Глава девятая

Уж если в городе было место, куда Марко ни за что бы не отправился в одиночку на поиски приключений, так это сюда. Заброшенная фабрика начиналась сразу за античными руинами, ее отделяли от них только железнодорожные пути. Пустынную территорию окружала сплошная кирпичная стена в три метра высотой, которая надежно скрывала от глаз любопытных все происходящее за ней. Эта «свободная территория», расположенная всего в нескольких метрах от цивилизации, обычных горожан и потоков машин, в это утро была особенно безлюдной. Проржавевшие железные ворота, на двух цементных опорах, вели в особый мир.

Марко почувствовал себя беспомощным и беззащитным. Он согласился на встречу с Заркафом, подталкиваемый любопытством и жаждой риска. Сейчас это решение уже виделось ему не самым удачным. Заркаф неожиданно позвонил ему накануне вечером. Марко не понял, какова конкретная цель свидания и почему торговец выбрал именно это место и время. Однако речь должна была идти о смерти Лукмана, и соблазн оказался слишком велик. Репортер принял предложение. Более того, он не сказал об этом никому, даже Мормино: не хотел мешать ему встречать Рождество.

Все чувства Марко обострились. Невидимые соглядатаи наблюдали за ним, скрываясь в темных бараках, за полуразрушенными стенами и обломками ограждений. Внезапно он с ужасом осознал, что может запросто сыграть роль барашка, которому перерезают горло в праздничный день. Возможно, сам Заркаф убил племянника и теперь решил избавиться от назойливого журналиста, задающего слишком много вопросов. Чем больше он думал о торговце, тем сильнее становилось ощущение исходившей от того властной силы и тем слабее делались воспоминания о его напускной любезности. Да, такой человек вполне способен на убийство.

Желание что-нибудь разузнать пересилило липкий страх, который внушало журналисту это место. Чтобы разгадать тайну загадочного убийства, он отправился бы куда угодно.

Прямо перед ним находился первый склад, строение столь примитивное, что казалось, его спроектировал ребенок. Его фасад имел форму полукруга, огромная арка служила входом. Оно напоминало муравейник из цемента, стекла и металла, где обитали и справляли свои нужды люди-муравьи, ускоряя процесс разложения останков.

Место это источало отвратительное зловоние; запах технических масел, пропитавший бетонные стены, смешался с вонью отхожих мест, смрадом жженой резины и испарениями. С раскрошившихся бетонных крыш свисали частицы металла и волокна асбеста. Заброшенную фабрику обволакивало дыхание смерти — умирающих людей и машин.

Марко бросил взгляд внутрь первого склада, просторного сумрачного помещения, по которому были разбросаны куски дерева и проржавевшие металлические контейнеры. Справа отсюда, метрах в пятидесяти друг от друга, выстроились в ряд три идентичные конструкции. Журналист направился было к ним, но по дороге между первым и вторым складами наткнулся на четыре барака, сооруженных из картона и дерева.

На заброшенной фабрике жили люди. Марко знал об этом из статей коллег, но, воочию убедившись в этом, вновь почувствовал неприятный холодок. Скорее всего, у Заркафа есть план этого места. И зачем только он полез сюда на свой страх и риск? Репортер подошел ко входу на второй склад и осторожно прильнул к окну, пытаясь разглядеть, что там внутри.

На полу между металлическими ящиками были разложены прямоугольные куски картона, примерно в двух метрах друг от друга. Они выглядели как обломки затонувшего корабля в грязном море цемента. Вглядевшись попристальнее, Марко понял, что эти картонки служили кроватями. Слева от себя, за стеклом, частично обклеенном газетами, он разглядел человека, лежащего ничком на одной из таких «кроватей».

Любопытство вновь превозмогло страх. Журналист толкнул дверь из стекла и железа и, войдя внутрь, направился к сотрясаемому ознобом человеку.

Когда Марко приблизился к больному, тот поднял голову и повернул к журналисту лицо с невидящими глазами. Оно было черным и гладким, несмотря на ввалившиеся черты и выражение безграничного страдания, видно было, что парню не больше двадцати. Сочащаяся по лицу кровь и слепота превращали это лицо в маску смерти.

У самой его головы на полу стояла стеклянная ваза, которая словно золотой сосуд сверкала на фоне окружающей разрухи. Даже в полутьме было видно, что она заполнена какими-то большими кусками, погруженными в прозрачную жидкость. Марко показалось, что это куски змеи.

От одной из перегородок отделилось нечто бесформенное и колышущееся, издающее мерзкий запах пота и аммиака, и тут же трансформировалось в группу черных, принявших угрожающие позы. Они подошли к умирающему, который оказался между ними и Марко, стараясь не слишком приближаться к вазе. Разглядев чужака, оборванцы, введенные в заблуждение его внешностью, спросили:

— Можешь его исцелить?

Марко посмотрел на бродяг, на их лохмотья и покорные лица, в которых читался ужас. Даже им было страшно наблюдать подобную смерть: их сожитель у всех на глазах истекал кровью.

— Нет, — кратко ответил Марко.

— Тогда уходи.

Не заставив долго себя упрашивать, Марко быстро вышел из помещения. Снаружи его поджидал новый сюрприз: белые нищие, сгрудившиеся у третьего склада, по-видимому, там была их территория.

Четверо длиннобородых мужчин со спутанными и грязными волосами стояли у входа в склад, словно революционеры на баррикадах. Среди них была женщина с довольно приятным лицом, на котором выделялись потухшие глаза. Она была одета поприличней, вероятно, обитала здесь с недавних пор. Всем своим видом женщина показывала, что не отступит ни на шаг. Бродяги были облачены в такие же лохмотья и спали на таких же картонках, что и негры, но по сравнению с ними выглядели почти как законодатели мод. В руках мужчины сжимали длинные палки.

— Что ты здесь делаешь?

— Я журналист.

Эти люди белые, итальянцы, они говорили с ним на одном языке. Может, им удастся понять друг друга? Его профессия произвела на них впечатление.

— Еще и журналисты на наши головы!

Похоже, они попались-таки на крючок. Марко извлек из кармана небольшой блокнот и ручку, чтобы продолжить диалог.

— Городские власти хотят расчистить территорию фабрики. Что вы об этом думаете?

— На кого ты работаешь?

Марко предусмотрительно заявил, что работает на местном левом радио.

— Что тебе рассказали вон те? — спросил низкорослый мужчина, по-видимому, главарь, указав на барак, занятый неграми.

— Ничего. Они почти не говорят по-итальянски. Один из них болен.

— Да, похоже, там не обошлось без колдуна. Грязные ублюдки!

Марко делал вид, что прилежно записывает.

— Если ты действительно хочешь помочь нам, — продолжил другой бродяга, — я скажу тебе, что нужно написать. Мы итальянцы, но у нас нет ни денег, ни крыши над головой. Почему бы коммуне не отдать нам это место? Мы обустроим его, вышвырнув вон арабов и негров. Мирно жить с ними рядом мы пытались, но это невозможно.

Вот уж чего журналист не ожидал здесь обнаружить, так это расистских настроений. По-видимому, прочтя удивление на его лице, в разговор вступил третий бродяга, прежде молча смотревший на него. Он откинул со лба рыжие волосы и бросил Марко упрек:

— По какому праву ты осуждаешь нас, ничего не зная о нашей жизни? Погляди-ка сюда: на каждом складе здесь были раньше унитазы, раковины, души. А в пустом складе — три общественных туалета. Мы вычистили их и привели в порядок. Сначала какие-то сволочи из негров или арабов забили дерьмом собственные унитазы, затем общие, а после заявились справлять нужду сюда, когда не было никого из охраны. Все у себя засрали, да так, что трубы разнесло, а поскольку жить посреди говна им не понравилось, они решили перебраться туда, где почище. Мы повздорили с марокканцами, а они в ответ достали свои ножи. В результате без воды остались все, а мы теперь без оружия не выходим.

Рыжий угрожающе помахал неким подобием копья — палкой с укрепленным на ней лезвием.

— Эти негры, — продолжил он, — настоящие придурки: разводят в помещениях костры, швыряют в них что ни попадя — дерево, железо, резину, бумагу. Огонь, понятное дело, перекидывается на другие части склада и выжигает все внутри, лишая их мест для сна. Мы трижды тушили у них пожар. Потом они начинают плакать и просят впустить их к себе, ну мы и пускаем: что поделаешь, там ведь у них и женщины есть.

Услышав последнюю фразу, молодая женщина скорчила недовольную гримасу и вставила реплику:

— Но мы не желаем терпеть их здесь. Мы — итальянцы. Если бездомные — они, кто же о нас-то позаботится?

И хотя грязь, запущенность и сон на кроватях-картонках почти сравняли цвет кожи белых нищих с цветом кожи арабов и даже негров, члены этих трех сообществ ненавидели друг друга и боролись за господство в местном вонючем королевстве.

— Пройди-ка сюда, — приказал главарь бомжей, — посмотри, как они испоганили туалеты.

Направляясь в их компании на третий склад, Марко украдкой бросил взгляд на часы. До встречи с Заркафом оставалось еще пять минут.

По сравнению с жилищем негров здесь были просто апартаменты люкс. У каждого имелся собственный угол, отгороженный старой поломанной мебелью, все еще пригодной для того, чтобы разместить там сковородки или домашний скарб.

Посреди склада они устроили гостиную, украшением ее был фиолетовый, весь в дырках диван со свисающей кожаной бахромой. Пол перед диваном покрывал расползающийся по швам голубой ковер. «Спальные» картонки громоздились на разломанных шинах и матрасах — получалось некое подобие лежанок. На некоторых из них виднелись длинные черные шерстяные шали, служащие одеялами. Неровный пол покрывал толстый слой пыли — в помещении не было сырости.

Марко отдавал себе отчет в том, что сам он и десяти минут не смог бы пробыть в этом помещении, но все же порадовался тому, что его соотечественники обустроились приличней, чем их соседи. Однако чувство удовлетворения исчезало по мере приближения к туалетам, расположенным в глубине склада.

Вонь сдавила Марко горло и вызвала чувство тошноты уже метров за двадцать на подходе к сортирам. Бомжиха отворила перекошенную дверь, разделявшую два помещения. На стенах виднелись следы взрыва, а двери кабинок сорвало с петель, когда трубы лопнули, не справившись с нагрузкой.

Внутри единственной раковины, в которую выходили пять металлических кранов, плескалась мерзкая, липкая жижа — смесь человеческих экскрементов с водой. Это зловонное месиво, образовавшееся в результате несложного химического процесса, положило конец совместному проживанию итальянцев, арабов и черных, символизируя полный крах в их отношениях. Пытаясь не грохнуться в обморок, Марко откинул назад голову, закрыл глаза и начал раскачиваться взад-вперед. Его маневры не укрылись от взглядов провожатых. Главарь воспользовался его замешательством и сказал с нажимом:

— Вот и напиши об этом. Мы уже три дня ждем от коммуны автоклав, чтобы вычистить нужники. Спасибо, если они пришлют его нам недели через две, мы хорошо знакомы с этими людьми. Спешить что-либо сделать для нас они не будут. Так напиши же про то, как мы вынуждены выживать. Нас никто не желает слушать, нам никто не помогает. Все хотят только одного — выгнать нас вон. А мы, между прочим, — последний форт между вон теми и вашими домами.

Марко царапал что-то в своем блокноте, кивая головой в знак согласия. Затем он извинился, сказав, что ему необходимо срочно идти. Кружок вокруг него распался, освободив проход.

Очутившись на улице, репортер первым делом направился к возвышающемуся неподалеку куполу. Он пересек утоптанный клочок земли и оказался почти у главного входа на фабрику, закрытого на цепочку. Там все стекла были тщательно заклеены изнутри бумагой или цветным скотчем, дабы не дать постороннему сунуть нос в чужие дела.

Решив обойти склад кругом, репортер направился вдоль длинной его стены, затем свернул за угол и чуть было не столкнулся с каким-то парнем, вероятно, охранником. Молодой человек, не говоря ни слова, подверг его личному досмотру. Он тщательно обшарил всю одежду на журналисте в поисках микрофонов. Закончив обыск, охранник пригласил Марко следовать за ним. Они вернулись назад, обойдя склад, и направились чуть левее, к железным воротам — главному входу в индустриальный комплекс.

Метрах в пятидесяти от входа и примерно в двух сотнях метров от других складов стояло небольшое прямоугольное строение. Судя по всему, этот параллелепипед из железа и стекла служил когда-то административным зданием. У железной двери охранник отошел в сторону, и Марко продолжил путь один.

Когда его глаза привыкли к темноте, в правом от себя углу журналист увидел тень, принявшую очертания Заркафа, как обычно элегантно одетого. Однако выражение его лица сейчас не казалось таким уж любезным, возможно, из-за царящей вокруг полутьмы.

— Доброго вам дня и с Рождеством!

— Как, разве в Мавритании празднуют Рождество?

— Уже много лет я живу здесь, — ответил Заркаф в своей обычной манере, слегка растягивая слова, — и хорошо знаком с вашими обычаями.

— Отлично. Тогда зачем же вы назначили мне встречу?

Марко говорил чуть более резко, чем хотел, выдавая тем самым свое волнение. Заркаф указал ему на стул, стоящий на свету, затем извлек из темноты другой и поставил его напротив Марко. Немного помедлив, он повернул стул спинкой к собеседнику и оседлал его. Он больше не походил на хозяина дома, скорее, напоминал комиссара полинии, допрашивающего подозреваемого. Беспокойство Марко усилилось, когда он услышал шум шагов в глубине помещения. Заркаф тут же успокоил его:

— Не беспокойтесь, это друзья. Там есть еще одна комната.

— Да тут у вас целая свита!

Заркаф взглянул на него с насмешкой. Луч света осветил его нос и губы.

— В подобном месте нельзя разгуливать просто так, без друзей, которым доверяешь. Это глупо.

— Я пришел сюда один.

— За вами следили.

— Мне вас поблагодарить?

— Не стоит.

— Однако тут как-то неуютно. Почему мы встречаемся именно здесь?

— Потому что мне, как и вам, необходимо узнать, что случилось с Лукманом.

— Но вы же наверняка знаете это лучше меня.

Заркаф ничего не ответил. Выждав немного, Марко снова спросил:

— При чем здесь эта заброшенная фабрика?

— Я же сказал, что племянник исчезал и раньше, — начал рассказ Заркаф. — Я следил за ним, и он все время оказывался здесь. Тут он находил гашиш и все остальное.

— Например?

Заркаф продолжил, сделав вид, что не расслышал Марко.

— Я беспокоился за него, мне нужно было о нем заботиться ради моей сестры. Я обращался с ним как с сыном, но у него было не все в порядке с головой. Он общался с разными опасными и странными людьми. Как с черными, так и с белыми. Они продавали наркотики и занимались всякими другими делишками.

Марко решил прервать его монолог:

— Там, в бараке у негров, я видел человека, истекающего кровью. Мне сказали, что в этом замешан колдун, — сообщил он с подчеркнутым скепсисом.

— Да, так действует яд змеи, которая водится в пустыне. В моей стране много ядовитых змей, так же как и в Мали, в Того, в Бенине и в Нигерии, откуда родом эти люди.

Марко снова увидел перед глазами вазу, стоящую возле умирающего, заполненную кусками, напоминающими разрезанную змею.

— Я бывал в разных местах, — продолжил Заркаф, — и знаю, что колдуны в пустынях пользуются иными средствами, чем колдуны, живущие в лесах. Я видел, на что они способны. Хотя на самом деле всей этой магией управляет разум.

— Да, но здесь нет пустынных змей.

— Вы в этом уверены?

— И колдунов тоже нет.

— Кто знает?

— Известно, что вашему племяннику вспороли живот очень тонким ножом или хирургическим скальпелем.

— Карабинеры сообщили мне, что он был уже мертв, когда они сделали это…

— Чего же вы тогда хотите от меня?

— Я хочу узнать, как он умер. В газетах об этом ничего не написано.

Наконец журналиста осенило; он понял, почему Заркаф пригласил его на эту странную встречу: араб решил найти убийц сам.

И уж если Марко пришлось провести рождественское утро, разгуливая по индустриальному могильнику в окружении омерзительных физиономий, ему полагалась кое-какая компенсация.

— Я ничего не знаю об этом. Вам нужно поговорить с карабинерами.

— Не разочаровывайте меня, синьор Камби. Вы знаете, что случилось с моим племянником. Это можно понять из ваших статей. Причина смерти не указана, но у вас, скорее всего, есть какая-то информация…

— А у вас ее нет?

— Нет. Я в самом деле полагал, что он погиб из-за наркотиков.

— Но почему же тогда над телом так надругались?

— Пока не знаю. Может быть, пойму это, когда мне станет известна причина его смерти.

Последние слова Заркафа прозвучали как требование. Марко решил пойти на соглашение.

— Мы можем обменяться информацией, — предложил он. — Вы расскажете мне, каким образом Лукман связан с этим местом, а я сообщу вам то, что знаю о его гибели.

— Кажется, вы меня неправильно поняли, — тихо сказал Заркаф. — Вы находитесь на чужой территории, среди людей, которые могут запросто перерезать вам глотку и закопать в землю. Или вы хотите быть отравленным, как этот негр в бараке? Тот самый колдун, которого не существует, сделает так, что из вас полезут черви. Вы плохо проведете рождественские праздники, если мы оставим вас здесь, без друзей и сопровождения. Вас может спасти только мое доброе расположение к вам.

Угроза возымела действие. Марко нервно вздрогнул, осознав, что попал в ловушку, но решил не сдавать позиции сразу.

— Этим вы ничего не добьетесь. Я предложил вам честную сделку.

Заркаф еще раз подумал, взвесив все, и улыбнулся:

— Да будет так. Но я могу рассказать совсем немного. После того, как племянник исчез, его искали здесь. Однако, когда мне сообщили об этом и я приехал сюда, было уже поздно, он сбежал.

— Ему стало известно о том, что вы едете?

— Нет, тут были кое-какие разборки.

— Какие именно?

— Негры хотели его убить. Я не знаю, из-за женщин или из-за наркотиков. Он вовремя сбежал. Когда я появился, мне пришлось их утихомиривать.

— И как вам это удалось?

— Я поговорил с ними. — Заркаф улыбнулся еще шире.

— Только поговорили?

— Конечно. Вы знаете, где мы находимся?

— Да, на заброшенной фабрике, населенной отбросами общества.

— И бараки, и люди, их населяющие, — всего лишь слепок с вашей жизни. Это ваши дома, ваши офисы, ваши предприятия, с ежедневными стрессами, столкновением интересов, встречами с полицией и профсоюзными работниками. Здешние жители, правда, не отличаются изысканными манерами, но им свойственны те же чувства: страх, гордость, жадность, расизм, но есть в наличии и альтруизм, и чувство доверия. Здесь смешаны самые разные ингредиенты. Попробуйте-ка приготовить из этого кускус.

— А что входит в ваши обязанности?

— Я делаю то же, что и ваши полицейские. Контролирую процесс приготовления. Нужно ли, чтобы вода закипела? Несомненно, но ведь можно при этом предотвратить разные неприятные последствия. В противном случае я понесу убыток. Это нелегкая работа. Нужно уметь понимать народ, учитывать разную ментальность, используя при этом ум, силу и деньги. Чтобы хорошо разбираться во всем этом, мне нужна достоверная информация. Я никогда не болтаю зря, поэтому повторяю свой вопрос. Как умер Лукман?

Марко сделал вид, что не понял намека:

— И кто же здесь всем заправляет?

— Вы уже сами все поняли, — прошептал Заркаф, дернув шеей. — Совсем немного нужно, чтобы все к черту тут спалить. В городе есть вооруженные и опасные банды белых. Они торгуют наркотиками, женщинами, занимаются грабежом. Но сюда они не суются. Многих белых, из тех, что приходили в это место, больше нигде не видели. Где-то под складами скрыты могильники. Рассказывают, что люди потом умирают, истекая кровью.

— Я встретил здесь группу итальянцев.

— Тупые скоты. Они не вмешиваются в наши дела.

— Понятно.

— Что вы можете тут понимать? — возмутился Заркаф.

Несмотря на полумрак, Марко прочитал угрозу в его лице. Сидящий напротив него человек мог запросто расправиться с ним голыми руками — он был в отличной спортивной форме.

— Я повторяю в последний раз. Как умер Лукман?

— Не знаю.

Заркафа передернуло, и Марко счел нужным добавить:

— Аутопсия не установила причину его смерти.

— А передозировка?

— Практически стопроцентно — нет.

— Почему же тогда вы думаете, что это было убийство?

— Потому что нельзя установить точную причину смерти, потому что из него вытащили внутренности, потому что его перевезли в шахту, а не оставили там, где он был.

— Может быть, существуют и другие причины?

— Возможно. Я думаю, он был отравлен каким-то веществом, не оставляющим следов. Или небольшая доза именно этого вещества была смертельной для его ослабленного организма. Убийца знал о том, что Лукман наркоман, и воспользовался этим.

— А где же он смог найти вещество, которое не оставляет следов? — спросил Заркаф, которого, казалось, забавляли выкладки Марко.

— Вероятно, убийца медик или медицинский работник, — пояснил журналист, чтобы придать основательность своим заключениям. — Кто-то, кто имеет свободный доступ к лекарствам.

— Смелая гипотеза, — согласился Заркаф, стирая с лица улыбку, — вы заслужили, чтобы вас выпустили отсюда. Вас проводят. Ничего из того, что вы сегодня увидели или услышали, опубликовывать нельзя. Счастливого Рождества!

Не дожидаясь ответа, Заркаф издал повелительный гортанный звук, и из темноты возникли четверо мужчин. Они подождали, пока Марко поднялся, и проводили его до двери.

Яркий дневной свет ударил в глаза. Когда к журналисту вернулось зрение, он увидел, что на площади и у дальних бараков нет ни души. Эскорт довел его до железных ворот. Марко, не оборачиваясь, покинул это кладбище разбитых машин и решил про себя, что дома должен тщательно записать все подробности встречи с Заркафом и все увиденное на заброшенной фабрике, чтобы полностью сохранить атмосферу прогулки в это раннее рождественское утро.


— Это он.

Бригадир Томмазо Агати не колебался ни секунды.

— Прошел уже целый месяц, и сейчас будет непросто арестовать человека, у которого имеется алиби, — возразил капитан Кау. — Он наверняка успел заручиться поддержкой свидетелей.

— Нет, это не наш случай. Я попросил одного приятеля просмотреть телефонные счета, конечно, неофициально. Мне сообщили, что вечером того же дня, примерно в двадцать два сорок, этот тип сделал звонок из зоны, прилегающей к шахте. То есть он находился именно в той местности — факты говорят сами за себя.

— Но этого недостаточно, чтобы предъявить ему обвинение, — уточнил Кау.

— Да, поэтому мы здесь. Необходимо получить признание у тунисцев.

— Их показаний также не хватит.

— Капитан, я пока не говорю о судебном процессе. В настоящий момент можно хотя бы арестовать его и произвести обыск. Этот подонок — нацист и расист, он уже привлекался за агрессивное поведение. К тому же известно, что в ночь на двадцать девятое ноября он ошивался возле шахты. А если его опознают тунисцы, значит, утром тридцатого он все еще находился там. Хотелось бы узнать, чем он там занимался. Вы согласны? У нас достаточно улик, чтобы обшарить каждый уголок в его доме.

Пьетро Кау молча размышлял. Он думал не о гибели Лукмана, а о том, как практически «у него на глазах» вырос бригадир Агати. Несмотря на молодость — ему только что исполнилось двадцать семь лет, он самый способный в команде уголовной полиции. Агати нравится его работа, ему нравится быть следователем. Он исполнителен и всегда проявляет уважение к старшим, но, в отличие от других, не допускает никакого лизоблюдства. Бригадир просто верит в свое предназначение.

Агати к тому же хорошо сложен: при росте почти метр девяносто он чуть пониже Кау, а весит около восьмидесяти килограммов, — это средняя весовая категория. Лицо у него интеллигентное и всегда гладко выбритое. Словом, парень что надо. Ему нравится выслеживать преступников, вести на них охоту и арестовывать, но он никогда не впадает при этом в фанатизм.


Агати был любимым учеником Кау, и капитан мог поручить ему самые деликатные дела. Меньше чем за три дня Агати переворошил весь архив «ДИГОСа», найдя там сведения, касающиеся скинов, и сузив круг подозреваемых, чем очень помог капитану. Наиболее яркой фигурой среди наци-скинов был Джованни Дзуккини, сын одного нейрохирурга, главарь нацистской группировки, начавший свою яркую карьеру пятью годами раньше, когда он избил на выпускном вечере в лицее двух студентов еврейского происхождения. В университете Дзуккини основал собственную партию, именующуюся «Белая (н)а(к)ция», к которой примкнули все агрессивные бритоголовые и молодчики, выставляющие напоказ разнообразные татуировки с символикой Третьего рейха.

Дзуккини был настоящим фанатиком и не только посылал на дело своих подчиненных, но и сам принимал участие в различных акциях. Несколько раз его арестовывали и допрашивали: в связи с поджогом машины одного из доцентов, а также после того, как стены юридической библиотеки украсили нацистские лозунги. При этом Джованни всегда отпускали на свободу, хотя из приложенных отчетов было ясно, что для следователей вина главаря очевидна не менее, чем вина его адептов.

Один из мобильных телефонов Дзуккини был зарегистрирован на его имя, а два других аппарата принадлежали «Белой (н)а(к)ции». Вечером 29 ноября с личного мобильника кто-то звонил ему домой, на виллу. Беседа длилась не более пяти минут. Неофициальная проверка с большой долей вероятности подтверждала, что звонили с холма, расположенного над шахтой, в которой было найдено тело Лукмана. Эти данные превращали Дзуккини в главного подозреваемого в убийстве.

Агати и Кау решили посетить полуразрушенный дом, где нашли пристанище трое тунисцев, после того как прокурор Маттеуцци согласился их выпустить. Карабинеры поднялись на третий этаж, держа наготове пистолеты и стараясь держаться подальше от мокрых стен. Но на пути им никто не встретился.

Агати уже пару раз навещал Касбах. Этого было вполне достаточно, чтобы при виде машины, въезжающей во двор, добрая половина жителей дома моментально испарилась. Но вот уж кому теперь не надо было бояться карабинеров, так это трем приятелям из Туниса — у этих парней был сейчас самый надежный вид на жительство: статус свидетеля, не имеющего права покидать территорию государства, в котором действует соответствующее законодательство. Кау постучал в железную дверь, покрытую цветным лаком, и подождал ответа. Последовал вопрос на арабском, и капитан громко произнес:

— Карабинеры!

Внезапно за дверью послышалась возня. Там явно передвигали стулья и хлопали дверями. Прошло немало времени, наконец, в дверном проеме возникла чья-то физиономия.

— Ахмед, открывай! — прикрикнул на него Кау.

— Сейчас, сейчас, капитан, — ответил Ахмед, медленно снимая цепочку за цепочкой.

Агати и Кау молча ждали, пока дверь отворится. Выражение лица выдавало Ахмеда, когда он пропускал вперед карабинеров.

— Проходите, пожалуйста.

— К чертям собачьим твое «пожалуйста», — прошипел Агати, — или ты не понимаешь, что играешь с огнем? Хочешь остаток дней провести в тюрьме за продажу наркотиков?

— Нет, капитан. Ахмед хитрый, Ахмед осторожный…

Повернувшись к столу, Кау увидел на нем упаковку папиросной бумаги и тетрадь в тонкой картонной обложке. Он открыл тетрадь, обратив внимание на неразрезанные листы.

— Похоже, ты уже начал этим заниматься…

— Нет, капитан, Ахмед ищет работу…

— Ну конечно… Где твои друзья?

— Куда-то ушли.

— Смотри, тебе хуже будет, — пригрозил ему Агати.

— Ахмед ничего не делал.

— Посмотрим, как будешь себя вести. Ты сказал, что утром тридцатого ноября видел у шахты молодого человека с короткими светлыми волосами, еще до того, как встретил охотников, помнишь?

— Да, помню.

— Я не верю тебе, Ахмед. Думаю, ты лжешь, но капитан решил дать тебе еще один шанс.

— Ахмед говорит правду.

— Посмотрим. Так вот, у меня с собой десять фотографий. Узнаешь ли ты среди них того мужчину с короткими волосами?

Агати положил на стол папку, которую держал в руках, и открыл ее.

— Я все сказал капитану. Такой высокий, волосы короткие-короткие и глаза недобрые.

— Да, хорошо, — перебил его Агати, — но сейчас я хочу точно знать, что за мужчину ты видел, ясно?

Бригадир поднял глаза на Кау, — тот в упор угрожающе смотрел на Ахмеда, принуждая его говорить.

— Да.

— Вот фотографии. Посмотри на них внимательно и скажи, есть ли среди них тот самый человек. Солгать не пытайся, потому что этот же вопрос я потом задам твоим друзьям.

Ахмед несколько секунд смотрел на фото, затем уверенно ткнул пальцем в третью фотографию во втором ряду.

— Он, он, это он был у шахты, — поспешно заявил тунисец.

Это была фотография Джованни Дзуккини.

— Ты уверен?

— Да, точно он.

— А где твои товарищи?

— Вечером придут.

— Ровно в восемь они должны быть у меня в кабинете. Ты хорошо понял? И если я их там не увижу, то вернусь сюда, арестую вас и на первом же пароходе отправлю в Тунис. Это все.

— Да, Ахмед все хорошо понял.

Бригадир Агати собрал фотографии и проследовал за Кау к двери. Ахмед проводил карабинеров пристальным взглядом.

Оказавшись снаружи, Агати не стал сдерживать эмоции:

— Эти подонки снова взялись за продажу наркотиков.

— Это еще мелочи, — заметил Кау.

— Что ты хочешь сказать?

— Что их свидетельства не стоят ни гроша. Если мы не найдем других доказательств в доме Дзуккини или в расположении комитета «Белой (н)а(к)ции», то не сможем выдвинуть обвинение.

— Однако попытаться стоит. Похоже, он именно тот, кого мы ищем.

— Его отец — очень влиятельный человек. К нам выстроятся целые шеренги адвокатов.

— В ту ночь он был возле шахты и оставался там до утра. Он ненавидит иммигрантов и способен на агрессивные действия. Такому ничего не стоит взять в руки нож.

— Ну что ж… Мы должны заручиться поддержкой Маттеуцци. Уверен, для экстренного случая судью найдут.

— Сегодня Рождество.

— Если нам нужно произвести обыск в доме Дзуккини, то лучше уж сделать это в рождественский вечер. Двадцать шестого декабря не выходят газеты, и мы сможем выиграть время.


Лучшего места для дислокации руководства группировки было не найти. Отсюда открывался живописный вид на город. Вилла расположилась на склоне, покрытом виноградником, и древние башни словно выныривали из волн зелени. Городские дома терялись где-то за горизонтом, а темно-зеленая полоса деревьев вдали указывала на границы города.

«Белая (н)а(к)ция» квартировала в одной из пустующих вилл отца Джованни Дзуккини. Тот убедил старика не продавать дом и, найдя подходящую офисную мебель, старые кресла и персидский ковер, обставил гостиную внизу. На втором этаже находились ванные комнаты, туалеты и спальни. В двух спальнях тоже стояла мебель. Там Дзуккини-младший проверял стойкость арийских убеждений у молодых аспиранток — участниц его неонацистской группировки.

Наиболее важные документы и манифесты, призывающие к уничтожению евреев, хранились в трех сейфах, спрятанных в подвале. Под ковром находился ход в подпол, где в ящике было сложено оружие: кинжалы, старые полуавтоматические пистолеты и штыки, добытые в результате целенаправленных и длительных поисков в магазинах, специализирующихся на продаже военного снаряжения.

Программа празднования Рождества Дзуккини-младшего была донельзя простой. В конце обеда он распрощался с мамой, папой и толпой гостей и отправился на виллу. Там молодой человек сменил рубашку и костюм на белую футболку и маскхалат и стал ждать прибытия семнадцатилетней подружки по имени Аврора, которая, несмотря на свое имя и нежный возраст, охотно демонстрировала самые низменные стороны своей натуры.

Девчонка появилась часа в четыре пополудни и сразу же принялась разогреваться ромом с колой. Дзуккини планировал оттрахать ее до ужина, до того, как к нему заявятся остальные представители группировки.

В конце концов, она хочет этого сама. На первом свидании они отправились в дискотеку. В машине девчонка помогла ему мастурбировать, причем действовала настолько умело, что он был удивлен. Джованни знавал женщин за тридцать, которые не могли ему помочь кончить таким способом, а Аврора показала себя очень способной. Однако продолжить развлекаться в тот вечер им так и не удалось. Девушке пришлось спешно возвращаться домой: ее строгие родители в этом отношении были непреклонны. Авроре, как Золушке, приходилось заканчивать свои эротические похождения ровно в полночь.

Недели три они не виделись, а сейчас Дзуккини, рассчитывая на то, что она уже вполне «доспела», пригласил девицу на Рождество. Пока родители, друзья и родственники сидели за праздничным столом, у них было время узнать друг друга получше.

Гладкие каштановые волосы красотки спадали ниже плеч. На Авроре была красная кофточка и темная юбка выше колен. Кожаные сапожки скрывали ее аппетитные икры. Чтобы прозондировать почву, Дзуккини распахнул халат до пояса, демонстрируя мускулатуру на груди. Казалось, ей это понравилось. Парень допил ром и предложил:

— Хочешь коки? — Он достал из кармана пакетик из фольги, разложил его на столе. Аврора ничего не ответила, и Джованни счел, что молчание — знак согласия.

Молодой человек вскрыл пакет ножичком, который всегда носил с собой, и прочертил четыре белые дорожки. Вытащив из кармана банкноту в пятьдесят тысяч лир, он скрутил ее и вставил в ноздрю, показав Авроре, что она должна делать, а затем втянул в себя кокаин. Поменяв ноздрю и повторив операцию, он передал банкноту девушке. Она не заставила себя долго упрашивать. Волна удовольствия затуманила мозг, и они вдвоем повалились на диван.

Через пару минут, находясь в эйфории и возбуждении, Дзуккини решил, что настало время перейти к действиям. Аврора посмотрела на него с отвращением, прижала руку ко рту и побежала на кухню, затем почти сразу же вылетела оттуда и ринулась в туалет. Лицо Дзуккини растянулось в улыбке. С новичками так часто бывает, после дозы их начинает тошнить.

Пока Аврора отсутствовала, парень полностью разделся, сбросив туфли и одежду, и принялся приводить себя в боевую форму. Несмотря на то, что его мысли были направлены только на это, пенис никак не становился достаточно твердым, оргазм не наступал именно из-за действия кокаина. Ему даже нравилось, что наркотик усиливает желание, но ослабляет его воплощение. В этом противоборстве между осознанным желанием и слабостью тела он находил что-то стоическое, требующее дисциплины.

Когда Аврора снова появилась в гостиной, она увидела в кресле голого Джованни, выставляющего напоказ свою эрекцию. Через всю его грудь, поднимаясь к шее, красовалась татуировка-свастика. Заниматься сексом ей сейчас совсем не хотелось, но она пересилила себя и подошла к креслу. Девица уселась перед парнем и нежно сжала его яички, затем начала ритмично двигать пальцами вдоль ствола, постепенно усиливая давление. Дзуккини застонал с закрытыми глазами, а затем принялся метаться, словно в лихорадке. Теперь с эрекцией все стало в порядке, и ему понадобились более сильные ощущения. Джованни положил девушке руки на плечи, чтобы приблизить член к ее рту. Аврора, напуганная его исступленным напором, попробовала сопротивляться, но после решила уступить. Ее мутило даже от запаха собственной слюны, отдающей рвотой. Пока она стимулировала его, он кричал все громче:

— Да, да……..!

На пустой вилле никто не мог их услышать. Не удовлетворенный оральным сексом, Дзуккини столкнул девушку на пол. Резким движением он повернул ее на живот и задрал юбку.

— Ну, давай же…

Она всячески противилась, догадываясь, что он намеревается сделать. Его действия были вызваны не только кокаином, он угрожал ей. Аврора испугалась, увидев, как его лихорадит. Теперь девушка лежала на спине на полу, думая, зачем только надела юбку! Как бы со стороны она услышала свой пронзительный крик:

— Хватит, хватит, нет, нет…!

Она увидела у него в руках свои черные кружевные трусики, увидела, как ее ногти впиваются ему в лицо, расцарапывая его от век до подбородка. От борьбы его возбуждение только усилилось. Потом она почувствовала резкий удар в висок, стукнулась подбородком об пол и успела заметить, как ее собственная кровь вплетается в узор персидского ковра, в то время как парень с неистовой страстью извращенным способом насиловал ее.

Если бы Аврора не потеряла сознание, она увидела бы, как в комнату ворвался атлетически сложенный высокий мужчина, ростом чуть ниже Джованни. Он схватил неонациста за горло где-то там, где кончалась свастика, поднял в воздух и ударил кулаком в лицо, раскрошив нос, а затем швырнул на пол лицом вниз. Пока задержанному надевали наручники, объявляя об аресте, мужчина наступил сапогом на гениталии Дзуккини. Когда парня уводили, он издавал от боли дикие крики, но они ничуть не тронули вооруженных карабинеров, проводящих в доме обыск.

Загрузка...