Касти. — Дома тебе будет лучше, несомненно. О визитах в госпиталь не беспокойся. Я сам буду заходить к тебе каждые два дня. К тому же у тебя есть номера всех моих телефонов, и если возникнут проблемы, звони.

В деле не было никаких подвижек, очередной день завершался, не принеся новостей. Единственной надеждой Мормино оставался его тайный альянс с Кау. Выходя из своего кабинета, он увидел на столе в коридоре огромное пасхальное яйцо. В отделе уже никого не было. Многие агенты отпросились на каникулы, убежденные в том, что преступники тоже берут тайм-аут и во время праздников отдыхают. Вот уже три года Мормино предпочитал проводить Пасху на работе. Сегодня он воспользовался наступившей тишиной, чтобы еще раз вернуться к делу об убийстве Заркафа.

Внимательное изучение фотографии, сделанной в больничном подвале, породило у него серьезные сомнения относительно личности убийцы. Как только Мормино вышел на улицу, зазвонил мобильник.

— Привет, это Кау. Как дела?

— Нормально. Есть новости?

— Да. Ты сейчас занят?

— Нет. Что-нибудь важное?

— Мне только что звонил Агати, он обнаружил в шахте что-то интересное. Он говорит, что на дне шахты нашел магические знаки, свидетельствующие о проведении черной мессы или чего-то подобного.

— Внизу, на дне шахты?

— Да.

Мормино удивился. Ему казалось, что он тщательно обследовал шахту, спустившись в самый низ ее. Впрочем, там, наверное, есть выемки и пещеры, которых он мог и не заметить.

— Я решил немедленно туда направиться, — заявил Кау. — Завтра перезвоню тебе и расскажу обо всем, что увидел.

— Я думаю, мне тоже стоит поехать. Встретимся на месте.

— Договорились.

Через час служебная машина Мормино остановилась возле шахты. Было уже довольно темно. Полицейский вышел из машины и зашел внутрь, где его ожидал Кау. Джип карабинера стоял у самой дороги, ведущей в глубь туннеля.

— Привет, а где же Агати?

— Не знаю, и это мне не нравится.

— Да ладно, — успокоил его Мормино, — наверно, он где-то внизу.

— Когда он позвонил, я велел ему ждать нас здесь, у входа. Не в его правилах нарушать приказы. Что-то здесь не так.

Мормино не разделял тревоги Кау. Если Агати действительно нашел какие-то важные улики, то мог остаться обследовать место находки из любопытства или желания быть первым.

— Пойдем проверим, — предложил Паоло.

— Уже темнеет, — возразил Кау.

— Это не важно, дневной свет туда все равно не проникает.

Казалось, капитан колеблется.

— Не то чтобы я не хотел спускаться в шахту, но…

— Послушай, мы уже здесь, — настаивал на своем Мормино. — И если Агати внизу, ему потребуется не меньше часа, чтобы пешком выбраться наружу. Не лучше ли отправиться на его поиски?

— Хорошо, ты меня убедил, — согласился Кау. — Но когда мы найдем его, он от меня получит, помяни мое слово. Я не давал ему подобных полномочий. У тебя есть фонарик?

— Да, есть один. — Мормино вытащил фонарик из куртки.

— Я поведу машину, — сказал Кау, усаживаясь в джип.

Полицейский сел с ним рядом, держа в руках выключенный электрический фонарик. Машина медленно тронулась с места и начала спускаться вглубь, освещая фарами дорогу в кромешной темноте грота.

Кау вел джип очень осторожно, стараясь удержаться в глубокой колее. Иногда свет фар, отражаясь, освещал повороты.

Мормино меж тем размышлял, стоит ли поделиться с капитаном своими соображениями. Однако Кау вел машину молча, сконцентрировавшись на дороге, поэтому Паоло не стал ему мешать. Он решил отложить этот разговор до их возвращения на поверхность. В конце концов, он многим обязан капитану. Ведь именно благодаря разговору с Кау у него открылись глаза. Раньше он изучал снимок Дзуккини из архива полицейского управления, сделанный четыре года назад. В то время у неонациста еще не было татуировки в виде свастики. Увидев черный крест на шее Дзуккини на фотографии Кау, Паоло решил детально сличить оба снимка.

Воротник свитера рыжеволосого мужчины был расстегнут, и между ключицей и шеей виднелся освещенный участок тела. Именно на этом месте Мормино ожидал увидеть черную свастику, однако кожа под лучом света была гладкой и белой. Мормино несколько раз проверил свое открытие на компьютере у себя в кабинете, — результат был неопровержим: человек на фотографии рядом с Лукманом был не Джованни Дзуккини.

Это открытие полицейский сделал слишком поздно. Впрочем, это понятно: в его распоряжение до сих пор ни разу не попадала мало-мальски четкая фотография Дзуккини. Впервые это произошло в кабинете Кау, когда капитан любезно предоставил ему снимки.

Теперь Паоло осталось только найти рыжеволосого мужчину с фотографии. Этот человек сопровождал Лукмана, которого преследовали нигерийцы, на заброшенной фабрике, как раз перед тем, как того убили, и на него же падает подозрение в убийстве Заркафа.

Мормино был убежден, что, верно взяв след, он уже не собьется с пути. Чутье его не подведет. Однако пока что он мог честно признаться себе, что не имеет ни малейшего представления о том, кто этот рыжебородый и где его искать. Как его зовут, где он живет, с кем связан — кто знает? Надо начать поиски и восполнить все эти пробелы.

Мормино смотрел на освещенный серпантин. Поворот за поворотом, они приближались к последней станции шахты. В воздухе над их головами раздавались какие-то резкие звуки.

— Что это? — спросил Кау.

— Летучие мыши, — ответил Мормино, — мы их потревожили.

В этот момент полицейский заметил впереди последний поворот, ведущий на самое дно шахты. Фары освещали изгибы стены. Там, внизу, жила колония летучих мышей и находилось место, где разворачивались уже загруженные гипсом грузовики.

Свет рассеивался и, отражаясь от стен, бросал на них причудливые тени. Мормино на мгновение повернулся к Кау, лицо которого было слегка освещено, и замер, пораженный эффектом дежавю.

— Вот мы и на месте, — сообщил Кау перед последним поворотом. — Интересно, куда это запропастился Агати?

В висках у Мормино бешено застучало. Площадка для грузовиков была еще не видна, но он знал, что этот поворот — последний, и сделал вид, будто не расслышал вопроса.

Воспользовавшись тем, что они ехали очень медленно, полицейский выждал, когда джип пройдет примерно половину последнего отрезка пути, где маневрировать будет уже невозможно. Инстинктивно, сам не понимая, почему он это делает, Мормино выпрыгнул из машины. Кау не сразу сообразил, что произошло:

— Эй, что…

Джип проехал еще метров пятнадцать и остановился посреди площадки для загрузки грузовиков. Кау выхватил пистолет и рывком обернулся, но Мормино уже не было за его спиной, он исчез в глубине туннеля. Капитан поспешно выключил фары, и пещера погрузилась во тьму. Используя джип как прикрытие, Кау стал красться вдоль него, чтобы подняться вверх по дороге. Прогремевший выстрел заставил его замереть у заднего колеса. Мормино предвидел его движение и выстрелил на шорох гравия. Кау не замедлил послать ответный выстрел. Эхо наполнило пещеру множеством звуков. Летучие мыши, напуганные поднявшейся пальбой, всей стаей поднялись в воздух. Укрывшегося за джипом Кау накрыла звуковая волна, пронесшаяся над ним с порывом сухого и теплого воздуха. Внезапно потеряв ощущение пространства, капитан уже с трудом понимал, в каком направлении скрылся Мормино.

Вряд ли полицейский действительно захочет его убить, думал Кау, Мормино выдаст себя движением, и он первым достанет его и всадит ему пулю в сердце.

Кау заманил Мормино в шахту с единственной целью — избавиться от полицейского. Он боялся, что шеф криминального отдела сорвет с него маску. Но Паоло, на свое счастье, в последний момент понял это.

Кау услышал приглушенные шаги, но было непонятно, откуда они раздаются. У его противника было преимущество: он мог выжидать. Если бы капитан попытался подняться наверх на джипе с включенными фарами, он представлял бы собой идеальную мишень.

Кау резко вскочил и побежал наверх, за поворот, стреляя перед собой. Прозвучало четыре выстрела. Затем он бросился на землю и прислушался. Тишина. Лежа на земле в полной темноте, Кау вновь услышал негромкие шаги. Он поднялся и на бегу произвел еще три выстрела. Вспышки выстрелов на какие-то доли секунды осветили темноту.

Падая, он натолкнулся на невидимую вертикальную преграду и неудачно ударился боком. Не почувствовав под ногами земли, капитан попытался за что-нибудь ухватиться. Правая его нога ударилась о выступ в скале и хрустнула под коленкой. От боли перехватило дыхание. Тело по шею застряло в каменной расщелине, а руки и правую ногу засыпало камнями. Под левой ногой он ощущал пустоту. На свободе осталась только голова.

Капитан попробовал оценить ситуацию. Угодив в трещину, он застрял и был наполовину засыпан камнями. Кажется, камни способны выдержать его вес, но в таком положении, да еще со сломанной ногой, долго ему не продержаться. Пистолет он потерял во время падения. Сжав зубы от боли, капитан простонал:

— Помоги мне!

Меж тем летучие мыши исчезли, и в шахте воцарилась тишина.

— Я ранен и потерял пистолет. Ты слышишь меня? Иди на мой голос, я безоружен! Эй, по крайней мере добей меня!

В ответ — ни звука. И тут капитан пожалел, что сразу не разбился насмерть. Неужели он так и умрет здесь, в расщелине, от голода и жажды?

— Ответь же, черт бы тебя побрал!

Кау понимал, что в шахте не так легко определить, откуда идет звук. Выход один — продолжать звать Мормино. Если, конечно, тот еще не направился пешком к выходу, чтобы заявить на него. Да нет же, успокоил себя капитан. Ведь сначала ему нужно будет убедиться в том, что противник на самом деле застрял в шахте. Капитан принялся еще громче звать Мормино. Альтернатива — остаться в гроте навсегда, не зная, придет ли кто-нибудь ему на помощь, была для него страшнее смерти.

— Эй, полицейский! Разве ты не хочешь получить ответ на свои вопросы? Оставив меня здесь, ты никогда не узнаешь о том, что произошло на самом деле! От этого ты ничего не выиграешь!

Внезапно прямо в глаза Кау ударил луч света. Голова капитана торчала над камнями, как у приговоренного к смерти. Прямо под ним вглубь уходила расщелина. Свет ослеплял капитана, он тщетно пытался разглядеть что-нибудь, но увидел только стены тоннеля. Вероятно, Мормино зажег фонарик и тут же спрятался.

— Отлично выглядишь. Хорошо тебе там?

Услышав голос Мормино, Кау понял, что тот где-то совсем рядом.

— Вытащи меня отсюда.

— Это еще зачем?

— Здесь не очень-то уютно.

— Я ошибаюсь, или ты хотел меня убить?

В ответ Мормино услышал только тяжелый вздох.

— У меня есть две возможности, — продолжил Паоло. — Первая — я оставляю тебя здесь и ухожу. Вторая — я вытаскиваю тебя отсюда и отправляю за решетку. Что ты предпочитаешь?

— Ты не сможешь оставить меня здесь вот так, ты же не убийца. Но арестовать меня тоже не сможешь.

— Это почему же?

— Да кто тебе поверит? У тебя нет ни доказательств, ни улик. Думаешь, прокурор Маттеуцци допустит, чтобы по обвинению в убийстве какого-то араба арестовали начальника уголовной полиции?

— Я уничтожу тебя на месте, всадив тебе пулю в живот. Ты хотел меня убить, и мне эта игра не понравилась.

— Подожди. — Голос Кау звучал надтреснуто: боль сдавливала ему горло. — Я рассказываю тебе всю историю, а ты вытягиваешь меня отсюда, идет? Это честное предложение.

— А дальше ты доберешься сам?

— Послушай, в жизни не все зависит от тебя.

— По-твоему, я захочу жить, постоянно ожидая удара в спину?

— Можешь составить на меня досье.

— Которому никто не поверит?

— Возможно, что и никто, но убить тебя после этого я уже не рискну.

— Вернемся к началу дела, — перебил его Мормино.

— Как ты догадался? — спросил Кау.

— Я ни о чем не догадывался, пока не услышал твое «вот мы и на месте» на последнем повороте.

— Вот черт!

— Даже лучшие ошибаются. Скажем так, я уже знал, что рыжеволосый мужчина на фотографии — не Дзуккини. У него на шее не было татуировки. Ты сам навел меня на эту мысль, показав фотографии Джованни после ареста. На них он голый, и татуировка хорошо видна. Раньше я не обращал на это внимания, на фотографиях из архива полиции татуировки не было.

— Я хотел испытать тебя, одержимый.

— Ты настолько меня боишься, что решил покончить со мной.

— Обычная мера предосторожности.

— К счастью для тебя, на фотографии твоего шрама не видно.

— Я знаю, его скрывает борода.

— Да, и все лицо в тени. Жаль, это была бы неплохая улика.

— Ты мог бы догадаться и раньше…

— Почему ты убил Лукмана?

— Тоже мне, служитель правосудия и поборник истины! Да кому нужен какой-то араб-наркоман, который ошивался в больничном подвале? Большинство людей, которые из-за него вышли на улицы города, своими руками прибили бы его, если бы знали, какое он дерьмо!

— Я хочу это знать.

— Да он прогнил насквозь: принимал таблетки и кололся, эксплуатировал и насиловал нигерийских девчонок, тех, что не хотели идти на панель.

— И за это его нужно было убить?

— Да, но он умер по другой причине.

— По какой?

— Эта скотина пыталась меня шантажировать. Я проник в больничные подвалы, чтобы оттуда контролировать ситуацию с наркоторговлей. Кого там только не было: бродяги, алкоголики, наркоманы, некрофилы — последние отбросы. Я переодевался и кололся, как и они. При этом я использовал наркотики, конфискованные моей бригадой, и лекарства из аптеки больницы.

— Ты что, таким образом подрабатывал?

— Нет. Так я мог оставаться лучшим среди вас, кабинетных крыс. Я знал обо всем, мог контролировать ситуацию и сдерживать ее. Я предотвратил немало происшествий, которые не раз могли отправить весь город в тартарары. Что ты знаешь о тех, кто живет там, внизу? У меня есть картотека на каждого из обитателей ада, которой нет ни в одном полицейском архиве. Есть верные люди. И я не заработал на этом ни гроша. При помощи денег и наркотиков я заставил служить информаторами людей, которые обычно избегают общения с полицейскими, — для того, чтобы они не натворили лишних бед. Да, я по уши вывалялся в грязи, я не такой чистоплюй, как ты.

— При чем здесь Лукман?

— Он видел, как я, переодетый, разговаривал с его дядей. Уж не знаю, как ему удалось признать меня в другом обличье, но он разглядел меня вблизи в подвале и все понял. И решился на шантаж. Он хотел найти «крышу», ему нужны были наркотики, с каждым разом все больше и больше. Он стал слишком жадным, и ему нельзя было доверять. Он мог предать меня в любую минуту.

— Как ты убил его?

— Мы вместе пошли на фабрику. У него там были какие-то дела с итальянцами, и ему понадобился телохранитель. Он боялся мести негров. Я дождался нужного момента и убедил Заркафа, что лучше я сам буду сопровождать его племянника, переодевшись, чтобы не рисковать. Лукман продал там двенадцать доз, но когда мы возвращались обратно, нас увидели негры. Мы укрылись в проходной. Африканцы осадили ее, но приближаться боялись, опасаясь гнева Заркафа. Вторгнуться на его территорию означало бы развязать войну. Но и мы не могли выйти оттуда. Лукман позвонил дяде по мобильному. Но прежде, чем тот приехал, у него случился криз. Он хотел ширнуться, но у него ничего не было. Я дал ему наркотик.

— Медики говорят, что он умер не от передозировки.

— Я нашел кое-что в больнице — вещество из ряда кураринов, но ему сказал, что это морфин. Он прямо возликовал. Все вены у него были исколоты, поэтому он засадил шприц прямо себе в член, потом рухнул мне на руки и больше уже не шевелился.

— У тебя крепкие нервы. Вероятно, он еще минут пять умирал от паралича мышц.

— Да уж, бедняжка!

— Ты все предусмотрел. Курарин не оставляет следов, поэтому мы не могли определить причину смерти.

— Да, я знал, что он наркоман, и если бы кто-нибудь нашел шприц или след от инъекции, вопросов бы не возникло. Он мог просто умереть от потери сил. О том, что никаких следов не останется, я даже не думал, как и о том, что тело Лукмана будет найдено в этой шахте.

— Да, я заметил, как ты удивился. Кто его туда отправил, Заркаф?

— Он приехал со своими ребятами через час после смерти Лукмана. Дядя увидел шприц. Он предполагал, что рано или поздно все закончится именно так. Заркаф сказал, что сам поговорит с неграми, и я ушел.

— Увидев, что стало с его племянником, — продолжил Мормино из темноты, — он отдал тело неграм, чтобы они не взбунтовались. Ему нужно было расширять сеть своих дилеров, и поднимать шум из-за какого-то трупа не стоило. Черные распорядились останками по-своему. Они и прежде помещали внутренности в особые сосуды, это называлось «знаки смерти». Те, кто оказывался с ними рядом, умирали в страшных мучениях. Это помогало африканцам сдерживать горячие головы и наводить на всех страх. На самом же деле смерть наступала от яда пустынной змеи, который умело использовал колдун. Человек в таких случаях умирает от разрыва кровеносных сосудов, но перед тем слепнет и истекает кровью. Тело Лукмана привезли сюда, чтобы не привлекать на фабрику полицию.

— Я ничего не знал о яде. Ты делаешь успехи, — с сарказмом заметил Кау. — И все же ты не мужик. Не бойся, выйди из темноты. Меня почти всего засыпало, а ты скрываешься в норе.

— Продолжай. — Мормино по-прежнему говорил из темноты. — Что случилось потом, после того, как мы нашли тело в шахте?

— Вот с этого-то все и началось. Заркаф не рассчитывал на столь бурную реакцию своих людей. Они взбунтовались, но с помощью исламистов и полицейских их удалось утихомирить. Сам того не желая, он поджег фитиль и уже не мог с этим справиться.

— Об этом позаботился ты. Ты убедил Маттеуцци убрать с дороги полицию и карабинеров, чтобы развязать себе руки.

— Да уж, позаботился. Сначала этот идиот Де Сантис поставил тебя на моем пути, но я решил этим воспользоваться. Нужно было только нажимать на нужные кнопки, играя на твоем желании быть впереди всех. Ты мог запутать любое расследование, лишь бы показать всем, какой ты молодец.

— Это полная чушь!

— Это мне адресовано? — Кау горько усмехнулся. — Мы, блюстители справедливости, привыкли притворяться. Ты тоже привык лгать: мне, прокурору, своим начальникам. Что руководит тобой? Стремление к правде или амбиции? Правдоискательство — не для нас, мы обязаны гарантировать порядок. Находить виновных и вовлеченных в преступление не наша цель.

— Если ты хочешь оправдать себя таким образом, отправляйся к дьяволу!

— К чему мне себя оправдывать? Я делаю свою работу. Я знаю этот город лучше, чем любой полицейский или карабинер. Как ты думаешь, кто из детективов спускался в подвалы больницы? Там был только я. Сколько полицейских знают о том, что творится на заброшенной фабрике? Я реконструировал всю сеть наркоторговли и не дал городу взлететь на воздух. Я, а вовсе не политические рассуждения Маттеуцци, не работа полицейских и вовсе не твои книги и отчеты. Да, я действую лучше тебя и лучше, чем все работники твоего отдела. Здесь нужно знать каждый камень и то, что находится под ним. Нужно предвидеть то, что может случиться, и уметь моментально принять решение.

— Как в том случае, когда ты свалил вину на Дзуккини.

— Он был опасным фанатиком. Между прочим, Аврора Мальи чувствует себя уже намного лучше.

— Но он не убивал Лукмана.

— Зато поджег машину своего профессора, участвовал в избиениях, продавал оружие, изнасиловал девушку и сжег гипермаркет. Он хотел начать межрасовую войну, чтобы охотиться за иммигрантами. Ты все еще оплакиваешь его?

— Как ты на него вышел?

— Он всегда был у меня под колпаком. Запомни: предвидеть и предупреждать. Я контролировал его, чтобы избежать неприятностей.

— У тебя было на него досье. В оригинале не хватает нескольких страниц и фотографий.

— Да, а также результатов психиатрической экспертизы. Об этом позаботились его родители. Они всегда боялись, что их отпрыск плохо кончит. Это не такой документ, чтобы легально хранить его в прокуратуре. Такая уж была у него судьба.

— Да, ты смог оказать ему помощь…

— Я начал следить за ним, как только нашли труп Лукмана: хотел свалить на него убийство, но не знал, что еще готовят нацисты. Мне повезло. Проверив списки звонков с его мобильного телефона, я обнаружил, что в ночь на двадцать девятое ноября он звонил домой из дискотеки, которая находится неподалеку отсюда, примерно километрах в четырех. Там он и провел тот вечер и теоретически вполне мог побывать в шахте. Тунисцев пришлось отыскать только по настоянию Маттеуцци. Я догадывался, что это может повлечь за собой неприятности. Они уже несколько месяцев жили в палатке за холмом. Арестовать их не составило труда. Потом я уговорил тунисцев сказать, что в шесть утра они видели у входа в шахту молодого человека со светлыми волосами.

— Ты выстраивал доказательства против Дзуккини.

— Да, но все никак не мог предъявить их. Доказательства должны были быть предъявлены в присутствии квалифицированных свидетелей: полицейских, карабинеров, судейской коллегии. Агати получил показания от Заркафа, и тот рассказал все так, как велел ему я. После этого он опознал в трех тунисцах, которых в глаза не видел раньше, друзей Лукмана. Агати присутствовал и при допросе охотников, нашедших тело. А после слышал своими ушами, как Ахмед узнал Дзуккини на фотографии. Честно говоря, я боялся, что этот ублюдок не сможет правильно указать нужное фото, хоть я и показал ему снимок двумя часами раньше. Безусловно, Дзуккини сам помог засадить себя за решетку, когда Агати застал его с Авророй Мальи. Он вообще оказался подходящим типом. Мне это стало ясно после того, как я прочел его психологическую характеристику. Довершили дело Агати и Де Сантис, которые видели все своими глазами. Так Дзуккини оказался убийцей.

— Ты беззастенчиво манипулировал свидетельскими показаниями.

— Уж тебе-то известно, как это делается.

— Почему Дзуккини не сказал, что в ту ночь, когда убили Лукмана, он был на дискотеке?

— Он сказал об этом. Но, на свое несчастье, он пришел туда с Авророй Мальи. На их первое свидание. Девчонку следовало вовремя доставить домой, поэтому они уехали оттуда раньше, чем приехали его друзья. Их там никто не видел. Его алиби на тот вечер — только эта девушка, но рассчитывать на ее показания он не мог, потому что когда Аврора мне обо всем рассказала, я объяснил ей, что таким образом она оправдает Дзуккини. Хорошенько подумав, она заявила, что вовсе не видела его двадцать девятого ноября.

— А как же тряпка в гараже Дзуккини?

— Я прочел твой рапорт и отыскал идентичную ткань. У меня были образцы крови Лукмана, я нанес их на ткань и вывалял ее в пыли и грязи. Я спрятал там покрывало за день до обыска. Это оказалось несложно, на вилле никого не было. Покрывало нашел Агати, я находился наверху, когда он принес его мне.

— Не сомневаюсь, что все это правда. И я сам предложил тебе спуститься в шахту! Ты даже не собирался.

— Я уже говорил тебе об этом. Тобой легко манипулировать. Вытащи же меня.

— Не спеши, ты должен еще многое объяснить.

— У меня очень болит нога.

— Потерпи. Сейчас ты в моей власти.

— Ну ты и подонок…

— Настоящий подонок — ты. Откуда у тебя уверенность в том, что гипермаркет поджег Дзуккини?

— Я это видел, так как следил за ним все время.

— И не остановил при этом?

— Не догадывался, что они замышляют. Просто караулил у его дома. На вилле горел свет, они веселились до часу. Затем все стихло примерно на полчаса, и они вышли из дома уже переодетыми. Я последовал за ними. Они подъехали к гипер-маркету, остановились и стали ждать. Минут через двадцать здание загорелось, и они ушли. Только в тот момент я все понял, но было слишком поздно.

— Ты уже знал, что на вилле был театральный реквизит.

— Дзуккини все равно когда-нибудь попался бы с поличным. На него нетрудно было повесить убийство Лукмана. Более того, он удачно выбрал время для свидания с Авророй.

— В его психиатрической экспертизе говорилось о тенденции к суициду?

— Эта тенденция характерна почти для каждого человека. При допросе мы дали понять Дзуккини, что ему никогда не выйти из тюрьмы. Кровь Лукмана на покрывале довершила дело.

— Он мог исправиться, ведь он был еще молод.

— Ему гораздо больше нравилось транжирить отцовские денежки и чувствовать себя безнаказанным. Я не стану его оплакивать.

— Что произошло с Заркафом?

— Этот маленький наркоторговец собирался выйти на большую дорогу. Я помогал ему в этом. Объяснял, как сбываются наркотики, какие иностранные организации их контролируют и кто является их компаньонами. Через два года я смог бы разрушить треть наркотрафика в Северной Италии.

— А как быть с главой мафии?

— Дурачок… Нельзя арестовать босса мафии, не заключив соответствующих соглашений. Когда я, как ты, словно Дон-Кихот, сражался с мафией, меня едва не убили. Что я получил бы взамен? Ничего. Красивую гробовую плиту. Мафия бессмертна. Я изменил свои убеждения. Я стал искать сообщников, клиентов и информаторов. За это мне передавали наиболее опасных киллеров, которых надо было убрать.

— И все возвратилось на круги своя.

— Нет, мафия становится все мудрее. В восьмидесятые годы от рук мафиози погибали тысячи человек, в девяностые — сотни. Сегодня гибнет только несколько десятков человек, и это уже прогресс.

— Почему ты убил Заркафа?

— Странно, что ты меня об этом спрашиваешь, ведь это твоя вина.

— Что?!

— Послушай, я понял, что ты за птица, при первой же личной встрече. Ты хотел во что бы то ни стало лично раскрыть это убийство.

— Поэтому ты спросил меня, что я чувствовал, когда ты арестовал душителя?

— Конечно. Я знал, что ты передаешь журналисту сведения, но не сказал об этом Маттеуцци. На пресс-конференции я понял, что ты знаком с Камби. И слышал потом, как вы разговаривали в мясной лавке. После я отправился в квартиру Камби и прочитал его записи. В них он указал, что отдал тебе для изучения дискету с фотографией, сделанной в подвале больницы. Это меня обеспокоило. Я понял: ты что-то раскопал, и стал ждать, что же ты предпримешь дальше. После самоубийства Дзуккини ты послал мне дискету, и я догадался, что зреет у тебя в голове. Мне кажется, больших результатов ты не достиг.

— Почему ты убрал Заркафа?

— Твой друг журналист сказал ему, что Лукман умер не от передозировки и что аутопсия исключила эту версию. Заркаф начал задавать мне ненужные вопросы. При мне ли укололся Лукман, и как именно это произошло. Ампула осталась у меня, и никто не мог подвергнуть ее анализу. Заркаф не знал, что и думать, но начал подозревать, что я каким-то образом могу быть причастен к смерти его племянника.

— Он понял это, когда Марко сказал ему, что убийца, вероятно, медик или кто-то, кто имеет свободный доступ к медикаментам.

— Верно. Когда Лукман убегал из дому, я находил его и приводил в чувство с помощью витаминов и седативных средств, которые добывал в больнице. Во всяком случае, когда я в присутствии Агати допрашивал Заркафа, тот не преминул упомянуть о человеке, снабжавшем его племянника лекарствами. Скорее всего, это была угроза в мой адрес.

— Он подозревал тебя с того самого момента, как умер Лукман.

— Может быть, но он нуждался во мне. Я контролировал продажу его наркотиков. В марте он должен был получить груз из Марокко. Двести килограммов героина. Большой скачок для него. Мне полагалось проследить за получением груза, поэтому я был уверен в нем до завершения этого дела. Но затем его враждебные чувства ко мне взяли верх. Он стал слишком заносчив.

— Он назначил тебе встречу на фабрике, но это могла быть ловушка?

— Нет, мы встретились на парковке, недалеко от окружной. Я был загримирован и переодет. Мы сели в его машину, и я попробовал убедить его, что никакого отношения к смерти его племянника не имею, но он был вне себя. Тогда я предложил ему поехать на фабрику, чтобы на месте реконструировать события. Он согласился, воображая, что мне интересны его деньги. Заркаф считал, что ему ничто не угрожает, пока он мне платит. Ночью мы прибыли на фабрику. Я рассказал ему обо всех перемещениях Лукмана в тот день. Когда мы вошли в проходную, он повернулся ко мне спиной, продолжая задавать свои вопросы. Этот чертов араб хотел получить на них ответ, и он его получил. Я выждал, пока он повернется ко мне лицом и посмотрит мне в глаза, и выстрелил.

— А где сейчас тот пистолет?

— Он сломан.

— Мы не смогли найти гильзы.

— На пистолете была сетка для сбора гильз.

— У тебя мог не сработать пусковой механизм.

— Это было маловероятно.

— Заркаф мог рассказать о тебе кому-нибудь из своих.

— Нет, потому что я был его тайным оружием. Этим секретом он не мог ни с кем поделиться, иначе потерял бы свой авторитет в клане.

— Все равно ты убийца.

Если бы не сильная боль, Кау, наверное, издевательски бы расхохотался.

— Да от твоей притворной добродетели меня тошнит! Ты лгал, сливал секретную информацию журналисту, скрывал важные доказательства, а все для чего? Твои амбиции не привели ни к какому результату. Ты уверяешь, будто заботишься о жителях этого города. Но кто на самом деле из нас двоих принес им большую пользу? Кто уладил ситуацию? Правда, которую ты ищешь, ничего тебе не даст. Вспомни о мусульманах и о Дзуккини. В следующий раз кто встанет между ними, — ты? Ты же ничего не знаешь об этом городе. Из-за собственных амбиций ты позволишь его сжечь. В следующий раз конфликт не утихнет так быстро. Быть может, пройдут годы, и он разгорится с новой силой. Об этом знают все. Ты хочешь стать настоящим следователем? Тогда забудь о «чистых руках»!

Кау замолчал. Больше вопросов не последовало, да и ответы больше не были нужны. Мормино сумел понять главное. Теперь он знал, что это за чувство — когда стоящий напротив тебя человек нажимает на курок. Но он все же смог выжить. Полицейский вышел из темноты и направился к Кау. Капитан, ослепший от боли и света, угадал лишь движение тени. Он попытался шевельнуть головой, но понял, что это бесполезно, и только смотрел во тьму поверх фонарика, не различая уже ничего.

На мгновение он увидел яркую вспышку света. Пуля вошла ему в лоб и вышла через затылок.

Его разбудила острая боль в левом боку, она зарождалась в спине и пронизывала все внутренности. Парадоксально, но самую сильную боль причинял орган, которого больше не было, левая почка. Несчастный случай спровоцировал возникновение болевого синдрома именно там, хотя реальных синяков и царапин было не счесть. Впрочем, теперь он по крайней мере спал на своей кровати.

Он решил подняться, надеясь, что при вертикальном положении боль хоть немного утихнет. Быть может, все эти испытания выпали ему неспроста? Интересно, что еще готовит ему судьба?

Марко решил стряхнуть с себя апатию. Больше жизни; с сегодняшнего дня все пойдет по-другому, убеждал он себя. Неожиданно он осознал, что близится вечер, ведь он улегся в постель во второй половине дня.

После аварии его физическое состояние оставляло желать лучшего. Постоянно приходилось бороться со слабостью. Он пытался заняться бегом и теннисом, но чувствовал себя слишком старым и уставшим. Полученные травмы усилили ощущение бессмысленности собственного существования.

Боль не отступала. Она обострилась, пока он бродил по дому. Порой от боли перехватывало дыхание, хотя Касти объяснил ему, что никаких повреждений в левом боку у него не было. Место, которое когда-то занимала почка, теперь заполнилось соединительной тканью. А болит там, вероятно, оттого, что ткань эта слишком мягкая. Впрочем, внутри него скрывалась другая боль. Острое страдание, конца которому не предвиделось.

Он сел на диван и уставился в пустоту. Наконец встряхнулся и даже попытался улыбнуться: болевой приступ унялся, и под ребрами перестало пульсировать.

Из глубины его существа стал подниматься вихрь надежды, пробуждая в нем силы. Марко встал с дивана и начал одеваться, собираясь выйти из дому. Надел пальто, открыл дверь, но задержался на пороге, услышав телефонный звонок. Телефон звонил не переставая. Марко вернулся в квартиру, закрыл дверь и прошел в гостиную. Подождал, пока звонок прозвенит еще раз, и поднял трубку.

— Слушаю.

Из трубки доносилось только чье-то прерывистое дыхание.

— Кто это?

Вздохи с другой стороны становились все громче и надрывнее. Испуганный Марко хотел уже бросить трубку, как вдруг внезапно понял: кто-то плакал. Глухо, без рыданий.

Наконец он услышал полузадушенный голос, который проник в него, заполнил целиком:

— Это Клаудия… Лука… умер…